плохого здоровья чувствовал себя неважно, обычно напомаженное лицо сейчас было одутловатым, бабьим и затвердело в серую гипсовую маску -- самого хоть отпевай. -- Да, академик жив, но находится в бессознательном состоянии. -- Лидия Игнатьевна тоже посерела от усталости и волнения. -- Ну и шта? -- Он вдруг уставился на Космача, выглядывающего из-за мощного торса охранника. -- К нему можно пройти, пожалуйста. -- Секретарша показывала руками на дверь. -- Прошу... Идите, прошу... -- Не пойду, -- тяжело выговорил президент. -- Чем тут пахнет?.. Фу... А ты шта смотришь? Это относилось к Космачу. -- Глаза-ти есть, царь-батюшка, вот и смотрю, -- сказал тот. -- Да спина мешает. Эдакий дядя встал! Охранник тут же сдвинулся в сторону, однако президент потерял интерес, уставившись на молодого человека. -- А тебя я где-то видел! -- Возле Белого дома в девяносто первом, -- лениво и без интереса проговорил тот. -- Помог забраться на танк, на престол подсадил. О чем искренне сожалею... Неизвестно, что бы произошло, успей он договорить, потому что один из телохранителей уже сделал уши топориком, а у аспирантки начало вытягиваться лицо -- крамолу услышали! Но тут из комнат стремительно вышли те трое, что обследовали квартиру. -- Можно войти, -- разрешили, а подсобники, как ангелы, стали с двух сторон. -- Нет, не хочу, -- закапризничал президент. -- Я орден дал, специально для него учредил и дал. Не буду смотреть... И так везде покойником пахнет... А этот здесь кто? -- Указал пальцем на Космача. -- По просьбе академика приехал, -- дрожащим голосом объяснила Лидия Игнатьевна. -- У меня тоже хорошая борода растет, -- зачем-то похвастался президент. -- Если брить перестанут... Только седая... Все! Домой, в Горки! Его повели в двери, но на пороге он обернулся, проговорил в пространство глухим, хриплым голосом: -- Как помрет -- скажите. И вся команда медленно удалилась, но один из охранников вернулся, попросил паспорт у Космача, тщательно переписал данные и молча ушел. -- Плохой, тоже долго не протянет. -- Космач кивнул на дверь. -- Ну ладно, хоть на живого поглядел... -- Господи, что еще ждать? -- обреченно вопросила Лидия Игнатьевна и пошла в комнаты. -- Послушайте, -- молодой человек встряхнулся, сбрасывая некое внутреннее оцепенение, -- а не перекусить ли нам? Торчу целый день без толку, надеюсь, за полчаса ничего не случится. -- Да не мешало бы. -- Космач похлопал себя по животу. -- До поминок-то все одно не дотянешь... -- Тут на углу кафешка есть, закажем первое и второе. -- Молодой человек склонился к ошалевшей девице. -- Мадам, позвоните мне, если академик очнется. На сотовый. И бросил ей на колени визитную карточку. Между этажами молодой человек остановился и подал руку. -- Надо бы познакомиться. Я Генрих Палеологов, предводитель стольного дворянства. -- Так и думал, не простой ты, паря, -- ухмыльнулся Космач, от души пожимая руку. -- Даже президент тебя знает... А меня зовут Ярий. -- Редкое имя... -- Каким уж наградили. У тебя вот тоже фамилия... Ты какой национальности будешь? -- Я русский дворянин. -- Чего ж так обозвали? Палеологов... -- Это долгая история... -- А что, этот академик тоже барин? Граф, поди, не менее. Палеологов рассмеялся. -- Граф?.. Это оригинально!.. Из разночинцев он, мелкие служащие, купчики, священники -- шелупонь, одним словом. -- А чего тогда торчишь у него? -- Академик попросил, что-то сообщить хочет, -- будто бы равнодушно отмахнулся предводитель. -- Сам очнуться не может... Тебя ведь тоже попросил? -- Должно, баба эта звонила в сельсовет. -- Космач не любил, когда его откровенно прощупывают. -- Из лесу пришел, хозяйка говорит, в Москву надо, академик помирает. -- Знахарством промышляешь? -- усмехнулся Палеологов, распахивая перед ним дверь. -- Модная профессия... -- Что уж, промышляю... Робятам грыжу поправлю, от испуга отолью, ну, еще бесов погоняю... Как умею, так делаю. Едва они вышли из подъезда, как попали под прицелы видеокамер: телевизионщики с ОРТ снимали всех, кто входил и выходил, просто так, без интервью и комментариев. -- Прекратите! -- рявкнул на них Палеологов. -- Я запрещаю снимать! А оператор уже снял что хотел и спокойно убрался в свою машину. В кафе они сели за дальний столик пустого зальчика, Космач шубы не снял, шапку на колено натянул, а этот парень уже в душу полез. -- Вы-откуда приехали? Из Сибири? -- Почто же из Сибири? Ну и скажешь... -- Только там остались такие колоритные! Настоящий медведь, фамилия соответствует! Секретарша вряд ли посвящала в то, откуда гость явился, -- смотрела на Палеологова с плохо скрываемой неприязнью, но терпела. А вот аспирантка косвенно сдала его, когда начала извиняться: странный этот предводитель именно тогда стойку сделал. Только непонятно, что он, как вор, залез в карман, шарит по углам, а деньги не вынимает. Пора бы и за руку поймать, но неясно, что хочет. -- Нет, мы архангельские, -- слукавил Космач. -- Откуда же академика знаешь? -- Приезжал к нам, жил... Пользовали его. В семьдесят шестом году Цидик действительно выезжал в экспедицию по Русскому Северу, попался его пространный отчет в научном журнале. Однако вскоре он оставил это занятие по причине своей слишком яркой интеллигентности: старообрядцы не воспринимали его бритый, блядолюбивый образ, принимали за подосланного начальниками шпиона и дурили ему голову всевозможными небылицами. Космач ходил по тем же местам много лет спустя и наслушался рассказов про академика. Живущие по своему времени кержаки рассказывали о нем, как будто вчера от них ушел. -- В таком случае вы -- старообрядец! -- заключил Палеологов. -- Верно, -- с удовольствием согласился Космач. -- Только я вот что-то толку не дам... Дворян давно нету, в семнадцатом еще к ногтю, а ты предводитель? Это как понимать? Палеологов взял длинную паузу -- делал заказ официанту, обсуждал, что лучше съесть, все время поднимал палец, как ствол пистолета; короче, задумался над чем-то, и уж точно не над ответом по поводу дворян и предводительства. На этот счет все было заготовлено, обкатано много раз и только бы от зубов отскакивало. Как-то неприятно насторожила его догадка, что новый знакомый старообрядец и приехал из Сибири. Космач изображал из себя мужичка, а попросту валял дурака по привычке, с неким тайным, мстительным желанием подурачить людей, которые ему не нравились. Но даже в этом случае, например, расставаясь, обязательно бы рассмеялся, признался, что разыгрывал, однако тут мысленно зажал себя в кулак. Отрабатывать назад было уже поздно, тем более что предводитель вскинул головой челку и заговорил так, словно подкрадывался гусиным шагом: -- Значит, ты кержак, Ярий... Это замечательно. А не взять ли нам водочки? Под хорошую закуску... -- Не-е, нам нельзя, -- замотал бородой. -- Упаси бог... -- Совсем не пьешь? Важно было не переиграть. -- Как сказать... Бывает, да ныне великий пост начался. -- Я тоже верующий человек и понимаю. Ты же в дороге, а путешествующим и болезным можно. -- Ну, раз так, давай... Только помаленьку. Он тут же подозвал официанта и заказал бутылку "смирновки". -- Дак чего насчет дворян-то? -- напомнил Космач, намереваясь перехватить инициативу. -- Неужто сохранились? -- Представь себе! -- Ты погляди! -- Космач достал деревянный гребешок, заготовленный на этот случай, расчесал волосы на прямой пробор и бороду. -- Значит, и ты тоже из благородных? -- Все мои предки -- морские офицеры, -- сказал Палеологов не без гордости, но и без особого удовольствия, что-то другое заботило. -- Ну сегодня и денек! -- восхитился Космач. -- Живого президента видал! Настоящего дворянина видал!.. А сейчас-то как? Опять помещиками будете? -- Время покажет, -- увернулся тот. -- Скажи мне, Ярий, а чем нынче живут кержаки? Точнее, как выживают? Ты, например, на чем зарабатываешь? Знахарством в деревне много бабок не нарубишь. Или натуральное хозяйство? -- Да лесом выживаем, -- вздохнул Космач. -- Делянки в лесхозе берем, рубим да продаем. А то и на корню... Воруем, конешно, прости господи! Официант прикатил тележку, накрыл на стол и пожелал приятно отдохнуть. Космач покрестился в сторону, тарелки покрестил и стал есть крутую, наваристую солянку. Палеологов разлил водку. -- Ну что, Ярий, за знакомство! Космач посмотрел на крохотную рюмку, покачал головой. -- Ты что это мне налил-то? Лекарство? -- Нет, водка, настоящая смирновская... -- Ежели водка -- сюда наливай. -- Подставил стакан для напитков. -- Это вы, баре, привыкли стопочками... Палеологов с готовностью набулькал до краев и прищурился с усмешкой -- наблюдал. Космач поднял стакан и неторопливо выпил до дна, как воду. Утер ладонью усы, хлебнул солянки. -- Ох, хорош супчик! Спросить бы, как варят да что кладут... Заставил бы тещу... -- Послушай, Ярий... -- Сотрапезник почти не ел, так, для вида. -- А есть сейчас настоящие кержаки? Которые бы в скитах жили, молились, как раньше. -- Да откуда ж?.. Молодые разбежались по селам... Может, и остались где старухи... Да и те мрут! Ходить некому, кормить-поить... -- Говорят, еще лет сорок назад существовала целая система снабжения у староверов. Даже своя почта была. -- Говорят... -- Космач заел солянкой злой восторг: а парень кое-что знает о кержаках! И щупает его не из любопытства и не ради застольной беседы... -- Должно быть, ты слышал, -- продолжал Палеологов, для отвода глаз мешая ложкой в тарелке. -- Существовала Соляная Тропа... Соль по ней носили. -- Со-оль? -- пропел Космач. -- Куда носили? -- С солеварен на Урале через всю Сибирь до Дальнего Востока. И на Запад. -- А чего ее носить, коль соли этой в магазинах дополна? Предводитель был терпелив, хорошо подкован и прочитал короткую и емкую лекцию: -- Это сейчас дополна. А еще лет двести назад в Сибири кержаки бедствовали страшно. Когда в восемнадцатом веке царь издал указ не давать им соли из государственной казны, они и наладили собственную доставку. Несли от скита к скиту, и менее чем через месяц соль попадала к семейским. Потому тропа и называлась -- Соляная. Он не сказал, а возможно, не знал, что обратно таким же образом несли контрабандную пушнину, золото и камни-самоцветы. Все это попадало в руки московского купечества, состоящего на девяносто процентов из старообрядцев. А уже от них, по своим каналам, -- раскольникам в Румынии, Болгарии, Черногории и Словении, которые продавали все это по Европе. -- Ну дак чего дальше? -- спросил Космач, накрывая стакан ладонью -- Палеологов тянулся к нему горлышком бутылки. -- Я пью один раз... -- Дальше?.. Ты не мог не слышать о такой тропе. Всю историю у кержаков было... своеобразное братство и общины поддерживали связь между собой. Менялись продуктами питания, боеприпасами, невестами... -- В старое время было. А сейчас-то уж какая тропа? -- Но она же была! Идти в полный отказ -- мог не поверить: на самом деле Соляная Тропа своим европейским концом уходила в Карелию и Финляндию. Русский Север был также привязан к ней из экономических соображений. -- В детстве слышал от стариков. -- Космач смел с бороды крошки, выпутал кусочек колбасы и съел. -- Странники проходили... -- А слышал, на этой тропе намоленные камни есть? Будто из одного конца в другой, и кто знает их, проходит по всему пути беспрепятственно? Он слишком много знал для простого, даже знакомого с президентом, обывателя. Такие камни действительно были, а намаливали их сонорецкие старцы, чтоб всякий странник мог с Богом разговаривать. Существовало даже поверье, что они обладают свойствами магического круга: если встать на него, то никакие анчихристовы силы тебя не достанут. Говорили, будто путники прятались на них от всевозможных карателей и разбойных людей. -- Да всякое болтают. Токмо все это -- бабкины сказки. -- Ярий, нас судьба свела вот так, у постели умирающего, за этим столом. -- Палеологов подбирал слова. -- Мы два русских человека... Не будем хитрить. -- А чего мне хитрить? -- От еды и питья в шубе становилось жарко. -- Сам говоришь, сорок лет... Мне почти сорок и есть, дак чего я помню? Люди какие придут -- нас на печь загонят. -- Но ты же слышал о Соляной Тропе, о камнях и сонорецких старцах? -- Слышал-то слышал... Но сам-то никуда не ходил. Десятый год шел, когда тятя в леспромхоз подался. Кажется, более сильных аргументов у предводителя не было. -- Да... Очень жаль... А остались еще кержаки, которые ходили? Из твоих знакомых? -- Поспрашивать надо, поди, остались. -- Ты не мог бы сделать это для меня? Разумеется, не бесплатно. На лесе много не заработаешь, а вдруг поймают на воровстве? -- Дак иди сам-то и поспрашивай. Палеологов рассмеялся весело и настороженно, в голубых глазах блестел лед. -- Ну да, пустите вы, дождешься! Воды напиться не дадите. -- Ежели в таком образе придешь, никто не даст. -- А какой у меня образ? -- Блядолюбивый. -- Это как же понимать? Космач для порядка засмущался. -- Скажу, дак обидишься еще... -- Говори, не обижусь! -- Бритый ты, лицо голое, как у бабы. -- При чем здесь... блядолюбивость? -- мягко подкрадывался Палеологов. -- Если нет бороды, значит, сильно женщин люблю? -- В том-то и суть, не женщин. Женщин любить -- хорошо... -- А кого еще? -- Мужиков... -- Ну ты скажешь! -- Не я это говорю, старые люди, -- начал оправдываться Космач. -- В былое время коль человек без бороды, значит, мужиков любит. Вот как, паря. Потому нам и нельзя бриться. -- Все, отпускаю бороду! -- засмеялся сквозь лед подозрительности. -- Ну, что, можешь выяснить насчет Соляной Тропы? -- Могу, конечно... -- Теперь ведь по ней никто не ходит, и кержаки от властей не скрываются... Никакой тайны нет. Он имел очень слабое представление о Тропе, понимал ее географически, как дорогу или определенный в пространстве путь, известный лишь староверам. -- Ой, паря, мы с тобой не просидим тут? -- спохватился Космач. -- Ну как очнется академик? -- Мне позвонят. -- Кажется, Палеологов терял интерес к умирающему. -- Ну так что, Ярий? Тысячи долларов хватит для начала? Каждый второй вкусивший цивилизации кержак согласился бы на такое предложение, не думая о последствиях, ибо Тропа эта в их сознании была никому не нужной и архаичной. И уйти по ней было нельзя... Еще бы и радовался, что дурака надул... -- Не, ты дай мне нашими. -- Хорошо, дам нашими. И еще... Ты на самом деле собираешься протащить академика сквозь хомут? -- А вот это тебя не касается, -- резко сказал Космач. -- Коль позвали, значит, люди верят. -- Да ничего, делай что хочешь, -- мгновенно сдался предводитель. -- Есть только одна просьба... Будет возможность, _спроси у Академика имя человека, который написал труд под номером 2219_. * * * У подъезда они снова попали под камеру, телевизионщики наглели все больше, снимали крупным планом, лезли объективом в лицо -- борода будет во весь экран... -- А леший бы вас побрал, изверги! -- беззлобно выругался Космач, затыкая ладонью черный глаз камеры. Когда они вернулись в квартиру, Цидик еще не пришел в себя и оставалось время все хорошо обдумать. Космач прикинулся, будто дремлет после крепкого ужина, и даже шапку уронил на пол. За кем охотится этот дворянин, было ясно, а также становилось понятно, что придуриваться все время не удастся: стоит Палеологову хоть на минуту усомниться в нем, и, дошлый, въедливый, он раскроет его через ту же секретаршу, которая знает, кто этот кержак на самом деле. В таком случае следовало бы чуть-чуть опередить и раскрыться самому, чтобы посмеяться и получить возможность наступления. Или как-то предупредить Лидию Игнатьевну, чтобы держала язык за зубами. Единственным утешением в этой ситуации был определенный и значительный вывод: самозванец, сидящий сейчас в срубе, не имеет отношения к предводителю, иначе бы зачем он искал Соляную Тропу, когда его человек давно стоит на ней и, мало того -- забрался в один из самых потаенных скитов А Космач поначалу связывал их: богатенький предводитель вполне мог зафрахтовать вертолет, экипировать, придумать легенду и забросить своего соратника поближе к Полурадам, чтоб ног не бил, и ждать результата. Однако Палеологов никак не мог сфальсифицировать записку Космача, поскольку не знал, чья диссертация зашифрована под номером 2219. И будь у него хорошие отношения с Лидией Игнатьевной и самим академиком, узнал бы элементарно. В принципе, Палеологов был не опасен, от его устремлений сильно попахивало авантюризмом молодых, малообразованных, но состоятельных и в какой-то мере романтичных людей. Можно было хоть сейчас раскрыться, поставить его в дурацкое положение, посмеяться и послать. Но он искал Соляную Тропу и готов был вкладывать деньги не из спортивного интереса... Между тем шел уже двенадцатый час ночи, и Палеологов, сидящий напротив, вроде бы заснул, откинув голову на дверцу шкафа, -- успокоился, что подрядил настоящего кержака, или тоже прикидывался?.. Космач пересел к аспирантке -- предводитель не шевельнулся. -- Тоже приема ждешь? -- поинтересовался. -- Я была у него, -- безрадостным шепотом вымолвила она. -- Дежурю тут, на дверях... -- Тяжело тут тебе? -- Иногда кажется, с ума сойду... Люди приходят какие-то неживые, запах смерти -- не вынесу. -- А ты молись, читай "Отче наш" про себя. -- Читала, не помогает... Вы тоже устали? -- Ничего, я привычный. -- Идемте, покажу место, где можно прилечь и отдохнуть. Академик очнется неизвестно когда... -- Тихо, человека разбудим... Пошли, показывай. Когда выходили из передней в зал, Палеологов остался в прежнем положении. Аспирантка наугад, в темноте, прошла в какую-то боковушку и открыла дверь. -- Вот здесь тахта... Космач взял аспирантку за руку, усадил рядом с собой. -- Ты знаешь, кто я? Она смутилась, в сумеречной комнате взгляд ее показался обиженным и пугливым. -- Я вас боюсь... -- Нет, ты мне скажи, тебе известно, кто я и откуда приехал? -- Сказали, ученый... -- Слушай меня. Ни под каким предлогом не говори этому господину Палеологову, кто я на самом деле. И Лидию Игнатьевну предупреди. Для него я -- кержак из Архангельской области. -- Мне сказали, вы откуда-то с Урала, что ли... -- А ты скажи, кержак архангельский. -- Не понимаю... Кто кержак? -- Она была еще и бестолковой... -- Я! Я кержак. Приехал из деревни. Скажешь так, если вдруг спросит. -- Я ничего этому... господину не скажу, -- вдруг заупрямилась аспирантка. -- Почему? -- Он хам и наглец! Его никто не звал. -- Что же не выгоните? Она смутилась. -- Не знаю... Будто бы Мастер хорошо о нем отозвался. Будто он всегда говорит правду, как божий человек... Я точно не знаю, Лидия Игнатьевна так сказала. -- Ничего себе! Я думал, проходимец и авантюрист. -- Я тоже так думаю... Но академик спрашивает о нем, когда приходит в себя, а мы не знаем, что делать. -- Хорошо, иди, а я подремлю тут. Он вытянул ноги, расслабился и вроде бы начал дремать, как вдруг в зале послышались торопливые шаги и легкая суматоха, -- Академик очнулся! -- сообщила секретарша. -- Идите к нему! В зале уже стоял Палеологов, перекрытый спиной аспирантки. Смотрел и улыбался, словно готовился задать каверзный вопрос. -- Принесите-ка мне хомут! -- приказал Космач. -- Какой... хомут? -- опешила Лидия Игнатьевна. -- Да на улице, возле двери прикопанный! Токмо живо! -- Леночка, спустись вниз и принеси, -- распорядилась она. -- И сюда к нам не суйтесь! Караульте, чтоб близко никто не подходил! Космач раскрыл дверь в кабинет и чуть не задохнулся от запахов; пришлось втягивать воздух ртом и очень осторожно, чтоб не тошнило. Цидик лежал неподвижно, с закрытыми глазами, и напоминал мумию. -- Мартемьян, -- даже не шевельнув губами, проговорил он. -- За мной пришел... -- Моя фамилия -- Космач, -- представился вошедший. -- Юрий Николаевич. -- Да, помню... Я не обознался. Очень похожи на Мартемьяна... Прошу, садитесь. Подозрение, что слова академика -- бред, тут же улетучилось. О его памяти и способностях складывали легенды, говорили, будто академик наизусть читает летописный свод "Повесть временных лет", умеет одновременно говорить, слушать и писать. -- У вас много вопросов ко мне, не так ли? -- Он был абсолютно неподвижен и смотрел в потолок не моргая, отчего становилось неприятно. -- И я хотел бы на них ответить. -- Вопросов у меня нет, -- сказал Космач, присаживаясь на стул в некотором отдалении от постели Цидика. -- По крайней мере, таких, которые хотелось бы задать умирающему человеку. Тот помолчал и вроде бы скосил глаза в его сторону. -- Да... Я не ошибся, вспомнив о вас, Юрий Николаевич. В таком случае сам попытаюсь спросить и ответить... Я виноват перед вами. -- Не гожусь я на роль судьи. Тем более не собираюсь осуждать вас, академика и нобелевского лауреата. -- И еще интеллигента номер один... Меня так теперь называют. -- Слышал... -- Вас это возмущает, я знаю. Или вы просто смеетесь?.. -- Он повернул голову, но взгляд, как гирокомпас, не повиновался движению. -- Нет, вы не можете смеяться над старым человеком. Над позором старца... Поэтому я и разыскал вас. Вы -- не судья, нет. Судья сейчас ожидает в передней... Видели там молодого человека? Его фамилия Палеологов... Всю жизнь ждал его. Вас и его... Он явился сам, мой Судья. Он не хам, не подлец и даже не авантюрист -- Судья! И образ не имеет значения... А вас пришлось разыскивать... Но так и должно быть. Пришел и сказал. И покатилось колесо... Правду сказал, не могу я умереть... Так и будет корежить... Умирать следовало, когда час пробил... Да... Я, как царь Ирод, младенцев избивал. Вот и вас отдал на заклание... Но были обстоятельства, которых сейчас нет. Для меня их больше нет! Я снял с себя крест... Теперь могу говорить. Роговые веки его приподнялись, и глаза чуть ожили. Если он и видел Космача, то лишь боковым зрением. -- Да... Поздно... Я должен был еще тогда... Впрочем, нет, еще раньше увидеть вас... И сделать своим учеником. А я не заметил/.. Даниленко прикрыл вас, спрятал в пещере, как волчонка, и выкормил... Смотрел ваши первые статьи... Ничего особенного... Обвел меня, хохол... Цидик перевел дух и наконец-то взглянул прямо. -- Почему вы... молчите? -- Слушаю, -- в бороду обронил Космач. -- Хорошо... Слушайте. Вы сделали открытие, я это подтверждаю и сейчас, перед смертью... Но в русской истории... тем более в наше время, не делают открытий. Невозможно... Тогда я выступил резко отрицательно... Жестокость и несоразмерность наказания -- признак неправого дела, лжи и зла... Это я цитирую вас... И вынужден согласиться с вашими определениями... Археология русского языка, древность и величие... Переходные фазы русской истории... Раскол и война против Третьего Рима... Смена элит... Все ваша концепция. Видите, до сих пор помню... Но она противоречила всей исторической науке... Сложившейся научной традиции. Она касалась и моих взглядов... Но, поверьте, не это стало причиной. Ваше открытие рушило все, что было создано за столетия... Да, я понимаю, у вас не было злого умысла. Скорее наивный романтизм, но именно от него всегда исходит угроза... И самым опасным была доказательная база, вновь открытые источники, фотокопии... -- Поэтому вы и требовали представить оригиналы? Уничтожить базу, и тогда научный труд превращается в беллетристику. -- Уничтожить -- не поднялась бы рука... Существуют иные способы... А вас хотел спасти для науки, поверьте, искреннее желание... Думал избавить от ложных заблуждений. Космач чувствовал, как вскипают в душе старые обиды, и готов был высказать все умирающему, но за спиной щелкнула фиксатором дверь, и он машинально обернулся. -- Нет хомута у подъезда, -- растерянно произнесла Лидия Игнатьевна. -- Весь снег перерыли... За ее спиной маячил Палеологов, улыбался и пожевывал губу, стервец... -- Значит, сперли! -- возмутился Космач. -- Москва же, что ни оставь без пригляда, вмиг упрут. -- Что же делать?.. -- Закрой дверь! Она недоуменно пожала плечами и плотно прикрыла створку. Оторванный от реальности академик этого разговора будто не слышал, все, что происходило вне его сознания, уже не привлекало внимания. -- Неужели вы откровенно полагали... Кроме вас никто больше не видел, не замечал странностей, расхождений и противоречий в средневековой истории? -- продолжая он. -- Никто не понимал истинной роли христианства? Греческого нашествия, никонианского раскола, наконец, инспирированного Папой римским?.. -- Раскола не было, -- отрезал Космач. -- Да, помню... Извините... Но крестовый поход на Восток был... Не вы первый догадались... Все уже было, Юрий Николаевич. Только на моей памяти вы -- третий, кто делал попытку... Являлись и с фотокопиями Влесовой книги, и с утраченной Раскольничьей летописью... -- Не совсем понимаю... Зачем все это рассказываете мне? -- Зачем?.. Вспомнил, как вы вошли в мой кабинет... Кажется, пять лет назад... Я не преувеличиваю... ощутил дыхание смерти. И жажду покаяния... Я испугался суда, нельзя умирать... Что-то говорил, а сам чувствовал страх. Потом у меня случился инсульт... Мне сейчас не стыдно признаться в этом, тем более вам... Вы молчали! И чем дольше, тем становилось страшнее. Почему вы не спорили, не доказывали?.. Вы же были правы. -- Вот потому и молчал. -- Я не ошибся. -- Кажется, умирающий все больше оживал. -- И позвал врагов своих к смертному одру... Катастрофа в том, что судья мой не лжет. Я компилировал, воровал чужое... Но не ради собственной славы. Существовало определенное условие... некая обязанность вкладывать в новые идеи старый, традиционный смысл. Вам покажется странным... Но это было необходимо, чтобы удерживать мир от соблазнов разрушения... Вы меня понимаете? Космач пожал плечами. -- Смутно... Не улавливаю смысла. Такое чувство, будто вы оправдываетесь передо мной. К чему это? -- Простите меня, Юрий Николаевич. -- Цидик наконец-то справился со своим взглядом. -- Я пытаюсь... исповедаться вам, покаяться. -- За что я удостоился такой чести? -- В вашей диссертации нашел... Обычай некоторых староверов... Исповедаться недругу своему, примиряющее начало, восстановление цельности души... -- Насколько мне известно, вы человек не старой веры... -- Точнее сказать, никакой... Но есть... потребность покаяния. Необходимость... Иначе не будет смерти, не будет покоя. Прошу вас, выслушайте меня. -- Ошиблись, я не старообрядец. Вы же знаете это. -- Вы тот человек, перед кем можно быть откровенным. Перед смертью... Не отказывайте. Вы очень похожи на Мартемьяна... И внешне, и внутренне. Heслучайное сходство... Я же судьбу обманул! И спрятался... На землю лег... Космачу показалось: начался бред, -- и что-то вроде жалости шевельнулось в груди. -- Я вас не понимаю... -- Слушайте! -- Мастер потянул к нему руку, взял запястье судорожными пальцами. -- Я десятый... Вы знаете, что такое -- десятый? Роковое число... Ночью выстроили -- костры горят, ветер... А искры, искры! Вздымает к небу, а потом будто огненный дождь... Расчет пошел... И каждого десятого, прямо в строю... А люди стоят и ни с места. Будто считать не умеют... Или чему быть, того не миновать?.. А я посчитал!.. Отскочил назад, в темноту, и на землю... А Мартемьян от меня справа стоял, мой напарник. Сдвинулся немного, чтоб просвет в шеренге заслонить... Не подумал, что на него падет! Я не подумал! А он знал... Могучий был, одной пули мало, стоит... Так в него весь барабан... Я лежу, и на меня все кровь брызгает... целая чаша, Святой Грааль... Вот, смотрите! -- Он отер лицо и показал руку. -- Видите, до сих пор есть... Потому что я десятый... Чужая кровь. На руке были чернильные пятна... -- Зачем мне это рассказали? Чтоб когда-нибудь написал? Рассказал, как было на самом деле? Или должен блюсти тайну исповеди? -- В том-то и дело. -- Цидик разжал пальцы и выпустил руку. -- Напишете в воспоминаниях, никто не поверит. Тем более за давностью лет. Вас просто обвинят во лжи. И проклянут... Никто не поверит, ни вам, ни мне, если бы написал сам... Даже если сейчас позову журналистов и перед ними покаюсь -- ни одной строчки не опубликуют. А если кто и примет за откровенность, непременно найдет оправдание... Скажут, судьба, провидение спасло нам гения... Они создали из меня кумира! Признаюсь, я хотел этого величия... Но теперь хочу умереть, как человек... И не могу! Кумиры бессмертны, и нет ни кому дел а до мук их... Мне было так тяжело, еще при жизни корежило... Когда возили свадебным генералом... И ждали моего слова по всякому случаю. Нет, не ждали -- рассчитывали, как в Сиблаге, и я все время стоял десятым. Хрущев заставил топтать Сталина, Брежнев -- Хрущева... Потом растоптать всех вместе и восславить демократов... Проклясть путчистов, одобрить расстрел парламента... Даже футбольные фанаты приходили за поддержкой. И нашли ее... Я все это делал. Делал... Благословлял и проклинал! Меня каждый раз называли десятым... Только враг способен поверить в мои прегрешения. Вы же понимаете, о чем я говорю? -- Понимаю, -- не сразу отозвался Космач. -- Страшно слушать вас. И в ответ сказать нечего. Что я должен -- принять вашу исповедь? Избавить от страстей и мук?.. Но я не священник, чтоб брать на себя чужие грехи. -- Достаточно того... выслушали меня. А я высказал то, что не смел... никогда, забыть старался... Мартемьян стоял и ждал... В вашем образе... Чем могу отблагодарить вас? -- От вас ничего не нужно. -- Позвольте мне... до конца... Примиряющее начало исповеди... Скажите, что сделать? -- Вы уже все сделали... Академик приподнял голову. -- Я исправлю положение... -- Он толчками потянулся к подушке, сунул под нее пальцы и вытащил конверт. -- Это письмо профессору Желтякову в Петербург. Поезжайте к нему, он все устроит. Через месяц вы защитите докторскую... -- Мне ничего не нужно, -- не сразу отозвался Космач, вспомнив аспирантку с письмом академика. -- Неуместно и глупо... -- Вы так считаете? -- Дорога ложка к обеду. Я давно не занимаюсь наукой и возвращаться назад не хочу. -- Несправедливо! Как несправедливо! -- И это говорите мне вы? Цидик забормотал, лихорадочно тряся рукой с конвертом: -- Я чувствую желание... искупить. Да, жажда искупления!.. Подобрей воле совершить... жест. Нет, не жест -- деяние... Возьмите письмо. Это нужно мне... Нет уже времени покаяться перед всеми, кого я... Невозможно искупить вину... Но хотя бы перед вами... Как перед Мартемьяном... Вы так похожи, и это рок. Возьмите же, умоляю вас! Еще мгновением раньше и в голову не могла прийти такая мысль, а тут> при взгляде на немощную, но страстную, дающую руку Цидика, Космача вдруг осенило. -- Хорошо. -- Он выдернул письмо из старческой руки. -- Но этого слишком мало. Я могу взять это, если действительно почувствую жажду искупления. И на самом деле увижу не жест, а деяние. -- Скажите, что я должен сделать! И я сделаю! Космач встал, физически ощущая момент истины. -- Есть единственная возможность искупления... Ликвидировать ЦИДИК. Упразднить его как институт. И это вы можете сделать по собственной доброй воле, своими руками. Старик не готов был к такому обороту, вдавил в подушку голову и прикрыл веки, будто в ожидании удара. Космач наконец-то снял шубу, бросил в угол и придвинулся к умирающему. -- Уничтожить его как центр цензуры, подавляющий всякое проявление новой научной мысли, -- продиктовал и тем самым подтолкнул он. -- Как последнего сталинского монстра, до сих пор пожирающего все: русскую историю, развитие науки, человеческие судьбы. Вы породили ЦИДИК, вы и убейте его. Возможно, после этого и найдете покой. Академик открыл глаза, голос вдруг потерял скрипучесть. -- Десятым буду в последний раз... Подайте мне бумагу и ручку... -- У вас есть секретарь. -- Да... Позовите ее. Космач приоткрыл дверь: Лидия Игнатьевна мгновенно стала в стойку, на подогнутых ногах к ней устремилась аспирантка, из-за их плеч выглядывал Палеологов -- улыбался и покусывал губу. Врач приподнялся на кушетке, разодрал глаза. -- Живой, живой, -- прогудел Космач, глядя на прилизанную аспирантку. -- Сходи-ка, девица, на улицу да покличь тех извергов, что в телевизор кино снимают. -- Зачем? -- изумилась и перепугалась секретарша. -- Академик просил, ни в коем случае... -- А теперь зовет к себе! Давай, живо!.. Аспирантка убежала, Лидия Игнатьевна осторожно ступила через порог, и Палеологов двинулся было к двери. -- Ну что, изгнал бесов? -- Ты там-от постой! -- остановил его Космач. -- Покарауль, чтоб никто без спросу не лез. Тебя потом позовет, сказал. Тот бы пошел в наглую -- разоблачительная улыбка играла на губах, и слова соответствующие были заготовлены, но в этот миг в зал вбежали мобильные, хваткие телевизионщики, кинулись к двери кабинета, и Палеологов отступил, не тот момент был, людно и шумно. Или не хотел мелькать на экране в компании умирающего академика? Камера уже работала, ассистент оператора мгновенно сориентировался, нашел розетку и включил яркий фонарь. А секретарша стояла на цыпочках, взгляд тянулся к постели умирающего. Цидик приподнял руку, шевельнул пальцами, Лидия Игнатьевна понимала все его знаки, взяла подставку с бумагой и авторучку. -- Запишите последнюю мою волю, -- оставаясь неподвижным и глядя в никуда, заговорил академик. -- Хочу, чтобы исполнили ее точно и в полной мере... Он пересказывал то, что услышал от Космача, дополняя лишь своим "я", но звучало все это как выношенное и выстраданное. Он всегда умел чужое делать своим... Можно было уходить по-английски, не прощаясь, -- не было желания еще раз подходить к постели Цидика и, ко всему прочему, невыносимо клонило в сон. Шел четвертый час утра, а рейс в половине восьмого... Но в зале торчал Палеологов, от которого так просто не отделаешься... Космач поднял шубу, направился к двери -- аспирантка отреагировала мгновенно. -- Вы уходите? -- Мне пора... Хочу на воздух, иначе усну. Она сделала движение, словно хотела заслонить выход. -- Там сидит этот... подлый молодой человек. Он узнал, кто вы на самом деле. Все куда-то звонил... От него можно ожидать чего угодно. -- Отвлеките его как-нибудь. -- Здесь черный ход. -- Она указала на книжные шкафы. -- Я провожу. Прямо у подъезда дежурит наша машина. Отвезут в аэропорт. -- Я вам обязан... -- Постойте! Я же не приняла у вас билеты! -- Какие билеты? -- На самолет! У вас сохранился билет до Москвы? Космач достал оба, аспирантка торопливо вынула из сумочки ведомость, посмотрела билеты и что-то вписала. -- Вот здесь распишитесь, пожалуйста. -- А что это?.. -- Командировочные расходы. -- Она отсчитывала деньги. Все это происходило хоть и не у постели умирающего, но в одном помещении и было совсем неуместно. -- Мне не нравится, -- пробурчал Космач. -- Не надо денег. -- Но вас же вызвали? -- Аспирантка округлила глаза. -- Дорога оплачивается на сто процентов. Академия наук отпустила специальные средства. -- Вы понимаете, что это плохо? Не по-людски? Она страдальчески поморщилась, будто расплакаться хотела. -- Юрий Николаевич, но мне-то что делать? Лидия Игнатьевна обязала... Куда я дену эти деньги? Вы представляете, что мне будет, если не оплачу?.. -- Ладно. -- Космач расписался. -- Раз так заведено у вас... Выведите меня отсюда. -- А вот сюда, за мной! Аспирантка легко откатила в сторону тяжелый книжный стеллаж, отомкнула железную дверь и пропустила Космача вперед. Чистенькая ухоженная лестница, белые плафоны освещения -- ни грязи тебе, ни тенет, как обычно бывает в черных ходах. Между этажей на раскладном стульчике сидел какой-то человек с фанерным чемоданчиком на коленях, руки испачканы чем-то белым, лицо непроницаемое, помертвевшее, будто гипсовая маска. -- Что вы скажете мне, уважаемая? -- приподнялся он. -- А то я уже задремал... -- Слушайте, как вам не стыдно? -- вдруг зашипела аспирантка. -- Академик еще жив, а вы!.. -- Ничего не поделаешь, -- вздохнул тот. -- Такая уж профессия... Когда вернетесь, принесите мне воды, пожалуйста. Очень пить хочется. Его просящий голос остался без ответа. Спустились на два пролета вниз, аспирантка стала отпирать еще одну дверь. -- Кто это? -- шепотом спросил Космач. -- Скульптор. -- Недовольно отмахнулась. -- Пришел снять посмертную маску... Сидит и ждет смерти -- какой кошмар! Она с трудом открыла замок, но прежде чем отворить дверь, склонилась к уху и зашептала: -- Запомните, машина стоит сразу у подъезда, черная "волга", на номере флажок. -- Я все понял... -- Не перепутайте. Счастливого пути, Юрий Николаевич. -- Прощайте... -- Наверное, мы еще встретимся. Тогда на эту фразу он внимания не обратил, подумал, сказано так, для порядка и вежливости... Космач оказался в другом подъезде, грязном и закопченном, словно после пожара. Он вышел на улицу сквозь раздолбанную дверь и понял, что находится во дворе, а парадное Цидика выходило на Кутузовский проспект -- все продумано! Палеологов наверняка не знает о черном ходе, и если даже узнает в последний момент, никак не успеет обогнуть длинный, мрачный дом... У невысокого крыльца стояла "волга" с урчащим мотором. Водитель, уже не тот, что вез из аэропорта, услужливо распахнул заднюю дверцу. -- Прошу. В полутемном салоне оказался еще один человек, пожилой добродушный толстяк. -- Здравствуйте. -- Отодвинулся. -- Садитесь удобнее. -- Не будете против, я товарища подброшу? -- сказал водитель, трогая машину. -- Это по пути. Ваш рейс в семь тридцать, город еще пустой, мы успеем. -- Подбрасывайте, -- отозвался Космач, в тот миг ничего не подозревая. -- Я подремлю... -- Извините, из какого меха ваша шуба? -- спросил попутчик. -- Волк. -- Он устроил затылок на подголовнике и расслабился. -- Первый раз вижу. Почему-то у нас в Москве в волчьих шубах не ходят... 5. Засада Проводив Космача, как и полагается жене, она немного поплакала, затем долго молилась перед своими иконками-складнями, просила у Бога благополучной дороги, добрых попутчиков, встречных и поперечных, и, успокаиваясь, еще раз поплакала уже легче, радостней, как слепой дождик. Все ее предки по женской линии испокон веков провожали мужчин в странствия, давно привыкли, что супруги, отцы и братья куда-нибудь идут, бегут, плывут, и потому расставание, слезы и молитвы -- дань обычаю и такая же неизбежность, как пришествие зимы или лета. Потом спохватилась, чашку, из которой пила Наталья Сергеевна, разбила об пол, осколки же вместе с ее следами замела и все в печь бросила: гори, гори, всякая память, да в трубу вылетай. Весь вечер Вавила просидела за рабочим столом Космача, в уютном кресле, покрытом собачьей шкурой, -- место его насиживала, чтоб не забыл в дороге обратного пути. Света не зажигала, смотрела в окно и мысленно бежала за черной машиной, увезшей Ярия Николаевича и эту черную, хромую женщину. Молилась тихонько, отгоняла сомнения, но сжималось сердце: ох, не к добру она явилась с дурным известием. Ни ран