е я. Но чтоб правильно рассудить нас, надо прежде всего определить: что такое бездельник? Что такое безделье? Вопросы, которыми еще никто не занимался. И чтоб разрешить его, надо, по моему скромному мнению, созвать совещание. Это совещание выделит из себя два совещания. Одно для рассмотрения вопроса по древним и ученым книгам, что считалось бездельем в прежнее время. Другое объедет страну и беседами с мудрейшими и почтеннейшими людьми постарается определить, что может считаться бездельем в наше время. Ибо то, что считалось делом в одно время, считается часто бездельем в другое. Оба эти совещания выделят из себя, в свою очередь, третье, которое объедет все известные нам страны и узнает, что считается истинным бездельем у них. Всегда полезно, для сравнения, узнать, что думают по какому-либо поводу и в соседних странах. И вот, изучивши вопрос о безделье основательно и всесторонне, совещания, наконец, смогут точно определить: что же именно должно считать бездельем? Каким условиям должен удовлетворять настоящий бездельник? Тогда новое совещание, разделившись на такое число совещаний, какое потребно, приступит к опросу всего населения, по всем городам и деревням, где имеются лица, удовлетворяющие всем требованиям, которые можно предъявить к настоящему бездельнику. Когда все бездельники будут собраны, совещание приступит к их проверке. Отберет тех из бездельников, которые выдаются среди других своими качествами. Лучших бездельников! И приступит к сравнению их с нами. Кто из нас, в какой мере удовлетворяет достоинствам, проявленным действительными, отборными, лучшими бездельниками всей страны, олицетворяющими истинное безделье, признанное всей вселенной? Только тогда, полагаю, можно будет решить... Гарун-аль-Рашид, который во время этой речи обнаружил на седле все признаки нетерпения, прервал говорившего: - Только тогда... Но когда же будет это "тогда"? - Я думаю, что все совещания окончат свои труды не позднее, чем через семьдесят лет, - да продлит аллах твои дни, повелитель! - с глубоким поклоном отвечал Абу-Мустафа. - Но тогда на свете не будет ни вас, ни меня! Я улыбался, несомнено, тебе. Дать ему пятьдесят палок по пяткам! Именно ему. Величайший бездельник тот, кто выдумал совещание! - сказал Гарун-аль-Рашид. Тронул поводом своего коня и ускакал. А верный визирь его Джиабекир остался исполнить приказание халифа. Вот что случилось в Багдаде, - закончим благочестиво наш рассказ. Во имя аллаха, единого, великого и милосердного. НЕ ТЕ ПЯТКИ (Восточная сказка) Мудрый Джиаффар, заботливый правитель города, заметил, что по улицам и базарам Каира бродят, пошатываясь, люди/ с бледными, словно восковыми, лицами, крупными каплями пота на лбу и мутными глазами. Презренные курильщики, опиума. Их было много, очень много. Это обеспокоило заботливого правителя города. И он созвал к себе на совещание всех наиболее почитаемых, знатнейших и богатейших людей Каира. Угостив их сладким кофе, рахат-лукумом, финиками, начиненными фисташками, вареньем из лепестков роз, янтарным медом, винными ягодами, изюмом, миндалем и орехами в сахаре, он встал, поклонился и сказал: - Святой муфтий, чтимые муллы, уважаемый кади, почтенные шейхи и вы все, кого знатность, власть или богатство поставили выше людей! Только один аллах в своей премудрости знает, на что существует это безумие. Но весь Каир курит опиум. Люди похожи на воду, и недовольство - на тот туман, который поднимается над водой. Люди недовольны жизнью здесь, на земле, и ищут другой в мечтах, которые навевает на них проклятый сок мака. Я созвал вас, чтобы спросить у вашей мудрости совета: что нам делать в такой беде? Все вежливо молчали. Только один кто-то сказал: - Устроить людям жизнь здесь на свете получше! Но на него посмотрели, как на дурака. Поднялся сам муфтий, поклонился и сказал: - Жители Каира - ленивцы. Среди них много воров. Они плуты, мошенники, обманщики. И если каждый из них не продает родного отца, то только потому, что нет покупателей. Но они благочестивы. А это самое главное. К благочестию их и надо обратиться. Против желаний сильна только мысль. А мысль - это благовонный дым, который исходит от пламенных слов. Горят и пылают слова, от них струятся мысли и фимиамом заволакивают умы слушателей. Позволь мне, заботливый и мудрый правитель города, обратиться к благочестивым жителям Каира с пламенными словами о вреде курения опиума. Заботливый правитель города ответил: - Аллах дал человеку язык, чтобы говорить. Я позволяю обращаться к жителям с какими угодно словами, только бы эти слова не были против полиции. Можно говорить, что угодно, об аллахе, но ничего о полиции. Аллах всемогущ, и сам сумеет наказать виновного. Это его святое дело. Но полиции касаться я не позволю. Во всем остальном язык свободен, как птица. И слова - как птичье пение. В ближайшую пятницу в самой большой мечети Каира муфтий поднялся на возвышение и сказал: - Создания аллаха! Вы курите опиум, потому что это одна из радостей жизни. Бросьте, потому что это только одна из радостей жизни. Что такое жизнь? Что говорит нам о ней пророк, да будет над ним мир и благословение? Не увлекайтесь радостями этой жизни, тленной и скоропреходящей, - потому что там вас ждут радости вечные, которым нет конца и нет перерыва. Не увлекайтесь богатством. Там ждут вас горы алмазов, рубинов, бирюзы. Золотом вытканы там палатки из драгоценных шалей, пухом, нежнее лебяжьего, нашиты подушки, и мягки они, как колени матери. Не увлекайтесь едой и питьем. Там ждет вас еда, которую вы будет есть вечно, не зная пресыщенья. И розами пахнет там свежая ключевая вода. Не увлекайтесь охотой. Дивными птицами, красоты неописанной, словно покрытыми драгоценными камнями, полны там леса. И из каждого куста на вас будет смотреть газель. И вы будете стрелять их золотыми стрелами без промаха, несясь на конях, быстрых и легких, как ветер. Не увлекайтесь женщинами. Там будут служить вам покорные гурии, прекрасные, вечно юные, не знающие старости, не знающие забот, кроме одной: быть вам приятными. Их глаза полны любви, а слова - музыки. Их вздохи наполняют воздух ароматом цветов. Когда они танцуют, они похожи на лилии, качающиеся на своих стеблях. Ваш опиум дает вам это только на мгновение, а там, - там это вечно! И чем лучше говорил святой муфтий про рай, тем больше разгоралось в сердцах слушателей желание узнать этот рай поскорее и увидать его хоть на одно мгновенье. Чем больше проповедовал муфтий, тем сильнее и сильнее распространялось курение опиума в Каире. Скоро не осталось ни одного благочестивого человека, который бы не курил. Если встречался на улице или на базаре человек с цветущим лицом и ясными глазами, - мальчишки схватывали камни: - Вот нечестивец, который никогда не ходит в мечеть! Он не слыхал, как наш святой муфтий описывает рай, и не желает повидать этот рай хоть на мгновенье. Все это встревожило заботливого правителя города Джиаффара. Он созвал к себе знатнейших и благороднейших жителей города на совещание, угостил их кофе и сластями, как требовало его и их достоинство, поклонился и сказал: - Благочестие благочестием, но внушать людям хорошие мысли при помощи слов мне кажется противным природе. Человек принимает и извергает принятую пищу с разных концов своего тела. То же должно быть и с пищей духовной. Голова - это желудок, где перевариваются мысли, а изо рта они вылетают в виде слов. Раз с этого конца тела мысли выходят, - значит, входить они должны с другого конца. Из этого я заключаю, что хорошие мысли должно внушать палками по пяткам. Это дело уже не муфтия, а заптиев. Так я понимаю свои обязанности. Все вежливо молчали. Присутствовавший на собрании мудрый и святой дервиш перестал есть сладости и сказал: - Ты прав. Но нужно бить палками надлежащие пятки! - Я и буду колотить те пятки, которые следует! - сказал Джиаффар. В тот же день глашатаи на всех базарах и перекрестках улиц Каира с барабанным боем во все горло прокричали приказ заботливого правителя города: - Объявляется всем добрым и благочестивым жителям Каира, - да хранит аллах этот город тысячи тысячелетий, - что отныне воспрещается всем, мужчинам, женщинам и евнухам, юношам, взрослым, старикам, знатным, рабам, богачам и нищим, курить опиум, - так как куренье опиума не только вредно для здоровья, но неприятно начальству. Всякий, кто будет уличен в курении опиума, тут же, на месте, немедленно, без всяких разговоров, получит столько палок по пяткам, сколько он может вытерпеть. И даже несколько больше. О чем правителем города Джиаффаром, - да пошлет ему аллах столько счастья, сколько послал мудрости, - дан надлежащий приказ всем заптиям. Имеющие пятки пусть подумают! Джиаффар собрал к себе заптиев и сказал им: - Отныне, как только увидите человека с бледным лицом, в поту и с мутными глазам, бейте его по пяткам, как в бубен. Безо всякого милосердия. Идите, и да поможет вам в этом аллах. Заптии весело посмотрели на заботливого правителя города. Полиция всегда рада исполнить волю начальства. И сказали: - Пошли аллах жителям побольше пяток, а у заптиев рук хватит. Целые дни и даже ночи Джиаффар, сидя у себя в доме, слышал вопли тех, кому вбивали в пятки хорошие мысли, и радовался: - Искореняют! Заптии, как он заметил, стали одеваться лучше, губы и щеки у них лоснились от бараньего жира, - видимо, каждый день ели молодого барашка, - и многие даже завели себе кольца с бирюзой. Но курение опиума не уменьшалось. Кофейни были полны людьми, которые душевными глазами видели рай, но телесными смотрели мутно и не видели ничего. - Те ли пятки вы бьете? - спросил заботливый правитель города у начальника заптиев, помня слова мудрого и святого дервиша. - Господин! - отвечал тот, целуя землю у его ног. - Мы поступаем по твоему мудрому приказу: как только увидим человека в поту, с бледным лицом и с мутными глазами, безо всякого милосердия бьем его по пяткам. Джиаффар приказал послать осла за мудрым и святым дервишем. Мудрый и святой дервиш приехал с великой честью. Джиаффар встретил его босиком, полому что голова мудреца - это дом аллаха, и к жилищу аллаха надо приближаться босым. Поклонился дервишу до земли и рассказал свое горе. - Спроси совета у твоей мудрости и сообщи его моей простоте. Дервиш пришел в дом заботливого правителя города, сел на почетное место и сказал: - Моя мудрость сейчас молчит, потому что говорит желудок. Мудрость умна и знает, что желудка не перекричишь. У него такой громкий голос, что, когда он кричит, все мысли улетают из головы, как испуганные птицы из куста. Я пробовал его укрощать, но с этим бунтовщиком можно справиться, только исполнив все его требования. Этот бунтовщик меньше всякого другого слушает доводы рассудка. По дороге к тебе я встретил ягненка, но с таким курдючком, какой приятно было бы видеть и у взрослого барана. В желудке у меня явилась мысль: "Хорошо бы посмотреть его зажаренным". Но рассудок ответил: "Мы едем к заботливому Джиаффару, и там нас ждет ягненок, чиненый орехами". Желудок замолчал, пока мы не встретили курицы, курицы такой жирной, что от лени она едва ходила. - "Хорошо бы начинить эту курицу фисташками! " - подумал желудок, но разум ответил ему: "Заботливый Джиаффар, наверное, это уже сделал". При виде гранатового дерева желудок стал кричать: "Куда мы едем и чего ищем, когда счастье около нас? В жару какое общество может быть приятнее общества спелой гранаты в тени дерева?" Разум отвечал разумно: "У заботливого Джиаффара нас ждут не только спелые гранаты, но и апельсинные корки, вареные в меду, и все сорта шербета, какие только может придумать заботливый человек". Так ехал я и всю дорогу думал о кебабах, пловах, почках, жареных на вертеле курах с шафраном, и успокаивал желудок тем, что все это, наверное, найдем мы у тебя. И в изобилии. Теперь же, когда я не вижу ничего, кроме тебя, мой желудок кричит так громко, что моя мудрость молчит из боязни не быть услышанной даже мною. Джиаффар удивился: - Неужели мудрые и святые думают о таких вещах, как кебабы и пловы? Дервиш рассмеялся: - А неужели ты думаешь, что вкусные вещи созданы для дураков? Святые должны жить в свое удовольствие, чтоб всякому захотелось стать святым. А если святые будут жить плохо, а хорошо только грешники, - всякий человек предпочтет быть грешником. Если святые будут умирать с голода, - только дурак захочет быть святым. И тогда вся земля наполнится грешниками, а рай пророка - одними дураками. Услыхав такие мудрые и справедливые слова, заботливый Джиаффар поспешил приготовить для дервиша угощение, которое отвечало бы его мудрости и было бы достойно его святости. Мудрый и святой дервиш поел всего с величайшим вниманием и сказал: - Теперь займемся делами. Горе твое в том, что ты бьешь не по тем пяткам. И заснул, как делает каждый мудрый человек после хорошего обеда. Три дня думал заботливый Джиаффар: - Что же могли значить мудрые слова святого человека? И наконец, радостно воскликнул: - Нашел настоящие пятки! Он призвал к себе всех заптиев города и сказал: - Друзья мои! Вы жалуетесь, что пятки жителей победили руки полицейских. Но это случилось потому, что мы били не по тем пяткам. Желая уничтожить деревья, мы обрывали листья, а надо выкопать корни. Отныне бейте без всякого милосердия не только тех, кто курит, но и кто продает опиум. Всех содержателей кофеен, харчевен и бань. Не жалейте палок, аллах создал целые леса из бамбука. Заптии весело посмотрели на заботливого правителя города. Полиция всегда рада приказаниям начальства. И сказали: - Господин! Мы жалеем только об одном. Что у жителей всего по две пятки. Если бы было по четыре, мы вдвое сильнее могли бы доказать тебе свое усердие! Через неделю Джиаффар с радостным изумлением увидел, что заптии оделись совсем хорошо, все ездили на ослах, и никто не ходил пешком, - даже самые бедные, женатые всего на одной жене, переженились на четырех. А курение опиума все не уменьшалось. Заботливый Джиаффар впал в сомнение: - Неужели ошибается мудрый и святой человек? И сам поехал к дервишу. Дервиш встретил его с поклонами и сказал: - Твое посещение - великая честь. Я плачу за нее обедом. Всякий раз, когда ты приезжаешь ко мне, вместо того, чтобы позвать меня к себе, - мне кажется, что у меня отнимают превосходный обед. Джиаффар понял и подал святому и мудрому блюдо с серебряными монетами. - Рыба, - сказал он, - это только рыба. Из нее не сделаешь баклажанов. Баклажаны только баклажаны. Барашек только барашек. А деньги - это и рыба, и баклажаны, и барашек. Из денег можно сделать все. Не смогут ли эти монеты заменить тебе обед? Мудрый и святой дервиш посмотрел на блюдо с серебряными монетами, погладил бороду и сказал: - Блюдо серебряных монет похоже на плов, которого можно съесть сколько угодно. Но заботливый хозяин прибавляет в плов шафрану! Джиаффар понял и посыпал серебряные монеты сверху золотыми. Тогда дервиш взял блюдо, с почестями ввел заботливого правителя города к себе в дом, внимательно выслушал его и сказал: - Скажу тебе, Джиаффар! Твое горе в одном: ты бьешь не те пятки! И курение опиума в Каире не прекратится до тех пор, пока ты не отколотишь надлежащих пяток! - Но какие же это пятки? Мудрый и святой дервиш улыбнулся: - Ты только что взрыхлил почву и посеял семена, а ждешь, чтобы сразу выросли деревья и принесли тебе плоды. Нет, мой друг, надо приходить почаще и поливать деревья пообильнее. Ты угостил меня хорошим обедом, за который я благодарю тебя еще раз, и принес мне денег, за которые с нетерпением жду случая поблагодарить тебя еще раз. Счастливо оставаться, Джиаффар. Ожидаю твоих приглашений или посещений, как тебе будет угодно. Ты господин, я буду тебе повиноваться. Джиаффар поклонился мудрецу, как надо кланяться святому. Но в душе его бушевала буря. "Может быть, - думал он, - в раю этот святой будет как раз на месте, но на земле он совсем неудобен. Он хочет сделать из меня козу, которая сама приходит в дом, чтобы ее доили! Не бывать же этому!" Он приказал согнать всех жителей Каира и сказал им: - Негодяи! Хоть бы вы посмотрели на моих заптиев! Они борются с куреньем опиума, и смотрите, как невидимо помогает им аллах. Самый неженатый из них стал очень женатым в какую-нибудь неделю. А вы? Вы прокуриваете на опиуме все, что имеете. Скоро ваших жен придется продавать за долги. И вам останется сделаться евнухами, чтобы как-нибудь поддерживать свое жалкое существование. Отныне всех вас будут бить бамбуками по пяткам! Весь город виноват, - весь город и будет наказан. И тут же отдал приказ заптиям: - Бей всех, правого и виноватого! Мудрый и святой дервиш говорит, что есть какие-то пятки, которых мы не можем отыскать. Чтоб не было ошибки, бейте все. Так мы постучимся и в ту дверь, в какую следует. Не ускользнут от нас виновные пятки, и все прекратится. Через неделю были прекрасно одеты не только все заптии, но и их жены. А курение опиума в Каире не прекратилось. Тогда заботливый правитель города пришел в отчаяние, приказал нажарить, напечь, наварить, наготовить на три дня, послал осла за мудрым и святым дервишем, встретил его с блюдом, наполненным одними золотыми монетами, три дня потчевал и угощал и только на четвертый приступил к делу. Рассказал свое горе. Мудрый и святой дервиш покачал головой: - Горе твое, Джиаффар, осталось все то же. Ты бьешь не по тем пяткам, по каким следует. Джиаффар вскочил: - Прости, но на этот раз даже тебе я стану противоречить! Если в Каире есть хоть одна виновная пятка, - она теперь получила столько палок, сколько следует! И даже больше. Дервиш ответил ему спокойно: - Сядь. Стоя человек не делается умнее. Будем рассуждать спокойно. Сначала ты приказал бить по пяткам бледных людей, в поту и с мутными глазами. Так? - Я срывал листья с вредных деревьев. - Заптии колотили по пяткам людей, которые, все в поту от труда, бледные от усталости и с помутившимися от утомления глазами, возвращались с работы домой. Крики этих людей ты и слышал у себя в доме. А с курильщиков опиума они брали бакшиш. Вот почему заптии и стали одеваться лучше. Потом ты приказал колотить по пяткам тех; кто продает опиум, содержателей кофеен, бань, харчевен? - Я хотел добраться до корней. - Заптии начали колотить по пяткам тех содержателей кофеен, харчевен и бань, которые не торговали опиумом. "Торгуй и плати нам бакшиш!" Оттого все начали торговать опиумом, куренье усилилось, и заптии весьма переженились. Тогда ты приказал бить сплошь по всем пяткам? - Когда хотят поймать самую мелкую рыбу, закидывают самую частую сеть. - Заптии начали брать бакшиш со всех. "Плати и кричи, чтоб заботливый правитель города слышал, как мы стараемся!" А не платишь - палками по пяткам. Вот когда нарядились не только заптии, но и жены их. - Что же мне делать? - схватился за голову заботливый правитель города. - Не хватайся за голову. От этого она не становится находчивее. Отдай приказ: если в Каире будут еще курить опиум, бить палками по пяткам заптиев. Джиаффар поднялся в раздумье. - Святость святостью, а закон законом! - сказал он. - Я позволяю говорить что угодно, но только не против полиции. И приказал дать дервишу, несмотря на всю его мудрость и святость, тридцать палок по пяткам. Дервиш вытерпел палки, мудро и справедливо тридцать раз прокричал, что ему больно. Сел на осла, спрятал деньги в сумку, отъехал шагов десять, обернулся и сказал: - Участь всякого человека написана в книге судеб. Твоя участь: всегда бить не те пятки, которые следует. ДОБРО И ЗЛО Зная добро и зло, вы будете, как боги. Слова змия Акбар, многих земель властитель, завоеватель, покоритель, защитник, охранитель и обладатель, - впал в раздумье. Те, кто заглядывали в его глаза, видели, - как смотрят в дом сквозь окна, - что пусто в душе повелителя Акбара, как пусто бывает в душе, опустошенной тоскою. Он отдалил от себя приближенных и сам отдалился от дел. Его верховный визирь, старец, служивший еще его деду, один взял на себя смелость приблизиться, пасть к ногам и говорить, - когда повелитель молчал: - Повелитель! Тоскует по тебе твоя страна, как жена тоскует в разлуке по муже. Страшен твой гнев. Но еще страшнее, когда ни гнева, ни радости - ничего в твоей душе не пробуждает твоя страна. Взгляни на нее и милостию или гневом, - но вспомни о ней. Казни, но подумай! Акбар посмотрел на старика и сказал: - Мой визирь! Однажды, на охоте, в горах, я приблизился к пещере, в которой, - сказали мне, - жил святой отшельник. Остановившись у входа, я сказал громким голосом: "Акбар! Этим именем позовет меня на свой суд тот, кто дал мне власть над многими землями. Так зовут меня люди, одни с ненавистью, другие с почтением, все со страхом. Если это имя знакомо тебе, - выйди мне навстречу, чтобы я при свете дня мог видеть тебя и насладиться твоей беседой!" - И голос из глубины пещеры ответил мне: "Акбар! Я знаю твое имя и чту того, кто дал тебе власть над людьми, - на радость их или на горе, не мне судить. Но я не выйду навстречу тебе. Иди сам, если смеешь!" - В удивлении я спросил: "Ты болен и недвижим? Но по голосу нельзя этого подумать!" - Он отвечал: "Увы мне! Я еще здоров. Могу двигаться и причинить вред!" - Тогда я сам вошел к нему в пещеру и, освоившись с темнотой, увидел человека во цвете лет и, кажется, сил, но лежавшего недвижимо, словно расслабленного болезнью. - "Что за причина того, что ты отказался выйти ко мне навстречу, хотя я не только повелитель, но и твой гость? И какая смелость нужна была с моей стороны, чтобы войти к тебе?" - Он отвечал: "Акбар!" Он говорил со мной учтиво, но спокойно, потому что мудрость не боится. - "Акбар! Тому, кто дал жизнь всему живущему, я дал клятву: никого не убивать. И с этих пор я лежу неподвижно. Я не смею сделать шага, чтобы не раздавить муравья, ползущего по земле. Я неподвижен, потому что боюсь совершить убийство. Пусть ходит тот, кто смеет!" Визирь! Я похож теперь на этого человека. Я боюсь сделать шаг, чтоб не совершить греха или преступления. Я не знаю, что такое добро и зло. Я похож на человека, вышедшего сеять, кошница которого полна зерен неведомых ему растений. Я разбрасываю полными пригоршнями зерна и не знаю, что из них вырастет. Полезные и сладкие травы, или травы, полные яда. Визирь! Что добро? Что зло? И как надо жить? Визирь развел руками и сказал: - Повелитель! Я пишу законы, - но что такое добро и что такое зло, я до сих пор не думал, а я стар. Я предписываю, как надо жить другим. Но как надо жить мне самому, - я не знаю. И я не думаю, чтобы кто-нибудь кругом мог ответить на твои вопросы. Они позвали царедворца, и Акбар спросил его: - Что такое добро? Что такое зло? И как надо жить? Царедворец поклонился до земли и сказал: - Повелитель! Добро - это то, что тебе нравится, а зло - то, за что ты гневаешься. И жить каждый должен так, чтобы тебе это нравилось! - Ты счастливый человек! - с грустью улыбнулся Акбар. - Ты все знаешь. Для тебя все ясно и просто. Что тебе нужно для полного счастья? Придворный радостно поклонился и сказал: - По ту сторону озера, против твоего дворца, есть дом, окруженный тенистым садом... Акбар прервал его: - Возьми себе этот дом и прячься в тенистом саду так, чтобы я тебя никогда не видел. Иди! Повелитель и его визирь приказали через глашатаев кликнуть клич по всей стране: - Кто знает, что такое добро и что такое зло, кто может кратко сказать это и научить, как надо жить, - пусть идет к Акбару и говорит, надеясь на богатое вознаграждение. Но знающих набралось так много, что старый визирь добавил им: - Тот же, кто скажет вздор, лишится головы. И тогда осталось только четверо. - Я знаю! - с твердостью сказал один, одетый в рубище. - Я знаю! - сказал другой, весь опутанный тяжелыми железными цепями. - Я знаю! - сказал третий, весь иссохший. - Мне кажется, что я догадываюсь! - сказал четвертый, одетый не в рубище, не иссохший и не обремененный цепями. Они были допущены к Акбару. Акбар встал перед ними, коснулся рукою земли и сказал: - Учителя! Вам - слово, мне - внимание. Я слушаю вас. К нему приблизился первый, одетый в рубище, и, мерцая глазами, как погасшими звездами, спросил: - Брат мой Акбар! Любишь ли ты своих врагов? Акбар удивился и ответил: - Я люблю врагов. Только - мертвыми. На это человек с мерцающими глазами возразил: - Напрасно. Аллах велел любить всех. Надо всех любить, и всех одинаково. Тех, кто делает нам добро, и тех, кто делает нам зло, тех, кто приятен, и тех, кто неприятен, хороших и дурных. Друзей и врагов. Добро - любовь. И все остальное - зло. - Бедные мои друзья! - вздохнул Акбар. - Они должны разделить участь моих врагов! Неужели же для друзей нельзя выдумать ничего получше? - Нет! - отвечал человек с мерцающими глазами. - Это печально! Мне жаль тех, кто хочет сделать мне добро. Я буду к ним неблагодарен, сравняв их с теми, кто делает мне только зло. И мне кажется, что всех одинаково любить, - это значит ко всем относиться безразлично! Что скажешь ты? Человек, обремененный цепями, с трудом поднялся и, задыхаясь, сказал: - Мало любить других. Надо ненавидеть себя. Свое тело. И истязать его, как врага. Ибо тело - это дьявол. И грех - его смрад. Надо ненавидеть свое тело, ибо оно полно желаний. Надо ненавидеть свое тело, потому что оно источник грешных наслаждений. Надо укрощать его. Ибо тело - это дьявол. Акбар всплеснул руками. - Боже! Неужто ж колени матери, - ведь, это тоже тело! - это тоже дьявол? - Дьявол! - ответил человек в цепях. - И губы моей жены, которые шептали мне: "люблю", - дьявол? - Дьявол! - И все наслаждения - дьявол? Цветы, с их ароматом? - Дьявол! - И эти звезды, что радуют глаза? - Глаза - тело. Наслаждение телесное. Дьявол! - Кто ж тогда создал мир? И зачем? Зачем же тот, кто создал мир, рассыпал дьявола по небу, по земле, в воздухе, на коленях матери и на губах женщин? Зачем же столько опасностей для бедного и слабого человека? - Так хочет тот, кто создал! - сказал человек в цепях. - По вашим словам, я должен любить всех и ненавидеть только самого себя. Что скажешь ты? Весь высохший человек улыбнулся с презрением: - Как будто ненавидеть только тело - это все? Как будто грех родится в теле, а не в мыслях? Надо ненавидеть мысль. Ненавидеть и бояться. Бояться и гнать от себя. В мыслях родятся желания. В мыслях родятся сомнения. В мыслях родится грех. Мыслями, как сетями, ловит нас дьявол. Мысль - его смрад. Сколько дерзких вопросов ты задал, Акбар! Сколько их родилось в твоих мыслях! - Какая же мерзость тогда человек! - в отчаянии воскликнул Акбар. - И зачем было его создавать? И к чему ему жить? Зачем существовать этой куче навоза, которая называется телом, и издавать зловоние, которое называется мыслями! Говори ты, четвертый! Если можешь хоть что-нибудь еще найти в человеке гнусного и отвратительного! Тот, кто не был одет в рубище и не казался иссохшим и не носил цепей, поклонился и сказал: - Повелитель! Я с глубоким почтением слушал слова этих учителей. Чтобы знать людей, надо быть богом. Но чтобы знать бога, надо быть сверхбогом. А они говорят, что знают его и все его желания. Я верю в существование бога. Если мы возьмем вот эти слова, разрежем их на буквы, и эти буквы рассыплем по полу, - получится хаос и бессмыслица. Но если я приду и увижу, что отдельные буквы сложены так, что из них выходят слова, я скажу, что это сделало какое-то разумное существо. "Вот почему я верю в бога", - как сказал один древний мудрец. Но я слишком скромен, чтобы судить, каков он, и чего он хочет, и чего не хочет. Представь себе, что к тебе на шлем села муха. Неужели она может представить себе, кто ты, и куда, и зачем ты идешь? Лицо Акбара прояснилось. - Судя по твоим словам, ты кажешься мне человеком скромным и рассудительным. Можешь ли ты кратко сказать нам, что такое добро и что такое зло? - Мне кажется, повелитель, что я догадываюсь, и мне кажется, что догадываюсь верно. - Скажи же нам твою догадку, чтобы мы могли судить. - Мне кажется, что это просто. Все, что причиняет людям страдание, есть зло. Все, что причиняет удовольствие, есть добро. Доставляй удовольствия себе и другим. Не причиняй страданий ни другим, ни себе. В этом вся нравственность и все религии. Акбар задумался и, подумав, сказал: - Не знаю, так ли это. Но чувствую, что все мое тело и вся моя душа мне говорят, что это так. Требуй теперь, согласно условию, всего, что ты хочешь. Я буду рад показать и мою благодарность, и мое всемогущество! - Повелитель! Мне не нужно многого. Верни мне только то мгновение, когда я вошел к тебе, и то время, которое я провел у тебя. Акбар посмотрел на него с удивлением: - Разве время возвращается? Тот улыбнулся. - Ты прав. Все можно вернуть. Потерянное богатство, даже из потерянного здоровья можно вернуть хоть крупицы. Только времени, - одного времени не вернешь ни мгновенья. С каждым мгновеньем мы ближе к смерти. И лови, и наполняй каждое из них, потому что оно не повторится. Ты спрашивал: как надо жить? Пусть каждое мгновение будет радостно для тебя. Постарайся, чтобы оно было удовольствием для других. И если ты при этом никому не причинишь страданья, - считай себя совсем счастливым. Не теряй жизни! Жизнь есть сад. Насаждай его цветами, чтобы в старости было где гулять воспоминаниями. Акбар улыбнулся ему и со светлой улыбкой вышел к своим визирям. - Друзья мои, займемся делами и удовольствиями. Постараемся, чтобы это доставляло радость хоть кому-нибудь и по возможности никому не причинило страданья. СОТВОРЕНИЕ БРАМЫ (Индийская сказка) Это было весною мира, на самой заре человечества. Показался только краешек солнца, и женщина проснулась, как просыпается птица при первом луче. Быстро, ловко, проворно, цепляясь руками и ногами, она спустилась с дерева. Как обезьяна. Она подражала обезьяне и гордилась, что умеет лазить совсем как обезьяна. Женщина умылась у холодной струи, бившей из скалы, и, свежая, радостная, как обрызганный росою ландыш, побежала, срывая по дороге цветы, к большому озеру. Побежала, прыгая, как коза. Она подражала козе и гордилась, что прыгает выше. Женщина умывалась и пила из холодного источника, бившего в скале, потому что в жару это текла: - Радость. Женщина знала два слова: - "Радость" и "беда". Когда ее целовали, она называла: - Радость. Когда били: - Беда. Все, что ей нравилось, было: - Радость. Все, что было неприятно: - Беда. Она умывалась и пила из холодного источника, потому что это была "радость". Но она была любопытна и всюду заглядывала. Человек сказал ей, чтобы она не ходила к большому озеру: - Там я видел огромных ящериц, которые тебя съедят. И тут ходят пить слоны. А они злы, когда хотят пить, - как я, когда хочу есть. И женщине захотелось посмотреть хоть мельком на больших ящериц и огромных слонов. Умирая от страха, она пробралась к озеру. Никого. - Может быть, ящерицы там? Она заглянула в воду. И отскочила. Из воды на нее глядела женщина. Она спряталась в кусте. - Беда! Женщина сейчас выскочит из воды, вцепится ей в волоса или выцарапает глаза. Но женщина не выскакивала из озера. Тогда она снова заглянула в воду. И снова на нее с любопытством смотрела женщина. Тоже с цветами в волосах. И не собиралась вцепиться ей ни в волосы, ни в глаза. - Радость? Она улыбнулась. И женщина ей улыбнулась. Тогда она захотела с ней поговорить. И засыпала ее вопросами. Где она живет? Есть ли у нее человек? Что она ест? Какие у нее с ним радости? И часто ли бывает беда? Женщина шевелила губами. Но ничего не было слышно. Тут было что-то непонятное. Женщина пришла к озеру в другой раз, и в третий, и еще, и еще. И когда бы она ни приходила, женщина в озере ждала ее. Рассматривала ее, улыбалась, смеялась, шевелила губами, когда она говорила. И всегда была убрана теми же цветами. И всегда, целые дни ждала ее. - Она меня любит! - подумала женщина. - Любит. Это слово она знала. И когда решила, что "любит", - стала требовательна. - А по ночам она меня ждет? А вдруг я приду ночью! По росе лунною ночью она пробралась к озеру, заглянула и вскрикнула: - Радость! Женщина была там. Ждала ее. В серебристом сумраке воды она рассмотрела ее радостные глаза, улыбку и сверкающие зубы. Около только что распустился цветок лотоса. Женщина протянула руку, сорвала его и приколола в волосы. И та женщина тоже протянула руку к цветку, сорвала его и тоже приколола к волосам. Цветок был один. А у каждой было по цветку в волосах. Это было непонятнее всего. Женщина отскочила от странного озера. Над озером плыла луна, и в озере плыла луна. Над озером поднимались деревья, и в озере падали деревья. Над озером была она, и в озере... - Неужели?.. Целый рой веселых и радостных мыслей закружился у нее в голове, и она побежала домой, зная, что делать с восходом солнца. Всю эту ночь она тревожно спала, наяву и в полусне выдумывая разные хитрости. И едва показалось солнце, проснулась как птица при первом луче, и, срывая по дороге цветы, побежала к озеру. Она нарвала разноцветных цветов, бросила их на берегу и приколола в волосы только один - белый. И у женщине в озере был в волосах белый цветок. Она приколола красный, - и у женщины озере был красный. Приколола желтый, - и у той явился желтый. Она взяла цветок в рот. И у женщины в озере был пурпурный цветок в белых зубах. Тогда она расхохоталась от радости, от счастья, от восторга. - Это я! Она не могла наглядеться на себя, улыбалась себе, смеялась, убирала волосы цветами и глядела на себя с нежностью, почти со слезами. Потом она побежала к человеку. Он еще спал в тени, среди ветвей, в гнезде, на дереве. Она начала его толкать: - Вставай! Вставай! Бежим! Я покажу тебе новое! Новое! Чего ты не видел! Он проснулся злой. - Чего ты меня разбудила? Мне снилось, что я ем. Она рассмеялась: - Ты неумный! Это слово она знала от него. - Умным он называл все, что говорил он. - Неумным, что говорила она. - Ты неумный! Разве можно быть сытым тем, что ешь во сне! Но он мрачно сказал: - Наесться тяжело. Приятно только есть. - Идем, идем! Я покажу тебе что-то, что лучше всякой еды. Он презрительно усмехнулся: - Что ж может быть лучше еды? Иногда ему казалось, что она лучше даже еды. Но это длилось недолго. И он снова понимал, что еда все-таки лучше всего. Есть хочется чаще. Женщина приставала так неотвязно, что он пошел за нею. - Не беги так! Что нового ты можешь показать мне? Ты? Он пошел, чтоб назвать ее неумной, рассердиться, попугать, быть может, отколотить и посмеяться, как она будет убегать. - Придет! Захочет есть! Ему доставляло удовольствие чувствовать свое превосходство над нею. Они дошли до озера. Она дрожала от нетерпения. - Посмотри скорей в воду! Посмотри! Он заглянул, затрясся, закричал. На него смотрел человек. Он схватил огромный камень и бросил, чтоб размозжить ему голову. Подождал несколько мгновений и снова осторожно заглянул. - Что сделал? Человек смотрел на него. Такой же безобразный и страшный. Был жив и, значит, страшен. А женщина хохотала, сидя на траве, и всплескивала руками. - Ты позвала другого человека, чтоб меня убить? Он сломал молодое деревце и кинулся на нее. Она в ужасе закричала: - Остановись! Остановись! Ведь, это ты же! Не убивай! Смотри! Я буду глядеть в воду, и там буду я! Я уж давно потихоньку гляжу каждый день. Я не боюсь, чего же боишься ты? Неумный! Неумный! Пойди сюда! Вот смотри. Видишь - я? Я? Я? Теперь видишь, что это я? А вот и ты! Смотри, ты! Ну, подними палку! Видишь, ты поднимаешь палку и там? Опусти! Видишь, ты опускаешь и там! Смотри, я тебя обнимаю. Видишь? За что же ты хотел меня убивать? Он оттолкнул ее и долго, лежа, опершись о берег обеими руками, рассматривал себя, низко наклонившись над водой. - Как я красив! Наглядевшись, он поднялся в страхе. - Это - чудо! Все, что он понимал, он считал: - Дрянью. Ничего не стоит. Все, чего не понимал, называл: - Чудом. - Это чудо. Я давно замечал, что все кругом полно чудес, которых я не понимаю. И он задумался. Женщина хотела к нему приласкаться. - Радость новое? Он оттолкнул ее. - Я думаю. Когда ему хотелось целоваться, он находил ее красивой и целовал. Когда больше не хотелось целоваться, он говорил: - Я думаю. - Но что ж это? - спросила она. - Ты умный. Что это? - Это... Он выдумал новое слово: - Это отражение! Как будто это что-нибудь объясняло. Он отогнал ее: - Оставь меня. Я думаю. Он думал с ужасом, с трепетом. "Кто же создал меня, такого красивого? Я создал из камня топор. Он могуч. Он срубает деревья. Но насколько могущественнее я! Я, его создавший! Я могу его сломать и сделать себе другой, и сломать другой и сделать третий". Он поглядел еще раз в воду. - Я чудно красив. Как же должен быть красив тот, кто меня создал? Он должен быть прекрасен! Слезы подступили у него к горлу. Он думал: "Я силен. Я бью женщину. Я ломаю деревья. Я убиваю животных. Камнем я перешибаю им ноги. Каменным топором разрубаю головы. Я очень силен. Каков же должен быть тот, кто меня создал? Он должен быть всемогущ". Он задрожал при этой мысли. И думал: "Я умен. Я очень умен. Я знаю, что в траве ползают змеи, укус которых ядовит и смертелен. Я знаю, что по земле ходят тигры. И я сплю на ветвях деревьев, чтоб ко мне не могла заползти змея, чтоб меня не мог достать тигр. Так я умен. Каков же должен быть он, чтоб создать такого умного? Он должен быть премудр!" Он был полон умиленья. - И как он наградил меня всем! Красотою, силою, умом. Он должен быть добр! О, как он должен быть добр! Как мне назвать его? Я назову его Брамой. Это слово показалось ему прекрасным, как всякое слово, какое он выдумывал. И человек в восторге упал на колени, простирая руки к небу: - О, Брама, великий, всемогущий, премудрый, прекрасный и полный любви, я узнал тебя чудом, увидев свое отражение! Так сотворен был Брама. Это было весною мира, на самой заре человечества. В одно и то же утро мужчина создал Браму, а женщина выдумала зеркало. ВИЗИРЬ (Сказка для детей) От автора Вчера со мной случилось необыкновенное происшествие. Ко мне явился редактор детского журнала и предложил написать сказку для детей. Я растерялся. Все равно, как мне предложили бы сыграть в обруч, в лошадки или в казаки-разбойники. Но так как он обещал мне, по его словам, безумный гонорар... Не показать же мне себя перед ним "несовременным человеком"! Я сел и написал. А написав, подумал: - Не лучше ли, вместо детского журнала, напечатать сказку здесь? Родители могут ее прочесть и, если хотят, дать прочитать детям. А если не хотят, - не надо. Это их дело. Я писал сказку, во всяком случае, с самыми лучшими намерениями. Итак. Во славу аллаха, великого и всемогущего. Я буду рассказыват