Оцените этот текст:




     -----------------------------------------------------------------------
     А.С.Грин. Собр.соч. в 6-ти томах. Том 1. - М.: Правда, 1980
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 14 мая 2003 года
     -----------------------------------------------------------------------


                                                     Во всей той окрестности 
                                                не было  ни одного человека,
                                                который мог бы его услышать.

                                                                   Сервантес


     Шатаясь,  я  придерживался за складки его плаща, изображая собой судно,
буксируемое  против  ветра.  Он  неуклонно подвигался вперед и, как подобает
морскому  волку,  тщательно рассматривал мрак. Ветер, проносясь со скоростью
шторма,  свистел нам в уши, словно стая обезумевших мальчишек. Выпитая водка
кое-как  согревала  внутренности,  предоставляя  коже  зябнуть и коченеть от
ледяных  брызг дождя. В голове мелькали воспоминания: хохочущие женские рты.
Но если хоть раз в день было весело - это уже хорошо.
     Неизвестно,  куда  мы  шли, но в то время нисколько не сомневались, что
идти  нужно  именно  в этом направлении. Зачем? Спросите об этом у штурмана.
Он  шагал  так  быстро, что я сам не успел задать ему этот вопрос; к тому же
он  мне  тогда  и  не  приходил в голову. Я брел, как слепой щенок, веселый,
пьяный,  мокрый  и  говорливый.  Я  говорил  страшно много. В самый короткий
срок,  считая  с  того  момента,  когда  мы  показали  тыл  порогу "Свидания
моряков",  я  выложил  и  вывернул  наизнанку  себя  всего,  как  наволочку;
рассказал   все  свои  секреты  легкомысленно  обнажил  тайны,  проявил  все
сомнения  и  вытряхнул  столько  убеждений,  что  их хватило бы иному на всю
жизнь.  Кроме  того, я клялся самой страшной божбой и, когда штурман начинал
одобрительно рычать, приходил в явно неистовый восторг.
     Подвигаясь  таким  образом,  мы очутились не далее, как в двух шагах от
воды.  Штурман  втянул  носом  соленый  запах  и  не  допустил меня упасть с
набережной,  что я пытался сделать, принимая воздух за продолжение мостовой.
Я сказал:
     - Спасибо  тебе  за  то,  что  не всякий бы сделал на твоем месте. Будь
здесь  мой  дядюшка, он ласково улыбнулся бы мне с берега, даже не заботясь,
способен ли я разглядеть сквозь эту тьму его дьявольскую улыбку.
     - Я  хочу  пить! - захрипел штурман, хватая меня за бока. - Пить! - Или
я  ложусь  в  дрейф,  и  пусть  меня  слопают акулы, если я тронусь с места!
Довольно! Я не греческая губка, но и не черепица. Я не могу более. Я жажду.
     - Нечего  жаждать,  - возразил я. - Морская вода с примесью апельсинных
корок  - этого ли ты хочешь, бесстыдник? Или тебе мало полубочонка имбирного
пива,  трех  бутылок  виски  и полкварты персиковой настойки? Если мало - то
"да", а если довольно - то "нет!".
     - Да!  - воскликнул он с одушевлением пророка. - Да! И идем, Билль, как
можно  скорее!  Не  может  быть, чтобы все трактирщики легли спать. Право на
борт,  пьяница  с гнилыми ногами, и держись за меня, иначе, клянусь копытами
сатаны, ветер опрокинет тебя, как грудного младенца.
     Здесь  я  принужден сделать маленькое отступление, чтобы познакомить со
штурманом  тех  из  моих  читателей,  кто  не  встречал  его  ни в "Свидании
моряков",  ни  в  "Черном  олене", ни в "Рассаднике собутыльников". Он был в
полном  смысле  слова  -  мужчина.  Его рыжая грива была густа, как июльская
рожь,  а  широкое, красное от ветра лицо походило на доску, на которой повар
крошит  мясо.  Говорят,  что  и  весь  он  исполосован шрамами в схватках на
берегу  из-за  лишнего  комплимента  чужой  красавице или нежелания уступать
дорогу  первому встречному, вроде джентльмена в кэпи, - но этого подтвердить
я  не  могу,  так как никогда штурман при мне не снимал рубашку; а снимал он
ее  три  раза в год, по большим праздникам. Рост его был немного пониже семи
фут;  глаза  черные,  как две хорошие маслины, а кулаки весили бы, вероятно,
по шести фунтов каждый.
     Если  это  вам  нравится, то именно таков был его портрет в те времена.
Прибавлю  еще, что в правом ухе он носил серьгу, снятую им со своей покойной
жены,  когда  ее  положили  в  гроб. При этом, как передают, им были сказаны
следующие  знаменательные слова: "Не думай, милая моя Бетси, что я хочу тебя
обокрасть  или  что  я  стал  жаден, как нищий в пустой квартире; стоит тебе
встать  из  гроба  -  и  я  куплю  тебе сережки в четыре фунта, потолще моих
пуговиц".  Сказав  это,  он  зарыдал  и вытащил серьгу из уха покойницы - на
память, по его объяснению.
     За  плащ  этого  человека  я и держался, пока мы, тоскуя о невозможном,
блуждали  по спящим улицам. Не знаю - было ли еще когда-нибудь темнее, чем в
эту  ночь.  Ветер  бушевал,  как дюжина цепных псов; слева и справа, сзади и
спереди  бросал  он отчаянные толчки, рвал одежду и затруднял дыхание. Дождь
поливал  нас усерднее садовника, хотя мы и не были розами, ноги мои жулькали
в  сапогах,  коченели,  и  я,  наконец,  перестал  их совсем чувствовать. Мы
прошли  одну  улицу, другую; свернули, путались в переулках, но нигде, кроме
искр  своих  собственных  глаз,  не  видели никакого света. Наглухо закрытые
ставни  скрипели заржавленными болтами, из водосточных труб хлестала вода, и
мрак,  чернее  мысли  приговоренного  к  смерти, закрадывался в наши сердца,
жаждущие веселья.
     Наконец,  штурман  не выдержал. Стиснув зубы так, что они взвизгнули не
хуже  плохого  флюгера,  и  топнув  ногой,  он  утвердился  на  месте крепче
принайтовленной  бочки. Я тщетно пытался сдвинуть его, все мои усилия повели
только  к  взрыву  проклятий,  направленных  против неба, ада, трактирщиков,
моей  особы  и  ни в чем не повинной шхуны "Четыре ветра", мирно дремавшей у
мола в соседстве двух катеров.
     - Ни  с  места!  -  громовым голосом рявкнул штурман, набирая как можно
больше  воздуха.  Это  служило  признаком,  что он намерен держать речь, как
всегда  -  в  подобных  и  иных критических случаях. - Ни с места, говорю я.
Разбудим  весь город, или сами захрапим тут не хуже каких-нибудь кухарок или
объевшихся  лавочников!  Как?!.  Два  джентльмена  желают  выпить и не могут
этого   сделать  потому,  что  в  этом  дрянном  городе  живут  сурки?!  Эй,
проживающие  здесь  (говоря  это,  он подошел к ближайшим воротам и ударил в
них  кулаком  так  крепко,  что  вздрогнула  ночь),  -  эй,  -  говорю  я, -
вставайте!  Мы  желаем  с  вами познакомиться. Если же вы не слышите, я буду
барабанить  здесь,  как  обезьяна  на ярмарке, до тех пор, пока не свалюсь в
грязь!  Проснитесь,  сухопутные  крысы, кочни капусты, пучки сельдерея! Одну
бутылку - и мы удалимся! Расчет наличными!
     Беснуясь,  он  каждое  слово  свое сопровождал сокрушительными ударами.
Сердце  мое  замерло.  С  минуты  на  минуту я ожидал, что нас окружит толпа
потревоженных  жителей,  и  тогда  будет  нехорошо.  Но,  к моему удивлению,
царствовало   глубокое   безмолвие,  нарушаемое  лишь  возгласами  отважного
штурмана и гулом ветра.
     - Лазит  в  карман  за  словом  тот, кто привык искать его везде, кроме
собственной  головы,  -  продолжал  мой спутник, сделав маленькую передышку,
так  как уже охрип. - Или вы думаете, что мне с вами не о чем разговаривать?
Дудки-с!  Я  буду  кричать вам до рассвета, потому что нет ни одной гавани в
мире,  где  я  не  менял бы золото на медяки, а серебро на свистульку! Кроме
вас,  есть  еще  желтые,  черные  и  коричневые балбесы, а есть и такие, что
блестят  почище  ваших медных кофейников! В Гаване рыбу ловят острогами, а в
Судане  крючками.  А  где  лучший хлеб, знаете ли вы, каракатицы? Я знаю - в
Лиссабоне;  потому что он там бел и мягок, как девушка в восемнадцать лет! Я
вам  скажу,  что  в Индии есть слоны и дворцы, тигры и жемчужные раковины. В
океане,  где  я  живу,  как  вы  под железной крышей, - вода светится на три
аршина,  а  рыбы летают по воздуху на манер галок! Это говорю вам я, штурман
"Четырех   ветров",   хотя   ее  и  чинили  в  прошлом  году!  Попробуйте-ка
прогуляться   где-нибудь   в  Вальпарайзо  без  хорошего  револьвера  -  вас
разденут,  как  артишок.  В  море,  говорю  я  вам, бывают чудеса, когда ваш
собственный  корабль  плывет  на вас, словно вы перед зеркалом! А где пляшут
гейши  -  я  вам  и  ходить  не  советую,  потому  что  вы распустите слюни.
Поросята!  Я  вам  скажу,  что есть места, где ананасы покупают корзинами, и
они  дешевле  репы.  Видали  вы небо, под которым хочется хохотать с зари до
зари,  как  будто ангелы щекочут в вашем носу концами своих крыльев? А леса,
перед  которыми  ваши  цветники  -  вроде  огородной гряды перед облаками на
закате?  В  Шанхае  чай  шесть  пенни  за фунт, и это первого сбора. Клянусь
тетушкой  черта,  если  она  у  него  есть,  что  сам  видел раковины больше
корзины,  и  они  пестрели,  как  радуга.  Если  б я не был пьян, я вас всех
вытащил  бы  на  палубу  и  дал  бы  вам на первое время в месяц по двадцати
шиллингов.  Чего  вы  боитесь?  Вы  можете  взять с собой все ваши кастрюли,
кровати  и горшки с душистым горошком, да в придачу еще пару гусей, если они
у  вас  есть. Так я вам и позволил пакостить судно разным печным скарбом! Не
плачьте,  чулочники,  сапожники, кузнецы, пивовары, лавочники и жулики! Ваше
прошлое  останется  с  вами,  вы  можете  его пережевывать, как коза жвачку,
сколько  угодно.  Эй,  говорю я, прыгайте, прыгайте из окошек вниз! Я покажу
вам новую бизань из самого сухого дуба на всей земле.
     И  так  как  по-прежнему никто не пожелал бросить теплую постель, чтобы
выругать  штурмана,  он  начал  трясти  ворота  с  остервенением, равным его
жажде.  Резкий  грохот  задребезжал в переулках. Я дернул штурмана за рукав,
не обращая внимания на его брань, и сказал:
     - Глотка  из бирмингамского железа - или ты хочешь, чтобы нас избили ни
за что, ни про что?
     Но  упорство  его  было  велико. Он уже приискивал подходящий булыжник,
как  вдруг  неизвестная  личность,  появившись  из-за  угла, помешала нашему
объяснению. Это был ночной сторож.
     - Куда  вы  ломитесь, бродяги? - закричал он, подходя ближе и направляя
красный  свет  фонаря  на  наши  головы.  -  Это  пустой  дом,  и в нем нога
человеческая  не  бывала  еще  с прошлого рождества! Нечего сказать, хорошее
занятие - портить кулаки о ворота!
     И  я  услышал  из  уст штурмана новую, но уже негодную для печати речь,
которую он закончил следующими словами:
     - Пусть  рассыплется  в порошок тот, кто, покидая этот сарай, не прибил
к нему фонаря с надписью: "Здесь живут мыши!"
     И  мы  пошли снова. Штурман быстро шагал к гавани, а я едва поспевал за
ним, придерживаясь за складки его плаща.




     Штурман  "Четырех ветров". Впервые - в газете "Слово", 1909, 31 мая (13
июня). В этой публикации опечатка в заглавии "Штурм "Четырех ветров".

     Жулькали - слово, выдуманное А.С.Грином.
     Принайтовленная - привязанная.
     Бизань - здесь: задняя мачта на судне.

                                                                    Ю.Киркин

Last-modified: Mon, 26 May 2003 05:50:04 GMT
Оцените этот текст: