а студию шел. Потом он потерялся. По крайней мере, мне показалось, что в больницу мы шли без хвоста. А теперь этот тип снова вынырнул. Можешь осторожно посмотреть, он у киоска остановился. Лизавета проследила за Сашиным взглядом и увидела высокого мужчину в белом пальто и черных брюках. У него действительно были длинные, стоящие торчком усы и шрам на правой щеке в виде вопросительного знака. Усы -- точь-в-точь как у фельдмаршала Китченера. И вообще он очень походил на располневшего героя колониальных войн: решительный взор серых глаз, смотрящих капельку исподлобья, крупный нос с высокой переносицей, крутой излом рыжеватых бровей. Брови чуть сдвинуты, словно их владелец уже отдал приказ и теперь ждет, когда доложат об исполнении. Рот не разглядеть -- укрыт рыжими же усами, кончики светлее и топорщатся. Разница в том, что главнокомандующий британскими войсками в англо-бурской войне Горацио Китченер всегда был худ и жилист, высушен, выжжен африканским солнцем, а тот, кого Саша Маневич считал своим преследователем, при росте метр восемьдесят весил никак не меньше центнера и даже под просторным пальто не мог спрятать небольшое, но отчетливое брюшко. Ну и шрама у Китченера не было. -- Очень внешность у него приметная, -- осторожно сказала Лизавета, разглядев Сашиного шпика. И добавила: -- Может, пойдем, посмотрим, последует ли он за нами. Они свернули на Невский, потом на родную Надеждинскую, свернули во двор. Человек с усами поначалу шел следом, потом отстал. Но отстал, лишь убедившись, что они свернули во двор. -- Заметный тип, -- повторила Лизавета, когда они дошли до подъезда. -- Это точно, -- охотно согласился Маневич, -- я и сам удивился, когда его срисовал. Саша, как и полагается романтику, воспринимал происходящее просто и со вкусом: увидел, удивился -- и никаких сомнений. Лизавета же, склонная анализировать все подряд, заметив какое-либо несовпадение или несообразность, немедленно подвергала это сомнению. Многое зависит от характера и образа мыслей. -- Как ты думаешь, зачем они... ну, те, кто хочет знать, что ты делаешь... отрядили на слежку человека, который бросается в глаза в любой толпе? Его раз увидишь -- на всю жизнь запомнишь, одни усы чего стоят. Такие только в начале века носили. Я не уверена, что в Петербурге на пять миллионов жителей найдется еще один экземпляр подобных усов. -- Эту речь Лизавета произнесла уже дома, после того как она сварила кофе и они с Сашей удобно устроились на кухне -- в тишине, тепле и безопасности. Неизвестный, которого Лизавета про себя окрестила Фельдмаршалом, проводил их до самого ее дома. Но с другой стороны -- это один из четырех возможных маршрутов от Маяковской. С вероятностью в двадцать пять процентов можно предположить, что он просто шел по своим делам. Саша, оказавшись в полуразгромленной квартире (ночью и утром Лизавета успела кое-как развесить одежду и распихать посуду -- книги и бумаги валялись по-прежнему, Саша Байков приладил вырванный чуть не с корнем замок), поохал, повозмущался и потребовал кофе. Лизавета дисциплинированно принялась готовить. Включила чайник. Достала жестянку с надписью "Президент". Зажгла газ и поставила джезву калиться, чтобы будущий напиток богов и журналистов получился более ароматным. Для запаха еще необходима щепотка соли. Солонку преступники раздавили, поэтому Лизавета, встав на табуретку, полезла в закрома. На верхних полках стандартного кухонного гарнитура "под дерево" ее предусмотрительная бабушка держала запасы самых необходимых продуктов. Мария Дмитриевна, пережившая две больших войны и блокаду, почитала жизненно важным держать в доме соль, спички, мыло, муку, сахар и крупы. Время от времени она проводила в кладовых ревизию, заменяла то, что грозило испортиться, ассортимент же оставался неизменным. Продукты почти не пострадали. По Сашиному мнению, это лишний раз доказывало: налет на квартиру -- не просто акт вандализма. Лизавета рассказала ему, что именно за версию "вандалы" уцепились оперативники, после того как Саша Байков охарактеризовал версию "поклонник" бредом чистой воды. -- Вандалы крушат все на своем пути, с особым кайфом рассыпают все сыпучее и разливают жидкое. Помнишь, я снимал сюжет о юных вандалах в школе, которые погуляли в учительской? Что они прежде всего сделали? Вылили чернила, да так ловко, что перемазалась вся опергруппа и собака в придачу. И нам досталось, хотя мы еще позже приехали. А потом разодрали в лохмотья всю имевшуюся в шкафу одежду. Ну и граффити, разумеется! -- Саша Маневич удобно устроился в углу кухонного диванчика, вытянул ноги и рассуждал с таким видом, будто всю сознательную жизнь общался с вандалами и изучил их повадки не хуже, чем освоила львиные обычаи хорошо пожившая в саванне Джой Адамсон. Вандалы в представлении Маневича ничем не отличались от рекламных испытателей коврочистки нового образца -- они должны были сладострастно перемешивать кетчуп с горчицей и гуталином, присыпать все это обрывками бумажек и лоскутками. Лизаветины книги и платья должны были быть изодраны в клочья, не говоря уже о том, что вандалы непременно разрисовали бы стены и потолки непристойными рисунками и надписями. Саша говорил уверенно. Вот тут-то Лизавета и ввернула вопрос насчет внешности Фельдмаршала. Раз человек так хорошо знает типичных вандалов, он и шпиков не может не знать. -- Да, внешность у него необычная, -- продолжал ничуть не обескураженный Маневич. -- Я вполне допускаю, что те, кто его послал, вовсе не собирались таиться. Им интересно знать, что я делаю, и они даже хотели, чтобы я заметил слежку и занервничал. Своего рода провокация. Любителю детективов Сашин аргумент показался бы вполне убедительным. Лизавета детективы любила, но вместе с тем знала, что в книгах и в жизни играют по разным правилам. -- А ты не занервничал? -- Занервничал, но не подал виду. Можно еще кофе? -- Он протянул Лизавете кобальтово-синюю чашку. Когда она отошла к плите, Саша взялся за телефон. -- Алло, Серега, привет, это Александр Маневич, если ты не забыл еще такого... Что? Конечно, помню, просто замотался... Ты тоже мог бы... Конечно, по делу... -- И Саша коротко изложил историю налета на Лизаветину квартиру и на редакцию. Потом довольно долго молчал и слушал, причем лицо его становилось все более озабоченным. Лизавета чесала ухо удобно свернувшегося у нее на коленях Масона и старалась не пропустить ни единого слова. -- Что?.. Закрыли?.. Почему?.. Вы все дохлые дела закрываете, не успев начать следствие?.. А ты разузнай!.. Как это не можешь? Ты же в убойном отделе... А-а-а... Я не сообразил... Но так срочно все равно не бывает. Ваша бюрократическая машина так быстро шестеренками не ворочает... Ах, позвонили! Кто, если не секрет?.. Узнать можешь?.. Важно! Я бы тебя по пустякам не беспокоил! Ладно, жду, чем скорее, тем лучше. Маневич запихнул телефонную трубку в настенную держалку, пододвинул поближе чашку с кофе, сжал губы и задумался. Он явно размышлял, как преподнести Лизавете неприятные вести. Как и положено романтику, Маневич считал, что женщин следует всячески оберегать, даже если эти женщины -- коллеги. Именно поэтому он крайне неодобрительно относился к дамским попыткам проникнуть в стройные ряды криминальных репортеров или вести самостоятельные расследования. Для Лизаветы он временами делал исключение. Но только временами. Саша достал сигареты, не спросив разрешения, закурил и наконец решился: -- Загадочная получается история... Кстати, твой крепыш -- это и есть мой знакомый в вашем Центральном РУВД. Как я сразу не догадался по твоему рассказу! Он действительно обожает играть со словом "значит". Серега к тебе случайно попал, дежурил... Но дело в другом... Лизавета, сидевшая за столом напротив, улыбнулась одними глазами, подбадривая и давая понять -- мол, знаю, тебе твой источник поведал не только и не столько о своем дежурстве. -- Да, да, ты права, -- заторопился Маневич, -- они уже закрыли дело. Ну, не закрыли, а положили на полку. Не по собственной инициативе. Позвонили. Серега не знает, кто именно. Но кто-то влиятельный, кто-то весьма сильный, способный построить по стойке "смирно" начальника РУВД, полковника милиции. Позвонили и велели погромом у тебя особо не заниматься. Вот такой поворот... Лизавета встала, сбросила на пол разнежившегося кота и принялась хлопотать -- вдруг вспомнила, что они с Сашей не ели с самого утра. -- Серега обещал разведать, кто и откуда звонил. Но говорит, что трудно... -- Помолчав, Саша спросил: -- И что ты по этому поводу думаешь? -- Думаю, что у нас все больше информации к размышлению, -- ответила Лизавета и поставила на стол блюдо с бутербродами и очередную джезву с кофе. Прежде чем размышлять, следует перекусить. ВЕСЕННИЕ КАНИКУЛЫ -- Я не знаю, о чем писать... Там глупости говорили. О глупостях я писать не буду! -- Лидочка начала жаловаться, еще не открыв двери. Лизавета с трудом сдержала стон. Пятница, вечер, все измотаны, у всех нервы на пределе. Точнее, не у всех, а только у тех, кому не удалось еще в юности заразиться инфекцией со звучным названием "пофигизм", переболеть, выздороветь и в результате избавиться от собственно нервов и от неприятностей, с ними связанных. Лидочка, дитя века, вплыла в Лизаветину комнату горделиво и медленно, словно римская галера, входящая в гавань давно покоренного италийского городка. Сегодня утром Лизавета и Лана Верейская долго перебирали подготовленные корреспондентами и службой информации темы. Горячая пора, за каждой темой и каждым сюжетом -- выборы, выборы и еще раз выборы. Забастовка учителей -- с призывом к кандидатам в президенты. Круглый стол, посвященный налогообложению, -- с советами, адресованными потенциальному президенту. Медицинский форум -- та же история, плюс просьбы всяческих даров и пожертвований больницам, детсадам и богадельням. Все культурные мероприятия, выставки, концерты и спектакли -- почти без исключений -- организованы теми или иными политическими движениями. Даже крутой, лохматый и бородатый авангард, устроители хеппенингов и перформансов, развешивали утюги на Дворцовой площади или гудели пожарными сиренами на Алексеевском равелине Петропавловской крепости не просто так, а за "своих" претендентов, выбираемых по принципу наименьшего рейтинга. "Петербургским новостям", в соответствии с распоряжением вышестоящего начальства, было строго-настрого заказано в той или иной форме участвовать в предвыборной агитации и пропаганде. Как на президентских выборах, так и на довыборах в Думу. Между тем все запланированные события, кроме автотранспортных происшествий, ограблений и убийств, были патентованно предвыборными. Лана Верейская крутила листки со списком репортажей, возмущалась и думала, чем заполнять эфир. Лизавета стояла рядом и думала о том же. Вот они вместе и сочинили сюжет для Лидочки и юного практиканта Мишеньки. Их отправили проехаться по местным предвыборным штабам кандидатов. "Посмотрите, чем занимаются, спросите, как настроение, узнайте, о чем думают", -- напутствовала корреспондентов Лана Верейская, а Лизавета вручила посланцам адреса предвыборных штабов и список вопросов. Первым вернулся юный честолюбивый практикант. Он самоуверенно заявил, что все в порядке, и теперь, получив по полной программе от выпускающего редактора, переделывал уже третий вариант текста. Лана Верейская строга, у нее не пошалишь, не проскочишь на арапа с несогласованными подлежащими и сказуемыми и с путаницей в падежах. Наконец явилась Лидочка, которую Светлана Владимировна уже начала ругать предвыборной маркитанткой, увязавшейся за президентским штабным обозом. -- Нет, это невозможно, они все какие-то странные и глупые. -- Лидочка бросила сумочку в гостевое кресло и расстегнула куртку из красного искусственного меха. Куртка не имела никакого отношения к борьбе "зеленых" за гуманное отношение к братьям меньшим, просто Лидочка любила все яркое и броское. -- Ну объясни, как можно писать о всякой дури! -- Она по-балетному всплеснула руками и грузно плюхнулась рядом с сумочкой. -- Что невозможно? -- Лизавета повернулась к раскинувшейся на диване, словно примадонна, журналистке и приготовилась долго и безуспешно растолковывать не любящей "всякую дурь" акулке пера, что профессия, которую она выбрала, предполагает умение писать обо всем, что происходит, -- об утратах и свершениях, о подвигах и подлостях, о преступлениях и о научных открытиях, в том числе и о "дури". Но Лидочка не дала ей и рта раскрыть. -- Нет, ты сама посуди, приезжаем к этому... к варягу... -- Варягом в телевизионных кругах называли того кандидата, который, не пройдя в Думу, решил в отместку стать президентом. -- Там у него пресс-секретарь, шустрый такой, тут же ко мне подбегает и сует кассету: "Здесь программное заявление нашего кандидата, вы должны дать!" -- Обычно медленно говорящая Лидочка очень правдоподобно изобразила скороговорку пресс-чиновника. -- На самом деле я ему ничего не должна. К тому же нам вообще запретили включать агитацию в программу. -- Лидочка сложила губы трубочкой, как для поцелуя, и чертыхнулась: -- Черт побери, почему они нас всех за обслуживающий персонал держат? Но и на этот вопрос Лизавета не успела ответить, Лидочка опять погрузилась в воспоминания о дне минувшем: -- Они заявили, что их шансы на победу -- самые предпочтительные... Интересно, кто это их предпочитает? А потом этот... Радостный... он вообще какую-то чушь лепетал. -- Словечко "лепетал", явно не из Лидочкиного словаря, свидетельствовало, что она не без пользы путешествовала от штаба к штабу. -- Он мне сказал, что продвигают своего кандидата, как товар, и работают по законам рынка. Так прямо и заявил. Лизавета поняла, что девушка принципиально не читает газет, перенасыщенных спорами о том, насколько правомерно продавать политика, как маргарин или жвачку в красивой упаковке, и с элементами лотереи. Ведь, в сущности, политики и их предвыборные обещания очень напоминают лотерею -- купил политика и надеешься: авось да выполнит, что обещал. Есть и выигравшие. Советовать что-либо было явно лишним, Лизавета ограничилась банальным: -- Так обо всем этом и напиши. А что по картинке? -- По картинке все нормально. Этот Радостный, с чубчиком, весь худой и скользкий. -- Лидочка всегда отличалась чисто детской наблюдательностью и непосредственностью. -- А говорит, как Портос: "Мы победим, потому что мы победим". -- Так и пиши... -- Лизавета не выдержала и рассмеялась. -- И про Портоса можно? -- Можно, почему нет! -- Ладно, тогда у меня получится минутки две. Лидочка встала, запахнула куртку, взяла сумочку и поплыла в сторону двери. Лизавета хотела было попросить юную деву поторопиться -- до вечернего эфира всего час, но воздержалась, просьба могла ее травмировать, тогда сюжета и к ночному эфиру не дождешься. В дверях Лидочка нос к носу столкнулась с Маневичем. -- Привет! Я у тебя хотела спросить... Саша, неизменно трепетно относящийся к дамам, Лидочку тем не менее недолюбливал. С его точки зрения, плавную, округлую, склонную к созерцательности деву следовало как можно скорее выдать замуж, а не мучить всякими съемками и репортажами. "Пусть сидит у мужа на диване, как болонка, а не в нашей монтажной. Его жизнь она способна украсить, нашу -- только осложняет". Эта тирада Маневича дошла до Лидочкиных ушей. Она страшно обиделась и с тех пор все время твердила о сексизме Маневича, о том, что репортер дискриминирует ее по половому признаку и что в Америке за свой сексизм он вылетел бы с работы. "Я ее не дискриминирую, а спасаю по половому признаку! -- возмущался Маневич. -- В Америке, если бы ее не взяли замуж, она умерла бы с голоду. Там не бывает телерепортеров, которые один минутный сюжет монтируют по полтора часа, доводя видеоинженеров до болезни Паркинсона". -- У тебя на вопрос ровно три секунды. Я тороплюсь. -- Саша попытался протиснуться в двери мимо Лидочки, но был схвачен за ворот куртки. -- Постой, это ты снимал охранное агентство "Буцефал"? -- Ну, я... Только давно, год назад... А в чем дело? -- Ничего, просто там штаб этого Зеленцова, который тоже в президенты... Он тебя вспоминал... -- А-а-а... Ты об этом хотела спросить? -- Нет, о другом. А о чем -- забыла, -- простодушно призналась Лидочка. -- Когда вспомнишь, заходи! -- Саша все-таки проник в Лизаветин кабинет и даже умудрился закрыть дверь. -- Пойдем... Мне надо кое-что тебе показать! Лизавета немедленно сделала строгое лицо. -- Не могу. До эфира всего ничего, а у меня два комментария не готовы. -- Глупости! До эфира час, а ты пишешь комментарий за пять минут. Идем. Это действительно важно. -- Объясни, в чем дело! -- Не могу. Ты должна сама увидеть. Кажется, я понял, кто и почему отравил Савву. -- Мы же договорились: об отравлениях, слежке и прочих... чудесах, -- Лизавета чуть не сказала "глупостях", -- говорим, только если я не занята на эфире. -- Да помню, помню я. Ты просто посмотри. А говорить будем потом, после... Лизавета поняла, что легче пойти и посмотреть, чем спорить с настырным коллегой, который час назад отобрал у нее кассеты, снятые Саввой в школе телохранителей. Вчера они долго крутили всевозможные версии, но толком ничего не придумали. Саша отправился домой со словами "утро вечера мудреней". Утром Лизавета, спешившая на работу, наотрез отказалась снова идти к Савве и к избитому политическому психологу. Так что Саша отправился в вояж по больницам в одиночестве. А вечером появился и изъял Саввины кассеты. -- Вот, только смотри очень внимательно... -- Саша усадил Лизавету в смотровом закутке и защелкал кнопками -- монитор, плейер, динамик. На экране возникло лицо хозяина школы телохранителей "Роланд", решительное и высокомерное. "...Да, сейчас многие криминальные, преступные группировки прикрываются лицензиями на охранную и детективную деятельность. Это осложняет работу тех, кто стремится работать честно. Но ведь отравиться можно и лекарством! Это же не означает, что следует позакрывать фармацевтические фабрики. Пена может появится на любом, самом благородном деле!" Андрей Викторович самодовольно усмехнулся. Его немедленно перебил журналист. Послышался голос Саввы: "Это, конечно, так. Но, по данным лицензионного комитета мэрии и регионального управления по борьбе с организованной преступностью, почти восемьдесят процентов сыскных и охранных фирм -- это просто-напросто банды... Если бы четыре пятых аптек торговали наркотиками, проще было бы закрыть аптеки!" Хозяин школы ответил жестко: "Милиция тоже занимается предоставлением охранных услуг. Разве вы никогда не слышали о милицейской "крыше"? Так, может, они просто хотят устранить конкурентов? Я согласен, что лицензии следует выдавать очень осторожно, что необходим жесточайший контроль за деятельностью таких фирм и бюро, но запретить! Нонсенс! Особенно теперь. В России продолжаются реформы, появляется все больше богатых людей, которые нуждаются в наших услугах. Запретить легальный охранный бизнес -- значит загнать его в подполье. Это и сработает на руку преступникам!" Андрей Викторович говорил сладко, гладко и чересчур пафосно. Лизавета посмотрела на часы и сказала: -- Я знаю, что Савва готовил спецрепортаж о частных детективных агентствах. И представляю круг проблем, которые он собирался затронуть. Мы даже вместе ходили в эту школу с глумливым названием "Роланд". -- Смотри. -- Саша чуть не силком заставил Лизавету посмотреть на экран. Интервью кончилось. Теперь Савва, точнее, оператор набирал видео. Панорама по фасаду школы, по тому залу, в котором Андрей Викторович давал интервью. Зал Лизавета узнала сразу -- там боролись ученики школы, которых показали им с Саввой. На этот раз в зале было значительно больше народу, несколько пар стояли на татами, остальные сидели вдоль стен на низеньких скамейках. Далее шли съемки с экрана телевизора -- тот самый эффектный ролик, что показывал им Андрей Викторович. Потом опять оригинальные съемки -- Савву и оператора провели в тренажерный зал, забитый сложными аппаратами, помогающими превращать мускулы в каменные бугры под кожей... -- Я почти все это видела... -- Смотри и молчи! -- рявкнул обычно вежливый Саша. -- Вот сейчас! В тренажерном зале тоже занимались курсанты школы телохранителей: кто лежал на полу под штангой, перемещающейся по стойкам, снабженным датчиками, кто крутил педали велотренажера, кто мощно взмахивал тяжеленными веслами... Крупно лица тренирующихся -- оскаленные, искаженные нагрузками лица... -- Смотри! -- опять зарычал Саша и щелкнул кнопкой. -- Что? Что смотреть? На установленном для репортерских отсмотров плейере стоп-кадра не было, была только так называемая "пауза", как на бытовом видео. Кадр замирает, но посреди экрана повисает серая полоса, качество изображения посредственное. -- Он тебе никого не напоминает? -- Мужик и мужик, накачанный... Лицо стандартное... -- Лизавета никак не могла понять, чего добивается Маневич. -- Ты повнимательней посмотри! -- Староват он, пожалуй, для курсанта и для получения новой профессии телохранителя... Лет пятьдесят, не меньше. -- Ну! -- Полный... -- Лизавета, несколько ошарашенная Сашиными страстью и азартом, снова пригляделась к неизвестному, замершему в попытке выжать вес. Полупрофиль, короткая стрижка, высокий лоб, длинный прямой нос с высокой переносицей, прямые, заваленные к вискам брови, прямой же рот с тонкими губами. Но лицо действительно будто бы знакомое. -- У меня не очень хорошая память на лица, -- пробормотала Лизавета, -- Я его где-то видела? -- Не совсем... -- Черт, знакомая физиономия... -- Давай еще раз. -- Саша отмотал пленку чуть назад. На экране опять появился человек под штангой, потом он же крупным планом -- вспотевший от усилий лоб, сжатые челюсти, закушенные тонкие губы... -- Он похож на помощника исполняющего обязанности! -- Умница! Ах, Боже, что же ты за умница! -- Саша стащил Лизавету со стула и закружил в победном танце. Она сопротивлялась, тогда он отпустил ее и закончил пляску в одиночестве. Задохнулся и опустился прямо на пол рядом со стулом, на котором сидела Лизавета. Саша вполне мог давать уроки исполнения джиги в платяном шкафу. -- Я просто хотел проверить себя... Этот человек при помощи парика и минимального грима элементарно превращается в первого помощника главного претендента. -- Наверное... И Калерия Матвеевна говорила про высокого крепкого человека с длинным прямым носом... -- Вот, вот. Тут вообще многое сходится -- и портретный грим, и копирование жестов... -- И школа двойников. Только зачем? -- Я и сам не знаю, -- лучезарно улыбнулся Саша. -- Конечно, есть кое-какие соображения... Но о них потом. -- Почему потом? -- Потому что ты забыла об эфире, до которого уже не час, а полчаса! -- не преминул отыграться Саша. Лизавету как ветром сдуло: два комментария -- это все же два комментария. А получаса явно недостаточно для того, чтобы просмотреть и распечатать последние сообщения агентств, преобразовать их в короткий, внятный текст, попудрить носик, поправить блузку и добежать до студии. В соответствии с техническим распорядком ведущий должен приходить в студию за десять минут до начала программы -- чтобы техники сумели отстроить картинку, осветители поправили свет, а оператор поработал над композицией кадра. За десять минут студию по правилам техбезопасности следует запереть, во избежание досадных случайностей и непрошеных гостей в прямом эфире. -- Лидочка только пошла на монтаж, -- крикнула Верейская, заметив пробегающую мимо Лизавету. -- Еще полчаса, она должна успеть, Светлана Владимировна! За десять минут до эфира Лизавета протянула администратору последний отпечатанный комментарий. Его еще следует размножить. Для каждого эфира нужно минимум пять экземпляров -- для режиссера, двух монтажеров, звуковика и администратора, сидящего на суфлере. За семь минут до эфира Лизавета закончила возню с макияжем -- мазнула по щекам и носу пуховкой, подкрасила узенькой кисточкой губы, расправила на плечах заранее уложенные волосы. Потом критически посмотрела на свое отражение и попробовала улыбнуться, стряхнуть суету и беготню. За пять минут до эфира она вошла в комнату выпускающего, чтобы выслушать предэфирные советы и напутствия. -- Давай быстрее в студию. Режиссер уже волнуется... и вот что... Лидочка пока монтирует, там у них какой-то затык. А по верстке она должна идти сразу после сюжета Миши из других штабов. Там тебе придется выйти и что-нибудь сказать... -- Что-нибудь предвыборное, -- заблестела глазами Лизавета. -- Тех, кто собирается голосовать за исполняющего обязанности, с нетерпением ждут на всех избирательных участках, остальных просят не беспокоиться! -- Ты мне пошути! -- прикрикнула на расшалившуюся ведущую Лана Верейская. -- Марш в студию и договорись с режиссером, что скажешь в паузе! -- Есть. -- Лизавета поднесла руку к виску и попробовала по-военному четко повернуться кругом, но зашаталась на каблуках. Вообще-то она не любила каблуки, шпильки и прочие архитектурные излишества, мешающие быстро бежать по жизненной дороге. Но иногда надевала -- если "к костюму" -- и туфли на каблуках, и шляпки. В эту пятницу она оделась для эфира подчеркнуто строго и элегантно, в костюм ее любимого старорозового цвета -- довольно широкие лацканы короткого пиджака, четкая линия плеч, глубокие вытачки на талии и узенькая короткая юбка. Сие творение французских портных, безусловно, требовало соответствующей обуви и прочих аксессуаров. Лизавета выбрала черные неуловимо модные туфли -- каблук прямой и широкий, но без современного перебора, носок квадратный, но по форме лишь отдаленно напоминающий ботинки морского пехотинца, а из украшений -- серебряные, довольно тяжелые серьги и тоненькую цепочку. -- Ты со своими игрушками опоздаешь... Иди с Богом, все будет в порядке! Словами "Все будет в порядке, с Богом!" Лана Верейская провожала в эфир всех ведущих. Когда Лизавета вошла в студию, часы на студийном мониторе показывали 19 часов 29 минут. Оператор, уже начавший нервничать, тут же щелкнул замком на тяжелых дубовых дверях. -- Цепляй микрофон! -- недовольным голосом распорядился звукорежиссер. За минуту опытный ведущий вполне может прикрепить к вороту петличку с микрофоном, поставить на приставной столик стакан с водой и даже разложить, как надо, микрофонную папку. -- Раз, раз, здравствуйте, сегодня пятница, третье марта... -- Готово, -- еще более сварливо откликнулся звуковик, -- через десять секунд в эфире. На мониторе замелькали цифры ракорда, пошла "шапка" "Новостей". Лизавета, словно кобылка, заслышавшая далекое призывное ржание, выпрямилась, смахнула с лица обыденность и начала программу: -- Здравствуйте, сегодня пятница, третье марта, вы смотрите "Петербургские новости". Сегодня в нашей программе.... Пошел анонс. Сорок секунд передышки, за эти сорок секунд она успела поговорить с режиссером. Выяснилось, что Лидочка сюжет принесла, но вписать отбивку они не успели. -- Сначала выдавай сюжет Миши, -- потребовала Лизавета, -- а к Лидочке я подведу стандартно: "Также корреспондент "Петербургских новостей" побывал..." Передышка кончилась. -- Избирательная кампания набирает темп. Сегодня наши корреспонденты объехали предвыборные штабы всех кандидатов. Лизавета улыбнулась, представляя репортаж честолюбивого практиканта Мишеньки, и принялась смотреть его вполглаза. Под конец Мишенька приберег вкусненькое, или, на газетном языке, "жареное". Последним шел рассказ о работе предвыборного штаба одного из московских претендентов. Мишенька дисциплинированно показал номер в отеле, увешанный плакатами и портретами кандидата. Руководитель штаба ответил на дежурный вопрос насчет финансирования кампании. А потом Мишенька наивно так спросил: -- А кто на вас работает и сколько они получают? -- Добровольцы, -- рубанул начштаба, -- только добровольцы. У нашего кандидата даже охраны не было. Но когда он зарегистрировался как кандидат, появились люди, которые стали его охранять. -- Тоже на добровольных началах? -- уточнил практикант. -- Тоже. Раньше охраны не было, -- повторил штабист. -- Но, видимо, люди решили, что его надо охранять! Оператор умудрился заснять в штабе несколько колоритных плечистых ребятишек. Скорее всего, боевых охранников кандидата. Так что финал у Мишенькиного сюжета получился эффектный. Лизавета сразу вспомнила двойника президентского помощника. У нее тоже появились кое-какие соображения, которыми можно поделиться с Сашей Маневичем. Но сейчас не время, она опять повернулась на камеру: -- Наш корреспондент Лидия Махнова расскажет о том, что происходит в центрах поддержки остальных кандидатов... И так далее, по привычной колее. -- Газета "Петербургские ведомости" приглашает политологов, социологов, астрологов и прорицателей, а также просто любителей предсказаний принять участие в конкурсе прогнозов. Все желающие могут представить свои варианты итогов президентских выборов -- определить количество голосов, которые получат кандидаты. Этот конкурс, точнее, его итоги, должен заинтересовать политиков, у них есть шанс выяснить, какие предсказания эффективнее -- научные или паранормальные. Это было последнее сообщение вечернего выпуска "Новостей". Всего доброго и до встречи в ночных телевизионных "Новостях". Лизавета улыбнулась на прощанье, щелкнула микрофонной папкой и помчалась в редакцию искать Маневича. Корреспондент Маневич действительно скрывался в редакционном архиве. Лизавета легко отыскала его среди полок с кассетами. Саша одной рукой придерживал солидную стопку кассет, а другой -- пытался снять с верхней полки еще одну коробку. -- Давай помогу. Какой номер тебе нужен? -- Бета семьсот сорок семь... Лизавета глянула на корешок пластиковой коробки. -- Владимир Вольфович в Петербурге... -- Потом посмотрела, что написано на тех кассетах, которые держал Саша. -- Визит Явлинского... Зачем тебе это? Ты что, фильм затеял -- "Петербург как фактор борьбы за президентское кресло"? -- Не совсем. Просто хочу кое-что проверить... -- Ты выпуска не видел? Там практикант сюжетик сделал. Из предвыборного штаба московского претендента. У него, видите ли, телохранители появились сами по себе, как блохи у моего Маcона, когда он на даче загуливает. Я вот что подумала, в свете этого сходства мужика из "Роланда" с помощником и. о. Мы ведь обнаружили двойника главного помощника. А помощников-то -- много. Вдруг остальные курсанты школы их тоже "дублируют"? Помощники -- великая сила. Те, кто приближены к телу, приближены и к власти. Не к формальной, а к реальной власти. -- Я тоже об этом думал. -- Саша поставил стопку кассет на стол и начал их сортировать. -- Но не совсем чтобы о власти. Помощник -- он ведь хозяина и пристукнуть может. Так или нет? -- Ты думаешь? -- искренне ужаснулась Лизавета. -- Я еще ничего не думаю. Просто хочу кое-что проверить... Саша пересчитал коробки с кассетами и внимательно посмотрел на Лизавету: -- Давай договоримся вот как: я посмотрю, прикину, насколько основательны мои подозрения, а после ночного выпуска потолкуем. -- Хорошо. Они вместе вышли из архива. В коридоре никого -- тишина и покой. -- Пойду выдерну Лану, -- сказала Лизавета. -- Надо верстаться... ВЫЗОВ НА ПЕДСОВЕТ -- Вот теперь смотри, -- веско произнес Саша, когда Лизавета после ночного выпуска поднялась в просмотровую комнату. -- Смотри внимательно! -- Он вставил в плейер первую кассету. На экране появился демократичный и кудрявый Явлинский. -- Видишь мужичка за его спиной, с короткой стрижкой, лет тридцати, с орлиным носом? Запомни его лицо. -- Саша деловито сменил кассету с демократом на кассету с либерал-демократом. -- Вон, в правом верхнем углу сидит, видишь? Это, по-моему, главный телохранитель Жирика. С квадратной челюстью и с челочкой. Еще одна кассета, теперь уже с Зюгановым. -- Обрати внимание вот на этого персонажа. -- Саша показал на седоватого мужичка в светло-кремовом пиджаке. -- Судя по всему, он профессионально оберегает верховного коммуниста. А теперь смотри! Саша снова сменил видеозапись. Лизавета сразу узнала запись, сделанную Саввой: тренажерный зал, мужчины у тренажеров. Крупно их лица. Сначала тот, что показался ей похожим на помощника исполняющего обязанности президента, потом другой, третий, четвертый... -- Видишь? -- Да. -- Лизавета даже растерялась. -- Они все похожи либо на помощников, либо на телохранителей, которых ты мне показывал... у одного кудряшки, у другого седина и характерная нижняя челюсть... -- Вот-вот, кто больше, кто меньше, но похожи! -- Скорее больше, чем меньше... И что это значит? Саша отмотал пленку назад и опять запустил магнитофон: -- Я и сам не знаю... В одном зале двойники помощников и охранников! Причем если охранники, то не простые барбосы-церберы, а главные телохранители. Тут самые разнообразные комбинации вырисовываются... Ты, например, уверена, что в другом зале не сидят двойники их хозяев? Так, на всякий случай? Лизавета потерла переносицу, засверкали камушки в бабушкином кольце. -- Не уверена. -- Вот и я не уверен. Зато уверен, что тот человек в Думе умер не случайно и его школа двойников -- не пустые слова. Уверен на девяносто девять процентов! -- Ты думаешь, подготовка телохранителей имеет отношение к школе двойников, о которой говорил покойный Дедуков? -- Думаю, только об этом и думаю! -- Саша вскочил и принялся метаться по тесной клетушке для просмотров, даже задел шкаф, отделяющий ее от режиссерской аппаратной. -- Кто там? -- прозвучал вопрос из-за шкафа. В комнатенку заглянул техник, отвечающий за звуковую аппаратуру. -- Вы что, ночевать здесь собрались? Я уже закрываю! Это ты, Лизавета? Звонила ваш администратор, развозка тебя ждет! Так что выметайтесь! Лизавета позвонила по телефону и успокоила нервничающего в ожидании администратора. Потом они с Сашей отправились в редакцию. Они дождались, когда разъедутся последние труженики прямого эфира, и принялись обсуждать увиденное. Версий было множество, одна другой симпатичнее. Оба уже не сомневались, что какие-то силы готовят двойников из окружения видных политических деятелей. Готовят помощников и телохранителей, как две капли воды похожих на настоящих. А может, и не только помощников и телохранителей. Готовят не просто так, а для своей игры, без сомнения, грязной. В этом Саша и Лизавета были едины. Теперь надо было решить, что делать дальше. Лизавета полагала, что следует подождать и подумать. Саша кричал, что думать нет времени, надо действовать, ведь за ними установлена слежка. -- У нас на хвосте висит этот тип со шрамом! Твою квартиру обыскали, в редакции тоже все перерыли -- ищут именно эту кассету. Кассеточку, на которой они прокололись. Они же не думали, что вы с Саввой дойдете до Калерии, а без ее смутного рассказа никто, даже я, не догадался бы, чей портрет надо выискивать среди тренирующихся! Но теперь они сообразили, что позволили нам свести концы с концами и даже ненароком снабдили доказательствами, -- Маневич ласково погладил черную коробочку с кассетой, -- а потому принялись за дело всерьез. И мы тоже не должны валандаться! -- Если твои... наши... -- поправилась Лизавета, -- если наши подозрения оправданны, то из-за этой школы убили минимум двоих. Дедукова и Леночку. -- Плюс отравили Савву и избили Кокошкина! Вот поэтому и надо действовать. А то нас тоже поубивают! -- И что мы можем сделать? -- Лизавета посмотрела на часы. -- Для начала скопируем запись. -- Так все разошлись, половина первого -- магнитофоны закрыты. -- Кто ищет, тот найдет! -- Саша уже накручивал диск телефона. -- По-моему, в "Бетакаме" сегодня праздник, чей-то день рождения, да и на магнитофонах должны подхалтуривать. С третьей попытки он дозвонился и уговорил кого-то, чтобы ему прямо сейчас сделали две копии с Саввиной кассеты. Не все двадцать минут исходной записи, а коротенький фрагмент. К пьянствующим в "Бетакаме" мужикам он отправился один, заявив, что появление Лизаветы выбьет их из колеи, они перепутают кабели и подключат плейер к радио. И вообще, лучше не светиться вместе. Раз Лизаветину квартиру обыскивали по поводу кассет, значит, ее засекли и пасут -- ведь именно она ходила с Савельевым в эту школу телохранителей. А раз пасут, то могут и здесь подсадить глаза и уши. Мало ли как организована утечка информации. Если же Саша один немного поколдует в закутке, это ни у кого не вызовет подозрений, все знают, что Маневич скрупулезно собирает архив. Никто и смотреть не будет, что он там переписывает. Через полчаса Саша вернулся с тремя кассетами. -- Там дым коромыслом, никто не видел, что и зачем я писал! -- Он положил кассеты на край стола и деловито спросил: -- Где будем прятать? -- Вот уж не знаю. Классики детективного жанра считают, что лучший тайник -- тот, который у всех на виду. Лизавета оглянулась. В комнате они уже прибрались. Порядка было даже больше, чем до погрома. Она лично выбросила все ненужные газеты, пресс-релизы, пресс-блокноты и пресс-журналы. Когда регулярно ездишь на разного рода съемки, макулатура накапливается со скоростью света. Оглянуться не успеешь, а стол уже забит. Обычно она прибиралась два раза в год -- перед Новым годом и еще перед отпуском. В этот раз получился внеплановый аврал. Но чем меньше вещей, тем сложнее что-то спрятать. Лизавета стала дергать ящики стола. Полный порядок -- косметика, пакет с зубной пастой и зубной щеткой. Впервые она прихватила этот пакет на работу, когда "шла в эфир" двадцатого августа девяносто первого года, и с тех пор всегда держала в ящике, регулярно обновляя пасту. За все прошедшие годы ни щетка, ни паста не пригодились ни разу, но пакет обязательно лежал на своем дежурном месте рядом с коробкой, в которой Лизавета хранила грим. Во втором ящике туфли, в самом нижнем -- куча кассет. Конечно, можно спрятать здесь... А можно запихнуть в шкаф, где свалены коробки с кинопленкой, оставшиеся от прежних обитателей комнаты, там есть поистине ископаемые сюжеты -- что-нибудь типа "Ленинградская делегация едет на XXIV съезд партии" -- антиквариат, одним словом. Лизавета посомневалась и положила кассету в ящик. Лист проще всего спрятать в лесу. Саша одобрительно кивнул и ушел к себе в кабинет. Какой тайник выбрал он, Лизавета не видела. Но Маневич явно не выдумал ничего сверхсложного, поскольку вернулся через две минуты. -- Так, одна кассета у тебя в комнате, другая у меня, а третью возьмем с собой. И займемся этими ребятами из "Роланда". -- Ты уверен, что стоит лезть прямо в пекло? -- Я уверен, что за этим пеклом стоит понаблюдать. Как минимум. Идем, договорим по пути. Лизавета опрометчиво согласилась, не уточняя, о каком именно "пути" идет речь. Между тем Саша привел ее на Надеждинскую. В половине второго ночи и в центре Петербурга довольно пустынно. На Невском еще