Оцените этот текст:




     ---------------------------------------------------------------------
     Станюкович К.М. Собр.соч. в 10 томах. Том 5. - М.: Правда, 1977.
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 22 апреля 2003 года
     ---------------------------------------------------------------------




     В  эти  предпраздничные  дни  в  большой,   красиво  убранной  квартире
контр-адмирала Лещова шла такая же усердная чистка,  какая происходила и  во
всех домах столицы.
     Из   всей  прислуги  адмирала  особенно  неистовствовал  по  приведению
адмиральского кабинета  в  порядок  пожилой,  небольшого  роста,  плотный  и
коренастый  человек,  в  куцей  измызганной  черной  тужурке,  в  стоптанных
парусинных башмаках,  какие носят в  плаваниях матросы,  с  широким,  далеко
неказистым,  несколько суровым  лицом,  на  красноватом фоне  которого  алел
небольшой нос,  похожий на луковицу,  а из-под густых черных бровей блестела
пара  темных  зорких  глаз,   умных  и  необыкновенно  добродушных.   Слегка
искривленные ноги  и  здоровенные жилистые руки пополняли неказистость этой,
на вид неуклюжей, сутуловатой фигуры.
     Столь   непрезентабельный   для   такой   роскошной   квартиры   слуга,
возбуждавший иронические улыбки в  франтоватом молодом лакее,  в горничной и
кухарке, был Михайло Егоров, отставной матрос, служивший у Лещова безотлучно
пятнадцать лет.  Сперва он был у него вестовым, а после отставки остался при
нем  в  качестве  камердинера и  доверенного лица,  на  испытанную честность
которого можно  было  вполне положиться.  Егоров совершил со  своим  барином
немало дальних и  внутренних плаваний,  и все имущество барина было на руках
Егорова.  Оба они за  это долгое время до того привыкли один к  другому,  до
того Егоров был верным человеком,  заботившимся о  своем командире и  о  его
интересах с какою-то чисто собачьей преданностью,  что, несмотря на обоюдные
недостатки,  хорошо изученные друг в друге,  они не могли расстаться, хотя и
нередко грозились этим оба в минуты раздражения.
     Не расстались они даже и тогда,  когда адмирал,  по словам Егорова, "на
старости лет  ополоумел" и,  несмотря на  самые едкие предостережения своего
вестового, выслушанные адмиралом с сконфуженным видом, женился два года тому
назад на молодой, хорошенькой и очень бойкой блондинке, которую Егоров сразу
же невзлюбил и прозвал почему-то "белой сорокой".
     Он тогда же просил адмирала "увольнить" его.
     - Жили мы с  вами,  Лександра Иваныч,  слава богу,  одни,  а теперь мне
оставаться  никак  невозможно!   -   говорил  Егоров  своим  мягким  баском,
поглядывая не  без  сожаления на  смуглое,  заросшее  бородой,  некрасивое и
радостное лицо своего "ополоумевшего" адмирала.
     - Это почему?..
     - Сами,  кажется, можете понять... Теперь у вас другие порядки пойдут с
адмиральшей-то... Адмиральша потребует, чтобы вы взяли форменного камардина,
а  не  то,  чтобы  держать такого,  как  я.  Известно,  молодой супруги надо
слушаться, - прибавил не без иронической нотки в голосе Егоров.
     - Ты, скотина, язык-то свой прикуси!..
     - Прикуси не прикуси, а я верно говорю...
     Адмирал,  несколько смущенный,  выругал  Егорова на  морском диалекте и
приказал остаться.
     - При мне будешь по-прежнему... Слышишь?
     - Слушаю, ваше превосходительство...
     - Только смотри... Не вздумай грубить барыне...
     - Чего мне грубить?.. Я до барыни и касаться не буду... У их свои слуги
будут... А я при вас...
     Во  всем угождавший своей молодой жене,  в  которую был влюблен по уши,
адмирал,  однако,  решительно отстоял своего  старого вестового,  далеко  не
изящный вид которого и  громкий грубоватый голос несколько шокировал изящную
адмиральшу. Адмирал обещал, что Егоров не станет показываться ни в гостиной,
ни  в  столовой,  -  для  этого  можно нанять приличного лакея,  -  а  будет
исключительно служить ему и  ходить с  ним в плавания.  Он ведь так привык к
Егорову.
     На  этот  компромисс адмиральша пошла,  и  довольный адмирал с  прежней
терпеливостью выслушивал ворчливые замечания,  которые позволял себе Егоров,
особенно в  плавании,  когда белая сорока жила на  даче,  и  главным образом
после  побывок  на  берегу,  откуда  Егоров  возвращался  по  большей  части
"урезавши муху".
     Эти  замечания  в  последнее  время  касались  преимущественно женитьбы
адмирала. Молодая жена, тратившая много денег и заставлявшая адмирала сильно
ограничивать свои  расходы  в  плавании,  возбуждала в  Егорове негодование.
Кроме того, и поведение адмиральши ему не нравилось, и он, не без некоторого
основания,  предполагал, что белая сорока обманывает адмирала, злоупотребляя
его доверчивостью и "путается" с мичманами.
     И нередко,  вернувшись с берега,  Егоров появлялся в адмиральской каюте
и, прислонившись к двери, говорил заплетающимся языком:
     - А  еще адмирал...  Адмирал,  а звания поддержать не можем...  Прежде,
бывало,  офицеров честь честью,  призовем обедать... угостим... Каждый день,
как следовает,  по очереди три или четыре офицера у  нас кушали,  а нонече -
шабаш!..  Одни кушаем...  И  денег у  нас нет...  Тю-тю  денежки...  Айда на
берег...  А  по  какой такой причине?..  Дозвольте вас  спросить,  Лександра
Иваныч? Как вы об этом полагаете, ваше превосходительство?
     - Егоров! Ты пьян, каналья!.. Иди спать...
     - И пойду...
     Но вместо того чтобы уйти, Егоров оставался в каюте и продолжал:
     - А все-таки я вам,  Лександра Иваныч,  всю правду скажу...  Очинно мне
жалко тебя,  моего голубчика...  И  сертучишко-то старенький...  и  сапоги в
заплатках,  и  припасу у нас никакого...  А кто виноват?..  Сами,  Лександра
Иваныч,  виноваты...  Не послушались Егорова...  Небось Егоров, даром что из
матросов, а с понятием... С большим понятием!.. Жили мы с вами холостыми, то
ли дело?..  Слава тебе господи!  И  деньги у  нас завсегда были,  и  всякого
припасу вдосталь,  и  звание свое поддерживали...  "Егоров!  Шимпанского!" -
"Есть!" И несу, что вгодно... А теперь, как глупость-то сделал...
     - Егоров! Пошел вон! Искровяню рожу!
     Но эта угроза не только не пугала Егорова,  а,  напротив, приводила его
даже в несколько восторженное состояние.
     - Что  ж,   искровяните.   Сделайте  ваше  одолжение...  Со  всем  моим
удовольствием!  Я ведь любя говорю...  Слава богу,  пятнадцать лет служу вам
честно... А все-таки вижу: хоша вы и адмирал, а рассудку в вас мало... Ну...
хорошо... положим, бес взыграл на старости лет... Так женись, братец ты мой,
на какой-нибудь степенной сахарной вдове в теле и с понятием, а то...
     Обыкновенно  Егоров  не  доканчивал,   потому  что  взбешенный  адмирал
срывался с  дивана и,  схватив вестового за шиворот,  ввергал Егорова в  его
крошечную каютку и запирал ее на ключ.
     "Непременно прогоню эту пьяную скотину!" -  решал адмирал в пылу гнева.
Но гнев проходил,  и  эта "пьяная скотина" снова являлась в  глазах адмирала
близким,  преданным человеком,  а воспоминание нашептывало,  как эта "пьяная
скотина", жертвуя собой, спасла во время крушения своего командира.
     И адмирал прощал Егорову его дерзкие речи во хмелю и ворчанья в трезвом
виде,  как и Егоров,  в свою очередь,  прощал адмиралу его ругань и кулачную
расправу во время вспышек гнева.
     И оба любили друг друга.




     Егоров -  вообще аккуратный и исправный, по морской привычке, человек -
довел кабинет и маленькую спальню адмирала до умопомрачающей чистоты.  Все в
этих комнатах блестело и сверкало.  Нигде ни соринки,  нигде ни пылинки. Все
окна были вымыты и протерты суконками.  Подоконники сияли своей белизной,  и
дверные ручки и  замки просто горели.  Ковры были выбиты.  Все  адмиральское
платье было вынесено на двор,  проветрено,  выбито и,  вычищенное, аккуратно
повешено в  шкапу.  На  случай,  если адмирал поедет во  дворец к  заутрене,
Егоров надел на мундир ордена и привинтил звезды.  Нужно ли прибавлять,  что
несколько пар адмиральских сапог так блестели,  что хоть смотрись в них, как
в зеркало.
     До остальных комнат, до "ейных", как не без некоторого презрения Егоров
называл  другие  комнаты,  находившиеся под  наблюдением адмиральши,  он  не
касался и  только при  виде  беспорядка в  них  презрительно скашивал губы и
поводил плечами. Убиравшие эти комнаты лакей и горничная не пользовались его
расположением. Он их считал лодырями, и притом напускающими на себя "форцу",
и  относился к  ним недружелюбно,  как и  к  кухарке,  и  к барыне.  Молодую
хорошенькую адмиральшу он втайне просто ненавидел и только дивился "дурости"
адмирала,  который ничего  не  видит  и,  вместо  того  чтобы  оттаскать эту
вертлявую белую сороку за косы, лебезит перед ней, словно ошалелый кот, и не
переломает  ребер  молодому  господину  из  "вольных"*,   который,   шельма,
повадился ходить каждый день и выбирает время, когда адмирала нет дома.
     ______________
     * Так матросы называют статских. (Прим. автора.)

     - Совсем глупый мой  адмирал,  -  часто  думал вслух Егоров и  искренне
жалел своего адмирала.
     Вообще и  адмиральша и вся прислуга были в глазах Егорова одной шайкой,
обманывавшей и  обкрадывавшей адмирала.  Все  они  были одни люди,  а  он  с
адмиралом -  другие,  ничего не имеющие с  теми общего.  Ах,  если б адмирал
прогнал их всех вместе с женой, а то доведут они его до беды!
     Однако Егоров никогда не  заикался об  этом адмиралу.  У  самого глаза,
мол, есть, а кляузы заводить он не намерен.
     И Егоров,  зная, что и адмиральша далеко не расположена к нему и сейчас
бы прогнала его из дому, если б не адмирал, - старался не показываться ей на
глаза и  при редких встречах держал себя с  угрюмой почтительностью знающего
дисциплину матроса.  А  в отношениях с прислугой напускал на себя суровость,
избегал с  ней разговаривать и водил дружбу только с кучером.  Его одного он
удостаивал своими воспоминаниями о  дальних плаваниях и  рассказами о разных
диковинах вроде  "акул-рыбы"  или  черномазых людей,  которые всякую пакость
жрут и ходят как мать родила, и у приятеля своего в кучерской протрезвлялся,
когда,  случалось,  приходил домой пьяный и не желал идти к себе в маленькую
комнатку, находившуюся вблизи спальни адмирала.
     В  свою очередь и Егоров пользовался среди прислуги репутацией "грубого
и необразованного матроса",  с которым не стоит и связываться -  облает.  За
обедом на  кухне  его  дарили ироническими усмешками,  на  которые Егоров не
обращал обыкновенно ни малейшего внимания.  И в редких только случаях,  если
франтоватый  лакей,  в  угоду  горничной,  задевал  Егорова,  он  совершенно
спокойно выпаливал такое  морское ругательство,  что  деликатная горничная и
дебелая "кухарка за повара",  жившая,  как утверждала, только у генералов, в
страхе взвизгивали и убегали из кухни.




     Предвкушая  удовольствие получить  на  светло  Христово  воскресение от
адмирала обычные пять рублей и  по  этому случаю "взять все рифы",  то  есть
напиться вдребезги в компании с кумом,  мастеровым из адмиралтейства, Егоров
накануне под вечер сидел в своей крошечной, чисто прибранной комнатке, где у
образа  теплилась  лампадка,   и   исправлял  кое-какие  погрешности  своего
праздничного туалета, в котором он собирался честь честью идти к заутрене, -
как в двери раздался стук.
     - Что надо? Входи.
     - Барыня вас требует! - объявил молодой лакей.
     - А где твоя барыня?
     - В столовой, и ваш барин там! - подчеркнул лакей.
     Егоров, по старой морской привычке, рысцой понесся в столовую.
     Там  сидела  адмиральша  в  капоте,  несколько  томная  и  уставшая  от
хозяйственных хлопот, и около нее адмирал.
     - Вы свободны, Егоров?
     - Точно так,  ваше превосходительство!  - гаркнул Егоров и кинул взгляд
на адмирала, словно бы спрашивая его: "свободен ли он?"
     - Ах,  не кричите так громко!  Он тебе,  Александр,  не нужен? Я Антона
посылаю к портнихе...
     - Нет.
     - Так, пожалуйста, Егоров, сходите за окороком, за куличами и за пасхой
и привезите поскорей все это сюда... Можете оттуда взять извозчика...
     И  адмиральша не  без  некоторой брезгливости протянула свою  маленькую
ручку и,  словно бы  боясь прикоснуться к  большой и  жилистой руке Егорова,
осторожно опустила на его широкую ладонь деньги и квитанции с написанными на
них адресами.
     - Слушаю, ваше превосходительство!
     И,  зажав в  своей руке все,  что ему передала адмиральша,  он вышел из
столовой.
     В коридоре его нагнал адмирал и заботливо сказал:
     - Смотри, Егоров, не запоздай... Не заходи никуда...
     - Куда же заходить,  Лександра Иваныч,  окромя туда,  куда приказано?..
Будьте покойны. Духом слетаю...
     И  Егоров действительно "духом" слетал из  Сергиевской на Конюшенную за
куличами и за пасхой,  оттуда на Литейную за двумя окороками и фаршированным
поросенком и уже рядил извозчика,  чтоб везти домой все эти припасы, как его
хлопнул по плечу "кум мастеровой" и весело воскликнул:
     - Михаилу Нилычу, наше вам.
     - Здорово, кум...
     Тары-бары,  разговорились,  и  так  как на  улице разговаривать было не
совсем удобно, то кум предложил зайти в заведение.
     - Выпьем по  случаю кануна,  Нилыч,  по  сорокоушке и  айда -  по своим
делам.  Ты к  своему адмиралу,  а я к своей хозяйке...  К заутрене пойдем...
Завтра ведь какой праздник!..
     Кум так резонно говорил, что Егоров, нисколько не подозревая опасности,
какой подвергается и его слабость к спиртным напиткам,  и все эти порученные
ему припасы,  с  удовольствием принял предложение,  и оба приятеля,  бережно
забрав кульки и  картонки,  вошли  в  заведение,  чтобы наскоро раздавить по
сорокоушке.
     - А то мне надо,  кум, торопиться, - говорил Егоров, процеживая водку с
медленностью настоящего пьяницы.
     - То-то я и говорю... И мне нужно, кум.




     Был одиннадцатый час вечера,  а  Егоров еще не возвращался.  Адмиральша
сперва вздыхала, потом злилась и наконец пришла в отчаяние. Ведь это ужасно!
К  ней обещали приехать разгавливаться некоторые близкие знакомые и...  и до
сих пор ничего нет!
     Нечего и говорить, что более всего досталось адмиралу.
     - Вон ваш преданный и верный человек...  Нечего сказать,  хорош! Первый
раз я решилась дать ему поручение...
     - Да ты не волнуйся,  Катенька!..  Он все принесет!  -  успокаивал жену
адмирал,  давно уже и  сам волновавшийся,  так как знал,  что если Егоров не
удержится и выпьет, то беда.
     - Как тут не волноваться?..  Это ведь бог знает что такое...  И  ты еще
держишь при себе такого пьяницу...  Неужели и  после этого ты  не  прогонишь
его?..
     - Но, Катенька...
     - Ах,  что вы все: Катенька да Катенька!.. Это наконец, просто глупо! -
воскликнула Катенька с раздражением и заперлась в спальне.
     Адмирал взбешенный ходил  по  кабинету,  мысленно осыпая  Егорова самою
отборною бранью, какую он позволял себе только в море.
     Уж он хотел было идти к  жене и  предложить ехать немедленно в  лавки и
все  купить,   как  в  кабинет  вбежала  жена  и  крикнула  голосом,  полным
раздражения:
     - Подите... полюбуйтесь, что привез ваш преданный человек! Идите!
     Адмирал покорно и с виноватым видом пошел вслед за женой в столовую,  и
- о  ужас!  -  вместо двух  пасох  были  какие-то  приплюснутые лепешки.  По
счастию, окорока, поросенок и куличи были целы.
     - Ах, мерзавец! - проговорил только адмирал.
     - Как же мы будем без пасхи! - охала адмиральша.
     Адмирал тотчас же велел лакею ехать за пасхами и крикнул:
     - Позвать сюда Егорова!..
     Через  минуту-другую  в  столовую  вошел  Егоров.  Он  довольно  твердо
держался на ногах, хотя и был сильно пьян.
     - Христос    воскресе,     Лександра    Иваныч...     Виноват,     ваше
превосходительство...  Это  точно,  помял пасхи...  потому кума встрел...  -
говорил Егоров заплетающимся языком.
     - Он совсем пьян! - промолвила в ужасе адмиральша.
     - Точно так, ваше превосходительство... Пьян, но вас это не касается...
Я Лександры Иваныча вестовой,  а не ваш. Адмиральский слуга... Пусть он меня
расказнит!..  Бейте меня, Лександра Иваныч, подлеца... Не жалейте Егорова за
пасхи...  Все от  вас приму,  потому жалко мне вас...  Жили мы,  слава богу,
прежде хорошо, а как вы на старости лет...
     - Вон! - заревел адмирал и вытолкал Егорова из столовой.
     Целую неделю Егоров пьянствовал и,  отрезвившись,  явился к  адмиралу и
просил его "увольнить".
     Но адмирал,  уже упросивший жену простить Егорова и, взявши с нее слово
никуда его не посылать, не уволил Егорова и летом взял с собой в плаванье.






     Впервые  -  в  сборнике "Новые  морские рассказы и  "Маленькие моряки",
СПб., 1895.

                                                                    П.Еремин

Last-modified: Wed, 23 Apr 2003 11:11:59 GMT
Оцените этот текст: