" Ведущего, и молчание надоедало ему все больше. - Доду, - обратился он к Ведущему с нарочитой почтительностью. - Может быть, вы обратите на меня ваше высокочтимое внимание? - Ждите, - ответил Ведущий, не отрываясь от работы. - Я еще занят. Владимир без труда понял причину мнимой занятости Ведущего, и ситуация стала его забавлять. "Ладно, - подумал он. - Этот сыщик должен делать вид, что очень занят. А это работа не из легких. Поглядим, у кого нервы сдадут раньше". - И он предался воспоминаниям о последних напряженных днях, в который раз пытаясь вычленить истину, догадаться, что же случилось с Интиль. Прошло полчаса, прежде чем Ведущий оторвался от бумаг. Он быстро вскинул голову в надежде успеть поймать на лице землянина отражение его мыслей. Но попытка мимического анализа не удалась. Лицо заключенного выражало абсолютную безмятежность, будто не в кабинете следователя находился этот странный человек, а в парикмахерской. - Приступим к беседе. - Вопреки намерениям, в голосе Ведущего вместо задушевности привычно прозвучал руководящий металл. Володя заулыбался и сразу же ответил: - Ничего, ничего. Я не тороплюсь. Если вы не закончили работу, не стесняйтесь - продолжайте. Так и быть, подожду еще. Ведущий заиграл желваками. Первым порывом было осадить наглеца. Но вовремя спохватился, сообразив, что тогда вся психологическая артподготовка пойдет насмарку. Что собой представляет землянин? Глуп он или попросту издевается над ним? - Волод-и-мир-доду, разрешите называть вас именно так. - Чувство непривычной неловкости постепенно исчезало, и Ведущий постепенно "разгонялся". - Мы изучили факты вашей жизни и пришли к выводу... Тут Ведущий сделал заранее рассчитанную паузу и метнул на подследственного взгляд, пронзительность которого была отработана многочасовыми репетициями перед зеркалом. Лицо землянина выражало вежливое внимание - и больше ничего. Ведущий почувствовал некоторое разочарование. Его богатый следственный опыт приучил к тому, что самые независимые люди, попадая под кров сурового учреждения, теряли львиную долю самоуверенности, а услыхав фразу о том, что их жизнь изучалась, и вовсе никли. Увы, все мы не без греха. Стоит только взглянуть попристальнее да копнуть поглубже. Иногда и, копать глубоко не приходится. - Да... Мы пришли к выводу, что вы, многоуважаемый Волод-и-мир-доду, занимаете в вашем земном Представительстве положение, не соответствующее вашим высоким дарованиям и неординарным способностям. Ведущий снова сделал психологическую паузу. Но неугомонный землянин не только не отреагировал на нее должным образом, но тут же влез с бестактным замечанием: - Вы что, имеете возможность продвинуть меня по служебной лестнице? - В какой-то мере, - не совсем удачно парировал Ведущий. - Я хочу поговорить с вами в надежде найти общий язык. У нас есть общие интересы. Землянин опять прервал его: - Вы для этого похитили меня? Чтобы найти общий язык? В который раз за короткое время беседы Ведущий с трудом подавил естественное желание поставить переводчика на место. Он с благородным негодованием взмахнул руками, будто отгоняя ужасное в своей безосновательности подозрение: - Что вы! Мы вас никоим образом не похищали! Мы освободили вас! Вырвали, рискуя жизнью наших людей, из страшных щупалец культовой группы "Миссия истинного божественного света". Не по нашей вине начались сплошные недоразумения. Сначала вы куда-то исчезли. Выяснилось, просто удрали, приняв наших работников за каких-то гангстеров. И снова недоразумение на озере - Хорошо, что отныне все стало на свои места. Наконец-то вы освобождены окончательно! Владимир скептически хмыкнул и встал. - Ну, спасибо! Знаете ли, я несколько выбит из колеи последними событиями и не готов к беседе. Хочу сначала отдохнуть. Поэтому я воспользуюсь завоеванной для меня свободой и отправлюсь в Представительство. Беседу нашу, если не возражаете, мы продолжим завтра. - Нет! Возражаю! - резко оборвал его Ведущий. Он сжал карандаш с такой силой, что сломал его пополам. - Не валяйте дурака, Волод-и-мир-доду! Вы, я вижу, все прекрасно понимаете! Давайте начистоту! Володя кивнул. - Хорошо. Давайте. Только без сказочек о благородных освободителях! - Согласен. - Лицо Ведущего приняло суровое выражение. - Мы хотим узнать у вас одну мелочь. Ее вы можете изложить за несколько минут. За вашу информацию вы получите компенсацию. Владимир слушал с очень серьезным видом. - Я не могу согласиться или отказаться, пока не узнаю, что за мелочь, ради которой организовано мое похищение. Ведущий поморщился. - Мы ведь договаривались не употреблять это слово "похищение". - Что-то я не помню, чтобы давал вам подобное обещание. - Хорошо. Не будем отвлекаться. Что мы хотим узнать? Мы пришли к выводу, что ваши лидеры дали указание работникам земного Представительства проводить некоторые акции, препятствующие разработкам у нас наиболее эффективных видов вооружения. Более того, мы не без основания подозреваем, что какие-то наши разработки еще неясным нам образом блокируются на самой ранней стадии. То есть на той стадии, когда мы сами еще не можем оценить истинную перспективность того или иного вида оружия. Вы понимаете, что мы не требуем от вас ни чертежей, ни технических данных. Мы просим у вас мелочь: сообщите, какие именно разработки считаются наиболее перспективными или, что то же самое, наиболее опасными. Это все! Если согласитесь, то спасете нашу многострадальную Фирболгию. Могу вам со всей ответственностью сообщить, что на нас давно точит зубы наш злейший враг - Истуния. Ни для кого не секрет, что жители этой дикой страны злы и порочны, жестоки и беспринципны. Общеизвестно, что в этой стране бытует людоедство и широко распространено кровосмешение. Истуния, вторгнувшись в пределы нашей бедной мирной Фирболгии, будет уничтожать женщин, детей и стариков. Для защиты и только для зашиты нужно нам новое высокоэффективное оружие. - Вы забываетесь, - сухо оборвал его Владимир. - Вы говорите не с гражданином своей страны, не имеющим правдивой информации об Петунии. Прошу без демагогии. Неужели вы думаете, что земляне предоставят Истунии те сведения, которых не имеете вы? Ведущий засопел и метнул в землянина испепеляющий взгляд. Встретив суровый взгляд землянина, он уставился в стол и принялся нервно разглаживать смятый им лист бумаги. - Опасаюсь, что дискуссия у нас, - сказал он, не поднимая глаз, - довольно безрезультатная. Одно и то же событие, один и тот же факт можно истолковывать по-разному, в зависимости от позиции. Давайте перейдем к самым конкретным предложениям. Считайте, что я вам уже их сделал. Уполномочен заявить, что за согласие сообщить интересующие нас сведения мы отблагодарим вас. - Денег дадите? - в голосе Владимира звучала явная издевка. - Так у нас на Земле давно их нет. - Деньги не предлагаю, - серьезно ответил Ведущий, сделав вид, что не понял иронии. - Мы знаем, что деньги для вас не представляют ценности. Мы поможем вам занять соответствующее вашим способностям место. - Он поднял палец и очень веско изрек: - Да! Мы предлагаем вам место... Посланника в вашем Представительстве! Володя не сразу понял чудовищный смысл фразы. Он медленно поднялся с табурета. Ведущий, заметив движение Владимира, истолковал его по-своему. Ему было совершенно ясно, что столь заманчивое предложение должно вызвать у землянина сильнейший восторг. Может быть, этот юный осел сейчас в пляс пустится. Ведущий чувствовал себя волшебником, который мановением руки открыл перед нищим пещеру, полную сверкающих сокровищ. И это опьянило его самого. Он даже почувствовал симпатию к вздорному молодому человеку. - ...Вы знаете, что ваш руководитель, Михаил Семенович, немолод. У нас есть сведения, что он болен... В наших силах сделать так, чтобы болезнь унесла его досрочно... Владимир рванул на себя металлический табурет. С душераздирающим скрипом выдрал его из бетона вместе с крепильными болтами, вскинул над головой и двинулся на Ведущего. Всемогущий волшебник в мгновение превратился в насмерть перепуганного кролика. Он тоненько завизжал, боком соскочил со стула и метнулся к окну. Огромный землянин был совсем рядом. Ведущий понял, что не успевает. Волосы у него стали дыбом. Чтобы перемахнуть через подоконник, нужно несколько секунд. А чтобы опустить на голову тяжеленный табурет - всего одно мгновение. Он прикрыл голову руками и в смертельной тоске выкрикнул одно только слово. Выкрикнул, как заклинание, то имя, которое могло сохранить ему жизнь: - Интиль! "Интиль!" - пробилось сквозь бушующий океан ярости. Владимир остановился, удивленно глянул на табурет в своей руке, остановил взгляд на трясущемся лице Ведущего и, аккуратно поставив табурет на пол, брезгливо произнес: - Как вы противны! Разве можно так трусить?! - Можно, - неожиданно для себя тоненьким голосом ответил Ведущий. - Что вы знаете об Интиль! Да успокойтесь, вы так безобразны в страхе! Ведущий понял, что надо во что бы то ни стало перехватить инициативу. Иначе он пропал. - Интиль... Интиль в наших руках. Если вы будете несговорчивым или снова повторите такую шутку, как сейчас, она может пострадать. Да и вы пострадаете, в конце концов. Вам сегодня покажут, как умеют работать наши специалисты по физическому воздействию. Только покажут. Но имейте в виду... Даю вам срок на размышление... э, скажем до завтра. И ни секундой больше! Ведущий нажал на кнопку под крышкой стола и заметил, что руки еще дрожат. Он подумал: какое счастье, что вовремя нашел единственно верное решение. Иначе валялся бы сейчас у окна с раздробленным черепом. - Думать-то я буду, - насмешливо заметил землянин. - Но о чем - мое личное дело. И вышел, сопровождаемый стражем. Страж был другой, только что заступивший в дневную смену. Этот фирболжец показался Владимиру знакомым. Так и есть, он в полицейском управлении передавал привет от Михаила Семеновича. Шедший сзади страж торопливо зашептал: - Владимир! Здесь нет Интиль. Нет ее и в полицейском управлении. Она в безопасном месте. Вам лгут, чтобы удержать вас. Сегодня с десяти до одиннадцати часов вечера наружная дверь будет открыта. Вам предстоит пробежать около десяти километров в южном направлении. Там остановитесь и ждите. - Не понял. Зачем ждать? Кого? За спиной у Владимира послышался довольный смешок. - Увидите. Сюрприз будет приятен. - Спасибо, - Володя чувствовал неловкость перед стражем за то, что недавно подумал о нем дурно. - Не поворачивайтесь! - опередил его движение страж. - За нами следят скрытые камеры. 24 В смотрах, в неотложных государственных делах промелькнуло несколько недель. Народный Покровитель был весьма доволен: его гениальное предвидение сбылось и, на сей раз. Без искусства не стало хуже. Стало лучше. Намного лучше! Не стало тлетворной заразы, которая питает умы сомневающихся и колеблющихся. Правда, поначалу сбои были даже в армии. Во время учебных марш-бросков лихо маршировали солдаты по проселочной дороге. Солнце полыхало: рубахи, потемневшие от пота, липли к телу, по лицу текли соленые струйки. Но Сай-доду был доволен. Хороши новобранцы! Орлы! Он ухмылялся и, неизвестно кому подмигивая, выкрикивал надтреснутым голосом: - Запевай! Но, сразу же вспомнив о запрете на искусство, испуганно вопил: - Отставить!!! Нельзя петь!!! Управление Антупийской области предусмотрело ряд мероприятий, которые должны были воспрепятствовать рецидиву искусства. Так, например, бывшие творческие работники успешно перевоспитывались в сельской местности, а наиболее злостных из них изолировали от населения. Казалось, предусмотрено было все. Но как-то вечером, уже проваливаясь в ласковую пучину сна, Хор-Орс-доду-доду ощутил томительную пустоту под ложечкой. Голод? Абсолютно исключено. Народный Покровитель любил повторять, что забота о своем здоровье, в том числе регулярное принятие пищи, являлась его священным долгом перед нацией. Но тогда - что? Что?! Случилось неожиданное. Предало Вождя его собственное, казалось, давно окаменевшее сердце. Вздрогнуло оно, затрепетало, и слезы подступили к горлу. Вынырнул из глубин памяти голос матери, из далекого далека донесся нежный напев колыбельной. Склонилось над мальчиком Хором родное лицо. Ласково лучатся глаза. Шевелятся губы. Она поет колыбельную. Но все тише голос. Удаляется, сливается с темнотой лицо. - Ма-ма... Пой еще... Ма-ма... Не уходи... Мама? Что за чушь?! И что это за песня? Народный Покровитель проснулся окончательно и, резко соскочив с постели, забегал по спальне. Ноги цеплялись за длинный ворс ковра. Хор-Орс-доду-доду с проклятиями высвобождал их и стервенел еще больше. Надо же: колыбельная! Какое коварство! Искусство попыталось пробраться к нему в самом невинном обличье! Чуть было не застало врасплох! Но если такое случилось с ним самим, то что можно говорить о рядовых людях? Хор-Орс-доду-доду, как был в пижаме, вбежал в кабинет и срочно вызвал к себе письмоводителя. Письмоводитель явился не сразу, и это взбеленило Вождя еще больше. И хотя письмоводитель вбежал трусцой, его встретил отборнейший мат. Вид Вождя был страшен, в углах рта пузырилась пена. - Пиши приказ! Пусть только не выполнят! Я их... Я им... Хочу напомнить гражданам достойным, Что надлежит им всем повиноваться Моим велениям, искусство запретившим!.. Письмоводитель ничего не записывал, а, разинув рот, с безмерным удивлением смотрел на Вождя. - Ну, в чем дело?! - заорал Хор-Орс-доду-доду. - Прошу милостиво простить меня, - жалко улыбнулся письмоводитель. - Но... Ваш приказ... Это - стихи!.. - Как стихи?! Какие стихи?! Под пронзительным взглядом Вождя в бедной голове письмоводителя спутались все мысли. Язык его совершенно самостоятельно молол нечто несусветное: - Какие? Такие... Этакие... Стихи, которые... Рифмы когда и тому подобное. Ямб... Анапасть... Амфибрюхий... Неимоверным усилием воли Народный Покровитель взял себя в руки. Надо было немедленно найти выход из дурацкого положения. - Стихи... Разумеется, стихи. Я специально произнес приказ в стихотворной форме, чтобы посмотреть, как ты прореагируешь. Хотел проверить, как вы выполняете мой приказ о запрете всех видов искусства. В том числе и о запрете на стихи. Искусство должно пресекаться, от кого бы оно ни исходило, какую бы форму не принимало. А теперь - пошел отсюда! Мыслить буду! Хор-орс-доду-доду отослал письмоводителя и ушел в спальню. Но долго еще, ой как долго, не мог заснуть мудрый вождь процветающей Антупии. Следующие две недели прошли относительно спокойно. В начале третьей Фис-Кал-доду донес, что среди населения (слово "народ" он употребить не решился) распространяются зубоскальные четверостишия. Стишата маленькие, легко запоминающиеся. Содержание их преподлейшее и пренаиглупейшее, так как задевает священную особу Вождя. Прослушав с видимым безразличием несколько четверостиший, Хор-Орс-доду-доду все же не выдержал, взорвался угрозами и экстренно затребовал к себе письмоводителя. Письмоводитель явился незамедлительно и остановился на безопасном расстоянии. Дрожали от страха его колени, руки и даже щеки. Кончик ручки выбивал глухую дробь по блокноту. Казалось, дятел стучит по набухшей от дождя коре. Письмоводитель поднял голову, но, увидев выражение лица шефа, в невыразимом ужасе поспешно опустил ее. - Записывай! - трубным голосом возопил Вождь. - Строжайший приказ! Выполнить незамедлительно! Глаза у Народного Покровителя были выпучены до такой степени, что, казалось, плавают на некотором расстоянии от лица владельца. Не нужны стихи народу - Знаю я наверняка! И мутить не стоит воду: Тяжела моя рука!!! Застонав, письмоводитель прислонился пылающим лбом к стене. - Что такое?! Тебе снова что-то не нравится?! - в бешенстве заорал Хор-Орс-доду-доду. - Что на этот раз тебя смущает?! Дурак!!! - Это тоже стихи, - пролепетал секретарь, и его покатые плечи затряслись от рыданий. - Я умоляю, не надо меня больше испытывать! Взор Вождя стал безумен. - Не верю! Нет, не верю коварным напевам! Позвать ко мне этого, - он пощелкал пальцами. - Ну, этого, вредителя, специалиста по литературе. Вид Вождя был так страшен, что его приказание бросились выполнять незамедлительно. Не прошло и часа, как из какого-то узилища доставили литературоведа. Еще месяц назад это был сорокалетний цветущий мужчина, совершенно удовлетворенный жизнью и имеющий вполне умеренные взгляды. Сейчас перед Народным Покровителем стоял на дрожащих от слабости ногах древний старик с потухшим взглядом. Полосатая одежда висела на нем, словно на огородном пугале. Он бессмысленно таращился на присутствующих, и его беззубая челюсть беспрерывно двигалась, будто осужденный что-то жевал. - Послушай, литературовед! - прокричал ему на ухо письмоводитель. - Вот эти строки (он процитировал последний приказ Хор-Орс-доду-доду) - это что - стихи или нет? Литературовед, приставив ладонь к уху, выслушал письмоводителя. На его лице появилось осмысленное и даже несколько ироничное выражение. - Да. Это стихи, - прошепелявил он. Потом помолчал, в его глазах что-то тускло замерцало, и он, глядя со злорадством прямо в лицо Великого Вождя, закончил: - Но стихи эти крайне плохи... - Ах ты!.. Убрать! Палками забить! - заверещал Вождь. - Назад его! В самый глубокий подвал!!! Крысам на съедение! Прочь отсюда все! В-о-о-н!!! Объятые ужасом работники Управления брызнули из кабинета. Хор-Орс-доду-доду долго не мог успокоиться. И, странное дело, наибольший его гнев вызвало не столько то, что литературовед осмелился обозвать его приказ стихотворением, сколько то, что он назвал стихотворение плохим. Еще через неделю Фис-Кал-доду сообщил, что Антупию охватила небывалая, неслыханная по масштабам эпидемия... частушек. Их пели все, начиная от едва научившихся говорить детей до глубоких стариков. В частушках этих оскорбляется величие Народного Покровителя, иногда затрагивается Первое Доверенное Лицо, а в нескольких (страшно даже подумать!) сам Непостижимый подвергается насмешкам! Вождь метался по кабинету и яростно дергал указательным пальцем. - Пиши! - громыхал он, и вобравший голову я плечи письмоводитель больше всего на свете хотел стать маленьким, совсем крохотным - невидимым для грозного ока Вождя. - Пиши новый приказ! Запрещаю вам петь - всем! А не то - разорву и съем! С жалобным писком письмоводитель метнулся за дверь и уже из приемной, просунув голову в дверную щель, пролепетал: - Это тоже стих. Голова письмоводителя исчезла, и утвердившаяся на ее месте голова литературоведа ехидно подтвердила: - Да, да, да! Это, действительно, тоже как бы стихотворение. Но еще хуже предыдущего! Просто дрянь! - А-а-а! - нечеловеческим голосом вскричал Народный Покровитель, бросаясь к двери. Дверь с грохотом захлопнулась. Хор-Орс-доду-доду, тяжело со свистом дыша, прислонился к ней, пытаясь собраться с мыслями. Ничего не получалось. Он хватался за одну мысль и тут же терял другую. Неодолимая тоска все сильнее мучила его. Жизнь становилась невыносимой. Он пытается призвать к порядку целую страну и не может выполнить собственный приказ. Это ловушка! Ловушка, из которой нет выхода! И это - конец. _Конец_! Письмоводитель, Фис-Кал-доду и литературовед, сидящие в приемной, услыхали сухой щелчок пистолетного выстрела. Когда они вбежали в кабинет, все было кончено. Великий Вождь, Народный Покровитель, бывший Магистр по планированию тайных акций Хор-Орс-доду-доду лежал ничком на полу у дивана. Тело его вытянулось, словно покойный перед смертью сам себе дал команду "Смирно!" и неукоснительно выполнил ее. 25 Каким прелестным ребенком был Махуня-доду каких-нибудь тридцать пять лет тому назад! Он весь состоял из прелестнейших нежных губок бантиком и доверчиво распахнутых огромных голубых глаз. Окружающий мир состоял по преимуществу из ответных улыбок, восторженных восклицаний "прелесть ты моя!", сладостей в неограниченных количествах, бескозырки с развевающимися ленточками, бега до одышки и смеха до потери сил - в ароматных прохладных недрах старого сада. А в самой глубине сада был пруд. Корни старых деревьев, отполированные шортами до блеска, словно диковинные стулья, корячились на берегах его. Махуня сидел на них, сосредоточенно глядя на поплавок. А он застывал, будто врастал в зеленовато-черную, кажущуюся бездонной воду. И непонятно было, сколько времени прошло... Минута, час? Вечность?.. И только удлиняющиеся тени да усиливающаяся прохлада давали знать, что наступил вечер. Тут Махуня слышал звонкий окрик, чуть заглушенный расстоянием и зарослями: - Мах-у-у-ня! Ры-ба-чо-о-к! Ужинать! Окриком этим узаконивалось время, давался ему точный отсчет" прошло только несколько часов. Домой после рыбалки Махуня возвращался как будто немного не в себе: молчаливый, сосредоточенный. На вопросы не отвечал или раздраженно огрызался. Но и это приводило в восторг романтически настроенную многочисленную родню. "Как тонко чувствует природу!", "Какой он своеобразный ребенок!". Но Махуню восторги не трогали. Мальчик давно привык к мысли, что он исключительный, особенный. И громкие восхищения его неповторимой особой стали для него давно привычным шумовым фоном. Привычным и необходимым. Первый тревожный звонок раздался, когда ему было лет девять-десять. Пришли к ним гости. И, чтобы дети не мешали интеллигентному трепу, отослали Махунечку с его однолеткой - мальчиком в такой же матроске - в сад погулять. Мальчик Махунечке сразу же не понравился - толстый, малоподвижный и ни разу не похвалил его, Махунечку. Это показалось странным и очень неприятным. Махунечка решил про себя, что мальчик очень плохой и его непременно надо проучить. - Давай погуляем во-о-н по той дорожке, - предложил он толстяку, и его прелестные губки зазмеились в улыбке. Мальчик кивнул, и они свернули в боковую аллею. Махунечка старался оттеснить гостя вправо. Там росли прямо у дорожки заросли злющей крапивы, а юный гость был в шортах. Когда они дошли до самых густых зарослей, Махунечка, выбрав удобный момент, сильно толкнул мальчика, и тот угодил прямо в середину куста. Эффект оказался великолепным. Нежное личико Махунечки зарделось от радости. Вопли пострадавшего всполошили весь дом. Толстяк, казавшийся таким неповоротливым, резво выскочил из крапивы и помчался к дому с неожиданной скоростью. Махунечку тогда не наказали. Трудно было не поверить, что все произошло случайно, глядя в эти прекрасные глаза с застывшими бриллиантами слез на них. Поверил даже потерпевший. И детей снова отправили гулять, посоветовав на этот раз быть осторожнее. На сей раз они пошли по центральной аллее, по любимому Махуней маршруту. На развилке двух дорожек стояла ветхая островерхая беседка, оплетенная диким виноградом. Дети друг за дружкой вошли в нее и невольно приумолкли. Внутри было темно, и только через щели между посеревшими от старости досками прорывались полосы света. Пахло зеленью и гнилым деревом. Пол под ногами скрипел и мягко прогибался. - Вот здесь, - начал Махуня, желая показать, где он прячет удочки. Но, заметив испуг малолетнего гостя, бледно улыбнулся и изменив свое намерение, таинственно зашептал: - Вот здесь вчера я видел во-о-от такую змеюку, - показал, какая была змея, и мальчик застыл от ужаса. - Это тебе не крапива! Она побольнее жалит! - И закончил намеренно беззаботно: - Да ты не бойся! Они тут на ночь собираются. А днем одна-две спят - не больше. У гостя вырвались сдавленные рыдания. Громко плакать он боялся, чтобы не услышали змеи. Махунечка вовремя опомнился, сообразив, что пугливый дурачок снова побежит жаловаться. А на этот раз могут поверить гостю. - Не бойся, дурашка! Сегодня, кажется, их тут нет. Ушли подышать свежим воздухом. На вот удочки. Пойдем рыбу ловить на пруд. Мальчик покорно тащил связку удочек и всхлипывал. Махунечка шел, засунув руки в карманы, насвистывая и довольно посмеиваясь. Досада оттого, что ему навязали этого толстяка, испарилась. Теперь он понял, что появилась возможность поразвлечься. И это новое развлечение могло превзойти все прежние развлечения. Они подошли к пруду, взобрались на корни и забросили удочки в таинственные глубины. И снова вода связала время, уничтожила все движение окрест. Существовало только темное стекло пруда. Сердце стучало все медленнее, все тише. Хотелось слиться с тишиной и неподвижностью. Но досадное и глупое событие разорвало волшебные путы. Неуклюжий дурачок первым поймал рыбку. У нее была широкая черная спинка и бока, блестящие темным золотом. Со стороны гостя это явная подлость. На _его_ удочку, на _его_ наживку, в _его_ пруду - и поймать первым. И такую невиданную рыбу! Сказочную! Небывалую! Значит, именно такую рыбу никогда не поймать ему, владельцу этого пруда и этой рыбы. Ну, погоди! Но и на сей раз, вспомнив кудахтанье родственников, Махуня сдержался. Он только покосился на рыбу и процедил с максимально возможным презрением: - Подумаешь! Такую мелочь я всегда выбрасываю! - и с ненавистью уставился в свой замерший поплавок. Через несколько минут снова свершилась непостижимая, подлейшая несправедливость. Толстяк поймал рыбку еще лучше первой. Он суетился, отвратительно радуясь удаче, и никак не мог вынуть крючок из толстой рыбьей губы. Рыба была покрыта скользкой, остро пахнущей слизью. Она билась в руках так отчаянно, будто понимала: сейчас или никогда! Пальцы маленькой детской ручки не смыкались на толстой рыбьей спине, но мальчик все же сумел вынуть крючок и, чуть ослабив хватку, собрался бросить улов в ведро. Но рыба изогнулась дугой, дернулась и, сверкнув темным золотом чешуи, тяжело плюхнулась в воду. Пошли волны, заколыхались кувшинки. Махунечка злорадно захохотал. Он бросил свою удочку на берег, соскользнул с корня и тихонько подобрался к причитающему толстяку. Когда противный мальчишка нагнулся за удочкой, Махуня изо всех сил дал ему пинка чуть ниже спины. Мальчик испуганно вскрикнул и упал в воду вниз головой. Махунечка взвизгнул от радости и запрыгал по берегу на одной ножке. - Выплывет - не выплывет! Выплывет - не выплывет! - немузыкально распевал он и продолжал прыгать, показывая язык расплывающемуся по воде коричневато-зеленоватому пятну потревоженного ила. Мальчик выплыл. "Бездонное" озеро Махунечки оказалось довольно мелким и илистым. - Ах ты, мерзкий мальчишка! Отвратительный ребенок! - услыхал вдруг Махунечка рассерженный женский крик и не сразу понял, что это относится к нему. Никто никогда еще не называл его так. Он повернулся и увидел, что, подобрав белоснежное платье, к ним спешит молодая воспитательница юного гостя. Она подбежала к Махунечке и непедагогически ухватила его за ухо. - Безобразный ребенок! Хулиган! - приговаривала она и все сильнее закручивала ухо. Махунечка смотрел на молодую воспитательницу, на ее красивое лицо, на высокую грудь, часто вздымающуюся от бега. И вдруг боль в ухе показалась ему сладкой-сладкой, приятной-приятной. Лучше всего, что ощущал до этого времени. Воспитательница увидела странную недетскую улыбку на губах Махунечки и, оторопев, отступила. - Маленькое чудовище, - растерянно проговорила она и, ухватив за руку незадачливого воспитанника, потянула его к дому. Толстяк оборачивался и грозил кулаком. Но Махунечка не обращал ни малейшего внимания на пустые угрозы. Он не спеша собирал разбросанные по берегу удочки и пытался воссоздать в своей памяти впервые пришедшее к нему остро-сладостное чувство. Шли годы. Махунечка взрослел, набирался ума-разума. В отрочестве он совсем забросил рыбную ловлю. Теперь больше внимания уделял охоте. Он научился мастерски делать луки и без промаха стрелять. Мог часами сидеть в засаде, поджидая одичавших котов. И когда те, одурев от брачного пыла и совсем утратив бдительность, появлялись на поляне, Махуня ласково улыбался и, закусив губу до крови, стрелял. Важно, чтобы рана оказалась не смертельной. Пораженный стрелой кот высоко подпрыгивал и начинал быстро-быстро вращаться, будто хотел поймать собственный хвост. Махуня смеялся до слез. Особенно забавны были вопли, которые издавал раненный кот. Но Махуня не давал себе расслабиться. Он стремительно выскакивал из засады, спешил к животному и набрасывал на него куртку. Порой кот успевал поцарапать Махуню. Раны ныли так приятно... Теперь предстояло самое интересное - решить: то ли повесить кота, то ли закопать живьем. Или придумать еще что-нибудь смешное в таком же духе... В эти минуты Махуня чувствовал себя самим Логосом, вершителем судеб. С возрастом Махуня уразумел еще кое-что. А именно: людей мучить интереснее, чем животных. Возможность мучить физически, к сожалению, выпадала крайне редко. Но оказалось, что можно истязать человека и словесно. Вот, например, когда Махуня учился на последнем курсе школы Духовных Постулатов, он крепко-накрепко подружился с тихоней и хлюпиком Семегой. Махуня поддакивал многоумным рассуждениям Семеги, доставал ему интересные книги и подкармливал беднягу завтраками, которыми его усердно снабжали домашние. Семега-дурачок не сомневался, что лучше и надежнее друга, чем Махуня, у него нет. И познакомил, глупышка, со своей девушкой. Худовата, ключицы торчат и грудь едва просматривается. На женский минимум не тянет. Махуня на правах друга Семеги встречал ее из библиотеки, провожал домой, цветы дарил. И делал комплименты. Массу комплиментов. Прямо удивительно, как люди, считающие себя интеллектуалами, доверчиво принимают самые лживые и грубые комплименты! В один из вечеров он взял ее за руку. Рука слабо вздрогнула, но осталась в его руке. И Махуня понял, что дело выиграно. Еще через несколько вечеров он ее поцеловал. А еще через неделю добился от нее всего, чего хотел. Утром, зареванная и счастливая, она сказала, неизвестно перед кем оправдываясь: - Это настоящая любовь. Я в ней не властна. И Семега меня не осудит. Он поймет. Он, несмотря ни на что, хороший человек. Махуня усмехнулся и промолчал. Днем он свел их вместе и сказал, пристально глядя в глаза то ему, то ей: - Вот и все. Поигрались в благородство - и хватит! Семега, даром что интеллектуал, о чем-то догадывался. Он кротко глянул на Махуню покрасневшими глазами и, бледнея, шепнул: - Ты о чем, друг Махуня? И тут, хотя ее никто не просил, в разговор вмешалась девица. Она закусила губу и сказала с отчаянным видом: - Семега, милый. Мы должны сказать тебе. Мы любим друг друга. И я стала его женой. Неофициальной. В лице Семеги не было ни кровинки. Он неслышно шевелил губами, повторяя за девицей каждое слово. Махуня выждал, чтобы дать им возможность проникнуться своими высокими чувствами. А потом бросил, мерзко хохотнув: - Это значит, что девица твоя, ангел твой, как ты говорил, спала со мной. Дурак ты, друг Семега. Придурок жизни, говоря попросту. Идеалист! Ты ее обоготворял, а она простая потаскушка. Как и все они, впрочем. Любовь, - он скорчил кислую гримасу. - Какая там любовь?! В сексе она без понятия, хоть и старается. Нужна она мне больно, тарань твоя пересушенная! Девка должна быть в меру упитанной и глупой. Семега как-то странно закашлялся, и из глаз его вдруг брызнули обильные детские слезы. Девица дрожала, и лицо у нее было совершенно бессмысленное. - Ну, ну, - удовлетворенно произнес Махуня, с наслаждением оглядывая их. - Вы тут повыясняйте отношения. А я пойду, наверное. Больно скучно с вами. Где весь ваш глубокий ум? Выветрился на словесных сквозняках? Где выход? Нет? То-то! И ушел, насвистывая. Но и такие забавы скоро показались Махуне пресными. Однажды он задумал интересную акцию. К ней он готовился целый день: доставал горючее, приволок из другого конца сада огромную кучу хвороста и крепкие сухие чурки. Вечером вся семья Махуни собиралась за столом вместе: тетушка, дед, бабка, престарелая двоюродная сестра и отец с матерью. Его к чаю не ждали - привыкли за последнее время к частым отлучкам милого сорванца. Махуня представил неряшливую бабку в халате, до черноты измазанном на животе; суетливую, крикливую мамашу; чопорного отца в ортопедическом корсете высокого крахмального воротничка. Вспомнил - и досадливо фыркнул. - Погодите, родственнички, - прошептал он и с безумной энергией стал тащить бревнышки к дому. Он подпер ими дверь, деловито проверил, прочно ли закреплены бревна. Потом отвинтил крышку канистры и пошел вокруг дома, через каждые два шага обливая стены едко пахнущей темно-синей жидкостью. Затем осторожно заглянув в окно и увидел, что семья в полном сборе сидит за столом и пьет чай. Внезапно Махуня крякнул от досады. Он совсем забыл об окнах! _Они_ ведь могут выбраться через окна. Какая непростительная оплошность! Но ничего не поделаешь! Надо начинать! Сделал шаг назад и бросил спичку в темную лужицу возле стены. Земля вспыхнула, огонь метнулся на стену, вспорхнул вверх и, вздрагивая, будто желая разом обнять весь дом, взметнулся под крышу. Пламя разгорелось быстро. Оно гудело, ревело, как голодный дикий зверь, почуявший близкую добычу. Вверх, в самое небо, улетели снопы искр. Все было очень красиво и очень похоже на праздничный фейерверк. Из дома, покрывая рев пламени, доносились испуганные вопли, и в освещенном прямоугольнике окна метались тени человеческих фигур. Виновника нашли быстро. Люди в черных плащах с жесткими кулаками отвезли Махуню в какое-то учреждение, где ворота открывались и закрывались дистанционно. Люди в черном втолкнули его в пугающе большой кабинет. За столом сидел небольшого роста, странно улыбчивый человек. Он встал из-за стола, развел, будто для дружеских объятий, руки и напевно произнес: - Давненько мы за тобой наблюдаем. Но сегодня ты созрел. Махуня с отвращением принюхивался к своим рукам, пахнущим горючим, и настороженно поглядывал на улыбчивого человека. А тот продолжал: - Такие люди нам нужны. Не пугайся! Отныне будешь заниматься на закрытых курсах Конторы внутренней безопасности по классу специалистов по физическому воздействию. Темные люди называют выпускников моей школы палачами. Но это не так! Это в самом точном понимании слова - специалисты. Виртуозы боли. Они изучают самую совершенную современную технику, с помощью которой производится воздействие на объект. Все три года обучения тщательнейшим образом штудируют психологию. Ведь понятно, что воздействуем мы на человека не ради самого воздействия. Это было бы слишком жестоко. Ты согласен? Махуня понял, что вопрос задан чисто риторический. Выбора у него не было... да и специальность вроде бы интересная. И он медленно наклонил голову в знак согласия. 26 Брезентовый верх машины отвратительно хлопал. Дверцы приставали плохо, и в кабину врывался холодный порывистый ветер. Старые рессоры ослабли, и на малейшей выбоине машину бросало так, что в животе что-то неприятно дергалось и екало. После каждой выбоины - то есть, почти не переставая, - водитель крыл самыми черными словами и механика, и организацию, в которой все запчасти приходится доставать на стороне. Почему для машин захвата все: и запчастями хоть завались, и горючим хоть залейся? И отпуск водителям там чуть не в два раза больше. А тебе отходы Энтропа под нос! Тугон-доду, помощник мастера по физическому воздействию, как всегда, помалкивал. Его тупая физиономия заросла щетиной, по цвету и прочности напоминающую медную проволоку. Тугон-доду считал, что повода для каких-либо особых чувств нет. Обычный день. Обычная поездка на работу. Только и разницы, что на этот раз не с фирболжцем доведется работать, а с землянином. Махуня-доду, предвкушая интересный поединок, всю дорогу улыбался ясной улыбкой, с интересом поглядывая по сторонам. Все вокруг казалось ему несказанно красивым и волновало до слез. Перед самым Управлением в избытке чувств он воскликнул, обращаясь к Тугон-доду: - Ах! Какое небо голубое!!! - Где? - проворчал помощник, то ли не поняв, то ли не расслышав. - Да мы уже проехали, - с досадой отмахнулся Махуня-доду, и тень набежала на его одухотворенное лицо. Не без огорчения мастер по физическому воздействию подумал, что на работе абсолютно не с кем пообщаться, поговорить о чем-нибудь возвышенном. В ходу только две темы: водка и женщины. Так и отупеть можно культурному человеку! И место работы не самое лучшее - подвал. Никакой техники безопасности и сыро! Жена специальный шерстяной пояс сшила. И все равно достает радикулит. Еще на курсах поучали: психологически - подвал самое подходящее место для физического воздействия. Возникает ощущение безысходности, оторванности от всех и вся. Демагогия все это! Просто, когда сдается новое здание, службы так называемого первого эшелона занимают лучшие кабинеты и этажи. А службе физического воздействия, как всегда, - подвал. Обидно, очень обидно, что столь важной службе отвели наихудшие места! Что бы они делали без нас?! Откуда бы черпали информацию?! Землянина не вели до самого обеда. Махуня-доду волновался, несколько раз, многословно извиняясь, звонил в отдел согласования. И каждый раз ему грубо советовали не лезть раньше времени, что он еще успеет попробовать свежей кровушки. В словах этих Махуня-доду с огорчением чувствовал пренебрежение, а то и вражду. Обидно и непонятно! Одно ведь дело делаем! Легко им говорить, а ему не терпелось приняться за работу. Он незаметно для Тугон-доду посмотрел в карманное зеркальце, с которым не расставался никогда. На него смотрело приятное, вполне интеллигентное лицо. Но у глаз - ах, ведь совсем недавно их не было! - да, у глаз появились предательские морщинки, веером расходящиеся в стороны. Они появились от привычной доброй улыбки. Растянул кожу двумя пальцами - морщины исчезли. Убрал руку - морщины появились вновь. - Кожу рожи время гложет, - сказал Махуня-доду с неудовольствием. Помощник тупо уставился на шефа и, ничего не поняв, на всякий случай неопределенно хмыкнул. Землянина привели после двух и поместили в комнате, соседствующей с пыточной. В стене было небольшое застекленное окошечко, через которое испытуемый мог видеть, что делается в пыточной. Палачи только-только кончили обедать. Махуня-доду перед новой работой был радостно возбужден, и ему почему-то захотелось выпить, хотя обычно он избегал алкоголя. Работа есть работа. А работа и алкоголь - несовместимы. Но сегодня... Сегодня был день особенный. Предстояла борьба с трудным противником. Проверка, так сказать, в бою таланта мастера по физическому воздействию, его профессиональной квалификации. Захотелось взбодриться. Тугона-доду никогда не мучили ни комплексы, ни принципы, ни желудок. Похоже, он и не догадывался об их существовании. Как всегда перед работой, он выпил двести граммов отвратительно пахнущей жидкости и заел чрезвычайно вонючим репаном. Махуня-доду всерьез подозревал, что помощничек специально выискивает на рынке такой сорт, чтобы досадить шефу. Не помогали ни уговоры, ни наказания. И Тугона-доду пришлось оставить в покое. Выгонять его было нельзя. Если у Махуни-доду был талант высшего порядка, умение находить неожиданные сочетания воздействий и добиваться нужного результата в, казалось бы, абсолютно безнадежных случаях, то Тугон-доду - исполнитель-виртуоз. Такие ассистенты рождаются раз в сто лет. Во время пытки он понимал шефа с полуслова, с полувзгляда. Казалось, он читает мысли. Нервные окончания обнажить? Одно движение раздиралки - и во