на сторону челюсть, оторвали половину языка. Он косноязычен. В гостях, куда он пришел с матерью. За окном мокрый снег, метет. Оконная рама подрагивает и постукивает. Юноша обращается - к девушке: - О-о-а е-о-д-ня о-е-э-о ве-ей-яя. Девушка не поняла. Краснеет. Смущается и вопросительно смотрит на гостью. Та объясняет: - Он говорит, что погода сегодня совершенно весенняя. Это он шутит. x x x Замечательная подробность триумфального церемониала у римлян. В колеснице триумфатора, за его спиной, стоял государственный раб, держал в руках золотую корону. В то время как толпа приветствовала и превозносила виновника торжества, раб этот должен был восклицать: - Pespice post te! Hominem te memento! То есть оглядывайся назад и помни, что ты человек! Или, если совсем коротко: "Не зарывайся!" x x x Ночью за окном звонкий трезвый голос: - Слово предоставляется пьяному! x x x Активист комсомолец не пьет, не курит, но один тайный порок у него есть: любит раскладывать пасьянс. x x x Гляжу из окна вагона. Осень. Золотой лес. Опустевшие дачи. Все залито тихим солнечным светом. И уж совсем замечательно: большая собака играет с маленьким щенком - рвут, баловства ради, какую-то сухую белую тряпку. x x x "Катя". Катю учил читать живший во флигеле старик Савва Исаич. Он водил Катиным указательным пальчиком по строке и объяснял: - Вот эта с брюшком - "О", а бабочка с крылышками - "Ф", а кочерга - "Г", а ящичек - "Д", а букашка - "Ж". А где пуговка пришита внизу, тут и в окошечко поглядеть можно, точка это называется. x x x "Катя". Он долго хранил фотокарточку девушки, сестры милосердия из Кауфманской общины. В 1917 году, когда с Охты, из запасного полка его привезли в лазарет с рожистым воспалением, она ухаживала за ним. Он продолжал любить ее даже сейчас, когда в доме хозяйничала Марья Михайловна, а по полу ползал двухгодовалый Павлик. Карточку он хранил вместе с самыми ценными документами: с метриками, с гимназическим аттестатом, с аннулированной сберегательной книжкой, на которой числилось 752 царских рубля. Иногда, оставшись один дома, он доставал и разглядывал фотографию. На карточке она была снята в подвенечном платье, в фате. Сбоку торчала рука жениха, которую она не очень ловко отрезала ножницами. Эта мужская рука мешала полноте Колиного счастья, его растроганности... x x x У бабушки на левой руке повыше кисти - белый шрам от ожога. Лет пять назад несла она только что снятую с плиты кастрюльку. Шла через двор - из летней кухни. Крышка кастрюли упала на руку. Бабушка не бросила ни кастрюли, ни крышки. Объяснила мне: - Думаю: святые подвижники руку в огонь клали. А ну-ка и я попробую потерпеть. И - додержала, дотерпела. Спокойно вошла в комнату, спокойно поставила на стол кастрюлю. Ожог был очень сильный. Рассказывала улыбаясь. x x x Зима тридцать девятого года. В школе, в IV классе появляется новенькая ученица и почти одновременно - новая учительница. Девочка грустная, часто плачет. Учительница требовательна к ней больше, чем к другим. Девочка открывается подругам, что у нее отец - на фронте, пропал без вести. Потом и сама Наташа пропадает, несколько дней не приходит на уроки. Подруга слышит по радио - о награждении бойцов и командиров. Среди других фамилия Наташиного отца. Девочки разыскивают ее. Открывает им мать Наташи - учительница Елизавета Ивановна. x x x Лютая зима. Принимаю холодную ванну. Пришел Костя Лихтенштейн. Стоит в кашне и шапке, смотрит и говорит: - Когда-нибудь напишу биографический роман. О тебе. Будет называться "Как закалялась медь". x x x Красноармеец в Мариинском театре. Спрашивает: - А что здесь раньше было? x x x На улице. Мрачная гориллообразная дама и муж ее - худенький, маленький, тщедушный, - по-видимому, эстрадные артисты, певцы. Она ворчит. Басом: - "Нам звезды кроткие сияли" - так не поют!.. x x x Школьная пародия на утесовскую песню "Два друга": Жили два друга в классе одном Пой песню, пой Коль одного выгоняли за дверь, Сам выходил другой И славно учились эти друзья Пой песню, пой И если один получал из них два, Кол получал другой x x x Перед революцией самой распространенной в русской деревне газетой было "Русское слово". Ей верили больше - не потому, что она вернее, а потому, что дороже. 1940 Решетов{344}, приехавший с фронта, рассказал мне трогательную историю. На Мурманском участке сорокашестиградусные морозы. Люди по шесть-семь суток без крова и огня. И вот в этих условиях в полку - ожеребилась кобыла. И кобыла не простая, знатная: польская, трофейная. Зачала она где-то под Гродно, разрешилась от бремени - под Петсамо или у Сальми-Ярви. Был у них там кузнец, красноармеец. Он этого жеребеночка очень хотел спасти от смерти, выхаживал, у костров отогревал. Но не такой там стоял мороз, чтобы можно было с ним справиться. Пока один бок у жеребенка отойдет, второй - заиндевеет, смораживается. - Нет, братец ты мой, - сказал батальонный кузнец. - Видно, не ковать мне тебя. Поднял винтовку и застрелил жеребенка - чтобы не мучился. Потом сел в снег и заплакал. x x x Тридцатидвухлетний курсант школы зубных врачей из провинциальных фельдшеров, прежде чем закурить, совершает "профилактическое мероприятие": зажигает спичку и над ее огнем несколько минут вертит мундштук папиросы. - Что вы, - спрашиваю, - делаете? - Поджариваю микробов. x x x "Катя". Он был из тех редкостных уже и в те годы старообрядцев, которые не позволят себе сказать: "Спасибо", а скажут: "Спаси Христос". На "спасибо" же отвечают: - Пускай тебя это "бо" и спасает, а я его не ведаю. x x x Боец получил взыскание за то, что отморозил руку (не смазал спецмазью перед походом). x x x С.Я.Маршак рассказывал, что видел себя во сне листом лотоса. x x x Рассказывает, как лег вечером в засаду в сырой болотистой местности и как ночью ударил мороз и он вмерз в землю. Мимо в темноте шли финны. Он слышал их голоса. Один чуть не наткнулся на него. А он пошевелиться не мог. - Ко мне же весь земной шар приклеился. Вырубали. Отморожена левая нога. x x x В связи с военным положением в городе появились какие-то таинственные знаки, указатели. Тетя Тэна рассказывала, что на днях к ней подходит где-то на Надеждинской улице пожилая дама. - Простите, вы не могли бы мне сказать, что тут написано, на стене? - Где? - Вот тут. Что это такое: СПМ? - Не знаю, - отвечает тетя Тэна. - Может быть, это "санитарная помощь милиции"... Или - "скорая помощь"... А почему это вас так интересует? Старушка оглянулась и, сильно понизив голос, сказала: - В этом, вы знаете, есть что-то необыкновенно приятное. Напоминает немножко Санкт-Петербург. Тетя Тэна подумала и говорит: - Да. Правильно. Но тогда получается не Санкт-Петербург, а Санкт-Петермург. x x x У девушки на столе брошюра "Застенчивость и борьба с нею". x x x В поезде: - Далеко ли едете? - Мне знать, а вам подумать. x x x Тип женщины, о каких в старину говорили: стервы-душечки. x x x Волково кладбище. Большой гранитный крест. Наверху, на перекладине выбито и вызолочено: КОЛЯ А внизу, на постаменте, такими же золотыми буквами: "А садик и цветочки здесь есть?" Странная надпись. Что-то очень трогательное, домашнее и очень значительное. Кого-то цитируют. Скорее всего, самого Колю. Может быть, гуляли с ним здесь, и он спросил у мамы с папой о садике и о цветочках. А очень скоро им вспомнились эти слова и были увековечены. x x x Присвоили воинское звание. Правда, не ахти какое, но все-таки... Интендант третьего ранга. То же, что капитан, только нестроевой службы. Послали проходить стажировку в окружную газету "На страже Родины". Думал - сейчас же пошлют на фронт спецкором. Прихожу к редактору: - Такой-то явился в ваше распоряжение. - Очень хорошо. Здравствуйте. Вот вам первое задание редакции. Напишите нам об Иване Сусанине. - То есть как? О каком Иване Сусанине? Об опере? - Нет, о самом Сусанине. - Позвольте. А материалы? - Добудьте. - Где? Редактор посмотрел на меня отчасти сердито, отчасти с сожалением. - Попрошу вас принять мои слова как приказ. Сроку даю четыре дня. Дано было понять, что я свободен. Я отдал честь, сделал поворот через левое плечо и вышел. В Большой Советской Энциклопедии материалов не оказалось. И все-таки... В положенное время, через четыре дня на пятый, на стол полковника Березина легла статья, занявшая в очередном номере "На страже Родины" чуть ли не половину газетной полосы. Так я ступил на военно-корреспондентскую стезю. x x x О Сусанине. Конечно, мне помогли источники литературные. Поэму (или думу) "Иван Сусанин" Пушкин назвал лучшей из написанных Рылеевым. Эту поэму, как это ни странно, любил и часто декламировал еще мальчиком Александр Ульянов, брат Ленина. О Сусанине писал Добролюбов: Сусанин отдал жизнь за родину, "твердо и непоколебимо верный понятию о долге". x x x Наше архангелогородское: - Прежде вечного спокоя не почивай. x x x Мариинского театра - фанерный сарайчик-склад. На всех четырех стенах его - надписи: "Близко не подходить, внутри злые собаки". Сбоку ребята мелом начертали резолюцию: "Врут. Никаких собак нет". x x x "Катя". Эпиграф: "Война оказалась плохим развлечением". Из письма крестьянина. 1915 г. x x x Пример узаконенной неграмотности: "Обман общественного мнения". Как это можно обмануть мнение? А ведь пишут. И даже в центральных газетах. x x x Видел во сне провинциальный южноамериканский город. Почему-то растрогало, что в городе только что (прогресс!) появились извозчики. Мои сопровождающие показывали их мне - новенькие пролетки, новенькая старопетербургская форма. Показали еще какой-то двухэтажный трамвай-дилижанс - тоже новшество! И все в этом городе было как-то архаично-молодо. Не хотелось уходить с его улиц и грустно было проснуться на улице Восстания, 22, в Смольнинском районе Ленинграда... x x x Минувшим и прошлым летом жила при нашей городской квартире мамина дальняя родственница Любочка, старая дева 54 лет. Проживала она у нас со своей мамашей, восьмидесятилетней, выжившей из ума старухой. Обе - из бывших. Любочка нигде не работает, живет распродажей вещей. В квартире, где они с матерью живут (в их бывшей собственной, а сейчас коммунальной), ее, по ее же собственным словам, "люто ненавидят". У Любочки резко выраженная мания преследования, болезненная мнительность, подозрительность. Мама ей говорит: - Любочка, что вы все дома сидите, вы бы пошли прогулялись. Она, поблагодарив, отказывается. Через десять минут приходит к маме: - Александра Васильевна, можно вам задать вопрос? - Пожалуйста. - Скажите, пожалуйста, почему это вы предлагали мне пойти прогуляться? Или мама спросит у нее: - Кто у вас в квартире живет? Минут через десять-пятнадцать, обдумав и обсудив со всех сторон этот вопрос, Любочка опять подступает к маме: - Александра Васильевна, почему это вы спрашивали: кто живет в нашей квартире? Говорит она осторожно, словно по гололеду ходит. Цифр и имен никогда не называет. Года полтора назад пробовала она работать. Устроилась куда-то курьером. Но, проработав с полмесяца, ушла. Мама спрашивает, сколько она там получала. - Немного. - И долго работали? - Некоторое время. "Некоторое время", "некоторая сумма", "некто", "однажды" - по-другому она не говорит. x x x Любочкина мать, Марья Ивановна, в молодости была необыкновенно хороша собой. А происходила она из купеческой семьи, была почти неграмотна. Однажды стояла Марья Ивановна за обедней у Покрова. Стояла на клиросе, "рядом с князьями и вельможами", и даже среди этой блестящей публики выделялась своей красотой и статностью. В это время в церкви появился какой-то старичок генерал. Граф. Он принялся целовать ручки знакомым дамам и по ошибке, приняв Марью Ивановну за какую-нибудь баронессу или княгиню, и ей тоже поцеловал руку. Совсем недавно, будучи уже на склоне дней, выживающая из ума Марья Ивановна заблудилась где-то на Песках и попала в милицию. Ей показалось, что ее хотят посадить в кутузку. Она перепугалась, но виду не показала, а сама перешла в наступление. - Вы, батюшки, не смеете меня в холодную сажать, - говорила она. - Я человек благородный. Мне и князья и графы ручки целовали. Вот она - вот эту самую... x x x Жаркий июльский полдень. В Мельничьем Ручье на пляже весь день было много купающихся. К вечеру народ расходится, хотя вода еще теплая и сумерки не остудили зноя. Лежу в кустах, читаю. Вижу - на противоположном грязном и обрывистом берегу, где обычно никто не купается, где вонючая илистая отмель истоптана и загажена коровами, - появляется молодой, лет под тридцать, человек, сезонный рабочий в бесцветной одежде. На лице у него - от одного уха до другого - белая повязка. Лицо плоское. Он ведет себя, как вор: озирается, оглядывается. Уж не топиться ли, думаю, пришел? Нет, этот несчастный просто пришел выкупаться. Вероятно, долго не решался, но день стоял знойный, товарищи по работе бегали в перекур на реку, мимо все время шли купальщицы с мохнатыми полотенцами. И вот он не победил соблазна, пришел. Подходит к воде, оглядывается, снимает с лица повязку. Еще раз оглянулся, начинает стягивать грязную рубаху. Не решился. Натянул рубаху, сел на корточки и торопливо, как мальчик, ворующий у матери варенье, зачерпнул ладошкой черную торфяную воду и стал мыть свое безносое лицо, шею, волосы. Моет с наслаждением, но поминутно оглядывается, прислушивается... Брат мой! Кто тебя? За что?.. x x x Читаю "Процесс Людовика XVI". Поражает необыкновенное сходство и судьбы и характеров Людовика и Николая Второго. Начать с того, что начало их царствований было ознаменовано схожими событиями. Во время бракосочетания Людовика с Антуанеттой в Париже тоже была своего рода Ходынка. Во время пышных празднеств, "благодаря небрежности администрации", где-то в районе кладбища Св.Магдалины было раздавлено свыше 1000 граждан. Находясь после революции под арестом, и король и царь занимались воспитанием сыновей, играли в карты (Людовик - в пикет, Николай - в безик), охотились на ворон. Похожи и жены их: Алиса Гессенская на Марию-Антуанетту. Обе они были активнее, хитрее, деятельнее своих мужей. x x x - Он закона совсем не слушается. Он только принципом своим берет! x x x "Лучше говорить правду, чем быть министром". Жорес{349} 1941 Одна из тайн творчества - видеть перед собой тот народ, для которого пишешь". В.Хлебников x x x Девочка лет 11-12 - другой, поменьше: - Микроб такой маленький, что если он упадет на пол, то его не видно. x x x У директора гимназии, где он учился, была странная фамилия: А.С.Дважды-Переехали. x x x Учительница в деревенской школе: - Теперь будем становить запятую. x x x Раз или два в месяц к нам в Шкиду приходил врач. Красивый. Высокий. Какой-то не по времени барственный, элегантный, пахнущий одеколоном. Это был брат Е.В.Тарле, историка. Его я тогда не читал (читал, кажется, из наших один Ионин), но имя его уже знал, оно уже гремело. x x x Из предсказаний попугая: "Радуйтесь! На предстоящем вечере Вы будете счастливы любовью. Полублондин-полубрюнет увлечется Вами и попадет под сень Ваших очей. Вы его не заметите, но образ симпатичного молодого человека станет преследовать Вас, и Вы снова встретитесь"... x x x Дядя Коля минувшим летом отдыхал в деревне. У хозяйки заболел теленок. Ветеринара в колхозе нет. Старуха приходит, просит: - Я - женщина старая, слабая. Помоги, милый. Поди, укуси его за мышки с боков. - То есть как укуси? За какие мышки? - испугался дядя Коля. - У него с боков у мосоликов желвачки такие - мышки. Ты, если брезгуешь, ветошку какую накинь и - куси. Деликатный дядя Коля поежился и пошел. Но теленка уже успела зарезать хозяйкина дочка. x x x Из классной работы по русской литературе учеников 8-го класса энской средней школы: "Пушкин сильно восхищается в Наталью". "Бедная Лиза рвала цветы и кормила свою мать". "Матери Державина приходилось много ходить стоя". x x x На Смоленском у Анны Ивановны Спехиной похоронены рядом дочь Надя и внучка Валя. На днях хоронили вторую внучку - Люсю. Кладбище было засыпано густым снегом. Чтобы яму не замело, могильщики прикрыли ее хвоей. Когда этот настил стали снимать, Анна Ивановна вдруг перестала плакать. - Надюшку не видать? - спрашивала она у окружающих. - А? Надю не видно? Как будто Надя живая должна была сидеть в яме. x x x Школьный фольклор. Черченье что? Пустое дело! Оно давно мне надоело! А в остальном, любезная мамаша, Все хорошо, все хорошо!.. x x x До омерзения пьяный человек, мыча, качаясь и вытворяя какие-то безобразные обезьяньи телодвижения, идет через Кировский мост. Несколько мальчиков, лет по 11-12, возвращаясь из школы, идут следом. - Вот и мы такие будем, - говорит один. - Нет уж, - качает головой его товарищ. - Так пить я не буду. Первый молчит, думает, грустно усмехается. - Все, когда маленькие, так говорят. x x x Больница. Со мной в палате лежит после операции колхозник Хрусталев, тверской, пятидесяти трех лет. Ходит к нам рыженький мальчик Саша. Хрусталев, усмехаясь: - Как с противня убежал все равно. x x x Он же - про Сашу: - Штаны долгие, туфли долгие - как все равно у Сярли Сяплина!.. x x x В приемном покое больницы. Опрашивают старика, только что привезенного "скорой помощью". Старик двадцать три года работал на железной дороге, сейчас в артели - "на гардеропе". - Как зрение? - спрашивает врач. - Чего? - Видите как? В глазах не двоится? - Иногда бывает, что человека в таком каком-то неприятном виде вижу. - Стул как? Хороший? - Даже слишком хороший. x x x Война*. ______________ * Значительная часть записей автора о войне и блокаде вошла в публикации "Год в осажденном городе" и "Январь 1944" (см. том 3 этого собрания сочинений). Небо как и два года назад, но гораздо плотнее, гуще усеяно аэростатами воздушного заграждения. В разное время дня, в разную погоду смотрятся они по-разному. В сумерках - как серебряные картонные елочные рыбки. Перед закатом - как золотые рыбки в аквариуме. Особенно хороши - ранним утром, когда чуть-чуть розовеют с одного конца и когда на них нежно переливаются солнечные блики. На земле они - толстые, слоноподобные, даже мамонтоподобные. В воздухе напоминают заиндевевшие детские рукавички. x x x Аэростаты - в садах, парках, около церквей. Тут же - зенитная батарея, палатка, маленький лагерь. В Михайловском саду бойцы стирают, спят на садовых скамейках, играют на балалайках. x x x На Мальцевском рынке. - Какое безобразие! Только что была тревога и - опять! Того и гляди жалобную книгу потребует. x x x - Желтый дом с красным фонарем... x x x Дежурю на крыше. Со мной напарник - шестнадцатилетний паренек, сын или племянник С.М.Алянского. - Эх! - говорит он с досадой. - И что это в самом деле! Москву уже третий раз бомбят, а у нас... Глупо, конечно, хочется сказать ему: "дурень" или "глупыха" (нечто подобное я ему и сказал), но ведь надо и то помнить, что - шестнадцать лет! x x x А в народе уже опять ходят разговоры об Антихристе. Толкуют Апокалипсис{352}. Говорят о красном и черном петухе, высчитывают сроки. На сорок третий день, говорят, должно кончиться. Приблизительно то же говорил в конце июня лектор в Союзе писателей. Имею в виду не Люцифера и не петухов, а сроки окончания войны. x x x В сумерках у ворот - компания девушек из группы "домовой самозащиты". Ведут себя так, как и положено вести себя молодости при любых обстоятельствах и в любой обстановке. И вдруг откуда-то возникает пожилая, седеющая, стриженная в кружок особа. Повелительным, учительным, назойливым и скрипучим голосом она говорит: - Вот что я вам скажу, дорогие товарищи... При этом тяжелый, как будто свинцом налитой, палец ее ходит перед носами девушек. - Прошу запомнить. Время сейчас сурьезное. Дежурить так дежурить. Ни хахахалки, ни хихихалки, ни с мальчишками объемки, ни с мальчишками обнимки... - Какие могут быть обнимки?! - возмущаются девушки. Но голос активистки продолжает греметь и скрипеть. И палец ее покачивается в воздухе, как какая-нибудь праща или палица. x x x Старый пожарный Михаил Осипович - про Германию: - Там же, куда ни сунесся, - все сталь. Там же даже старухи на лисапедах ездиют. x x x Человек едет на велосипеде, за спиной у него болтается голубой воздушный шарик. Странно и "не типично" для этих суровых дней. Но - жизнь продолжается. Мальчик или девочка сидят дома, ждут папу... x x x На рынке продают (за астрономически большие деньги) черный сахар. Это - то, что осталось от сгоревших Бадаевских складов. x x x В аптеке. Приходит мужичок. - Лаку нет ли, гражданочка? - Виновато вздыхает. - Хочу буфет покрасить. - Брось врать-то. Нашел время буфет красить. Выпить хочешь! Еще более виновато: - Хочу. Да. Выпить. x x x Бабушка не была в Питере двадцать два года - с 1918, кажется. 21 июня приехала из Боровска навестить сыновей и внуков, а на другой день - война. И вот застряла. Была у нас в сентябре, когда уже сомкнулось кольцо блокады. Сидела чинная, слегка чопорная, не согнутая ни годами, ни событиями. Пила чай - так же чинно и церемонно, как пила его и в 1914, и в 1930 годах, хотя чай был уже почти пустой. В это время прибежал ко мне с курсов усовершенствования командного состава Костя Лихтенштейн - загорелый, как черт, в огромных пыльных сапогах, в выгорелой пилотке... И тут же при бабушке стал показывать, как учат их в училище ползать по-пластунски. Ползал, царапая сапогами паркет, по всей комнате - у самых ног бабушки, а она даже ноги не подвинула, смотрела, подняв брови, поджав слегка губы, и не усмехнулась даже, не показала ни малейшего удивления. x x x В аптеке. Дама просит отпустить ей гематоген. Это - экстракт крови, - вероятно, из него можно сделать неплохой бульон. Аптекарша отпускает одну банку и говорит: - Идеальное средство для повышения аппетита. x x x Новые будничные слова в быту ленинградцев: зенитки, дальнобойные, убежище, фугасная, зажигательная, "накидал" (бомб или снарядов). И еще - отоварили, дуранда, буржуйка, фитюлька, рабочая, иждивенческая. x x x Старуха: - Сахарку-то нет. И похрустеть нечем. x x x Иногда по утрам задерживаются московские радиопередачи. Это значит - в Москве воздушный налет. x x x На днях радио молчало до 18. 21. Внезапно раздался грохот, прозвучала какая-то музыкальная фраза, а за ней громкий мужской голос: - Глубокий вздох! И тут же передача опять оборвалась. Так и застрял в памяти этот "глубокий вздох". x x x Из "Инструкции Штаба МПВО дежурным у ворот дома": " 1. Дежурный обязан проверять документы в неизвестных граждан, проходящих в дом.  2. При разрыве бомбы вблизи домохозяйства - стремиться установить ее тип". Каюсь, инструкцию эту я нарушал. Бомбы поблизости разрывались (в Ковенском, в Озерном, на улице Красной Связи), но установить их тип мне ни в одном случае не удалось. Не стремился. x x x Сегодня подумал: а ведь город и в самом деле стал фронтом. Бомбежки почти ежедневно. И уже не "почти", а каждый день артобстрелы. На магазинных витринах - дощатые щиты, ящики с песком. Люди с судочками. Танки. Машины с масксетками, а теперь, когда выпал снег, еще и побеленные. Милиционеры с винтовками, с плоскими, похожими на бойскаутские шляпы, шлемами, висящими почему-то у пояса. И так много разговоров о еде. Самая актуальная тема. Продуктов в городе нет, и подвоза нет. Я знаю, что такое голод, - детство, с десяти лет, у меня было голодное. Говорят, опыт помогает, учит. Да, но не этот "опыт". Опытных голодающих я не встречал. x x x На рынке: - Все продаю - лишь бы заправиться. Не очень-то заправишься. Дензнаки никому не нужны. Выменивают кусочек хлеба на крохотный кусочек масла, кусочек сахара на две-три папиросы. Спички продаются по рублю за штуку (не за коробку, а за штуку, за одну спичку). x x x Двумя этажами выше живет мальчик - ремесленник, лет двенадцати-тринадцати. Приходит: - Нет ли у вас какого-нибудь барахла. Идем в Колпино, на передовую, может быть, выменяем на конину. Собрали все, что нашли: две пары ботинок, новые брюки, Лялин отрез на платье. На другое утро мальчик принес огромный, килограммов на пять, кусок конского филея. Маме я не сказал, что конина. Даже сейчас она не стала бы ее есть. На мамины именины жарили котлеты... Самым счастливым был в эти дня наш Беляк. Впервые за много недель он вдруг замурлыкал. x x x В ночь с 7 на 8 ноября стоял на посту у ворот. Мрачная была ночь. На сером бесовском небе - за бегущими тучами - крохотное пятнышко луны. Ледяной пронзительный ветер. Воздушных налетов за это время не было, зато почти все эти два часа не прекращался артиллерийский обстрел. Гремело где-то в стороне Смольного. Но жуткое было не в этом. Самое жуткое было - радио, которое на этот раз, праздника для, не только не было выключено, но позволило себе "разговеться" - передавало легкую музыку: опереточные арии, фокстроты. Частица черта в нас Заключена подчас Эта частица черта не могла заглушить ни воя ветра, ни грохота канонады, ни тех горьких мыслей и чувств, которые одолевали человека, стоявшего на лютом сквозняке в подворотне старого петербургского дома. А потом была пауза. Минут десять радио молчало. И вдруг загремел "Интернационал". Никогда не слушал его так... Не найду слова, чтобы объяснить: как? Так слушает что-нибудь человек в последний раз. x x x Такое уже было со мной. Дежурил в первый раз на крыше и увидел город с высоты пятого (вернее, шестого, даже седьмого) этажа. Увидел как бы заново, как бы впервые всю красоту и неповторимость его. Город с его знакомыми до слез, "до припухших железок" зданиями, с Невой, Фонтанкой, каналами, - и все это как на старинной гравюре, на рельефном плане с картушем в верхнем углу. Не мог оторвать глаз от этого видения. И вдруг подумал: "Смотри! Запоминай! Впитывай! Такого уже не будет". x x x За деньги ничего не купишь. Даже могилу не выроют могильщики за бумажки. Давай им крупы, хлеба, сахара. За гробами, говорят, длиннейшие очереди. Самый дефицитный товар. x x x Недавно слышал на улице: - Нас легче похоронить, чем накормить. Нет, и похоронить нелегко. x x x Война образовывает. Раньше я понятия не имел, что дуранда бывает разных сортов - соевая, льняная, конопляная, кокосовая, семечковая, подсолнечная... У каждой свой вкус. И свой неповторимый запах. Особенно, когда положишь кусочек на раскаленную чугунную доску времянки. x x x "Трус тот, кто боится и бежит, а кто боится и не бежит, тот еще не трус". Князь Мышкин x x x Проверить эту формулу в наших условиях трудно: бежать некуда. Впрочем, то, что я только что написал, - фраза. Можно сказать по-другому: кто боится и молчит, тот еще не трус. Тетя Аня во время бомбежек хватается за голову, мечется, рыдает... А ведь всегда считалась выдержанной, сильной, гордой. Храбрым не помогут сделаться ни опыт, ни приказ, ни звание. Месяц назад ехал в трамвае по Литейному. Где-то очень близко, на Фонтанке, начался артобстрел. И какой-то капитан, фронтовик, стал кричать: - Что же вы? Остановите трамвай!.. И стал протискиваться к выходу. Он привык, и его так учили там, на фронте: противник открыл огонь - маскируйся, окапывайся, прячься. А тут тыловики, шпаки с удивлением и даже с некоторым презрением смотрели на этого фронтовика. Вообще-то понятия "фронт" и "тыл" несколько сместились, если не переместились. В Ленинграде, я уверен, снарядов и бомб падает относительно больше, чем где-нибудь под Пулковом или тем паче у Белоострова. x x x "Через детей душа лечится". Прочел вчера в "Идиоте" эту фразу князя Мышкина и ночью то ли представил, то ли во сне увидел, что открыл будто бы для душевнобольных, для измученных и усталых санаторий, где единственный метод лечения - Kinderterapie. Врачей нет, а есть только дети. Общение с ними, разговоры, игра - лечат душу. Над воротами санатория - полукругом, дугой эта сентенция Мышкина о том, что через детей душа лечится. А ведь и в самом деле лечится. Если бы не было детей в Ленинграде, кто знает, насколько больше могил вырубали бы мы каждый день на Волковом, на Охтинском, на Пискаревском... x x x У ворот госпиталя на улице Маяковского стоят три или четыре пары детских санок с "мумиями" - плотно запеленатыми в одеяла и перевязанными, как онучи, трупами. Из проходной выходит красноармеец и жена его, выносят маленький голубой гробик. За ними идет и тихо, беззвучно плачет мальчик лет десяти-двенадцати. У калитки какая-то женщина беседует со сторожихой. - Эвона, еще гробы достают где-то, - говорит она как будто даже с некоторой завистью. x x x На нашей лестнице, двумя этажами выше, с бабушкой и оглохшей "на почве недоедания" мамой живет хорошенькая большеглазая девочка Мариночка. Когда-то была резвушка, вертелась в красном сарафанчике во дворе, пела, играла, ссорилась с подругами. Теперь ее не узнать. Зашел проведать любимицу свою, принес кусочек дуранды и две ландринки. Маринка лежит в постели, пьет чай с 15 граммами хлеба, нарезанными на 15 тончайших долек и поджаренных на буржуйке. Посидел, поговорил с Маринкой. Когда-то, в начале войны, я просил ее сплясать. Она стеснялась, плясать не стала. А теперь говорит: - Бабушка, как жалко, что, когда мы немножко больше кушали, я не сплясала дяде. - А теперь что - не можешь? - Теперь не могу. Ей шестой год. x x x Сосед Маринки по коммунальной квартире - профессор Вериго, известный ученый, радиотехник, сорокалетний холостяк, как говорят, - большой оригинал. При свете коптилки разглядел его плохо. Грубое, неинтеллигентное лицо. Грубоватый голос. Одет небрежно - в какое-то стеганое полупальто. Зашел к Маринке, принес ей блюдечко саго с изюмом, сохранившимся у него, по его словам, с 1926 года. Любит детей, катал их еще недавно целой гурьбой на собственной машине. Был богат. В Любани у него будто бы два дома и дача. Все погибло. В том числе три охотничьи собаки. Сейчас профессор Вериго хочет попробовать делать суррогат мяса, сахара, хлеба из древесных опилок. Услышав об этом, Маринкина бабушка вся просияла, даже задрожала. - Ой, неужели? Ой, научите меня, Александр Васильевич, умоляю вас, научите! Вериго - мастер на все руки. Сказать по правде, после разговора с ним я тоже стал копить опилки. Не сжигаю их, а ссыпаю в большую жестянку из-под монпансье. Чем черт не шутит. А вдруг... Вчера, засыпая, поймал себя на мысли, что мечтаю о котлетах из опилок. x x x Начало декабря. Мороз 25 градусов. Очереди, очереди у магазинов. Потемневшие, почерневшие женские лица. На первую декаду, то есть на десять дней, по рабочей карточке дают: 200 грамм мяса, 300 грамм крупы, 250 грамм "кондизделий". "Дают"! Надо еще найти их и простоять несколько часов в очереди. Мимо едут дровни, заваленные трупами. Все не поместилось, за дровнями на буксире подпрыгивают салазки, на них что-то бесформенное, перевязанное веревками - русские сапоги, рука... Бабы в очереди смотрят уже почти равнодушно. Редкая покачает головой. x x x Зима. Хрипло и приглушенно говорит радио. Слышно, как в паузах голодный диктор заглатывает слюну. x x x Слухи, слухи. Самые нелепые, неожиданные, неизвестно из каких источников идущие. В Луге - 3 копейки килограмм хлеба. В Петергофском дворце немецкие офицеры устраивают балы и танцуют с "местными дамами". "Идет Кулик". "Отбили Пушкин". "Взяли Остров". - Как же так? - Да вот так. Это уж точно. x x x Декабрь. Нет угля. Нет электричества. Трамваи ходят только утром и вечером, да и то с перебоями. У нас в квартире уже седьмой день - средневековый мрак и смрад. Окна без стекол, заколочены досками. Сидим с коптилками, в которых горит какое-то духовитое "средство для чистки деревянных полированных предметов". x x x Поздно вечером - бабы - перед закрытым пустым магазином: - А что нам с детьми делать? В бочках солить, что ли?! x x x 13 декабря. Сегодня не стало нашего Беляка. Кормили его по мере сил. Блюдечко супа, корочку хлеба получал ежедневно. И все-таки ему было труднее, чем нам. Ему ведь не объяснишь, не внушишь того, что внушаем мы себе и близким... Не на что было опереться его духу - по слову Житкова. Последние дни все лез в печку - холодную, с прошлого года нетопленную. Сегодня забился к маме под одеяло и не вылез больше оттуда. Вчера то же случилось с котом Нины Борисовны. x x x Кажется, впервые в истории русской православной церкви этой зимой в Ленинграде не служили литургии - за неимением муки для просфор. Служили "обеденку". Что это такое - не знаю. Написал: "кажется, впервые". Не кажется, а так оно и есть, конечно. Такого лютого глада и мора не знала земля русская ни во времена Батыя, ни позже, ни раньше. x x x Был вчера на Мальцевском рынке. Зачем хожу туда - не знаю. За деньги ведь ничего не купишь, да их и нет. Иногда удается выменять коробок спичек на кусок хлеба. Спичек у меня много. Благодарить за это должен Михаила Михайловича Зощенко. Как-то летом, кажется в 1938 году, был у него на даче в Сестрорецке. Он тускло и скучно говорил о литературе и, как всегда, оживился, просиял, когда заговорили о болезнях, о медицине. Сказал, что неврастенику надо чем-нибудь увлекаться. - Вы ведь, кажется, фотографируете? - Да. Фотографирую. Но фотограф я совершенно бездарный. - Тогда коллекционируйте что-нибудь. Ну, хотя бы спички. И вот, по совету Зощенки, я стал собирать спички. Вяловато, без увлечения, без малейшего энтузиазма, но все-таки за несколько лет один из ящиков моего письменного стола был в три ряда забит спичечными коробками. Большинство из них - со спичками. Началась война. И неожиданно я стал богачом, шибером. Потенциальным богачом. По рыночному курсу коробок спичек стоит сто граммов хлеба. Но у кого они есть, эти лишние сто граммов? То и дело меня уговаривают: - Продай три спички за трешку. А зачем она мне, эта трешка? Хлеб стоит уже 600 рублей килограмм. Но это только говорят. Сам я никогда не видел, чтобы продавали хлеб или вообще что-нибудь съестное. Только меняют. И вдруг вижу - идет по улице человек, несет стопочку листов столярного клея. - Купите, гражданин. Питательная штука. Недорого. По 20 рублей кусок. - Что это? Клей? - Да. Столярный клей. - Спасибо. Склеивать кишки не хочу. - Напрасно шутите, гражданин. Я вам серьезно говорю. Спасибо скажете. Я и себя спас и всю семью выходил - именно этим клеем. Уговорил. Было у меня с собой 100 рублей - взял пять плиток. И адрес он мне свой дал: - Придете еще и попросите. Дома варил клей - по рецепту, который дал мне этот портной с Мальцевского... Мама смеялась, говорила, что уже сейчас ее тошнит от одного запаха. Запах действительно напоминает сапожную или столярную мастерскую. В общем-то приятный, но аппетита не возбуждающий. Из одной плитки получилась большая миска студня. Долго не отвердевал, не застывал. А когда застыл - никакой запах не помешал наслаждению, с каким ели этот чайно-коричневый, аппетитно подрагивающий студень - не только я, но и мама, и Ляля... x x x Уже полтора месяца не бреюсь. Дал обет - ходить с бородой до окончания войны, до победы. И еще - тоже "обет": в эту лютую зиму хожу в белых теннисных, из лосиной кожи туфлях. x x x Перечитываю (после Диккенса) Достоевского. Читал "Дневник писателя". И в самом деле - сколько точного, сколько угадано, сколько прозрений! Как верно, с какой настоящей, не приторной любовью говорит он о русском народе. x x x Он же, прозорливец, угадал, провидел, что "в грядущей борьбе плутократии и демоса" католичество, "оставленное царями", станет на сторону демоса. x x x А это разве не пророчество? "Грядет четвертое сословие, стучится и ломится в дверь... На компромисс, на уступочки не пойдет, подпорочками не спасете здания. Уступочки только разжигают, а оно хочет всего... Все это "близко, при дверях". Писано это в 1880 году, когда выходили лейкинские "Осколки", печатавшие юморески Антоши Чехонте, когда гимназисту Володе Ульянову было десять лет, когда русский престол занимал "царь-освободитель" Александр Второй, а будущий Николай Второй даже не был еще наследником... x x x Был вчера у Тамары Григорьевны{360}. На прошлой неделе бомба разрушила дом на противоположной стороне улицы - против их дома. В их доме взрывная волна вырвала железные ворота, оконную раму в комнате Т.Г. Упала с потолка люстра. Все засыпано кирпичной и известковой пылью. Живет она в комнате мужа (от которого третий месяц нет писем). Поразили чистота, чинность, уютность их быта. Приглашали к чаю. Я категорически отказался. Т.Г. получила вчера с оказией письмо от С.Я.Маршака. Он уже знает о моих бедах. Говорил с Фадеевым и еще с кем-то. Шлет мне поклон, беспокоится. Т.Гр. уверяет, что с бородой я стал похож на молодого купчика из Островского. Не просто на купчика, а - "с идеями". x x x ...Сегодня, в середине января, опять, неизвестно зачем, приплелся на толчок. Видел, как били парня, вырвавшего из рук женщины кусок хлеба. Били его жестоко, топтали ногами, а он, закрывая от ударов лицо, продолжал жевать. Несколько человек, в том числе и я, вмешались. Тогда набросились на нас. Какой-то инвалид ударил меня костылем по плечу. На него с упреками накинулась какая-то женщина: - Ты что делаешь, паразит? Старого человека бить?! Конечно, это моя замоскворецкая борода ввела в заблуждение милую мою заступницу. Парень, ударивший меня, всего-то