нет напечатать что-либо подобное, и ни один судовладелец не отложит рейса. Так что, Кейри, идите и отдыхайте со спокойной совестью. За оставшиеся несколько часов нам с вами не разгадать, кем заменили Тихого Спиро и на каком судне искать его преемника. - Инспектор устало улыбнулся и, крепко пожав руку репортеру, сказал, что, если поступят более убедительные сведения о Минотти, он обязательно сообщит их ему. Томас Кейри не стал слушать этих заверений, он выбежал из участка. Инспектор был, безусловно, прав: никто из судовладельцев не отложит рейс своего судна. Все же он решил позвонить старику Чеверу и предупредить его. Джейн говорила, что ее отец встает рано и работает до восьми в своем кабинете в "холодном доме" на холме Ноб. Отъехав от дорожной полиции до первого автомата, он остановил машину. После второго гудка ему ответил знакомый неприятный голос: - Хелло! Чевер. - Вас беспокоит Кейри. Томас Кейри. Репортер. Мы с вами знакомы, мистер Чевер. - Какого дьявола вам надо от меня? Вы, надеюсь, получили письмо от Джейн? - Да, получил... - Чего же вам еще? - Извините, но я по другому поводу. - Что еще? Какие у вас могут быть еще поводы для разговора со мной? Выкладывайте, да побыстрее. - Видите ли, сегодня ночью... - Ему показалось, что он слышит в трубке шуршащие шаги Джейн по мягкому ковру, он запнулся, прислушиваясь и тут же ухо резанул окрик: - Вы что, уснули? Говорите же, что там у вас, а не то я повешу трубку и отключу телефон! - Извините. Дело в том... - Без вводных предложений! - Сегодня ночью... - Уже слышал! - ...полиция подняла на дороге умирающего человека... - А мне-то что за дело! Пусть их подбирает полиция! - Минутку. Сейчас вы поймете, что это событие имеет непосредственное отношение к вам, мистер Чевер. Человек, он уже умер, находился на службе у Минотти. - Минотти?.. Какое, этот человек, которого я не знаю, имеет отношение ко мне? - Тон мистера Чевера изменился, стал настороженнее. - Ну, ну, я слушаю вас. Что этот несчастный мог сообщить и так взволновать вас? - Этот человек должен был совершить диверсию на одном из лайнеров, что отходят в рейс сегодня после двух пополудни. Он отказался пойти на преступление, и его за это убили. У меня есть основания полагать, что диверсия готовится... - Постойте, вы откуда говорите? - Из автомата. - Где этот автомат? - Недалеко от дорожной полиции. - У вас все еще "форд" выпуска сорок пятого года? - Семидесятого. - Тогда вы успеете через час прибыть в мой офис. - Я буду там через десять минут. - Через час. Не забывайте, что и мне надо добраться до конторы, а моя машина не так быстроходна, как ваша. Ну, ну, не обижайтесь. И у вас со временем будет "роллс-ройс". Подождите, не вешайте трубку. Надеюсь, вы не сообщали еще о происшествии в свою газетенку? - Пока нет. - Воздержитесь до нашей встречи, там мы решим, стоит ли привлекать внимание прессы. Так вы едете ко мне на своем испытанном "форде"? Кстати, дайте мне его номер, я распоряжусь, чтобы вам разрешили припарковаться на служебной стоянке. - Теперь из трубки доносился совсем мягкий, доброжелательный голос. - До скорой встречи, мистер Кейри. Томас не положил трубку, он снова ясно услышал неповторимый ритм шагов Джейн и резкий, раздраженный голос ее отца: - Ну что еще тебе? У меня шел очень важный разговор, а ты входишь как тень. Ты опять насчет своего путешествия? - Тут же раздались частые гудки. "Так она дома! Надо позвонить минут через пять, как только она вернется к себе. А пока стоит позондировать почву у мисс Брук". У него был номер телефона секретарши Чевера, не так давно он часто звонил ей. Выезжая из дому, Джейн всегда говорила мисс Брук, куда едет, а затем звонила и сообщала номер телефона для передачи Тому. Узнав голос Томаса Кейри, мисс Брук спросила: - Что вам угодно? - Лиз, извините, где Джейн? - Во-первых, никогда больше не называйте меня по имени, мистер Кейри! - Голос ее дрожал от возмущения. - И не пытайтесь разыскивать Джейн. Сколько горьких минут вы доставили ей и мне, мистер Кейри! - Здесь какое-то недоразумение, Лиз... то есть мисс Брук. Скажите, ради всего святого, действительно Джейн сегодня уезжает? - Да. Через несколько часов мы уезжаем. - И вы? Куда? - Да, и я с ней. Что касается того, куда мы едем, то сказать вам не могу после всего, что произошло. - Клянусь... - Молчите! Зачем вы писали ей такие мерзкие письма? - Я? Письма? Какие письма? Наоборот, написала мне она... - Ни слова она вам не писала. И не могла писать. Слишком она вас презирает. Мне сюда не звоните. Я здесь больше не работаю. - Вы отплываете на "Глории"? - Возможно. Прощайте! Он тут же набрал номер телефона мисс Брук еще раз, по ему не ответили. В течение десяти минут он восемь раз звонил Джейн, и снова никто не брал трубку. Пора было ехать в контору отца Джейн. Начался час пик. Сплошной поток машин издевательски медленно двигался к центру города. Томас Кейри стоял возле своего "форда", стараясь понять, зачем Джейн заходила к отцу в кабинет. Что значили слова отца: "Ты опять насчет своего путешествия?"? Может, она раздумала ехать на "Глории" или уточняла какие-то детали, связанные с путешествием? "Может, она стремится встретиться со мной?" - отчаянно подумал он. Над ухом загудел голос: - Хелло, Томми! Перед ним стоял непомерно худой и длинный Марк Финчер из отдела городской хроники. - Хелло, Марк. - В редакцию? - Да нет. - Жаль. Мой "крайслер" внезапно скис. Пришлось оставить тут за углом, на заправочной станции. Придется раздобывать новую карету. Везу в номер сенсационный материал о притонах Купера. Ты слышал что-нибудь о блошином тотализаторе? Нет? Как мы еще мало знаем о своем городе! Вон, кажется, такси. Нет, занят. Как жаль, что к нашей газете еще не проложили рукав подземки. - Постой, Марк. - Томас Кейри посмотрел на часы. - Мне отсюда удобнее добираться подземкой. Бери, Марк, мой "форд". Он мне не понадобится до четырех. Не благодари. Это ты меня сильно выручаешь, избавляя от машины. За полчаса в таком потоке мне не добраться до конторы Чевера. - Не переключаешься ли ты на морской транспорт? Ты ведь что-то уже писал о нем? - О забастовке моряков. Но сегодня я иду по личному делу. - Решил прокатиться в Европу? - Да нет, Марк... - Ну, ну, желаю удачи. Старик Чевер, говорят, не любит нашего брата. Марк Финчер уехал. До встречи с Чевером оставалось тридцать пять минут. Томас Кейри подумал, что можно не спеша дойти до подземки, благо она рядом. Через двенадцать минут поезд домчит его к небоскребу, где находится контора отца Джейн. Еще пятнадцать минут уйдет на преодоление расстояния от станции метро до дверей приемной, где восседает мисс Брук. За эти двадцать семь минут он сможет хорошенько обдумать и решить, как себя вести с отцом Джейн. Кто-то толкнул его в левое плечо, затем в правое, потом в спину - и людской поток, все убыстряясь, понес к станции подземки. В Барте электронный автомат выдал ему пластмассовый билет с магнитной полоской и сдачу с пятидолларовой бумажки. За тридцать центов он мог проехать десять километров. Только очутившись в вагоне, стиснутый со всех сторон, Кейри стал набрасывать в уме конспект своего разговора с мистером Чевером. "Я буду настаивать на отмене рейса. Или, по крайней мере, добьюсь, чтобы Джейн осталась... Но это же непорядочно! Даже подло. Пусть остальные люди гибнут? Но что я могу сделать? Пусть уцелеет хотя бы Джейн. Это будет моим гонораром за молчание. Если я подниму шум, мне не поверят. Привлекут к суду "за нанесение ущерба". А судно все равно уйдет. Нет, надо добиваться, чтобы Джейн осталась. Я объяснюсь с ней. Мы выясним, кто написал поддельные письма. И немедленно поженимся. Уедем... - Он горько усмехнулся: - А те, на "Глории", пусть все умрут? Нет, я должен добиться отмены рейса". Так, полный противоречий, раздираемый сомнениями, Томас Кейри вышел из подземки, обращая на себя внимание своим несчастным видом. В лифте он поднимался с целой ватагой галдящих молодых клерков и старым негром. Тот дружелюбно улыбнулся ему. Негр вышел на двадцатом этаже. Томас Кейри проехал до тридцатого и только тогда вспомнил, что и ему надо было выйти на двадцатом и что с этим негром он уже сегодня ночью встречался на заправочной станции Арта. Когда он вошел в приемную президента пароходной компании, на месте мисс Брук сидела другая секретарша - очень эффектная сероглазая блондинка. - Я - Кейри, - представился он. - Меня ждет мистер Чевер. Глаза у секретарши стали еще больше. - Томас Кейри? - произнесла она шепотом. - Вы? - Как видите. И почему вас так изумило мое появление? Разве мисс Брук или сам шеф не поставили вас в известность, что я должен быть в девять десять? Секретарша покраснела. - Так вы живы? - Как видите, мисс. - Меня зовут Эва О'Брайнен. Прежде я работала в транспортном отделе... - Скажите, мисс Эва О'Брайнен, ради всего святого, могу я видеть мистера Чевера? Дело очень важное. Очень! - Да, то есть нет. Извините. Он ехал сюда, к себе, вероятно, надеясь прибыть раньше вас, когда это произошло, и он решил, что ваша встреча никогда не состоится. - Что произошло? Скажите толком! И почему наша встреча никогда не состоится? - Он ждал, и предчувствие до боли сжало его сердце. - Ну что случилось? Что? - Только сейчас, перед тем как вы вошли, мистер Чевер передал мне из своей машины, что будет только к вечеру. Сейчас он едет в порт. Ведь сегодня отходит "Глория", на ней уезжает Джейн. - Секретарша умолкла, часто дыша. - Так что же все-таки сообщил вам мистер Чевер такое, что так взволновало вас? - Он... он сказал, что на вас совершено нападение. Вашу машину изрешетили из пистолетов, а вас... Выходит, теперь другого кого-то убили. Мистер Чевер ехал на встречу с вами... и когда узнал про это страшное происшествие, то позвонил мне... Какой ужас! Томас Кейри прошептал: - Бедный Марк, - и в его живом воображении возникла не раз виденная картина: машина, изрешеченная пулями, с выбитыми окнами, скучающие полицейские, привыкшие ко всяким ужасам на дорогах, карета "скорой помощи", окровавленное тело на полотняных носилках... Сегодня вместо Марка должен был лежать на них он, Томас Кейри, и только непостижимая уму случайность подставила вместо него другого... ПЛАВУЧИЙ ЯКОРЬ В фонаре выгорел весь керосин. Горшкову еще никогда в жизни не приходилось бывать в такой кромешной тьме. И без того тесный, сырой кубрик показался матросу ящиком, в котором его швырнули в бушующее море. Страх с новой силой нахлынул на него. Он с минуту стоял в ожидании неизбежного конца, вцепившись в бортик рвавшейся из рук койки. Но и опять он нашел в себе силы попытаться заглянуть в "корень вещей". "Ну раз так приходится, - думал он, - осталось одно - умереть с достоинством. Я моряк, а смерть для моряка в море дело обыкновенное. Только пришла она очень рано ко мне. Я еще не пожил как следует. Ничего не видал. А так мечтал поплавать по теплым морям, побывать в Австралии, на Цейлоне..." Во время этого предсмертного внутреннего монолога он почувствовал, что произошло какое-то благоприятное событие, что-то изменилось. Катер так же бросало, как на гигантских качелях, - вверх, вниз, вверх, вниз, но не стало мучительных рывков бортовой качки. Сначала Алексей подумал, что наконец-то моторист Петрас Авижус запустил свои моторы и катер двинулся на волну. Словно в отместку катер стремительно взлетел, а затем покатился вниз по крутому склону волны. Горшков присел на корточки и заскользил к столу; ухватившись за ножку, ждал, пока прекратится этот полет. Наконец палуба выровнялась и, накренившись к корме, устремилась вверх. Горшков ощупью пробрался к своей кровати, на которой лежали его полушубок и шапка. Шапки не нашел, а полушубок нащупал у стенки вместе с мокрой подушкой. Надевая мягкую овчину, он только теперь почувствовал стылую дрожь: он весь промок, а зубы отбивали частую дробь. Запахнувшись, Алексей стоял, блаженно ощущая, как тепло от спины идет к рукам, груди, ногам. Неожиданно он обнаружил и шапку - она плавала в воде под ногами. Подержав ее в руках и убедившись, что шапка промокла насквозь, он зашвырнул ее на койку. Подняв воротник, шагнул к трапу: больше он не мог оставаться в этой могильной сырости и темноте. Он поднимется к старшине и отговорит его от безумного шага. Катер теперь хорошо отыгрывается на волне. Ветер стихает. Нельзя плыть к берегу на пробковых матрасах. С трудом переборов силу ветра, Алексей открыл дверцы кубрика. Затем упал грудью на комингс и, срываясь со ступенек трапа, медленно выполз на палубу. Ветер прижал его к небольшой надстройке над кубриком, ворвался под полушубок, стаскивая его с плеч. Горшков уцепился за поручни, покрытые корочкой льда, по льду на палубе скользили подошвы сапог. Волны поразили его своей высотой. Они показались ему заснеженными сопками, пришедшими вдруг в движение, и все они катились к их крохотному суденышку. Подгоняемый ветром, катер убегал от них, увертывался, перепрыгивал через водяные пропасти, стремясь куда-то в белесую мглу. Низко летели черные облака, в разрывах между ними мелькало зеленоватое небо с яркими звездами. Все это Горшков сразу схватил взглядом и запомнил на всю жизнь. Как ни страшно выглядел океан, как ни сильно бушевал ветер, все же на палубе он почувствовал себя лучше, увереннее. Здесь можно было бросить вызов природе, помериться силами с нею. Прежде чем осилить несколько шагов вдоль борта к рубке, он заметил, что от буксирной скобы в воду уходит тонкий стальной трос. "Не выбрали", - решил он и попробовал потянуть за него. Собственно, это его обязанность - смотреть за концами, не допускать, чтобы они свешивались за борт, ведь такой трос может намотаться на винты. И что, если уже намотался и потому молчат машины? Конец не поддавался. "Винты заклиниваются, а я дрыхну. Тоже мне старшина! Пожалел, не разбудил вовремя. Боится, что меня смоет за борт. Как бы самого не смыло! А вдруг смыло, пока я там катался по темному кубрику?" Рывком отворил двери в рубку. Ветер подтолкнул его, и он уткнулся головой в широкую спину старшины, стоявшего за штурвалом. - Закрывай! - рявкнул старшина Асхатов, не оборачиваясь. Когда Горшков закрыл двери, сказал уже тише, словно оправдываясь: - Меня и так насквозь просифонило. - Вы почему не разбудили? - спросил Горшков с обидой в голосе. - Пожалел. Не дай бог, думаю, еще сильнее расхворается. Да и делать тебе здесь нечего было. - Как нечего? В рейс пошли, а мне нечего делать? Асхатов усмехнулся: - Рейс, говоришь? Ерунда, брат, получилась, а не рейс. Надо было всего метров на сто отойти к пирсу, подальше от парохода. Наваливаться он стал на нас кормой. Растяпы, поставили раком суденышко! И вот на тебе, перешли... - Что, ветром подхватило? - Если бы ветром. Прямо стена ударила с гор, упала. Со снегом. Все закрыло. Опомниться не успели, как в пролив вынесло. - В проливе - это ничего... - Ничего, говоришь? Из пролива часа два как выволокло. Ты что, по волне не видишь, что мы в Тихом? От гребня до гребня метров сто пятьдесят. Во дает так дает! Ну и спать ты здоров, Алеха! Впервые человека встречаю, чтобы дрыхнул в такую штормягу. - Да я бы и не проснулся, если бы из койки не вылетел... Мне снилось, что я на ринге... - Где? - Да на ринге. - Бокс? - Дрался с Мохаммедом Али. - С кем? С кем? - С чемпионом мира. - Ну и как? - Послал в нокдаун. - Он тебя? - Я его... Прямым в челюсть - и тут же сам полетел... - Понятно. Не хватайся за штурвал, держись за поручень. - Бросает. - А ты не дрейфь. - Я и не дрейфлю. - Горшков посмотрел на компас в нактоузе. Картушка не светилась. Тлел голубоватым светом только фосфорический кончик стрелки. Но сейчас по этой светящейся полоске нельзя было определить, куда несет катер: полоска металась из стороны в сторону. - У вас здесь потише, - сказал Горшков, - не так грохочет, и посветлее. В кубрике прямо страшно: и свист, и вой, и темнота. Мне сто раз казалось, что мы вот-вот перевернемся. - Ты больше об этом думай, веселей будет. - Какое там веселье, товарищ старшина! - Ну и паниковать нечего. Обыкновенный штормяга, и наш старичок поныривает, как утка в озере. Его, Алексей, потопить нелегко. Для этой цели надо просто невероятный тайфунище, когда дома срывает с фундамента и деревья с корнем выдергивает. Да таких ураганов у нас, слава богу, не бывает. Сейчас баллов одиннадцать, не больше. Вот когда я ходил на спасателе в Восточно-Китайском море... Они оба умолкли, ожидая с замиранием сердца, поднимется ли катер на новый гребень. Но тот легко взлетел на волну и, помедлив на вершине, вздрогнув, понесся вниз. - Как на салазках! - сказал Горшков, почти совсем оправившись от страхов, пережитых в кубрике. Здесь, рядом со старшиной, привычно крутившим штурвал, хотя и было тоже страшновато, да уже не так. Присутствие старшины вселяло уверенность, что все обойдется хорошо, да и стыдно было рядом с ним выказать трусость. Горшковым вдруг овладела жажда деятельности, он вспомнил про замеченный им за кормой трос, и ему захотелось пойти и немедленно выбрать его на палубу. - Я пойду, - сказал он. - Куда? - Трос надо вытянуть. Волной смахнуло за борт. - Что? Что? - Старшина засмеялся. Горшков обиделся и повернулся было к двери. - Стой, чудак! Ведь это трос плавучего якоря. - Якоря? - Ну конечно. Сам же матрас подавал. Мы с Петрасом соорудили. Это он надоумил, Петрас! - крикнул старшина в переговорную трубку. - Как дела? Качаешь? Ну качай, качай, брат. - Сказал Горшкову: - Воду откачивает. Эх и парень этот Петрас... Катер догнал снежный заряд. Стекло заволокло черной пеленой, казалось, суденышко остановилось на крутом скате и вот-вот опрокинется. Старшина крикнул: - Здорово держит! - Кто? - Да якорь! Сейчас мы с волной идем. Старик руля слушаться стал. А то все лагом да лагом норовил. Вот тогда риск был... Якорь - это, брат, изобретение! Ну что ты на мою руку налег? - Я-то подумал, ух ты, самому теперь смешно, что вы плот сооружаете! - Ну и дурак! Плот променять на такой кораблище? Да ты что? - Сам не знаю, почему подумал. - Бывает. В такой обстановке и не то поблазнится. - Из матрасов, говорите? Из пробки? - Ну да. В сетку тральную затолкали, для груза железо у Пети нашлось. Сейчас мы, брат, хоть в кругосветку! - Куда? Куда? - Ну так говорят, когда на борту полный порядок. Держись! Ты ноги пошире расставь. Ну вот, опять в горку поперли... - Куда? Куда? - Не кудахтай! Шторм, говорю, выдыхается. Такие штормяги недолго лютуют. Кажется, не так уже воет, и зарядов меньше. В зарядах его самая шальная сила... Ты о чем спрашиваешь? - Трос... Трос от якоря не лопнет? - Еще не хватало! Ты что, не знаешь, что трос капроновый, новый? Вот разве траловая сетка не выдержит. Тогда еще что-нибудь придумаем. Петрас сообразит. Слышишь, это он ручную помпу качает... Да, будто потише ветер. - Асхатов, стараясь ободрить матроса, и сам начинал верить, что буря скоро пролетит, хотя знал, что в это время года жестокие шторма свирепствуют по неделе и больше. - К утру утихнет. Сколько сейчас на твоих? Горшков долго вглядывался в циферблат своих часов, так и не разглядев, сколько они показывают, сказал: - Что-то не пойму. Может, остановились? Вода попала. - Не мучайся. Сейчас без пяти три. Надо и тебе завести часы со светящимися стрелками и с гидроизоляцией. Еще пару вахт отстоим, Алексей, и развиднеется, и все пойдет, как надо. И надо же такому случиться! - Старшина убеждал больше себя, чем Горшкова, ему хотелось доказать, что не по его вине их вынесло в океан, что он тут совершенно ни при чем. - Хотя служба погоды и предупреждала, да кто мог подумать, что налетит такая силища, что из бухты, как щепку, вынесет. Может, кто скажет, что надо было стоять на старом месте? Тогда бы нас эта "Онега" раздавила, прижала бы к пирсу - и капут. Нет, убираться оттуда следовало, только пораньше. Надо, Алеха, как ты говоришь, смотреть в корень. Это особенно нам, морякам, следует всегда учитывать... Держи хвост морковкой! Налетел снеговой заряд. Казалось, вихрь, торжествующе воя и свистя, поднял в воздух и понес катер. В какие-то невидимые щели хлынул холодный воздух со снегом. Снежный вихрь скоро пролетел. В мокром стекле блеснули звезды. Где-то сбоку светила луна, окрашивая кипящий океан в медно-красные тона. В рубке послышался тревожный усталый голос: - КР-16! КР-16! Вы меня слышите? Отвечайте! Прием... - Нас вызывают! - обрадованно воскликнул Горшков. - Да отвечайте же ему, товарищ старшина! Скорее отвечайте! - Не работает у нас передатчик. Помнишь, он и так барахлил. Я уже заявку дал на замену. Сейчас новые рации получили. У нас старенькая, эпохи второй мировой, Вот немного утихнет, поковыряюсь. Может, удастся наладить... - КР-16! Отвечайте! Прием... Старшина со свистом набрал в легкие воздуха. - Пашка Крутиков весь извелся у рации. Всю ночь нас вызывает. Тревожатся все: чепе на базе. И командир отряда Чуваев, и капитан второго ранга Булыгин, и замполит Иваньков - все сейчас в радиорубке. Всех мы на ноги подняли. Уже наверняка командующий флотом знает и приказал миноносцам выйти на поиск, да разве найдешь нас в такой буче? Я знаю, брат, как трудно находить в шторм суда, даже когда локаторы и радиостанция работают, а мы как немтыри. Наделали там переполоху. Нам-то хоть бы что. Попали в стихийное бедствие. Отштормуем - и дома, а начальству - накрутка. Нет, Алексей, не хотелось бы мне подниматься в званиях... - Совсем развиднелось. Неужели утро? - Луна выглянула. Полнолуние. Тоже факт немаловажный для шторма. Луна, Алексей, погодой управляет. В полнолуние - самые бури. - Помолчав, спросил: - Слышишь? - Что? - Да Петрас помпу качает! В кубрике много воды? Я был, не заметил, чтобы много было. - Чуть выше настила. - Сказав это, Горшков только сейчас почувствовал, что у него мокрые ноги и они сильно замерзли. - Это хорошо. Не протекает старик. Что попало к нам, так это сверху, от волны. А якорек-то наш отлично держит. Как до этого болтало, жуть берет, как вспомню. Как мы оверкиль не сыграли - ума не приложу. Хотя, как видишь, наша посудина редких мореходных качеств. Сейчас мы лучше держимся, чем под моторами. - Разве включали? - Поначалу, когда думал, что удержимся против ветра в бухте, и еще с полчаса в проливе бензин жгли, потом я остановил. Горючее нам еще понадобится, его всего полбака осталось, не больше. Может, в гавань какую-нибудь придется зайти, к берегу пристать. Вот это, Алеха, и называется - смотреть в корень. Одним словом, стратегия. Ты что заплясал? - Ноги окоченели. - Правильно, пляши. Наверное, полные сапоги воды набрал? Сядь переобуйся, портянки выжми, и сразу станет теплее. - Правильно, Ришат Ахметович, я сейчас, вот только пройдет волна. - Он сел на пол и стал поспешно снимать сапог. Старшина, посмотрев на него, усмехнулся. На берегу или в другой обстановке старшина не преминул бы сделать замечание матросу: "Что за гражданка? Ришатом Ахметовичем я тебе стану, когда оба отслужим". Теперь же такое обращение он воспринял как должное: он старше, опытнее, как-никак, командир корабля, и неплохо, если подчиненные будут соблюдать субординацию. - Переобулся? - Да, только ногам стало еще холоднее. - Так всегда поначалу. Скоро согреются. Подержи-ка штурвал, я закурю. Взяв в руки штурвал, Горшков ощутил странную дрожь в руках. Океан опять показался ему страшным, непоборимым, а их суденышко - жалкой скорлупкой, которая непонятно почему все еще держится на плаву. Асхатов, чертыхаясь, возился рядом, задевая его локтями. Как он и ожидал, сигареты подмокли. Мокрую пачку он переложил из кармана брюк за пазуху - пусть подсохнут. Спросил без надежды в голосе: - У тебя, случаем, нету? - Конечно есть. В левом кармане. - Ну силен! Не курит, а запас имеет! - Это Петрасовы. Он оставил у меня на койке. - Ишь ты, в резиновом кисете. Ну молодчага! - Было неясно, кого старшина хвалил: Горшкова или моториста. Крохотная рубка наполнилась табачным дымом, и если бы не стремительная качка и не вой ураганного ветра, то совсем было бы как прежде, во время небольших переходов вдоль берегов Шикотана, когда они доставляли по маякам и постам консервы, муку, масло, соль и другие необходимые продукты для живших там моряков и их семей. - Чуть право! - сказал старшина. - Так держать! Сейчас нас поддаст. Катер взлетел, став почти на корму. Ветром его сильно толкнуло вперед, и сразу ощутился резкий рывок троса плавучего якоря. Волна стряхнула катер со своего гребня и умчалась во тьму; снова небо заволокли непроницаемые тучи, по крыше рубки застучала ледяная крупа. Минут пять они молчали, прислушиваясь к разноголосице бури, в надежде уловить признаки усталости стихии, потом Асхатов сказал: - Интересно, велик ли у нас дрейф? Все-таки наш якорь сильно тормозит ход. Хотя надо учитывать и течение, тут оно идет к юго-востоку. Так что миль до десяти выгребаем, не меньше. Горшков плохо видел и почти не слышал старшину, улавливая только его спокойный тон. Вой ветра и шуршанье снежной крупы по крыше и стенкам рубки поутихли. - Что вы говорите? Не слышу! - Думаю я, Алексей, что ход у нас приличный, несмотря на якорь. К утру отнесет миль на семьдесят. Все это пустяки. - Помолчав, он продолжал: - В океане плавать и шторма не нюхать - так не бывает, Алексей. Я вот не в такие передряги попадал, когда плавал на спасателе. Знаешь, какой это корабль? Крепость, сила, электроника, и то жуть брала. На такой шторм мы смотрели как на легкий бриз... Ну не совсем как на бриз, а особенно не переживали. Давай управленье. Есть! Вахту принял... Ты, Алексей, настоящий моряк, вел наш катерок как по струнке. - Он изо всех сил старался ободрить матроса, да и себя также: в такие ураганы не часто попадал и спасатель. Горшков сделал попытку мужественно улыбнуться. Улыбка получилась жалкой, вымученной, старшина в темноте не заметил ее. ПУТЬ НА ВЕРХНЮЮ ПАЛУБУ Томас Кейри остановился, скованный страхом: в безлюдном коридоре быстро шли два смуглых человека в надвинутых на глаза шляпах, они смотрели на него черными, жгучими глазами. Подходя, зловеще замедлили шаги. "Сейчас - конец. У того, справа, под пиджаком пистолет", - подумал Томас Кейри, прижимаясь спиной к стене. Двое в шляпах быстро проскользнули мимо. Он смотрел им вслед, не веря еще, что все обошлось. Затем кинулся к лифту. Негр-лифтер с опаской посмотрел на него, спросив с явным испугом: - Вам вниз, сэр? - Вниз! Вниз! - срывающимся голосом прошептал Томас Кейри. Взгляд его упал на зеркало в стенке лифта. Оттуда на него глядело бледное лицо с испуганными глазами, волосы свисали на лоб, на щеках поблескивала рыжеватая щетина. Поправив волосы, он сказал лифтеру извиняющимся тоном: - Не успел побриться. Такая выдалась ночь. - Да, сэр... Пожалуйста, сэр... Выходите, сэр... Томас Кейри вышел из лифта, и за спиной у него раздался глубокий вздох облегчения. "Надо взять себя в руки. Так нельзя, черт возьми. Ну чего я раскис? Возможно, вот сейчас..." Послышались торопливые шаги. Подметки, как кастаньеты, ритмично стучали по мраморному полу. Он ждал, похолодев. И на этот раз кто-то в сером костюме только обошел его в дверях. На тротуарах не было ни души. Разномастные машины с легким урчаньем двигались в сторону Золотых Ворот. Человек в сером, перегнавший его, кинулся к стоянке машин и словно провалился сквозь асфальт. Томас Кейри с минуту стоял в портале из красного гнейса на виду у бесконечного потока автомобилей, невольно чуть вдавив голову в плечи. Вскоре он уже не боялся, что в одно из опущенных окон кабины выглянет черное дуло пистолета. Гангстеры, которым поручили убить его, по всей вероятности, еще не знают про свою ошибку. Вряд ли к ним успел поступить новый заказ отправить его к праотцам. Не так просто найти его в огромном городе. Нет, он может действовать спокойно. Теперь, после убийства Финчера, у него не оставалось сомнений, что обреченное судно - это "Глория". Надо убедить его капитана отложить рейс. Спасти Джейн! Томас Кейри стал искать глазами такси. Сошел на тротуар. На стоянке служебных машин он заметил знакомый "понтиак": в боковом приспущенном окне сидел бульдог, в дневном свете собака выглядела еще печальнее, скорбь по какой-то утрате так и сквозила из каждой складки ее морщинистой морды. Проходили только занятые такси. Надо было идти к автобусной остановке или в Барт. - Что вы задумались, молодой человек? - Возле него стоял старый негр - хозяин "понтиака". Томас Кейри поздоровался. - Вы что, ищете свой "форд"? Я что-то тоже не вижу его среди этого скопища машин. - Моего "форда" уже нет. - Авария? - Нет, хуже. На нем поехал мой приятель и погиб. - Печально. - У него осталось двое детей. - Еще печальнее. Ну а сейчас, судя по вашему взгляду, вы ищете таксомотор? - Да... мистер... - Гордон. Стенли Гордон, профессор. Томас Кейри назвал себя. - Рад познакомиться, молодой человек, а также оказать вам услугу. Если вы не против, то мы с Кингом доставим вас в вашу редакцию. - Мне надо в порт. Очень надо. Оттого, приеду ли я туда вовремя, зависит жизнь многих, очень многих... - Так серьезно? - Очень серьезно, мистер Гордон! - Тогда не будем медлить. Кстати, нам с Кингом тоже следует быть в порту. Мы сегодня отплываем, в 14:40. Едем в Гонолулу... - На "Глории"? - Да, но почему вы так изумлены? "Глория" - прекрасное судно. Пожалуйста, садитесь. Кинг, будь вежлив с нашим гостем и не рычи. Несколько минут они ехали в полном молчании. Томас Кейри не решался посвящать незнакомого человека, да к тому же еще пассажира лайнера, в свою, как ему вдруг показалось сомнительную, догадку о предстоящей гибели судна. Профессор вежливо ждал. Наконец он сказал, сосредоточенно глядя в ветровое стекло: - Я всю жизнь преподавал английскую литературу. Моя специальность - Шекспир и его время. Все это заполняло мою жизнь. Я боялся оторваться от книг, рукописей, потому никуда не отлучался из своего университетского городка, не считая нескольких поездок в Англию. Современный мир оставался за окнами моего кабинета. События, потрясавшие планету, докатывались ко мне слабым эхом. Я настолько привык жить человеком другой эпохи, что не приобретал ни телевизора, ни транзисторов. Только вот машина, да и то как средство оградить себя от вторжения ненужной мне информации. Полгода назад я вышел на пенсию и осознал свои заблуждения, видимо не все еще, но достаточно, чтобы взглянуть на окружающее другими глазами. Сегодня ночью мы с Кингом возвращались из Мексики. Я мало сплю - три-четыре часа. Дороги помогают мне нагонять упущенное и, как ни странно, позволяют глубже вникать в эпоху Шекспира, понять его время... - Он вздохнул и виновато улыбнулся. - С тех пор как я оставил свое добровольное затворничество, - продолжил свой рассказ профессор, - я не устаю поражаться тому, как современность близка истории. Психология человека, а следовательно, и его поведение остались фактически без изменений, несмотря на все чудеса техники, науки, приведшие к таким фантастическим явлениям, как полеты на Луну. Прежние рычаги и поныне движут поступками людей, и главные из них - деньги, слава, любовь... Пожалуй, только расширение коммуникаций, возможность почти мгновенных перемещений по лицу планеты все убыстряют темп жизни, вовлекают в человеческие трагедии миллионы и даже миллиарды людей. Это стремительное течение захватило и нас с Кингом. Мы собираемся совершить длительное морское путешествие. - Он помолчал. Потом спросил: - Если я вас правильно понял, вы не одобряете этот наш шаг? В вашем вопросе мне послышалась тревога и даже угроза? Поток машин замер у светофора. Томас Кейри решился: - Сегодня ночью, после того как вы покинули заправочную станцию моего друга Рида, я принял исповедь умирающего мафиози. Он стал рассказывать, ничего не утаивая. Даже сознался, что на "Глории" отплывает его девушка. "Понтиак" плыл в автомобильном потоке по крутой улице к порту. Открылась панорама залива с множеством судов, яхт, катеров на нежно-голубом фоне воды и неба. Томас рассказал о разговоре с Тимоти Чевером, о гибели Марка Финчера и спросил: - Теперь вам понятна моя тревога? - О да! Вполне! Вы действуете как персонаж шекспировской пьесы. В ваших поступках есть логика, и они раскрывают перспективу развития трагедии. Ах, если бы на моем месте находился бессмертный Вильям! - Вы имеете в виду Шекспира? - Именно его. Я уверен, что на этом материале Шекспир создал бы новый шедевр. Вы только вникните в смысл набросанного вами сценария пьесы! - Если бы это был только сценарий... Профессор продолжал, не обратив внимания на его реплику: - Здесь все атрибуты для развертывания подлинной трагедии. Пока нам известна только завязка в классическом духе: дочь властителя и бедный горожанин любят друг друга. Злые силы в лице деспота отца ссорят влюбленных с помощью поддельных писем. Это же классика! Затем личность из преступного мира умирает, приоткрывая ужасную тайну. Смерть случайного лица ради спасения другого. Банально? Но в такой интерпретации тема приобретает новое звучание. Дальше появляется гигантское судно с тысячами людей на борту. Подобного еще не было в сценическом искусстве. Судно должно погибнуть. Зачем, спросите вы? Вот тут-то и надо пошевелить мозгами. Здесь ключ ко всему. Следует вникнуть в историю создания капиталов отца девочки, заглянуть в его приходо-расходные книги. Видно, дела папаши не так блестящи, как фасад его офиса-небоскреба. Все это мы с вами увидим, и можете мне поверить, остальные акты пьесы получатся нисколько не хуже первого. Открывается бездна возможностей. Какие могут прозвучать монологи! Какие создадутся мизансцены! Томас Кейри подумал: "Или старик того, или он действительно засиделся наедине с Шекспиром". Вслух же сказал: - Мне бы не хотелось стать действующим лицом трагедии, которую вы так мастерски срежиссировали. Однако все это не плод моего творческого воображения, а реальная опасность. Два человека уже погибли, и следующими жертвами могут оказаться все, кто поплывет на судне. - Значит, и меня может постигнуть подобная участь. - Профессор сказал это ровным, спокойным голосом. - Все же я не останусь на берегу. Впервые в моей пресной жизни может случиться нечто необычайное. Подумайте, мистер Кейри! Разве я могу, разве я вправе перед богом и перед людьми сбежать, оставить других в опасности? Вы скажете: оставшись, я ничем не смогу помочь? Пусть так! Но вы забываете о моральном факторе. Такие поступки не проходят бесследно. О них узнают. Их помнят. Им подражают. Примите мою благодарность, мистер Кейри. Теперь наше путешествие с Кингом приобретает особый смысл. Но прошу вас, не делайте преждевременных выводов относительно моего психического здоровья! Пусть вас не смущают некоторые кажущиеся странности в моем поведении. Это только свойства моего характера. Вы можете к ним привыкнуть, как привык к ним и я сам. Я все еще переживаю чувство обретенной свободы и, видимо, делаю что-то не так, как принято в вашем рациональном мире. Не обращайте на это внимания, а располагайте мной, мистер Кейри. - Он улыбнулся. - Тем более что вы доверились мне и вам потребуется моя помощь, и мне кажется, я предвижу ход событий, которые произойдут и здесь, на судне, и там, - он махнул рукой, - на суше. Пока в общих чертах, конечно. Действие должно развиваться вне зависимости от ваших и моих усилий. Фатальная линия усилится. Я согласен с выводами инспектора дорожной полиции. Ход событий наметился в первом акте и будет развиваться по блестящей логике шекспировской драматургии. Как бы мы с вами ни вмешивались, все пойдет по заранее определенному руслу. - Кем? Кто определил это русло? - Хотите - назовите это обстоятельствами, или судьбой, или условиями нашей жизни, законами, или беззаконием. Меня в данном случае занимает не это. Я думаю о своем месте в этой "пьесе". Оно незначительно. Как бы мне хотелось сыграть вашу роль, сбросив с плеч лет тридцать пять! - Он вздохнул. - Придется ограничиться эпизодической ролью: произнести несколько реплик, присутствовать в финале. Не больше... Знаете, мистер Кейри, я смотрю на этот поток машин и невольно сравниваю его с современной жизнью и с тем положением, в котором мы с вами можем оказаться. Нам не вырваться из потока, пока он не приведет нас к заливу. Не так ли? - Не могу согласиться. Я часто езжу по этому маршруту и даже в часы пик сворачиваю в боковые улицы. Просил бы вас, мистер Гордон, и сейчас свернуть в китайский квартал, через него мы быстрее достигнем цели, к тому же я должен позвонить в редакцию. - С удовольствием выполню вашу просьбу, но думаю, что процессы, происходящие в потоке, не зависят от скорости его движения. Томас Кейри пожал плечами. Его все больше и больше начинала раздражать странная и многословная философия профессора. Мистер Гордон стал молча выбираться из потока, выказывая при этом недюжинные водительские навыки. Они въехали в узкую улицу и, будто в мгновение ока переплыв океан, очутились в Шанхае или Сингапуре. Здесь все было китайское - архитектура, своеобразный говор, шумы, запахи. По фронтонам домов тянулись вывески с загадочными для европейца иероглифами, свисали гигантские цветочные кисти из разноцветной бумаги. Томас Кейри сказал: - Вот за тем самоваром, что свистит, как древний паровоз, есть небольшая площадка для машин, в эту пору на ней может оказаться место и для нас. Действительно, на крохотной площадке стояли только две машины, и "понтиак" занял все остальное пространство. - Здесь стоянка - пять долларов в час, - сказал репортер, вылезая из машины, - но я заплачу. - Действуйте, мистер Кейри. Об оплате не беспокойтесь. Можем заплатить и мы с Кингом, можете и вы. - Нет, я! Плачу я! - крикнул Томас Кейри, исчезая в темном дверном проеме. Вернулся он через тридцать минут и, не скрывая огорчения, влез в машину. - В порт? - спросил профессор. - Ну конечно. Больше некуда. Здесь надо ехать до конца квартала, затем сворачивать к заливу. Когда они миновали китайский район, Томас Кейри спохватился: - Я не заплатил за стоянку! - Не беспокойтесь. Очень вежливый китаец уже взял с нас шесть долларов. - За тридцать пять минут? - Да, но он сказал, что наша машина вдвое превосходит обычные автомобили. Очень славный китаец. Пожелал нам благополучия в течение всего года. Это ли не стоит лишних трех долларов? - Жаль, у нас нет времени, я бы ему тоже кое-чего пожелал. Деньги эти плачу я. Вот, пожалуйста, десять долларов. - У нас с Кингом нет сдачи. Будет за вами. - Ну хорошо. Сворачивайте вправо... Ну а все мои разговоры прошли впустую. Я звонил своему главному редактору. Получил нагоняй за то, что пытаюсь всучить газете сомнительную сенсацию. - Все как должно быть. Ну а остальное время? - Пытался разыскать Джейн. Ничего не смог добиться. Чевер поставил непроницаемые заслоны. И что любопытно: мисс Брук настырно допытывалась, откуда я звоню. - Надеюсь, вы не сообщили? - Конечно нет. - Не поставил ли вам этот джентльмен заслоны и на своем судне? Вот что, мистер Кейри: не показывайте в порту своей репортерской карточки. Вы мой провожатый. - Вполне резонно. Благодарю вас, мистер Гордон, за хорошую мысль. Я так устал, что могу натворить массу глупостей. - Постарайтесь не делать их совсем. - Томас Кейри устало улыбнулся. - Постараюсь. Да! Но тогда как я пробьюсь к капитану, если я не репортер? - Я проведу вас. - Вы?