прасно! Лжец засмеялся. - Велика штука сказать правду! Видишь, - стоит дерево. Ты и скажешь: "стоит дерево". Так это и всякий дурак скажет. Нехитро! Чтоб соврать, надо что-нибудь придумать, а чтоб придумать - надо все-таки мозгами поворочать, а чтоб ими поворочать - надо их иметь. Лжет человек, - значит ум обнаруживает. А правду говорит, - стало быть, дурак. Ничего придумать не может. - Лжешь ты все! - сказал Правдивый. - Выше правды ничего нет. Правда украшает жизнь! - Ой ли? - опять засмеялся Лжец. - Хочешь пойдем в город, - попробуем. - Пойдем! - Кто больше людей счастливыми сделает: ты со своей правдой, я ли с моей ложью. - Идем. Идем. И пошли они в большой город. Был полдень, а потому было жарко. Было жарко, а потому на улицах ни души не было. Только собака какая-то дорогу перебежала. Лжец и Правдивый зашли в кофейню. - Здравствуйте, добрые люди! - приветствовали их сидевшие, словно сонные мухи, в кофейне и отдыхавшие под навесом люди. - Жарко и скучно. А вы люди дорожные. Рассажите нам, не встречали ли чего любопытного в пути? - Ничего и никого я не видал, добрые люди! - отвечал Правдивый. - В такую жару все по домам да по кофейням сидят попрятавшись. Во всем городе только собака какая-то перебежала дорогу. - А я вот, - сказал Лжец, - сейчас на улице тигра встретил. Тигр перебежал мне дорогу. Все вдруг ожили. Как истомленные зноем цветы, если взбрызнут их водою. - Как? Где? Какого тигра? - Какие бывают тигры? - отвечал Лжец. - Большой, полосатый, клыки оскалил - вот! Когти выпустил - вот! По бокам себя хвостом лупит, - видно зол! Затрясся я, как он из-за угла вышел. Думал - на месте умру. Да - слава аллаху! Он меня не заметил. А то не говорить бы мне с вами! - В городе тигр! Один из посетителей вскочил и во все горло крикнул: - Эй, хозяин! Вари мне еще кофе! Свежего! До поздней ночи в кофейне сидеть буду! Пусть жена дома кричит хоть до тех пор, пока жилы на шее лопнут! Вот еще! Как я домой пойду, когда по улицам тигр ходит! - А я пойду к богачу Гассану, - сказал другой. - Он мне хоть и родственник, но не очень-то гостеприимен, нельзя сказать. Сегодня, однако, как начну рассказывать про тигра в нашем городе, расщедрится, угостит и барашком, и пловом. Захочется, чтобы рассказал поподробнее. Поедим за тигрово здоровье! - А я побегу к самому вали! - сказал третий. - Он сидит себе с женами, да прибавит ему аллах лет, а им красоты! И ничего, чай, не знает, что в городе делается! Надо ему рассказать, пусть сменит гнев на милость! Вали мне давно грозит: "Я тебя в тюрьму посажу!" Говорит, будто я вор. А теперь простит, да еще деньгами наградит, - что первый ему такое важное донесение сделал! К обеду весь город только и говорил, что на улицах бродит тигр. Сотня людей самолично его видела: - Как не видать? Как вот тебя теперь вижу, - видел. Только, должно быть, сыт был, не тронул. А к вечеру и жертва тигра обнаружилась. Случилось так, что в тот самый день слуги вали поймали одного воришку. Воришка стал было защищаться и даже одного слугу ударил. Тогда слуги вали повалили воришку и поусердствовали так, что уж вечернюю молитву воришка отправился творить пред престолом аллаха. Испугались слуги вали своего усердия. Но только на один миг. Побежали они к вали, кинулись в ноги и донесли: - Могущественный вали! Несчастье! В городе появился тигр и одного воришку насмерть заел! - Знаю, что тигр появился. Мне об этом другой вор говорил! - отвечал вали. - А что воришку съел, - беда невелика! Так и надо было ожидать! Раз тигр появился, - должен он кого-нибудь съесть. Премудро устроен свет! Хорошо еще, что вора! Так что с тех пор жители, завидев слуг вали, переходили на другую сторону. С тех пор как в городе появился тигр, слуги вали стали драться свободнее. Жители почти все сидели взаперти. И если кто заходил рассказать новости про тигра, того встречали в каждом доме с почетом, угощали чем могли лучше: - Бесстрашный! Тигр в городе! А ты по улицам ходишь! К богачу Гассану явился бедняк - юноша Казим, ведя за руку дочь Гассана, красавицу и богатую невесту Рохэ. Увидав их вместе, Гассан затрясся весь от злости: - Или на свете уж больше кольев нет? Как посмел ты, нищий и негодяй, в противность всем законам, правилам и приличиям, обесчестить мою дочь, дочь первого богача: по улице с ней вместе идти? - Благодари пророка, - отвечал с глубоким поклоном Казим, - что хоть как-нибудь к тебе дочь да пришла! А то бы видел ты ее только во сне. Дочь твою сейчас чуть было тигр не съел! - Как так? - затрясся Гассан уж с перепуга. - Проходил я сейчас мимо фонтана, где наши женщины берут обыкновенно воду, - сказал Казим, - и увидал твою дочь Рохэ. Хоть ее лицо и было закрыто, - но кто же не узнает серны по походке и по стройности пальмы? Если человек, объездив весь свет, увидит самые красивые глаза, он смело может сказать: "Это Рохэ, дочь Гассана". Он не ошибется. Она шла с кувшином за водой. Как вдруг из-за угла выпрыгнул тигр. Страшный, огромный, полосатый, клыки оскалил - вот! когти выпустил - вот! Себя тпо бокам хвостом бьет, - значит - зол. - Да, да, да! Значит, правду ты говоришь! - прошептал Гассан. - Все, кто тигра видел, так его описывают. - Что испытала, что почувствовала Рохэ, - спроси у нее самой. А я почувствовал одно: "Пусть лучше я умру, но не Рохэ". Что будет без нее земля? Теперь земля гордится перед небом, - на небе горит много звезд, но глаза Рохэ горят на земле. Кинулся я между тигром и Рохэ и грудь свою зверю подставил: "Терзай!" Сверкнул в руке моей кинжал. Должно быть, аллах смилостивился надо мной и сохранил мою жизнь для чего-нибудь очень хорошего. Блеска кинжала, что ли, тигр испугался, но только хлестнул себя по полосатым бокам, подпрыгнул так, что через дом перепрыгнул, и скрылся. А я, - прости! - с Рохэ к тебе пришел. Гассан схватился за голову: - Что ж это я, старый дурак! Ты уж не сердись на меня, любезный Казим, как не сердятся на сумасшедшего! Сижу, старый осел, а этакий дорогой, почетный гость передо мной стоит! Садись, Казим! Чем тебя потчевать? Чем угощать? И как милости прошу, позволь мне, храбрый человек, тебе прислуживать! И когда Казим, после бесчисленных поклонов, отказов и упрашиваний, сел, - Гассан спросил у Рохэ: - Сильно ты испугалась, моя козочка? - И сейчас еще сердце трепещет, как подстреленная птичка! - отвечала Рохэ. - Чем же, чем мне тебя вознаградить? - воскликнул Гассан, вновь обращаясь к Казиму. - Тебя, самого доблестного, храброго, лучшего юношу на свете! Какими сокровищами? Требуй от меня чего хочешь! Аллах - свидетель!.. - Аллах среди нас! Он свидетель! - с благоговением сказал Казим. - Аллах свидетель моей клятвы! - подтвердил Гассан. - Ты богат, Гассан! - сказал Казим. - У тебя много сокровищ. Но ты богаче всех людей на свете, потому что у тебя есть Рохэ. Я хочу, Гассан, быть таким же богачом, как и ты! Слушай, Гассан! Ты дал Рохэ жизнь, а потому ее любишь. Сегодня я дал Рохэ жизнь, и потому имею право также ее любить. Будем же ее любить оба. - Не знаю, право, как Рохэ... - растерялся Гассан. Рохэ глубоко поклонилась и сказала: - Аллах свидетель твоих клятв. Неужто ж ты думаешь, что дочь посрамит родного отца перед аллахом и сделает его клятвопреступником! И Рохэ вновь с покорностью поклонилась. - Тем более, - продолжал Казим, - горе связывает язык узлом, радость его развязывает, - тем более, что я и Рохэ давно любим друг друга. Только попросить се у тебя я не решался. Я нищий, ты богач! И мы каждый день сходились у фонтана оплакивать нашу горькую долю. Потому-то я и очутился сегодня около фонтана, когда пришла Рохэ. Омрачился Гасеан: - Нехорошо это, дети! - А если бы мы у фонтана не сходились, - отвечал Кй-зим, - тигр бы съел твою дочь! Гассан вздохнул: - Да будет во всем и всегда воля аллаха. Не мы идем, он нас ведет! И благословил Рохэ и Казима. И все в городе славили храбрость Казима, сумевшего добыть себе такую богатую и красивую жену. До того славили, что даже сам вали позавидовал: - Надо и мне что-нибудь с этого тигра получить! И послал вали с гонцом в Тегеран письмо. "Горе и радость сменяются, как ночи и дни! - писал вали в Тегеран. - Волею аллаха темная ночь, нависшая над нашим славным городом, сменилась солнечным днем. Напал на наш славный город лютый тигр, огромный, полосатый, с когтями и зубами такими, что глядеть страшно. Через дома прыгал и людей ел. Каждый день мои верные слуги доносили мне, что тигр съел человека. А иногда ел и по два, и по три, случалось - и по четыре в день. Напал ужас на город, только не на меня. Решил я в сердце своем: "Лучше пусть я погибну, но город от опасности спасу". И один пошел на охоту на тигра. Встретились мы с ним в глухом переулке, где никого не было. Ударил себя тигр хвостом по бокам, чтоб еще больше разъяриться, и кинулся на меня. Но так как я с детства ничем, кроме благородных занятий, не занимался, - то и умею я владеть оружием не хуже, чем тигр хвостом. Ударил я дедовской кривой саблей тигра между глаз и разрубил его страшную голову надвое. Чрез что и спасен мной город от страшной опасности. О чем я и спешу уведомить. Тигрова же кожа в настоящее время выделывается, и, когда будет выделана, я ее пришлю в Тегеран. Сейчас же невыделанную не высылаю из опасения, чтоб тигрова кожа в дороге от жары не прокисла". - Ты смотри! - сказал вали писарю. - Внимателен будь, когда переписывать станешь! А то бухнешь вместо "когда будет выделана"- "когда будет куплена!" Из Тегерана вали прислали похвалу и золотой халат. И весь город был рад, что храбрый вали так щедро награжден. Только и разговоров было, что о тигре, охоте и награде. Надоело все это Правдивому человеку. Стал он на всех перекрестках всех останавливать: - Ну, что вы врете? Что врете? Никогда никакого тигра и не было! Выдумал его Лжец! А вы трусите, хвастаетесь, ликуете! Вместе с ним мы шли, - и никакого тигра нам никогда не попадалось. Бежала собака, да и то не бешеная. И пошел в городе говор: - Нашелся Правдивый человек! Говорит, что тигра не было! Дошел этот слух и до вали. Приказал вали позвать к себе Правдивого человека, затопал на него ногами, закричал: - Как ты смеешь ложные известия в городе распространять! Но Правдивый человек с поклоном ответил: - Я не лгу, а говорю правду. Не было тигра, - я и говорю правду: не было. Бежала собака, - я и говорю правду: собака. - Правду?! Вали усмехнулся: - Что такое правда? Правда - это то, что говорит сильный. Когда я говорю с шахом, - правда то, что говорит шах. Когда я говорю с тобой, - правда то, что говорю я. Хочешь всегда говорить правду? Купи себе раба. Что бы ты ему ни сказал, - все всегда будет правда. Скажи, ты существуешь на свете? - Существую! - с уверенностью ответил Правдивый. - А по-моему - нет. Вот прикажу тебя сейчас посадить на кол, - и выйдет, что я сказал чистейшую правду: никакого тебя и на свете нет! Понял? Правдивый стоял на своем: - А все-таки правду буду говорить! Не было тигра, собака бежала! Как же мне не говорить, когда я своими глазами видел! - Глазами? Вали приказал слугам принести золотой халат, присланный из Тегерана. - Это что такое? - спросил вали. - Золотой халат! - ответил Правдивый. - А за что он прислан? - За тигра. - А за собаку золотой халат прислали бы? - Нет, не прислали бы. - Ну, значит, ты теперь своими глазами видел, что тигр. Есть халат - значит, был и тигр. Иди и говори правду. Был тигр, потому что сам халат за него видел. - Да, ведь, правда... Тут вали рассердился. - Правда это то, что молчат! - сказал он наставительно. - Хочешь правду говорить, - молчи. Ступай и помни. И пошел Правдивый человек с большим бесчестием. То есть в душе-то его все очень уважали. И Казим, и вали, и все думали: - А, ведь, один человек во всем городе правду говорит! Но все от него сторонились: - Кому же охота, Правдивому человеку поддакивая, Лжецом прослыть?! И никто его на порог не пускал. - Нам вралей не надо! Вышел Правдивый человек из города в горе. А навстречу ему идет Лжец, толстый, румяный, веселый. - Что, брат, отовсюду гонят? - В первый раз в жизни ты правду сказал! - отвечал Правдивый. - Теперь давай сосчитаемся! Кто больше счастливых сделал: ты своей правдой или я своей ложью. Казим счастлив, - на богатой женился. Вали счастлив, - халат получил. Всяк в городе счастлив, что его тигр не съел. Весь город счастлив, что у него такой храбрый вали. А все через кого? Через меня! Кого ты сделал счастливым? - Разговаривать с тобой! - махнул рукой Правдивый. - И сам даже ты несчастлив. А я, - погляди! Тебя везде с порога. Что ты сказать можешь? То, что на свете существует? То, что все и без тебя знают? А я такое говорю, чего никто не знает. Потому что я все выдумываю. Меня послушать любопытно. Оттого мне везде и прием. Тебе - одно уваженье. А мне - все остальное! И прием, и угощенье. - С меня и одного уваженья довольно! - ответил Правдивый. Лжец даже подпрыгнул от радости: - В первый раз в жизни солгал! Будто довольно? И так как Правдивый покраснел, то Лжец добавил: - Соврал, брат! Есть-то, ведь, и тебе хочется! ЧЕЛОВЕК ПРАВДЫ (Персидская сказка) Шах Дали-Аббас любил благородные и возвышающие душу забавы. Любил карабкаться по неприступным отвесным скалам, подбираясь к турам, чутким и пугливым. Любил, распластавшись с лошадью в воздухе, перелетать через пропасти, несясь за горными козами. Любил, прислонившись спиной к дереву, затая дыхание, ждать, как из густого кустарника с ревом, поднявшись на задние лапы, вылезет огромный черный медведь, спугнутый воплями загонщиков. Любил рыскать по прибрежным тростникам, поднимать яростных полосатых тигров. Наслажденье для шаха было смотреть, как сокол, взвившись к самому солнцу, камнем падал на белую голубку и как летели из-под него белые перья, сверкая на солнце, словно снег. Или как могучий беркут, описав в воздухе круг, бросался на бежавшую вприпрыжку в густой траве красную лисицу. Собаки, копчики и ястребы шаха славились даже у соседних народов. Не проходило ни одной новой луны без того, чтоб шах не ездил куда-нибудь на охоту. И тогда приближенные шаха летели заранее в провинцию, которую назначал шах для охоты, и говорили тамошнему правителю: - Торжествуй! Неслыханная радость выпадает на долю твоей области! В такой-то день два солнца взойдут у тебя в области. Шах едет к тебе на охоту. Правитель хватался за голову: - Аллах! И поспать-то не дадут порядком! Вот жизнь! Лучше умереть! Гораздо спокойнее! Наказанье мне от аллаха! Прогневал! Слуги правителя скакали по селеньям: - Эй, вы! Дурачье! Бросайте-ка ваши низкие занятия! Довольно вам пахать, сеять, стричь ваших паршивых овец! Кидайте нивы, дома, стада! Будет заботиться о поддержании вашей ничтожной жизни! Есть занятие повозвышеннее! Сам шах едет в нашу область! Идите проводить дороги, строить мосты, прокладывать тропинки! И к приезду шаха узнать нельзя было области. Шах ехал по широкой дороге, по которой спокойно проезжали шестеро всадников в ряд. Через пропасти висели мосты. Даже на самые неприступные скалы вели тропинки. А по краям дороги стояли поселяне, одетые, как только могли, лучше. У многих были на головах даже зеленые чалмы. Нарочно заставляли надевать, - будто бы эти люди были в Мекке. Когда шах возвращался с охоты к себе в Тегеран, он первым долгом шел в мечеть и благодарил аллаха: - Научи меня таким словам, чтоб я мог достойно возблагодарить тебя, премудрый! Все в моей стране хорошо и устроено. Даже на неприступных скалах есть дороги! А народ так благочестив и так зажиточен, что на каждом шагу встречаешь людей, которые ходили в Мекку. Есть ли счастье выше, как владеть страной, где все так хорошо? И это высшее счастье ты послал мне, недостойному, великий аллах! Затем шах шел в свой гарем, где соскучившиеся без него жены и невольницы, одна перед другой, старались петь и плясать, как можно соблазнительнее, каждая суля ему как можно больше наслаждений. Шах смотрел на них и думал: - Фатьма что-то растолстела. И танцует уж неповоротливо! Пошлю-ка я ее в подарок правителю области, в которой был сейчас на охоте. Я от некрасивой бабы избавлюсь, а ему она доставит счастье. И мне удовольствие, и ему честь! Или шел в свою сокровищницу и кричал: - Опять развели моль! Опять летают эти мотыльки вашей лености! Давно на колу никто не сидел! Выберите-ка хороший ковер, поеденный молью! Я пошлю его правителю области, где охотился! Или просто призывал к себе евнуха: - Пойди-ка в дом, где хранится мое оружие. Посмотри-ка там, нет ли лука какого, который надломился. Пошли его от меня в подарок правителю области, где я теперь был. Пусть стреляет с осторожностью! Вообще награждал, как может награждать шах. И притом мудрый. И себе не в ущерб, и другому в удовольствие. Правил в те времена одной из провинций Керим. Человек, которого никто не любил. Все терпеть не могли. Умному он говорил: - Ты умен! Что того, конечно, обижало. - Как будто этого все и без того не знают! Словно об этом еще говорить нужно! Глупому говорил: - Ты дурак! На что тот справедливо обижался: - Можно бы, кажется, об этом и помолчать! Жулику прямо резал: - Ты жулик! Тот, конечно, возмущался до глубины души: - Сам знаю, что я жулик, но не люблю, когда мне об этом говорят! Честному человеку Керим говорил: - Знаешь? Ты честный человек! На что честный человек про себя обижался: - А коли я честен, так ты меня за это награди! А языком о зубы трепать, - какая мне из этого польза? Вообще Керим не знал, что такое учтивость. А потому и говорил правду. Когда к Кериму прискакали царедворцы шаха: - Радуйся! На твою область ляжет тень аллаха. Керим спокойно ответил: - Я рад! Действительно, два солнца взойдут в тот день над моей областью. Солнце и шах. Да будет благословен такой день! Царедворцы заикнулись было: - Ты прикажи везде проложить дороги, и поселянам вели одеться получше. Будто у тебя в области все очень хорошо! Но Керим только посмотрел на них: - Я во всю жизнь никогда не лгал! Стану теперь начинать? Последнему рабочему не лгал, - стану шаху, тени аллаха на земле, врать? - Да, ведь, везде... - начали было царедворцы. Но Керим не дал им даже продолжать: - Пусть везде обманывают шаха. У меня же шах пусть видит правду. Пусть видит мою область такою, какова она есть! Угостил царедворцев как следует и отпустил в Тегеран. Все пришло в смущение вокруг Керима. Даже ближайшие советники, которых он за правдивость только и держал, и те всполошились: - Керим! С ума ты сошел? Говори правду тем, кто ниже тебя. Это безопасно. Но шах! К шаху надо иметь почтение. Керим только крикнул: - Пошли, в таком случае, вон! И разослал по всем селениям гонцов: - Не сметь ни чинить, ни поправлять дорог, ни делать новых! Пусть все как есть, так и остается. Потому что шах едет. Навстречу ему всем выходить, - но всякий пусть надевает свое. А у соседей занимать нечего! Это ложь, и аллаху противно. Точно так же, чтоб те, кто не был в Мекке, зеленой шалью головы не закутывали. А кто закутает, - тот потеряет вместе с шалью голову! И стал Керим спокойно ждать шаха. Шах приехал мрачный, не в духе: - У тебя, Керим, народ не богомольный! За всю дорогу я только две зеленых чалмы и видел. Керим отдал поклонов сколько нужно и ответил: - Народ как везде. Богомолен одинаково. Только у меня зеленые чалмы для твоей встречи надели те, кто взаправду был в Мекке! Шах нахмурился и сказал: - Конечно, куда же твоему народу в Мекку ходить? Они и одеты не так, как в других областях. Бедно. Словно нищие. На один хороший халат десять драных. Кроме дыр ничего не видел! Керим опять отдал поклонов сколько надо и ответил: - Народ как везде. И дыр сколько везде. Только у меня в области всякий в своем халате ходит. У кого какой есть! А у соседей за деньги доставать, чтоб твой глаз обманывать, я не велел! - Да и дороги у тебя дрянь! - сказал шах. - Это, если по совести говорить, дорога еще была ничего! Подожди, что еще впереди будет! - ответил Керим. На следующий день поехал шах на охоту. Керим, как подобает, сейчас же за ним. Чтобы морда лошади приходилась у седла шаха. - Да! Тут не поскачешь! - сказал шах. - Ужели всегда жители твоей области по таким дорогам ездят? - Всегда! - ответил Керим. Они доехали до пропасти. - А где же мост? - спросил шах. - Какой мост? - спросил Керим. - Над всякой пропастью есть мост! - с удивлением ответил шах. - Пропасти у нас есть, а мостов нет, - ответил Керим. - Чем могу, тем и служу! - Как же мне на ту сторону переехать? - спросил шах. - Поедем в объезд. Вниз спустимся, а потом наверх поднимемся. К вечеру на той стороне будем! - Как? - воскликнул шах. - Да что же у вас люди-то вдвое дольше живут, что ли, - если они могут по целому дню тратить, чтоб на ту сторону переехать? - Истратишь и два дня, когда моста нет! - ответил Керим. - Так и ездят. Шах повернул коня. - Хочу взобраться на ту скалу. Думаю, что там есть туры. - Туры там должны быть, - ответил Керим, - слезай с коня, поползем. - А тропинка? - Какие же тропинки на неприступных скалах? - На каждую неприступную скалу есть тропинка! - с убеждением сказал шах. - Как же тогда на свете есть неприступные скалы? - спросил Керим. Шах приказал ехать домой, к Кериму. Шах был так разгневан, что даже обедать не стал. Он сел в самой большой комнате, окруженный царедворцами, и приказал Кериму предстать пред очи, мечущие молнии. - Понимаю я теперь, Керим, - сказал шах, - почему никто почти из твоей области не был в Мекке, а вместо халатов носят одни дыры! До набожности ли тут, когда на плечи надеть нечего! Да и откуда быть, когда в твоей области ни прохода, ни проезда. Ни к соседям проехать что не надо продать, ни к соседям пройти что нужно купить, - ничего! Поневоле обносишься, поневоле ничего в кармане не будет! Грех мой перед аллахом, что вверил область такому ленивцу, как ты! Так-то ты мое доверие оправдываешь? Нерадивец, лентяй, обманщик! Твоя область в моем государстве, что пятно на шелковом халате. Весь халат хорош, - только на спине пятно, - и весь халат хоть брось! Как ты мне смел всю страну испортить? Отвечай сейчас же! Да только правду! Керим отбил столько поклонов, сколько требуется, и спокойно ответил: - Ни солнцу не говорят: свети! Ни облакам, - плывите! Солнце само по себе светит, и облака без приказа плывут. Так и мне не надо приказывать: "Говори правду!" Я только и говорю, что правду. Я не говорю тебе, шах: "Будь справедлив!" На то ты и шах. Я говорю тебе только: "Выслушай, чтоб знать!" На то ты - человек. Изо всех имен, которое можешь мне дать, одно не подходит ко мне, и ты мне его дал: "Обманщик!" Я потому и гнев твой навлек, что я не как другой, - не обманщик. Слушай, шах! Час правды настал! В благородной страсти "с охоте ты объездил все области твоей земли. Знай же, что нигде нет таких дорог, чтоб шестерым в ряд ехать можно. Потому что такие дороги никому и не нужны. Нигде над пропастями нет мостов, а неприступные скалы везде неприступны. - Как нигде нет? Когда я видел везде своими глазами! Везде, кроме твоей области! - выкликнул шах. - Эти дороги, мосты, тропинки делались, шах, только для тебя. Чтоб ты увидел и подумал: "Вот как хорошо в этой области!" Чтоб получить от тебя награду. А я, шах, тебя обманывать не захотел и булыжник в голубой цвет красить, чтоб выдать за бирюзу, не пожелал. Вот, шах, моя область, какова она есть! Таковы же и все твои области! Только там к твоему приезду, чтоб обмануть тебя, нарочно дороги строят. А я не хотел. Правда выше всего! И Керим вновь отдал столько поклонов, сколько надо. Шах глубоко задумался. - Да! Вот оно что! - промолвил шах. - Это дело надо сообразить. Ступай, Керим. А я подумаю. На завтра я объявлю тебе свою волю. Ног под собой не чувствовал Керим от радости, когда шел: - Самому шаху правду сказал! И во сне себя в ту ночь не иначе, как в золотом халате, видел. - Не иначе мне, как золотой халат, за такую заслугу дадут! Смущало Керима немного: - Что теперь бедняги, правители других областей, делать будут? Керим был хоть и правдивый, но добрый человек. Кроме правды, и людей любил. Но Керим успокоился: - Что ж? Я не виноват. Зачем они врали?! ПРИЗРАКИ ПУСТЫНИ (Андижанская легенда) (Фабула этой легенды сообщена мне художником Н. Ольшанским, который только что вернулся из Средней Азии. Он слышал и записал эту легенду в Андижане. - Примечание В.М. Дорошевича.) Давно, давно, в незапамятные времена жил в Андижане богатый и славный купец Макам-бей-мирза-Сарафеджин. Был он так же богат деньгами, как днями прожитой жизни. Если бы вы встретили в пустыне пять верблюдов, - вы могли бы, указав на пятого, сказать: - Это верблюд Макам-бея-мирзы-Сарафеджина. И никогда бы не ошиблись. Везде кругом ходили его караваны, развозя товары и возвращаясь к Макам-бею с золотом. В конце концов стал беден Макам-бей только одним: часами, которые оставалось ему жить. Лежит Макам, одинокий и бездетный, в своем доме. Лежит и не спит. Не спит и думает. Ветер вдруг уныло, уныло провоет и замолкнет. Дерево около дома проснется среди ночи, задрожит все и зашумит листьями. Ворон каркнет. Стена хрустнет. И чувствует Макам, что это ангел смерти, посланный аллахом по его душу, кругами ходит около дома. Все меньше и меньше становятся круги. Ближе и ближе. Страшно Макаму. Послал Макам за муллой и сказал: - Ты знаешь, что писал пророк, чего хочет аллах. Ты премудрость божия на земле. Я тебе скажу, что я думаю. А ты выслушай и скажи, что думает об этом бог. Мулла ответил: - Говори. - Два светила светят миру: солнце и луна! - сказал Макам. - На солнце смотреть больно, - ослепнешь. На луну все смотрят, все любуются. Так есть и две правды на земле. Одна правда для людей, человеческая, другая - божия. Час мой уже такой, что, хочешь не хочешь, надо на солнце взглянуть. Я богат и стою своего богатства, потому что умен и дела понимаю. Чье ж и богатство, как не мое, раз оно у меня? Это правда человеческая. А по божеской-то правде, какое ж это мое богатство. Что я делаю? Сижу в Андижане! А богатства - все сделали мои слуги. Они жарились в пустыне, их пронизывал ветер, их засыпали раскаленные пески. Они жизнью своею рисковали, составляя богатства. Их и имущество. Я так думаю. И решил я обратиться к тебе. Когда придет ангел смерти и возьмет из этого тела то, что нужно аллаху, и унесет, - возьми все мое имущество и раздели между моими слугами. Ты знаешь, что написал пророк, и чего хотел аллах. Ты премудрость .,божия на земле. Что ты мне на это скажешь? Мулла встал и поклонился: - Солнце светит с неба, а дрянь песчинка валяется на земле. Осветило ее солнце, и горит песчинка, - подумаешь, драгоценный камень. Что такое мулла? Я песчинка, такая же дрянная песчинка, как и миллионы миллионов песчинок, но осветило меня солнце, и я блещу. И люди говорят: драгоценный камень горит на земле! Что я скажу тебе, когда ты говорил с аллахом? И стоит тебе советоваться с муллой, когда ты посоветовался с аллахом? Как аллах тебе велел, так ты мне и сказал. А как ты мне сказал, так я и сделаю. Умирай с миром. Легко стало Макаму. Словно тяжелое бремя свалилось с его старых плеч. Лежит Макам и спокойно слушает. Птица около дома шарахнулась с испуганным криком. В окно словно кто-то заглянул, проходя мимо. В сенях что-то хрустнуло. Идет кто-то. Дверь скрипнула. Поднялся на ковре Макам-бей-мирза-Сарафеджин и приветливо сказал: - Добро пожаловать! Подошел ангел смерти к Макаму, припал с поцелуем к беззубому рту. Юными стали старческие губы Макама, отвечает он на поцелуй, как встарь отвечал на поцелуи. И, целуя, чувствует Макам, как за плечами его крылья растут, растут... Умер Макам, а быть может, только еще жить начал, - кто его знает. Идут Макамовы слуги к мулле и посмеиваются: - Богатства между всеми делить будут! Дожидайся! Разделят! Что ж, они и Даудке колченогому тоже богатства давать будут? Как же? Воспользуются, что дурак, дадут ему тилли (Монета, 3 руб. 80 коп. - Примечание В.М. Дорошевича.): "полакомься". Да и все! Перед мечетью лежали горы товара, лежало насыпанное на ковpe золото, стояли, пофыркивая, верблюды. - Делите сами между собою, - сказал мулла бывшим слугам Макама, - помните только, что на вас смотрит аллах! И слуги с опаской приступили к дележу между собою богатств. А к Даудке колченогому мулла обратился отдельно: - А тебе, Даудка, чтоб тебя никто не обидел, - вот твоя часть! И мулла указал Даудке на восемь верблюдов. Жирных, откормленных, крутогорбых, здоровенных. Обрадовался Даудка, погнал верблюдов гуськом на базар и стал, ожидая, не наймет ли кто товары куда везти. Самые лучшие на базаре верблюды - Даудкины. Пришел на базар бухарский купец, сразу на них воззрился. Подошел, ходит кругом, ладонями об халат бьет: - Ах, какие верблюды! Вот это верблюды! Чьи такие? Кто хозяин? Даудка колченогий выступил вперед: - Мои теперь. - Не возьмешь ли у меня товар в Гуль отвезти на своих верблюдах? - Отчего ж не взять? Купец с опаской поглядывает на верблюдов: - А много ли хочешь? Даудка подумал, подумал: - Два тилли! Засмеялся бухарский купец. До Гуля 8 дней пути. Совестно стало купцу, - кругом все смеются. - Вот что, милый ты мой! Ты, я вижу, человек простой. Я заплачу тебе не два, а шестьдесят тилли. Иди брать мой товар. Обрадовался Даудка, подтянул пояс потуже, зыкнул, крикнул, погнал верблюдов рысью к купцу товар брать. Нагрузили верблюдов, как только можно было, шелками, шалями, коврами, кошмами самыми дорогими, - и караван отправился в путь: Даудка, сын купца и приказчик. Идут они по степи. Солнце жжет. Верблюды колокольцами позвякивают: - Звяк... звяк... Рядом по горячему песку ковыляет колченогий Даудка, в песке по колено вязнет, думает: - Везу я в Гуль чужой товар, - вот бы мне свой везти! А верблюды колокольцами позвякивают: - Так... так... А солнце жжет, жжет еще сильнее. - Буду я всю жизнь свою вот так-то на солнце жариться, пока совсем не испекусь! Чужие товары возить, - думает Даудка. А верблюды колокольцами, словно посмеиваются: - Вот... вот... А солнце жжет. А солнце жжет! Падает от жажды Даудка. В глазах мутится. - Словно около реки всю жизнь стоять! - думает Даудка. - С раскрытым ртом, от жажды дохнуть! Мимо сколько воды течет. А тебе в рот когда-когда капелька брызнет. И мерещится Даудке. Отвез он свой товар в Гуль, продал, нового накупил, такого же вот Даудку на базаре нанял. Жарься тот Даудка, вези товар! А он будет себе сидеть, как Макам-бей-мирза-Сарафеджин сидел, - да ждать, когда деньги ему привезут. - Только, - усмехается про себя колченогий Даудка, - я-то уж шестидесяти тилли Даудке не дам, ежели два просит! Пусть за два и везет, если он такой дурак! Остановились на третий ночлег. Стреножили верблюдов, развели костер, поели и легли спать. Притворяется Даудка, будто спит. Не спит Даудка. Третья ночь его лихорадка бьет. Когда купеческий сын и приказчик заснули, поднялся Даудка колченогий и вынул из-за пояса острый, отточенный, кривой нож. Как кошка, неслышно шагая, подкрался Даудка к купеческому сыну. Купеческий сын спал, храпел разметавшись, откинув голову, раскинув руки. Наклонился Даудка. Горло перед ним. Дрожит Даудка, зубы стучат. А купеческий сын ему прямо в лицо дышит, храпит, носом свистит. Резнул Даудка по обнаженному горлу. Только кровь булькнула, и горячие капли обожгли Даудке лицо. Только глаза открыл купеческий сын и руками и ногами дернул. И тихо все. Подкрался Даудка, сгорбившись, к приказчику. Тот спал на боку. Высмотрел Даудка в горле местечко, где жила бьется, словно мышонок там. Наставил против этого места нож острием и изо всей силы ударил. Замычал приказчик, ногами, руками быстро, быстро перебирать стал, задрожал всем телом и на песке длинный, длинный вытянулся. Стреноженные верблюды жевали, спокойно смотрели на то, что происходило, и только, когда в воздухе запахло свежею кровью, - фыркнули и запрыгали прочь. Поднялся весь в крови Даудка. Горячая кровь жжет похолодевшее тело. Тихо все. Даудка упал на колени и коснулся лбом земли: - Слава аллаху! Пришел Даудка со своим караваном в Гуль на базар, - на славный базар, который бывает раз в год. Все покупатели побежали к новому купцу. Ни у кого нет таких товаров. Новый купец, должно быть, для того, чтобы покупателей приворожить, берет дешевле всех. Опомниться не успел, - как расторговался Даудка. Мешок с золотом насилу поднимешь, - тяжело таскать. Бросился гулять Даудка. Во всех местах, мимо которых раньше только проезжал, побывал. В чайхане певцов слушал и сказочников, над прибаутками хохотал. Смотрел, как бахчи танцуют, изгибаясь так, что затылком пола касаются. С одним большеглазым, румяным, красиво накрашенным бахчи рядом сидел, всех угощал, бахчи обнимал. Гашиш курил, на ковре валялся, сны такие видел, что вспомнить сладко. - Ах, хорошо нам, богатым людям! Смерть ждать не надо: покурим - на земле рай можем видеть! Сном, угаром шли дни Даудки. Проспался Даудка, очнулся: - Хорошо-то все это хорошо! Но надо отсюда бежать! Хватятся, узнают, откроют! Пошел Даудка на базар, купил себе самого лучшего коня, зашил золото в пояс. Шарахнулся даже конь, когда Даудку подсадили и Даудка в седле с такою тяжестью сел. Сел и поскакал, а верблюдов на базаре бросил: - Пусть теперь меня ищут! Мчится Даудка по степи из Гуля. Весело ему, играет у него душа. От радости выпрыгнуть хочет. Свищет ветер в ушах. Впереди гладь и даль. Богат и свободен. Лети куда хочешь. Живи, где захочешь. Мчится Даудка, любуясь скоком лихого коня. Вдруг слышит сзади по степи топот. Тронул Даудка поводом коня. К узорной луке наклонился. А топот все ближе и ближе. Захолонуло у Даудки сердце: - Погоня? Оглянулся Даудка: гуськом бегут, гонятся за ним по степи его восемь жирных, здоровых верблюдов. Летят. Распластались по земле, шагают огромными шагами, едва касаются копытами песку. Вытянули шеи. Языки высунули. - А! Будьте вы прокляты! Очень вы мне нужны! - выругался Даудка и хлестнул плетью коня. Словно с ума сошел конь. Ринулся. Не скачет - летит, а топот сзади не смолкает, не смолкает. Оглянулся Даудка. Что это за верблюды? Поджарые, ребра на боках выдались, горбы как пустые мешки на спинах болтаются. Шерсть вылезла, клочьями по ветру летит. Тонкие, костлявые шеи вытянуты. Глаза вылезли, на губах пена, из раздутых ноздрей кровь капает. - Скоро, скоро сдохнете, проклятые! - со злобой думает Даудка. И принялся стегать коня плетью. Бока ходят у коня. Дыханье со свистом вырывается из ноздрей. Кожа вся дрожит на коне. А Даудка, пригнувшись к луке, хлещет, хлещет его плетью. А топот позади все не умолкает, не умолкает. Чувствует Даудка, как худеет, словно тает, под ним конь. Плеть уж хлещет не по крутым бокам, а по выдавшимся ребрам. Шея стала тонкой, как у тех верблюдов. Озверел Даудка. Правою рукой бьет плетью. Левой вцепился в гриву, дернул, чтоб сделать больнее: - Скорее, скорее! Клок гривы остался в руке у Даудки. В другом месте схватил за гриву Даудка. Снова клок гривы без труда отделился, остался в руке. Обезумел Даудка. Наклонился, приник к шее, зубами схватился. Кусок кожи остался в зубах. А топот за спиной все ближе и ближе. - Не сдохли, проклятые! Оглянулся Даудка и зашатался на седле. Верблюдов уже нет. Ни кожи, ни шерсти. Одни кости. Бегут вереницей, распластавшись по земле, скелеты верблюдов. Бегут, летят, нагоняют. Завыл Даудка. Бьет коня ногами, кулаками. Чувствует, как сам худеет. Видит, какими костлявыми становятся его кулаки. Кости, обтянутые кожей. Вьет он коня, бьет. - Тяжело тебе? Тяжело? Даудка резанул по поясу ножом. Посыпалось со звоном золото. Легче коню. Быстрее мчится конь. А топот все не умолкает, не умолкает. Оглянулся Даудка. Ниточкой тянется по песку сыплющееся золото, и по этой дорожке мчатся, летят, распластавшись над землею, скелеты верблюдов. В ужасе отвернулся Даудка от страшного зрелища, в ужасе наклонился над шеей коня. Перед ним белые позвонки. Ноги его сжимают белые круглые ребра. Хлещет Даудка плетью по костям, - взглянул на руку: кости. Он схватился за грудь, - кости. Схватился за голову, - кости. Летит по степи скелет коня. Скелет человека бьет его плетью. Скелет обвязан только поясом, из пояса золотой дорожкой сыплется золото. И по этой дорс жке, распластавшись над землей, мчатся скелеты верблюдов. И хруст костер слышится в испуганном свисте ветра. Путник! В тот час, когда ты томишься от жажды, и воздух дрожит от зноя, - если ты услышишь в степи стук костей и в мареве увидишь бегущие скелеты верблюдов, - знай: - Смерть! Смерть! Смерть мчится на тебя! Спрыгивай с твоего коня, падай на горячую землю, вспоминай свои грехи. Это Даудка колченогий и его верблюды мчатся по сожженной степи. Это смерть! Смерть! Смерть мчится на тебя. ПАРИИ (Индийская легенда) Тихо в эфире звеня, мчались миры за мирами. Слушая гармонию вселенной, Брама воскликнул: - Как прекрасен мой мир. Как прекрасен! И с любовью остановился его взгляд на земле. - Моя земля! Цветы благоухали, птицы пели, звенели ручьи и шумели леса. Аромат цветов, блеск звезд, сияние молодых зарниц и щебет птиц, - все сливалось в гимн небу и неслось к Браме. И, внимая этому гимну, Брама воскликнул: - Хочу гостей на пир! На мой пир! И сорвал Брама цветы, и кинул их в зеркальную гладь океана, и наклонился он над океаном и воскликнул: - Из вод, освещенных блеском глаз моих! Из вод, отразивших лицо мое, лицо бога! Из прекрасных благоухающих цветов! Явитесь созданья, подобные мне! На счастье, на наслажденья явитесь. На счастье, о котором может грезить только моя бессмертная мысль! Явитесь! Я вас зову! И из цветов расцвели люди. Существа прекрасные и совершенные. Все люди были парсами, все благородны. - Наслаждайтесь! - воскликнул Брама. - Весь мир отдаю вам! Все вам принадлежит! Все для вас! И Брама одарил людей. Он дал им зрение, дал обоняние, дал вкус, дал осязание, дал слух, - чтоб и кудрявые рощи, и цветы, и плоды, и пение птиц, и сами люди доставляли наслаждение друг другу. Бананы, пальмы, хлебные деревья несли им свои плоды. Гремучие ручьи приносили кристальную воду. - Пируйте! Когда же люди уставали от пира, солнце закатывалось, чтобы не мешать их покою. И чтобы человек мог любоваться своею прекрасною подругой, на небе загорались звезды и нежно освещали землю. Люди были счастливы, и Брама был счастлив в небесах их счастьем. Он лежал на розовых облаках, слушал гармонию вселенной и предавался покою. Как вдруг чудную гармонию прервали странные, неприятные звуки. Грозные, зловещие. Как шум приближающегося прилива, который шелестит морскими камешками. Звуки неслись с земли. - Что это? - поднялся Брама. - Звуки раздражения? Гнева? - Хуже! - ответил черный Шиву. - Негодованье? Возмущенье? - Хуже! - ответил черный Шиву. - Непокорство? - загремел Брама.