- Маленький, в темных очках? - Нет, Бобби, их трое было. Два молодых парня и огромный негр, старый-престарый, он и дал мне это. - Таня, - крикнул я, - ласточка, я идиот! - Ты замечательный, - прочувствованно произнес раскосый херувим. - Дай мне руку. Потрогай мозоли. От чего, знаешь? Нет, чудачок, от клавишей эти - на пальцах А эти, эти, эти - от ручки стиральной машины... от мясорубки... от лопаты, Бобби, не смейся, я умею и землю копать, а вы все - "птичка", "ласточка"... - Меня хоронить рано, - сказал я. - Не смей шутить, сейчас же возьми и не смей! Я все умею - шить, стирать, варить суп из крапивы... стричь... пилить дрова... Я девушка самостоятельная, я умею даже стрелять, у меня есть револьвер. Ты не представляешь, как я хочу тебе помочь. - Помоги. Ты читала такую книгу - "Дон Кихот Ламанчский"? - Даже не слышала. - Достань мне ее. Где хочешь. Укради. Если надо, пусти в ход свой револьвер, я разрешаю. - Смеешься? - грустно предположила она. - Мне не до смеха, - ответил я, потому что мне было, как никогда, не до смеха. В пакете лежало несколько машинописных страниц, и к ним был приколот крохотный листок бумаги, одна каллиграфическая строчка: "Очень прошу ждать, где прежде, от 22.00 до 22.15 и извинить, если не приду. Йошикава". 21 Четверть часа у меня сжималось сердце, и когда Йошикава вошел своей деликатной походкой, точно и звуком шагов не желая никого обеспокоить, я ощутил, как он мне стал дорог за эти дни. "Тихая сельва" по обыкновению гудела и бренчала под стоны горластых кожаных ребят: Грозная сельва! Черные кроны! Яростный рев саблезубого льва! Шеф приказал экономить патроны, Значит, до завтра ты будешь жива! ...Интересно, доживем мы с ним до завтра? - Почтительнейше прошу извинить мое опоздание. - Адвокат поклонился и чинно сел, поставив на коленки в поддернутых брючках бывалый портфель. - К чертям ваши церемонии, я прочел "Записку" - этот страшненький и то знает, кто вы, а я не знаю! - Прошу извинить также мое неправильное воспитание. Нам предстоит важный разговор при наличии краткого времени, но прежде я прошу вас затруднить себя чтением еще вот этого. Он достал из портфеля и раскрыл какую-то книжку. - Прошу вот отсюда. "17 октября вечером 29 "колумбов" собрались на последнее совещание..." - Вот те на! - сказал я. - Откуда же двадцать девять? - Прошу читать. "Утром им предстояло напасть на космодром "Эйч си". Но тут Дэвид Йошикава выступил с неожиданным заявлением. Он сказал, что он и шестеро его друзей пришли к выводу о неправильности задуманного: "Земные проблемы надо решать на Земле. Уход в иные галактики будет лишь бегством от них, но они могут возникнуть вновь на любой другой планете. Переустройство общества достигается внутри общества, и история Земли дает нам примеры и способы". Так произошел раскол". - Далее вы можете не читать, но перелистните страницу, - сказал адвокат. Я увидел фотографию. Просто и прямо смотря в аппарат, улыбаясь в надежде и неведении, стояла группа очень молодых мужчин и женщин. Красавец негр возвышался над ними, обнимая за плечи носатого, с властным лицом, и маленького скуластого. - В центре - магистр Тейлор, вы его узнали? Слева от него - инженер Иоаннидис. Справа - мой покойный отец. Вот братья Баттоны, старший был талантливым художником... Нежность звучала в голосе адвоката. Потом он взял у меня книжку и спрятал в портфель - Что это было? - спросил я, стараясь побороть некоторое головокружение. - Обыкновенный учебник истории. Для восьмого класса земных школ. У вас еще будет время его проштудировать, и вы узнаете, как были разрешены на Земле многие из тех проблем, над которыми бились "колумбы". ..."Тихая сельва" шумела вовсю, ртуть на шкале веселья перла вверх. Вкруг каменного очага в центре зала раскачивался плечо в плечо горластый хоровод. Там плясали акционеры "Жако" и "Унты" в желто-зеленых, бело-голубых и сине-канареечных клубных костюмах; плясал, подмигивая мне, двухметровый мясистый младенец из "Высшей костоправки" со своей милочкой Джейн, живой картотекой; дородные дамы - патронессы "Союза матерей в защиту детей природы" в боа, надерганных из хвостов защищаемой ими птички вау; розовый проблемист Кэдмен, сизоносый аналитик Жиро и врач-стоматолог Грумбах - его пальцы в перстнях теребили, как струны, подтяжки цветов футбольной команды "Бранцоза". Они резвились грубо и неотесанно, воображая себя детьми сельвы, которую они не нюхали, и головы мертвых детей сельвы - черного коня и красной пумы - скалились на них со стен. - Пир во время чумы, - усмехнулся Йошикава. - Живо, - сказал я, - живо, я почти догадался, но все-таки признавайтесь. Мил человек, мне надоело, что тут вокруг все выдают себя не за то, что они есть на самом деле. - Я то, что я есть на самом деле. У меня действительно юридическое образование. И, кроме того, философское. Разрешите рекомендоваться - доктор социологии Йошикава. На планете Руссо я представляю... извините, не совсем официально... планету Земля. - Связь есть? - быстро спросил я. - Вызывайте своих. Тут такое творится, а мы рассиживаемся. - Не входит в мои полномочия. Там, откуда я родом, известно давно, что революцию не экспортируют. Мы, люди, верим в вас, людей. - Слушайте, - закричал я, - да в кого тут верить - в этих? Их же всех Том купил, разве вы не видите? Купил и растлил! - Извините, - спокойно сказал Йошикава, - это совсем не так. В его утопическом плане создания некой, я бы сказал, футбольной псевдоцивилизации есть одно неучтенное звено. "Колумбы" были мечтатели, догматики, к сожалению, и очень плохие диалектики. В этом их трагедия. Но не все из посеянного ими заглушили сорняки. Я прошу вас прийти завтра в десять утре на площадь перед парламентом и описать увиденное вами так красноречиво, как это можете вы. Зал грохотал, лупя кружки о кружки, в пивную пену которых плескали, уже не таясь, виски, джин и черт-те что. Патлатая певица хрипло выла с эстрады: Страшная сельва! Красною пумой Солнце по веткам лезет в зенит! И ей подвывали не только сакс, банджо, рояль и ударные - все, сколько есть, фирмачи, зубодеры, тотошники, канцелярская нечисть: Лучше не помнить! Лучше не думать! Если разок, черт с тобой, изменить! - Весьма неглупая песня, - сказал Йошикава. - Эта чушь? - Разумеется. Стоит хоть раз изменить, и тогда уж действительно лучше ни о чем не помнить и не думать. В этом наш с вами оппонент прав. Но в вашу - именно в вашу - задачу и входит возвращать людям их память. - Скажите, доктор, а что, с вашей точки зрения, футбол действительно яд? Он рассмеялся и словно помолодел: - По-моему, футбол прекрасен. Учась в университете, я сам играл в футбол. Правого защитника. - Вот те на. А я - в средней линии. - Как знать, - сказал он, - может быть, мы с вами здесь сыграем еще в футбол. В командах, конечно, старшего возраста. А теперь нам пора. Если вы не увидите меня завтра на площади, мой дорогой друг, не огорчайтесь. Все будет как надо. Я в этом совершенно уверен. - Мик, - спросил я, - вы не боитесь? - Социолог тот же естествоиспытатель. Опасность порой входит в условия эксперимента. Маленький доктор уходил, прямо держа свою узкую, слабую, свою несгибаемую спину. Я проводил его взглядом и пошел в редакцию. 21 июля 52 года Освоения на первой странице "Старлетт" был опубликован мой репортаж о невиданном по масштабам и накалу массовом митинге на площади перед парламентом. Он явился началом тех событий, которые достаточно подробно описаны в нашем учебнике истории, и поэтому я умолкаю.