то? - чики-брики. Рыжий жандарм, подойдя к вахмистру, стал что-то говорить ему шепотом, и скоро вахмистр важно обратился к Макухину: - Ваша фамилия?.. И что вы можете показать по этому делу?.. И пока Макухин, сперва запинаясь и останавливаясь часто, потом более уверенно и плавно начал рассказывать, откуда прибыл он сюда с невестой в автомобиле (за покупками ввиду близкой свадьбы) и почему приехал именно на вокзал, а не остановился в городе, в гостинице (было дело по отправке камня) - и потом дальше об Алексее Иваныче, которого он и раньше считал несколько ненормальным (так и сказал веско и убежденно: "считал несколько ненормальным"), - пока говорил он все это, а вахмистр записывал, - Наталья Львовна все смотрела на Алексея Иваныча жутким своим упорным взглядом, который знал за нею Алексей Иваныч и раньше. Этого взгляда и раньше как-то боялся Алексей Иваныч, а теперь он намеренно отводил глаза, блуждая ими по широкой склоненной спине вахмистра, по желтым табуретам и вытертому, давно не крашенному полу... Но когда он, также потупясь, взглянул на муфту Натальи Львовны, сверху - какого-то темного меха, а изнутри подбитую белым ангорским кроликом, он вспомнил вдруг пеструю кошку, опрометью бросившуюся куда-то, - бржж, с задранным кверху хвостом, и почему-то тут же розовую лампадку, вдребезги разбитую пулей... И впервые дошло до сознания, что стреляла в кого-то Наталья Львовна, в какого-то артиста, который ("каприз таланта") любил вчитываться в роль при розовой лампадке и был, должно быть, товарищем Натальи Львовны по труппе... И еще не успела улечься в голове эта мысль, как почему-то вспомнилось, что Илья недавно был (он сам это сказал) за границей и теперь, как и раньше, брился, как актер... И вдруг, как пораженный, вполголоса, но с широко открытыми глазами, спросил он Наталью Львовну: - Это о нем, о нем вы мне тогда... вчера? Лампадка розовая, и кошка... это он? - Он! - чуть шевельнула губами Наталья Львовна. Алексей Иваныч прошептал было: - Как же так? Когда же?.. - но потом, сделав рукою свой обратно хватающий жест, сказал: - Простите! - и ничего не добавил больше. Когда Макухин сказал, наконец, что больше по настоящему делу он ничего показать не может, вахмистр (а рыжий жандарм ушел еще раньше дежурить на вокзале) подозвал к своему столу Наталью Львовну, и та подошла и села на табурет. На вопросы вахмистра она отвечала, осторожно выбирая слова, - что знает и того, кто ранен (когда-то вместе играли на сцене), и того, кто ранил (случайные соседи по дачам), но почему именно стрелял один в другого и умышленно это было или нет, - не знает. Алексей Иваныч слушал и думал даже, что вахмистр неправильно делает допрос и знает это, так же, как Наталья Львовна знала, почему он стрелял в Илью, и скрыла это, - что над его личным, таким огненным, палящим и режущим, уже начинает клубиться холодное, чужое, как сырой туман: чужому до чужого какое дело?.. Он отметил и то, как встала Наталья Львовна и подала руку Макухину, и тот, сумрачно до того стоявший, почему-то стал ее забывчиво гладить своей широкой ладонью и прояснел. Вот что показал вахмистру Алексей Иваныч: - Человек человеку - жизнь... однако часто бывает, что человек человеку - смерть... Не так ли? И даже бывает иногда, что больше смерть, несравненно, бесспорно больше смерть, чем жизнь!.. Жизнь - это нечаянно большей частью, - не так ли? - а смерть!.. смерть - это прямой расчет... и даже, когда в расчет не входит, - безразлично. Верно, верно!.. И вот мне была смерть!.. Раз Вале - смерть и Мите - смерть, - значит, и мне смерть... Разве нас можно отделить? Нельзя!.. Нет!.. Были хорошие такие вечера, сидели вместе, пили чай и... надеялись... И что же вышло? - Присядьте, пожалуйста, - сказал вдруг жандарм, подвигая ему ногой табурет, с которого только что встала Наталья Львовна. - Валя, - это кто же такой был? И Митя? - Валя - это моя жена, а не "такой"!.. Валя - это Валентина Михайловна, моя жена... А Митя - это мой сын. Алексей Иваныч, не подбирая бурки, опустился на табурет забывчиво и грузно и бессвязно продолжал спеша: - И вот, их уже нет, - они умерли!.. И такого закона у вас нет, господа, - у тех, кто с законом под мышкой, - закона нет такого, чтобы его судить за убийство... не за яв-но-е, нет, конечно, но однако, - чем же оно лучше явного? А-а! Явного вам хочется?! Вам, чтобы из револьвера на вашем вокзале, непременно у вас на глазах - трах! - и чтобы народ тут кругом... и дьячок... и татарин, чтоб чай и пиво... ага! A вы чтобы могли протокол?!. Нет!.. Нет, я не поддамся! Это вы только уж после можете, когда я сам себя осужу, а я... я еще не знаю, как она!.. Поэтому я себя не осудил еще... Когда она осудит, тогда и вы можете, а раньше нет... Вахмистр посмотрел на Макухина: тот энергично показал пальцем на свой крутой лоб и безнадежно махнул рукой в сторону Алексея Иваныча, но вахмистр подозрительно посмотрел на него и на Алексея Иваныча и спросил вдруг: - Разрешение на оружие у вас имеется? - Нет, - с усилием оторвавшись от своего, ответил Алексей Иваныч. - А разве нужно? - А как же? - удивился вахмистр. - Непременно нужно... Поэтому, значит, вы его с заранее обдуманным намерением? - Илью?.. теперь нет... Я его здесь не думал даже и встретить. Нет... Совсем случайно вышло. - Вы, конечно, куда-нибудь ехать хотели? - А?.. Да... Ехать?.. Бесспорно... Бесспорно, я куда-то хотел... Да: на Волынь, сынка его хотел посмотреть... от моей жены. - А-а! - догадливо протянул старик. - Та-ак-с! У него была очень сановитая внешность, у этого старого жандармского вахмистра с золотой огромной медалью на шее, и лицо его, широкое и простонародное, но по-городскому бледнокожее и с холеной белой раздвоенной бородою, было бы под стать иному архиерею или губернатору, а серые, с желтыми белками, глаза смотрели умно и спокойно. Алексей Иваныч теперь прикидывал в уме, когда же именно Илья был знаком с Натальей Львовной: до Вали это было или после? И он уже обернулся было к ней, чтобы спросить, но, встретившись с ее жутким взглядом, отвернулся поспешно и забормотал: - Вне всякого сомнения, в нем есть что-то, что нравится женщинам... Но почему же благодаря этому вдруг смерть?.. А ежели смерть, то это уже все - конец! И всем законам конец, и никакой протокол не нужен - конец! - Протокол все-таки написать надо, - заметил вахмистр. - Значит, так нужно полагать: он, этот раненный вами, с вашей женою был знаком? - И в результате жена умерла... И Митя умер, мой мальчик, - подхватил Алексей Иваныч. - Та-ак-с! - протянул понимающе старик и крупным, круглым почерком написал: "Покушение на убийство из ревности". Минут через десять после того рыжий жандарм отправлял всех троих в извозчичьем фаэтоне в ближайшую полицейскую часть. Предночное прозрачно-синее надвинулось и стояло около фаэтона, когда они ехали, и лица всех потеряли свой день и слабо озарились изнутри. Даже жандарм в серой шинели, сидевший рядом с Алексеем Иванычем, - и у него профиль оказался мягким, топко прочерченным. Но что болью какою-то острой впивалось в обмякшее сердце Алексея Иваныча - это блуждающий по сторонам медленный взгляд Макухина. И когда он понял, что только благодаря ему Макухин узнал про Илью и что теперь, как и в нем самом, прочно в нем поселился Илья и давил, он, забывши, что был на "ты" с Макухиным, приподнял фуражку и сказал ему робким ученическим голосом: - Простите! Макухин тоже дотронулся до шапки и ответил вполголоса: - Бог простит... Все под богом ходим. Рыжий жандарм повернул было настороженное широкое лицо и поднял брови, но, встретясь с упорным жутким взглядом Натальи Львовны, отвернулся. Копыта стучали о камни, как камни; городской шум колюче колыхался около них троих, и синие сумерки густели уверенно. 1913 г. ПРИМЕЧАНИЯ ПРЕОБРАЖЕНИЕ РОССИИ Над эпопеей "Преображение России" С.Н.Сергеев-Ценский работал много лет. Замысел ее родился у писателя вскоре после Великой Октябрьской социалистической революции. Вот как об истоках эпопеи рассказывает сам автор в предисловии к роману "Валя" ("Преображение". Роман в 8-ми частях. Часть 1. Валя. Симферополь, Крымиздат, 1923): "Роман "Преображение"* я начал писать в 1913 г., а в 1914 он начал было печататься в ежемесячном журнале "Северные записки". ______________ * Автор имеет в виду роман "Валя", ставший первой частью эпопеи. Мировая война прервала его печатание на шестой книжке журнала, а начавшаяся в России революция показала мне, что преображение жизни русской, чаемое мною и нашедшее было для своего художественного воплощения образы чисто интимные, разлилось слишком широко, - и для меня, зрителя совершившихся событий, представилась ясная возможность раздвинуть былые рамки романа, чтобы посильно отразить происшедшее. И первые части посвящены зарисовке довоенных переживаний, средние - войне, последние - революции. С.Сергеев-Ценский. Крым, Алушта. 6 февраля, 1923 года". С течением времени эпопея ширилась и разрасталась. Действие последних ее частей - "Искать, всегда искать!" и "Свидание" - относится уже к периоду социалистического строительства. В последнем прижизненном собрании сочинений С.Н.Сергеева-Ценского, выпущенном издательством "Художественная литература" в 1955-1956 гг., эпопея носит название "Преображение России". Смерть прервала работу С.Н.Сергеева-Ценского над эпопеей. Остались незавершенными "Весна в Крыму" и "Свидание". Не написаны страницы, посвященные приезду В.И.Ленина в 1917 году из-за границы в Россию, посвященные Великому Октябрю. Только действие первой части романа "Искать, всегда искать!" - "Памяти сердца" - происходит в период гражданской войны. "Преображение России", за исключением повести "Львы и солнце" и романа "Искать, всегда искать!", печатающихся по тексту десятитомника, печатается по четырехтомному изданию эпопеи, выпущенному в Симферополе Крымиздатом в 1956-1959 гг., с проверкой по предыдущим публикациям. Части эпопеи расположены в порядке, принятом в указанном издании. Валя. Эта первая часть эпопеи несколько раз выходила при жизни автора отдельными изданиями и включалась в однотомники и двухтомники. Впервые С.Н.Сергеев-Ценский дал "Вале" подзаголовок "Поэма" в Избранном ("Советский писатель", Москва, 1941). С тем же подзаголовком "Валя" вошла в седьмой том последнего прижизненного собрания сочинений С.Н.Сергеева-Ценского (изд. "Художественная литература", 1955). В собрании сочинений впервые введены автором порядковые номера глав, на которые делится поэма. Датируется по этому изданию. H.M.Любимов