олностью вымела из его головы туман, и он сунул руку в карман за пистолетом. Но он же держал его в руке, когда входил к профессору. Неужели же пистолет у Рондола? Он уже знал, что это правда. И что случилось нечто гораздо худшее, потому что пальцы не ощутили в кармане привычной металлической гладкости ключа. Он остановился. Что же делать? Ага, прежде всего сигнал тревоги и выключить механизм ворот. Он повернулся и побежал к дому профессора. Он даже не нажал кнопку тревоги, он вбил ее кулаком. У него промелькнула мысль, что Ламонт, наверное, убит. Он подбежал к кровати и услышал храп. -- Профессор! -- крикнул он и схватил старика за плечи. -- Профессор, вставайте! -- Что такое? -- промычал Ламонт. -- Проснитесь! -- Бонафонте тряс старика за плечи, и его голова с венчиком седых волос вокруг розовой лысины дергалась вперед и назад. Профессор открыл было глаза, но они тут же закрылись. Что за проклятие, подумал Бонафонте, неужели он чем-нибудь напоил его. Вот для чего ему нужен был "дримуэлл". Он застонал от ярости. От запоздалой ярости. Он ведь чувствовал что-то подозрительное. Снотворное! Цианистый калий ему нужен, этому быку, а не снотворное. Он заметил, что его правая рука оставила на светлой пижаме Ламонта кровавый отпечаток. И тут же успокоился окончательно. Какая глупость, нужно было сразу перекрыть ворота. Впрочем, вряд ли он успел удрать. Он услышал топот. В комнату ворвался Эрни, а за ним Харрис-Прайс. В куртке поверх пижамы. -- Это Рондол, -- крикнул Бонафонте. -- Эрни, к воротам. И вы тоже. Если он успел удрать, ищите его. Далеко уйти он не мог. -- А профессор? -- спросил Эрни, но Бонафонте лишь махнул рукой. -- Потом, потом, захватите фонари и радио. Далеко он уйти не мог. Но осторожнее, у него пистолет. Он старался говорить уверенно, но он знал, что найти человека в лесу в такую ночь будет непросто. Если бы у них была собака... Через несколько минут зазвонил телефон. Бонафонте взял трубку. Эрни возбужденно крикнул: -- Оуэн, он успел открыть ворота. -- Давайте ищите его. Скоро я присоединюсь к вам. -- Он нажал рукой на рычаг и набрал номер. Он терпеливо ждал, пока наконец злой и хриплый со сна мужской голос не ответил: -- Слушаю... -- Мистер Вольмут, это Оуэн Бонафонте. -- Нашел время звонить... -- Мистер Вольмут, это экстренный случай. Только что сбежал этот адвокат. Ну, вы же знаете, я рассказывал вам, Рондол. -- Да, да. -- Он сбежал. -- Как сбежал? -- Сбежал. -- Как, я тебя спрашиваю? -- в голосе появились металлические нотки. -- Он вытащил ключ. -- У кого? -- У меня. -- А где ты был, идиот? -- Мне показалось, что с профессором что-то стряслось. Я пошел к нему, и в дверях он меня подкараулил... -- Идиот! Что с Ламонтом? -- Все нормально. По-моему, он ему подсыпал снотворного. -- Идиот! -- Бонафонте промолчал Мистер Вольмут не любил, когда люди начинали говорить до того, как он задавал им вопросы. -- Это ты идиот, -- сказал Вольмут. -- Я никогда не поверил бы, что в наше время могут быть такие идиоты. Ты меня понимаешь? -- Бонафонте снова промолчал, но Вольмут настаивал теперь на ответе. -- Ты меня понимаешь? - Да, мистер Вольмут. Ссадины на лице начали болеть все больше и больше. Но он не мог позволить себе даже поморщиться, потому что кровь подсыхала и его сразу же пронизывала острая боль. -- Где остальные? -- Я отправил их, мистер Вольмут. -- Ты знаешь, что я с тобой сделаю, если вы не найдете его? "Сволочь, жирная сволочь", -- с ненавистью подумал Бонафонте, представив себе огромное тело своего собеседника. -- Нет, мистер Вольмут. -- Это хорошо, Бонафонте. Это хорошо, что ты не знаешь. Если бы ты знал, -- теперь он говорил почти ласково, -- если бы ты знал, ты мог бы пострадать... У тебя поднялось бы кровяное давление. Ладно, даю тебе час времени. Если через час вы его не найдете, позвони мне и доложи. И сразу же начинай те выполнять намеченное. Ты меня понимаешь? -- Да, мистер Вольмут. -- Ровно через час ты мне звонишь. Где профессор держал свое оружие? Или быстрее сходить к себе? Он снова поднял Ламонта за плечи и потряс его. На этот раз он открыл глаза почти сразу. -- А? Оуэн? Что случилось? -- пробормотал он. -- Я уже минут десять пытаюсь разбудить вас, -- сказал Бонафонте. -- Что случилось? -- Рондол удрал. -- Как удрал? -- Удрал. Он подмешал вам, наверное, снотворного. Я увидел у вас в окне полоску света, штора не была затянута, позвонил вам. Я словно чувствовал, что что-то случилось. Профессор судорожно зевал, но глаза его уже начали проясняться. -- Рондол удрал, -- сказал Ламонт, и Бонафонте показалось, что в голосе его была грусть. Конечно, припасал его для своей суки. -- Вы позвонили мистеру Вольмуту? -- Да. Вольмут дал нам час. Если через час не найдем беглеца, мы должны будем провести намеченное... -- Да, да, конечно. -- Ламонт потер лицо ладонями. -- Значит, Рондол удрал... -- Как видите, мистер Ламонт. Вы не одолжите мне свой пистолет? -- Конечно, Оуэн, конечно. Он в правом нижнем ящике. Бонафонте достал пистолет и. засунул его в карман. -- Я пошел, профессор, но, как вы понимаете, найти человека в лесу в такую ночь... -- Я понимаю, -- рассеянно кивнул Ламонт. -- Поэтому и начну готовиться к тому, что нам, видимо, придется сделать. Он еще раз зевнул и с кряхтением сполз с кровати. Как только Бонафонте вышел из ворот, его окружила темнота, мокрая, осенняя темнота. Дождь все не прекращался. "Если бы Рондол стоял за деревом в двух шагах от меня, -- подумал Бонафонте, -- я бы все равно не заметил его. Это бессмысленно". Он поднял к лицу "уоки-токи" и нажал кнопку. Первым ответил Эрни. -- Эрни слушает. -- Это Бонафонте. Ты далеко от ворот? -- Да нет, мы тут лазаем по лесу вдоль шоссе. -- Какие-нибудь машины проходили? -- Да нет, пожалуй, мы бы увидели свет от фар, да и услышали бы, наверное. -- Хорошо. Харрис, вы нас слышите? -- Да, -- послышался в динамике голос инженера, -- я сразу включил свое радио. -- Хорошо. И вы тоже не видели машин? -- Нет. Да мы недалеко друг от друга. -- Эрни, Харрис, главное -- чтобы он не остановил какую-нибудь машину. Поэтому Эрни пройдет по шоссе с полмили в сторону Джоллы. Эрни, останавливай каждую машину, даже если придется стрелять. А вы, Харрис, проделайте то же самое, только в противоположную сторону. Если найдете Рондола, пусть даже в машине с другими людьми, все равно стреляйте. Живым уйти он не должен. Бонафонте опустил радио. Боль в лице немного утихла. Он перешел через шоссе. Было так темно, что он скорее ощутил под ногами твердую поверхность, чем увидел асфальт. Идти в лес было бессмысленно. Он медленно пошел по шоссе, прислушиваясь. Бесконечный тоскливый шорох мелкого дождя. Господи, думал он, почему он не настоял на своем, почему не уговорил профессора не связываться с этим Рондолом?! Еще в тот самый момент, когда адвокат поднял голову и увидел направленный на него пистолет, Бонафонте не понравилось его спокойствие. В этом спокойствии был вызов. Человек без пистолета должен бояться человека с пистолетом. Убери эту простую связь -- и мир развалится. Самое простое уравнение цивилизации и самое нужное. Неважно, что подставляешь вместо пистолета в уравнение, будь то камень, атомная бомба или организация мистера Вольмута. Как чувствовал он, что не найдет с Рондолом общего языка. И не нашел. Зато тот быстро нашел его с Одри. Шлюха. Шизофреничка. Отличная комбинация, нечего сказать. Боже мой, каким же нужно было быть наивным дураком, чтобы хоть на минуту позволить себе даже посмотреть в ее сторону... Почва на обочине шоссе была глинистая, и он поскользнулся, сойдя с асфальта, и с трудом удержал равновесие. -- Будьте вы все прокляты, -- пробормотал он и взглянул на часы. Через пятнадцать минут нужно звонить Вольмуту. Запищал зуммер и "уоки-токи". Он поднял радио, нажал кнопку. -- Бонафонте, Эрни, Харрис, это Ламонт. Только что звонил Вольмут. Он больше не хочет ждать. Ни секунды. Так что останавливайте первую же машину... -- За полчаса мы не видели еще ни одной, -- пробормотал Бонафонте. -- Встретите, обязательно встретите. Или вы хотите, чтобы и машину нам нашел Вольмут? Кто поедет в такую погоду в два часа ночи по маленькой сельской дороге? Господи, и в этом ему не везло. Ему всегда не везло, думал Бонафонте. Он работал, а командовали другие. Мерзавцы... Наверное, нужно родиться с умением заставлять других работать на себя. Он, Бонафонте, сколько он себя помнил, работал на других. Исполнитель. Всегда исполнитель чужой воли, от матери до мистера Вольмута, от Ламонта до его шлюхи. Будь они все прокляты. Снова запищал зуммер радио. -- Оуэн, -- даже в динамике голос Эрни звучал возбужденно, -- я вижу вдали свет от фар машины. -- Останови во что бы то ни стало. Смотри, Эрни... Если мы еще и машину не остановим... Он пошел быстрее в ту сторону, где был Эрни. Даже если он был и не очень далеко, он пока не мог его видеть, потому что дорога петляла по лесу. Он прибавил шагу, потом побежал. Холодный дождь хлестал его по лицу. Ему почудилось, что он уже видит слабый отблеск фар за поворотом. Почему ему сегодня так тяжело бежать? Неужели из-за удара Рондола? Он дышал часто и тяжело. Идиот этот Эрни. Да, свет фар. И совсем близко. Кажется, он все-таки остановил машину. Господи, хоть бы выключил фары, идиот, оставил бы подфарники. Эрни разговаривал с водителем. Как будто женщина. Нет, мужчина. Бонафонте глубоко вздохнул, успокаивая дыхание. -- Что вы хотите от меня? -- спрашивал водитель. Голос у него был раздраженный и плаксивый. -- Неужели вы откажетесь помочь нам подвезти в город больного? -- сказал Эрни, -- Наша машина сломана. -- Почему вы не вызовете "скорую помощь"? Мне некогда, я и так устал как собака... -- Острый приступ аппендицита... -- Да что мне ваш аппендицит, вызовите "скорую помощь". Эрни заметил Бонафонте, кивнул ему. -- Поедете вы или нет? -- спросил Бонафонте. В голосе его прозвучала такая ярость, что водитель пробормотал: -- Ну хорошо, где ваш больной? Не спрашивая разрешения, Бонафонте нажал на кнопку, но дверца не открывалась. Водитель помог ему. -- Прямо, пожалуйста, -- сказал Бонафонте. Водитель, обернувшись, посмотрел на него. Протянул руку и зажег верхний плафон. -- Боже, -- пробормотал водитель, -- что это с вашим лицом? -- Поезжайте. Это я упал. -- Я не хочу, -- вдруг выкрикнул водитель тонким голосом. -- Я никуда не поеду, вылезайте из машины. Поняли? Вылезайте, я никуда не хочу ехать, вылезайте из машины. -- А это вы видели? -- вкрадчиво спросил Бонафонте и сунул между лопатками водителя ствол пистолета. Тот замолчал, вжал в плечи голову и судорожно втянул в себя воздух. -- Поезжайте. Машина тронулась, набрала скорость. - Не разгоняйтесь, сейчас вы увидите свет слева и въедете в ворота. -- Боже, зачем я только остановился? -- хныкал водитель. -- Это вы сейчас узнаете. Сюда, налево. Они въехали во двор. Водитель, немолодой человек, немного успокоился. Должно быть, на него произвел впечатление высокий забор и большой дом. -- Ну где же ваш больной? -- Вот он, -- сказал Бонафонте и выстрелил в спину водителя. Тот дернулся, словно кто-то подбросил его вверх, и медленно начал клониться в сторону, сползая на сиденье. Острозапахло карбидом. -- Все нормально? --∙ спросил Ламонт, подходя к машине. -- Как видите. -- Ну и отлично. Сдвиньте его в сторону. Спасибо. Эрни, посветите мне, я займусь рулем. Профессор достал несколько мягких пластиковых подушечек и осторожно прижал их к рулю. Он повторил эту операцию несколько раз и удовлетворенно кивнул. Потом взял носовой платок и принялся протирать им руль, но так, чтобы стереть не все отпечатки. -- Готово, Оуэн, -- сказал Ламонт. -- Вот вам перчатки. -- Он протянул Бонафонте перчатки, и тот натянул их. -- Ну, в остальном, как мы и планировали. Труп в кювет. Где-нибудь за знаком восемьдесят второй мили. Машину чуть подальше, не забудьте протереть ручки, которых вы касались без перчаток. Хорошо? -- Обязательно, -- кивнул Бонафонте. -- И пусть Харрис минимум час дежурит на шоссе, чтобы быть уверенным, что Рондола никто не подвез в сторону Шервуда. Капитан Мэннинг разговаривал с женщиной, которая умерла пять лет тому назад. Но он нисколько не удивлялся, потому что гладко спал, подсунув под щеку руку. Рядом тихонько сопела жена. Телефон разбудил его. Он проснулся мгновенно, как просыпаются полицейские, врачи и преступники. Во рту было сухо. Неужели опять будет ухудшение диабета, придется ложиться в больницу, подумал он. Он поднял трубку. -- Капитан Мэннинг слушает. -- Здравствуйте, капитан, это Вольмут. Мэннинг сбросил ноги на пол и сел. Если звонил Вольмут, и звонил в такой час, все равно придется вставать. Вольмут из тех людей, после звонков которых обязательно что-то происходит. Есть такие люди, вокруг которых вечно что-то происходит, все кипит, бурлит. -- Слушаю, мистер Вольмут. -- Только что вам в полицию сообщили, что на второй дороге... Знаете, это узенькая сельская дорога? Ну та, что проходит мимо виллы "Одри"... -- Понимаю, мистер Вольмут... -- Так вот, только что сообщили, на восемьдесят второй миле нашли труп. Прямо на шоссе. Выброшен из машины. А сама машина немножко подальше. Капитан Мэннинг автоматически посмотрел на свои часы, лежавшие на тумбочке у кровати. Три часа одиннадцать минут. -- Так вот, капитан, есть основание предполагать, что убийца все еще находится где-то в этих местах. Я думаю, он вооружен. -- Понимаю, -- сказал капитан Мэннинг. Главное -- всегда понимать Вольмута и не задавать ему лишних вопросов, вроде таких, кто нашел труп и почему он, Вольмут, знает об этом. -- Я в этом не уверен. Дело в том, что он не просто опасен. Он обязательно захочет удрать, если его задержат. Понимаете? -- Понимаю, мистер Вольмут. -- Будем надеяться, вы знаете, что нужно делать хорошему полицейскому, когда задержанный пытается бежать? -- Понимаю, мистер Вольмут. -- Ну вот и хорошо. У меня есть основания предполагать, что на руле, помимо отпечатков пальцев хозяина машины, могут найтись и отпечатки убийцы. Осторожнее с ними. Но я не буду удивлен, если преступником окажется некий Язон Рондол, адвокат из Шервуда. Шесть футов два дюйма ростом, шатен. -- Это очень ценная информация. Все будет в порядке, мистер Вольмут, не беспокойтесь. -- Будем надеяться. Если все будет хорошо, я вам буду очень благодарен, капитан. Вы меня понимаете? -- Понимаю, мистер Вольмут. Он не ошибся. Действительно, нужно было вставать. Он быстро оделся. Если бы за ним явился ангел и пригласил ко всевышнему, он бы не собрался так проворно. -- Куда ты? -- сонно пробормотала жена. -- Убийство, -- коротко ответил Мэннинг и вышел. Дежурный в здании полиции Джоллы сержант Лепски не спал. Это было странно. Действительно, наверное, уже звонили. -- Доброе утро, сэр. -- Сержант вскочил на ноги при видесвоего начальника. -- До утра еще далеко? Что-нибудь есть? -- Да, сэр. Только что звонили. Труп на второй дороге,- И брошенная машина. Я направил туда третью патрульную. -- Хорошо, вы зарегистрировали сообщение? -- Да, сэр. Вот. Мэннинг посмотрел на время регистрации. Три часа пятнадцать минут. Вольмут, как он и думал, позвонил ему раньше, чем в полицию. Он вздохнул. Бандит он, этот Вольмут, слов нет, но поди свяжись с ним... Он содрогнулся при одной мысли о немыслимом. -- Хорошо. У меня есть дополнительная информация. Похоже, что убийца далеко уйти не мог. Нужно перекрыть вторую дорогу в обоих направлениях и проверять машины на других дорогах, которые проходят через Джоллу. Преступник -- высокий шатен, шесть футов два дюйма. Вызывайте по радио все патрульные машины. -- Хорошо, сэр. -- И побыстрее. Чтобы все кипело. Поняли? -- Да, сэр. Глава 2 Я не знаю, сколько я брел по темному, мокрому лесу. Час, два. Может быть, все три. Во всяком случае, светать еще не начало, и я спотыкался на каждом шагу о корни. Дважды я натыкался на деревья и теперь шел, как слепец, с вытянутыми перед собой руками. Нет, шел -- это слишком сильно. Брел, спотыкался -- это точнее. Ноги у меня промокли, я замерз, устал, но милый бело-розовый профессор остался где-то далеко позади. Мне казалось, что шоссе находится справа и я двигаюсь вдоль него, но вполне могло быть, что я кручусь на одном месте. А может быть, даже иду обратно. К Бонафонте, который, наверное, отдал бы месячную зарплату за то, чтобы еще раз увидеться со мной. А может быть, я даже недооцениваю себя. Может быть, он отдал бы даже двухмесячную зарплату. Тем более что кроткий профессор компенсировал бы ему расходы. В конце концов я был его протеже, отплатившим ему черной неблагодарностью. Я сел у дерева и постарался устроиться поудобнее. Если вы пробовали когда-нибудь устроиться поудобнее в кромешной тьме промозглого ноябрьского леса, вы поймете, почему я садился так и эдак, втягивал голову в плечи и никак не мог найти удобной позы. Темнота была плотной, густой, вязкой. Наверное, ее можно было бы пощупать пальцами, если бы у меня оставались силы вытащить руку из кармана. Я вспомнил почему-то свою контору. Ага, наверное, потому, что блондинка на календаре изнывала, бедняжка, от жары, а я сейчас никак не мог представить себе не то что раскаленного песка пляжа, даже обычной кровати. Обычной кровати с матрацем, подушкой и одеялом. Под одеялом тепло и сухо. Можно вытянуться и даже накрыться с головой. И спать. Это же невозможно, это нереально. Разве есть у кого-нибудь такое счастье? Кровать -- это величайшее изобретение человека. Не колесо, не огонь, а кровать. Господи, хотя бы пришел сон, хотя бы я мог немножко подремать. Но я не спал, и время не двигалось. Может быть, где-то оно и двигалось, но в этом жидком мраке, в этой чащобе не смогло бы пробраться даже время. К тому же было слишком холодно. В холоде время движется медленнее -- это бесспорно. Это очень легко проверить. Надо только сесть в холодном ночном лесу. И сидеть. Я попробовал подумать об Одри, но и она не хотела вписываться в этот мрак. И ей здесь не было места. Впрочем, не только здесь. Наши миры больше не соприкасались. С момента, когда я дам показания полиции о хобби ее отца, мы будем жить в разных измерениях. Мир и антимир. При соприкосновении они взрываются. Они не могут существовать рядом. Ну что ж, прости, Одри, иначе я не могу. Слишком глуп. Поэтому-то я не прохожу сквозь фильтры общества, которые задерживают таких глупцов, как я. Идиотов с такими атавистическими понятиями, как совесть. Для таких вообще нужно создаватьколонии. Колонии для морально прокаженных. Эй, смотрите, вон идет человек с чувством стыда. Ату его! Хватайте, пока он не перезаразил окружающих. Позвольте, позвольте, история учит, что эта болезнь не заразна. Ничего, все равно хватайте, нечего ему портить наших детей! Науськивайте на него собак, на этого выродка, который отказался от ста тысяч в год, спокойной работы и красивой бабы с изрядным приданым. Держите его, борца за справедливость! В смирительную его рубашку! Он один, видите ли, хочет бороться со злом. А кто, спрашивается, тебя просил? Кто уполномочил? Кто голосовал за тебя? Ах никто, только совесть? А у нас, значит, нет совести? Звоните быстрее в полицию, он нас всех перережет! Я вздрогнул. То ли от порыва холодного ветра, то ли от того, что промозглая сырость пронизала меня насквозь. Я поднял голову. Мне почудилось, что мрак надо мной стал уже не таким плотным. В нем начала угадываться серость. В стакан туши капнули воды. Чуть-чуть пока. Бедная Одри, прости меня. Когда уж не везет, так не везет. Гереро и папа Ламонт -- не каждый вытянет такие карты. И Язон Рондол, идущий доносить во имя справедливости. До-носить на отца. Бедная Одри с беззащитными, испуганными глазами, прости меня. Ты не зря боялась. Ты действительно Кассандра. Ты чувствовала, что я разрушу твой мир. Прости, если можешь. Но ты не сможешь, я знаю. Ты ничего не забываешь. Ни Гереро, ни сорок таблеток снотворного. Ни того, что я принес тебе. Может быть, сорок таблеток скорее нужны были мне... Небо все проявлялось и проявлялось в слабом проявителе ноябрьского утра, пока наконец я не начал различать ветки на фоне темно-серых туч. Я встал. Тело у меня затекло, было холодно и печально. Но нужно было преодолевать печаль и жить. Самое, наверное, главное -- это уметь преодолевать печаль. Я постоял прислушиваясь. Мне померещилось, что я услышал где-то впереди шум машины, и я побрел в том направлении. Я прошел минут пятнадцать и действительно вышел к дороге. Где я был -- одному богу было известно. Я стоял и думал, в какую сторону идти, когда снова услышал шум машины. Было уже так светло, что она шла с потушенными фарами, но на крыше вращался световой маячок. Полиция. Я почувствовал, как с плеч сваливается груз, и в первый раз за многие дни на меня - снизошло спокойствие. Я вышел на дорогу и поднял руку. Машина остановилась. Полицейский за рулем с интересом посмотрел на меня, и мне показалось, что он даже подался вперед. Его товарищ открыл дверцу, поставил одну ногу на асфальт и опасливо выглядывал из кузова, словно боялся, что я вот-вот начну стрелять по ним. -- Доброе утро, -- сказал я и протянул водителю свой пистолет. Мне не хотелось, чтобы они подумали, что я что-то скрываю. Я знаю психологию полицейских. Не сводя глаз с моего лица, он быстрым движением схватил пистолет и бросил его на сиденье. -- Меня зовут Язоп Рондол, -- как можно спокойнее сказал я, -- и я хотел бы сделать официальное заявление полиции. -- Мне они оба не нравились. Они были оба испуганы, напряжены, а испуганный полицейский -- одно из самых опасных животных на свете. Я не охотник, но полагаю, что он опаснее кормящей тигрицы. -- Язон Рондол? -- переспросил водитель таким голосом, словно я представился ему папой римским. -- Да. -- Протяните руки, Рондол, и не вздумайте мудрить. Что это значило? Неужели эта банда уже начала действовать? Впрочем, так оно, наверное, и было. Ну что ж, я ведь на это рассчитывал. -- Пожалуйста, -- как можно вежливее сказал я и протянул руки. Надел он на меня наручники виртуозно. Быстрота и элегантность его движений были бесподобны. Если бы у нас проводились национальные состязания по надеванию наручников на ближних, этот джентльмен имел бы неплохие шансы. Мне захотелось поаплодировать ему, но было уже поздно. Полицейский посмотрел на мои руки с удивлением, покачал головой, словно не веря, что это он надел на меня такие прекрасные хромированные браслеты, и открыл заднюю дверь машины. -- Залезайте, мистер Рондол. "Мистер" -- это хорошо, подумал я. Все-таки я ему понравился. Сам вышел на дорогу, сам остановил их, сам отдал пистолет и сам протянул руки -- что еще может сделать законопослушный гражданин представителям власти? Я откинулся на спинку сиденья. До чего же приятно и удобно сидеть в машине. После нескольких часов, проведенных в холодном, ночном лесу, я наслаждался комфортом. Даже полицейским комфортом с наручниками. Водитель, обернувшись, продолжал смотреть на меня с немым обожанием, а его товарищ поднял трубку радиотелефона. -- Сержант, это Смит. Он у нас... Да причем "ошибиться", когда он сам назвался... Да точно, сержант. Язон Рондол. И по описанию точно походит... Хорошо, сержант. Где мы находимся? На второй дороге. Примерно на восемьдесят пятой миле. Есть, сержант, будем ждать. -- Поехали? -- спросил водитель, не сводя с меня взгляда. -- Нет, сержант приказал не двигаться с места, ждать еще машину. -- Это зачем? -- спросил водитель. -- Мы что, вдвоем безоружного человека в наручниках не привезем? -- Чего ты меня спрашиваешь? Приедем -- спросишь сержанта. Он обожает, когда ему задают вопросы. Они замолчали. Редко кто умеет молчать так легко, как патрульные полицейские. Перед уходом на пенсию, впрочем, большинство из них начинает говорить сами с собой. Профессор Ламонт придумал для меня, надо предполагать, что-то необыкновенное, если меня собираются привести в полицию с эскортом. Но что именно? Но думать не хотелось. Я чувствовал, что засыпаю. В лесу я заснуть не мог, а здесь глаза так и закрывались. -- Вот нервы, -- услышал я откуда-то издалека голос, а другой ответил ему. -- Позавидуешь. Это они обо мне, подумал я. Значит, я все-таки заснул. И если я заснул, откуда я могу знать, что сплю? Этой мысли всегда бывает для меня достаточно, если я не хотел засыпать. Проснулся я и на этот раз. И услышал шум подъезжающей машины. А может быть, от этого звука я и проснулся. -- Вот он, сэр. -- Молодцы. -- Спасибо, сэр. -- Как ваше имя? -- спросил человек, заглядывая в окно нашей машины. -- Язон Рондол. Человек прищурился, чуть склонил голову набок и долго рассматривал меня. Как я им всем, видно, нравлюсь, если они на меня насмотреться не могут. -- Похож, -- сказал он наконец. -- Я тоже так думаю, -- вежливо согласился я. -- Острите? -- почему-то обрадовался человек, смотревший на меня. -- Вы мне льстите. -- Еще бы! -- торжествующе сказал человек. -- Адвокат! Адвокат! Чувствуете, ребята? Полицейские дружно засмеялись. Кошка и собака -- образец нежной дружбы по сравнению с отношениями полиции и адвокатов, это известно всем. ? -- Да... Хотя, знаешь, мне, пожалуй, будет спокойнее, если он будет в моей машине. Дайте-ка мне ключ от его браслетов. -- Слушаюсь, сэр, -- водитель кивнул мне, чтобы я вылезал, а второй -- кажется, его фамилия была Смит -- открыл дверцу. Я пересел во вторую машину. "Сэр". Начальство. Зачем он приехал сюда? Неужели же он действительно думал, что я мог сбежать от двух полицейских, да еще в наручниках? Человек, который сам протянул пистолет и сам отдал себя в руки блюстителей закона. В этом было что-то не совсем логичное. Или действительно бело-розовый профессор обвинил меня в массовом убийстве целого церковного хора и в продаже государственных секретов. -- Разрешите трогаться, сэр? -- спросил водитель. -- Да... Впрочем, я лучше сам сяду за руль. А вы, -- начальник кивнул мне, -- садитесь рядом со мной. По дороге мы сможем побеседовать. -- А мне сесть сзади, сэр? -- Да... Или знаете, сержант, поезжайте вместе со Смитом. И скажите, чтобы они ехали вперед, не ожидая меня. Хорошо? -- Да, сэр. -- Простите, сэр, -- сказал я, -- как я могу обращаться к вам? Полицейский вздрогнул. -- Что? -- Я спросил, как к вам обращаться? -- Капитан Мэннинг. Начальник полиции Джоллы. Джолла. Я не представлял себе, что мы так далеко от Шервуда... Капитан Мэннинг снова задумался. Какой задумчивый полицейский. Машина с его тремя подчиненными тронулась, быстро набрала скорость и скрылась за поворотом, в последний раз сверкнув маячком на крыше. Все это было странным. Не укладывалось в обычную схему. Хотя, с другой стороны, ничего особенного как будто не случилось. Просто человек хочет поговорить со мной с глазу на глаз. Кто знает, какие отношения у Ламонта с местной полицией. Все это чепуха. Я стал подозрителен, как. мать, которой дочка сообщает, что остается ночевать у подруги. Мы ехали молча, ехали совсем медленно. Слишком медленно. Как я себя ни разуверял, я чувствовал, как во мне растет беспокойство. Я искоса посмотрел на капитана. Бедняга не успел побриться, и его лицо казалось измятым в свете хмурого утра. Не знаю почему, но я почувствовал, как он напряжен. Почему? Казалось бы, он мог расслабиться. Пойман преступник. Через полчаса он будет сидеть за решеткой, а капитан сможет спокойно выпить чашку кофе и побриться. И тем не менее он был напряжен. Я готов был поклясться, что давление крови у него было сейчас не менее двухсот. Он впился в руль так, что костяшки пальцев у него даже побелели. Это на пустынной утренней дороге... Я снова внимательно посмотрел на него. Он внезапно затормозил. -- Что-то напряжение упало, -- сказал он хрипло и проглотил слюну. Он врал, и врал наивно, потому что приборы на щитке показывали нормальное напряжение. У него не хватило даже ума повернуть ключ, чтобы заглушить мотор. А может быть, он просто нервничал. Но почему? -- Вы не посмотрите, что там с батареей? -- спросил меня капитан и облизнул пересохшие губы. Я понял. Он не выключил двигатель. Ему важно было, чтобы мотор работал. Чтобы вдавить реостат в пол, как только я окажусь перед машиной. Бело-розовый кроткий убийца умеет хорошо платить. Я не волновался. У меня была уйма времени. Мне оставалось жить целых несколько секунд. Мне или капитану Мэннингу. Я знал, что делать. Когда-то мне несколько раз приходилось применять этот прием. Нельзя сказать, что это очень просто, но этот прием был единственным. К тому же, когда остается жить несколько секунд, особенно разборчивым быть не приходится. -- Сейчас вылезу, капитан, -- улыбнулся я. Чтобы открыть дверь, надо, как известно, потянуть на себя ручку. Для этого необходимо как минимум протянуть руку. Но, когда на руках наручники, ни у кого не вызовет ни малейшего подозрения, если человек сильно наклонится в сторону двери. Это я и сделал. И когда я уперся в дверь плечом, я ударил капитана ногой в лицо. Конечно, если бы он смотрел в мою сторону, ожидая нападения, у меня не было бы и одного шанса из ста. Но он смотрел на щиток приборов. И думал, наверное, о том, что сейчас убьет человека. А даже полицейский капитан не каждый день убивает людей. Особенно в наручниках. Поэтому у меня было значительно больше шансов, чем можно было подумать. К тому же шесть футов два дюйма -- это очень хороший рост. Вообще и в частности для того, чтобы нанести хороший удар ногой тому, кто собирался убить тебя. Удар был таким сильным, что он ударился головой в стекло левой дверцы. Если бы на улице было теплее и стекло не было бы поднято, он, возможно, успел бы что-нибудь сделать. Но он ударился после соприкосновения моей ноги с его скулой о стекло, и я получил возможность ударить его второй раз. На этот раз уже спокойнее. И сильнее. У него что-то хрустнуло в лице, и он молча начал сползать вниз. Удивительно неуклюжи люди, потерявшие сознание. Или жизнь. Пистолет оказался в правом кармане, ближнем ко мне. Вместе с ключом от браслетов. Я снял с себя наручники, подумал немного и надел их капитану Мэннингу, пропустив тоненькую цепочку из легированной стали под спицей рулевого колеса. Мотор все еще продолжал работать. Я потянул капитана на себя и пожалел, что поторопился приковать его к рулю. Пришлось отстегнуть браслет. Я не умею водить машины, к рулю которых прикованы полицейские капитаны, а я понял, что, если хочу выиграть хоть чуть-чуть времени, нельзя оставлять машину на шоссе. Как назло, я никак не мог найти съезда с дороги. Я уже собрался было все-таки бросить машину, как увидел, что кювет в одном месте совсем мелкий. Я осторожно съехал с обочины, и, когда передние колеса миновали канаву, я резко надавил на реостат, и машина буквально перескочила препятствие. Я въехал в лес. Боюсь, что полиции Джоллы пришлось понести определенные расходы на выправку и покраску кузова, потому что особенно дороги я не выбирал. Какие-то сучья и кусты царапали о бока машины с таким душераздирающим скрежетом, что мне было жалко машину. И себя. Я протаранил последнюю поросль молодых елочек, въехал в кусты и выключил двигатель. Меня сразу окружила тишина. Странная, противоестественная тишина после воя двигателя и скрежета дерева о металл. Я посмотрел на капитана. Он еле слышно застонал. Я взял его под мышки и усадил на место водителя. Он застонал громче. Очень приятный звук такие стоны, уверяю вас. Когда стонет человек, собравшийся убить вас. Я снова приковал его к рулю, взял с собой ключи от наручников и от машины, запер обе дверцы и пошел прочь. Куда -- этого я еще не знал. Пока что подальше от капитана Мэннинга, хотя признаюсь, мне было жаль расставаться с начальником славной джоллской полиции. Уж очень мне хотелось присутствовать при его пробуждении. Вот и проповедуй после этого, что месть -- скверное чувство и дурно извлекать из него злорадное удовольствие. Я увидел дупло. Небольшое дупло. Вполне достаточное для того, чтобы бросить туда оба ключа -- от наручников и от машины. Нет, положительно я не мог простить себе, что не остался у машины в ожидании пробуждения их сиятельства начальника полиции. Вот он испускает стон, другой, открывает глаза. Сфокусировать их сразу он не может, но с третьей попытки ему это удается. Что за черт, почему он уперся носом в руль? Авария, что ли? Он поднимает голову. Тяжело булькают мозги в черепной коробке. Что за дьявольщина, машина уперлась в кусты. И кругом деревья. Он хочет поднять руки, чтобы потереть лицо, но руки не подымаются. Авария. Он ранен в руки. Нет, немножко они поднимаются, А дальше их не пускает цепочка. Почему? Что это за цепочка? Похожа на цепочку от браслета. Такой же металл, такие же звенья. А это и есть браслет. И тут память возвращается к нему. Возвращается, чтобы туг же в ужасе отпрянуть. Потому что вместо фигуры человека под колесами он сидит, прикованный к рулю, в лесной чащобе. Господи, стонет он, не дай разуму покинуть меня. И тут начинает болеть разбитое лицо. Все острее и острее. Он кричит, но никто не слышит капитана Мэннинга. Спасибо, капитан Мэннинг, с мыслью о вас так хорошо идти. Но куда? И вообще, что делать? То есть я знал, что делать. Мне нужно было попасть в Шервуд. Но как это сделать? Я рассчитывал, что это сделает полиция. Во всех своих планах я допускал, что меня арестуют. Я даже хотел этого. Единственное, на что я не рассчитывал и чего не хотел, -- это оказаться под колесами электромобиля капитана Мэннинга. Но полиция проявляет слишком большое нетерпение. Милый Ламонт и его дружки уговорили полицию, что я обязательно сделаю попытку бежать. И чтобы доблестные стражи порядка пресекли эту попытку в корне. Что и пытался сделать бедный капитан Мэннинг. Который скорее всего сойдет в чаще с ума и будет распевать псалмы, когда его найдут. Но бог с ним, с Мэннингом. Хуже то, что сейчас я должен был во что бы то ни стало избегать полиции. Ведь к истреблению целого церковного хора и продаже государственных секретов я добавил теперь нападение на офицера полиции, кражу у него пистолета и побег. Я почувствовал прилив гордости. Я становлюсь важным преступником. Настолько важным, что они наверняка разошлют мое фото по всей стране. Эдак нетрудно начать относиться к себе с почтением. Кажется, я сделал ошибку. И грубую. Надо было бросить машину с капитаном и голосовать. Может быть, меня взял бы кто-нибудь, и сейчас я бы ехал к Шервуду. И может быть, даже попал бы туда А теперь уже поздно. Джоллская полиция сейчас наверняка что потревоженный муравейник. Они бегают, суетятся. Они вызвали капитана по радио, но он не отвечает. Они уже отправили машины на розыски. Уже поздно. Теперь только вперед, подальше от этой второй дороги, от капитана Мэннинга. А если они вызовут собак? Тогда скорей всего они найдут меня. Но вряд ли они поедут сразу с собакой. Это абсурд. Впереди я заметил просветы между деревьями. Глава 3 Сержант Лепски был молод и честолюбив. Он был неглуп и терпелив. Последнее качество было ему особенно необходимо, потому что он не хотел работать с капитаном Мэннингом, но никому, разумеется, об этом не говорил. Капитан напоминал ему последнего защитника крепости в старинных фильмах. Он метался от амбразуры к амбразуре, пытаясь сдержать наступление врагов. А врагов у капитана было много. Все в полиции, кто был моложе его, были враги. Все, кто соображал лучше его, были враги. Все, кому везло, были враги. И к нему, к сержанту Лепски, Мэннинг относился как к врагу. Боже, как он был ревнив к чужим успехам! Вот и сегодня он вел себя, как капризный ребенок. Взял этого Рондола к себе в машину, чтобы потом рассказывать всем, как он лично и собственноручно задержал и привез в полицию опасного преступника. Похоже было, что опасного преступника могла доставить в полицию пара голубок, если бы только летели впереди 'и показывали ему дорогу. Лепски посмотрел на часы. Капитан должен был привезти его давным-давно. Куда они делись? Идут пешком по шоссе? Он подождал еще несколько минут и решил вызвать капитана по радио. Конечно, эта скотина наорет на него и посоветует не совать нос в чужие дела, но все это немножко странно. Если бы с машиной что-нибудь случилось, капитан тут же вызвал бы их по радио. Господи, как хорошо, если бы был на месте заместитель Мэннинга, но он болен. Зазвонил телефон, и сержант взял трубку. Властный мужской голос спросил: -- Сержант Лепски? Мне сказали, что Мэннинга нет и ты тут самый старший. Лепски промолчал. Главное -- поменьше комментариев. Особенно когда не знаешь, кого комментируешь. -- Ты слышал когда-нибудь такое имя -- Вольмут? -- продолжал голос. Вольмут, господи, сам Вольмут... Сержант почувствовал, как сердце у него забилось. Как с ним разговаривать? Наверное, лучше всего повежливее. Не сухо, но услужливо. Вольмут. -- Конечно, мистер Вольмут. -- Сержанту не нужно было играть в почтительность. С Вольмутом в этом не было необходимости... -- Где наш друг Мэннинг? -- Задержан преступник. Капитан должен прибыть с ним с минуты на минуту, мистер Вольмут. С вашего разрешения, сэр, я как раз собирался вызвать его по радио. -- Почему? -- Он должен был быть здесь минут сорок тому назад, мистер Вольмут. -- Не клади трубку. Можешь ты не класть трубку? -- Да, сэр, конечно. -- Вот ты и не клади трубку. Вызови Мэннинга и переключи его на меня. Можно это сделать? -- Безусловно, мистер Вольмут. Сержант начал вызывать капитана, но динамик молчал. И каждый раз, когда эфир отвечал ему молчанием, ему становилось на душе все веселее и веселее. Хотелось двигаться, разговаривать, что-то делать. Ну, последний раз. Неужели же ответит?.. Нет. Это слишком хорошо, чтобы это случилось. Этого не могло быть. Он взял телефонную трубку. -- Мистер Вольмут, он не отвечает. -- Старый идиот, -- пробормотал Вольмут, и Лепски почувствовал, что ему нравится этот властный голос, в котором было столько уверенности в себе. -- Что с ним . могло случиться? -- Не могу понять, мистер Вольмут. Я думаю, нужно немедленно выслать машину на розыски. -- Действуй, сержант. Я позвоню тебе через полчаса. Лепски инструктировал полицейских, объясняя, где они в последний раз видели машину капитана, а сам все время думал о Вольмуте. О мистере Вольмуте, потому что даже в мыслях он думал о нем не иначе, как о мистере Вольмуте. Когда человек пользуется таким влиянием и может одним движением пальца подтолкнуть тебя вперед, его хочется уважать. Его, сержанта Лепски, не надо вести за ручку. Самый маленький толчок -- и он сам пойдет вверх. Даже не толчок, а просто перестать сдерживать его, как это делает капитан Мэннинг. Старый, идиот. Он улыбнулся, вспомнив слова. Старый идиот. Точно сказано. И такой человек возглавляет полицию Джоллы... Капитан все не возвращался, зато через четверть часа его вызвала патрульная машина, и взволнованный Смит доложил, что никаких следов капитана Мэннинга на второй дороге нет, что они начинают искать, не свернула ли машина в лес. Сержант Лепски ощутил прилив радости и оптимиз