Оцените этот текст:



                                  Рассказ


     ---------------------------------------------------------------------
     Книга: С.Н.Сергеев-Ценский. Собр.соч. в 12-ти томах. Том 3
     Издательство "Правда", Библиотека "Огонек", Москва, 1967
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 25 октября 2002 года
     ---------------------------------------------------------------------


     Однажды июньским утром шестеро ребят пошли в  лес за  грибами:  Алеша и
Таня -  брат и сестра,  Миша и Рая, тоже брат и сестра, и Федька с Генькой -
двоюродные братья. Девочки были семилетки, их братья лет по десяти, Генька -
одиннадцати, Федька двенадцати лет.
     Генька был разноглазый:  один глаз серый, другой карий; голова - дыней,
грудь куриная,  волосы светлые и торчали,  как плавники; руки цепкие, и ноги
ступали отчетисто,  точно  слышали где-то  барабан;  тонкие  губы  сцепились
плотно и имели надменный вид;  около губ белые следы лишаев;  нос длинный, и
подбородок вперед.
     Федька же  был  расплывчатый,  мясистый,  тяжелая голова книзу,  губы в
обвис, на тупом носу капли пота. Он нес кошелку для грибов за спиною и, хоть
кошелка была  пустая  -  только  кусок  хлеба  да  два  огурца,  -  все-таки
по-рабочему гнулся.
     Генька держал свою кошелку в руке.
     - Не  отставать!  Эй!  -  прикрикнул  Генька  на  девочек,  и  девочки,
набиравшие дорогой тощие  букетики полевых цветов,  названия которых они  не
знали, тут же, заслышав окрик, бежали, схватившись руками.
     Глядя на них с презрением, вот он спросил их вдруг:
     - А сколько будет два да два?
     - Четыре, - ответила Таня баском, плеснув золотой косичкой.
     - Четыре, - согласилась с ней Рая, отбросив со лба черные кудряшки.
     - А два мильена да два мильена? - спросил Генька.
     - Ты с ума сошел, - тихо удивилась Таня.
     Этого уж не посмела повторить Рая, только уширила выпуклые черные глаза
и повела узким плечиком.
     А Генька даже не посмотрел на них. Он командовал брату:
     - На тропку сворачивай!
     - Зачем? - и медленно вытирал с носа пот рукавом Федька.
     - Тебе сказано?  - прикрикивал Генька, и Федька поворачивал на тропинку
с дороги,  а за ним, перекидывая с руки на руку свои корзиночки, шли Алеша с
Мишей.
     - Это мы опять на дорогу выйдем? - спрашивал Алеша певческим голоском.
     - А то куда же? - рубил четко Генька.
     - А в лес когда же свернем?  -  любопытствовал Миша,  скрежеща на звуке
"р".
     - Когда  будет,  -  отзывался Генька,  не  желая говорить длинно,  едва
разжимая надменные губы, ногами слушая невидимый барабан.
     Дорога шла в гору изгибами;  по тропкам совсем было круто,  но ребята с
жаром взбирались по тропкам, потому что так скорее лес.
     Необыкновенное солнце сияло.  Каждый лист  в  кустах светился насквозь.
Всех жучков,  которые спрятались в листьях,  было видно, и Миша, черненький,
худенький мальчик,  любитель жучков,  бабочек, стрекоз, то и дело выхватывал
их на ходу вместе с листьями, кричал радостно: "А вот еще один!" - показывал
всем над головою и швырял подальше в кусты.
     Рот у него был галчиный на маленьком лице,  шея, как стебелек... Он все
ахал от умиления, и Генька говорил ему строго:
     - Прикрой едалку, а то ворона влетит!
     Миша темнил глаза,  свешивал голову,  но  шагов через десять восхищался
снова и сиял. Рубашонка у него была линючая, синяя с красной вышивкой.
     Алеша старался держаться ближе к  Федьке.  У  него  одного из  всех  на
голове торчала беленькая шляпка-лопушок.  Он  был  такой же  сытенький,  как
сестра,  только чернобровый,  и от дороги и солнца раскраснелся.  Рубашку он
снял и  положил в  корзинку и аккуратно работал острыми локтями и крылышками
лопаток.
     - Ты  обожгешься!..  Я  вот маме скажу!  -  ворчала на  него сзади Таня
баском,  а  он  оборачивался к  ней,  хмурил брови,  поджимал губы и  грозил
кулаком.
     Как девочки,  так и  Миша с Алешей только в первый раз вырвались далеко
от  дома.  Лес  они  видели только издали,  и  вот  идут  туда  теперь -  их
отпустили. Это было для них сказочно, ошеломляюще, а Федька спокойно говорил
Алеше:
     - Мы  в  прошлом году  ходили,  одних  груздей по  кошелке принесли,  а
сы-рое-жек там!..  Мы их прямо ногами топтали,  несмотря что красивые!.. Там
же их тьма-тьмущая...
     - Я  знаю:   грузди...   Большие  такие...   Грузди,   рыжики,  опенки,
шампиньоны, - скороговоркой насчитывал Алеша. - А сыроежки - это какие?.. Их
разве сырыми едят?
     Он не говорил,  а почти пел,  притом книжно,  отчетливо:  мать его была
учительница.
     Дорога все взвивалась и  дыбилась в гору.  Кусты становились выше;  под
ногами все сырее.
     Дня три назад прошел сильный дождь (вот почему и собрались за грибами),
и здесь, повыше, становилось уже заметно, что это был за дождь в горах. Даже
тропинки были  размыты  и  изрыты  дождевыми потоками,  и  висели  над  ними
подмытые корни трав.
     - Вот когда груздей!  -  нюхал воздух Федька.  -  Я их за то люблю, эти
грибы - большие.
     - Такие будут? - распяливал свою ладошку Алеша.
     - Гм... Вот так большие!.. А не хочешь - вместо лопуха голову накроешь,
чтоб не очень жарко!
     - Не  отставать там!  -  кричал  тем  временем Генька  на  девочек и  с
презрением выговаривал Мише:  -  А  тебе  бы  только чтобы мухи!..  Тоже  за
грибами идет... Мухобой!
     Миша смотрел на него виновато и начинал сильнее работать голыми ногами,
очень тонкими и с кривыми коленками.
     Кошелка у  Геньки была в  левой руке,  а в правой -  хлыст из орешника.
Этим хлыстом он  то  и  дело бил по сочным листам кустов,  наклонившихся над
дорогой,  и Миша косился на этот хлыст опасливо: вдруг возьмет да ударит его
по спине или по голым ногам.


     Кустарник становился все раскидистей,  все выше,  и, наконец, поднялись
над головами ребят молодые дубочки.
     Дубки эти были разрежены нарочно, - торчали под ногами свежие пеньки, а
вдали,  сквозь их спицы, как птицы в клетке, виднелись два дровосека: старик
с бородкой серой и молодой - в красной рубахе.
     Ребята остановились было, но Генька крикнул:
     - Чего стали?.. Нечего стоять.
     - Это что они? - спросил Миша.
     - Ничего они... Рубят и все.
     - Зачем? - спросил Алеша.
     - Во-от - "зачем"?.. Уголь палят.
     - У-голь?.. Какой уголь?
     И девочкам куда больше, чем мальчикам, хотелось посмотреть на старика и
парня,  которые делают уголь, но уже нырял впереди Генька, и они побежали за
ним, боясь отстать.
     На корову с медным колокольчиком наткнулись в лесу -  пеструю,  рыжую с
белым, брюхатую, один рог обломан... Водила длинным хвостом, как веером.
     - Ко-ро-ва! - сказали враз обе девочки, очень удивясь.
     - Смотри-и!.. И коло-кольчик! - пропел Алеша.
     - Это лесникова, - объяснил Федька, а Генька обернулся презрительно:
     - Что? Коровы никогда не видали?
     Пахло  сырой  травой,   сверкало  солнце  на  толстых  листьях,   вякал
колокольчик.
     - Грып!  - удовлетворенно сказал вдруг Генька, сорвал розовую сыроежку,
разломил и бросил. - Червивая!.. Вали дальше! Сейчас они пойдут!
     Брошенный гриб  поднял Миша,  к  нему подскочили девочки и  смотрели на
первую в  их  жизни сыроежку во  все глаза:  каждой хотелось разломить ее  и
разглядеть червяков.
     - Откуда они, червяки? - спросила Таня Мишу.
     - А я знаю? - отозвался сурово Миша.
     И Генька кричал спереди:
     - Вы итить так иди, когда вас взяли!


     Вот и лес... Тот лес - настоящий, который видели только издали, который
издали -  синий...  Наконец,  лес,  и дубы нельзя обхватить руками, и вверху
только кое-где кусочками, клочочками небо, и так высоко оно, что больно шее.
     Здесь  девочки уже  боялись отставать,  здесь они  держались как  можно
ближе к Геньке,  который то и дело говорил однообразно,  но зато чрезвычайно
деловито:
     - Грып!.. А вон еще грып!
     Каждый гриб он  разламывал тут же  и  червивые бросал и  даже на Алешу,
наиболее нехозяйственного из всех, действовал заразительно.
     Толстые   рыжие   масленки  выпячивали  желто-зеленые  рыхлые   животы;
хорошенькие сыроежки в  розовых платочках выглядывали из-под  палых листьев;
аспидные свинухи со  впадиной на спинке сами просились в  руки,  но Генька с
Федькой искали только груздей,  которые были хитрее и  глубже закапывались в
лесной сор.
     Алеша,  и  Миша,  и  девочки  пытались  и  сами  разглядеть  где-нибудь
груздевый бугор,  но  мешало  все  что-то.  То  необыкновенно пестрая  птица
пролетит низко мимо, сядет на дуб и застучит носом.
     - Какая это? Вон, эта!
     - Дятел, - отзовется Генька презрительно.
     Или еще заворкует,  как голубь, над головою какая-то с пушистым хохлом,
сизая с голубизною, большая, совсем чрезвычайная.
     - А эта?
     - Горлинка, - скажет Федька.
     Но Генька вступит начальственно:
     - Ан вовсе не горлинка, а витютень!
     - Тю-тю-тя, - пытаются повторить девочки, и им смешно.
     Но разноцветные глаза Геньки строги и тонкие губы надменны.
     - Вы зачем сюда шли?  За грыбами?.. Вот и занимайся грыбами, а то домой
нечего будет несть.
     Раздавил Федька груздевую семью: как-то нечаянно наступил обеими ногами
и раздавил, а Генька это заметил.
     - Эх, чертушко!.. Вот уж чертушко растет! - и толкнул он Федьку.
     - Чего дерешься? - уставился тот.
     - Еще хочешь? На! - ударил его Генька в плечо.
     Федька поплевал на руки и сжал кулаки,  однако Генька напал на него так
стремительно, что сразу сшиб его с ног.
     Федька сидел на  земле и  глядел на  него с  недоумением больше,  чем с
обидой, а Генька, отходя, говорил:
     - Еще захочешь - еще получишь!
     И тощие вихры его торчали, как петуший гребень.


     Уже часа три прошло,  как вышли из дому ребятишки,  и  уж проголодались
младшие и  потихоньку отламывали и  жевали хлеб,  но мало все-таки болталось
нечервивых грибов в  их корзинках,  а  Генька набил уже почти полную кошелку
груздями.
     И уж устали девочки, и Алеша с Мишей уже поглядывали кругом, нет ли где
ручья,  чтобы сесть и  вволю напиться горстью,  а  Генька все вел их куда-то
дальше, туда, где уж не видно было ни витютней, ни дятлов.
     В лесу стало темнее вдруг.
     - Что это? Затмение солнца? - пропел Алеша.
     - Туча нашла, - ответил Федька.
     - Ого! Туча! - крикнул Миша.
     И тут же на него Генька свирепо:
     - Чего кричишь? Тут тебе дом, что ли?.. Тут лес!
     - До-ождь! - пропел Алеша.
     Действительно, несколько капель дождя упало.
     - Этот пройдет сейчас,  - объяснил Генька и приказал: - Расходись туда,
ищи!.. Вози ногами!
     Но стало еще темнее,  потом дождь посыпался тяжелый и шумный, как град.
Залопотали листья вверху и кругом, сверкнуло вдруг, и тут же гром ударил.
     Ребятишки переглянулись испуганно и поглядели на Геньку.
     Но тот прикрикнул:
     - Чего стали?.. Я сказал - сейчас пройдет, значит, пройдет.
     - Намокнем! - испугалась Таня.
     - От такого дождя намокнешь?.. Иди знай! Теперь не зима: высохнешь!
     Гром  еще  догрохатывал,  а  Генька -  волосы ершом и  в  разных глазах
презрение и к дождю и к грому -  двинулся,  ногой разгребая сухолист; ребята
за ним.
     Только Таня шепнула Рае:
     - Я боюсь... а ты?
     Но Рая ответила:
     - А дождь уж не капает.
     И Федька впереди:
     - Дождь и вовсе на город подался.
     А Алеша наткнулся на стройный подорешник и радостно вскрикнул:  "Грып!"
- совсем как Генька.
     Ребята вышли на полянку:  направо и налево по большому дубу,  посредине
трава, но только вышли, зачастил вдруг снова дождь.
     - На-мо-чит! - басом предположила Таня.
     - Ого!  Вот он!  Дождь! - крикнул Миша и, вывернув голову, посмотрел на
всех с большим любопытством. (Он любил дождь и вообще всякую воду.)
     - Бежим под  дуб!  -  крикнул Федька и  вдруг ударился со  всех  ног  к
правому дубу.
     За  ним  тут же  Алеша,  за  Алешей обе девочки,  а  Миша смотрел,  как
прикованный, на Геньку преданными черными глазами.
     - Куда?.. Куда бежите?.. - кричал Генька, сам бросаясь к левому дубу.
     Миша бежал за ним самозабвенно, следя за его пятками.
     Когда он добежал до дуба, синяя рубашка его почернела от дождя, а между
лопаток текло холодное.
     - А они там!  -  сказал он чрезвычайно удивленно и показал Геньке рукой
на Федьку и остальных, уже сидевших под своим дубом.
     Но Генька сам это видел. Генька крикнул туда командным своим голосом:
     - Беги сюда!
     - Дожжь!  -  через поляну отозвался Федька и  стал смотреть вверх,  ища
глазами, где ветки гуще.
     - Ну,  подожди,  черт!  - показал брату кулак Генька и снова крикнул: -
Тебе говорят, беги сюда!
     - Не побе-жим! - отозвался Федька за себя и за всех своих.
     Миша видел,  что  Генька серчал.  Не  дождь тревожил Геньку,  не  гром,
который опять зарокотал,  - зло было на Федьку, да и на всех около него: как
это побежали они, не дождавшись, куда побежит он... Миша это видел и смотрел
на Геньку вывернутым лицом очень преданно,  а  о  тех четырех -  и  о сестре
своей - сказал возмущенно:
     - Их избить надо, чтобы знали!
     Дождь как будто поредел,  но блеснула розовая молния,  так что заломило
глаза, и ударил гром над головою, тут же за молнией.
     Миша испугался такого сильного грома и  посмотрел на Раю под тем дубом:
Рая и Таня крестились.
     - Крестятся! - прошептал про себя Миша и потом погромче Геньке: - А там
уж крестятся! Гы!..
     - Все сейчас же  беги сюда!  -  приказал Генька,  привстав и  сделав из
ладоней рупор.
     - Не по-бе-гем! - раздельно за всех своих отозвался Федька.
     - Ой, и бить буду! - крикнул Генька свирепея.
     Дождь между тем переставал, сочились тонкие струйки.
     - Как бить будешь?.. Хлыстом?.. - пропел тонко Алеша.
     Шагов пятнадцать была  полянка.  Зеленая трава на  ней  теперь обвисла,
тяжелая от капель.  Вдруг Миша увидел, что Генька закатывает штаны до колен;
и бормотал при этом Генька:
     - А, так?!. Я тебе счас, постой!
     И  вот  вскочил он  со  стиснутыми губами и  кинулся по  мокрой траве к
правому дубу,  сжав кулаки, оставив и кошелку свою и хлыст. Миша рванулся за
ним, тоже с кулаками, воображая, как с налету накинется он на Алешу и собьет
его с ног.
     И  они  уже  добегали,  когда осияло их  вдруг и  ослепило,  и  тут  же
раскололось небо с таким грохотом,  что оба они упали,  едва добежав,  упали
ничком, и Миша не успел ничего понять, ослепленный и оглушенный.


     Первое,   что  увидал  Миша,  очнувшись,  были  мокрые  грязные  пальцы
Генькиной ноги  около  самых  его  глаз.  Пальцы эти  сжались и  разжались -
значит, Генька был жив.
     Потом очень несмело чуть повел глазами Миша подальше и увидел,  что Рая
лежит ничком,  раскинув ноги,  и  рядом с  нею  Таня лицом кверху,  а  глаза
закрыты, как мертвая.
     На  остальных он побоялся глядеть,  но перевел глаза с  грязных пальцев
Генькиных ног  выше и  заметил,  что  так  же  несмело,  как он,  не  совсем
раскрытыми глазами на него глядит Генька.
     - Гень! - шепнул он.
     - А? - отозвался тот тихо.
     Холодно было. В ушах шум. Пахло паленым.
     Миша уперся руками в  грязь и  поднял голову.  И  тут  же  по  привычке
вывернул шею  так,  что  стало видно дуб,  под  которым они недавно сидели с
Генькой.
     Дуб не стоял почему-то,  а лежал -  валялся,  весь был расшвырян,  и не
больше как в двух шагах пришелся один его толстый сук.
     Миша сразу встал на ноги, удивленный, и Геньке шепнул:
     - Гляди!
     Вся поляна была завалена сучьями с  белой изнанкой неживых уже листьев,
точно те два дровосека - старый и молодой - срубили только что дуб.
     - Как это? - перебрал губами Миша.
     Оглянулся,  а  на  него,  как  спросонья,  бессмысленно глядел  Федька,
лежавший на  спине,  а  Алешина голова пришлась почему-то  под  его  грибной
кошелкой, которую обхватил он руками.
     - А-а-а! - испуганно вскрикнул Миша и начал рыдать в голос.
     От  этого  крика его  и  рыданий очнулся Алеша и  вытянул голову из-под
кошелки, а за ним девочки открыли глаза.
     И потом несколько длинных мгновений усиленно,  точно узнавая друг друга
после долгих лет  разлуки,  смотрели ребятишки один на  другого,  и  девочки
горько разрыдались вслед за Мишей.


     Из-под дуба они выбрались, когда перестал уж сыпаться дождик, а до того
все глядели на другой дуб, вдруг расшвырявший по поляне все свои сучья.
     - Это что? Это молния его так? - спросил Федьку Алеша вполголоса.
     - А то кто же еще? - спросил Федька чуть слышно.
     - А не гром?.. А почему говорят: громоотводы?.. - и совсем уже шепотом:
- А больше не будет уж грома?
     Еще  дергался Миша  от  подавляемых рыданий,  когда изумил его  Генька:
кашлянув по-взрослому в  руку,  поднялся Генька и  пошел  прямо к  разбитому
толстейшему опенью дуба,  где перешагивая, где обходя вздыбившиеся на поляне
сучья.
     Он подошел и стал.  Потом обошел его кругом.  Потом увидел Миша, как он
подобрал внизу свою кошелку с груздями и хлыст.
     Миша осмелел и увидел, что осмелел также Федька, приладил на спину свою
кошелку и  так  же,  как Генька,  где перешагивая,  где обходя,  пошел через
поляну.
     Девочки ухватились за руки Алеши,  и  все пошли туда,  к  Геньке.  Миша
сзади всех.
     Молния  ударила  в  развилину толстых  дубовых  суков,  в  седло  дуба,
примерно на сажень от земли,  и дуб обожжен был слабо - его только раскололо
и расшвыряло совершенно таинственно и непонятно.
     - А что,  че-ерт! - сказал зло Федька, глядя на брата в упор. - Кабы мы
к тебе тогда побежали, было бы и нам, как тому дубу!
     - Было бы и нам! - повторил Алеша.
     Девочки молчали,  молчал и  Миша,  только таращил глаза и ждал,  что он
скажет.
     Вот он разжал надменные губы.
     - Это почему же это "было бы"?
     - А потому, - сказал Федька.
     - Почему это "потому", хотел бы я узнать?
     - Потому!..  Мы бы перебежали, а молния бы ударила... Вот всем бы нам и
крышка.
     - И крышка! - повторил Алеша уже не певуче. - А что?
     - Э-их! - вытянул Генька ехидно. - А не могла, что ли, молния в тот дуб
вдарить?
     - Как это?
     - Так, очень просто... Вы бы сюда, а она бы в тот дуб, и все.
     - Что, она думает, что ли, молния?! - спросил Алеша.
     - А  ты  чего  лезешь!  -  осерчал на  него  Генька.  -  Тоже  туда же:
ду-ма-ет!.. Я думал, а не то что молния!.. Я думал: в тот дуб вдарит.
     - В какой дуб?
     - В  ваш,  вот в  какой!..  А потом вижу,  в этот полоснуть хочет,  я и
побежал.
     - Врешь! Бить меня бежал! - крикнул Федька.
     - Бить?  Что я тебя,  когда угодно бить не могу?..  Я тебя когда угодно
могу!.. Хочешь, тресну?
     И Генька ухватил его за горло левой рукой и поднял хлыст.
     Назад  из  лесу  шли  куда  быстрее,  чем  подымались в  лес.  Тропинки
скользили под ногами. Вода с них сбежала уже, но глина размокла, размякла, -
Таня упала и расшибла колено,  но не плакала:  ведь шли домой,  и теперь все
уже было ясно и на земле и в небе.
     В  небе  только разорванные кучи облаков толпились и  сваливали,  и  уж
просвечивало синее, а на земле так все похорошело от дождя.
     И все-таки ведь несут же они грибы, даже немного груздей дал им Генька.
     Он идет впереди и держит хлыст, как отточенную саблю.
     Вот какая-то большая птица,  больше дрозда и  с яркими синими крыльями,
пролетела низко с куста на куст, прокричав по-вороньи.
     - Какая это? - спросили девочки.
     - Сойка, - ответил Федька.
     - Сойка? - презрительно повторил Генька. - Много ты знаешь!..
     Выждал несколько моментов и сказал раздельно:
     - Называется сивограч, а совсем не сойка.
     Вихры его  высохли и  стояли опять как  петуший гребень,  и  губы  были
сложены надменно.

     1927 г.




     Верховод.  Впервые напечатано в журнале "Красная нива" Э 41 за 1927 год
под названием "Вождь".  Вошло в  сборник "В грозу".  В Избранном (Крымиздат,
1950) автор изменил заглавие рассказа "Вождь" на  "Верховод".  Печатается по
собранию  сочинений изд.  "Художественная литература" (1955-1956  гг.),  том
второй.

                                                                 H.M.Любимов

Last-modified: Fri, 01 Nov 2002 08:08:31 GMT
Оцените этот текст: