собственного, хоть и под принуждением данного, слова не стал. - Спрашивайте. - Что же спрашивать, Георгий Моисеевич; то, что я - от Пети Лукова, вас не удивило, значит, сами знаете, что мне хотелось бы услышать. Флейшман задумался. - Нет, молодой человек, я так не могу. Лучше уж вы по порядку задавайте вопросы; вам же, в частности, будет легче осмыслить ответы. - Хорошо. Первый вопрос, чисто для определения точки зрения, с которой следует вести разговор. То, что было... что происходило вокруг Петьки, есть жульничество или в самом деле... так сказать, магия? Флейшман поднял на Димыча взгляд. Глаза его были наполнены смертной тоской. - Да. Именно, как вы выражаетесь, "магия". Надеюсь, вы не станете, ко всему прочему, расспрашивать, как это практически осуществить? Он - что же, подумалось Димычу, вовсе за дурака меня держит? - Нет, не стану, - исполненным долготерпения тоном заверил он. - Магия себе - и магия. Тогда следующий вопрос: что вам, могучим магам и волшебникам, которым такие невероятные художества - как два... байта переслать, понадобилось от Петьки? Зачем вам вообще все это было нужно? - Мне, - Флейшман пожал плечами, - все это было вовсе не нужно. Вот это поворот... - Кому же все это было нужно и для чего? - терпеливо уточнил Димыч. На сей раз Флейшман задумался не менее чем на минуту. - Я, - начал он, явно приготовившись к долгому монологу, -как видите, болен. Смертельно. Рак в четвертой стадии, если это вам о чем-нибудь говорит. Поначалу проходило бессимптомно, а, когда симптомы проявились, лечиться было поздно. По всем медицинским прогнозам, я должен был умереть еще полтора года назад. Болезнь, вы сами имеете возможность убедиться, сопровождается, помимо прочих прелестей, приступами боли... Однако вот эти самые полтора года назад я встретился с Николаем - вы знаете, кто имеется в виду. Димыч молча кивнул. - Вышло это случайно: я был назначен его защитником в суде; пустяковое дело, бытовое хулиганство, причина коему - душевная болезнь обвиняемого... избил соседа по квартире за то, что тот якобы пытался навести на него порчу... Словом, он почему-то - то есть, после я понял, почему - внушил мне симпатию, и я помог ему избежать принудительного помещения в лечебницу. Неважно, каким путем; это также было достаточно просто. На следующий же день после последнего заседания суда по его делу он пришел ко мне и вот на этом самом диване предложил избавить меня от скорой и мучительной смерти. За это я должен был дать согласие... э-э... взять на себя обеспечение правового прикрытия его деятельности. Может, с моей стороны это было глупо, однако согласие я дал, и результаты не замедлили сказаться - прекратились боли, улучшилось общее самочувствие, ну и... неважно. Продемонстрировав таким образом свои возможности, Николай пришел снова через три дня - для более определенного разговора. Ну, подробности нашей беседы можно опустить... Суть в следующем: я уже не сомневался в его сверхъестественных способностях, а требовалось от меня - номинально возглавить его новоиспеченную... организацию, секту, банду, называйте, как хотите. До недавнего времени он, по собственному признанию, действовал один, убивал людей ради того, чтобы их - как он это называл - "колдовская энергия" перешла к нему. По его убеждению, некоторые люди от рождения наделены этой колдовской энергией, но не могут ею пользоваться, так как у каждого такого человека ее очень мало... По каким-то своим признакам он находил наделенных ею и... Заметив скептическую искорку во взгляде Димыча, Флейшман вдруг всерьез рассердился: - Да! Он действительно душевно болен! И все это звучит полным бредом... Однако результат - налицо! Хотя бы то, что, несмотря на свою душевную болезнь (или, может, напротив, благодаря ей), он совершил одиннадцать убийств и даже ни разу не попал в поле зрения правоохранительных органов! Невеликая связность последней фразы говорила о том, что Флейшман и сам испытывает подсознательное недоверие к сверхъестественному, однако Димыч промолчал. - Да... Однако незадолго до встречи со мной Николай разработал способ изъятия этой колдовской энергии без убийства носителя - все же опасался, что рано или поздно может попасться. Во всяком случае, подозревал, что на службе у государства имеются... специалисты равной ему квалификации. Не знаю, чего он хотел добиться в конечном счете - мирового господства или, скажем, воссоединения с Абсолютом; одним словом, на данном этапе работы ему понадобилась организация, и он принялся таковую создавать. Начав с меня - я должен был изображать главу организации, а он принял на себя роль одного из моих помощников. Методы вербовки... сторонников вам уже известны. Димыч кивнул. - Касательно вашего друга - поначалу Николай полагал, что он способен служить своего рода инкубатором "колдовской энергии", взращивая по мере изъятия новую. Да... Но ваш друг неожиданно для него еще на начальном этапе разработки оказал столь мощное сопротивление... Пожалуй, в первый раз тогда я увидел Николая, неизменно внушавшего всем окружающим страх, до смерти перепуганным. Не знаю, что он собирался делать с вашим другом дальше - моя роль состояла в том, что Николай... э-э... всякий раз, задействуя свою "колдовскую энергию" (черт побери, в самом деле - до чего бредовое словосочетание), использовал меня в качестве... так сказать, ретранслятора. Понимаете? Димыч снова кивнул. - Порой мне тоже было очень страшно участвовать во всем этом, однако идти на попятный было поздно - я привык жить. Без боли... 62. Беседа заметно утомила господина Флейшмана. Напоив собеседника чаем с бутербродами и устроив отдыхать, Димыч решил, что ему самому тоже невредно было бы вздремнуть, устроился на кожаном диване, на всякий случай загодя приготовив шприц, и - после всего пережитого - тотчас уснул, точно провалился в черную пустоту. И совсем скоро проснулся. Вот, казалось бы, ложился с таким ощущением, что теперь продрыхнет минимум двое суток. Ан времени прошло совсем немного, но сна - ни в едином глазу! Из спальни доносилось мирное, ровное похрапывание. А что, ежели?.. В прихожей на тумбочке, кажется, были ключи от входной двери... Стараясь не шуметь, Димыч кое-как привел в порядок одежду, в ванной ополоснул лицо и выскользнул на лестницу, тихонько притворив за собою дверь. Пойманная почти сразу машина моментально домчала его до Съезжинской. Петяша оказался дома, но открыл не сразу. - Здравствуй, - сказал он без особой приязни в голосе. - С чем пожаловал? Так тебе и скажи... - Посмотреть пожаловал, как живешь-можешь. Если еще можешь... - Могу, могу, - заверил Петяша не без некоторого -наигранного, впрочем, не шибко-то веселого - самодовольства. - Могу? - обратился он к выглянувшей с кухни Кате. Димыч едва удержался от злобного зубовного скрипа. Что за подлость - шел ведь, кажется, поговорить нормально; честно хотел все недоразумения уладить... Откуда же возникла в одночасье эта злоба? Человек, рассматривающий... да просто живущий с позиции разума, не должен... - Ну, раз можешь, давай-ка кое-чего побеседуем. Кофе в этом доме имеется? Вместо ответа Петяша мигнул Кате. Та скрылась, и в кухне тут же загремела посуда. - Сейчас будет тебе кофе. Айда пока в комнату, раз уж пришел. Я, честно сказать, решил, будто ты испарился навсегда. Было у меня почему-то такое впечатление. - У меня тоже. Поначалу. Все же - нельзя ведь так; прятаться от неприятностей и надеяться, что пронесет... Петяша хмыкнул. - Если можно есть того парня, который бог, отчего нельзя есть Джима Уиттла? Димыч, усмехнувшись, поддержал цитату: - Да вот от того самого - Джим маленький и скоро кончится. В отличие от того парня... В комнату заглянула Катя. - Петь, имей в виду: кофе у нас - почти весь. Может, сходишь, чтоб не экономить? Петяша раздумчиво покачал головой. - Ладно уж. В "Пиццы-Рифы" звонить - выйдет дольше. Посидишь пока? С этими словами он, не дожидаясь Димычева ответа, подцепил со спинки стула пиджак, похлопав по карману, убедился, что бумажник и ключи на месте, небрежно кинул пиджак через плечо и вышел. В прихожей лязгнул замок, и сразу вслед за этим в квартире воцарилась ватная, вязкая тишина. Димыч замер от внезапно охватившего его возбуждения. Внутренности сжались в холодный, тугой ком, от которого по всему телу - словно разлилась леденящая, густая жидкость, сопровождаемая по мере продвижения дрожью кожи. Может быть?.. Нет, нет, нет! Нельзя... Ему страшно хотелось - хотя бы силой - взять оставшуюся на кухне женщину, и именно поэтому он ровно в той же мере был отвратителен самому себе. Как же избавиться от этого мерзкого, до отчаяния доводящего раздвоения? Застрелить? Сначала - взять, а после - застрелить... Из прихожей послышались неторопливые мягкие шаги. Рука Димыча скользнула за борт пиджака. Дверь в комнату медленно распахнулась. На пороге появилась Катя - соблазнительная, желанная до помрачения ума... и совершенно голая. - Ну, чего ты все время на меня смотришь так зло? - проворковала она, капризно надувшись. - С того самого дня, когда я вас в Гостином встретила... Горло Димычево разом накрепко закупорил скользкий, тугой ком. - В ка... ком еще Гостином?! - хотел было крикнуть он, но ком задавил слова, превратив их в невнятное сипенье. Катя шагнула ближе. Димыч почувствовал, как рука ее нежно легла на его грудь, помедлила секунду - и медленно заскользила книзу, оставляя за собой ощущение жаркой, испепеляющей пустоты под ребрами. Добравшись до пуговицы на брюках, Катины пальцы снова замешкались на миг, затем вдруг удивительно сильно и быстро крутанули несчастный пластиковый кругляш. Пуговица еще весело тарахтела по плашкам паркета, а Катины ноготки уже впились в Димычевы ягодицы, заставив его застонать. Разом забыв все, он переступил ногами, вышагивая из соскользнувших на пол брюк; Катин мизинец тем часом легонько коснулся самого кончика его головки, едва не вызвав взрыв, лишь в последний момент предотвращенный тем, что пальцы другой ее руки еще больнее впились в зад Димыча. - Не-ет, - еле слышно, на выдохе, шепнула Катя, - нам так скоро кончать не ну-ужно, у нас времени еще мно-ого... Руки ее, пробежав по обнаженной спине (и когда только успел скинуть рубашку? мелькнуло сквозь горячий туман в мозгу), легли на плечи, мягко надавили, и Димыч, повинуясь их команде, опустился на тахту. Катя мигом преобразилась. Издав победный крик, она вскочила на Димыча верхом, сразу и целиком приняв его в себя. Выпрямилась, выгнула спину, отчего округлые, упругие грудки ее, сотрясавшиеся от волнами пробегавшей по телу дрожи, сделалось очень удобно ласкать, что и было тут же принято Димычем, как руководство к действию. Некоторое время - черт его знает, сколько секунд, минут, часов это продолжалось - они пребывали в таком положении. Затем Катины бедра начали двигаться, то подаваясь вперед то отступая, но неуклонно убыстряя ритм. - Сейча-а-ас... - выдохнула она, трепеща всем телом от возбуждения, и вдруг, застонав и сжав его в себе, забилась так, что Димыч едва не зашелся визгом от боли и наслаждения. Все вокруг - точно окутала непроницаемая для глаз тьма, на миг разогнанная вспышкой взрыва, но тут же сгустившаяся вновь, обволокшая уютным, теплым одеялом. Через несколько (опять же, совершенно не понять было, сколько его прошло) времени Димыч снова начал смутно осознавать себя. И это было приятно, так как впервые после долгого перерыва он почувствовал, что жить - просто словами не выразишь, как хорошо. Со вкусом потянувшись, он открыл глаза - и тут его точно шамберьером ожгло по ноздрям. Едва не потеряв сознание, он хотел было вскочить, но рука, которой он оперся о тахту, неожиданно провалилась во что-то липкое, вязкое и холодное. Запах резко усилился. С судорожным омерзением вырвав разом захолодевшую, заизвивавшуюся раздавленной змеей руку, Димыч поднялся-таки с тахты. Чудовищными усилиями сдерживая тошноту, опустил взгляд на постель, еще недавно представлявшуюся средоточием гармонии и наслаждения... На подушке, пялясь невидящими глазницами в потолок, цинически улыбаясь лишенной губ пастью, покоилась голова трупа, года два пролежавшего в земле; остальное, слава богу, было скрыто одеялом. Мертвые челюсти лениво, точно со сна, разомкнулись... - Куда ты? - спросил мертвец голосом Кати. - Ну, неужели все еще дуешься? Собрав в кулак всю волю и прекратив трясти рукой, Димыч оглянулся в поисках своей одежды. - Знаешь, - стараясь, чтоб не дрогнул голос заговорил он, -на работу еще зайти надо бы... - Ну нет! - капризно воскликнул мертвец. - Теперь я тебя никуда не пущу. Работа и до завтра подождет; ну иди же сюда... С этими словами то, что осталось от Кати - без сомнения, двигалось тело с той же неповторимой, зовущей грацией -отбросило прочь одеяло и потянулось к Димычу. Намертво скованный ужасом по рукам и ногам, он лишь крепко зажмурил глаза... 63. ... и проснулся. Тут же уши ему резанул всплеск натужного хрипа, донесшийся из соседней комнаты - видимо, предыдущий такой как раз и вырвал Димыча из тенет кошмара. От оставшегося со сна ледяного, пробирающего дрожью вакуума внутри мигом не осталось и следа. Димыч сгреб с тумбочки подле дивана шприц и опрометью ринулся к Флейшману, зацепившись по пути ногой о дверной косяк. Флейшман на кровати хрипел - ему наверняка хотелось корчиться бы от нестерпимой боли, однако истощенное болезнью тело не имело сил даже на это. Отбросив одеяло, Димыч, как и накануне, перехватил дряблую руку повыше локтя найденным в аптечке вместе со шприцами резиновым жгутом, вогнал иглу в вену, даванул поршень, осторожно вытащил иглу, протер ранку комком ваты, пропитанной одеколоном (не догадался в спешке, кретин, до укола кожу протереть!), и предался тревожному ожиданию. Наконец тучный старик (теперь, навзничь лежа безжизненной кучей не доставляющей ничего, кроме страданий, плоти, Флейшман казался куда как старше своих пятидесяти с хвостиком) зашевелился, скрипнув кроватью. Димыч наклонился к нему. - Легче? Флейшман кивнул. - Говорить - можете? - Д... д... да, - последовал ответ сквозь все еще плотно стиснутые зубы. Флейшману явно не хотелось говорить. Наверняка - не хотелось ему вовсе ничего. Если б он только мог, если б достало на это воли - умер бы сейчас же, дабы избавиться, убежать от новых приступов страшной боли. И это последнее, подумал Димыч, хорошо. Избавление от боли дарят вот эти самые уколы морфия. А сделать инъекцию, кроме него, Димыча, некому... - Тогда продолжим, - распорядился он. - Время дорого - вы, чего доброго, вот-вот умрете... В общем, будете искренни - буду колоть вам ваш морфий. Невозбранно. До самой смерти. Или же денег на сиделку оставлю, уходя. По глазам старика видно было: он отлично понимает, что в случае его неискренности Димыч не задумается уйти и оставить его одного, беспомощного, беззащитного перед болью. Злоба, бессильная злоба струилась из его водянистых глаз... - Продолжайте же, - поторопил Димыч. - Если вы не очнетесь после очередного приступа, и мы не успеем закончить разговор, мне будет больно и обидно. Я - человек любопытный. Флейшман вздохнул, собираясь с мыслями. - Вы, молодой человек, - начал он, - сами могли воочию убедиться, от чего избавлял меня Николай. Ради этого избавления я отдал все без остатка, начиная с накопленных денег - надо же, сиделку пригласить не на что... И заканчивая собственным "я". Так что - вчера я, собственно, сообщил вам все, что мог. До разработки конкретных перспективных планов он меня не допускал... Поэтому можете не тратить более времени. Идите. Мне и вправду осталось недолго... Димыч едва не плюнул с досады. - Послушайте, - как можно проникновеннее заговорил он, - вы ведь человек выдающегося ума, с первого взгляда видно. Я к вам, несмотря ни на что, испытываю глубочайшее уважение. Так неужели ж нет у вас каких-либо собственных догадок, соображений... В конце концов, этот Николай, этот ваш злой гений, наверняка о чем-то проговаривался случайно, или... Ни за что не поверю, будто вы не пытались осмыслить происходящее, и очень хотел бы услышать ваше мнение обо всем этом. Флейшман - в который уж раз - устало вздохнул, однако взгляд его затвердел, водянистые глаза как бы подернулись чистым, прозрачным ледком. - Тогда дайте подумать. Знаете, сделайте-ка нам обоим кофе. Там еще должен быть... Димыч отправился в кухню. Снедавшее все его существо нетерпение подхлестнуло и его собственный мозг; помчавшиеся с бешеной скоростью мысли вскоре вынесли на поверхность образ Туза Колченогого, так вовремя явившегося им с Игорем на помощь в Петергофе, а за событиями последних дней - было забытого. Оп-паньки!.. Наскоро ополоснув под краном физиономию, Димыч едва дождался, пока закипит чайник - кофе у Георгия Моисеевича имелся только растворимый, хоть и не в самом мерзком из возможных вариантов - и поспешил в спальню. Выслушав изложение Петяшина рассказа о встрече с демоном из бутылки, повествование о странно появившейся возле Петяши девушке и о петергофских приключениях самого Димыча, Флейшман только крякнул. Судя по всему, старику вновь - хоть на минутку - сделалось интересно жить. - Знаете, Николай говорил о подобном - я как раз припомнил... Говорил, что есть на свете, по его мнению, демоны - существа, целиком состоящие из этой его "колдовской энергии" и потому едва ли не всемогущие. Величайшей мечтой его было - завладеть энергией такого существа. Но об этом он только мечтал, так как был уверен, что подобный "демон", даже из самых захудалых, моментально сотрет его в порошок. Значит, "информация без носителя"... Вряд ли, по-моему, так уж и - без. Просто подобные существа должны бы тщательно оберегать тайну этого "носителя"; слишком много найдется охотников до их потенциала. Тот же Николай... - Кстати, - заинтересовался Димыч, - а отчего это вы нынче у Николая в такой немилости? Отчего он, по-вашему, перестал вас... поддерживать? И зачем вообще допустил, чтобы его в "скворешник" упекли? Флейшман пожал плечами. - Мало ли... Мне кажется, он очень боялся вашего друга... Может быть, от замешательства. А потом было уже поздно. К нему, как к буйному, вероятно, применили уж очень... оглушающую химиотерапию. Пару дней после того, как это случилось, он еще держался, а потом... - Флейшман тяжко вздохнул. - Потом у меня возобновились приступы. Знаете, а вот насчет девушки вашего друга... Она - что, и до сих пор с ним? Димыч несколько нетерпеливо кивнул. - Вообще, Николай был способен на изготовление такого вот... зомби. Но, если она до сих пор... функционирует, он к ее созданию непричастен. Этот ваш друг - он, по-вашему, вправду так уж ни на что не годен? Подумайте; Николай очень боялся его. Говорил, будто он - не человек и даже не демон, а - нечто третье, непонятное, сильное и опасное... Впрочем, это могло быть сказано просто в помрачении рассудка, с ним такое случалось. Но, с другой стороны, Николай, подобно всем душевнобольным, доверял только собственным чувст... ва... а-а... На последнем слове фраза оборвалась, перейдя в знакомый уже Димычу негромкий, сдавленный хрип, почти тут же и смолкший. Димыч ощутил легкий укол досады. Впрочем - ладно, плевать. Флейшман, пожалуй, уже сообщил все, что мог... Бросив взгляд на обмякшее под одеялом тело, он секунду поразмыслил, пожал плечами и двинулся прочь из квартиры. 64. Вот уж третий день без толку биясь над началом нового романа, Петяша пребывал в черной, безысходной досаде, усугублявшейся еще пакостным ощущением того, что и дальше - лучше не будет. Как же быть? Если он, Петяша, так и не сможет больше прийти в нормальный рабочий настрой, то имеющиеся деньги, особенно при Катиных с Елкой аппетитах, скоро подойдут к логическому завершению, и - что дальше? Несколько пролистанных во время утренней прогулки газет с объявлениями о найме на работу ясно показали, что надежды подыскать пристойное место - почти ноль... Петяша стиснул зубы. Ладно. В конце концов, все хорошо. Непонятности с неприятностями, судя по всему, кончились; финансов хватит - должно бы хватить - минимум месяца на три... Да что ему, свинтусу, еще от жизни надо?! Любимые женщины - с ним, помогают по мере сил; куда с добром! Не, решил Петяша, нельзя все-таки расслабляться. А то и вправду ничего хорошего не предвидится в течение остатка жизни... Взгляд его упал на принесенную кем-то из дам после очередного shoррing'а книжку; там, на блестящей картонной обложке, был изображен хлыщеватый молодой человек в малиновом тюрбане, сидевший верхом на каком-то устрашающем механизме и размахивающий аляповато-вычурным, с виду весьма неудобным для пользования мечом. Надпись в правом нижнем углу обложки заявляла, что автор сей книги является - ни больше ни меньше - "открытием года". Хмыкнув, Петяша раскрыл книгу поближе к началу. "- Не может быть! - воскликнул Тони, шумно отхлебывая из высокого стакана шипучий напиток. - Да-да, это правда, - утвердил печальный собеседник. - Все, что я сказал - чистая правда. Я - Прямой Наследный Бродарский Принц, Повелитель Системы ГорАн. Бывший повелитель, - добавил он очень печальным голосом. - Здорово! - тряхнул головой Тони. - А кто там живет? - Горанны, конечно. Мои подданные. Они ими и теперь остаются, Мы в этом уверены. Ах, если б вы знали, как мы их всех любим. Их, конечно, обманули. Эти мерзавцы... - глаза Принца на мгновенье сверкнули, он сжал свой стакан, напрягся, затем снова обмяк. - Они воспользовались нашим гостеприимством и радушием. О-о-о, если б я мог отомстить!.. Тони слушал с интересом. Еще недавно он сидел один, как вдруг оказался в компании с таким изысканным собеседником. И не удивительно; другие ниши были заняты почти полностью и личности кутили там весьма неприглядные. Но драк, почему-то, не затевали. Вообщем, было немного скучно. И тут присаживается к нему бесконечно усталый путник (нет, сначала вежливо просит разрешения, затем долго извиняется, а потом присаживается) и, вот-те раз, оказывается Бродарским Принцем! Если не разгоняет. Да непохоже, и смысла нет. Пока не наблюдается. О Бродаре Тони знал немного. А именно: несколько сотен лет назад он был могущественной империей в одном из районов этого сектора. Его Короли пользовались законно завоеванной славой и почетом. Что случилось потом? Видимо, род иссяк, власть пропала, и лишь осколки былой династии и продолжали править в своих исконных владениях. Жизнь их текла замкнуто. И Тони было вдвойне удивительно увидеть в подобном заведении такого гостя. Он не торопил события, пользуясь одним из мудрых правил капитана Ра-ра-ра "слушать больше, чем говорить, а думать больше, чем слушать", понимая, что раз Принц сам подсел к нему, то сам и расскажет все, что нужно, благо сегодня Тони никуда не торопился. Впрочем, как и вчера..." Хмыкнув еще раз, Петяша с отвращением захлопнул книгу. Да уж... Не только денег коснулась инфляция; книги вот - тоже порядком обесценились. Раньше новая - купленная втридорога либо выменянная - книга была событием, предметом нежного и трепетного отношения, черт побери, была. Единственным достоянием в жизни и чуть ли не членом семьи... Книги как бы имели вес в обществе, книги ценили - если не за содержащуюся в них информацию, то хотя бы как престижную, не у всякого имеющуюся вещь... Теперь же - вон, будьте ласковы, книга превратилась в обычный, ничем не отличающийся от прочих, предмет потребления: пошел за продуктами, притормозил у книжного лотка и купил какую ни то ересь, почитать для поднятия аппетита. Что, понятное дело, немало способствовало девальвации... Это, значит, у них называется "открытием"... "Из высокого стакана"... "Вообщем"... И ведь пишет, наверняка, человек с высшим образованием... Ну, ладно - бог с ним, с образованием, но он - что же, книжек не читает, а только пишет? В мало-мальски приличном шалмане ни разу не был? И за это, значит, теперь платят... Ладно. Где-то тут у меня лежало... Задумчиво оглядев расползшуюся по полу груду старых, добротных томов, Петяша нагнулся, не вставая со стула, выдернул из середины кучи солидный коричневый томик Фейхтвангера. Ага! Что надо... Раскрыв том на нужной странице, он пристроил его так, чтобы одновременно заглядывать в книгу и печатать, создал новый файл, на секунду задумался и отстучал на клавиатуре название: "СТАРАЯ ПЕСНЯ". Отступил пару строчек... Глава первая. Прошло около девяноста лет со смерти Пророка, и созданное целианами государство сделалось мировой державой, и земли ее вольготно раскинулись от рубежей Гинда через Рувию и Калахию вдоль берегов Лазурного моря до самого Безбрежного океана... На миг оторвавшись от клавиатуры, Петяша перечел фразу. Во-о! Вот это - будет читателям "эпическая фэнтези"! Характеры, как все яркое, просты, размах событий широк, и даже атрибутика вся - подходящая. Только надо бы глоссарий составить и что-то вроде карты, а то запутаться недолго, что во что переназвал... Настроение несколько улучшилось: таким-то образом романы можно печь, как блины! Правда, неплохо бы - подалее от оригинального текста, иначе выходит слишком прозрачно. Конечно, за падло как-то чужое переписывать, хоть и делают это нынче сплошь и рядом, и в плагиате ни одна собака не уличит... Но - ладно. Для-ради заработать - попробуем. Тревога отступила, отодвинулась куда-то в глубину сознания, уступив место на его поверхности легкой прозрачной меланхолии -именно в таком состоянии Петяше обыкновенно работалось лучше всего. Однако через некоторое время в голову начали лезть какие-то ненужные, вовсе не относящиеся к работе мысли. А куда это Елка в последние дни шастает? И молчит целыми днями... Странно; не водилось за ней такого прежде. - Катькин! Из кухни, еще в самом начале тройственной совместной жизни переоборудованной дамами под "женскую половину", послышались шаги. - Чего надумал? И Катерина последнее время какая-то невеселая... - Елка утром не говорила, куда отправилась? Личико Кати сделалось еще мрачнее прежнего. - Все Елка да Елка... - с наигранной (хотя вернее сказать, пожалуй, "заряженной некоторой долей наигрыша") сварливостью забрюзжала она. - Если не работа, так Елка... А вот я сейчас!.. С этими словами она вдруг резко дернула Петяшин стул на середину комнаты и, прыгнув к Петяше на колени, крепко обняла его. - Мое! - сообщила она, запуская руку в непомерно растянутый ворот Петяшиной футболки. - А кто бы спорил... - не слишком весело усмехнулся Петяша. - Ну, раз никто не спорит, слушай. Елка, по-моему, уйдет от нас скоро. Слова Катины звучали как-то так... Точно определить одним словом ее тон Петяша, пожалуй, не смог бы, однако присутствовала в Катином тоне такая неслыханная доселе серьезность, такое тонкое, доскональное знание обстановки, что Петяше сделалось жутковато. - А что стряслось? Вроде бы - так хорошо все было... -растерянно пролепетал он. Катя сморщила носик. - Хорошо-то - хорошо... Только - как бы это сказать - мироощущение ее такой ломки не выдерживает. Ну и новости... Петяша не знал, что и думать - все вдруг перемешалось в голове. Вдобавок, и Катерина раньше никогда не говорила в таком серьезном, "взрослом" тоне. Вообще - никак не выказывала подобной "умудренности жизнью"... - Это ты - о том, что мы - втроем, вот так?.. - спросил он, от растерянности утратив солидную толику способности ясно выражать мысли. - Нет же, - с легкой даже досадой заговорила Катя, все понявшая и без лишней внятности. - Как тебе объяснить... Мы с ней говорили довольно много, пока ты работал; она про ваши прежние отношения рассказывала... Словом, Елка давно привыкла, что ты у нее - неустроенный такой, неухоженный, неблагополучный. Ты ей был нужен именно таким. И вдруг - р-раз; Петр Луков в одночасье становится писателем, за которым издатели сами бегают, состоятельным, уверенным в себе... Понимаешь? Петяша помотал головой. Понимать-то он, конечно, все понимал, однако непривычная - даже резковатая, пожалуй - трезвость Катиных рассуждений... - Ну, понимаю. Да. А - что плохого-то? Наоборот... - Плохого - ничего. Просто - прежний ты ее вполне устраивал, а к новому тебе ей не привыкнуть, -разъяснила Катя. - Теперь понятно? Петяша раздумчиво кивнул. - Да уж понятно. То есть, уму - понятно, а так... не знаю. Все равно, как-то это все... Из прихожей донесся скрежет ключа в замке. Встрепенувшись, Катя легко спрыгнула с Петяшиных колен, наклонилась, поцеловала его в щеку. - Пойду кофе сварю. А ты - лучше поговори с ней сейчас. Отвлекись от дел на время. Устремившись к дверям, Катя едва не столкнулась с входящей в комнату Елкой, на ходу - так, словно не было вовсе никакого такого их с Петяшей разговора "за жизнь" - коснулась губами ее щеки и скрылась. А Петяша тем временем силился избавиться от растерянности мыслей, но - безуспешно. Поднялся со стула, привлек к себе Елку, поцеловал. - Привет. Где гуляешь? Вздрогнув, Елка сильно прижалась лицом к Петяшину плечу. В таком положении простояли они несколько минут, затем, все так же не поднимая взгляда, Елка сказала: - Петькин... Ты только не обижайся, не сердись на меня... В общем, я - замуж выхожу. 65. От визита к Флейшману Димыч отходил целых два дня. Изо всех сил пытался войти в обычную жизненную колею; утряс бумажные дела насчет "утери" одного пистолета, избавился от другого, нигде не зарегистрированного, который теперь не столько обеспечивал безопасность хозяина, сколько этой безопасности угрожал, разбирался с "хвостами", накопившимися на службе, и - мало ли что - в очередной раз отправил маму на двухнедельный отдых в Болгарию. Но вот у него самого, невзирая на все старания, отдыха не получалось. Никак не избавиться было от постоянного дребезжанья нервов, успевшего уже малость войти в привычку, но, тем не менее, очень утомительного. Впрочем, нервам было отчего дребезжать. Дела, навороченные в процессе импровизированного расследования и неотвязная мысль, что Николай в любой момент может как-нибудь вырваться из своего лекарственного оцепенения, и воспоминания о Кате, в которых достопамятный ночной кошмар причудливо перемешивался с краткими встречами наяву... все это способствовало чему угодно, только не душевному покою. На четвертый день Димыч решил: так дальше - нельзя. Требуется срочно что-то предпринять для успокоения этого зуда внутри. А - что? Единственный ответ был очевиден: ненавещенным, неопрошенным оставался только Николай. "Злой гений", м-мать его... Устроившись за компьютером - так почему-то всегда легче было размышлять, что бы ни происходило на экране монитора - он принялся обдумывать в деталях организацию встречи, но буквально через десять минут работу прервал звонок в дверь. Выругавшись про себя, Димыч прошел в прихожую, отворил внутреннюю створку и глянул в глазок, врезанный в наружную. Немедленно колени его ослабли; горло - словно бы перехватили холодным резиновым жгутом. Там, за дверью, на общем сером фоне лестничной площадки, маячила знакомая смоляно-черная копна курчавых волос. Игорь!? В мозгу мгновенно вспыхнула вереница образов - словно на немыслимой скорости пустили видеокассету: стальной прут арбалетной стрелы в черепе Дамира Султангареевича, мертвяк-зомби Володька со товарищи, мерзкая слизь на полу в петергофской общаге, слегка прикрытый одеялом труп в последней стадии разложения... Захотелось сломя голову ринуться в спальню, накрыться с головой одеялом и никогда больше не вылезать наружу. Нет. Так нельзя.Мы - не страусы. Страусы - не мы... Призвав на помощь всю силу воли, Димыч отпер наружную дверь. Переступив порог, Игорь, видимо, сразу понял, какое впечатление должен произвести на Димыча подобный визит: - Все нормально, не дрожи. Жив я. Хотя до противоположного исхода оставалось - всего ничего. Ну, это - история долгая, потом расскажу. сейчас важно то, что я в результате лишился жилья. Приютишь на недельку? Димыч медленно - в том же темпе, в каком приходило в норму мироощущение - кивнул. - Хорошо. Кофе будешь? - Мог бы не спрашивать. Димыч отправился в кухню. Пожалуй, в первый раз за всю сознательную жизнь он вполне прочувствовал, что означает ходовое народное выражение насчет падения камня с души: мгновенно навалившийся ужас сменился невероятным облегчением оттого, что оказался напрасен. Вдобавок, старший товарищ, на которого можно положиться, снова - с ним... Игорь меж тем оккупировал ванную; оттуда доносился плеск и удовлетворенное фырканье. Впрочем, стоило кофе на плите дойти до кондиции, он, точно почувствовав это, немедля явился в кухню и едва не с хищным рычаньем присосался к чашке - видать, соскучился по любимому напитку. - Ы-хххх... Извини, что заставил переволноваться... Коротко говоря, моя благоверная, оказывается, решила за мой счет расплатиться с какими-то долгами из своего прошлого. Путем моей преждевременной смерти и вытекающих из оной прав наследования... Чтобы остаться в живых, эту самую смерть пришлось инсценировать. Хорошо, меня вовремя надоумили... Ну да ладно. Ты в рамках этой истории тоже успел много чего натворить, я уже в курсе. То есть - не дергайся, я-то просто догадался, что это - ты; официально тебе вроде бы ничего не должно угрожать, концов - никаких, иначе бы уже пришли. Слушай: у меня, помимо всего прочего, к тебе очень серьезное предложение. Ты, вообще, что собираешься делать дальше? В плане наших с тобой изысканий... Все, что ты наворотил, ведь, надо думать, не просто так было? Димыч поморщился. Еще полчаса назад он хоть как-то мог примириться с тем, во что вылился его визит к "безутешной вдове" Игоря, однако появление друга, живого-невредимого, заставляло ощущать себя полным идиотом. Собравшись с мыслями, он коротко рассказал Игорю обо всем, что произошло в квартире Флейшмана. Игорь на это только как-то непонятно покачал головой. - Ну, так - вы будете смеяться, молодой человек, но я обо всем том же самом уже знаю. Дело в том, что, почти сразу после того, как мы с тобой в последний раз расстались, меня снова навестил наш давешний благодетель... - Он сделал паузу, чтобы еще раз как следует приложиться к кофе. - Кстати, теперь я дважды обязан ему жизнью... - Еще глоток. - Словом, мы с ним общались довольно плотно все это время, и он держал меня в курсе того, что узнавал ты. И заодно показал, какие выводы следует сделать из всего узнанного. Димычу вновь сделалось не по себе. Как ни крути, сколько ни выставляй себя последователем и проповедником холодного материалистического анализа, непривычным фактам, хоть они, несомненно, и факты, не так уж легко покориться. К тому же - кому приятно обнаружить себя под чьим-то там постоянным, хоть и неощутимым, наблюдением? - Какие же?- А вот какие. Ты, молодой человек, никогда не помышлял о власти? Об улучшении собственной жизни сразу на несколько порядков? Димыч хмыкнул. - Вот это вопрос! Ну что ж... Каюсь, мечтал иногда. Изредка... - Ты, опять-таки, снова будешь смеяться, но теперь можно помечтать об этом с гораздо большими основаниями. Суть в том, что мы имеем реальную возможность подчинить себе этого Николая. Туз Колченогий, наш Хромой Бес, сказал, что Николай обладает громадным потенциалом, который, однако ж, не в состоянии более разумно использовать. Сила как бы дремлет в нем, понимаешь? И наша задача - переключить эту силу на себя. Использовать его в качестве аккумулятора. Некоторое время Димыч просто смотрел на Игоря. Услышанное внушало какие-то двойственные ощущения. Все казалось слишком нереальным, чтобы оказаться правдой, но Игорь, тем не менее, был предельно серьезен. Серьезен, как никогда. - Хорошо, - заговорил он, пытаясь избавиться от неприятной раздвоенности мироощущения. - Ты себе это - технически - как представляешь? Все эти переключения... - Это неважно, - отмахнулся Игорь. - Это - забота нашего товарища и, кстати, партнера в данном предприятии, Тузика... - Кстати, - перебил его Димыч, - я еще как-то не пойму, на кой мы ему, этому Тузику, сдались. Мне видится так, что он и без нас может прекрасно справиться. Судя по тому, что проделывал на моих глазах. - Да ни на кой. Развлекается он так, понимаешь? Димыч зябко поежился. - Ничего себе развлечения... - Какие бы они ни были, мы из его развлечений можем извлечь пользу, понимаешь? По его оценкам, Николаева потенциала хватит на все, что только себе можно вообразить. И даже - на кое-что из того, чего мы себе вообразить не можем в принципе. Если, конечно, использовать данный потенциал с умом... Возможно, имеются у этого Тузика и иные цели, помимо развлекательных, но нам они, уж всяко, не помешают и не повредят. Ну, как? Работаем дальше? Мне, честно говоря, не хотелось бы искать помощи где-то еще, а без нее не обойтись... - Хорошо. Работаем. Что - в первую очередь? Игорь раздумчиво прошелся по кухне, сам по новой зарядил опустевшую джезву и поставил ее на плиту. - В первую очередь - добраться до Николая. Вытащить его на волю... то есть, не на волю, а - так, чтобы держать его под своим контролем. Требуется, чтобы он находился в том же состоянии, что и сейчас, и манипулировать его состоянием должны мы, по своему усмотрению. Стал-быть, на первое время нужно снять квартиру, затем выкупить или выкрасть Николая из "скворешника"; далее - дело Колченогого... Ну, а потом - мы можем все. Ты хоть представляешь, что это значит? Жить в собственное удовольствие, заниматься тем, чем хочешь заниматься, не будучи ничем - ничем!- связан... Это - только самый минимум, для примера! - С некоторым возбуждением, почти на крике закончив фразу, Игорь вновь сделался холоден и трезв. -Впрочем, лично мне больше этого минимума и не требуется... Ну и предложение... Да, Игорь наверняка не шутил. Не шутил... Ну и что с того? Димыч вдруг с удивлением обнаружил, что открывшиеся перед ним перспективы не доставляют никакой радости. Вот - совсем никаких чувств! Мозги - будто ватные стали... - Хорошо, - подытожил он, стараясь хотя бы участием в каких-то действиях прогнать, притопить на дне сознания проклятую раздвоенность ощущения мира и, заодно, навалившуюся вдруг гнетущую усталость. - Значит, я еду снимать квартиру. А ты пока отдыхай, отмывайся - и думай, как Николая вытаскивать. Тебе "скворешник" известен лучше, чем мне. Игоря слегка передернуло. - Типун вам на язык, юноша! 66. Петяша застыл столбом, стараясь не слишком касаться зарывшейся лицом в его плечо Елки. Пожалуй, он и сам бы не смог внятно описать, что почувствовал после ее слов. Ощущалось так, точно нечто важное, большое, вдруг исчезло из жизни, без следа растворилось, оставив после себя огромную, зияющую брешь; а ведь, не будь этой бреши, и не заметил бы, что это, большое и важное, вообще хоть что-нибудь значит. - Э-э... Помимо сего емкого междометия, Петяши не хватило ни на что. Подобранные было слова немедленно оказались бессмысленными, ненужными какими-то... На хрена, собственно, еще о чем-то говорить? И так ясно... - подумалось с раздражением. - Понимаешь, - неожида