его высочества и бриллиантом... - Вот именно. - Но как можно быть уверенным, что "Орлов" не достанется доктору? Разве госпожа Деклик сможет ему помешать? И потом, вы сами говорите, подземные ходы... - Я поставил Линду условие, переданное Эмилией еще позавчера. Поскольку речь идет не об обычной драгоценности, а о священной реликвии, б-бриллиант не может быть доверен слабой женщине. Гувернантку будет сопровождать хранитель. Один, без оружия, так что нападения Линду можно не опасаться... - Кто же этот хранитель? - Я, - грустно молвил Фандорин. - Хорошо было придумано, правда? - И что же? - Ничего не вышло. Я загримировался старым, сутулым камер-лакеем, да, видно, недостаточно тщательно. Мы с Эмилией больше часа простояли в Храме. К нам никто не подошел. А позавчера, когда она была одна, никаких затруднений не возникло. Снова записка, закрытая карета в одном из ближних п-переулков, и так далее. Вчера же мы прождали до четверти седьмого и вернулись обратно не солоно хлебавши. - Неужто Линд отказался от обмена? - упавшим голосом спросил я. - Как бы не так. В Эрмитаже нас поджидало письмо, доставленное прежним порядком - через почтальона, но без штемпеля. Вот, п-прочтите, тем более что это имеет самое непосредственное отношение к вашей персоне. Я настороженно взял листок, от которого едва уловимо веяло ароматом духов. - "Граф Эссекс"? - Он самый. Да вы ч-читайте, читайте. "Я решил сделать династии Романовых щедрый подарок к коронации", - прочел я первую французскую фразу, и у меня все поплыло перед глазами. Неужто...? Но нет, моя радость была преждевременной. Похлопав ресницами, чтобы разогнать туман, я прочитал записку до конца: Я решил сделать династии Романовых щедрый подарок к коронации. Цена подарку - миллион. Ведь именно в эту сумму оценивается обговоренный ежедневный взнос за "Орлова", любезно одолженного мною российской монархии. Итак, можете владеть камнем еще один день, и совершенно бесплатно. В конце концов, омрачать вам такой торжественный день с моей стороны было бы по меньшей степени неучтиво. Мы совершим нашу маленькую трансакцию завтра. Пусть гувернантка будет в соборе в семь часов вечера. Я понимаю ваше нежелание доверять этой женщине такое сокровище и не возражаю против одного сопровождающего. Однако это должен быть человек, которого я знаю, а именно - мсье Собачьи Бакенбарды. Искренне ваш, доктор Линд. Сердце у меня заколотилось часто-часто. - Так вот почему вы мне все это рассказываете? - Да. - Фандорин испытующе посмотрел мне в глаза. - Я хочу просить вас, Афанасий Степанович, принять участие в этом опасном деле. Вы не полицейский агент и не военный, вы не обязаны рисковать жизнью ради г-государственных интересов, однако обстоятельства складываются так, что без вашей помощи... - Я согласен, - перебил его я. В этот миг мне совсем не было страшно. Я думал только об одном: мы с Эмилией будем вместе. Кажется, именно тогда я впервые мысленно назвал мадемуазель по имени. После недолгой паузы Эраст Петрович поднялся. - Тогда отдыхайте, у вас усталый вид. В десять часов будьте в г-гостиной. Я проведу с вами и Эмилией инструктаж. x x x Позднее солнце нагрело бархатные шторы, и от этого в затененной гостиной явственно запахло пылью. С бархатом вечно трудности - такой уж это материал: если провисит годами без регулярной стирки, как, например, здесь, в Эрмитаже, то въевшуюся намертво пыль до конца уже не вычистишь. .Я мысленно пометил себе сегодня же распорядиться о замене занавесей. Если, конечно, вернусь с операции живым. А благополучный исход затеваемого мероприятия представлялся мне весьма сомнительным. На последнем - надо полагать, уже самом последнем совещании - присутствовали лишь те, кто непосредственно участвовал в операции: мы с мадемуазель, господин Фандорин и два полковника, Карнович и Ласовский, державшиеся тише воды, ниже травы и внимавшие Эрасту Петровичу с подчеркнутым почтением, уж не знаю, подлинным или фальшивым. На широком столе была разложена схема местности меж Новодевичьим монастырем и Новодевичьей набережной, причем исполненная честь по чести, не так, как давеча, на клеенке. Заштрихованными кружками были отмечены тайные пикеты, окружавшие пустырь со всех сторон: старший агент (Фандорин назвал его фамилию - Кузякин) в дупле старого дуба на углу Вселенского сквера; шестеро "служителей" в бараке Детской клиники, что выходила окнами на пруд; одиннадцать "монахов" на стене монастыря; семеро "лодочников" и "бакенщиков" на реке; один под видом торговки на выезде с Погодинской улицы; трое "нищих" у ворот монастыря; двое "рыбаков" на пруду - эти ближе всего, итого в первом кольце оцепления расположился тридцать один агент. - Порядок обмена должен быть такой, - объяснил Фандорин, показав пикеты. - Вас двоих подвозят к часовне, вводят внутрь. Вы т-требуете снять повязки. Там наверняка имеется свой ювелир. Вы отдадите ему "Орлова" на экспертизу, после чего отнимете обратно. Тогда госпожа Деклик спустится в склеп и заберет мальчика. Когда ребенка к вам выведут, вы передаете камень. На этом ваша, Зюкин, миссия закончена. Я не поверил собственным ушам. Авантюрный склад господина Фандорина был мне уже достаточно известен, но даже от него я не предполагал подобной безответственности. Самое же поразительное было то, что начальник дворцовой полиции и обер-полицмейстер выслушали этот безумный план с самым серьезным видом и ни словом не возразили! - Какая чушь! - с несвойственной мне (но вполне оправданной обстоятельствами) резкостью воскликнул я. - Я буду один, без оружия, мадемуазель тоже не в счет. Да они просто отберут у меня бриллиант, убедившись, что он настоящий. А возвращать Михаила Георгиевича и не подумают! Просто уйдут каким-нибудь подземным ходом, а нас всех троих зарежут. Отличная выйдет операция! Не лучше ли, дождавшись, пока нас с госпожой Деклик заведут внутрь, взять усыпальницу штурмом? - Не лучше, - кратко ответил Фандорин. А Карнович пояснил: - Уж при штурме-то его высочество наверняка будет убит. А заодно и вы двое. Я замолчал, взглянул на Эмилию. Надо признать, она держалась гораздо спокойнее меня и, что было особенно больно видеть, взирала на Фандорина с полным доверием. - Эхаст Петхович, - тихо произнесла она, - доктох "Линд очень хитхый. Вдхуг меня и мсье Зьюкин сегодня повезут в дхугое место, совсем новое? Если так, то ваша Ambuscade (Засада (фр )) будет пустой. - Впустую, - по старой привычке поправил я и обернулся к многоумному Фандорину, ибо вопрос был, как говорится, в самую точку. - Вот это не исключено, - признал он. - Но на сей счет мною предусмотрены некоторые м-меры. И ваши, Зюкин, опасения, что камень отберут, а мальчика не отдадут, тоже вполне резонны. Здесь все будет зависеть от вас самого, и теперь я перехожу к г-главному. С этими словами он подошел к деревянному ларцу, стоявшему на столике близ окна, и двумя руками достал оттуда гладкий и сияющий золотой шар размером с маленькую крымскую дыню. - Вот ваша гарантия, - сказал Эраст Петрович, кладя шар передо мной. - Что это? - спросил я и наклонился. В зеркальной поверхности шара отразилось, мое потешно растянутое лицо. - Бомба, Афанасий Степанович. Страшной разрушительной силы. Внутри там есть такая маленькая к-кнопочка. Если ее надавить, высвобождается взрыватель, а после этого д-достаточно любого сотрясения - к примеру, просто уронить шар на каменный пол - и произойдет взрыв, после которого не останется ни вас, ни Линда с его людьми, ни самой часовни. "Орлов", впрочем, уцелеет, потому что он вечен, и п-позднее мы непременно найдем его среди обломков... Вот это выл должны будете объяснить доктору. Скажите, что при малейшем п-признаке нечестной игры вы бросите шар на пол. Это единственный аргумент, который на Линда подействует. Так сказать, наш маленький сюрприз. - Но бомба ненастоящая? - догадался я. - Уверяю вас - самая что ни на есть н-настоящая. Заряд состоит из гремучей смеси, изобретенной химиками Императорской минно-артиллерийской лаборатории. Комиссия Главного артиллерийского управления не одобрила смесь из-за ее чрезмерной взрывоопаснос-ти. Если вас станут обыскивать при посадке в к-карету, вы скажете, что шар - это футляр для "Орлова", и открывать его ни в коем случае не позволите. Заявите, что иначе поездка отменяется. Впрочем, если за вами приедет тот же самый безмолвный кучер, дискуссия маловероятна. Эраст Петрович взял в руки шар, поддел ногтем едва заметную крышечку. - "Орлов" и в самом деле хранится внутри, в верхнем отделении сферы. Вынимая камень, чтобы передать его д-для проверки, вы нажмете вот сюда и тем самым задействуете механизм. В карете этого ни в коем случае не делайте - иначе от тряски может произойти взрыв. А уже нажав кнопку, вы сообщите Линду или его людям о том, что это за игрушка. Я заглянул внутрь шара. В круглой выемке, поблескивая голубоватым, неярким светом, лежала бесценная реликвия дома Романовых. Вблизи чудесный камень показался мне похожим на резную хрустальную ручку вроде тех, которыми украшен комод в гардеробной великой княгини. Честно говоря, гораздо большее впечатление на меня произвела красная металлическая кнопочка, почти незаметная на фоне алого бархата. Вытерев пот со лба, я посмотрел на Эмилию. При неудачном обороте дела, или же если я совершу оплошность, мы погибнем вместе, и куски наших тел перемешаются. Она спокойно кивнула мне, словно говоря: ничего, я в вас верю и все непременно закончится благополучно. - Но что дальше? - спросил я. - Взрываться Линд не захочет, это ясно, и правил игры не нарушит. Он вернет нам Михаила Георгиевича, а сам уйдет каким-нибудь хитрым лазом. И "Орлов" будет навсегда утрачен. - Этого не должно произойти ни в коем случае! - впервые вступил в разговор Карнович. - Помните, господин Фандорин, за "Орлова" вы поручились головой. Словно не слыша полковника, Фандорин улыбнулся мне: - На этот случай, Зюкин, у меня предусмотрен для доктора еще один сюрприз. Однако улыбка, и в самом деле совершенно неуместная в данной ситуации, сразу же исчезла, сменившись выражением смущенным и, пожалуй, даже сконфуженным. - Эмилия, Афанасий Степанович... Риск, которому вы подвергаетесь, б-безусловно велик. Линд - человек парадоксального ума, его поступки и реакции часто непредсказуемы. План планом, но может произойти все что угодно. А ведь вы, Эмилия, дама и к тому же даже не являетесь российской подданной... - Пусть хиск, это ничего. Нужно спасать маленький пхинц, - с величавым достоинством сказала мадемуазель. - Но мы, я и мсье Зьюкин, будем больше спокойны, если знать, какой еще surprise вы пхидумали. Фандорин осторожно закрыл золотую крышку, и голубоватое сияние, мерцавшее над столом, погасло. - Лучше вам этого не знать. Это должно быть неожиданности и для вас д-двоих. Иначе дело может сорваться. x x x Странное дело - оказавшись вдвоем в темной, наглухо закрытой от внешнего мира карете, мы долгое время не произносили ни слова. Я прислушивался к ровному дыханию мадемуазель и со временем, когда глаза свыклись с мраком, стал различать ее смутный силуэт. Мне хотелось услышать ее голос, сказать ей что-нибудь ободряющее, но, как обычно, я все не мог подыскать уместных слов. На коленях лежал металлический шар, и, хоть взрыватель еще был не включен, я держал адскую машину обеими руками. Напрасно я опасался, что у меня возникнут трения с посланцем доктора Линда из-за увесистого узелка странной круглой формы. Первый этап операции прошел гладко - как говорят в народе, без сучка, без занозинки. Мы с мадемуазель не простояли в храме и пяти минут, как некий мальчишка, по виду из обычных попрошаек, что вечно толкутся на паперти, протянул мне записку - еще и пришлось дать паршивцу пятиалтынный из собственных денег. Прижавшись друг к другу плечами, мы развернули листок (я опять ощутил легкий аромат "Графа Эссекса") и прочли одну коротенькую строчку: "L'eglise de Ilya Prorok" (Церковь Ильи Пророка (фр.)). Я не знал, где это, но мадемуазель, успевшая в доскональности изучить все окрестные улицы и переулки, уверенно повела меня за собой. Через несколько минут мы были уже возле небольшой церковки, а у соседнего дома ожидала черная карета с занавешенными окнами, весьма похожая на ту, что я видел неделю назад, хоть и не поручусь, что та самая. С козел спрыгнул высокий человек в низко надвинутой шляпе, так что виднелась только густая черная борода. Ни слова не говоря, открыл дверцу и протолкнул мадемуазель внутрь. Показывая узелок, я суровым голосом произнес заранее приготовленную фразу: - Это предмет обмена. Трогать нельзя. Не знаю, понял ли он меня, но к узелку не притронулся. Присел на корточки и очень быстро провел ладонями по всему моему телу, не постыдившись коснуться самых укромных мест. - Позвольте, сударь... - не выдержал я, но обыск уже закончился. Бородатый молча толкнул меня в спину, я поднялся в экипаж, и дверца захлопнулась. Раздался скрежет засова. Карета качнулась, и мы поехали. Прошло, наверное, не менее получаса, прежде чем между нами завязался разговор. И начала его мадемуазель, потому что я так и не придумал, с чего начать. - Стханно, - сказала она, когда на повороте карему качнуло и мы дотронулись друг до друга плечами. - Стханно, что сегодня он меня не обласкал. - Что? - удивился я. - Как это - perquisitionner? - А, обыскал. - Да, спасибо. Стханно, что не обыскал. Обычно обыскал. Если знать, можно было спхятать в панталон маленький пистолет. Я позволил себе наклониться к ее уху и шепнуть: - У нас есть оружие получше. - И похлопал рукой по бомбе. - Остохожно! - ойкнула мадемуазель. - Я боюсь! Все-таки женщина есть женщина, даже такая смелая. - Ничего, - успокоил ее я. - Пока взрыватель не включен, бояться нечего. - Я все думаю про второй сюрприз мсье Фандорина, - вдруг заговорила мадемуазель по-французски, и ее голос дрогнул. - Не состоит ли он в том, что бомба взорвется в любом случае, разнеся на куски и нас, и доктора Линда, и его высочество, а камень потом, как и сказал мсье Фандорин, подберут среди обломков? Для царя главное - сохранить "Орлов" и избежать огласки. Для мсье Фандорина - отомстить доктору Линду. Что вы думаете, Атанас? По правде сказать, ее подозрения показались мне очень даже правдоподобными, но, немного подумав, я нашелся, что возразить: - В этом случае нам дали бы не настоящий камень, а подделку. Тогда можно ничего среди обломков не искать. - А с чего вы взяли, что в шаре подлинный "Орлов"? - нервно спросила она. - Ведь мы-то с вами не ювелиры. Вы нажмете кнопку, и тут же грянет взрыв! Вот и выйдет обещанный сюрприз, про который нам с вами ни в коем случае нельзя было узнать. У меня внутри все похолодело - слишком уж верным выглядело это предположение. - Значит, такова наша судьба, - сказал я, перекрестившись. - Если вы угадали правильно, то это решение принято высшей властью, и я исполню все в точности. Но вам не нужно входить в часовню. Когда нас привезут, я скажу кучеру, что в вашем присутствии нет надобности - я заберу Михаила Георгиевича сам. Мадемуазель крепко сжала мне руку. - Благодарю вас, Атанас. Вы вернули мне веру в человеческое благородство. Нет-нет, я пойду с вами. Мне стыдно, что я могла заподозрить Эраста в вероломстве. Для него камень, даже такой особенный, не может быть дороже жизни ребенка. И наших жизней тоже, - тихо закончила она. Вторая половина ее короткой, прочувствованной речи несколько испортила приятное впечатление от первой, и все же я был растроган. Хотел ответить на пожатие ее пальцев, но это, пожалуй, выглядело бы чрезмерной вольностью. Так мы и ехали дальше, и ее рука касалась моей. У меня, в отличие от мадемуазель, не было уверенности в благородстве господина Фандорина. Представлялось весьма вероятным, что в самом, скором времени земное существование Афанасия Зюкина закончится, причем не тихим и незаметным образом, как следовало бы по всей логике моей жизни, а с неприличным шумом и грохотом. Компания Эмилии делала эту мысль менее отвратительной, в чем, безусловно, проявлялось качество, которое я не терплю в других и всегда старался подавлять в себе - малодушное себялюбие. А между тем в наглухо закрытой карете становилось все трудней дышать. У меня по лицу и сзади, за воротник, стекали капли пота. Это было неприятно и щекотно, но я не мог вытереться платком-для этого пришлось бы отнять руку. Мадемуазель тоже дышала учащенно. Внезапно мне пришла в голову простая и страшная мысль, от которой пот заструился еще обильней. Я попробовал тихонько, чтобы не вспугнуть мадемуазель, просунуть руку в узелок и открыть крышку шара. Однако щелчок все же раздался. - Что это был? - встрепенулась мадемуазель. - Что был этот звук? - Замысел Линда проще и коварнее, чем представляется Фандорину, - сказал я, хватая ртом воздух. - Я полагаю, что доктор приказал возить нас в этом заколоченном ящике до тех пор, пока мы не задохнемся, а после преспокойно забрать "Орлова". Только ничего у него не выйдет - я включаю взрыватель. Пока я в сознании, буду держать бомбу на весу обеими руками. Когда же иссякнут силы, шар упадет... - Vous etes fou! - воскликнула мадемуазель, рывком высвободила руку и схватила меня за локоть. - Vous etes fou! N'y pensez pas! Je compte les detours, nous sommes presque la! (Вы сошли с ума! Не вздумайте! Я считаю повороты, мы уже почти приехали! (фр.)) - Поздно, я уже надавил, - сказал я и крепко сжал шар обеими руками. А еще через минуту карета и в самом деле остановилась. - Ну, выхучай Господь, да? - шепнула Эмилиями перекрестилась, но не по-православному, а на свой католический лад, слева направо. Дверца отворилась, и я сощурился от яркого света. Никто мне глаз не завязывал, и я увидел облупленную стену маленькой часовни, а поодаль, в сотне шагов, башни и колокольни большого старинного монастыря. Ступив на подножку, украдкой осмотрелся по сторонам. У пруда сидели с удочками рыбаки, а на краю ближнего сквера зеленел свежей листвой узловатый дуб, в дупле которого предположительно прятался старший агент Кузякин. На душе стало" чуть-чуть спокойней, хотя ненадевание повязки, вероятнее всего, означало, что живыми Линд выпускать нас не намерен. Мадемуазель высунулась из-за моего плеча и тоже принялась оглядываться - ах да, она ведь оказалась здесь без повязки впервые. Ничего, господин доктор, подумал я, пропадем, так вместе с вами, и прижал к груди узелок. Кучер, стоявший сбоку от распахнутой дверцы, схватил меня за локоть и дернул: слезай, мол. Я поморщился - такая силища была в этих стальных пальцах. Ржавая дверь с увесистым навесным замком, почти не скрипнув, открылась нам навстречу. Я вошел в полутемное помещение, более просторное, чем казалось снаружи, и увидел несколько мужских фигур. Прежде чем успел их разглядеть, дверь за нами закрылась, но от этого свет не исчез, а лишь сделался из сероватого желтоватым - на стенах висело несколько масляных светильников. Людей Линда было четверо. Прежде всего я обратил внимание на седого сухонького господина с безгубым, нерусским лицом и в стальных очках. Неужто это и есть доктор Линд? По обе стороны от него стояли двое высоких и плечистых, чьи лица тонули в тени, - надо полагать, телохранители. Четвертым был кучер, вошедший следом и привалившийся спиной к двери, как бы отрезая нам путь к отступлению. Один из телохранителей замахал рукой на кучера, явно требуя, чтобы тот вышел. Кучер кивнул, но не тронулся с места. Телохранитель сердито указал пальцем на дверь. Кучер скрестил руки на груди. - Taubstummer Dickkopf! (Упрямая глухонемая дубина! (нем.)) - выругался верзила. Так вот почему возница вел себя с нами так странно. Теперь понятно, отчего Линд не боялся, что бородач попадет в руки полиции. Второй телохранитель сказал, тоже по-немецки: - Да черт с ним, пусть торчит. Ему, поди, тоже любопытно. Но здесь седой господин властно протянул руку к узелку, и я понял, что начинается самое главное. - Принесли? Давайте, - тусклым голосом сказал он по-французски. Я бросил на пол платок, в который был завернут шар, открыл крышечку и камень сверкнул из своего бархатного гнезда ленивым, приглушенным блеском. Медленно и ясно выговаривая каждое слово, я объяснил про сюрприз и про условия обмена. Слава Богу, мой голос ни разу не дрогнул. Тут самое важное было, чтобы Линд поверил - если понадобится, я не струшу. Он выслушал меня не перебивая и кивнул, словно речь шла о чем-то само собой разумеющемся. Нетерпеливо щелкнул пальцами: - Хорошо-хорошо. Давайте, я проверю. И вытащил из кармана маленькую, окованную медью лупу. Выходит, это был не Линд, а ювелир - как и предсказывал Фандорин. Я поддел двумя пальцами маслянистый камень, который охотно и как-то даже уютно лег в мою ладонь, будто был сотворен как раз по ее мерке. Второй рукой я осторожно прижал бомбу к груди. Ювелир взял бриллиант и подошел к одной из ламп. Телохранители - или кто они там были на самом деле - обступили мастера и шумно засопели, когда грани "Орлова" вспыхнули нестерпимым сиянием. Я оглянулся на мадемуазель. Она стояла неподвижно, сцепив пальцы. Приподняв брови, показала взглядом на шар, и я успокаивающе кивнул: не беспокойтесь, не уроню. Света масляной лампы ювелиру показалось мало. Он достал еще и электрический фонарик, подвигал пружиной. Тонкий, яркий луч коснулся бриллианта, и я прищурился - показалось, что от камня посыпались искры. - Alles in Ordnung (Все в порядке (нем.)), - бесстрастно произнес ювелир на нечистом немецком и спрятал лупу в карман. - Верните камень, - потребовал я. А когда он не выполнил мое требование, я угрожающе вытянул вперед обе руки с раскрытым шаром. Ювелир пожал плечами и положил бриллиант обратно в нишу. Ободренный успехом, я повысил голос: - Где его высочество? Теперь по условиям договора вы должны немедленно его вернуть! Безгубый показал пальцем на каменный пол, и я лишь теперь заметил черный квадратный люк с чугунным кольцом. - Кому он нужен, ваш мальчишка. Забирайте, пока не подох. В устах этого респектабельного господина грубое слово crever (Подыхать (фр.)), произнесенное применительно к малютке, прозвучало так неожиданно и страшно, что я содрогнулся. Господи, что это за люди! Мадемуазель, шумно втянув воздух, бросилась к люку, схватилась за кольцо и потянула изо всех сил. Дверца немного приподнялась и тут же с гулким, металлическим стуком снова упала в пазы. Ни один из громил не тронулся с места, чтобы помочь даме. Эмилия в отчаянии оглянулась на меня, но и я не мог прийти ей на помощь - для этого пришлось бы положить шар. -Aufmachen! (Открыть (нем.)) - угрожающе крикнул я и поднял бомбу повыше. С видимой неохотой один из бандитов отодвинул мадемуазель и легко, одной рукой откинул крышку. Открылся проем, но не черный, как я ожидал, а наполненный трепещущим светом - очевидно, в подземелье тоже горел масляный фонарь. Оттуда пахнуло сыростью и плесенью. Бедный Михаил Георгиевич! Неужто его продержали в этой дыре столько дней! Подобрав подол, мадемуазель стала спускаться. Один из верзил последовал за ней. У меня шумно и часто стучало в висках. Я услышал донесшийся снизу шум голосов, а потом пронзительный крик Эмилии: - Mon bebe, mon pauvre petit! Tas de salauds! (Мой крошка, мой бедный малыш! Мерзавцы!) - Его высочество мертв? - взревел я, готовый бросить бомбу на пол и будь что будет. - Нет, он жив! - услышал я. - Но совсем плохой! Не могу передать, какое облегчение я испытал в эту минуту. Ну конечно, его высочество простужен, ранен, одурманен опиумом, но главное - он жив. Ювелир протянул руку. - Дайте камень. Сейчас ваша спутница вынесет ребенка. - Пусть сначала вынесет, - пробормотал я, вдруг сообразив, что не имею представления, как вести себя дальше - в инструкциях Фандорина на сей счет ничего не содержалось. Отдавать камень или нет? Внезапно оставшийся телохранитель с неожиданным проворством прыгнул ко мне и обеими руками сжал мои ладони, державшие шар. Толчок вышел совсем незначительный, и взрывной механизм не сработал, но бриллиант выкатился из ниши и с щелкающим стуком поскакал по полу. Ювелир подхватил его и сунул в карман. Бороться с верзилой было бесполезно, а сзади уже подошел чернобородый кучер, в нечеловеческой силе которого я имел возможность убедиться. Господи, я все погубил! - Вот и сюрприз номер два, - шепнул мне в ухо глухонемой и в ту же секунду стукнул бандита кулаком по лбу. Мне показалось, что не так уж сильно, но глаза немца закатились, он разжал свои ручищи и осел на пол. - Держите крепче, - сказал кучер голосом Фандорина. В один скачок оказался подле ювелира и зажал ему рукой рот, одновременно приставив снизу к подбородку стилет. - Taisez-vous! Un mot, et vous etes mort! (Молчите! Одно слово, и вы труп!(фр.) - Зюкин, отключите кнопку, бомба нам больше не понадобится. От стремительности, с которой происходили события, я был в оцепенении и неожиданному превращению кучера в Фандорина совсем не удивился - куда больше меня почему-то поразило то, что Эраст Петрович совершенно перестал заикаться. Я послушно подцепил ногтями утопленную кнопку и потянул - она с легким щелчком выскочила. - Крикните, что камень у вас и что ребенка можно выпускать, - тихо сказал Фандорин по-французски. Ювелир захлопал глазами с противоестественной быстротой - кивнуть он не мог, потому что этим жестом насадил бы свою голову на клинок. Фандорин убрал руку с его рта, но кинжал по-прежнему держал вертикально вверх. Пожевав проваленным ртом и облизнувшись, пленник запрокинул голову назад, будто хотел рассмотреть что-то на потолке, и вдруг громко закричал: - Alarme! Fuiez-vous! (Тревога! Бегите! (фр.)) Он хотел крикнуть что-то еще, но узкая полоска стали вошла ему между горлом и подбородком по самую рукоятку, и ювелир захрипел. Я охнул. Убитый еще не успел рухнуть на пол, а из люка уже высунулась голова - кажется, того самого бандита, что давеча спустился вниз с мадемуазель. Фандорин скакнул к дыре и с размаху ударил его ногой по лицу. Послышался тяжелый звук рухнувшего тела, а Эраст Петрович, ни секунды не медля, спрыгнул вниз. - Господи! - вырвалось у меня. - Господи Боже! Снизу доносился грохот, кто-то кричал по-немецки и по-французски. Перекрестившись золотым шаром, я подбежал к проему и заглянул вниз. Увидел настоящую кучу-малу: огромный детина с занесенным ножом в руке подмял под себя Фандорина, а еще ниже лежал недвижный телохранитель. Эраст Петрович одной рукой сжимал противнику запястье, удерживая нож, а другой тянулся к его горлу, но никак не мог достать. Кажется, бывшего статского советника следовало спасать. Я бросил шар, метя в затылок великану, и превосходным образом попал - послышался чмокающий звук. Обычному человеку я вне всякого сомнения проломил бы череп, этот же лишь качнулся вперед. Но этого оказалось достаточно, чтобы Фандорин дотянулся ему до горла. Я не видел, что именно сделали пальцы Эраста Петровича, однако услышал тошнотворный хруст, и детина завалился на сторону. Я быстро спустился вниз. Фандорин уже вскочил на ноги и озирался по сторонам. Мы находились в квадратном помещении, углы которого тонули во мраке. Посередине склепа возвышалось поросшее мохом надгробье, на котором горела масляная лампа. - Где она? - переполошился я. - Где его высочество? Где Линд? У стены стоял сундук с набросанным на него тряпьем, и я подумал, что Михаила Георгиевича, наверное, держали там. Однако Фандорин кинулся в противоположную сторону. Я услышал топот быстрых удаляющихся шагов - судя по звуку, бежали человека три или четыре. Фандорин схватил фонарь, поднял его, и мы увидели проход в стене, забранный решеткой. Чернота озарилась вспышкой, воздух зло свистнул, ударило гулкое эхо. - За выступ! - крикнул мне Фандорин, отскакивая в сторону. - Эмилия, вы живы? - что было мочи позвал я. Темнота приглушенно ответила голосом мадемуазель: - Их тхое! И Линд здесь! Это... Голос сорвался на вскрик. Я бросился на решетку и затряс ее, но она была заперта на замок. Эраст Петрович с силой дернул меня за рукав - и вовремя: из подземного хода снова выстрелили. Один из железных прутьев взорвался брызгами искр, в стену ударил невидимый штырь, от которого на пол посыпались каменные осколки. Издали доносились мужские голоса, кто-то тонко простонал - женщина или ребенок. - Линд! - громко крикнул Эраст Петрович по-французски. - Это я, Фандорин! Камень у меня! Обмен остается в силе! Меняю "Орлова" на женщину и ребенка! Мы затаили дыхание. Тихо - ни голосов, ни шагов. Услышал или нет? _ Фандорин вскинул руку, в которой нивесть откуда появился маленький черный револьвер, и выстрелил в замок - раз, другой, третий. Снова посыпались искры, но замок с петель не слетел. 16 мая Я сидел у реки, тупо глядя на проплывавшие мимо длинные плоты из бурых, шершавых бревен, и никак не мог понять, кто сошел с ума: я или окружающий мир. Афанасий Зюкин объявлен вне закона? Его разыскивают полиция и жандармерия? Может быть, тогда Афанасий Зюкин - это вовсе не я, а кто-нибудь другой? Но нет, вся мощь порядкоохранительных сил империи была поднята на ноги именно из-за нас - господина Фандорина и меня. И причиной тому было не какое-нибудь чудовищное недоразумение, а наше преступное поведение. Да-да, наше, потому что соучастником Фандорина я стал добровольно. Или почти добровольно. Нужно было разобраться во всем с самого начала, припомнить события минувшей ночи во всех подробностях. Когда замок наконец удалось сбить и мы проникли в лаз, догонять Линда было уже бессмысленно. Но сгоряча мы поняли это не сразу. Светя взятым со стола фонарем, Фандорин бежал впереди, я за ним - слегка пригнувшись, чтобы не стукнуться головой о низкий свод. Качающийся свет выхватывал из темноты клочья паутины, какие-то черепки под ногами, влажный блеск глинистых стен. Шагов через двадцать ход разделился надвое. Эраст Петрович на секунду присел, посветил вниз, и уверенно свернул направо. Через полминуты туннель снова раздвоился. Изучив следы, отчетливо видные на толстом слое пыли, мы двинулись влево. Еще семь или восемь развилок были преодолены так же легко, а затем масло в фонаре догорело, и мы остались в полной темноте. - Отлично, - сердито пробормотал Фандорин. - Просто отлично. Теперь мы не то что за Линдом г-гнаться, мы и назад-то дороги не найдем. Кто бы мог подумать, что здесь такой лабиринт. Триста лет рыли, а то и б-больше: и монахи в годы смуты, и мятежные стрельцы, и раскольники, прятавшие от патриарха Никона старинные книги и церковное серебро, а судя по тому, что встречаются каменные галереи, здесь когда-то были и каменоломни... Ладно, Зюкин, идем уж, куда придется. Пробираться в полной тьме выходило медленно и трудно. Я несколько раз падал, споткнувшись о выступы. Один раз упал, и из-под меня с писком метнулось что-то живое. Я схватился за сердце. Есть у меня постыдная, немужская слабость - терпеть не могу крыс и мышей. Эта шмыгающая, шныряющая, вороватая нечисть чем-то глубоко противна моему естеству. В другой раз зацепил ногой за нечто корнеобразное, при ощупывании оказавшееся человеческой грудной клеткой. Когда растянулся в третий раз, подо мной что-то звякнуло. Я схватился за карман - "Орлова" там не оказалось. В ужасе я крикнул: - Камень выпал! Фандорин зажег спичку, и я увидел расколотый горшок, в котором тускло поблескивали неровные кружочки. Взял один - серебряная монета, старинная. Но сейчас было не до монет. Неужто я выронил бриллиант не сейчас, а во время одного из предыдущих падений? Тогда отыскать его будет ох как непросто. Слава богу, с третьей спички Эраст Петрович увидел полузарывшийся в пыль камень и забрал себе, а я после случившегося возражать не посмел. Насыпал себе в карманы две пригоршни монет из клада, и мы побрели дальше. Не знаю, сколько часов это продолжалось. Иногда мы садились на землю, чтобы передохнуть. Вторую ночь подряд я проводил в подземелье, и, ей-богу, затрудняюсь сказать, какое из них пришлось мне меньше по вкусу. Нельзя было даже посмотреть, который час, потому что от сырости спички скоро размокли и загораться не желали. Когда я во второй раз споткнулся о уже знакомые кости, стало ясно, что мы бродим по кругу. Тогда Фандорин сказал: - Знаете, Зюкин, так дело не пойдет. Вы хотите, чтобы по вашим ребрам бегали к-крысы? Я передернулся. - Я тоже не хочу. А значит, хватит фланировать, надеясь на авось. Нужна система. Теперь мы движемся так: строго чередуем п-повороты. Один раз направо, один раз налево. Вперед! Но и после введения "системы" мы шли еще очень долго, пока, наконец, вдали не забрезжил слабый свет. Я кинулся к нему первым. Лаз сузился, как-то весь съежился, и пришлось ползти на четвереньках, но это было ничего, потому что свет делался все ярче. Уже у самого края я ухватился рукой за холодный, шершавый корень, и он вдруг с сердитым шипением пружинисто рванулся из моих пальцев. Змея! Охнув, я дернулся и ударил макушку о камень. Разглядел на узкой головке заструившейся Прочь черной ленты желтые пятна - это был безобидный уж. Но сердце все равно колотилось, как бешеное. Нора вывела к подмытому водой берегу реки. Я увидел окутанную утренним туманом темную баржу, крыши складов на той стороне и в некотором отдалении - полукруглые арки железнодорожного моста. - Недалеко же мы с вами п-продвинулись, - сказал Фандорин, распрямляясь и отряхивая перепачканный кучерский кафтан. От длинной черной бороды он успел избавиться, широкополую шляпу потерял, кажется, еще в склепе. Я проследил за направлением его взгляда. В нескольких сотнях шагов, озаренные первыми лучами солнца, мягко поблескивали купола Новодевичьего монастыря. - Очевидно, этим лазом монахи пользовались, чтобы тайно д-добраться до реки, - предположил Фандорин. - Интересно, для каких целей. Мне это было совсем не интересно. - А вон и часовня! - показал я. - Идемте скорей. Господа Карнович и Ласовский наверняка нас обыскались. И не столько нас, сколько "Орлова". То-то обрадуются! Я улыбнулся. В эту минуту от простора, света, утренней свежести меня переполняло то особое чувство жизненной полноты, которое, вероятно, некогда испытал воскресший из мертвых Лазарь. - Вы хотите вернуть "Орлова" Карновичу? - недоверчиво спросил Фандорин. В первое мгновение мне показалось, что я ослышался, но затем я понял, что господин Фандорин, как и я, обрадован благополучным исходом кошмарной ночи и оттого настроен на шутливый лад. Что ж, есть обстоятельства, при которых и Зюкин непрочь пошутить, хоть бы даже и не с самым приятным собеседником. - Нет, я хочу отнести камень доктору Линду, - ответил я, посредством сдержанной улыбкой давая понять, что оценил шутку и отвечаю ей в тон. - Ну то-то же, - с серьезным видом кивнул Эраст Петрович. - Вы ведь понимаете, что если мы отдадим б-бриллиант властям, то больше его не увидим. Тогда мальчик и Эмилия обречены. Только теперь до меня дошло, что он вовсе не шутит. - Вы и вправду намерены вступить с доктором Линдом в самочинный торг? - на всякий случай все же уточнил я. - Да, а как же иначе? Мы оба замолчали, уставившись друг на друга с равным недоумением. От моего душевного подъема не осталось и следа. Во рту пересохло от скверного предчувствия. Фандорин окинул меня взглядом с головы до ног, будто видел впервые и спросил - как мне показалось, с любопытством: - П-постойте, Зюкин, разве вы не любите маленького Мику? - Очень люблю, - удивился я такому вопросу. - И ведь... к Эмилии вы тоже неравнодушны? Я чувствовал себя очень усталым, мы оба были перепачканы в пыли и глине, пахло травой и рекой - от всего этого возникало ощущение, что обычные условности не имеют значения. Только поэтому я ответил на сей вопиюще нескромный вопрос. - Мне небезразлична судьба мадемуазель Деклик. - Итак, на карту поставлена жизнь д-двоих людей. Людей, которых вы... Ну, скажем, "судьба которых вам небезразлична". И вы готовы пожертвовать этими людьми ради куска шлифованного углерода? - Есть вещи, которые значат больше, чем любовь, - тихо сказал я и вдруг вспомнил, что то же самое Фандорин не столь давно говорил Ксении Георгиевне. Это воспоминание было мне неприятно, и я счел нужным уточнить: - К примеру, честь. Верность. Престиж монархии. Национальные святыни. Объясняя такие очевидные вещи, я чувствовал себя довольно глупо, но что еще мне оставалось делать? Помолчав, Фандорин объявил: - У вас, Зюкин, есть выбор. Видите, у часовни полицейское оцепление? Или вы отправляетесь туда и говорите, что Фандорин скрылся, п-прихватив с собой "Орлова". Или мы вместе пробуем спасти Эмилию и ребенка. Решайте. С этими словами он вынул из кармана черную бороду и косматый парик - оказывается, все-таки приберег - и приладил эту буйную растительность, превратившись в простецкого и диковатого мужика из тех, что съезжаются в большие города на заработки. Не знаю, почему я с ним остался. Честное слово, не знаю. Я не произнес ни слова, но и с места не тронулся. - Что, пойдем на к-каторгу в одной сцепке? - с неуместной веселостью спросил Фандорин и протянул мне руку. Его пожатие было крепким, мое вялым. - Посидите здесь и сильно не в-высовывайтесь. Схожу на рекогносцировку. Он зашагал в сторону монастыря, а я опустился на колени у воды. Она была чистая, прозрачная, и я сначала напился, а потом, когда рябь успокоилась, рассмотрел отражение своего лица. Вроде бы ничто в нем не изменилось: усы, бакенбарды, выпуклый лоб с залысиной. И все же это было лицо не гоф-фурьера Зюкина, дворецкого Зеленого Дома и верного слуги престола, а государственного преступника. x x x Возвращение Эраста Петровича вывело меня из тоскливого оцепенения, но настроения никак не улучшило. Оказывается, полицейские и солдаты оцепили не только часовню, но и весь монастырь. Под землей, в лабиринте, уже много часов ведутся поиски. Городовой, с которым поговорил Фандорин, сообщил, что по всем полицейским частям разослан словесный портрет двух опаснейших преступников, совершивших неизвестно какое, но по всей видимости чрезвычайно тяжкое преступление. Выезды из Москвы наглухо перекрыты, и поимка злодеев - вопрос времени. Один из них - худощавый и моложавый брюнет с тонкими усиками; особые приметы - седина на висках и характерное заикание. Другой - и тут Фандорин описал мою скромную персону, причем куда более подробно. Так я узнал, что у меня нос хрящевато-раздвоенного типа, бородавка не просто на щеке, а в третьей левой доле, и глаза болотно-желтого оттенка с миндалевидным разрезом. - Как вам удалось разговорить полицейского? - поразился я. - И потом, неужто ему не показалось подозрительным ваше заикание? - Для того, чтобы разговорить незнакомого человека, потребно знание п-психологии и физиогномистики, - с важным видом пояснил Эраст Петрович. - Что же до заикания, то, как вы могли заметить, перевоплощаясь в иную п-персоналию, я меняю и голос, и манеру разговора, и все прочие речевые особенности. Это уже совсем не я, или, во всяком случае, не совсем я. Заикание - след