Оцените этот текст:




     ---------------------------------------------------------------------
     Станюкович К.М. Собр.соч. в 10 томах. Том 10. - М.: Правда, 1977.
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 7 апреля 2003 года
     ---------------------------------------------------------------------




     Александра  Николаевна  Болховская  мрачным  зимним   утром   сидела  в
кабинетике своей  маленькой  квартирки  на  Васильевском острове  и  усердно
заполняла лист бумаги цифрами.
     Она  служила  в  контроле сборов  одного  железнодорожного управления я
торопилась окончить работу,  чтобы попросить перед праздниками аванс в  счет
жалованья.
     Предстояли экстренные расходы.
     - Ну, мамочка, пора мне в гимназию.
     И  подросток,  славная  девочка  с  большими  темными  глазами,  крепко
поцеловала мать.
     Александра Николаевна любовно  взглянула  в  лицо  дочери,  внимательно
осмотрела ее костюм и сапоги и сказала:
     - На днях,  моя крошка,  мы поедем купить тебе новые сапоги и шубку.  В
твоем пальтишке холодно. Мороз большой.
     - Ничего, мама, гимназия близко. Я бегом! - и заботливо прибавила, - да
где ты, мама, денег достанешь? Жалованье мы уже взяли.
     - Возьмем вперед, Маруся.
     - Да тебе, мамочка, может быть, неприятно? С шубкой подождем.
     Александра Николаевна особенно нежно и  порывисто поцеловала девочку и,
улыбаясь ласковой материнской улыбкой,  ответила,  что приятнее всего знать,
что Маруся не простудится.
     - Ну, пора! Уже без четверти девять.
     В  прихожей мать осмотрела калоши дочери,  надела на нее ватное пальто,
еще раз поцеловала гимназистку и закрыла за ней дверь.
     "Конечно,  Уржумцев разрешит", - успокаивала себя Болховская. Она имеет
полное право взять в счет жалованья.
     Александра Николаевна служит в правлении пять лет,  работает усердно, и
начальник не смеет обвинить ее в недобросовестности.
     Правда,   Уржумцев  был  ограниченный  и  влюбленный  в  себя  человек,
воображающий,  что он гениальный инженер и вдобавок красавец, в которого все
женщины влюбляются. Александра Николаевна не пользовалась его расположением.
Она не восхищалась им, не проникалась его речами и нередко позволяла себе не
соглашаться с его мнениями.
     "Но как он  ни безнадежно глуп,  а  не скотина же он,  чтобы отказать в
авансе", - подумала Болховская.
     Перед праздниками ей  деньги были особенно нужны.  Она  рассчитывала на
то,  что жалованье вперед и  наградные позволят ей  извернуться.  И  она еще
быстрее подсчитывала цифры и щелкала костями счетов.
     Трудно было ей, но она не унывала и работала как вол в своем правлении.
Недаром же  она  получала там  высший  оклад  -  семьдесят пять  рублей,  за
вечерние занятия - пятьдесят и, кроме того, давала уроки.
     Еще  недавно  красивая,  свежая  и  оживленная,  Александра  Николаевна
казалась старее своих тридцати шести лет, больной и хилой.
     Но  в  лице этой,  по-видимому,  усталой женщины было что-то  упорное и
бодрое.  В ее прелестных глазах светились ум и энергия.  Видно было,  что ее
сломать не легко.
     Александра Николаевна потянулась,  расправляя спину, поморщилась как бы
от  боли,  облегченно вздохнула,  взглянув на последние написанные ею цифры,
как  раздался звонок,  и  в  кабинет вошла  кухарка,  и,  подавая Болховской
конверт, сказала:
     - "Кульер", Александра Николаевна.
     - Дожидается?
     - Нет, барыня, ушел.
     Александра   Николаевна   вскрыла   конверт,    пробежала   письмо   и,
побледневшая, опустилась на кресло как подкошенная.
     - Да что же это?  -  прошептала она в  тоске.  И,  словно бы не доверяя
только что прочитанным словам письма,  она снова прочитала:  - "К сожалению,
вынужден сообщить вам,  что по приказанию управляющего контролем сборов вы с
первого ноября не нужны".
     Письмо  было  подписано правителем дел  и  хорошим  знакомым Александры
Николаевны.




     Возмущенная Александра Николаевна повторяла:
     - Ведь и прислугу так не рассчитывают. Хоть бы предупредили.
     Через полчаса она уже была в правлении.
     Поднявшись  в  комнату,   где  она  занималась,  Александра  Николаевна
поздоровалась с  несколькими барышнями,  сидевшими за столами,  и  подошла к
Стрижову, молодому белокурому господину с пухлым, несколько рыхловатым лицом
и большими голубыми глазами.
     Уже при виде его сконфуженного, внезапно отведенного взгляда Александра
Николаевна решила, что этот господин замешан в ее увольнении.
     - Здравствуйте,   Сергей  Александрович,   -   проговорила  возбужденно
Александра Николаевна, протягивая молодому человеку руку. - Это что значит?
     - Что,  Александра Николаевна? - словно бы не понимая, о чем спрашивает
конторщица,  мягким,  елейным  голосом  проговорил блондин,  и  его  голубые
красивые глаза внимательно разглядывали лежавшую перед ним бумагу.
     Александра Николаевна скорее сразу почувствовала,  чем поняла, что этот
товарищ лгал.
     - Вы ничего не знаете? Я больше не нужна.
     - Неужели?  Да  этого  не  может  быть,  Александра Николаевна.  Верно,
какое-нибудь недоразумение.  Самое лучшее,  объяснитесь с Уржумцевым.  А то,
может быть,  председатель правления устроил эту штуку?  Он ведь любит новые,
молодые женские лица.  Пожалуй, пристроил барышню, чтобы обеспечить любовные
расходы на  казенный счет.  А  может,  и  сам  Уржумцев подыскал хорошенькую
брюнетку.  Ах,  Александра Николаевна,  не особенно приятно здесь служить! -
прибавил Стрижов.
     - Так вы так и не знаете, за что меня увольняют?
     - Честное  слово,  наверное не  знаю.  Недаром  же  Уржумцев -  человек
настроения и  вдобавок...  -  И,  понижая голос до шепота,  молодой человек,
показав длинным,  выхоленным пальцем на свой лоб,  сказал:  -  Знаете, какой
фрукт Уржумцев!
     - Однако вы,  Сергей Александрович,  очень ухаживаете за "фруктом", - с
нескрываемой насмешливой  иронией  проговорила Болховская,  и  в  ее  глазах
мелькнуло презрение.
     - Поневоле приходится приноравливаться,  как это ни противно. Скорее бы
уйти отсюда. А вам, Александра Николаевна, Уржумцев верно не посмеет не дать
другого места;  ведь он  ценит вас как работницу.  Все у  нас знают,  как вы
работаете.
     - И тем не менее?..
     Александра  Николаевна  горько  усмехнулась,  решительно  прошла  через
большую комнату и вошла в кабинет своего непосредственного начальника.




     Приземистый, широкоплечий, довольно некрасивый, лысый инженер в тужурке
привстал со своего кресла у письменного стола и, протягивая руку, спросил:
     - Что прикажете, Александра Николаевна?
     - Насчет вот этой бумаги...
     - Ах, да, было позабыл. Уж вы не сердитесь, барынька, служба службой, а
дружба дружбой. Председатель требует экономии.
     - За что же она отразилась на мне?
     - Я  тут ни  при чем.  Председатель находит,  что вы  получаете большое
жалованье,  и нашел другую барышню на тридцать рублей.  Я, конечно, стоял за
вас,  но вы знаете председателя -  он упрям как лошак. Во всяком случае, вы,
Александра Николаевна, не тревожьтесь. Я попрошу председателя, чтобы вам при
увольнении выдали жалованье за два месяца,  а потом постараюсь устроить вас.
Пока оставлю за вами вечерние занятия.
     - Это на пятьдесят рублей? На что же я буду жить с дочерью? Подумали вы
об этом? - раздраженно бросила Болховская.
     - Я,   кажется,  не  легкомысленный  человек,  и  знаете,  сколько  мне
приходится обо всем думать.  Вы не должны быть на меня в претензии.  Я и без
того смотрел сквозь пальцы,  когда вы поздно являлись на службу...  И уже не
раз слышал из-за вас замечания председателя.
     - Да ведь я с работой не опаздывала. Работала дома.
     - А меня могли обвинить,  что я покровительствую вам.  Пожалуй, скажут,
что пользуюсь особенным вашим благоволением.
     - Это  каким?   -  проговорила,  рассмеявшись,  Александра  Николаевна,
взглядывая на широкое,  сияющее и  тупое лицо с  лысиной,  которое остряки в
правлении находили похожим на колено.
     - Кажется, понятно. Женщины не лишают меня своего особенного внимания.
     И с победоносным видом Уржумцев прибавил:
     - Я  не виноват,  что нравлюсь женщинам и внушаю им мечты,  полные чар,
неги и блаженства.
     При  всей  подавленности,  тревоге  и  страхе  за  будущее,  Александра
Николаевна расхохоталась как сумасшедшая в лицо Уржумцеву.
     - Что вы находите смешного? Вы приходите по службе и, кажется, могли бы
понимать служебные отношения, - строго и внушительно проговорил Уржумцев.
     Болховская расхохоталась еще больше.
     - Напрасно вы смеетесь.  Я не имею чести вам нравиться?  Конечно,  дело
вкуса...  Но  я  мог  бы  вам доказать,  что имею полное основание нравиться
женщинам.  Они хорошо меня знают и любят не ради одной только души. Разве вы
не понимаете,  что такое любовь? Это не одна только душа, а нечто совершенно
особенное.  Прочтете,  Александра  Николаевна,  я  пишу  в  свободное  время
серьезную статью о любви.
     - Да,  вы,  кажется,  не  раз рассказывали об  этом интересном предмете
барышням правления... С меня довольно.
     - Да  вы что сердитесь,  Александра Николаевна?  Я  не сержусь,  что не
нравлюсь вам,  и  прошу  верить,  что  я  должен был  послать вам  письмо об
увольнении без каких-либо особых намерений.
     - Еще  бы  смели!  -  высоко  поднимая  голову,  проговорила Александра
Николаевна и, едва поклонившись, вышла из кабинета.




     В тот же день Александра Николаевна опять пришла в правление.
     Она все еще надеялась, что ее оставят на службе.
     Уржумцев мог  испугаться протеста сослуживцев.  Они  могли  бы  за  нее
заступиться.  Ведь  должны же  они  были  возмутиться поведением Уржумцева и
могли бы показать ему его несправедливость.
     Многие  из  барышень  выражали  Александре Николаевне участие,  но  оно
казалось далеко не искренним. Молчали и молодые люди.
     Только  Ардалион  Иванович,  старенький помощник  бухгалтера,  любивший
сильно запивать,  при встрече с Александрой Николаевной значительно и крепко
пожал ей руку и сказал:
     - Говорили с Уржумцевым?
     - Говорила...
     - Одумался?
     - Нет, сегодня совсем ухожу.
     - Мерзавец!  -  проговорил  старенький  помощник  бухгалтера и  куда-то
исчез.
     Через пять минут он уже вернулся,  значительно раскрасневшийся, и вошел
к Уржумцеву.
     - Извините, Василий Васильевич... мне два слова.
     - Что вам?
     - Ведь  Александра Николаевна -  отличная работница.  Другой  такой  не
найдем,  и  дело хорошо знает,  и  не  из  лодарниц-барышень.  Нам же  будет
труднее, если вместо Болховской вы нам дадите какую-нибудь хорошенькую цацу.
     - Это не мое дело... Председатель...
     - Ну,   положим,  Василий  Васильевич,  все  зависит  от  вас.  Скажите
председателю, - он и отменит свое решение.
     - Да вы что?  Влюблены,  что ли, в Болховскую? Так вы и похлопочите для
нее о другом месте. А у нас не благотворительное учреждение.
     - То-то для многих барышень благотворительное... Хотя бы для ваших двух
кузин... А порядочную работницу гонят.
     - Прошу вас не читать мне нотаций.
     - Какие нотации?  Просто мы по-свински сделали.  И попадем в газеты.  И
поделом...
     Уржумцев очень боялся газет и испуганно спросил:
     - Это кто же может написать такую пасквиль?
     - Да хоть бы и я?  Вы думаете,  нечего рассказать?  Очень даже много, -
вызывающе сказал Ардалион Иванович.
     - Вы, верно, закусывали? - с презрительной усмешкой сказал Уржумцев.
     - И закусывал и выпил.  А мне обидно, хотя я за Александрой Николаевной
не ухаживал. Я ведь не так нравлюсь женщинам, как вы.
     Уржумцев знал,  что Ардалион Иванович был знающий и отличный служака, и
им  дорожил и  председатель правления,  и  его  хорошо знал один из  крупных
акционеров, имевший большое влияние на правление и особенно на председателя.
Все  знали,  что  старенький помощник выпивает,  но  на  это смотрели сквозь
пальцы. И Уржумцев, слегка понижая тон, сказал:
     - Я  попрошу  председателя...   Только  вряд  ли...  А  на  газеты  мне
наплевать... Мало ли врут.
     - Так вы, Василий Васильевич, решительно гоните Болховскую?..
     - Повторяю, я ни при чем.
     - Ну что ж,  ловко!  Верно,  какую-нибудь цацу определите?  А я с цацой
служить не хочу и пойду объясняться к председателю... Пойду еще закусывать и
не побоюсь... И без вашего правления найду место!..
     С  этими словами старенький помощник бухгалтера вышел из  кабинета и  в
комнате, где сидели барышни, громко воскликнул:
     - Барышни, Болховскую выгнали! Довольно подло с ней сделали!
     Никто не  отвечал.  Глаза у  всех  были опущены.  Только одна из  самых
любопытных спросила:
     - Ардалион Иванович, вы, наверное, знаете, кто вместо Болховской?
     - Верно, к вам новая барышня... И будет стрелять глазами еще лучше вас.
     - И ошиблись,  милый Ардалион Иванович,  -  внезапно сказала только что
вошедшая Александра Николаевна.
     - А кто?
     - Да  вот этот самый Стрижов,  который так ухаживает за "фруктом".  Мне
только  что  кассир  сказал...  Ведь  это  правда,  Сергей Александрович?  -
обратилась она к молодому человеку с ласковыми глазами.
     Тот вспыхнул и обиженно проговорил:
     - Я ни при чем, Александра Николаевна.
     - Но, однако, вы назначены на мое место?
     - Да... Мне только что сказал Уржумцев.
     - И знали, что меня выгоняют?
     - Хорош товарищ!  -  воскликнул старенький помощник бухгалтера, и скулы
на его лице задвигались.  - А вы, Александра Николаевна, не думайте, что все
здесь такие же свиньи.  Я вот выпил и не хочу быть свиньей.  Уйдете вы - и я
уйду.
     Сконфуженный молодой  человек как  будто  не  слыхал,  что  ему  сказал
выпивший Ардалион Иванович, и, наклонив голову, усердно защелкал счетами.
     Несколько минут в комнате царило молчание.
     Вскоре  в  комнате словно  затрещала стайка  канареек.  Барышни бросили
работу и стали болтать о том, действительно ли вместо барышни будет назначен
Сергей Александрович.
     - Верно,  дадут больше жалованья, чем нам, - заметила барышня в красной
хорошенькой блузке.
     - Это бессовестно! Наша комната для барышень.
     Но  вдруг  все  барышни притихли.  Защелкали костяшки.  Вошел Уржумцев.
Обратившись к Стрижову, он сказал:
     - Пока займите место Болховской. Александра Николаевна уходит от нас.
     - И я ухожу, освободится и еще место.
     Александра  Николаевна протянула  обе  руки  к  Ардалиону  Ивановичу  и
проговорила:
     - Не делайте этого,  не делайте, Ардалион Иванович. Ведь у вас семья. А
разве  ваш  поступок  повлияет на  кого-нибудь?  Взгляните кругом...  Сергей
Александрович, пожалуй, назовет вас сумасшедшим.
     В эту минуту вошел высокий,  худощавый старик и, любезно раскланиваясь,
прошел в свой кабинет, на ходу сказав Уржумцеву:
     - Василий Васильевич, ко мне на минутку.




     - Терпеть я не могу,  когда у нас какие-то неприятные истории, - сказал
председатель и  брезгливо сморщил свое безбородое и  безусое лицо.  -  Уж вы
как-нибудь уладьте.
     - Оставить Болховскую?
     "Кажется, мог бы сам сообразить, а не беспокоить меня. Для чего же он и
занимает такое место? А то лезет со всяким пустяком", - подумал председатель
и прибавил:
     - Ведь Болховская не из аккуратных барышень?
     - Да, не из аккуратных.
     - Так дайте ей  полугодовое жалованье,  она и  успокоится.  По  крайней
мере, меня не будут беспокоить. И устройте одну барышню. Явится к вам с моей
карточкой. Я ее знаю. Вполне порядочная девушка.
     Уржумцев наклонил голову и проговорил:
     - Помощник бухгалтера собирается уходить.
     - Из-за чего?
     - Да из-за этой же неприятности. Сегодня много закусывал и находит, что
вы несправедливы к Болховской. Грозит газетами. Конечно, Ардалион Иванович -
служащий хороший, но не один же он...
     - Газетами?!  Такая неблагодарная скотина! Я его взял сюда, ходил тогда
без сапог,  а  теперь "несправедливость"!  Можно и его сплавить!..  У меня в
виду есть порядочный человек на  его место.  Скажите,  что если ему кажется,
что здесь одни несправедливости,  то его удерживать не будем.  И  прошу вас,
Василий  Васильевич,  чтобы  никаких  историй...  Ужасно  не  люблю  я  этих
историй...




     На  другой  день  в  контроле сборов  не  было  Александры Николаевны и
помощника бухгалтера.  Место Болховской занял Стрижов.  Рядом с  ним  сидела
новенькая -  эффектная брюнетка,  элегантно одетая,  с красивыми кольцами на
тонких, длинных, выхоленных пальцах.
     Она  со  всеми  познакомилась.   Приветливая,  с  ласково  улыбающимися
глазами, новенькая всем понравилась. Барышни весело болтали и примолкли, как
только вошел Уржумцев.
     Барышни обратили внимание,  что  Уржумцев особенно ласково посмотрел на
эффектную брюнетку.


     В то же время Болховская нервно ходила по своей квартире.  На душе было
жутко. Будущее казалось ей безнадежным. И она повторяла:
     - Выброшена... Выброшена...
     - Ты,  мамочка,  что же такая грустная? - проговорила девочка, вбегая в
комнату, и прижалась к матери.
     Мать мучительно-радостно смотрела на девочку и чувствовала, что энергия
и бодрость снова приливают к ее сердцу.
     И она сказала:
     - Я,  Маруся,  оставила место.  Найду другую работу. Не буду уходить из
дому. Будем теперь вместе.
     И Александра Николаевна стала безумно целовать девочку.
     А слезы тихо катились по щекам этой затравленной женщины.






     Впервые - в газете "Русские ведомости", 1903, Э 44.

                                                                    П.Еремин

Last-modified: Tue, 15 Apr 2003 06:39:39 GMT
Оцените этот текст: