выметав икру, погибнуть. Но не впустую, не зря! Принести себя в жертву, чтобы мертвая плоть, разлагаясь, насытила воду фосфором, без которого не может вызреть и развиться молодое поколение. Потрясающе!.. Да, новой элите требуется фосфор свежих идей. Фосфор, которым обладает старая. Разве что у людей все более прозаично и жестоко, потому что нет момента самопожертвования... -- Он снова заговорил голосом судьи. -- Нет природной гармонии. Если хочешь, религиозного сознания. Поэтому передо мной стоит трудная задача: решить твою судьбу, Юрий Николаевич. Право же, я на распутье. Ты прекрасно знаешь нашу русскую историю, тебе известно, что делали с неугодными царевичами, побочными детьми, а также с фаворитами. Пожалуй, я тебе дам право выбора. -- Погоди, что же так быстро? Только произвели в фавориты, а уже неугоден? Кто же поедет с посольством уговаривать княжну? А она строптива, я ее знаю. Кобылица необъезженная! -- Не волнуйся, есть кому объездить. -- А, барон Гален! Должен сразу сказать: не годится. На выстрел не подпустит. С точки зрения странников, такие люди, как он, анчихристы и бесермене. Палеологов ухмыльнулся. -- К княжне поедет человек достойный. Так что примет и послушается. -- Уж не сам ли собрался? -- Нет. Клестиана Алфеевича пошлю. Юродивого помнишь? На Соляном Пути его Клестя-малой зовут. Старец он авторитетный, его странники слушают и повинуются. Я его как свата зашлю. Пусть сначала он с княжной поработает, высватает, а потом мы поладим с ней... Вот где обнаружился Клестя-малой! Вот куда занесла его нелегкая! Рассказывали, что в молодости, сразу после войны, он попал в НКВД как американский шпион, там его здорово мучили и били, потом закрыли в специальной больнице и выпустили через девять лет. После этого он ушел к сонорецким старцам, долго лечился и жил у них, а явился на Соляной Путь уже со славой юродивого, пророчествующего старца, то есть, в понятии старообрядцев, святого. -- Коли сватать посылаешь, вздумал на кержачке жениться? -- ухмыльнулся Космач. -- Однако, смелый, паря... -- О себе подумай, твоя судьба решается, -- заметил предводитель, которого тон архангельского кержака коробил. -- Раз я отставной фаворит, не знаю, что лучше. -- У Космача вдруг защемило сердце. -- В ссылку или в монастырь? А может, сразу на плаху? Вавила относилась к юродивому с доверием и почитанием, и хотя Космач не слышал о предательстве либо измене у сонорецких старцев, сейчас неожиданно подумал, что Клестю могли нашпиговать какой-нибудь психотропной заразой, и неизвестно, как он себя поведет... -- Прошу тебя отнестись к этому серьезно! -- крикнул предводитель. -- Если серьезно, то выход есть. Один-единственный. -- Говори, говори! -- Я видел, у тебя в сарае белая лошадь стоит... -- Ну?.. -- Думаю, хомут найти можно. Надеть, погонять, чтоб пропотел, а потом протащить всех по очереди. Начиная с тебя. Предводитель выслушал молча, поправил шарф на шее. -- Ладно, я давал тебе шанс. Ты не захотел воспользоваться. Возьму грех на душу, другого выхода нет. Ты мне мешаешь сейчас и будешь мешать всегда. Не я -- ты вывел формулу несоразмерности наказания при смене элит. Нет, речь о казни не идет. Но я вынужден обезличить тебя и удалить из поля нашего зрения. Это судьба, носить номер, под ним и останешься. Я продам тебя в рабство... На последнее слово, будто на сигнал, в дверях появился есаул с разбитой мордой, щелкнул ножницами. Палеологов указал на Космача. -- Приведи его в соответствующий образ... 10. Выкуп Часа полтора он ходил по двору как заведенный и матерился, не понимая даже, кого конкретно ругает. Сумму в сто тысяч долларов Комендант представить себе не мог, но более всего -- поверить, что в России, как в средние века, торгуют рабами. А вот разорившийся бизнесмен в это верил и даже ничуть не возмущался, воспринимал как нормальное рыночное явление: если есть спрос, будет и предложение. Выход виделся один: организовать боевую операцию -- нанять бандитов, поехать и отбить Космача; однако Артем Андреевич заухмылялся и отказался, мол, тот продан и куплен работорговцами как товар для дальнейшей продажи, вроде бы этика не позволяет, бизнес есть бизнес. Единственное -- торг уместен, поэтому можно скостить тысяч двадцать -- тридцать. Цены на этом рынке не поддавались здравому рассудку: например, как раб Космач стоил в десять раз дешевле, но как заложник -- во столько же дороже. А нанять киллера и убить человека -- всего-то тысяча! Знающий рынок "нарком" в результате заявил, что Космача надо выкупать, потому как эти спекулянты людьми настолько крутые, что с помощью бандитов ничего у них не получить, слишком мощная крыша, да и при малейшей опасности они преспокойно уничтожат товар, и ничем их не взять. Не в милицию же идти? Еще пример привел, как в одном приграничном городке нашли сразу девять застреленных молодых девок, которых хотели продать в Турцию, но что-то помешало. Артем Андреевич уехал, пообещав, что, может быть, как-нибудь и где-нибудь поищет денег, но ничего не гарантировал. То есть получалось: сиди сложа руки и жди, когда Юрия Николаевича перепродадут, увезут из России, когда вообще ничего не сделаешь! Похищение Почтаря сразу отошло на второй план. Комендант пытался сосредоточиться и найти выход, но, как назло, в голову ничего хорошего не приходило. С обрезом отвоевывать Космача не пойдешь, а выкупать -- такие деньги можно только украсть или продать что-нибудь, например, газопровод... Пометавшись по двору, он бросился к Почтарям, застучал в калитку, но кроме зверского лая собак в ответ ничего не услышал. Да и какой толк со старухи? Что она посоветует, если сама в умопомрачении? Мысли плутали меж трех сосен: выйти на большую дорогу, подождать и ограбить, например, Джавгета, владельца лесокомбината в Северном. Правда, ездит он с нукерами, но если насыпать на дорогу резаной колючей проволоки и сесть с обрезом в кустах... Или поехать в город, захватить заложников и потребовать у властей, чтоб разыскали работорговый рынок и вызволили Космача. Ну или совершить налет на банк... Все это очень напоминало современное кино и не имело никакого отношения к реальности. А она, реальность, в конюшне орала от голода и жажды так, что стекла в окнах вибрировали. Реальность -- это то, что кричит овдовевшей старухой, что просит корма и воды. Кондрат Иванович снял недоуздок, висевший у двери, расставил его, как сеть, и приоткрыл дверь: жеребец должен был сам затолкать голову, а иначе не надеть, если сильно взъерепенится, оттолкнет и убежит. Конь орал, но в двери не лез, как обычно. Комендант открыл пошире и в первое мгновение обомлел. Вместо роскошного искристого хвоста свисал короткий стриженый обрубок, гривы не было вообще, осталась одна пышная смолистая челка на лбу. Кто-то взял и испортил всю красоту! Сначала он подумал на телевизионщиков -- залезли и напакостили, затем погрешил на Почтаря, однако вспомнил, что вечером обряжал, все было на месте. Дед Лука сразу ушел в лес, ночные наблюдатели к конюшне близко не подходили, да и жеребец бы чужого никогда к себе не подпустил... Кондрат Иванович вошел в стойло, пощупал голый хвост, потрогал шею и руки опустил: с точки зрения здравого ума объяснить, зачем обстригли коня, было невозможно. Ладно провода бы со столбов срезали, алюминиевые тазы и ложки уперли, но кому сейчас может потребоваться конский волос? -- Пошли на реку. -- Он взял Жулика в повод. -- Чудеса да и только. Кто тебя эдак-то обкорнал? Жеребец уперся, выходить из денника не захотел, а стянуть его с места еще никому не удавалось. Тогда Комендант обошел вокруг, распахнул двери и сдернул недоуздок. -- Гуляй! Конь переступил ногами, жалобно крикнул и не вышел. Не зная, что и думать, Кондрат Иванович, будто чумной, опять походил по двору, затем спустился к реке и принес воды. Жулик страдал от жажды, два ведра выпил одним духом и сразу пошел к пустой кормушке -- должно, стыдился стриженым выходить на улицу. Спустив ему сена, Комендант взял вилы, чтобы выкидать навоз, и тут заметил, что одна половица у стены чистая, будто ее вымели. Он ковырнул плаху зубом вил -- подалась... Под ней оказалась глубокая свежевыкопанная яма. Он сбегал домой, взял фонарик и, посветив, обнаружил нору, уходящую под стену. Не раздумывая, Комендант снял фуфайку и спрыгнул вниз. Луч света терялся в черной дали, поблескивала на стенках плотная, вытесанная острой лопатой глина. Свежепрорытым ходом он прополз метров десять, дальше стало чуть просторнее, да и копка была старая, стенки высохли и превратились в необожженный кирпич. Передвигаясь на четвереньках, он подобрался к дощатой двери, за которой оказалась чуть ли не галерея -- идти можно было согнувшись, и пошел на свет, лучиками пробивавшийся у кровли. Здесь оказалась еще одна дверь, из-за которой ощутимо тянуло теплом. Кондрат Иванович тихонько открыл ее и в ярком электрическом свете увидел боярышню. -- Ну, здравствуй, Вавила Иринеевна, -- сказал как ни в чем не бывало. -- Вот где спряталась. Гляди-ка, настоящий бункер! Она тоже не удивилась, только встала и низко поклонилась. -- Здравствуй, Кондрат Иванович. Сижу поджидаю тебя. -- Да если б я нору в конюшне не нашел, долго пришлось бы ждать! -- Агриппина Давыдовна обещала позвать. Я просила... Но дед Лука потерялся, так она забыла, должно... -- Позовет она, как же! Давай собирайся и пошли со мной. -- Куда же я пойду? -- Пока в избе Юрия Николаевича спрячу, там посмотрим. -- Он решил сразу не пугать ее тем положением, в которое попал Космач. -- Что-нибудь придумаем. А сейчас идем, пока старухи нет. -- Здесь меня не найдут, -- уверенно заявила боярышня. -- Дед Лука много ходов нарыл... Я тут сидела и все думала. Ты мне сказ говорить начал, да не сказал. А мне никак покоя нет... -- Какой сказ? -- сердито изумился Комендант. -- Да как вы расставались с женой твоей, Любой. -- Тьфу, нашла о чем думать! Ты бы лучше о Юрии Николаевиче думала! -- Я за него молюсь ежечасно, а вот что с вами приключилось, так и не узнала... -- Ладно, потом будет тебе сказ. Сейчас собирайся и пошли! -- Хорошо мне тут, куда я пойду? -- Вавила Иринеевна, послушай старого и опытного человека. -- Он старался сдерживаться. -- Люди, которые спрятали тебя, ненадежные, понимаешь? Дед вон с автоматом в лес подался. Кто его знает, возьмет и приведет сюда людей. -- Что ты такое говоришь-то, Кондрат Иванович? И думать грех. -- Между прочим, Почтарь журналистов сам к себе зазвал. Они тут четыре дня гуляли и все вынюхивали. Я уверен, догадываются, что тут прячешься. А почему? С какой стати? -- Сама виновата. -- Она потупилась и вздохнула. -- Жаль стариков, мучаются в чужой стороне... Я им немного старых денег пожертвовала. Новых-то нет... Чтоб в родную сторону поехали. У вас ведь в миру без денег нельзя... -- Это что за старые деньги у тебя? -- осторожно спросил он. -- Да совсем старые... -- Так-так, и что дальше? Почтари взяли деньги у тебя? -- Как сказать?.. Коль из рук в руки бы давала, скорее всего, не взяли бы. А я положила монетки, где дед Лука нору копал. Будто клад. И сперва думала, не заметил, бросил в воду вместе с землей... После оказалось, нашел. -- То-то он свиней порезал и на Украину засобирался! -- Я и жертвовала, чтоб в родную сторону подались. Тоскуют они. А тоска у них лютая, смертная. Скоро душу съест... -- И много дала? -- Двадцать пять монеток с оплечья спорола... Да я вот и тебе приготовила, Кондрат Иванович. -- Вынула узелок. -- Тоже пожертвую... Здесь числом тридцать. Жалко оплечье, да на что оно, коли нынче не носят? Возьми. -- Ну а мне-то за что? -- Да как же, у тебя хоромина сгорела, сожгли супостаты. Ты монетки эти обменяй на новые денежки. Но гляди, чтоб не выдали тебя! Деда Луку выдали... -- Так! -- Комендант взвесил в руке узелок, и дыханье сперло. -- Значит, и мне? А ты, значит, всем денежки раздаешь? Занимаешься благотворительностью? -- Да уж ладно, прими во имя Христа и от чистого сердца. -- Она еще раз поклонилась. -- Новых денег нет у меня, так возьми этими. Бери, бери. Коли дед Лука взял, и ты возьми. Он неторопливо развязал тряпочку, положил на стол и сел. -- И что это за монеты? -- У нас лепестками называют. -- Так это же... золото? -- Золото, должно, грузное... Кондрат Иванович никогда в жизни старинных золотых монет не видел и представлял, что они никак не меньше старого металлического рубля, на крайний случай с пятак величиной, а тут чуть больше копейки и с неровными краями. -- Первый раз вижу. -- Очки надел, присмотрелся. -- И все это ты мне отдаешь? -- Жертвую, Кондрат Иванович. Новую хоромину поставишь, утварь кой-какую заведешь... -- Это что, принято у вас так? -- По обычаю христианскому всюду принято. -- Да. -- Комендант сгреб монеты в кучку, завязал узелок. -- Теперь мне все понятно. И как по-христиански жить, понятно. Святая простота! А по-нашему, обыкновенная дура! -- Прими, не гневайся. От души жертвую. -- Нет, я поражаюсь! Пришла и раздает налево, направо! -- Комендант вскочил и стукнулся головой о потолок. -- Не раздаю -- жертвую. Да ведь не берут, назад возвращают. -- Кто возвратил? -- Агриппина Давыдовна пришла и монетки мне назад вернула. Комендант еще раз подскочил и голову пригнул, чтоб не стукнуться. -- Вернула?! Почтарка?! -- Правду сказать, не вернула, а пожертвовала... -- Ну, знаешь, Вавила Иринеевна, ты мне сказки не рассказывай. Я этих хохлов знаю как облупленных. -- Он от возмущения забегал. -- Чтоб они копейку дали? -- Ты что же, не веришь мне, Кондрат Иванович? -- И на что же пожертвовала? -- Кто-то молву пустил, будто меня царицей на престол посадят. -- Боярышня подобралась и кулачки сжала. -- Худая молва, не знаю, что и думать.. -- Это они тебя обманывают! Льстят, чтоб золото выманить. Хохлы же, народ хитрый. Они тебе наговорят! Они тебе такого напоют!.. -- Не смей говорить так, -- вдруг властно оборвала боярышня. -- Грех! -- Ну так зачем старуха деньги вернула? -- Челом била, чтоб Малороссию выкупить от ляхов. На то и пожертвовала. Говорит, если каждый хохол немного отнимет от себя, можно собрать денег и дать ляхам. А они продадут назад... В ноги упала, ради Христа просила. Ничего поделать не могла, пришлось назад принять. -- Совсем старуха сошла с ума! -- Неправда это. У нее душа чиста и разум светлый. Дошлые да хитрые слухам не верят, они себе на уме. Беда-то в другом, не все монеты вернулись, четырех не хватает... -- Тут все ясно. Почтарь съездил в город и продал. И засветился! -- Комендант снял с вешалки дубленку и шапку Вавилы. -- Думаю, на какие шиши он кобелей этих купил? И еще автомат... Собирайся, уходить надо немедленно. Даже в избе оставаться опасно. До ночи посидим в конюшне, потом двинем в лес. Я знаю куда. -- Благодарствую... Да токмо покуда опасности не почую, никуда не пойду. -- Одежду взяла и вернула на вешалку. -- Да ты понимаешь, что эти люди могут быть здесь в любую минуту? Война началась, самая настоящая! -- Буду сидеть здесь, -- отрезала боярышня. -- Агриппина Давыдовна одна осталась, плачет. Как ее оставлю? -- Ох и характер!.. Ну так слушай! Твоего Юрия Николаевича продали. Хочешь верь, хочешь нет. Я по телевизору слышал, похищают и продают людей, но как-то не верилось даже. Оказывается, как скотину! В рабство! -- Как же в рабство? -- беспомощно спросила она и перекрестилась. -- Спаси и сохрани... Неужто можно? -- Еще как можно! Женщин продают, а особенно детей. Средневековье, понимаешь? Пришли к тому, от чего ушли. -- Должно, ты обманываешь, Кондрат Иванович... -- Похож я на обманщика? В общем, надо его выкупить. А то продадут куда-нибудь в Чечню, никогда больше не увидим. -- В толк не возьму... Ужель в миру людьми торгуют? Старики не говорили... -- Господи, как бы тебе объяснить-то? Воруют, похищают, а потом деньги требуют. Бизнес такой, рынок. Чтоб вернуть Юрия Николаевича, надо за него теперь деньги заплатить, сто тысяч долларов. Я голову ломаю, где денег взять, а ты золото раздаешь налево-направо... -- Не верю я тебе, Кондрат Иванович, -- неожиданно твердо заявила боярышня. -- Токмо в старых книгах писано, которые люди несвободные, тех продавали. В греках, в арабах и Египте. А на Руси люди свободные были, да и Юрий Николаевич не говорил, что в миру рабство есть. А он бы непременно сказал. Зачем обмануть хочешь? Нехорошо... -- Ну и бестолочь же ты! -- не стерпел Комендант. -- Ладно, я потом объясню, прочитаю курс новейшей истории. А сейчас надо выручать Юрия Николаевича. Сколько у тебя таких монет? -- На что тебе?.. Не скажу. -- Ты совсем ничего не поняла? Нужны деньги заплатить выкуп! Чтоб Космача отпустили! Ну, говорят про вас, кержаков, -- тугодумы, но чтоб такого не понять... Не знаю! -- Не обманывай меня, так не бывает на свете. Это в старые времена за людей платили, да и то когда бесермене и цари поганые власть держали. Думаешь, я из лесу, так совсем глупая, ничего не понимаю? Не бери грех на душу и меня не искушай! Ступай прочь! -- Так! -- Коменданта поколачивало от возмущения. -- Я думал, ты умная, кроткая!.. Небось Почтарке поверила! Что ляхам Украину продали и надо выкупать. Целое государство похитили и продали! Это ты понимаешь, а что жених твой в плену мается -- понять не можешь. Или ты скупая такая? Может, тебе приданого жалко?.. Ладно, так Николаичу и скажу! А ты сиди, жди у моря погоды! Вот уж не думал!.. Между прочим, я избы не пожалел, из-за тебя спалил! Чтоб ваше величество в конюшне не нашли! -- Как из-за меня? -- подхватилась она. -- Да так! С обыском шли, близко были. А чем отвлечь? Только огнем. -- И потому меня не нашли? -- Тушить бросились... -- Прости ради Христа, и верно глупая, не поняла сразу. -- Наплевать на избу! Надо Юрия Николаевича выручать. -- Добро, я отпишу Савелию Мефодьевичу, а ты сходи в Северное, отнеси ему весточку. -- Схожу, если польза будет. -- С малолетства слышала разговоры стариков, батюшки с матушкой, все собирались в мир выйти, -- вдруг заговорила печально. -- Сколько странников ходили посмотреть на мир и все нахваливали, мол, жизнь там веселая, радостная. Люди ходят и смеются, детей много по улицам, а ересь анчихристову никонианскую всю вытравили и опоганенные храмы разрушили. Народ по домам молится, как и полагается, втайне от чужих глаз, -- истинно по древлему благочестию, будто первые христиане. Скажут эдак, вот наши и засобираются. Один лишь Клестя-малой усомнился, поспорил с братией и отправился правду искать... Да неужто у остальных странников глаза не видели и уши не слышали? Она не ждала ответа на свой вопрос, вздохнула тяжко, достала из котомки тоненький свиток бересты, развернула, разгладила и стала писать, точнее, выдавливать значки спицей для вязки носков. Комендант не утерпел, заглянул через плечо: какие-то крючки хвостами вверх и вниз, параллельные насечки, вилюшки -- филькина грамота. Все письмо уместилось в четыре строчки. Он не стал ждать автобуса и поехал в Северное на попутном лесовозе. И лишь по пути вспомнил, что не отдал боярышне паспорт, а самое главное, не спросил, зачем она обрезала жеребцу хвост и гриву. А сделала это она потому, что только ее поведение не поддавалось никакой логике. Как человек искушенный и многажды битый, он на чудеса не надеялся и по дороге прикидывал новые варианты освобождения Космача. Вспоминал своих бывших начальников из контрразведки, людей, когда-то влиятельных и всемогущих, но все упиралось в десятки вопросов. Жив ли кто из них? И если кто жив, способен ли что сделать? А если, как он, сидят в глухих деревеньках, объявленные столпами тоталитарного режима? Кое-кого разыскать можно, да ведь самому ехать надо, сколько времени уйдет... В поселок он приехал поздно вечером, разыскал дом местного егеря Савелия Мефодьевича, и прежде чем войти, пару кругов нарезал, проверяя, нет ли хвоста. Хозяин уже спал, встретил настороженно и пока не получил весточку, за порог не пустил. Потом свечку зажег, развернул берестинку, прочитал каракули, тут же ее поджег и в печь бросил. -- Обожди тут, -- сказал. -- Сейчас приду. Ушел во двор и вернулся только минут через десять, принес кожаный мешок в хозяйственной сумке, не очень большой, но увесистый. Ни слова не сказал, насыпал для вида сушеной рыбы и вручил. -- Автобус завтра в шесть, приляг тут на лавке. -- Бросил полушубок. -- Гляди, не опаздывай. Кланяйся от меня. Лег на кровать и почти сразу захрапел. Комендант догадывался, что лежит под рыбой, и до утра глаз не сомкнул. Утром встал пораньше, собрался и вышел на цыпочках, чтоб не будить хозяина. По дороге на автовокзал не вытерпел, забрел между поленницами дров возле кочегарки, присел, будто по нужде, и развязал шнурок на мешке. В нем оказалось три разных по размеру кожаных кисета, набитые плотно и перевязанные тонкими жилками. Он распутал узлы только на одном, растянул горловину -- добрая пригоршня монет, пересыпанных древесной трухой, вероятно, чтоб не терлись. Другие мешочки лишь прощупал, спрятал все назад, засыпал сверху рыбой и сразу пожалел, что не взял обрез. Теперь бы только "нарком" приехал да пошевелился, чтоб золото на деньги обменять и поскорее выкуп заплатить! Утренние пассажиры были сонные, на Коменданта никто внимания не обратил, так что доехал благополучно и для порядка на мочевую точку зашел позавтракать, а заодно попросил телефон, чтоб в город позвонить. Раз пять набирал номер Артема Андреевича -- никто не отвечает, будто вымерли. Расстроенный, без всякой осторожности пошел в деревню: наблюдатели днем наверняка теряли активность и отсыпались где-нибудь. Ни в Холомницах, ни возле дома Космача ничего особенного не заметил. Конь ржал, так ведь непоеный и некормленый со вчерашнего дня, хорошо, двери не съел... Не заходя в избу, сразу проскользнул в конюшню, оттолкнул жеребца от двери. -- И что орешь, дурень? Сейчас вернусь, и будет тебе всего вволю. Хозяина твоего выручим, вот что главное! Он радовался сам и ждал ответной радости, однако боярышня кинулась к нему чуть ли не в ноги, не поздоровалась, не поклонилась. -- Слава Тебе, Христе Боже наш! Вернулся! -- А что бы это я не вернулся? -- довольно спросил Комендант. -- Или подозревала, убегу с золотом твоим? -- Сегодня ночью будто громом поразило! Беда пришла, совсем близко! Подумала, тебя по дороге ветрели да схватили. -- Как раз! У них хваталка еще не выросла, чтоб меня брать! -- Все одно, чую... Они где-то рядом! Помолиться бы, но не могу из-под земли. Вот был бы где тут поблизости камень намоленный, побежала бы, встала и молилась. Услышал бы меня Господь и отступила беда. А нынче кто меня слышит? Будто в могиле я... -- Это у тебя от подземной жизни, -- успокоил больше самого себя. -- Главное, я приданое твое привез, обменяем на доллары и выкупим Космача, раз по-другому нельзя. А вернется Юрий Николаевич, и радость к тебе вернется! -- Ох, тревожно мне... -- Заждалась ты, засиделась, боярышня. -- Комендант говорил весело. -- Но ничего, рано утром выйдешь на волю, я скажу когда. И поглядишь: весна кругом, и какая ранняя. Ручейки бегут и солнышко доброе, быстро снег сгонит. Становись где хочешь и молись без всяких камней. Хлопот много, а то я бы сводил тебя за деревню, там один косогор есть красивый. Бывало, приду туда и счастья на целый день. Одно время я жил там тайно, пещерку в угоре выкопал и неделями ночевал. Днем по лесу хожу да по берегу и все слушаю, слушаю. Иногда чайки прилетают и поют. Люди говорят, мол, ничего хорошего, разве это песни, галдеж да крик. Оно и верно, здешние чайки речные, мелкие, не то что океанские... Боярышня от его слов вроде бы немного успокоилась, но вдруг снова встрепенулась. -- Агриппина Давыдовна мужа своего искать ходила! След, правда, растаял совсем, но она чутьем скрозь прошла. И по лесу, и по дорогам его, бедного, водили да палками били. Все пытали, где он меня прячет. А дед Лука не выдал, как его не мучили, укрепился и насмерть стоял. Так они его на реку привели, на лед, и там еще пытали, в воду головой опускали, все равно выстоял. И врагов своих не проклинал, а так говорил: "Не взять меня вам никакой силой, никакой пыткой, зря токмо стараетесь, ибо дело ваше ложное, а правда за мной". Истинно, как святой говорил. А когда есть хоть один праведник на город, мир сей спасется. Так его там на льду и убили от ненависти и бесовской страсти да в майну сбросили. -- Да полно, не думай об этом! -- внутренне содрогаясь от ее слов, проговорил Комендант. -- Лучше послушай! Помнишь, я тебе историю так и не досказал? Ну так вот, как только сказал я Любе своей, что на другой остров уезжаю, она петь перестала... А у них в племени есть обычай... ну или примета такая: коли не поет человек, значит, умирать собрался. Я тогда не знал, ну и внимания особого не обратил, собрал вещички, распрощался с женой и на катер. За мной прислали... Она мне вслед кричит, будто чайка, -- Кондор, Кондор, и в воду идет, в открытый океан. Ну, думаю, пройдет немного да поплывет к берегу. Скорость у катера узлов тридцать, так она быстро отстала, и мне уж непонятно, то ли чайки поют мое имя, то ли она... -- Бабушка не в себе вернулась, -- никак не унималась боярышня. -- Сначала по норе к старой мельнице вышла и стояла, ждала, когда река мужа ее вынесет. Говорит, что вверху в воду не бросят, все у плотины задерживается, а утопленников так все время здесь искали. А потом будто забыла, но глаза пустые сделались, глядит и не видит. Говорит, искать пойду, должно, опять в тюрьму забрали... -- Да ты слушай, слушай! -- перебил ее Комендант. -- Ведь в другой раз не будет охоты, не расскажу!.. Пришел я на другой остров, с повышением по службе. Пока вникал в курс дела, пока осваивался, месяц прошел, и что-то сделалось мне тоскливо. Тянет на берег и все. Выберу свободную минутку, прибегу к океану и стою, слушаю, вдруг запоет. А до острова Талант миль сто, где там услышать, только чайки... Потом как-то отлегло, постепенно забылось, и тут наконец получаю я долгосрочный отпуск с выездом на родину. Откровенно сказать, не за отличие в службе, а чтобы семью завести и вернуться с женой. Командование заботилось о моральном облике и полнокровной жизни подчиненных. Ну, приехал я к отцу и матери в Казахстан, живу месяц, второй, про мою иноземную Любу и про службу молчок. А мать невесту мне нашла и пристает, мол, познакомься и женись. Я от скуки познакомился. Хорошая девушка, десятилетку окончила и пропадает в колхозе... Ты не знаешь, что такое колхоз, особенно если отстающий. Это бессмысленный труд и смерть всем надеждам. Я ей кое-что про дальние страны порассказывал, приврал... В общем, говорит она мне, так мир хочу посмотреть... Ну, я крылья и расправил -- покажу! Женился и приехал с ней на Кубу. Дети у нас пошли один за одним, все погодки, и вроде все ничего, даже сначала понравилось. Но выйду на берег, услышу чаек, и душа моя переворачивается. Боярышня тут же паузой воспользовалась, заговорила со страхом в голосе, которого раньше не было: -- И стала сказывать, как искала его по всем лагерям да тюрьмам. Много городов прошла и отыскала, когда у жениха его срок заканчивался. Пожила в землянке возле лагеря, дождалась, когда его в ссылку направят, и приехала с ним сюда, в Холомницы... Я только тогда и поняла, что у нее рассудок помутился. Воду освятила, окропила, напиться дала и в схороне уложила. Она поспала чуток, вскочила и опять убежала. Боюсь, уйдет куда-нибудь... -- Ничего, это пройдет, -- подбодрил он. -- Это бывает от горя. А что же дальше-то было? Что это я? Забыл, на чем остановился... Да, тоска на меня напала. Разумом понимаю: пройдет, время вылечит. Детей рожал, чтоб себя связать по рукам и ногам, на нашей службе разводиться с женой нельзя... А потом оглянулся и страшно стало: жену не люблю, детей не люблю. И они меня тоже... Когда уезжал с Кубы, все-таки выбрал момент и приехал на Галант. Двенадцать лет прошло... В пещеру нашу побежал, а там все стоит нетронуто, все как было, даже ее платье на веревке висит. У них там не воруют, понятия нет взять чужое... Только все истлело, истрепалось и покрылось пылью. А на нашем соломенном ложе трава выросла, бледная, длинная, как русалочьи волосы... Тогда я пошел в деревню, стал спрашивать про Любу. А там меня не узнают, да и ладно бы, но и ее забыли. У них там в племени особенность есть, память короткая, может, потому и живут весело, едят червей и поют. Правда, песню там услышал, будто давным-давно жили на берегу океана двое влюбленных. Но пришел злой колдун, обратил ее в чайку, а его в орла. Орел поймал чайку, унес далеко в океан и бросил в воду... Будто про нас. Потом ушел на берег, долго ходил, слушал птиц и ел водоросли. После отлива их много на отмелях остается... * * * Выбравшись из норы в конюшню, он посидел на краю ямы и затосковал еще больше: деньги теперь есть, а кто повезет их в Москву? Кто разыщет Космача? Где этот "нарком"? А ведь обещал на следующий день приехать... Горестный, он устал от конского крика, влез на чердак и спустил коню сена. -- Иди жри давай! -- пихнул в зад. -- Или пить хочешь? Он сунулся сбоку, чтоб обойти, но Жулик прижал к стене. -- Знаешь, иди-ка сам на реку! Надоел ты мне!.. Столкнуть плечом разъевшегося жеребца было не так-то просто. Комендант нырнул ему под брюхо и оказался у двери, возле морды. Конь вдруг затих с высоко поднятой головой и лишь напряженно шевелил ушами. В распахнутую настежь дверь не пошел... Только сейчас стало понятно, что он кого-то чует во дворе и подает сигналы. Кондрат Иванович отодвинул засов и приоткрыл дверь на два пальца: вроде никого... -- Ну и чего переполох устроил? И все-таки, прежде чем выйти, волосы от сухой глины отряс, охлопал одежду -- кого еще черт принес? Из конюшни вышел бочком, сразу за стог, а оттуда к избе. В кухонное окно заглянул, потом в горницу -- пусто. Пригибаясь, добрался к следующему и только выставил голову из-за простенка, как услышал за спиной веселый голос: -- Эй, ты что под чужими окнами ходишь? Память на лица у Коменданта была профессиональная; это был один из "бомжей", приходивших в харчевню из-под моста, с усами, только подбородок выбрит начисто и одет поприличнее. После того как схватили Почтаря, решили действовать в открытую, средь бела дня. Ишь, стоит, наглый, стрижет глазами! И ботинки у него армейские... -- Ты кто такой, чтоб спрашивать? -- Он пошел на парня. -- И что тут делаешь? -- Заходи в дом, разберемся. -- Усатый отступил и сунул руки в карманы кожаной куртки. -- Давай вперед. -- Пошли разберемся! Комендант завернул за угол, вбежал на крыльцо: обрез был сразу за дверью слева... "Бомж" что-то почуял, остался внизу, а в дверях показался еще один, которого в харчевне не было, -- носатый, с русым вьющимся чубом. Все, обреза не достать... -- Входи, не стесняйся, -- прогундосил "бомж" явно простуженным голосом. -- А что ты меня приглашаешь? -- сразу пошел на приступ Комендант. -- Я-то войду! Вы кто такие тут, командуете? -- Сейчас узнаешь! -- Задний толкнул в спину. Былую реакцию и сноровку Комендант давно утратил, локтем под дых засадить успел, но следующий удар ногой по голени не достиг цели, парень остался стоять, согнувшись, а Комендант по инерции отлетел в руки гундосому -- до косяка, за которым висит обрез, не дотянуться... -- Ты что, сука! -- заревел тот, но не ударил, вцепился в пиджак. -- А ничего! -- Кондрат Иванович вырвался из рук. -- Чтоб Не толкался! Вы что тут устроили? А ну, заходи! И, распахнув дверь, вошел в избу. Незваные гости кинулись следом, усатый умел держать удар, еще хлопал ртом, но рвался вперед. Комендант схватил ухват, выставил, как винтовку. -- Стоять, а то запорю! Большеносый придержал товарища, рвущего пистолет из кармана. -- Погоди, батя! Оставь ухват. Недоразумение вышло. Ты, должно быть, Комендант? -- Ну?.. -- Вот! А мы от Юрия Николаевича приехали! Нас сюда послал. -- А чего как бандиты? Еще толкает! -- Да видим, кто-то в окна заглядывает, -- уже мирно прогундосил тот. -- Хрен знает, думали, посторонний... -- И кто вы такие? -- Да мы из ведомственной охраны института. -- Большеносый даже засмеялся и толкнул на лавку товарища. -- Отдыхай, стрелок! Мало получил. Учишь вас, учишь... -- Какого института? -- Отставил ухват, но поближе, чтоб успеть взять. -- Научного. Там Юрий Николаевич диссертацию защищает... Ты что, не знал? О, без пяти минут профессор, большой ученый. Весь институт на ушах стоит. В Америку приглашают, лекции читать студентам. Говорит, по пятьсот долларов за академический час. -- Ничего себе!.. Ну а вас зачем прислал? -- Узнал, что тут разбой учинили, твой дом сожгли. -- Гундосый сел на лавку. -- Уговорил ректора, чтоб нас сюда отправить, для охраны. -- А чего тут охранять у него? Избу, что ли? -- Нет, что ему теперь изба? В Москве квартиру получает. За невесту свою боится. Одну, говорит, оставил, уехал... -- Обалдуй, -- проворчал Кондрат Иванович и, чтобы сесть, специально на секунду к ним спиной обернулся. -- Кроме своей науки ни черта не помнит! Одна история на уме. К нему такая девушка пришла!.. Нет, в Москву рванул. -- Вот вспомнил и послал нас, -- опять рассмеялся гнусавый и достал носовой платок. -- У них у всех в институте так, насмотрелись уж... Нам ректор велел жить здесь, пока Космач не вернется. И высморкался, будто в пионерский горн дунул. Легенда у них была слабая, выморочная, наверняка придумывал непрофессионал или сами сочинили. Это говорило о том, что ретивые охраннички не собирались долго с ним канителиться, может, на час -- два усыпить бдительность, прощупать, полный дурак или нет, а потом и зубы показать. Усатый отдышался и вроде даже улыбнулся. -- Тяжелая у тебя рука, батя... -- Раз велел -- живите, -- не сразу сказал Комендант. -- Изба не моя. Я теперь бездомный. -- Слушай, а что менты дом-то подожгли? -- участливо заинтересовался гундосый. -- Беспредел, вот что!.. Разозлились, ну и сунули спичку. Я с ихним начальником тут... в общем, повздорил. Права начал качать, я и вмазал ему. Вот они и пустили красного петуха, а меня на вертолете в город, там в камеру. На следующий день только выпустили... -- Сейчас ничего подобного не повторится! -- Гундосый еще раз протрубил в платок. -- Ты в суд подал? -- Как же! Еще и журналистов натравил. -- Нет, батя, ты молодец! -- похвалил усатый. -- Извини, что так получилось... Мы же охранять приехали, а тут кто-то шастает... -- Ты давай открывай сумку и доставай свои извинения, -- приказал гундосый. -- Как насчет пообедать? -- Можно бы. Я после пожара обедать в харчевню хожу, на трассу. Дешево и сердито... -- Нет, мы обойдемся без общепита. С собой прихватили... Усатый выставил на стол бутылку, несколько банок консервов, ветчину, колбасу, сыр -- щедрый паек был у современной охраны, и, главное, куплен не на мочевой точке. По-хозяйски расставил тарелки, нарезал все крупно и разлил водку. -- Давайте знакомиться, -- предложил Комендант. -- Коль нам теперь вместе жить... Не прогоните? -- Что ты, батя! -- И правда, веселее будет. Гундосого звали Дмитрием, одет он был чисто, видно, и в самом деле только что из столицы приехал. А его незадачливый товарищ Аркадий хоть и сменил рубашку, но под ногтями грязь, от верхней одежды бродяжий душок даже сквозь одеколон пробивается. После первого стаканчика он набросился на пищу, видно, оголодал в лесу, а сытый гундосый лишь закусил, и сразу сигарету в зубы. -- Ну как там Юрий Николаевич? -- Комендант к еде не притронулся. -- Письма-то не послал своей боярышне? -- Еще бы! -- оживился гундосый, наливая водку. -- Часа полтора сидел писал. Велел лично в руки передать. -- Ладно хоть догадался. А то бросил, уехал!.. Сиди, девка, кукуй тут. Когда домой собирается? -- Недели через две, не раньше. Пока защита, оппоненты... Они ведь как дети, ученые, соберутся и давай интеллигентно так друг друга поливать. Иной раз слушаешь, да лучше бы матерились, как нормальные мужики. Бутылку разлили в два приема, выпили-закусили, стало ясно, что не хватает. Гости переглянулись. -- Арканя, ты у нас самый молодой? -- Опять начинается. -- Тот не сильно и расстроился. -- Батя, где тут у вас горючее продают? -- Да на мочевой точке, -- махнул рукой Кондрат Иванович. -- Но ты туда не ходи, самокатка, в сарае разливают. А иди к соседям, у которых хата беленая. Спроси у бабки. Горилка -- высший сорт, двойной перегонки и тройной очистки. Скажи, я просил. -- А по пути письмо занеси. -- Дмитрий полез к сумке. -- Мы тут гуляем, а невеста письмеца ждет... Куда занести, батя? -- С письмом погодите, -- осадил Комендант. -- Это не по пути. Да пока светло, к ней нельзя. Она чужих не пустит. Стемнеет, сходим и отдадим. Подождет, больше ждала... -- И то верно! Давай лети, Арканя! Усатый вышел в сени, слышно было, дверь стукнула, но шагов дальше не было. Крыльцо еловыми досками выстелено, ходишь как по барабану, а парень в армейских ботинках. Да и не пойдет он к Почтарям, знает, кого вчера ночью в лесу с автоматом схватили... Дмитрий тем временем к печке сел, покурить, и безбоязненно подставил широкий затылок. -- Мне-то ничего не передал? -- поинтересовался Комендант, присаживаясь рядом на корточки. -- Сижу ведь, ничего не знаю. Будет теперь на газопроводе работать? А то начальство два раза уже приезжало, и сегодня вот прилетели на джипе, спрашивают, ругаются... -- Да теперь уж не будет, -- прогундосил тот. -- Что ему газопровод! -- Тогда бы я пошел в объездчики... Потом, знаешь, спросить бы, может, избу свою продаст? На что ему теперь? Позвонить-то ему куда? -- В институт можно. А телефон тут есть? -- Линия осталась, но аппарат сгорел. У вас что, нету этих, современных-то? Как их?.. -- Мобильных нет, наука нищая. Откуда?.. Здесь рыбалка-то есть? Подледная? Собаки у Почтаря тоже не залаяли... -- Я не любитель, а дачники по выходным приезжают. -- Жалко, снасти не прихватил... -- Вам же связь нужна будет? Приехали, доложить надо... -- Конечно, нужна! Только мы думали, из райцентра звонить. -- Зачем? Пошли своего парня, пусть аппарат купит и все. Под этот неторопливый разговор на крыльце снова хлопнула сеночная дверь, и через секунду усатый оказался на пороге. -- Ну, тебя за смертью только посылать, -- заворчал Комендант. -- Поди, одну и принес... -- Слушай, батя! Стучал -- не открывают твои хохлы! -- Хреново стучал! -- Кондрат Иванович встал, размял затекшие ноги. -- Эх, парень, тебя учить и учить надо... Ладно, сам схожу. Выпускать его не хотели, гундосый вскочил. -- Да ладно, батя! Пусть учится! Арканя, бегом на тракт! -- Коньяку возьми, -- приказал Комендант. -- Водка паленая. Усатый скрылся за дверью, протопал по крыльцу -- на сей раз пошел. -- Ты, Митя, сиди кури, а я картошку варить поставлю. -- Комендант достал ведро из-под лавки. -- Горяченького хочется... -- Давай почищу, -- предложил гундосый. -- Нож есть? Кондрат Иванович дал ему посудину с водой и ножик, а сам выскочил в сени за дровами. На всякий случай глянул в окошко -- усат