- Сколько? - Четвертка. - На псул! - А сколько? - Фунт. Отдать фунт хлеба за мытье пола Купцу не улыбается, но желание поскорее попасть в отпуск побеждает. Купец за фунт хлеба желает получить максимум удовольствия. Здоровенный щелчок по лбу Кубышки: - Получи в придачу. Янкель и Пантелеев бесятся. - Да как же это?.. Ведь в отпуск... А лотерея-аллегри? Джапаридзе - председатель лотерейной компании - решается: - Черт с вами!.. Хряйте... Мы с Японцем осилим. Верно? - Верно! Лица Пантелеева и Янкеля расцветают. - Лафа. По лестнице наверх. В спальне забирают одеяла, постельное белье - ив гардеробную. У гардеробной хвост. Шкидцы, идущие в отпуск, пришли сдать казенное белье и получить пальто и шапки. - В очередь! В очередь! Куда прете? - Пошел ты!.. Физическая сила и авторитет старшеклассников берут верх - улиганштадтцы без очереди входят в гардеробную. Там властвуют Лимкор и Горбушка - гардеробный староста. - Прими, Горбушенция. Горбушка преисполнен достоинства. - Подожди. Белье сдано, получены пальто и ситцевые шапки, похожие на красноармейские шлемы. - В халдейскую! В канцелярии Алникпоп, дежурный халдей, взгромоздив на нос пенсне, важно восседает на инвалидном венском стуле. - Дядя Саша, в отпуск идем. Напишите билеты. Халдей внимательно просматривает "Летопись". Янкель и Пантелеев - во втором разряде, пользуются правом отпуска. Он достает из стола бланк и пишет: "Сим удостоверяется, что воспитанник IV отд. школы СИВ им. Достоевского отпущен в отпуск до понедельника 20 октября сего года". Формальности окончены, долг гражданина республики исполнен. - Дежурный, ключ! И на улицу. * * * А Шкида начинает мыться. Хитроумный Кубышка получил фунт хлеба, а полов не моет. Он поймал первоклассника Кузю. - Вымой пол. - Что дашь? - Хлеба дам. - Сколько? - Четвертку. Молчаливый кивок Кузи завершает сделку. Кубышка идет в класс, усаживается на Янкелеву парту и вынимает из нее недоступные обычно выпуски "Ната Пинкертона" и "Антона Кречета". Он заработал три четверти фунта хлеба и может отдохнуть. Японец и Дзе, не обладая излишками хлеба, принуждены честно выполнить геройски принятую на себя обязанность. Идут на кухню. Ведра и тряпки предусмотрительно расхватаны, приходится ждать, пока кто-нибудь кончит мытье. Получив наконец ведра и наполнив их крутым кипятком, товарищи поднимаются наверх. Там Аннушка, старшая уборщица, командует и распределяет участки для мытья. - Вымойте Белый зал, - говорит она. Еонин и Джапаридзе спускаются вниз и проходят в Белый зал. Зал большой, - страшно браться за него. По положению надо мыть тщательно, промывать два раза и вытирать паркетные плиты насухо, чтобы не было блеска. Но улигане, оставшись вдвоем, решают дело иначе. - Начинай! Японец берет ведро, нагибает его и бежит по залу. Вода разливается ровными полосками. За Японцем на четвереньках бежит Дзе и растирает воду. Через пять минут паркетный пол темнеет и принимает вид вымытого. - Готово. Товарищи усаживаются к окну. Джапаридзе закуривает и, затягиваясь, осторожно пускает дым по стене. Просидев срок, который нужен для хорошего мытья, идут в канцелярию. - Дядя Саша, примите зал. Сашкец идет в зал, близоруко, мельком осматривает пол и возвращается в "халдейскую". Японец и Дзе идут в класс, растопляют печку и, греясь у яркого огня, болтают о лотерее-аллегри и ждут понедельника. * * * В сумраке октябрьского утра Ленька Пантелеев бежал из отпуска в Шкиду. Обутые в рваные "американские" ботинки ноги захлебывались грязью, хлопали по лужам, стучали на неровных плитах тротуаров. На улицах закипала дневная жизнь, открывались витрины магазинов, и из лавок "Продукты питания" вырывался на улицу запах теплого ситного, кофе и еще чегото неуловимого, вкусного. Ленька бежал по улице, боясь опоздать в Шкиду. У Покровки в витрине ювелирного магазина попались часы. Ленька взглянул и похолодел. Пять минут одиннадцатого, а в Шкиду надо было поспеть к первому уроку, к десяти. Он прибавил ходу и крепче сжал объемистый узел, наполненный вещами, предназначенными для лотереи-аллегри. Были в нем: "Пошехонская старина" Салтыкова, ржавые коньки, гипсовый бюст Льва Толстого, ломаный будильник, зажигалка и масса безделушек, которые Ленька частью выпросил, частью стянул у сестренки. - Начались уроки? - спросил Пантелеев, когда ему, запыхавшемуся и усталому, кухонный староста Цыган открыл дверь. - Начались. - ответил Цыган. - Давно? - С полчаса. "Влип, - подумал Пантелеев. - Какой еще урок, неизвестно... Если Сашкец или Витя, то гибель - пятый разряд!" Боясь попасться на глаза Викниксору или Эланлюм, он, крадучись, пробрался к классу, прильнул ухом к замочной скважине и прислушался. Сердце его радостно запрыгало. Через дверную щель глухо доносились отрывистые реплики: - Карамзин... Тысяча восемьсот третий год... Наталья, боярская дочь... Ленька приоткрыл дверь и спросил: - Можно? - Пожалуйста, - ответил Асси, - войдите. Он был единственный халдей, который называл шкидцев на "вы". Ленька вошел в класс. При виде его, несущего узел, класс загромыхал. - Ай да налетчик! - Браво! - Ура! Ленька прошел к своей парте, уселся, отдышался и стал развязывать узел. Тотчас же к нему подсели Японец и Джапаридзе. - Ну, показывай. Пантелеев выложил на скамейку парты принесенные вещи. - А Янкель пришел? - спросил он. - Нет еще, - ответил Японец, перелистывая "Пошехонскую старину". Парту Пантелеева обступили Воробей, Горбушка и Кальмот. - Ну, хряйте, хряйте, - прогнал их Ленька, - нечего глазеть. Тут профессиональная тайна. Любопытные отошли. Ленька засунул вещи в ящик парты, отложив отдельно принесенные продукты: хлеб, сахар, кусок пирога и осьмушку махорки. В это время в класс ворвался раскрасневшийся и вспотевший Янкель. В руках он нес огромный, перевязанный бечевкой пакет. Улигания встретила его еще более громким "ура". Янкель бросился на свою парту и, отдуваясь, протянул: - Фу ты, я-то думал - у нас Гусь Лапчатый, а тут... Асси, на минуту притихший, бубнил, спрятав голову в плечи: - Карамзин - выразитель эпохи... Разбирая его произведения в хронологическом порядке, мы... Затрещал звонок. Асси, не докончив фразы, поднялся и выкатился из классной. - Компания, сюда! - закричал Японец. Четверка собралась у пантелеевской парты. Янкель притащил свой пакет и, развернув его, выложил десятка два разных книг, уйму вставочек, статуэток, палитру красок и комплект "Нивы" за 1909 год. Притащил свои вещи к пантелеевской парте и Японец. Дал он сто двадцать листов писчей бумаги, которую копил в течение целого года, и дюжину фаберовских карандашей. Джапаридзе снял и отдал обмотки. Носить обмотки в Шкиде считалось верхом изящества и франтовства; взнос Джапаридзе поэтому был очень ценен. Когда все вещи были собраны, Янкель предложил: - Приступим к технической части. Надо составить каталог. Стали составлять список вещей. Первым номером записали коньки: 1. Первосортные беговые коньки "Джексон". Вторым записали обмотки Дзе: 2. Прекрасные суконные обмотки последнего лондонского образца. Третьим прошел трехсантиметровый бюст Толстого "почти в натуральную величину"... Дальше оценка вещей стала затруднительна. Вынули будильник. Будильник оказался лишь пустой жестяной коробкой с циферблатом, но без механизма. - Идея, - сказал Японец. - Пиши: "Изящные часы-будильник "Ohne Mechanismus"". - Это что значит? - спросил Дзе. - Уж больно звучно, - Это значит, что часы без механизма... А ребята не поймут - подумают, что фирма "Оне Механизмус". Потом записали "Полный комплект журнала "Нива" за 1909 год в роскошном коленкоровом переплете", ломаный десертный ножик под громким названием "дамасский кинжал вороненой стали", зажигалку и "Пошехонскую старину", Затем стали записывать мелочь - статуэтки, карандаши, вставочки. Под конец пустили бумагу: 51. Прекрасная веленевая бумага 5 л. 52 ................................. 53 ................................. Всего набралось 70 номеров. - Почем же будем продавать билеты? - спросил Пантелеев. - Я думаю, две порции песку, или полфунта хлеба, или пять копеек золотом, - сказал Японец. Янкель подсчитал в уме и заявил: - Невыгодно... Три рубля пятьдесят копеек золотом всего получается. Не окупит дела. Одни коньки два рубля стоят. - Пустых ведь не будем делать, - сказал Дзе. - Нет, пустых не надо. Решили устроить маленькую перетасовку. Вместо пяти листов бумаги написали два листа. Получилось сто тридцать номеров. Составив каталог, начали изготовлять билеты. Янкель сделал образец: БИЛЕТ  э 1 на право участия в розыгрыше ЛОТЕРЕИ-АЛЛЕГРИ Казначей При помощи Пантелеева и Дзе Янкель отпечатал их сто тридцать штук. - А кто у нас будет казначеем? - спросил Пантелеев. - Я думаю - Янкель... - К черту! - заявил Японец. - Лучше Дзе. Согласились на Дзе. Новоиспеченный казначей принялся подписывать билеты. До вечера работали - описали билеты, наклеивали номерки к вещам и, отгородив кафедрой угол класса, расставляли вещи по полкам пустующего книжного шкафа. А утром во вторник улигане, явившись после чая в класс, узрели на остове кафедры огромный плакат: ВНИМАНИЕ!!! КАЖДЫЙ СОЗНАТЕЛЬНЫЙ ШКИДЕЦ МОЖЕТ ВЫИГРАТЬ: КОНЬКИ "ДЖЕКСОН", СУКОННЫЕ ОБМОТКИ, БУДИЛЬНИК "OHNE MECHANISMUS" и массу других полезных и дорогих вещей, если он приобретет БИЛЕТ на право участия в ЛОТЕРЕЕ-АЛЛЕГРИ Билет стоит: 2 песка 1/2 ф. хлеба 5 коп. золотом Билеты продаются у казначея Тиражной комиссии Г. ДЖАПАРИДЗЕ ТАМ ЖЕ ПОЛНЫЙ СПИСОК ВЕЩЕЙ Тиражная Комиссия Еонин, Пантелеев, Джапаридзе и Черных У плаката собралась огромная толпа. Весть о лотерее облетела всю республику. Сашкецу, пришедшему в четвертое отделение читать лекцию, с трудом удалось разогнать орду кипчаков, волынян и бужан. На уроках царило возбуждение, и даже Викниксору, читавшему улиганам древнюю историю, трудно было подчинить дисциплине возбужденную массу. После звонка, Викниксор полюбопытствовал, чем взбудоражен класс. Кто-то молча указал на кафедру, кричащую плакатом. Викниксор, читая плакат, улыбался, прочитав, нахмурился. - Надо было у меня разрешение взять, а потом уже объявление вешать, - сказал он. Выскочил Янкель. - Извините, Виктор Николаич... Не подумали... - Ну ладно, - добродушно улыбнулся завшколой, - бог с вами... Развлекитесь. Потом, подумав, вынул из кармана портмоне и сказал: - Дайте-ка мне на счастье парочку билетов. Класс дружно загромыхал аплодисментами. Джапаридзе вручил Викниксору два первых билета. После уроков класс снова заполнился шкидцами. Приходили уже с продуктами: хлебом, сахарным песком, а кто и с деньгами, принесенными из дому. Большинство покупало по одному-два билета, некоторые платили по соглашению с комиссией сахарином, папиросами или чем другим; кухонный староста Громоносцев, обладавший хлебными излишками, ухлопал десять фунтов хлеба, купив двадцать билетов. - Коньки выиграть хочу, - заявил он. - И обмотки выиграю. Пришедшего после обеда Асси насильно заставили купить пять билетов. К вечеру было продано сто два билета. Парта Джапаридзе разбухла от скопившихся в ней, на ней и под ней хлеба и сахарного песку. Кроме того, в кармане у Дзе похрустывало лимонов сорок денег. На другой день вечером в Белом зале должен был состояться тираж. * * * В Белом зале собралась вся Шкида. Посреди зала стоял стол, уставленный разыгрываемыми вещами, рядом другой стол, и на нем ящик со свернутыми в трубочки номерами. Шкида облепила столы и стоящую около них Тиражную комиссию. - В очередь! - закричал Японец. Шкида вытянулась в очередь. Первым стал Викниксор, за ним халдеи, потом воспитанники. - Тираж лотереи-аллегри считаем открытым, - объявил Джапаридзе. Викниксор, улыбаясь, засунул руку в ящик и вынул два билета. Развернули, оказались номера шесть и шестьдесят девять. Джапаридзе посмотрел в список: - Дамасский кинжал вороненой стали и лист бумаги. Бумагу Викниксор взял, от "кинжала" же отказался, как только взглянул на него. Потом вынимал билет Сашкец. Вытянул он два листа бумаги. Асси вытянул четыре порции бумаги и книгу "Как разводить опенки в сухой местности". Косталмеду достался карандаш, которым он тотчас же записал расшалившегося в торжественный момент тиража второклассника Рабиндина, носившего прозвище Рабиндранат Тагор. Потом стали вытягивать билеты воспитанники. Купец, мечтавший выиграть обмотки, вытянул будильник "оне механизмус". В первый момент он было обрадовался... Но, получив в руки часы и осмотрев их, он пришел в неописуемую ярость. - Убью! - закричал он. - Аферисты, жулики, мошенники!.. Тираж на время приостановился. Тиражная комиссия, сгрудившись у стены, мелко дрожала, как в лихорадке. Накричавшись, Купец с остервенением бросил "оне механизмус" на пол и вышел из зала. Тираж возобновился. Коньки выиграл Якушка, самый крохотный гражданин республики. Обмотки достались Голому Барину. Тираж подходил к концу, когда в зал ворвался Цыган. Как староста, он был занят на кухне и только что освободился. - Даешь коньки! - закричал он. - Уже... готовы, - ответил кто-то. - Как то есть готовы? - Выиграны. - А обмотки? - Выиграны. - А, сволочи!.. - закричал Цыган и подскочил к столу с намерением вытащить двадцать билетов. Но билетов в ящике оказалось лишь двенадцать - восемь штук загадочным образом исчезли. И все доставшиеся Цыгану билеты оказались барахлом: десять - бумага, один - книжка "Кузьма Крючков" и один - безделушка - слон с отбитым хоботом. - Сволочи! - закричал Цыган. - Сволочи, мерзавцы!.. Жульничать вздумали!.. Аферу провели!.. Хлеб у людей ограбили!.. Он схватил стол, с силой кинул его на пол и бросился к Тиражной комиссии. Комиссия рассыпалась. Лишь один Янкель, не успевший убежать, прижался к стене. Громоносцев кинулся на него и так избил, что Янкель два часа после этого ходил с завязанной щекой и вспухшими глазами. Но только два часа. Через два часа Янкель уже разгуливал веселый и бодрый. В Янкелевой голове назревала блестящая, по его мнению, мысль. Он решил возместить убытки, понесенные им от Цыгана. Для этой цели он о чем-то долго шептался с Джапаридзе. Японец и Пантелеев убирали зал; убрав, пошли в класс. Первое, что поразило их при входе, это лицо Джапаридзе - бледное, искаженное страданием. - Что такое? Говори! - закричал Японец, почувствовав беду. - Хлеб, - прошептал Дзе, - хлеб, сахар... все... - Что? - Похитили... украли... - Как... Дочиста? - Нет... вот кальмот. Джапаридзе вынул из парты горбушку хлеба фунтов в пять. Пантелеев и Японец переглянулись и вздохнули. - А деньги? - спросил Японец. Дзе на мгновение задумался. Потом вывернул почему-то один правый карман и ответил: - И деньги тоже украли. Пантелеев и Японец взяли горбушку хлеба и вышли из класса. - Ну и сволочи же, - вздохнул Японец. - Д-да. - поддакнул Пантелеев. Растратчик Джапаридзе тем временем давал взятку изобретательному Янкелю, или, проще, делился с ним растраченным капиталом - хлебом, сахаром - и лимонами. Так кончилась первая "лотерея-аллегри". * * * Но пример нашел отклик... Скоро Купец в компании с Цыганом и Воробьем устроили такую же лотерею. Лотерея прошла слабо, но все же дала прибыль. Это послужило поводом к развитию игорного промысла в четвертом отделении. Новичок Ельховский - Саша Пыльников - придумал новую игру - рулетку, или "колесо фортуны". Пантелеев, имевший по прошлому знакомство с марафетными играми, научил товарищей играть в "кручу-верчу" и в "наперсточек". Четвертое отделение превратилось в настоящий игорный притон. Дошло до того, что не стало хватать игроков, все сделались владельцами "игорных домов". Сидит каждый у своей игры и ждет "клиентов". Наскучит - подойдет к соседу, сыгранет и зовет его к себе... За старшими потянулись и младшие. Игры стали устраивать и в младших отделениях... Но скоро лотерейная горячка в Шкиде прошла. Потянуло к более разумному времяпрепровождению. Кончился период бузы, на Шкиду нашло желание учиться, "ДАпШЬ ПОЛИТГРАМОТУ" О комсомоле. - "Даешь политграмоту". - Человек в крагах. - Богородица. - Конституция 1871 года. - В клубах табачных. - Настоящий политграмщик. Часто улигане спрашивали президента своей республики Викниксора: - Виктор Николаевич, почему у нас в школе нельзя организовать комсомол? Объясните... Президент хмурил брови и отвечал, растягивая слова; - Очень просто... Наша школа дефективная, почти что с тюремным режимом, а в тюрьмах и дефективных детдомах ячейки комсомола организовывать не разрешается... - Так мы же не бузим! - Все равно... Пока полного исправления не достигнете, нельзя. Выйдете из школы, равноправными гражданами станете - можете и в комсомол, и в партию записываться. Вздыхали граждане дефективной республики Шкид и мечтали о днях, когда станут равноправными гражданами другой республики - большой Республики Советов. А пока занимались политическим самообразованием. Читали Энгельса и Каутского, Ленина и Адама Смита. Некоторое время все шло тихо. Но вот однажды поднялась буря, Шкида выкинула лозунг: "Даешь политграмоту!" Послали к Викниксору делегацию. - Хотим политграмоту как предмет преподавания наряду с прочими - историей, географией и геометрией. Викниксор почесал бровь и спросил: - Очень хотите? - Очень, Виктор Николаевич... И думаем, что это возможно. - Возможно, да не просто, - сказал он, - Вы уж нажмите там, где требуется... - Хорошо, - пообещал Викниксор, - нажму, подумаю и постараюсь устроить. * * * Тянулись дни, серые школьные будни. Осень лизала стекла окон дождевыми каплями, и вечерами в трубах печей ветер пел дикие и унылые песни... В эти дни уставшие от лета и бузы шкидцы искали покоя в учебе, в долгих часах классных уроков и в книгах, толстых и тонких, что выдавала Марья Федоровна - библиотекарша - по вторникам и четвергам. А политграмота, обещанная Викниксором и не забытая шкидцами, знать о себе ничего не давала; молчал Викниксор, и не знали ребята, хлопочет он или нет. Но однажды пришла политграмота. Она пришла в образе серого заикающегося человечка. У человечка была бритая узкая голова, френчик синий с висящими нитками вместо пуговиц и на ногах желтые потрескавшиеся краги. Человек вошел к улиганам в класс и сказал, заикаясь: - Б-буду у вас читать п-политграмоту. Дружным "ура" и ладошными всплесками встретила человечка в крагах Улигания. Долгожданная политграмота явилась. Человечек назвался: - Виссарион Венедиктович Богородицын. Это рассмешило. - Политграмота - и вдруг Богородицын! - Богородица... Стал человек в крагах Богородицей с первого же урока в Шкиде. Начал урок с расспросов: - Что знаете? Большинство молчало. Японец же, встав, сказал, шмыгнув носом: - Порядочно. - Что есть Ресефесере? - Российская социальная федеративная республика! - крикнул Воробей. - Правда, молодец, - похвалил, заикаясь, лектор. Ребята засмеялись. - А что есть Совет? - Власть коммунистическая. - Правда, - опять сказал халдей. А Японец, уже переглянувшись с Кобчиком, шептал: - Липа... Лектор хреновый! Потом обратился к Богородице: - Можно вам вопросы задавать? Такая система лучше, я думаю, будет. - Правда. Задавайте. Японец, подумав, спросил: - Когда принята наша конституция? Сжались брови на узком лбу Богородицы, задумался он... Сразу же поняли все, что и в самом деле "липа" он, что случайно попал в Шкиду и политграмоты сам не знает. - Конституция? - переспросил он. - А разве вы сами не знаете? - Знали бы, так не спрашивали. - Конституция принята в тысяча восемьсот семьдесят первом году в Стокгольме. Прыснул Японец, прыснули за ним и многие другие. - А когда Пятый съезд Советов был? - Ну, уж это-то вы должны знать. - Не знаем. - В девятнадцатом году. - А не в восемнадцатом? Покраснел Богородица-политграмщик, опустил глаза. - Знаете, так нечего спрашивать. - А конституция не на Пятом съезде была принята? Еще больше покраснел Богородица, съежился весь... Потом выпрямился вдруг. - Какая конституция? - Эрэсэфэсэрская. - Так бы и говорили. Я думал, вы не про эту конституцию говорите, а про первую, что в девятьсот пятом году... Понятно стало, что Богородица - не политграмота, что снова отходит от Шкиды заветная мечта. Стали бузить, вопросы задавать разные по политграмоте, издеваться. - Что такое империализм? - Не знаете?! Всякий ребенок империализм знает. Это - когда император. - А кто такой Хрусталев-Носарь? - Генерал, сейчас за границей вместе с Николаем Николаевичем. До звонка потешались улигане над Богородицей, человечком в потрепанных крагах, а когда вышел он под зю-канье и хохот из класса, загрустили: - Дело - буза... Политграмота-то хреновая. - Да... Порадовались раненько. А вечером Викниксор, зайдя в класс, выслушивал ребят. - Плох, говорите? - Безнадежен, Виктор Николаевич, - Слабы знания политические? - Совсем нет. Задумался Викниксор. - Дело неважно. - Где вы его только выкопали? - полюбопытствовал Ленька Пантелеев. - В Наробе... случайно. Спрашивал я там о политграмоте - нет ли педагога на учете. А тут он, Богородицын этот, подходит: могу, говорит, политграмоту читать... Ну, я и взял на пробу. - Пробы не выдержал, - ухмыльнулся Янкель. - Да, - согласился завшколой. - Пробы не выдержал... Поищем другого. Больше Богородицын не читал в Шкиде политграмоту. Ушел он, не попрощавшись ни с кем, метнулся желтыми потрескавшимися крагами и исчез... Может быть, сейчас он читает где-нибудь лекции по фарадизации или по прикладной космографии... А может быть, умер от голода, не найдя для себя подходящей профессии. * * * В табачном дыму расплывались силуэты людей. Пулеметом стучал ремингтон, и ундервуд, как эхо, тарахтел в соседней комнате. Кто-то веселым, картавящим на букве "л" голосом кричал кому-то: - Товарищ, вы слушаете?.. Отдайте, пожалуйста, в комнату два. Товарищ... А тот, другой, таким же веселым голосом отвечал издалека: - Два? Спасибо... В комсомольском райкоме работа кипела. В табачном дыму мелькали силуэты людей. На стенах с ободранными гобеленами белели маленькие, написанные от руки плакатики: СЕКРЕТАРЬ АГИТОТДЕЛ КЛУБКОМИССИЯ Викниксор шел по плакатикам, хватаясь руками за стены, потонув в клубах дыма. Но все же отыскал плакатик с надписью: "Политпросвет". Под плакатиком сидел человек в кожаной тужурке, с бритой головой, молодой и безусый. - Меня, товарищ? - Да, вас. Вы по политпросвету? - Я. В чем дело? - Видите ли... Я заведующий детдомом... У нас ребята - шестьдесят человек... хотят политграмоту. Не найдется ли у вас в комитете человечка такого - лектора? Политпросветчик провел рукой по высокому, гладкому лбу. - Ячейка или коллектив у вас есть? - Нет. В том-то и дело, что нет... У нас, надо вам сказать, школа тюремного, исправительного типа - для дефективных. - Ага, понимаю... Беспризорные, стало быть, ребята, с улицы?.. - Да. Но все же хотят учиться. - Минутку. Политпросветчик обернулся, снял телефонную трубку, нажал кнопку. - Политшкола? Товарищ Федоров, нет ли у тебя человека инструктором в беспризорный детдом? Найдется? Что? Прекрасно... Повесил трубку. - Готово. Оставьте адрес, завтра пришлем. * * * Пришел он в Шкиду вечером. В классе улиган, погасив огонь, сидели все у топившейся печки; отсвет пламени прыгал по стенам и закоптелому после пожара потолку... Из печки красным жаром жгло щеки и колени сидевших... Он вошел в класс, незаметно подошел к печке и спросил: - Греетесь, товарищи? Обернулись, увидели: человек молодой, невысокий, волосы назад зачесаны, в руках парусиновый портфель. - Греемся. - Так... А я к вам читать политграмоту пришел... Инструктором от райкома. Не кричали "ура" теперь шкидцы, знали - обманчива политграмота бывает... - Садитесь, - сказал Янкель, освободив место на кривобоком табурете. - Спасибо, - ответил инструктор. - Усядемся вместе. Сел, погрел руки. - Газеты читаете? - Редко. Случайно попадет - прочтем, а выписывать - бюджет не позволяет. - Все-таки в курсе дел хоть немножко? О четвертом съезде молодежи читали? - Читали немного. - Так. А о приглашении на Генуэзскую конференцию делегации от нашей республики? - Читали. - Ну а как ваше мнение: стоит посылать? Разговорились этак незаметно, разгорячились ребята - отвечают, спорят, расспрашивают... Не заметили, как время ко сну подошло... Уходя, инструктор сказал: - Я у вас и воспитателем буду, заведующий попросил. Вот теперь закричали "ура" улигане, искренне и дружно. А потом уже в спальне, раздеваясь, делились впечатлениями... - Вот это - парень! Не Богородица, а настоящий политграмщик. Мечта шкидская осуществилась - политграмоту долгожданную получили. УЧЕТ Десять часов учебы. - Новогодний банкет. - Шампанское-морс, - Спичи и тосты. - Конференция издательств. - Учет. - Оригинальный репортаж. - Гулять! В этом году зима выдалась поздняя. Долго стояла мокрая осень, брызгалась грязью, отбивалась, но все же не устояла - сдалась. По первопутку неисправимые обыватели тащили по домам рождественские елки. Елочные ветки куриным следом рассыпались по белому снегу; казалось, что в городе умерло много людей и их хоронили. На рождество осень дала последний бой - была оттепель. В сочельник, канун рождества, колокола гудели не по-зимнему, громыхали разухабистым плясом. Не верилось, что декабрь на исходе, казалось, что пасха - апрель или май. А двадцать пятого декабря, на рождество, ртуть в Реомюре опустилась на десять черточек вниз, ночью метелью занесло трамвайные пути и улицы побелели. В Шкиде рождества не справляли, но зиму встретили по-ребячьи радостно. Во дворе малыши, бужане и волыняне, играли в снежки, лепили бабу. И даже улигане, "гаванские чиновники", как звала их уборщица Аннушка, даже улигане не усидели в классе и вырвались на воздух, чтобы залепить друг другу лицо холодным и приятным с непривычки снегом. Вечером за ужином Викниксор говорил речь: - Наступила зима, а вместе с нею и новый учебный год. С завтрашнего дня мы кончаем вакационный период учебы и переходим к настоящим занятиям С завтрашнего дня ежедневно будет по десять уроков. С десяти часов утра до обеда - четыре, после обеда отдых, потом опять четыре урока до ужина и после ужина два урока. Лентяи вздохнули, четвертое же отделение рвалось к учебе и было радо. Викниксор походил, заложив руки за спину, по столовой, собрался уже уходить, потом, вспомнив, вернулся. - Да. Первого января у нас учет... Это сообщение вызвало всеобщие радостные возгласы. "Учетом" в Шкиде называлась устраиваемая несколько раз в году проверка знаний, полученных в классе. Обычно к учету готовились заблаговременно. Преподаватели каждого предмета давали ученикам задания, по этим заданиям составлялись диаграммы, схемы, конспекты, устраивались подготовительные учеты-репетиции. Но спешное зазубривание курса не практиковалось, и вообще подготовка к учету не носила характера разучиваемого спектакля. Просто как следует готовились к торжеству, То же самое было и на этот раз. Уже на следующее утро, составив план выступлений по своим предметам, воспитатели ознакомили с ним учеников. Шкида крякнула, поплевала на руки и засела за работу. В четвертом отделении ребята с разрешения Викниксора сидели в классе до двенадцати часов. Японец, Цыган и Кобчик по заданию Эланлюм переписывали готическим шрифтом на цветных картонах переведенный ими коллективно отрывок из гетевского "Фауста". Янкель делал плакаты для украшения зала в день торжества. Воробей, Горбушка и еще несколько человек ему помогали. Пантелеев писал конспект на тему "Законы Дракона" по древней истории, Кальмот и Дзе - о Фермопильской битве, о Фемистокле и Аристиде. Саша Пыльников разрабатывал диаграмму творчества М. Ю. Лермонтова в период с 1837 по 1840 год и писал о байроновском направлении в его творчестве. Тихиков и Старолинский рисовали географические, экономические и политические карты РСФСР. Все были заняты. Подготовка тянулась целую недолю. * * * Новый год, по неокрепшей традиции, встречали торжественно всей школой. В большой спальне днем были убраны койки, поставлены столы и скамейки. Вечером в одиннадцать с полови-пой часов все отделения под руководством классных надзирателей поднялись наверх в спальню. На столах, покрытых белыми скатертями, уже стояли яства: яблочная шарлотка, бутерброды с колбасой и клюквенный морс, которым изобретательный Викниксор заменил новогоднее шампанское. Отделения разместились за четырьмя столами. Дежурные разлили по кружкам "шампанское-морс" и уселись сами. Скромное угощение казалось изголодавшимся шкидцам настоящим пиром. Викниксор в своей речи отметил успехи за год и пожелал, чтобы к следующему году школа смогла выпустить первый кадр исправившихся воспитанников. Обыкновенно к ораторским способностям Викниксора шкидцы относились сухо, сейчас же растрогались и долго кричали "ура". Затем выступили с ответными тостами воспитанники. От улиган говорили Японец и Янкель. Когда первое возбуждение улеглось, выступил новый халдей, политграмщик Кондуктор. Настоящее имя его было Сергей Семенович Васин. Кондуктором прозвали его за костюм - полушубок цвета хаки, какие носили в то время кондукторы городских железных дорог. Кондуктор встал, откашлялся и сказал: - Товарищи, я здесь в школе работаю недавно, я плохо знаю ее. Но все-таки я уже почувствовал главное. Я понял, что школа исправила, перевела на другие рельсы многих индивидуумов. Мое пожелание, чтобы в будущем году школа Достоевского смогла организовать у себя ячейку комсомола из воспитанников, уже исправившихся, нашедших дорогу. Этот спич, произнесенный наскоро и несвязно, был встречен буквально громом аплодисментов и ревом "ура". В час ночи банкет закрылся. Вмиг были убраны столы, расставлены кровати, и шкидцы стали укладываться спать. Японец пригласил на свою постель Янкеля, Пантелеева и Пыльникова. - Мне нужно с вами поговорить, - сказал он. - Вали. - Завтра учет, - начал Японец. - Мы должны выпустить учетный номер какоголибо издания. В четвертом отделении в то время выходило четыре печатных органа: журналы "Вперед", "Вестник техники", "Зеркало" и газета "Будни". - Согласны, ребята, что экстренный номер нужен? - Согласны, - ответил Янкель. - Я предлагаю выпустить однодневку сообща. - Идея! - воскликнул Пантелеев. - Никому и обидно не будет, - подтвердил Сашка Пыльников, соредактор "Будней". Решили выпустить газету "Шкид". Ответственным редактором назначили Янкеля, секретарские и репортерские обязанности взял на себя Пантелеев. * * * Утром занятий в классах не было. Вся школа под руководством Косталмеда и Кондуктора работала над украшением здания к торжеству. Из столовой и спален стаскивали в Белый зал скамейки, украшали зеленью портики сцены; зеленью же увили портреты вождей революции, развешенные по стенам, громадный портрет Достоевского и герб школы - желтый подсолнух с инициалами "ШД" в центре круга. Вдоль стен расставили классные доски, оклеенные диаграммами и плакатами, на длинных пюпит-рах раскладывались рукописи, журналы, тетради и другие экспонаты учета. В двенадцать часов прозвенел звонок на обед. Обедали торопливо, без бузы и обычных скандалов. Когда кончили обед, в столовую вошел Викниксор и скомандовал: "Встать!" Ребята поднялись. В столовую торопливыми шагами вошла пожилая невысокая женщина, закутанная в серую пуховую шаль. - Лилина, - шепотом пронеслось по скамьям. - Здорово, ребята! - поздоровалась заведующая губоно. - Садитесь. Хлеб да соль. - Спасибо! - ответил хор голосов. Ребята уселись. Лилина походила по столовой, потом присела у стола первого отделения и завязала с малышами разговор. - Сколько тебе лет? - спросила она у Якушки. - Десять, - ответил тот. - За что попал в школу? - Воровал, - сказал Якушка и покраснел. Лилина минуту подумала. - А сейчас ты что делаешь в школе? - Учусь, - ответил Якушка, еще больше краснея. Лилина улыбнулась и потрепала его, как девочку, по щеке. - А ты за что? - обратилась она к Кондрушкину, тринадцатилетнему дегенерату с квадратным лбом и отвисшей нижней челюстью. - Избу поджег, - хмуро ответил он. - Зачем же ты ее поджег? Кондрушкин, носивший кличку Квадрат, тупо посмотрел в лицо Лилиной и ответил: - Так. Захотелось и поджег. Подошел Викниксор. - Этот у нас всего два месяца, - сказал он. - Еще совсем не обтесан. Да ничего, отделаем. Вот тоже поджигатель, - указал он на другого первоклассника - Калину. - Этот уже больше года у нас. За поджог в интернате переведен. - Зачем ты сделал это? - спросила Лилина. Калина покраснел. - Дурной был, - ответил он, потупясь. Поговорив немного, Лилина вместе с Викниксором вышла из столовой. Немного погодя к столу четвертого отделения подсел Воробей, бывший в то время кухонным старостой. Он был красен, как свекла, и видно было, что ему не терпится что-то рассказать. - Здорово! - проговорил он наконец. - Чуть не влип. - Что такое? - спросил Японец. - Да Лилина... Не успел дежурный дверь отворить - влетает на кухню: - Староста? - Староста, говорю. - Сколько сегодня получено на день хлеба? А я, признаться, точно не помню, хотя в тетрадке и записано. - Два пуда восемь фунтов с половиной, говорю - наобум, конечно. Она дальше: - А мяса сколько? - Пуд десять, говорю. - Сахару? - Фунт три четверти. - Молодец, говорит, - и пошла. Все расхохотались. - Ловко! - воскликнул Янкель. - Ай да Воробышек! После обеда воспитатели скомандовали классам "построиться" и отделениями провели их в Белый зал. Там уже находилось человек десять гостей. От губоно, кроме Лилиной, присутствовали еще два человека - от комиссии по делам несовершеннолетних и от соцвоса. Кроме того, были представители от шефов - Петропорта, от Института профессора Грибоедова и несколько студентов из Института Лесгафта. Шкидцы, соблюдая порядок, расселись по местам. Впереди уселись малыши; четвертое отделение оказалось самым последним. Янкель и Пантелеев притащили из класса бумагу и чернила и засели за отдельным столом редакции. На сцену вышел Викниксор. - Товарищи! - сказал он. - Сейчас у нас состоится учет, учет знаний наших, учет проделанной работы. Давайте покажем присутствующим здесь дорогим гостям, что мы не даром провели время, что нами что-то сделано... Откроем учет. Слова Викниксора были встречены аплодисментами со всех скамеек. - Первым будет немецкий язык, - объявил Викниксор, уже спустившись со сцены и заняв место в первом ряду, по соседству с гостями. На сцену поднялась Эланлюм. - Сейчас мы продемонстрируем наши маленькие успехи в разговорном немецком языке, потом покажем сценку из "Вильгельма Телля". Ребята, - обратилась она к четвертому отделению, - пройдите сюда. Японец, Цыган, Кобчик, Купец и Воробей гуськом прошли на сцену и стали лицом к залу. Эланлюм обвела взором вокруг себя и, не найдя, по-видимому, ничего более подходящего, ткнула себя пальцем в нос и спросила у Купца: - Вас ист дас? Купец ухмыльнулся, смутился. Он был по немецкому языку последним в классе. - Нос, - ответил он, покраснев. Гости, а за ними и весь зал расхохотались. Эланлюм расстроилась. - Хорошо, что хоть вопрос понял, - сказала она. - Еонин, - обратилась она к Японцу. - Вас ист даст? Антворте. - Дас ист ди назе, Элла Андреевна. - Гут. Вас ист дас? - обратилась она к Цыгану, указав на окно. - Дас ист дас фенстер, Элла Андреевна, - ответил Цыган, снисходительно улыбнувшись. - Вы что-нибудь посерьезнее, - шепнул он. - Нун гут... Вохин геест ду ам зоннабенд? - обернулась Эланлюм к Воробью. Воробей знал, что Эланлюм спрашивает, куда он пойдет в субботу, знал, что пойдет в отпуск, но ответить не смог. За него ответил Еонин. - Эр гейт ин урлауб. - Гут, - удовлетворившись, похвалила немка. Так, перебрасывая с одного на другого вопросы, она демонстрировала в течение пятнадцати минут "успехи в разговорном немецком языке". Потом тем же составом воспитанников была показана сценка из пьесы "Вильгельм Телль" на немецком языке. Гости от "Вильгельма Телля" пришли в восторг, долго аплодировали. За немецким языком шел русский язык. Гости и педагоги задавали воспитанникам вопросы, те отвечали. Потом шли древняя и русская истории, политграмота, география и математика. Пантелеев и Янкель все это время усиленно работали у себя в "походной редакции". Когда Викниксор объявил о перерыве и все собрались вставать, на сцене появился Янкель. - Минутку, - сказал он. - Только что вышел экстренный номер газеты, висит у задней стены, желающие могут прочесть. Все обернулись. На противоположной стене прилепился исписанный печатными синими буквами лист бумаги. Наверху, разрисованный красной краской, красовался заголовок: "Шкид" Однодневная газета, посвященная учету Гости и шкидцы обступили газету. Передовица, написанная Японцем, разбирала учет как явление нового метода педагогики. Дальше шел портрет Лилиной в профиль и стихи Пыльникова, посвященные учету: Мы в учете видим себя, Учет - термометр наш. Науку, учебу любя, Мы грызем карандаш. Кто плохо учился год, Тому позор и стыд. Эй, шкидский народ, Не осрами республику Шкид! За стихами шла хроника учета. О каждом предмете был дан отдельный отзыв. Читающие были поражены последней рецензией: "Показанная последним блюдом гимнастика под руководством К. А. Меденникова прошла прекрасно. Хорошая, выдержанная маршировка, чисто сделанные упражнения. Поразила присутствующих своей виртуозностью и грандиозностью пирамида, изображавшая в своем построении инициалы школы - ШКИД". Все много смеялись, так как гимнастики еще не было. Лилина подошла