ы, были мы под парами, когда на третье утро, на заре, мы вчетвером, в масках конечно, подъехали к большой дорожной карете и приказали кучеру остановиться... Карета остановилась. Но сидящие в карете, вместо того чтобы встретить нас благосклонно и отдать свои кошельки, пустили в нас несколько зарядов из револьверов, и двое из наших упали с лошадей... Тогда Томми крикнул: "Билль, защищайся!" - и разрядил свой бульдог... Выстрелил и я, честное слово, почти не глядя, и вдруг услышал жалобный детский стон... Этого стона я никогда не забуду... Бывают времена, когда я его слышу... Он стоит в ушах и напоминает мне, что я - детоубийца. Старый Билль помолчал. - Дальше нечего рассказывать. Томми прикончил своими пулями плантатора, его молодую жену и девочку, негритянку-няньку, а я маленькую, лет пяти... Томми пристрелил и кучера негра... Когда я увидел убитую мною девочку, то я почувствовал весь ужас своего злодейства... А Томми говорит: "Пожива нам досталась хорошая!" И вынул из кармана мертвого кошелек и разбил шкатулку. Она была вся полна золотом... А я, джентльмены, глядел на все и ничего не понимал. Словно бы на меня вдруг столбняк напал... И потом, как снова пришел в себя, я во весь дух поскакал прочь от этого места... Билль снова примолк. Чайкин находился под впечатлением рассказа. Потрясенный, он весь как-то съежился, и лицо его подергивалось. А Дунаев заметил: - Вы ведь не нарочно, Билль, убили ребенка. Вы ведь нечаянно... - А не будь я в ту пору мерзавцем, не будь я агентом, так и нечаянности этой не было бы, Дун... Какое уж это утешение. Надо правде в глаза смотреть. Правда, Чайк? - Правда, - чуть слышно промолвил Чайкин. И опять наступило молчание. - Что ж дальше вы сделали, Билль? - спросил наконец Дунаев. - Пролежал я около трех месяцев в одной уединенной ранче... Горячка была... На ранче говорили, что подняли меня без чувств на дороге... И когда я выздоравливал, то в это время я и думал о своей жизни и понял, какая она была позорная. И почувствовал к ней отвращение и дал себе слово стать другим человеком. Чтобы не было искушения в городах, я остался на ранче, отработал то, что был должен хозяину за мое содержание во время болезни, хоть он, добрый человек, этого и не требовал, и после уехал из южных штатов, чтобы больше никогда в них не возвращаться. - Куда ж вы уехали, Билль? - спросил Дунаев. - На Запад... Б Канзас... Тогда еще там жили индейцы. - Что ж вы делали? - Охотником был... Слонялся один с места на место... - А индейцы вас не трогали? - Не трогали. Я им зла не делал, и они мне не делали. Мы дружны были... Все меня звали и называли Белым Охотником. В таком одиночестве я пробыл, джентльмены, лет семь и, когда почувствовал, что нет для меня больше искушений, вернулся в город... Там открывалась компания дилижансов, и меня взяли кучером... С тех пор я и езжу по этой дороге, джентльмены, и надеюсь до смерти ездить и благополучно довозить пассажиров и почту, охраняя их от агентов. - Не любите вы их, Билль! - заметил Дунаев. - От этого и не люблю, что сам был агентом и знаю, как подло нападать исподтишка, и часто на безоружных людей. Есть здесь разбойники, которые и женщин не жалеют... Недавно была убита одна женщина вместе с мужем... - А за что повесили Томми? За то дело? - Нет! то дело так и осталось в тайне, - Томми ловко припрятал концы. Он уехал из страны на север и, как после я узнал, был повешен за убийство... Мне случайно попалась потом газета, в которой был напечатан судебный отчет и отчет о его казни. И на суде держал себя хорошо и умер без страха... Однако долго же не идет почта! - круто оборвал Билль разговор и сделался прежним серьезным и суровым и малоразговорчивым Биллем. - Не случилось ли чего-нибудь! - заметил Чайкин. - Здесь тихо. Не пошаливают. Да и кому охота нападать на письма. Наступило молчание. Между тем два фазана были ощипаны, выпотрошены и вымыты в свежей воде. - Что с ними теперь делать, Билль? - спросил Дунаев. - Я полагаю зажарить их, Дун. - А успеем до прихода почты? - Не успеем, так дожарим на станции, где будем обедать. Чайкин собрал сучьев и развел огонь. Когда образовалась горячая зола, Дунаев обвернул фазанов в свежие листья и всунул в золу, наблюдая, чтобы жаркое пропеклось со всех сторон. Сзади вдруг послышался лошадиный топот. Билль обернулся и схватился за ружье. Всадник скакал во всю мочь по дороге... Он подскакал к костру и спрыгнул с лошади. - Дэк! - воскликнули изумленно Чайкин и Дунаев. - Вам, Дэк, что нужно? - сурово спросил Билль. - Я нарочно приехал сюда, чтобы предостеречь вас... - От кого? - От моего товарища. Мне нечем было прострелить ему голову, а то бы я прострелил. Я вам верно говорю, Билль. - За что? - А за то, что он не чувствует благодарности, и за то, что вы нас не повесили благодаря главным образом Чайку, он вам же собирается напакостить. - Каким образом? - Он уехал в Сакраменто, чтобы организовать на вас нападение... Он звал и меня, но я... я еще помню, кому обязан жизнью. Билль несколько мгновений молчал, словно что-то обдумывал, и потом протянул руку Дэку и сказал: - Спасибо вам, Дэк. Вы поступили как порядочный человек... Теперь вижу, что Чайк был прав... - В чем? - Он утверждает, что вы бросите вашу позорную жизнь и станете порядочным человеком. Ведь вы это говорили, Чайк? - Говорил! - весело сказал Чайкин. - Благодарю за хорошее мнение обо мне, Чайк. Быть может, вы и правы... - Присаживайтесь-ка, Дэк, и не хотите ли закусить? - предложил Билль. - Не откажусь. Я еще не успел позавтракать сегодня. Насилу достал лошадь в ранче у Косого Джима. Оставил залог... - И стаканчик рома выпить не откажетесь, Дэк? - предложил Дунаев. - В этом не может быть сомнения... Скоро Дэк с аппетитом принялся уписывать за обе щеки принесенные Чайкиным мясо и ветчину, выпив предварительно стаканчик рома. Билль что-то раздумывал и наконец проговорил: - Недаром я хотел повесить вашего товарища, Дэк. Большой он мошенник! - Оказывается, что большой, Билль. Я ему уж это сказал, когда он мне сообщил свое намерение. - Что ж он? - Он сказал, что это не мое дело... И так как он сильнее меня, то я должен был согласиться, что не мое дело, но объявил, что мы больше с ним не знакомы... - И хорошо сделали, Дэк! - сказал Билль. И когда тот позавтракал и после завтрака выпил еще стаканчик рома, Билль его спросил: - Какую ему лошадь дал Косой Джим? - Черную кобылу. - Хорошая лошадь! Давно бы и Джима следовало повесить. Он укрывает агентов и помогает им... Что вы на это скажете, Дэк? - Мне неудобно, Билль, быть судьей в этом деле... Разве со временем... Тогда я, - быть может, не откажусь высказать свое мнение. - Правильно сказано. А в каком часу выехал ваш товарищ? - В шесть вечера, как только мы добрались до Джима... - Значит, он уж обогнал нас. - Весьма вероятно. Для этого он и поехал. Билль пристально взглянул в упор на Дэка. Тот глаз не отвел под испытующим взглядом Старого Билля. - А вы, Дэк, что думаете делать теперь? - Ехать в Сан-Франциско. - Верхом? - Верхом. - Извините, Дэк... Еще один вопрос. - Предлагайте сколько угодно, Билль... - Вы... в самом деле... возмущены вашим товарищем?.. Нет ли какой ловушки? Дэк вспыхнул. - Какая же может быть ловушка? Я торопился единственно для того, чтобы отплатить хоть отчасти за жизнь, которой я обязан Чайку. Для Чайка больше и приехал... Ваше дело верить мне или не верить... И у меня револьвера нет! - прибавил в виде веского аргумента Дэк, выворачивая свои карманы. - Довольно. Я верю вам, Дэк! - произнес Билль. Дэк опять покраснел, на этот раз от удовлетворенного чувства. - И сколько агентов, вы думаете, соберет этот мерзавец? - Полагаю, человек шесть, по два на каждого из вас, и чтобы досталось по шести сот долларов на каждого. - Как так? Почему по шестисот? - Около этого... разделите-ка, Билль, на шесть три тысячи долларов Дуна да пятьсот долларов Чайка, которые зашиты у него и спрятаны на груди. - А вы почем знаете, Дэк? - изумленно спросил Чайкин. - Я слышал, как вы об этом говорили на пароходе... - Но я вас не видал на пароходе... - Не мудрено: я тогда был с бородой... Так разделите, говорю, три тысячи пятьсот долларов на шесть, и выйдет около шестисот на брата... Ради этакого куша молодцы выедут... - А что, Дэк, если против шести будет не трое, а четверо? - Откуда у вас четвертый? - А если я вас возьму в дилижанс и довезу до Фриски? И револьвер дам? - Спасибо, Билль. Но я откажусь. - Почему? - Я не хочу стрелять в бывших товарищей. Если бы даже со вчерашнего дня я и переменил о них мнение, все-таки мне бы не хотелось поднимать на них руку. Это пахнет предательством... - Пожалуй, вы правы, Дэк. Вы гораздо лучше, чем я думал. - Предупредить я могу... это долг совести, но пристать к какой-либо стороне считаю неудобным. Я предпочту оставаться нейтральным в этом деле и не спеша продолжать путь до Фриски... - В таком случае я возвращу ваш револьвер... Без револьвера неудобно? - Как будто бы не совсем. Минут через десять приехала почта, то есть небольшая тележка с несколькими десятками писем и посылок. - Что так поздно, Джо? - обратился Билль к заспанному мальчику лет четырнадцати, который привез почту и начал ее укладывать в фургон. - Дорога скверная, Старый Билль! - А может быть, нам и спать хотелось, Джо? - Хотелось, Старый Билль. - И мы вздремнули. А, Джо? - Вздремнули, Старый Билль! - И лошади вздремнули? - Очень может быть, Старый Билль! - В следующий раз выспитесь хорошенько дома, Джо, перед тем как везти почту. Слышите? - Слышу, Старый Билль. - И хорошо слышите, Джо? - Хорошо, Старый Билль. А вот посылочка лично вам, Старый Билль. Отец велел передать! И мальчик подал Биллю корзинку с персиками. - Это для кого же? - Для вас, Старый Билль. Мать сказала: "Старый Билль любит персики". - Поблагодарите, Джо, отца и мать. Персики отличные. Каков урожай, - сказал Билль, пробуя один крупный свежий персик, - в вашем саду? - Отличный. - Кушайте, джентльмены, персики... Попробуйте и вы, Джо. После сна приятно съесть персики... Дэк! Полакомьтесь да возьмите себе на дорогу! - говорил Билль, поставив корзину на сиденье. Все стали есть персики и похваливали, пока Билль запрягал лошадей. - А что на свете нового, Джо? - спросил Билль. - Перемирие заключено. - С этого следовало начать, Джо! Слышите, джентльмены? Конец войне и рабству!.. Ура! - радостно воскликнул Старый Билль. - Ура! - повторили все. - А еще что нового, Джо, у вас? - Одного молодца повесили. - За что? - Пять лошадей увел. - Лошадей-то вернули?.. - Вернули! Двадцать миль гнались за конокрадом. Нагнали, привезли к нам и ночью вздернули. Так и надо! Не кради лошадей! - энергично прибавил мальчик, внезапно оживляясь. - Здесь за конокрадство строго! - шепнул по-русски Дунаев Чайкину. - А еще что нового, Джо? - Больше ничего, Старый Билль. - Ну так до свидания, Джо. Кланяйтесь всем, да вперед не опаздывайте! Прощайте, Дэк! Еще раз спасибо вам! И старый Билль крепко пожал руку Дэка. - Револьвер получили? - Вот он. - И зарядов Дун дал? - Дал. - Возьмите и провизии. И Билль отдал Дэку небольшой окорок, сухарей, бутылку рома и с десяток персиков. Дунаев и Чайкин, в свою очередь, крепко пожимали руку Дэка и благодарили его. А Дэк сказал Чайкину дрогнувшим голосом: - Будьте счастливы, Чайк. - Дай бог и вам счастия! - задушевно ответил Чайкин. Все было готово. Дунаев и Чайкин сели в дилижанс. Билль взобрался на козлы. - Будьте настороже, Билль, под Сакраменто, у Старого дуба... Желаю, чтобы игра разыгралась вничью, если встретитесь с агентами! - говорил Дэк. - Прощайте, джентльмены! Спасибо вам, Чайк! - Надеюсь услыхать о вас хорошие вести, Дэк! Еще раз спасибо! - сказал Билль. - Во Фриски зайдите ко мне, Дэк... Быть может, устроимся с местом. Я открываю мясную. И Дунаев сказал свой адрес. - Прощайте, Дэк! - крикнул Чайкин, снимая шляпу. В ответ и Дэк взмахнул своей, когда Билль взял вожжи, и фургон покатился. ГЛАВА XX 1 Несмотря на тревожные вести, сообщенные Дэком о готовящемся нападении, Чайкин на этот раз менее беспокоился, почти уверенный, что Старый Билль как-нибудь да проведет снова агентов и встречи с ними не будет и, следовательно, не придется обагрять своих рук кровью. Эта уверенность в мудрость Билля поддерживалась и спокойствием, с которым тот принял известие, сообщенное Дэком... Спокойствие это чувствовалось Чайкиным и в покойной позе Старого Билля, и в его могучей широкой спине, и в тех неторопливых окриках, которыми он по временам понукал левую дышловую лукавую лошадь. Все это не омрачило того хорошего настроения, в котором находился Чайкин по случаю поступка Дэка, свидетельствующего, что он, Чайкин, не ошибся в своей вере в Дэка. "Совесть небось заговорила и повернула человека!" - думал Чайкин, вспоминая вчерашний день, когда Дэк мужественно ожидал, что его вздернут на дерево. И Чайкин, душевно умиленный, радовался за "человека". Ему теперь этот Дэк казался близким, и будущая его судьба заботила русского молодого матроса. - А ты, Дунаев, дай место! - обратился Чайкин. - Кому? Тебе? - Нет, Дэку. - Отчего не дать! - Не побоишься его взять? - Чего бояться? Здесь, брат, если будешь всего бояться, так никакого дела не сделаешь. Был бы только человек пригоден к делу, а чем он занимался прежде, - этого не касаются. Тут ведь люди нужны, и большого выбора не приходится делать. Возьму. Попробую его. Если подойдет, оставлю. - То-то. Надо вызволить человека. - Он сам себя может вызволить, если захочет. Работай только. Только вряд ли он пойдет ко мне. - Отчего ты так думаешь? - Не пойдет он на "мясное" место. - Почему? - Джентльменист очень. Видел, руки у него какие господские... тонкие такие да длинные... Ему по какой-нибудь другой части надо заняться: либо в контору, либо по чистой торговле... Деликатного он воспитания человек... Это сразу оказывает... А впрочем, нужда прижмет, так не станет разбирать местов. Здесь, братец ты мой, не то, что в России: барин - так он ни за что не возьмет простой должности. Здесь люди умней, никакой работой не гнушаются, - понимают, что никакая работа не может замарать человека. - Это что и говорить! - Здесь, в Америке, сегодня ты, скажем, миллионщик, а завтра ты за два доллара в день улицы из брандспойта поливаешь. И никто за это не обессудит. Напротив, похвалит. В Сан-Францисках был один такой поливальщик из миллионщиков... - Разорился? - Да. А была у него и контора, и свой дом, и лошади - одним словом, богач форменный... Но в несколько дней лопнул. Дело большое, на которое рассчитывал, сорвалось, и все его богатство улыбнулось... И он дочиста отдал все, что у него было, до последней плошки, потому гордый и честный человек был, и сам определился в поливальщики. Так все на него с уважением смотрели... На этот счет в Америке умны, очень умны! - Что ж, этот миллионщик так и не поправился? - спросил Чайкин, заинтересованный судьбой этого миллионера. - Опять поправился... Поливал, поливал улицы, да и выдумал какую-то машину новую... Люди дали под эту машину денег, и он разбогател, и опять дом, и контора... - Ишь ты!.. - А то, братец ты мой, и в возчиках у нас был довольно-таки даже странный человек из немцев! - А чем странный? - Да всем. Сразу обозначил, что не такой, как все... И с первого раза видно: к тяжелой работе не привык... И старался изо всех сил, чтобы, значит, не оконфузить себя... И как, бывало, идем с обозом, он сейчас из кармана книжку - и читает. И на привалах поест, да за книжку... И вином не занимался, и в карты ни боже ни!.. Из себя был такой щуплый, длинноногий, в очках и молодой, годов тридцати... И никогда не ругался, тихий такой да простой... И кто же, ты думаешь, оказался этот немец? - Кто? - Ученым немцем. Он всякую науку произошел и был в своей земле при хорошем месте. Студентов обучал, профессором прозывался и книжки разные сочинял... А очутился в возчиках. И очень был рад, что его приняли в возчики. - И долго этот немец был возчиком? - Нет... Только обоз привел до Францисок. - А потом куда делся?.. Не слыхал? - Потом он в добровольцы поступил солдатом в войска американские... Против южан драться захотел... Что с ним стало - бог его знает. А хороший был человек этот немец, надо правду сказать. Прост. Форсу не задавал оттого, что все знает... Бывало, на привале бросит книжку читать, да и давай рассказывать: отчего дождь идет, откуда гром берется, откуда облака, и почему реки текут, и как это солнце заходит... И любопытно так рассказывал. Многие слушали его. Он хорошо по-аглицки говорил... Да и на многих других языках. Дошлый на все немец был... Дунаев замолчал и некоторое время спустя затянул вполголоса своим низким сипловатым баритоном "Не белы снеги". - Не забыл русских песен? - весело спросил Чайкин. - А ты думал, как? - ответил Дунаев и затянул громче. - Я думал было, что ты совсем американцем стал... забыл! - шутя промолвил Чайкин и стал подтягивать своим мягким тенорком. Через несколько времени песня лилась громко. Голоса слились и звучали красиво, хотя и дрожали от тряски фургона. Старый Билль слушал с видимым наслаждением русскую песню. Его загорелое грубое лицо понемногу теряло свое суровое выражение, и глаза светились мягко, так мягко. Он нарочно попридержал лошадей, и когда они пошли шагом, голоса певцов не так вздрагивали... Они кончили "Не белы снеги" и начали другую - заунывную, жалобную песню. И Старый Билль под впечатлением грустной русской песни и сам будто бы загрустил... Но это была жуткая и вместе приятная грусть. Когда певцы смолкли, Билль пустил лошадей рысью и, оборотившись к пассажирам, произнес: - Какие чудные песни, и как хорошо вы их пели, Дун и Чайк! - На привале вечером мы вам еще споем, Билль, если вам понравилось! - сказал Дунаев. - Очень поблагодарю вас. Я люблю пение... А эти песни хватают за душу... Давно со мной этого не было, джентльмены... Видно, раскисать стал совсем Старый Билль! - улыбнулся старик. - Однако еще не раскис до того, чтобы дать себя захватить врасплох... Этот разбойник, которого я охотно бы повесил, напрасно рассчитывает на деньги, господа. - То-то, и я так полагаю, Билль. - Полагаете? - И даже уверен, Билль! - А на каком основании, позвольте у вас спросить, Чайк? Чайкин объяснил. - Однако вы умеете хорошо замечать, Чайк! Даже заметили, как я покрикиваю на эту ленивицу, - указав своим грязным корявым пальцем назад, по направлению к левой рыжей лошади, проговорил Билль и рассмеялся громким добродушным смехом... - И спину мою рассмотрели... Что ж на спине написано было, Чайк? - А то, что вы спокойны. - И вы ведь верно все приметили, Чайк. Я спокоен. Мы не встретимся с агентами... Разумеется, мы бы не осрамились, если б и встретились с ними. Быть может, и прогнали бы их, уложив двух-трех молодцов, но раз мы предупреждены, я не хочу подвергать и вас и себя риску быть пристреленными этими подлецами. Лучше еще поживем, джентльмены... - Правильно сказано, Билль! - заметил Дунаев. - Но как же это мы не встретим агентов, Билль... Это довольно мудрено!.. - И вы, Чайк, думаете, что мудрено? - Я думаю, все обладится! - с каким-то убежденным спокойствием сказал Чайкин. Билль опять усмехнулся... - Странные вы люди, русские! Чайк всему верит, думает, что все "обладится", а Дун легкомыслен, как ребенок... С вами, джентльмены, очень приятно иметь личные дела, но я не подал бы голоса ни за вас, Дун, ни за вас, Чайк, если бы вы балллотировались в президенты республики... - А я подал бы за вас свой голос, Билль! - сказал весело Дунаев. - И я бы подал, - подтвердил Чайкин. - Благодарю вас, джентльмены, но я пока не имею намерения конкурировать с Линкольном, да живется ему хорошо, этому честному, хорошему президенту. А что касается того, как мы не встретимся с агентами, то об этом я объясню вам на привале, когда будем есть ваше жаркое, Дун! Скоро и станция! Надо подогнать рыжую ленивицу. Эй ты, миссис Лодырница! Приналяг! Вези добросовестно, если не желаешь попробовать бича Старого Билля! И Билль продолжал вести беседу с лошадьми. Казалось, пение пассажиров привело его совсем в особенное настроение, и суровый Билль сделался добродушен и даже болтлив, к удивлению Чайкина и Дунаева. Они, вероятно, и не догадывались, что добродушное настроение Билля зависело отчасти от них. И если Билль, наверное, не подал бы голоса за обоих своих пассажиров при выборах в президенты республики, то, тоже наверное, сделал бы для них все, что только было бы в его возможности, - до того понравились ему оба пассажира, и в особенности Чайк, после его защитительной речи. Билль, впрочем, по-прежнему считал ее ни с чем не сообразной галиматьей, но эта галиматья тем не менее окончательно покорила сердце Билля и заставила его менее скептически смотреть на тех людей, которых он возил и встречал на большой дороге между Денвером и Сан-Франциско. - Послушайте, Чайк! - окликнул Старый Билль Чайкина, повернув к нему голову. - Что, Билль? - Вы долго пробудете во Фриски? - Не знаю. Как выйдет место по письму. - Во всяком случае, день пробудете? - Полагаю. - В таком случае не хотите ли вы и Дун пообедать вместе во Фриски, а?.. И позвольте вас угостить... обедом и бутылкой вина... Если согласны, зайдите ровно в шесть часов в контору дилижансов... Mongomerry-стрит, двадцать. Я буду вас ждать. Идет? - Идет, Билль! - Благодарю вас, Билль! - Очень рад, джентльмены... А вот и станция... Мы там пообедаем в комнате. Небось проголодались, джентльмены? - Очень, Билль! - отвечал Дунаев. - А вы, Чайк? - Я мог бы и потерпеть, если бы нужно было. - Ооох... Слишком терпеливы вы, Чайк... Как бы вы не провалились здесь с вашим терпением. Пожалуй, вам и жалованья не будут платить, а вы все будете терпеть? - Зачем не платить жалованья?.. - А затем, что вас только ленивый не надует, вот зачем... Ну да вас переделать невозможно. И не надо. Оставайтесь всегда таким, Чайк... Да хранит вас господь! Ну вот и приехали! - прибавил Билль, заворачивая лошадей в ворота небольшой уединенной ранчи. 2 Через десять минут все трое сидели за небольшим столом, в маленькой полутемной и прохладной комнате. Красивая молодая мексиканка, жена владельца ранчи, пожилого человека, тоже родом из Мексики, одетая в какую-то легкую яркую ткань, с ленивой грацией подошла к столу, держа в маленькой бронзового цвета руке горшок с молоком и несколько ломтей белого хлеба. - Вот все, что я могу предложить гостям! - приветливо сказала она певучим голосом на плохом английском языке, ставя молоко на стол. - Больше у меня ничего нет, джентльмены. Соленую свинину вы есть не станете. Ваша, конечно, свежее! - прибавила она, вскидывая свои большие черные сверкающие глаза по очереди на трех гостей и задерживая свой взгляд чуть-чуть дольше на Чайкине. Билль сказал, что у них все есть, и даже фазаны к жаркому, поблагодарил за молоко и хлеб и предложил хозяевам вместе пообедать. Но красивая брюнетка отказалась. Отказался и мексиканец. Пока Дунаев нарезывал ветчину, Билль спрашивал хозяина: - Проезжие перед нами были, Диего? - Были, Билль. - Кто такие?.. Не прикажете ли стаканчик рома, Диего? А синьора пьет? - Синьора не пьет, Билль, по-старому! - отвечал мексиканец. - Ей рано еще пить! - прибавил он. - Ваше здоровье, джентльмены! И мексиканец выцедил ром с наслаждением пьяницы. - Еще, Диего? - Можно и еще. - Не много ли будет, Диего? - вдруг проговорила его жена, и темные ее глаза сверкнули холодным блеском. - А ты еще здесь? Ты шла бы, Анита, отсюда. Не надо мешать джентльменам! - строго проговорил Диего. - Синьора нам не мешает... Чайк! угостите синьору персиками, если она отказывается с нами пообедать. Чайкин встал, чтобы поднести корзину, но мексиканка уже подошла и сама взяла несколько персиков, поблагодарив Чайкина ласковым взглядом, и присела в отдалении. Диего между тем выпил второй стаканчик. - Так кто такие проезжали, Диего? - Фургон с пионерами... - А еще? - Верховой. - Не знаете, кто такой? - Видал где-то, а не знаю. - Какой он из себя, Диего? - Рыжеватый, среднего роста... - Со шрамом на щеке?.. - Именно... - А лошадь его вороная? - Да. Я знаю эту лошадь, - это черная кобыла Джима. - В котором часу он у вас был, Диего? - В котором часу?.. В котором часу это было, Анита?.. Еще ты подавала тому джентльмену свинину, хлеб и кофе... И он так торопился ехать. - Да так часа три тому назад... - Это верно, синьора? - Полагаю, что верно! - с достоинством отвечала мексиканка. После этого Билль принялся есть. Не отставали от него и пассажиры, с особенным удовольствием напавшие на свежий мягкий хлеб, которого они давно не видали. После ветчины принялись за фазанов. Жаркое, приготовленное Дунаевым, оказалось превосходным. - А что, Диего... Не пора ли и лошадей закладывать? - сказал Билль. - Только хороших дайте под почту. - Дам лучших, Билль. Пойдем, Анита! - обратился Диего к жене. - Еще персиков, синьора! - предложил Билль. Анита отказалась. - Бери, когда предлагают! - проговорил Диего и толкнул Аниту к столу. Та вспыхнула и, словно бы извиняясь за грубость мужа и желая показать свою деликатность, взяла один персик. Но Билль заставил взять ее целый десяток. И тогда супруги ушли. - Слышали, джентльмены... этот подлый товарищ Дэка опередил нас. Он будет в Сакраменто на день раньше нас, и, следовательно, они нас действительно могут встретить у Старого дуба, как предполагает Дэк. Но мы к Старому дубу не поедем. - А как мы поедем, Билль? - Я знаю старую, заброшенную дорогу, которая далеко в стороне от большой... Завтра на нее свернем, и, пока молодцы нас будут поджидать у Старого дуба, мы будем подъезжать к Сакраменто. Дорога, правда, скверная, но лучше ехать по скверной, чем по хорошей... Так мудрено или нет не встретиться с агентами? - шутливо промолвил Билль, обращаясь к Дунаеву. - Не мудрено! Виноват, Билль! Я и забыл об этой дороге. Слышал только, что была дорога. - А я по ней ездил и знаю ее хорошо! - сказал Билль, отхлебывая от кружки молоко. - Чайк прав, положившись на Билля! Агенты не увидят ни ваших денежек, Чайк, ни денежек Дуна... Оба супруга вошли в комнату. - Что, готовы лошади, Диего? - Сейчас будут готовы. - Что мы вам должны? - Ничего, Билль! - отвечал Диего. - А молоко и хлеб? - Стоит ли говорить о таких пустяках. Зато вы меня угостили ромом, а Аниту персиками. - Ну, как хочешь... Спасибо за угощенье... Да вот еще что: сегодня ночью, верно, к вам приедет один верховой на серой лошади. Зовут его Дэк... Не забудете? - Я ему напомню, Билль! - сказала Анита. - Так скажите Дэку, верховому на серой лошади, что Старый Билль и его пассажиры кланяются ему и благодарят. - А за что благодарят? - спросила мексиканка. - Он знает. А вам, синьора, знать этого не нужно! - Да я и не желаю! - обидчиво промолвила Анита. - Готовы лошади! - крикнул маленький негр, показываясь в дверях. - Прощайте, синьоры! - Прощайте, Билль! прощайте, джентльмены! Счастливого пути! Когда фургон отъехал от ранчи, Старый Билль обернулся к пассажирам и проговорил: - От хлопот, я думаю, мы избавимся благодаря тому, что Дэк оказался порядочным парнем... А не то пришлось бы нам посчитаться с агентами. Вы ведь не согласились бы отдать им свои пять тысяч и пожитки в придачу по первой их просьбе? - Не согласился бы. - И, значит, была бы жаркая схватка... Вы ведь знаете, Дун, агенты не любят, если им вместо денег показывают, как стреляют револьверы... - Знаю, Билль. - И я, признаться, предпочитаю такой образ действий со стороны пассажиров. Но, во всяком случае, это главным образом их дело, а не мое, и если они не согласны охранять свои денежки, то и я не смею пристрелить агента и... молчу... Со мной был раз такой случай... Вез я четырех пассажиров... здоровые и сильные были джентльмены. Я их предупредил, что агенты шалят и могут напасть, и спрашиваю, что они думают в таком случае делать. - Что же они? - Струсили, Дун, очень струсили, говорят: "Лучше отдать деньги, чем быть убитым. Деньги наживешь, а жизни не вернешь". Положим, это справедливо, но, с другой стороны, нельзя же позволять себя грабить... Поговорили мы об этом, а на следующий вечер подъехали к нам три джентльмена в масках, верхом, и просят меня остановиться... "А не то, говорят, мы лошадей остановим пулями..." И пассажиры просят остановиться... Ну, я остановился и до сих пор не могу вспомнить хладнокровно, что три агента безнаказанно обчистили четырех пассажиров... Оставили им только сапоги да нижнее белье. И еще посмеялись после: "Добрые, говорят, у вас пассажиры, Билль. Возите таких почаще". С тем и уехали. - Действительно, добрые... Таких редко встретишь в здешней стороне, Билль! - заметил Дунаев. - То-то, редко... Да и пассажиры эти не янки были. - А кто? - Евреи. - Трусливый народ. И на много их всех обчистили, Билль? - Тысяч на пять долларов. Они потом точно исчислили свои убытки... И один из них, старый еврей, утешал товарищей тем, что агенты их только на пять тысяч обчистили, а не увели их... "Тогда, говорит, агенты могли бы лучший гешефт сделать... Выкуп побольше требовать". - Разве они были богатые? - Имели деньги во Фриски, в банке, и все вместе сто тысяч стоили. - А по-моему, - вдруг заговорил Чайкин, - лучше все отдать, чем убить человека! - Вы, Чайк, особенный, а я говорю про обыкновенных людей. И так как я обыкновенный, то и на нападение отвечаю выстрелом... И Билль повернулся к лошадям. Вечером, вскоре после того как дилижанс выехал со станции, на которой переменили лошадей, Билль свернул с большой дороги и поехал в объезд по старой, уже заросшей травой. - Скверная будет дальше дорога, джентльмены! - проговорил Билль. - Придется ехать шагом... И будем мы всю ночь ехать. Только часа на два остановимся. - А не собьемся ночью с дороги? - спросил Дунаев. - Я дорогу знаю. Езжал по ней прежде три года, Дун... Теперь эта дорога брошена, и по ней никто не ездит... Скоро лошади поплелись шагом. Дорога действительно была отвратительная. В нескольких местах приходилось вброд переезжать ручьи, и довольно широкие... Ночью фургон остановился. Билль отпряг лошадей и пустил их на траву. Дунаев и Чайкин хотели было развести костер, но Билль не позволил. - Тут иногда индейцы шатаются... Не к чему привлекать их! - сказал он. Через два часа снова тронулись в путь. Отдохнувшие лошади прибавили шагу, но Билль их сдерживал. Предстоял еще длинный последний перегон, и Билль хотел сохранить их силы. Наконец часу в седьмом утра путешественники увидали небольшой городок, расположенный в котловине между гор. - Вот и Сакраменто! - весело сказал Билль. - Агенты, верно, все еще нас поджидают на условленном месте. Думают, что мы где-нибудь заночевали. То-то удивятся, когда в Сакраменто нас увидят!.. - засмеялся Старый Билль, видимо очень довольный, что так ловко провел агентов. Лошади еще плелись по каменистой дороге. По бокам ее то и дело попадались небольшие дома и шалаши, и желтая почва была вся изрыта. - Это брошенные прииски... Прежде тут копали золото!.. - пояснил Билль. - А теперь где его копают? - спросил Чайкин. - По ту сторону Сакраменто и во всем его округе... Еще много золота. Только уж нынче больше компании работают... Прежняя горячка прошла, когда сюда со всех стран приезжали искать золото... - То-то, я слышал, много народу приезжало... И многие богатыми стали через золото... - А многие и нищими стали, Чайк, после того как проигрывали и пропивали свое золото... Всего было... Ну, джентльмены, в Сакраменто мы отлично позавтракаем... - Долго мы там будем стоять? - Час или два, я полагаю... А завтра утром будем во Фриски! Агентов уж больше нечего опасаться. Дорога между Сакраменто и Фриски людная! В восемь часов утра фургон въехал в Сакраменто и остановился у гостиницы "Калифорния". - Ну, джентльмены, идите-ка заказывать завтрак, я скоро приду к вам! - проговорил Билль. - Как-то чувствуют себя агенты!? - весело прибавил он. 3 В общей зале было всего несколько человек, доканчивавших свой завтрак. Билль, Дунаев и Чайкин с волчьим аппетитом проголодавшихся людей ели бараньи котлеты и ветчину и запивали все это горячим кофе с молоком. Утолив голод, они беседовали между собой, как вдруг в растворенное окно они увидали пять всадников, остановившихся у гостиницы. Билль усмехнулся про себя. Через несколько минут все пятеро вошли в залу. Они были запылены и, видимо, только что вернулись с дальней дороги... При виде Билля и его пассажиров на их лицах выразилось изумление. Все они подошли к стойке, выпили по стакану водки и присели в ожидании завтрака к столу. Один из них, высокий, коренастый блондин, подошел к Биллю и, протягивая ему руку, сказал: - Здравствуйте, Билль. Что нового? - Здравствуйте, Смит... Ничего особенного... А вы откуда? - Недалеко тут ездили... Старый прииск нюхали. - Удачно? - приятным тоном спросил Билль. - Нет. Не стоит ничего... Даром проездили. А вы давно приехали? - Час тому назад... - Как же это мы вас не встретили, Билль? Мы только что вернулись. - Удивляюсь, как не встретили, Смит!.. Верно, дорогой спали, Смит! - иронически протянул Билль. Смит рассмеялся и промолвил: - Верно, что так, Билль, если только вы не ехали старой дорогой... Так нового ничего не слышно, Билль? - Особенного ничего... Разве только то, что одного агента мы, к сожалению, не повесили... - Агента?.. О них что-то не слышно в последнее время. - Вы, Смит, верно, глухи стали, - оттого и не слышали. А еще, Смит, другая новость. - Рассказывайте, Билль... - Я шайку агентов провел, как дураков. - Неужели? Каким же образом? - Они собирались напасть на нас у Дуба... знаете, в двух станциях от ранчи Диего? - Знаю. Местечко хорошее для нападения... - И так как их было восемь человек против трех, то я и решил провести их, Смит. - Да как же вы узнали, что на вас напасть хотят, Билль? Или агенты вас предупредили? - насмешливо спросил Смит. - Чутьем, Смит... Я ведь старая лисица... - Ну, очень рад, Билль, что все обошлось благополучно... А то, пожалуй, я не имел бы удовольствия пожать вам руку... До свидания, Билль! - До свидания, Смит... Желаю вам в следующий раз напрасно не нюхать старых приисков... - Спасибо, Билль. Смит ушел к товарищам, а Билль продолжал разговор со своими пассажирами. Через полчаса четверо джентльменов ушли. Коренастый блондин снова подошел к Биллю и, протянув ему руку, сказал: - Еще раз, Билль, позвольте сказать, что я очень рад, что вы провели агентов и остались целы вместе с пассажирами. - Спасибо, Смит... Что, вы не слыхали, скоро ли повесят некоторых здешних молодцов? - вдруг спросил Билль. - Каких молодцов, Билль? - А тех, что по дорогам ищут наживы. - Трудно их поймать, Билль... - А пора бы... - Видно, еще не пора. - И повесить их пора, Смит. Как вы полагаете? - Полагаю, что они не такие дураки, чтобы их повесили, Билль... Будьте здоровы, Билль! Когда они ушли, Билль сказал Дунаеву и Чайкину: - Знаете, кто такие эти джентльмены? - А кто? - спросили оба русские. - Агенты. Те самые, которые нас бы укокошили, если бы не Дэк... Чайкин изумленно смотрел на Билля. - Неужели? Вы, Билль, разве знаете, что они агенты? - Отлично. И многие здесь знают. - Так как же их оставляют на свободе? - Знать не всегда значит иметь доказательства. Они пока не попались и ловко хоронят концы в воду. Этот Смит - хитрая бестия... У него тут есть лавка для отвода глаз, а настоящее его занятие - грабить по дорогам... - И убийство? - в ужасе спросил Чайкин. - В крайнем случае, если подвергающийся нападению защищается. Месяца два тому назад они ограбили пассажиров дилижанса... И хотя были в масках, но один пассажир узнал Смита по обрубленному пальцу. - И что же? - Ничего. - Отчего же он не жаловался в суд? - Оттого, Чайк, что обрубленный палец еще не доказательство, и потому еще, что ограбленный боялся, как бы Смит не отомстил... Ну и молчал. Смит и на свободе, пока его не повесят по приговору суда Линча здешние жители, когда убедятся, что он агент. Однако пора и в дорогу, джентльмены! Скоро дилижанс выехал из Сакраменто. На следующее утро наши путешественники приехали в Сан-Франциско. И Чайкин и Дунаев, прежде чем уйти, горячо благодарили Билля за благополучное путешествие и за то, что Билль был так добр к ним. В свою очередь, и Билль, крепко пожимая руки обоим русским, проговорил: - Такие пассажиры не часто встречаются... Надеюсь, мы будем хорошими знакомыми. И Билль пригласил своих пассажиров пообедать завтра в семь часов вечера в ресторане рядом с конторой дилижансов. - А вы, Чайк, редкий молодой человек... да! - прибавил в заключение Старый Билль.  * ЧАСТЬ II *  ГЛАВА I 1 - Ну, валим, Чайкин! Пойдем искать комнату. День-другой побудешь ведь здесь... Отдохнешь... А там на место поедешь! - проговорил Дунаев, веселый и радостный и оттого, что наконец добрался до Сан-Франциско цел, невредим и со своими тремя тысячами долларов в кармане, и оттого, что увидит невесту, и оттого, что скоро откроет мясную лавку и отлично заживет. Будущее представлялось светлым и легко достижимым счастием. Требования у него от жизни были небольшие: быть хозяином мясной лавки, жить спокойно, иметь семью... чего еще больше желать бывшему матросу? И Чайкин был очень рад, что добрался до Сан-Франциско и скоро уедет на ферму. Земля его манила. Вместе с тем главным образом его манила свобода. И он за этот год так уже привык к ней, что ему казалось каким-то далеким его недавнее прошлое, когда он был матросом на "Проворном". Шагая по улицам, он вспомнил такое же чудное сентябрьское утро год тому назад, когда его наказали, вспомнил, как он опоздал на шлюпку, как его встретил Абрамсон, увел к себе, как он поступил на "Динору". Казалось, как все это давно было! Каким он был забитым! Как трепетал он командира и старшего офицера, как боялся он боцмана! А теперь? Теперь он чувствует, что сам себе господин, и это чувство наполняло его душу радостной уверенностью, что и он человек не по названию только... Дунаев привел Чайкина в ту квартиру, где прежде сам стоял и где хозяева были такие добрые. Но оказалось, что там давно уж живут другие жильцы, и наши эмигранты наняли комнату в соседнем доме. Комната была небольшая, светлая и чистая. Кроме кровати, был и большой диван. - Хватит для нас двоих, Чайкин, кровати и дивана... Небось прежде не так живали?.. - То-то, живали... А главное не в том, что худо жили, а в том, что в приневольной жизни жили! - Я, б