имерно за четыреста дней, - мы не смогли точно определить все элементы орбиты сразу, и Март как раз занимался вычислениями, - мы же обходили звезду по орбите, расположенной внутри орбиты планеты, и нам на полный оборот необходимо около двухсот двадцати дней. Таким образом, при неизменной орбите мы должны были снова увидеть планету через три месяца. Март подсчитал, что при изменении орбиты "Ласточки" таким образом, чтобы мы пересекли все орбиты ближе к звезде, мы сможем подойти к нашей планете через семьдесят дней. Причем звезда будет действовать своим притяжением в качестве тормоза, ее притяжение будет гасить нашу скорость при встрече с планетой, что очень важно. День последний, он же первый. Мне, да и всем остальным тоже, кажется, что те четыре с небольшим года, которые мы провели в полете, прошли скорее, чем эти злополучные семьдесят дней. Как бы там ни было, а они позади. Март выполнил маневр сближения блестяще. На этот раз в камеры мы не ложились, все нормально выдержали перегрузки в креслах. И вот мы примерно на высоте 16000 километров вращаемся над планетой. Два больших материка, много воды, правда, меньше, чем на Земле, - водой занято всего две пятых площади планеты. Окраска тоже не радует глаз - мало зеленых тонов. - Папа Роб, - это, конечно, Джек, - а откуда мы узнаем, как она называется? - У нее еще нет имени, - ответил я, - для нас это "терра инкогнито" - неизвестная земля. - Вот ее и назвали, - сказал Март, - пусть она будет называться Терра. Мы еще неделю крутились вокруг Терры, выбирая место для посадки. Март хотел посадить "Ласточку" на материке, но я воспротивился. - Для высадки нам нужен остров, чтобы мы хоть немного были оторваны от животного мира материка. Но остров не должен быть слишком удален от материка, чтобы мы могли легко туда добраться. Он должен быть расположен в зоне умеренных субтропиков, чтобы не было холодов и чтобы не очень жарко. И размеры его не должны быть маленькими, иначе он нас не прокормит. В конце концов мы нашли остров, более или менее удовлетворявший всем этим условиям. - По местам! - скомандовал Март. - Пристегнуть ремни! Все готовы? - Готовы! - Внимание! Включаю! Снова на грудь навалилась тяжесть. Руки, ноги не чувствуются, откуда-то из желудка поплыла тошнота, в глазах - разноцветные круги. Последнее, что я помню - напряженное лицо Марта, борющегося со слабостью. Толчка я не почувствовал. Когда пришел в себя, ощутил тяжесть во всем теле и удовлетворение - тяжелый путь окончен. Как-то ты нас встретишь, Терра? ОЗЕРО КУЗНЕЦОВ В последнее время все чаще и чаще это озеро, расположенное около места посадки, называют "озером Пасионарии". Может быть, это правильнее, но мне дорого его первое название, и я в своих записках продолжаю его называть так. Т.Маттикайнен 1 Это был на удивление благополучный полет. За все четыре года ни один прибор не вышел из строя, во всяком случае, серьезно. Экипажу ни разу не пришлось менять курс ввиду встречи с метеоритами. Никакие внешние опасности не угрожали "Пасионарии"... И Звезда оказалась на месте. И планетная система у нее имелась. И та планета, которую они искали, оказалась в пределах экосферы. Вообще, все было настолько хорошо, что Дюма начал понемногу опасаться. Он еще не знал, чего он боится, но где-то в подсознании сидела мысль, что на смену этому благополучию должно прийти какое-то несчастье. Правда, этими своими мыслями он ни с кем не делился. Не хотел показаться смешным и суеверным другим членам экипажа, хотя и был уверен, что многие из них разделяют его опасения. Предварительный спектральный анализ атмосферы, сделанный с довольно далекого расстояния, показал полную пригодность планеты для жизни людей. Чувство удовлетворения разделяли все космонавты. - Ну, капитан, - сказал ему Френк Хонани, встряхнув своими длиннейшими иссиня-черными волосами, - вы должны быть довольны нами, навигаторами. Мы привели вас точно к цели. Теперь только небольшое торможение - и мы на круговой орбите! Дюма хотел ответить ему в том же тоне, но вместо этого совершенно неожиданно спросил: - Слушайте, Френк, а почему это вы отпустили такие длинные волосы, что им все наши девушки завидуют? Не пора ли постричь их хоть немного? Индеец гордо вскинул голову, глаза его сверкнули. Дюма даже показалось на минуту, что перед ним вовсе не хорошо знакомый навигатор, а вождь, в волосах которого торчит не одно орлиное перо. - У моих предков, - медленно и раздельно произнес Френк, - волосы обстригали, только если он совершал преступление. Или какой-то неблаговидный поступок. Правда, я - современный индеец, цивилизованный. Не очень-то соблюдаю всякие древние обычаи. Но я решил про себя, что буду стричь волосы только тогда, когда мы благополучно приземлимся. Я сказал. "Ага, подумал про себя Дюма, - а ты тоже немного суеверен!", а вслух произнес: - Пусть будет по-вашему. Индеец еще раз гордо посмотрел вокруг: не вздумал ли кто-нибудь над ним смеяться. Но даже улыбки насмешливой не увидел. Все так или иначе разделяли его чувства. Каждый хотел, чтобы все кончилось хорошо. Никто не верил в приметы и везение, но у каждого была своя маленькая тайна, которая придавала ему уверенность в его действиях, хотя вряд ли бы он посмел так открыто заявить о ней вслух. Резкий звонок прервал эту сцену: корабельный мозг сообщал, что настало время начинать торможение. Дюма поудобнее уселся в своем кресле, окинул взглядом рубку: все ли готовы и нажал соответствующую кнопку. Новый сигнал сообщил ему, что мозг принял приказ и приступил к выполнению программы. Торможение всегда вызывало самые неприятные ощущения у космонавтов, даже при очень небольших перегрузках. Относительно небольших, конечно. Организм человека, привыкшего за долгие годы пути к постоянной малой силе тяжести, болезненно реагировал на внезапный переход к ускорениям, соответствующим норме, не говоря уже о повышенных. Правда, тот маневр, который сейчас совершала "Пасионария", не требовал больших перегрузок. Основное торможение, необходимое для выхода на околозвездную орбиту, экипаж провел в специальных камерах. Теперь же следовало только несколько снизить скорость для выхода на круговую орбиту около избранной планеты. Дюма представил себе, как "Пасионария" под наклоном к плоскости эклиптики спускается к этой планете. (С тем же успехом он мог применить глагол "поднимается", все зависит только от мысленной точки, в которой расположить начало отсчета). Вернее, к ее орбите. Для него эта воображаемая линия в пространстве была ощутимой и зримой. Теперь "Пасионария" будет двигаться с планетой параллельным курсом, правда, с несколько меньшей скоростью, чем сама планета. Через несколько дней планета их догонит, и тогда - небольшой и легкий маневр, и "Пасионария" - на круговой орбите. Время, отведенное для торможения, подходило к концу, когда Дюма, боровшийся с неприятными ощущениями внутри себя, вдруг ощутил сильный толчок, рванувший его из кресла вперед, и резкий звонок сообщил о неисправностях в каких-то отсеках корабля. 2 Космос нельзя отождествлять с вакуумом. И в межзвездном пространстве перемещаются с громадными скоростями пылинки и осколки погибших или еще не родившихся миров. Пространство же вблизи звезд буквально кишит ими. Как и все звездолеты этого класса, "Пасионария" была в достаточном количестве снабжена приборами предупреждения и средствами противометеоритной защиты. Однако случилось нечто неучтенное и непредвиденное при проектировании корабля. Уже гораздо позже, после возвращения на Землю, конструкторам и ученым пришлось много повозиться, чтобы исключить подобные случаи впредь. Во-первых, пульт противометеоритной защиты с громадным экраном, воспроизводившим изображение "Пасионарии" и положение метеорита, расположили на передней стене рубки. Готовясь к торможению, Дюма, да и все остальные космонавты, повернули свои кресла спиной к движению с тем, чтобы ускорение передавалось на спинку кресла. Это значительно ослабляло те неприятные ощущения, которые вызывает торможение. Таким образом, пульт оказался за спиной капитана, и он не смог своевременно прореагировать на сигнал опасности. Во-вторых, автоматическая система уничтожения метеоритов была настроена на осколки, летящие встречным курсом, или сбоку со скоростью, превышающей определенный предел относительно скорости корабля. Зона действия этой автоматической системы охватывала почти полную сферу, за исключением небольшого участка в задней, по направлению движения, части, где этой системы не было. Конструктора решили, что, если метеорит догоняет корабль, то разница в скорости корабля и метеорита должна быть не настолько велика, чтобы человек не успел прореагировать на сигнал. Кроме того, установка средств противометеоритной защиты в этой части корпуса вызывала определенные конструктивные трудности. Вот так и получилось, что человек не среагировал на метеорит, догоняющий корабль, а автоматика на этот случай предусмотрена не была. При проектировании корабля просто не был учтен случай, что метеорит ударит в корабль во время торможения. К счастью, почти сразу после удара метеорита торможение закончилось, и космонавты получили свободу действий. Дюма сразу же повернул свое кресло. Все неприятные ощущения немедленно забылись, вернее, отошли и притаились где-то в глубине организма. На пульте состояния корабля горели красные лампочки, сообщающие, что авария произошла в трех отсеках верхнего яруса. "Это уже хорошо, - подумал Дюма, - значит, никто не пострадал". В верхнем ярусе размещались склады инструмента и других нетяжелых вещей, необходимых для работы на планете. Ожил динамик внутренней связи: - Капитан! Докладывает Герман Шмидт. Три отсека разгерметизированы. Автоматика дверей сработала. Отсеки закрыты герметически. Принимаю решение: одеваем скафандры, заходим в соседний отсек, закрываем за собой дверь, разгерметизируем его и проходим в аварийный отсек. Прошу вашего согласия. - Решение одобряю, - ответил Дюма. - Кто с вами? - Ежи и Андрей. Они пошли вниз за скафандрами. - Давайте, кузнецы. Как только попадете в отсек, - доложите. На "Пасионарии" оказалось три космонавта - Шмидт, Ковальский и Коваленко, фамилии которых основывались на корне "кузнец". Еще на Земле они объявили себя братьями и все время держались вместе. Так их все и звали: "бригада Кузнецов". Стали поступать сообщения из других отсеков - везде все было в порядке. Наконец снова отозвался Герман: - Метеорит был небольшой. Пробит борт и две переборки. Повреждения ерундовые. Пробоину задраим через час с небольшим. Потом возьмемся за переборки. - Что в этих отсеках? - спросил Дюма. - В том, где пробит борт, - просто склад. В соседнем - спутник, в последнем - камера регенерации воздуха. При первом осмотре повреждений нет. Когда залатаем борт и впустим воздух, посмотрим внимательнее. - Хорошо, действуйте. 3 Кузнецы не подвели. Заплатку на пробоину подвели сразу, после чего впустили в отсек немного воздуха. И хотя давление внутри отсека теперь достигло совсем незначительной величины, его оказалось достаточно, чтобы прижать заплатку к борту намертво. - С такой заплаткой наша "Пасионария" пролетит еще не один парсек, - докладывал Герман капитану. - Это хорошо, - ответил Дюма, - но лучше ее все-таки заварить. Не можем же мы летать с незакрепленной заплаткой! - Разве я говорил, что ее не приваривать? - возмутился Герман. - Это только сейчас она давлением держится. Стоит нам войти в атмосферу, как она вылетит как пробка! - Шеф, посылайте сварщика наружу, - продолжал он. - Если мы будем варить изнутри, пожжем всю защиту, а она нам еще будет нужна. - Вполне согласен, - ответил Дюма, - к выходу в космос готовится Лемма, на страховке - Мванза. Вы пока передохните немного. Как только они закончат - восстанавливайте защитный слой и внутреннюю оболочку. - Вас понял. Посмотри, как наш повар сварит металл, это ему не бифштексы! Лемма, слышавший весь разговор, и не подумал обидеться на грубую шутку Германа. Да и Герман знал, что он не обидится, потому что другого такого виртуоза сварки на корабле не было. Прошло не менее часа, пока Лемма добрался до пробоины и приготовил свои инструменты. И еще примерно полчаса он заваривал отверстие. Все это время команда кузнецов провела в скафандрах в отсеке "в горизонтальном положении". По образному выражению Германа они боялись впускать в отсек воздух, чтобы не испортить Лемме "всю музыку". Впрочем, так они только говорили. За это время вся бригада кузнецов приготовила все необходимое, чтобы закончить ремонт. В результате через четыре часа после аварии все восстановительные работы были закончены. - Ну как, шеф, оправдали мы ваши надежды? - спросил Герман, появляясь в дверях рубки во главе своей бригады, уже снявшей скафандры. - Молодцы, ребята! - ответил Дюма. - Мы - кузнецы, и дух наш молод, - пропел Андрей. - Что-то вы рано запели, - отрезвил их Дюма, - еще неизвестно, чем все это кончится. Мванза говорит, что когда этот чертов метеорит сгорел в отсеке, спутник мог выйти из строя. Электроника - штука нежная. Боится всяких резких изменений, температуры. Да и система регенерации - тоже. - Поживем - увидим. Опасения Дюма оправдались. Спутник действительно вышел из строя, и все электронщики в один голос утверждали, что отремонтировать его можно только в условиях нормальной силы тяжести. - Ладно, - сказал Дюма, - отремонтируем сразу же после посадки. - Все равно ему нужно было сделать ревизию, прежде чем запускать, - поддержал его Мванза. - Четыре года - срок долгий. Лично я очень бы удивился, если бы в нем ничего не сломалось. Гораздо хуже оказалось положение с установкой регенерации воздуха. Три четверти элементов погибли безвозвратно. Ндоло с головой окунулся в расчеты. Его длинные худые пальцы так и бегали по клавишам, вводя в компьютер новые и новые данные. Наконец, он оторвался от пульта. - Как скоро мы сможем сесть? - Суток через семь-восемь... - Френк занял его место и в свою очередь заиграл на клавишах. - Через... Сто четыре часа. Маневр - минут... Тринадцать с хвостиком. И на околопланетной орбите... - он повернулся к капитану с вопросом на лице. - Мы планировали трое суток на орбите... - начал Дюма. - Надо разобраться с радиофоном. Посмотреть, нет ли светящихся пятен городов... Изучить магнитное поле, другие параметры... А что? - К сожалению, трех суток не получится, - отвечал Ндоло. - Даже если использовать до конца все кислородные запасы и пустить на износ все оставшиеся элементы, воздуха нам хватит на пять-шесть суток. А ведь надо же оставить время на изучение воздуха планеты... Вдруг придется ставить фильтры? - Так... - протянул Дюма. - Предложения? - После выхода на орбиту - один-два витка для выбора места посадки... И все. Попутно послушаем радиофон, посмотрим и пятна... - Видимо другого нам не дано. Значит так к сделаем. Вот так, на тысяча пятьсот сорок восьмые сутки полета по времени "Пасионарии", 27 марта 37 года Эры Объединенного Человечества по времени Земли "Пасионария" произвела посадку на поверхность неизвестной планеты. Первый этап Звездной Экспедиции благополучно завершился. 4 Теперь, когда в иллюминаторы корабля был виден зеленый травяной ковер, а чуть дальше - голубая поверхность воды, окаймленного камышами озера, космонавты неожиданно потеряли все свое терпение и выучку, Эти люди, которых еще там, на Земле не могли вывести из себя никакие неожиданности, вдруг оказались бессильными перед самым простым чувством - ожиданием. Если бы Дюма заранее не запретил кому бы то ни было мешать Ндоло, он, наверное, делал бы свои анализы гораздо дольше, потому что через каждые пять-десять минут к нему врывался бы кто-нибудь с не очень умным вопросом: - Ну как? Все эти пять или шесть часов люди слонялись по кораблю. Каждый стремился найти себе какую-нибудь работу, чтобы убить время, и каждый тут же убеждался, что нетерпение - выше его сил, а самая нужная, самая срочная работа просто валилась из рук. Понимая состояние космонавтов, Дюма не пытался вмешиваться и как-то занять экипаж. Сам он страдал больше всех. В конце концов все собрались у дверей рубки, где заперся Ндоло со своими помощниками, ожидая конца анализа. Вот, наконец, двери распахнулись. Все глаза устремились в одну сторону. На всех лицах был написан один и тот же вопрос. Ндоло поднял руку, как бы требуя внимания, хотя в этом не было никакой необходимости: - Друзья! Анализы превосходные! Человек может дышать воздухом этой планеты без всякой опасности для жизни. Бурный восторг. Кто-то смеялся, кто-то плакал. Дюма подпрыгивал на месте. Выждав немного, пока все чуть успокоятся, Ндоло продолжал: - И бактериологический анализ - не хуже! Эта планета - подлинная сестра Земли. Дюма не выдержал: - Открыть люк и всем - на десятиминутную, прогулку. Точно школьники, отсидевшие скучные уроки, толпа с шумом и хохотом высыпала из корабля. Даже вечно невозмутимый Френк Хонани упал на траву, и гладил ее, и целовал травинки, и шептал им какие-то ласковые слова. Об остальных и говорить не приходится. С большим трудом Дюма сумел овладеть собой, а потом уже - и общим вниманием: - Друзья! Братья! Люди!!! Мы прибыли! Мы прилетели! Мы снова топчем траву, снова дышим воздухом настоящим, с запахом цветов и земли! Мы снова видим Солнце! Пусть не наше, земное, пусть другое, но - настоящее, живое. Вот она - наша мечта! - он хотел сказать еще что-то, но в горле неожиданно застрял комок, который ни протолкнуть, ни проглотить он был не в силах. Бурные аплодисменты были ему ответом. Постепенно все немного успокоились. Биологи кинулись рассматривать растения и насекомых, геологи - ковыряться в земле, Ндоло побежал к озеру взять на анализ воду. Бригада кузнецов ринулась за ним. И на запах, и на цвет вода ничем не отличалась от земной. Ндоло решился... и попробовал на вкус... Кузнецы застыли около него немой скульптурной группой. - Вода! - вскричал Ндоло. - Настоящая вода! Как они были - в полной одежде, кузнецы подхватили химика под руки и ринулись с берега в эти прозрачные теплые волны... Только поздним вечером собрались космонавты в кают-компании. Делились впечатлениями, рассматривали собранные растения и насекомых, кузнецы демонстрировали пойманную рыбу... - Смотрите, трава-то, ну точно наша тимофеевка! - А у меня клевер... - Растительность земная, это точно, а вот насекомые - совсем другие... - Да нет, растительность не совсем наша, у меня несколько новых растений, даже листики какие-то голубоватые... - А рыба-то, совсем на нашу не похожа... - А птиц нет... - Да, птиц нет... - Вот что, - сказал Дюма, - выводы делать еще рано. Давай-ка все спать. Завтра с утра займемся подготовкой. Дня через два начнем первые разведочные полеты, поездки... - Назвать планету надо! - Называть еще тоже рано. Поживем, осмотримся, название придет само. Радиофона мы, правда, не уловили... Пятен городов - не видели. Но мы ведь и сделали всего два витка... Планета, по-видимому, аборигенного населения не имеет, но к неожиданностям надо быть готовым... Единственное, что мы можем уже назвать озеро. В нем сегодня весь день плескались наши "кузнецы". Пусть же оно и будет - Озером Кузнецов! СЬЮ В социальном аспекте... общество Пендергастов... с плоско-пародийной точностью копировало обыкновения, существовавшие в условиях расцвета рабовладельческого Юга. Т.Маттикайнен 1 Сью была вне себя. Она мчалась по переходам Большого Дома, не замечая ничего вокруг. Она не замечала, что ее шляпка сбилась куда-то на спину и держится только на одной ленточке. Волосы, ее длинные льняные волосы, которые так аккуратно расчесывали каждое утро, теперь растрепались и развеваются сзади нестройной волной. На платье оторвалась оборка и волочится по полу вслед за ней, а на левом рукаве вырвана "с мясом" пуговица. Ее худощавое, обычно очень бледное, лицо все горело, тонкий нос еще более заострился, а серо-голубые глаза слегка позеленели от злости и метали молнии. Редкие в это время дня слуги, заслышав неистовое стаккато ее каблучков, прижимались к стенам или скрывались в ближайшем боковом проходе, чтобы не оказаться на пути бури. Хотя Сью никогда не обижала слуг, долгие годы научили их своевременно уходить с пути белого человека... Миссис Элоиза, "старая миссис", вместе со своей сестрой Оттилией и невесткой рассматривали кружева. Две девушки и старая Джейн подносили новые и новые образцы. Стулья, столики, кресла - все было занято воротничками и оборочками, накидками и салфетками, и просто кружевами в рулонах. Все три белые женщины целиком и полностью погрузились в сложное дело. Они так и этак комплектовали изделия различных видов, подбирая "подарки" ближним и дальним соседям. Белые платья негритянок сливались с кружевными волнами. Они беспрекословно выполняли все указания хозяек: снимали одно и вешали другое, разворачивали и сворачивали рулоны, откладывали и перекладывали... Внезапно появившаяся в дверях, запыхавшаяся Сью не соответствовала всей мирно-деловой атмосфере этой комнаты, что ошеломленные женщины не могли вымолвить ни слова. Первой пришла в себя миссис Пендергаст - младшая: - Господи, Сью! - воскликнула она, что с тобой случилось? И в каком ты виде? - Бабушка! - обрела дар речи Сью и, не обращая внимания на слова матери, кинулась (прямо по кружевам!) к миссис Элоизе. - Бабушка, Сильвестр... - Что такое сделал Сильвестр, Сью? - спросила миссис Элоиза, и в ее голосе появилась та мягкость и размеренность, которая всегда приводила в ужас прислугу. Обе негритянки и мулатка застыли неподвижно там, где их застало вторжение Сью, стараясь не привлекать к себе внимания. - Он... Он... - Этот Сильвестр... - вмешалась в разговор мисс Оттилия, - он вчера опять забрал у меня девушку... - Оттилия, не могу же я запретить ему брать у тебя девушек. И потом, этот разговор совсем не к месту, - она многозначительно указала сестре глазами на уткнувшуюся ей в колени Сью. - Так что же такое сделал Сильвестр? - спросила она внучку, поднимая ее голову и приглаживая, насколько это было возможно, ее волосы. - Он ударил Тома по руке! И сломал ему палец! - Но, дорогая... Хозяин вправе наказать негра, если находит нужным. Это завещано нам от Бога! И неужели ты никогда не видела, как наказывают негров? - Да нет, бабушка? Это же - Том-скрипач! Он не сможет играть! А как же мой сюрприз? До дня рождения осталось только две недели... - Вот ты о чем... - протянула бабушка. В этот момент в комнате появился Сильвестр. - Послушай, сестренка... Но продолжить ему не дали. Все три женщины заговорили враз: Сью была любимой внучкой мистера Джошуа, и он, и миссис Элоиза баловали ее "бесконечно. Миссис Этельберта не могла спокойно смотреть на слезы дочери, а мисс Оттилия просто терпеть не могла своего внучатого племянника. Обе негритянки и мулатка воспользовались случаем, чтобы еще глубже забиться в угол. Наконец миссис Элоиза овладела положением: - Перестаньте сейчас же и ведите себя прилично! - оборвала она словоизвержение невестки и сестры. - А ты перестань хныкать, - это к Сью, - посмотри на себя: глаза красные, волосы растрепаны... Фу! Как некрасиво. И платье порвано... Сейчас же зови свою Мэри, и пусть она приведет тебя в порядок! А вы, сэр, - это уже к Сильвестру, - немедленно извольте отвечать, с чего это вдруг вы вздумали ломать пальцы Тому-скрипачу? И что это за привычки: ломать пальцы? Теперь он не только играть, но и работать не сможет... - Но, мам, он же мой конюх... А Голконда оказалась не чищена и не кормлена... - Это потому, что я с утра забрала его с конюшни! Играть... - попыталась защитить негра Сью. - Ты не права, - оборвала ее бабушка, - негр должен выполнить свою работу. И нечего с самого утра играть на скрипках! Для этого можно найти другое время. Но и вы, сэр, должны были думать, прежде чем ломать пальцы негру... - Да не ломал я. Я приказал вывести мне Голконду, а он кинулся ее чистить! Не мог же я ждать? Я вбежал в конюшню и вытянул его раз кнутовищем... Откуда я знал, что он будет подставлять свои пальцы? - Что может быть проще! - воскликнул Сильвестр. - Я сейчас как раз собрался к Этвудам - мы договорились с молодым Говардом проехаться в леса за болотом... У них есть такой скрипач... - он даже прищелкнул пальцами. - Другого такого нет на всей Реке! Я думаю, что мне удастся выпросить его на две-три недели... - А он правда лучше, чем наш Том? - спросила Сью. - О! - протянула бабушка. - Я давно слышала о слепом скрипаче из Этвудхилла. Говорят, что на всей Реке нет лучшего! 2 Скрипача привезли только на третий день. Это был сравнительно молодой негр с очень живым и подвижным лицом. Видимо, в связи со своим недостатком, он не научился, как все прочие негры, надевать маску абсолютного послушания. И именно благодаря выразительности этого лица, Сью очень скоро перестала замечать его пустые глазницы. Сью немедленно приставила к нему маленького Томми, чтобы тот повсюду сопровождал его во всех переходах Большого Дома. Как всех негров мужского пола на всех плантациях, скрипача звали Джо - так удобнее было их хозяевам: раз негр - значит Джо, и не нужно затруднять себя запоминанием различных имен. Так же, как всех мулатов называли Томами. Иногда, чтобы отличить одного негра от другого, прибавляли родовое имя негра или профессиональный признак, как было удобнее. Этого негра звали Джо-скрипач или слепой Джо. Он превзошел все ожидания. Казалось, скрипка и он - неразделимы. С первых тактов уловив незатейливую мелодию, изображенную Сью с помощью старенького пианино, он тут же проигрывал ее всю на память, не только повторив все ее вычурности и пассажи, которыми она старалась заменить недостаток мыслей и чувств, но и значительно украсив и обогатив мелодию собственными, довольно-таки виртуозными вариациями. Сью была в восторге! Ей потребовалось всего несколько дней, чтобы освоить аккомпанемент к этой "своей" новой мелодии. Уже на пятый день ее "Торжественная кантата" зазвучала действительно торжественно. Все остальные члены оркестра старались вовсю: во-первых, все негры на плантации обожали "маленькую мисс", как называли Сью, а во-вторых, по настоянию "старой миссис" они все были освобождены на это время от работы, чтобы не получалось таких досадных недоразумений, как со скрипачом-конюхом. Все они, старые негры, игравшие в оркестре еще в те времена, когда молодая мисс Этельберта только переступила порог Большого Дома в качестве жены молодого мистера Джошуа (а ведь с тех пор в Большой Реке утекло много воды - уже ее младшей дочери исполнилось пятнадцать), имели достаточный опыт и технику для того, чтобы быстро освоить свои, не очень сложные, партии. Маленький Томми, приставленный Сью к Джо-скрипачу, неожиданно проявил большую тягу к музыке. Сью невольно обратила внимание на его живые глаза, возбужденно блестевшие в полумраке зала, где они занимались. И вот однажды, окончив репетицию и распустив оркестр, она подозвала Томми к пианино. Мальчик удивительно легко повторил за ней голосом все отдельные ноты и аккорды, которые она извлекала из инструмента. - Посмотрите, Джо, - обратилась она к слепому скрипачу. - Посмотрите, Джо, как хорошо он чувствует музыку! Если им заняться всерьез, из него должен получиться отличный скрипач! Джо ничего не сказал, но на его лице отразилась столь сложная гамма чувств, что Сью невольно обратила на нее внимание. - Как, Джо, вы не находите, что у него замечательный слух? Джо опять ничего не ответил, но на его лице Сью прочла, что он недоволен этим ее открытием. - Джо, объясните, пожалуйста, мне свое молчание! - Сью начинала сердиться. - Мисс Сью, - сказал негр, - мисс Сью, он слишком хорошо чувствует музыку... - Джо, вы хотите сказать... - Я хочу сказать, что лучше бы ему не иметь такого слуха! - Но почему? - Я не хочу, чтобы он тоже стал несчастным... Как я. - Но... Разве вы несчастны, Джо? - удивилась Сью. - Вы, который так хорошо играет? Вы, который чувствует музыку лучше, чем многие белые? А кроме того... - она замялась, подыскивая выражение, - при вашей... - При моей слепоте? Да, при моей слепоте мне ничего, кроме этой скрипки, - он погладил рукой верхнюю деку, - не осталось? Я должен радоваться? - А разве музыка не приносит вам радость, Джо? - Приносит... Но глаза... Видеть мир, солнце, вот этого мальчика... - его рука опустилась на курчавую голову Томми. - Но, Джо, вы же не можете вернуть себе глаза... - Я могу сохранить их другому... - Ничего не понимаю. При чем здесь музыка и глаза? - Ну мне же вынули глаза... - Как?! Вынули? - Вот так просто вынули, чтобы лучше чувствовал музыку, - его рука все еще лежала на голове Томми, и вдруг Сью увидела, как его длинные пальцы шевельнулись и двинулись в направлении широко раскрытых глаз мальчика. Она хотела убежать, но ноги не двигались, и она застыла, прижавшись спиной к пианино. - А ты, Томми, лучше забудь про музыку и никому никогда не говори об этом, - продолжал Джо. - Джо, вы хотите сказать, что я... Что мы... - Да, мисс Сью, я не верю белым. Самым хорошим, самым добрым, ибо это мисс Арабела, дочь старого Этвуда, приказала вынуть мне глаза. А ей было тогда пятнадцать, как и вам... А я был вот такой, - и он указал на Томми. 3 Этой же ночью Сью увидела сон. Сначала она услышала музыку. Где-то далеко-далеко пела скрипка. Радостно и грустно одновременно. Сью слушала, слушала, а потом вспорхнула и полетела. Она летела по длинной анфиладе комнат, отыскивая неизвестного скрипача, а скрипка слышалась все ближе и ближе. И вот она увидела его. Это был... Томми! Конечно же, Томми! Этот маленький мулат, попавший к ним на плантацию по обмену совсем крошечным! Сью не помнила с какой плантации. Да она особенно и не интересовалась. Каждый год негритянки рожали детей со светлой кожей, и каждый год их меняли на таких же на других плантациях. Сью никогда не задумывалась, для чего это делается. Так записано в законах и все. А Томми играл. Задумчивое, грустное адажио сменилось быстрым рондо, из-под смычка вылетали радостные вариации... Вдруг Сью увидела, что рядом с ней стоит какая-то женщина. - Послушай, Сью, - сказала она, - как хорошо он играет! Какой у него острый слух! - Да, - ответила Сью, - у него очень острый слух. - А он будет еще острее, если мальчика ослепить! - Но ему же будет больно! - Ерунда, - сказала женщина, - негры не чувствуют боли. "Так же говорила и бабушка, - подумала Сью. - Может быть и правда он не чувствует боли?" - А как он будет играть! - продолжала женщина. - Лучше, чем Джо! И она потянула Сью за руку к мальчику: - Смотри, это так просто! Надо положить руки вот так и надавить пальцами... Ну, давай же! - Как, я сама? - Конечно, - ответила женщина, - только ты сама! - Я не могу, - сказала Сью, - может быть, лучше пусть это сделает кто-нибудь из конюхов? - Какая разница! Лучше ты все-таки сделай это сама. Это надо сделать! У тебя будет свой, самый лучший на всей Реке скрипач! И вдруг Сью увидела Джо. Он появился неизвестно откуда, закрыл собой Томми, и Сью с ужасом увидела его искаженное лицо: - Заодно вырви и мне язык, Сью! И глаза вырви! - и Сью увидела живые, любопытные глаза Томми в его, до того пустых, глазницах. - А как я буду играть! Еще лучше! Ну, клади руки. Клади же! Как тебя учили? И он приближал свое, искаженное болью и гневом лицо все ближе и ближе к ней. Сью хотела оттолкнуть его руками, а руки не подчинились! Она хотела убежать, но не могла сделать ни шагу, пыталась позвать на помощь, а в горле застрял противный комок, и изо рта вырвалось какое-то мычание... Усилием воли она протолкнула этот комок, заставила себя закричать... И проснулась. Свежий ночной воздух вливался в окно. Из сада доносилось пение ночных насекомых... - Как хорошо, что это только сон! - подумала Сью. 4 - Вы играли сегодня ночью, Джо? - спросила Сью на следующий день. - Я, кажется, слышала вашу скрипку... - Я играл, но очень тихо... Вы не могли слышать, мисс Сью, ведь людская далеко от господских комнат. - Нет, я слышала! - упорствовала Сью. Репетиция давно закончилась, и они втроем (Томми в углу) находились в зале. - Кажется, что-то такое... - Сью взяла несколько аккордов, запомнившихся ей из мелодии сна. - Нет, мисс Сью, немного не так. Я играл вот это... - Пожалуйста, Джо, сыграйте мне. Джо молча поднял скрипку. Медленные грустные аккорды наполнили комнату. Постепенно, по мере того, как Джо увлекался, они становились все выразительнее и богаче. И вдруг Сью услышала в них безысходную боль. Боль и тоска кричали в каждой ноте, в каждом аккорде! Боль и тоска, и ненависть волной надвигались на нее, обвиняли в чем-то, требовали что-то от нее. Ей слышался звук плетей, ударявших обнаженное тело, и стон большого сильного мужчины, и сдерживаемый плач женщины. Все, что вошло в плоть и кровь белой девушки, дочери хозяина и будущей хозяйки, все, чему ее учили с самого раннего детства, все, к чему она привыкла с пеленок, запротестовало в ней, и она бросила свои руки на клавиши. Мощный аккорд диссонансом ворвался в мелодию скрипки: - Молчи, раб! - требовало пианино. Но скрипка не поддалась, не послушалась! Скорбь и боль первоначальной мелодии сменились робким протестом. Пианино требовало послушания, а скрипка отвечала ему новым взрывом возмущения. И вот уже слабые аккорды пианино покрыты мощной волной: - День Гнева настал! Берегитесь, хозяева! Сью вдруг почувствовала в себе, где-то в сердце, в груди, в руках, даже в кончиках пальцев сумасшедшую радость, ее тоже захватило это чувство, она забыла, что она - белая. Нет, она не забыла, что она белая, но она вдруг почувствовала себя черной! И аккорды скрипки и пианино слились в едином ликующем порыве! Но вот Джо опустил смычок, и Сью бессильно бросила руки на колени. В ее душе с новой силой вспыхнула борьба. Ей казалось, что все белые, которых она знала и не знала, все ее братья, мать, отец, бабушка, многочисленные дяди и тети сейчас ворвутся в эту комнату, чтобы разделаться с отступницей! Сью подняла голову и увидела, что из пустых глазниц Джо одна за другой катятся крупные слезы. И она почувствовала, что она должна, обязана немедленно вытереть эти слезы и утешить этого бесконечно несчастного человека, который вдруг стал для нее таким дорогим и близким! Она снова забыла, что она - белая девушка, хозяйка. Сью вскочила со своего стульчика, подбежала к Джо... Она сама плакала и не замечала этого. Дрожащими руками она вытирала ему слезы, трепещущие губы лепетали что-то... Левая рука Джо неуверенно поднялась в воздух и легла на ее плечи. И тогда Сью вдруг поняла, что ей надо, со вздохом облегчения приникла к нему и прижалась щекой к его большой и сильной груди... Несколько минут они простояли абсолютно неподвижно. Какой-то посторонний звук заставил ее резко вырваться из объятий Джо и обернуться: в дверях стояла бабушка, старая миссис... Страх сковал сердце, и она потеряла сознание... 5 Несколько дней Сью дали поболеть. Наконец, однажды утром в ее спальне появилась бабушка. Темнокожая горничная, причесывающая Сью, повинуясь требовательному жесту, беззвучно исчезла. Миссис Элоиза неторопливо подвинула себе стул так, чтобы солнце не падало ей в лицо, и уселась. - Сью, дорогая, - начала она после минутного молчания, - мы с мистером Джошуа, - она всегда так называла своего мужа, - мы с мистером Джошуа решили, что пора тебе подарить свое "Евангелие". Каждая белая девушка собственноручно переписывала "Евангелие". В тот день, когда ей исполнилось десять лет, ей преподносили книгу с чистыми листами. В день своей свадьбы она дарила своему мужу переписанное ею "Евангелие". - Но, бабушка... Я еще не хочу... - Ты закончила переписывать святую книгу? - Да. И заставки все нарисовала. - Значит тебе уже пора. - Но... - Никаких "но". Кроме всего прочего, за тобой долг. Долг белой женщины. Смотри, в каждой белой семье есть дети, но, в основном, это мальчики. Господь Бог не дает нам, белым матерям, девочек. У меня - трое сыновей и одна дочь. У твоей матери - тоже. Поэтому мы, белые, не можем допускать расточительства... - А как же бабушка Оттилия? - Оттилия была бы замужем... Но в детстве она упала с лошади... У нее не могло быть детей... Такова воля Господа! Некоторое время они помолчали. Бабушка понимала, что Сью надо переварить услышанное. - Бабушка, а как же... - Что, "как же"? Все события последних дней снова вспыхнули в памяти Сью: - А как же Джо? - Джо? - бабушка сделала вид, что удивлена, хотя давно уже ожидала этого вопроса. - Джо давно уже отвезли. Сколько же можно держать в доме чужую вещь? - Бабушка! - Он же не вещь! - Да ты что, внучка? Ты думаешь, что говоришь? Не говоря уже о том, что по закону... Да ты ведь переписывала "Евангелие"! Ты помнишь, что за кара полагается белой женщине, если она позволит негру... Сью молчала. - Ну! Кивок головой. - Нет, ты скажи! - Камни... - прошептала Сью. - Вот, вот! В нее должны бросать камни до тех пор, пока ее тело не скроется под ними, и камни не перестанут шевелиться. Ты этого хочешь? Отвечай! - Нет... - Громче! - Нет, не хочу! - почти закричала Сью. - А ты представь, что я расскажу мистеру Джошуа? Ты же знаешь своего деда? Для него закон - прежде всего... Миссис Элоиза немного покривила душой перед внучкой: мистер Джошуа узнал все из ее уст в тот же день, когда свершилось преступление. Но мистер Джошуа и сам знал, когда настаивать на выполнении закона, а когда - забыть о его существовании. - Бабушка, миленькая, не надо... - Сью упала на колени около бабушки и, как когда-то в детстве, уткнулась лицом в ее подол. - Не бойся, глупая, не расскажу... - сказала бабушка, поглаживая ее волосы. - Ах, если бы я была черной! - еле слышно прошептала Сью. - Вот уж глупость, так глупость! - протянула миссис Элоиза. - Уж большей я еще не слышала! Да ты давно уже была бы любовницей какого-нибудь из братьев Этвудов, а то и всех вместе! И думать бы не думала о своем Джо! И уж, наверное, не один твой ребенок оказался бы на другой плантации! - Как это, бабушка? - Ну, не буду я тебе объяснять, сама не маленькая! И вообще, мне уже надоел этот разговор... Приготовься, на днях мы поедем... - Куда? - Сью подняла голову и посмотрела снизу вверх на миссис Элоизу. - Поедем в гости к твоему жениху. - А кто он? - Ну вот, это тебе и надо было спрашивать с самого начала, а не заниматься разными глупостями. Мы с дедушкой долго думали... Мы с дедушкой хотим, чтобы ты была полной хозяйкой... Младших сыновей есть сколько угодно... Но ведь это совсем не интересно - всю жизнь в подчинении... А из старших не женатые только Говард Этвуд, мы его отвели сразу, и Питер - твой четвероюродный дядя, сын Роберта Пендерга