ы не представляете, как много я пережила. Я осталась совсем одна, без защитника, без покровителя! Поверьте, я умею быть полезной и... благодарной. Не уходите! Останьтесь, побудьте у меня подольше! Утешьте меня, осушите мои слезы. Я чувствую в вас спокойную, уверенную силу. Только вы можете вернуть меня к жизни. С Бурляевым и Сверчинским я была госпожой, но я могу быть и рабыней! Я исполню любое ваше желание! - В самом д-деле? - заинтересовался Фандорин, глядя на темный силуэт сверху вниз. - Тогда для начала снимите вуаль и зажгите свет. - Нет, только не это! - отпрянула, вскочив на ноги, Диана. - Любое другое желание, любо-е, но только не это. Статский советник молчал, глядя в сторону, что было уже и не очень учтиво. - Вы останетесь? - жалобно выдохнула бывшая роковая женщина, прижимая руки к груди. - Увы, не могу. Дела службы, - сказал Эраст Петрович, поднимаясь. - Я вижу, вы в расстроенных чувствах, а на долгий разговор у меня сейчас нет времени. - Так приходите вечером, - маняще прошелестел голос. - Я буду ждать вас. - Вечером тоже не могу, - объяснил Фандорин и доверительно сообщил. - А чтобы вы не восприняли мой отказ как оскорбление, поясню, чем буду занят. У меня назначено свидание совсем иного рода, куда менее романтическое. В десять часов встречаюсь с князем Пожарским, вице-директором Департамента полиции. Представьте себе, в Петросовских банях. Смешно, правда? Издержки к-конспирации. Зато обеспечены конфиденциальность и полнейший тет-а-тет. Первый номер, самый лучший во всем "дворянском" отделении. Вот, сударыня, в каких экзотических условиях вынуждены встречаться руководители расследования. - Тогда пока только вот это... Она быстро сделала шаг вперед и, чуть приподняв вуаль, коснулась влажными губами его щеки. От этого прикосновения Эраст Петрович вздрогнул, посмотрел на "сотрудницу" с некоторым испугом и, поклонившись, вышел. Дальше статский советник повел себя еще чудней. С Арбата заехал в Жандармское управление, однако безо всякого видимого дела. Попил кофею со Смольяниновым, окончательно превратившимся в телефонного оператора, ибо положение в большом доме на Никитской сложилось в высшей степени странное: все подразделения и службы действовали в чрезвычайном режиме, однако начальства по сути дела не имелось. Временный начальник князь Пожарский на месте не сидел, а если заезжал, то коротко - выслушать донесения адъютанта, оставить распоряжения - и снова исчезал в неведомом направлении. Вспомнили покойника Станислава Филипповича, поговорили о раненой руке поручика, о дерзости террористов. Поручик придерживался мнения, что нужно проявить рыцарственность. - Будь я на месте господина Пожарского, - сказал он горячо, - я бы не стал подсылать к этому Грину шпионов и провокаторов, а напечатал в газете: "Хватит охотиться на нас, слуг престола. Хватит стрелять в нас из-за угла и бросать бомбы, от которых гибнут невинные люди. Я от вас не прячусь. Если вы, милостивый государь, действительно, верите в свою правду и хотите пожертвовать собой ради блага человечества, то давайте сойдемся в честном поединке, ибо я тоже свято верю в свою правоту и для России не пожалею жизни. Так перестанем же проливать русскую кровь. Пусть Бог - а если вы атеист, то неважно, пусть Фатум или Рок - решит, кто из нас прав". Я уверен, что Грин на такое условие согласится. Статский советник выслушал суждение молодого человека и с серьезным видом спросил: - А ну как Грин к-князя убьет? Тогда что? - Как что? - Смольянинов попробовал взмахнуть раненой рукой и сморщился от боли. - Кого в России больше, террористов или защитников порядка? Если бы Пожарский пал в поединке, то Грина, конечно, следовало бы беспрепятственно отпустить, это дело чести. Но на следующий же день вызов ему послали бы вы. А если бы и вам не повезло, то нашлись бы и другие. - Офицер покраснел. - И у революционеров не осталось бы выхода. Уклониться от вызова им было бы невозможно, ибо тогда в глазах общества они потеряли бы репутацию людей храбрых и самоотверженных. И не осталось бы никаких террористов: фанатики погибли бы в поединках, а прочие вынуждены были бы отказаться от насильственных методов. - Во второй раз за последнее время п-приходится выслушивать оригинальную идею уничтожения терроризма. И не знаю, какая из них мне нравится больше. - Фандорин поднялся. - Приятно было поговорить, но пора. Сегодня же изложу Глебу Георгиевичу вашу идею. - Он оглянулся на пустую приемную и понизил голос. - Только вам, по строжайшему секрету. Сегодня в десять вечера у нас с князем важная встреча наедине, где определится весь дальнейший план действий. В Петросовских банях, в "дворянском" отделении. - Почему в банях? - изумленно захлопал бархатными ресницами поручик. - Для к-конспиративности. Там отдельные номера, никого постороннего. Мы специально сняли самый лучший кабинет, второй. Непременно предложу Пожарскому попробовать с картелем через газету. Но, еще раз повторяю, о встрече никому ни слова. Из Управления Фандорин поехал в Гнездниковский. Здесь роль инстанции, связующей работу всех филерских групп, исполнял титулярный советник Зубцов. С ним Эраст Петрович выпил не кофею, а чаю. Поговорили о покойном Петре Ивановиче, человеке горячем и грубоватом, но честном и искренне преданном делу. Посетовали о репутации древнепрестольного города, безнадежно подмоченной в глазах государя последними печальными событиями. - Я вот чего не возьму в толк, - осторожно молвил Сергей Витальевич. - Вся розыскная машина работает на полных оборотах, люди не спят ночами, сбиваются с ног. Следим за Лобастовым, за всеми неблагонадежными, подозрительными и четвертьподозрительными, перлюстрируем почту, подслушиваем, подглядываем. Вся эта рутинная деятельность, конечно, необходима, но как-то не прослеживается единой линии. Разумеется, мне не по чину вторгаться в область высшей тактики - это компетенция ваша и Глеба Георгиевича, однако же, если бы получить представление хотя бы об основном направлении поисков, то я, со своей стороны и в меру отпущенных мне способностей, тоже мог бы принести некоторую пользу... - Да-да, - покивал Фандорин. - Не думайте, пожалуйста, что мы с князем что-то от вас скрываем. Мы оба относимся к вам с искренним уважением и немедленно привлечем вас к аналитической работе, как только выяснятся некоторые обстоятельства. В знак д-доверия могу сообщить вам строго конфиденциально, что сегодня в десять вечера мы с Глебом Георгиевичем встречаемся в условленном месте, где и определим ту самую "линию", о которой вы сказали. Встреча произойдет наедине, но о результатах вы будете немедленно извещены. Конспиративность же объясняется тем, - , статский советник чуть нагнулся, - что среди наших служащих есть предатель и мы пока не знаем, кто именно. Сегодня это как раз может выясниться. - Предатель?! - воскликнул Зубцов. - У нас в Охранном? - Тс-с. - Статский советник приложил палец к губам. - Кто он и где именно служит, мы с к-князем сегодня и определим, обменявшись собранными сведениями. Для того и назначена столь таинственная встреча в третьем номере "дворянского" отделения, пардон, Петросовских бань. Весело улыбнувшись, Эраст Петрович отпил остывшего чаю. - Кстати, где наш Евстратий Павлович? Разговор Фандорина с Евстратием Павловичем Мыльниковым, которого статского советник обнаружил на временном наблюдательном пункте, устроенном на пыльном чердаке близ лобастовской мануфактуры, был отчасти похож на предыдущие, отчасти же от них отличался, ибо помимо Петра Ивановича еще обсудили неудачную ночную операцию, вероломного миллионщика и вопрос о пособии семьям погибших филеров. Однако закончилась беседа точно таким же образом: статский советник точно назвал собеседнику время и место своей встречи с господином вице-директором. Только номер кабинета указал иной - четвертый. А после посещения наблюдательного пункта Фандорин больше ничего предпринимать не стал. Поехал на извозчике домой, насвистывая арийку из "Гейши", что случалось с Эрастом Петровичем крайне редко и являлось признаком необычайного оптимизма. Во флигеле на Малой Никитской между Фандориным и его слугой состоялся долгий, обстоятельный разговор по-японски, причем говорил в основном Эраст Петрович, а Маса слушал и все повторял: "Хай, хай". По ходу беседы статский советник нарисовал на листке бумаги схему, которая выглядела вот так: (картинка) Потом ответил на несколько вопросов и преспокойно отправился спать, хотя шел всего лишь третий час пополудни и никаких важных дел исполнено не было. Спал долго, до шести часов. Вставши, с аппетитом поужинал, позанимался гимнастикой и оделся в английский спортивный костюм, легкий и не стеснявший движений: короткий клетчатый пиджак, облегающий шелковый жилет, узкие брюки со штрипками. На этом туалет Эраста Петровича не закончился. За эластичную ленту подтяжки для правого носка он засунул маленький стилет в легких ножнах из промасленной бумаги; в кобуру на спине сунул велодог - миниатюрный пистолет, изобретенный для велосипедистов, которым докучают бродячие собаки; в другую кобуру, приспособленную для ношения подмышкой, спрятал главное свое оружие - семизарядный "герсталь-баярд", новейшее изобретение льежских мастеров. Слуга еще попытался пристроить на поясе у Фандо-рина зловещего вида стальную цепь с двумя тяжелыми шариками, но от этого неконвенционного орудия статский советник решительно отказался, поскольку шарики при ходьбе стукались друг об друга, и это привлекало внимание. - Сам ничего не предпринимай, - уже не в первый раз сказал Эраст Петрович своему верному помощнику, надевая в прихожей шубу с суконным верхом. - Просто запомни, в какой. Потом стукнешь в шестой условным сигналом, и я тебя впущу. Вакатта (понял (яп.))? - Вакаттэмас, - браво ответил Маса. - Дэ мо... (понял, но (яп.)) Не договорил, потому что в дверь затрезвонили: раз, другой, третий. - Это ваша новая наложница, - вздохнул камердинер. - Только она звонит так нетерпеливо. - Ты пришел или уходишь? - спросила Эсфирь, видя, что Эраст Петрович в шубе, а цилиндр держит в руках. Обняла, прижалась щекой к его губам. - Уходишь. Нос теплый. Если бы пришел - нос был бы холодный. И мускусом почему-то пахнешь. Когда вернешься? Я буду ждать, ужасно соскучилась. - Эсфирь, я же просил тебя телефонировать, - расстроился Фандорин. - Я д-действительно ухожу, а когда вернусь, пока не знаю. И Маса скоро уйдет. - Терпеть не могу телефона, - отрезала черноокая красавица. - Он какой-то неживой. И куда же ты собрался? - По одному важному д-делу, - уклончиво ответил Эраст Петрович и вдруг, поддавшись безотчетному порыву, быстро добавил. - Встречаюсь с князем Пожарским в Петросовских банях. В "дворянском" отделении... пятый номер. Лицо статского советника тут же залилось краской, длинные ресницы виновато дрогнули. - То есть не в п-пятом, а в шестом. Я оговорился... - Господи, какая мне разница, в каком номере ты встречаешься с этим негодяем! Ну и компанию ты себе подобрал! В бане - это просто прелестно! - зло расхохоталась Эсфирь. - Мужские забавы, премного наслышана. Полагаю, еще и девок туда позовете. Прощайте, ваше высокородие, больше вы меня не увидите! И прежде чем Фандорин успел открыть рот, дверь оглушительно хлопнула. По крыльцу простучали каблучки, заскрипел снег под бегущими шагами. - Не женщина, а извержение Фудзи в пятом году эры Вечного Сокровища, - восхитился Маса. - Так вы говорите, господин, что оружия мне брать не нужно? Даже самого маленького ножика, который так удобно прятать в набедренной повязке? x x x Прятать нож все равно было бы негде, потому что в бассейной зале никто набедренных повязок не носил. Мужчины были совсем голые и, на Масин вкус, весьма уродливые - волосатые, будто обезьяны, с чрезмерно длинными руками и ногами. Особенно неприятно было смотреть на одного, с густой красной шерстью на животе и груди. Маса не раз и не два с гордостью оглядел свое гладкое, красиво округленное в боках тело. Если прав английский ученый мудрец Тяруридзу Даруин и человек в самом деле произошел от обезьяны, то японцы продвинулись по этому пути гораздо дальше, чем красноволосые. В бане Масе совсем не понравилось. Вода была недостаточно горячая, неуютные каменные стены слишком сверкали, да и вообще ожидание что-то чересчур затягивалось. Кроме камердинера в бассейне плескались еще девять человек. Трудно сказать, сколько из них были разбойниками. Насчет одного, хмурого, черноволосого, с большим, как у каппы, носом и поджарым, мускулистым торсом никаких сомнений быть не могло - на боку и на груди у носатого краснели свежие рубцы, а левое ухо было обрезано. Опытным взглядом Маса сразу определил - след скользящих ударов острого клинка. Явный якудза, разве что без красивых цветных татуировок. К подозрительному человеку Маса старался держаться поближе. Но некоторые из купальщиков выглядели вполне мирно. Например, тоненький белокожий юноша, сидевший на бортике неподалеку. Он рассеянно поигрывал цепочкой, прикованной к бронзовому поручню, который опоясывал весь бассейн. Поручень был для того, чтобы за него держаться, а для чего к нему прицепили железное кольцо с цепочкой, Маса сообразить не смог, но ломать над этим голову не стал, потому что были дела поважнее. На галерею, расположенную за колоннами, выходило шесть дверей, как и полагалось по схеме. Господин должен был находиться за крайней дверью справа. Туда разбойники не сунутся. Они ворвутся в одну из первых четырех дверей. Надо только запомнить, в какую именно, и бежать к господину. Проще простого. Но как разбойники обойдутся без оружия? Красноволосые не умеют убивать голыми руками, им обязательно нужна сталь. Откуда же в бане возьмется пистолет или нож? - Пора, - сказал вдруг человек со шрамами. Крики и плеск разом смолкли. Четыре руки сзади крепко взяли Масу за его замечательные бока, подтолкнули к бортику, и прежде чем камердинер опомнился, миловидный юноша вытянул цепочку из воды. На конце у цепочки оказалось еще одно железное кольцо, которое немедленно защелкнулось у Масы на запястье. - Спокойно, сударь, - сказал юноша. - Стойте тихо, и с вами ничего плохого не случится. - Э-э, позвольте, господа, что за шутки! - раздался возмущенный крик. Маса обернулся и увидел, что точно таким же манером к поручням пристегнуты еще трое мужчин, очевидно случайных посетителей. Все остальные купальщики - шестеро молодых людей, включая носатого главаря, быстро выбрались из бассейна. В ту же секунду, из двери, ведущей в раздевальню, выбежали еще двое, совершенно одетые, и у каждого в руках еще целый ворох одежды. Голые разбойники стали быстро одеваться, не обращая внимания на возмущенные крики прикованных. Маса дернул цепь, но она держала крепко. Это были самые настоящие ручные кандалы, в которые заковывают арестованных преступников, как он только раньше не догадался. Разбойники пришли раньше, прицепили оковы одним концом к поручню, второй спустили под воду и стали ждать условленного часа. Коварная, нечестная уловка лишила Масу возможности выполнить свой долг. Сейчас бандиты ворвутся в одну из дверей, увидят, что там никого нет и станут проверять остальные, а предупредить господина нет никакой возможности. Кричать нет смысла. Во-первых, в сияющей зале любой вопль рассыпется бесполезным эхом, сольется с плеском воды и гулкими голосами купальщиков. Конечно, Маса умел кричать очень-очень громко, и, может быть, господин через запертую дверь услышит его голос, но господин не станет скрываться бегством, а наоборот поспешит на помощь. Вот чего ни в коем случае допускать было нельзя. Вывод? Дождаться, пока разбойники вломятся в одну из дверей, и тогда уж орать во все легкие. Тем временем бандиты оделись и в руках у них откуда ни возьмись появились револьверы. Восемь человек с револьверами - это слишком много, подумал Маса. Если бы без револьверов, с ножами, то ничего. Вдвоем можно бы справиться. А так совсем нехорошо: господин один, их восемь, и еще револьверы. Главный якудза взвел курок и сказал: - Пожарский ловок. Не мямлить, сразу огонь. Емеля, Гвоздь, вы - дверь. Двое самых больших разбойников бросились вверх по мраморным ступенькам, остальные держались чуть позади. Дают первым двоим место для разбега, чтоб вышибить дверь, догадался Маса. Интересно, куда они свернут - налево, к первым трем кабинетам, или направо? Свернули направо. Значит, в четвертый. Но бандиты, предназначенные на роль тарана, прошли мимо, даже не взглянув на четвертую дверь. Не остановились и подле пятой. Маса, хоть и стоял по грудь в горячей воде, от ужаса стал совсем холодный. - Данна-а-а-а! Ки-о цукэ-э-э!!!! (Господин! Берегись!!! (яп.).) Эраст Петрович прибыл к парадному входу в Петросовские ровно в десять. - Вас уже ждут в шестом-с, - с поклоном доложил служитель. - В остальные пять еще никто не пожаловал. - Пожалуют, - ответил статский советник. - П-попозже. Прошел широким коридором, поднялся в бельэтаж, снова коридор, поворот. Справа располагался вход в дамскую половину, слева начинались отдельные кабинеты, за ними служебная лестница. Прежде чем войти в номер, Фандорин еще раз осмотрел локацию и остался удовлетворен. Если придется быстро ретироваться, очень удобно: один прикрывает огнем, второй добегает до угла. Потом наоборот. Перебежки короткие, риск попасть под пулю минимальный. Да и вряд ли дойдет до пальбы. - Много ли об это время посетительниц в д-дамском? - все же спросил он на всякий случай у сопровождающего. Тот улыбнулся почтительнейшим образом, с самым легким намеком на игривость: - Пока много, но новых уже не будет-с. Для слабого полу поздновато-с. - Тут у них и вход, и выход? - встревожился Фандорин. - Никак нет-с. Выход с другой стороны. Нарочно устроен. Женщина, ваша милость, не обожает, когда ее после бани наблюдают, с полотенцем на волосах-с. Чем через парадное идти, предпочитают юрк в саночки и адью. Эраст Петрович дал человеку монетку и вошел в кабинет. - Как молодой повеса ждет свиданья, так я весь день минуты ждал, когда чего-то там подвал мой тайный! - жизнерадостно приветствовал его голый Пожарский, сидевший в кресле с сигарой в зубах. Перед князем на столике стояла бутылка "Каше блан", бокалы, ваза с фруктами, лежала раскрытая газета. - Шампанское? - чуть поднял брови Фандорин. - Имеется п-повод для веселья? - У меня - да, - загадочно ответил Глеб Георгиевич. - Но по порядку, не будем забегать вперед. Раздевайтесь, окунитесь (он показал на маленький бассейн в полу), а после потолкуем. У вас-то как, добыча есть? Эраст Петрович взглянул на запертую дверь, что вела в общую залу, и уклончиво произнес: - Скоро б-будет. Пожарский с любопытством взглянул на него и обмотал бутылку салфеткой. - Ну что вы стоите, как покупатель на невольничьем рынке. Раздевайтесь. Раздеваться в намерения Эраста Петровича не входило, поскольку план предусматривал вероятность поспешной ретирады, однако разгуливать в одежде перед совершенно голым человеком было глупо и неприлично. Вдруг уловка и вовсе не сработает? Так и стоять в пиджаке? К счастью, удобный и простой спортивный костюм позволял одеться в считанные секунды - в конце концов, нижним трико, жилетом и манжетами с воротничком можно было и пренебречь. - Вы что, стесняетесь? - засмеялся князь. - Как это на вас похоже. Статский советник скинул одежду и положил ее на диван, как бы случайно пристроив сверху оба револьвера и стилет? Пожарский присвистнул: - Серьезный арсенал. Я с уважением отношусь к предусмотрительности. Сам таков. Покажете потом ваши игрушки? А я вам покажу свои. Но сначала дело. Ныряйте, ныряйте. Одно другому не мешает. Эраст Петрович еще раз мельком оглянулся на дверь и спрыгнул в бассейн, но плескаться в теплой воде не стал - сразу же и вылез. - Вы истинный Ангиной. - Князь оценивающе рассматривал фандоринское телосложение. - Диковинная у нас обстановка для оперативного совещания. К делу? - К делу. Статский советник сел в кресло и тоже закурил, но мышцы ног держал в напряжении, готовый вскочить, как только Маса постучит в дверь. - Что Диана? - с не вполне понятной веселостью улыбнулся Пожарский. - Призналась в грехах? Интонация вопроса показалась Фандорину странной, и ответил он не сразу. - Д-давайте я сообщу вам о своих выводах несколько позже. У меня есть серьезные основания надеяться, что г-главный виновник обнаружится уже сегодня. Но ожидаемого эффекта эти слова на собеседника не произвели. - А я знаю, как найти нашу неуловимую БГ, - парировал князь. - И очень скоро всю ее зацапаю. Эраст Петрович почувствовал, что бледнеет. Если Пожарский говорил правду, значит, он сумел найти еще более действенный и короткий путь к решению сложной задачи. Поборов уязвленное самолюбие, Фандорин сказал: - П-поздравляю, это большой успех. Но каким же... Договорить не пришлось, потому что в этот миг из-за двери донесся крик. Слов разобрать было невозможно, но вне всякого сомнения кричал Маса. Это могло означать только одно: план нарушен, и нарушен каким-то чрезвычайно неприятным образом. Эраст Петрович вскочил на ноги, чтобы броситься к одежде, однако тут раздался оглушительный треск, и дверь, что вела в бассейную, слетела от мощного удара с петель. В кабинет с разбега влетели двое мужчин, за ними лезли еще - целая орава. Фандорину не нужно было производить хронометраж, чтобы понять: ни до одежды, ни до оружия добраться он не успеет. Оставалось лишь надеяться, что хватит времени выскочить в коридор. Пожарский выхватил из-под газеты маленький двухствольный пистолетик и два раза выстрелил. Самый первый из нападающих всплеснул руками, пробежал по инерции еще несколько шагов и рухнул лицом в бассейн, а князь отшвырнул разряженное оружие и с поразительным проворством метнулся следом за Фандориным. В дверь они влетели одновременно, столкнувшись голыми плечами. На голову Эрасту Петровичу посыпалась труха - это в косяк ударила пуля, и в следующее мгновение оба руководителя сыска вывалились в коридор. Пожарский, не оборачиваясь, припустил направо. Бежать в том же направлении не имело смысла: первоначальная диспозиция с поочередными перебежками под прикрытием дружественного огня утрачивала всякий резон за неимением оружия. Статский советник бросился налево, к служебной лестнице, хоть и не имел представления, куда она ведет. Когда схватился рукой за перила, от стены брызнуло каменной крошкой. Фандорин коротко оглянулся, увидел, что за ним побежали трое, и рванулся вверх - успел заметить, что внизу решетка. Огромными прыжками, через три ступеньки, преодолел пролет - дверь с висячим замком. Еще два пролета - опять замок. Внизу грохотали торопливые шаги. Оставался всего один пролет. На верхней площадке смутно темнела еще какая-то дверь. Заперта! Железная полоса, замок. Эраст Петрович взялся руками за холодную ленту металла и, согласно учению о духовном могуществе, вообразил, что она бумажная. Рванул никчемную полоску на себя, и замок вдруг отлетел в сторону, залязгав вниз по каменным ступеням. Торжествовать было некогда. Фандорин вбежал в какое-то темное помещение с низким косым потолком. Сквозь маленькие оконца просматривалась покатая, тускло мерцающая под луной кровля. Еще одна дверь, но без замка и хлипкая. Ей хватило одного удара ноги. Чиновник особых поручений выбежал на крышу и в первый миг задохнулся от ледяного ветра. Но холод был не самое худшее. Беглого взгляда вокруг оказалось достаточно, чтобы уразуметь: деваться отсюда совершенно некуда. Фандорин бросился к одному краю, увидел далеко внизу освещенную улицу, людей, экипажи. Метнулся в противоположную сторону. Внизу заснеженный двор. На дальнейшие исследования времени не осталось. От чердачной надстройки отделились три тени и медленно двинулись к застывшему над пропастью обреченному человеку. - Быстро бегаете, господин статский советник, - еще издали заговорил один, лица которого было не разглядеть. - Посмотрим, умеете ли вы летать. Эраст Петрович повернулся к теням спиной, потому что смотреть на них было неприятно и бессмысленно. Глянул вниз. Летать? Увидел под собой голую стену без окон, снег. Хоть бы дерево - можно было б прыгнуть, попробовать ухватиться за ветки. Летать? Высшей степенью мастерства у клана Крадущихся, научивших Фандорина искусству управлять духом и телом, считался трюк под названием "Полет ястреба". Эраст Петрович не раз рассматривал рисунки в старинных рукописях, где техника этого невероятного фокуса была изображена подробно, во всех деталях. В древние времена, когда царства страны Солнечного Корня вели многовековую междоусобную войну, Крадущиеся считались непревзойденными лазутчиками. Им ничего не стоило, вскарабкавшись по отвесным стенам, проникнуть в осажденную крепость и выведать все тайны обороны. Однако куда труднее было выбраться с добытыми сведениями обратно. Время на то, чтобы спустить веревочную лестницу или хотя бы шелковый шнур, у лазутчика имелось не всегда. Для этого и был придуман "Полет ястреба". Учение наставляло: "Прыгай без толчка, ровно, чтобы зазор между тобой и стеной составлял две ступни, не больше и не меньше. Тело держи идеально прямо. Считай до пяти, потом резко бей пятками по стене, перевернись в воздухе и приземляйся, не забыв сотворить моление Будде Амида". Рассказывали, что мастера древности умели совершать "Полет ястреба" со стен высотой в сто сяку, то есть пятнадцать саженей, но Эраст Петрович этому не верил. При счете до пяти тело успеет пролететь всего пять-шесть саженей. Последующий кульбит, конечно, смягчит падение, но все же вряд ли возможно уцелеть, прыгая с высоты, превышающей семь-восемь саженей, да и то при условии невероятной ловкости и особенного расположения Будды Амида. Однако для скептицизма момент был неподходящий. Сзади приближались неспешные шаги - торопиться господам нигилистам теперь было некуда. Сколько же здесь сяку? - попробовал сообразить статский советник. Не больше пятидесяти. Для средневекового лазутчика сущий пустяк. Твердо помня, что прыгать надо без толчка, он вытянулся в струнку и сделал шаг в пустоту. Ощущение полета показалось Эрасту Петровичу отвратительным. Желудок предпринял попытку выскочить через горло, а легкие замерли, не в силах произвести ни вдох, ни выдох, но все это было несущественное. Главное - считать. На "пять" Фандорин что было сил ударил ногами назад, ощутил обжигающее прикосновение твердой поверхности и сделал относительно несложную фигуру "Атакующая змея", именуемую в европейском цирке двойным сальто. "Наму Амида Буцу (Славлю Будду Амида (яп.).) ", - успел мысленно произнести Фандорин, прежде чем перестал что-либо видеть и слышать. Потом ощущения пробудились, но не все: было очень холодно, нечем дышать и все равно ничего не видно. Эраст Петрович в первый миг испугался, что из-за молитвы угодил в буддийский Ледяной ад, где всегда холодно и темно. Но в Ледяном аду вряд ли знали по-русски, а глухие голоса, доносившиеся откуда-то из-под небес, говорили именно на этом языке. - Шварц, где он? Как сквозь землю провалился. - Вон он! - закричал другой голос, совсем молодой и звонкий. - Б сугробе лежит! Просто отлетел далеко. Только теперь оглушенный падением Фандорин понял, что не умер и не ослеп, а, действительно, лежит лицом вниз в глубоком сугробе. Глаза, рот и даже нос забиты снегом, отчего невозможно дышать и темнота. - Уходим, - решили наверху. - Если не сдох, так все кости переломал. И в поднебесье стало тихо. Если и переломал, то не все - это статский советник понял, когда сумел подняться сначала на четвереньки, а затем и в полный рост. То ли наука Крадущихся спасла, то ли Будда Амида, а вернее всего - кстати подвернувшийся сугроб. Шатаясь, пересек, двор, через подворотню выбрался в Звонарный переулок - прямо в объятья городовому. - Осподи, совсем с ума посходили! - ахнул тот, увидев облепленного снегом голого человека. - Палят почем зря, в снегу телешом купаются! Ну, господин хороший, ночевать тебе в околотке. Эраст Петрович еще немного пошатался, держась за отвороты жесткой, заиндевевшей шинели, и стал медленно оседать. Глава двенадцатая Жирафы С переездом на новую квартиру возникли сложности - полицейские шпионы прочесывали Москву таким частым гребнем, что обращаться за помощью к сочувствующим сделалось слишком опасно. Поди угадай, за кем из них установлена слежка. Решили остаться на Воронцовом поле, тем более что возникло и еще одно соображение. Если ТГ так хорошо осведомлен о планах жандармов, то зачем затруднять ему сношения с группой? Кто бы ни был этот таинственный корреспондент и какие бы цели ни преследовал, ясно, что это союзник, и союзник поистине бесценный. Вечерняя операция в Петросовских банях прошла из рук вон плохо. Во-первых, потеряли Гвоздя, убитого наповал пулей полицейского вице-директора. Этот сверхъестественно увертливый господин вновь ушел, хотя Грин лично возглавил погоню. Со статским советником Фандориным тоже получилось неаккуратно. Емеля, Шварц и Нобель должны были спуститься во двор и добить его. Глубокий снег мог смягчить падение. Вполне возможно, что чиновник особых поручений отделался пустяками вроде переломанных ног и отбитых почек. Еще вчера вечером, когда Боевая Группа, пополнившаяся за счет проверенных в деле с эксом москвичей, готовилась к акции в Петросовских банях, Игла принесла химикаты от Аронзона и взрыватели. Поэтому сегодня Грин занялся пополнением арсенала - устроил в кабинете лабораторию. Горелку для разогревания парафина изготовил из керосиновой лампы, для перемолки пикриновой кислоты приспособил кофейную мельницу, роль реторты выполняла склянка из-под оливкового масла, а из самовара получился сносный перегонник. Снегирь готовил корпуса и начинял шурупами. Остальные отдыхали. Емеля все читал своего "Монте-Кристо" и лишь изредка заглядывал в кабинет, чтобы поделиться эмоциями от прочитанного. От новичков же - Марата, Бобра, Шварца и Нобеля - все равно проку не было. Они устроились на кухне биться в карты. Играли всего лишь на щелчки по лбу, но азартно - с шумом, гоготом и криком. Это было ничего. Ребята молодые, веселые, пусть позабавятся. Работа по составлению гремучей смеси была кропотливая, на много часов и требовала полнейшей концентрации внимания. Одно неверное движение, и квартира взлетит на воздух вместе с чердаком и крышей. В третьем часу пополудни, когда процесс был наполовину закончен, раздался телефонный звонок. Грин снял слуховую трубку и подождал, что скажут. Игла. - Приват-доцент заболел, - озабоченно проговорила она. - Очень странно. Вернувшись от вас, я на всякий случай посмотрела на его окна в бинокль - вдруг его химическое пожертвование не осталось незамеченным. Смотрю - шторы задернуты. Алло, - вдруг сбилась она, обеспокоенная молчанием. - Это вы, господин Сивере? - Да, - ответил он спокойно, вспомнив, что сдвинутые шторы означают "провал". - Утром? Почему не сообщили? - Зачем? Если взят, все равно не поможешь. Только хуже бы сделали. - Тогда почему сейчас? - Пять минут назад одна штора отодвинулась! - воскликнула Игла. - Я немедленно протелефонировала на Остоженку, спросила профессора Брандта, как уговорено. Аронзон сказал: "Вы ошиблись, это другой номер". И еще раз повторил, словно просил поторопиться. Голос жалкий, дрожащий. Условная фраза означала, что Игла должна придти одна - это Грин запомнил. Что же такое могло случиться с Аронзоном? - Схожу сам, - сказал он. - Проверю. - Нет, вам нельзя. Слишком большой риск. И, главное, из-за чего? Ну что ему может грозить, а вас нужно беречь. Я отправляюсь на Остоженку, потом буду к вам. - Хорошо. Он вернулся в импровизированную лабораторию, но сосредоточиться на деле не получалось, мешала нарастающая тревога. Странная история: сначала сигнал провала, потом вдруг срочный вызов. Нельзя было посылать Иглу. Ошибка. - Выйду, - сказал он Снегирю, поднимаясь. - Есть дело. Емеля за старшего. Смесь не трогать. - Можно с тобой? - вскинулся Снегирь. - Емеля читает, эти в карты режутся, а мне что? Банки я все подготовил. Скучно. Грин подумал и решил: пусть. Если что - хоть товарищей предупредит. - Хочешь - идем. Посмотреть с улицы - все было чисто. Сначала проехали мимо на извозчике, разглядывая окна. Ничего подозрительного. Одна штора задвинута. Потом, разделившись, прошли по Остоженке пешком. Ни скучающих дворников, ни остроглазых сбитенщиков, ни праздных прохожих. Слежки за домом определенно не было. Немного успокоившись, Грин отправил Снегиря в парикмахерскую, расположенную как раз напротив Аронзонова подъезда - сбрить пух на щеках. Велел сесть подле витрины и смотреть за сигнальным окном. Если вторая штора раздвинется, подниматься наверх. Если со шторами более десяти минут ничего происходить не будет, значит, в квартире засада. Тогда немедленно уходить. У двери с медной табличкой ПРИВАТ ДОЦЕНТ СЕМЕН ЛЬВОВИЧ АРОНЗОН остановился и прислушался. Стоял долго, потому что звуки из квартиры доносились странные: тихое подвывание, будто заперли собаку. Один раз очень короткий и пронзительный вскрик, смысл которого был непонятен: словно кто-то собрался заорать во весь голос, да подавился. Ни с того ни с сего давиться криком никто не станет, и собаки у Аронзона не было, поэтому Грин достал револьвер и позвонил в колокольчик. Оценивающе оглянулся: стены толстые, капитальные. На лестнице стрелять - конечно, услышат, а если внутри, то навряд ли. Быстрые шаги по коридору. Двое мужчин. Лязгнула цепочка, створка приоткрылась, и Грин с размаху ударил рукояткой прямо меж пары влажно блестевших глаз. Толкнул дверь что было сил, перепрыгнул через упавшего (заметил только, что в белой рубашке с засученными рукавами), увидел еще одного, от неожиданности отпрянувшего. Этого схватил за горло, чтобы не крикнул, и с силой стукнул головой о стену. Придержав обмякшее тело, дал ему медленно сползти на пол. Знакомое лицо, где-то уже видел эти подкрученные рыжие усы, этот камлотовый пиджак. - Что там? - раздался голос из глубины квартиры. - Взяли? Тащите сюда! - Так точно! - рявкнул Грин и побежал по коридору на голос - прямо и направо, в гостиную. Третьего, розоволицего, беловолосого, узнал сразу, а заодно вспомнил и двух первых. Штабcротмистр Зейдлиц, начальник охраны генерала Храпова, и двое из его людей. Видел их в Клину, в вагоне. В комнате было много такого, что требовалось рассмотреть, но сейчас времени на это не имелось, потому что, увидев незнакомого человека с револьвером в руке, жандарм (не в мундире, как в прошлый раз, а песочной тройке) оскалился и полез рукой под пиджак. Грин выстрелил один раз, целя в голову, чтобы наверняка, но попал неточно. Зейдлиц схватился за разорванное пулей горло, забулькал и сел на пол. Его белесые глаза ненавидяще смотрели на Грина. Узнал. Стрелять еще раз Грин не захотел. Зачем зря рисковать? Шагнул к раненому и проломил ему висок ударом револьверной рукоятки. Только теперь позволил себе взглянуть на Аронзона и Иглу. Она была привязана к креслу. Платье на груди разорвано, так что видно белую кожу и затененную ложбинку. Во рту кляп, губы разбиты, под глазом набирающий синеву кровоподтек. С приват-доцентом, кажется, было совсем худо. Он сидел у стола, уронив голову на руки, ритмично раскачивался и тихо, беспрерывно ВЫЛ. - Сейчас, - сказал Грин и побежал обратно в коридор. Оглушенные агенты могли в любую секунду прийти в себя. Сначала добил того, что неподвижно лежал навзничь. Потом повернулся ко второму, который бессмысленно хлопал глазами, привалясь к стене. Взмах, хруст кости. Кончено. Опять бегом назад. Отдернул штору, чтобы подать сигнал Снегирю и чтобы в гостиной стало посветлее. Аронзона трогать не стал - было видно, что толку от него не будет. Развязал Иглу, вынул у нее изо рта кляп. Платком осторожно промокнул кровоточащие губы. - Простите меня, - вот первое, что она сказала. - Простите меня. Я чуть вас не погубила. Я всегда думала, что не дамся им живой, а когда схватили за локти и поволокли., вся будто оцепенела. И возможность была, когда усадили в кресло. Могла выдернуть иглу и воткнуть себе в горло. Тысячу раз представляла, как это будет. Не вышло... И вдруг всхлипнула, и слеза покатилась, прямо по синеющей скуле. - Это все равно, - успокоил Грин. - Если бы и смогли, я бы все равно пришел. Какая разница. Объяснение не утешило Иглу, а наоборот, сделало только хуже. Слезы потекли уже из обоих глаз. - Правда пришли бы? - задала она вопрос, лишенный смысла. Грин и отвечать не стал. - Что здесь? - спросил он. - Что с Аронзоном? Игла постаралась взять себя в руки. - Это начальник охраны Храпова. Я не сразу поняла, думала, из Охранного. Но те себя так не ведут, этот сумасшедший какой-то. Они еще с вечера здесь. Между собой разговаривали, я слышала. Этот, белобрысый, хотел сам вас найти. Всю Москву обрыскал. - Ее голос стал тверже, глаза были еще мокрыми, но слезы уже не текли. - Квартира Аронзона все эти дни находилась под негласным наблюдением Охранки. Видно, после Рахмета. А этот, - она снова кивнула на мертвого штабс-ротмистра, - подкупил филера, который вел наблюдение. - Зейдлиц, - пояснил Грин. - Его фамилия Зейдлиц. - Филера? - удивилась Игла. - Откуда вы знаете? - Нет, вот этого, - качнул он головой, досадуя, что потратил время на ненужную деталь. - Дальше. - Вчера филер сообщил Зейдлицу, что у Аронзона была я и ушла с каким-то свертком. Филер пытался меня выследить, но не сумел. Я "хвоста" не видела, но на всякий случай свернула на Пречистенке в одну хитрую подворотню. Привычка. Грин кивнул, потому что и сам имел такие же привычки. - А когда филер рассказал Зейдлицу, тот с двумя своими людьми нагрянул к Аронзону. Пытал его всю ночь. Аронзон вьщержал до утра, а потом сломался. Я не знаю, что они с ним делали, но вы сами видите... Он все время так сидит. Раскачивается и воет... Из коридора вбежал Снегирь. Белый, глаза расширены. - Дверь открыта! - крикнул он. - Убитые! А потом увидел, что в гостиной, и замолчал. - Дверь закрыть, - сказал Грин. - Тех перетащи сюда. И снова повернулся к Игле. - Чего хотели? - От меня? Чтоб сказала, где вы. Зейдлиц только спрашивал и ругался, а бил вон тот, с засученными рукавами. (Смертельно бледный Снегирь как раз волок по паркету за руки агента в рубашке.) Зейдлиц спросит, я молчу. Тогда этот бьет и зажимает рот, чтоб не кричала. - Она дотронулась до скулы и поморщилась. - Не трогайте, - сказал Грин. - Я сам. Но сначала с ним. Он подошел к невменяемому приват-доценту и коснулся его плеча. С истошным воплем Аронзон распрямился и прижался к подлокотнику. Распухшее, ни на что не похожее лицо смотрело на Грина единственным дико выпученным глазом. Вместо второго зияла багровая дыра. - А-а-а, - всхлипнул Семен Львович. - Это вы пришли. Тогда вам нужно меня убить. Потому чт