епнула: - Так вы в свойстве с испанскими грандами? Любой другой непременно бы похвастался. Все-таки вы необыкновенный. В кабинете было уже легче. Графиня держалась уверенно, инициативы из рук не выпускала. Идею бегства за границу горячо одобрила. Сказала, что документы для племянника достанет, самые надежные. Затем разговор двух дам повернул в географическую сторону: куда бы эвакуировать обожаемого "Васюшу", При этом выяснилось, что вдова испанского гранда объездила чуть не весь мир. С особенным чувством она отзывалась о Порт-Саиде и Сан-Франциско. Рыбников в обсуждении участия не принимал, лишь нервно похрустывал пальцами. Ничего, говорил он себе мысленно. Завтра 25-ое, а там все равно. Слог четвертый, в котором Фандорину делается страшно Мрачное бешенство - так вернее всего было бы обозначить настроение, в котором пребывал Эраст Петрович. За долгую жизнь ему случалось не только одерживать победы, но и терпеть поражения, но, кажется, никогда еще он не чувствовал себя столь глупо. Должно быть, так ощущает себя китобой, гарпун которого, вместо того чтоб пронзить кашалота, расшугал стайку мелких рыбешек. Ну разве можно было усомниться в том, что треклятый Брюнет и есть японский агент, устроивший диверсию? Виновно было нелепое стечение обстоятельств, но это служило инженеру слабым утешением. Драгоценное время было потрачено попусту, след безнадежно упущен. Московский градоначальник и сыскная полиция хотели выразить Фандорину сердечную благодарность за поимку обнаглевшей банды, но Эраст Петрович ушел в тень, все лавры достались Мыльникову и его филерам, которые всего лишь доставили связанных налетчиков в ближайший участок. Между инженером и надворным советником состоялось объяснение, причем Евстратий Павлович и не думал запираться. Глядя на Фандорина своими выцветшими от разочарования в человечестве глазами, Мыльников без тени смущения признался: да, приставил филеров и сам перебрался в Москву, ибо по старой памяти знает - у Эраста Петровича уникальный нюх, так вернее выйдешь на след, чем самому подметки стаптывать. Хоть диверсантов и не добыл, но в накладе не остался - за варшавских гоп-стопников получит благодарность начальства и наградные. - А вы чем обзываться, лучше рассудили бы, что нам с вами резонней будет поладить, - миролюбиво заключил Евстратий Павлович. - Куда вы без меня? У вашей железномерии и прав нет дознание вести. А у меня есть, опять же прихватил из Питера лучших ищеек, молодцы один к одному. Давайте, Эраст Петрович, сговоримся по-доброму, по-товарищески. Голова будет ваша, руки-ноги наши. В том, что предлагал этот малопочтенный господин, резон и в самом деле имелся. - По-доброму так по-доброму. Только учтите, Мыльников, - предупредил его Фандорин, - вздумаете хитрить и действовать у меня за спиной, ц-церемониться не стану. Я жалобы начальству писать не буду, поступлю проще: нажму у вас на животе секретную точку бакаяро - тут вам и конец. И никто не догадается. Никакой точки бакаяро в природе не существовало, но Евстратий Павлович, знавший, как ловко Фандорин владеет всякими японскими фокусами, изменился в лице, - Не пугайте, и так здоровья не осталось. Чего мне с вами хитрить? Одно дело делаем. Я того мнения придерживаюсь, что без вашей японской чертовщины нам беса этого, который мост взорвал, не выловить! Тут клин клином надо, ворожбу ворожбой. Эраст Петрович чуть поднял брови - не придуривается ли собеседник, но вид у надворного советника был самый серьезный, а в глазах зажглись огоньки. - Вы что ж думаете, у Мыльникова мозгов и сердца нету? Не вижу ничего, не задумываюсь? - Евстратий Павлович оглянулся, понизил голос. - Государь наш кто? Помазанник Божий, верно? Значит, Господь должен его от японца безбожного оберегать, так? А что творится? Лупцуют христолюбивое воинство в хвост и в гриву! И кто лупцует-то? Народишко мелкий, слабосильный. Оттого это, что за японцем Сатана стоит, это он желторожим силы придает. А от нашего государя Всевышний Вершитель отступился, не хочет помогать. Я тут в департаменте рапорт секретный прочел, из Архангельской губернии. Старец там один, раскольник, вещает: мол, Романовым определено править триста лет и не долее, такой на них положен предел. И эти триста лет на исходе. За то и вся Русь кару несет. А ну как правда? Инженеру надоело слушать бред. Поморщившись, он сказал: - Бросьте ваши филерские штучки. Если мне захочется поговорить с кем-нибудь о судьбе царской династии, я найду себе собеседника не из Особого отдела. Будете работать или устраивать д-дурацкие провокации? - Работать, работать, - зашелся Мыльников деревянным смехом, но искорки в глазах не погасли. x x x Между тем эксперты закончили осмотр места катастрофы и представили заключение, полностью подтвердившее фандоринскую версию. Взрыв умеренной силы, вызвавший обрушение, был произведен зарядом мелинита массой 12-14 фунтов, то есть по мощи примерно соответствовал шестидюймовому артиллерийскому снаряду. Любой другой мост на Николаевской дороге, скорее всего, выдержал бы сотрясение такой силы, но только не ветхий Тезоименитский, да еще во время прохождения тяжелого состава. Диверсанты выбрали место и момент со знанием дела. Разъяснилась и загадка, как злоумышленникам удалось разместить мину на тщательно охраняемом объекте и взорвать ее прямо под колесами военного эшелона. Эксперты обнаружили в точке разлома кожаные лоскутки непонятного происхождения и микроскопические частицы плотного лабораторного стекла. Поломав голову, дали заключение: кожаный продолговатый футляр цилиндрической формы и узкая стеклянная трубка спиралевидной формы. Этого Эрасту Петровичу было достаточно, чтобы восстановить картину произошедшего. Мелинитовый снаряд был помещен в кожаный корпус - что-нибудь вроде чехла для кларнета либо иного узкого духового инструмента. Оболочки не было вовсе - она лишь утяжелила бы мину и ослабила ударную силу. Взрыватель использован химический, с замедлителем - инженер читал о таких. Стеклянная трубочка, в которой находится гремучая ртуть, прокалывается иглой, однако ртуть вытекает не моментально, а полминуты или минуту, в зависимости от длины и конфигурации трубки. Сомнений не оставалось: бомба была сброшена с курьерского, который шел непосредственно перед эшелоном. Ситуация, при которой два поезда оказались в опасной близости друг от друга, была подстроена искусственно - при помощи фальшивой депеши, переданной колпинским телеграфистом (который, разумеется, исчез бесследно). Некоторое время Фандорин ломал голову над тем, как именно была сброшена мина. Через окно купе? Вряд ли - слишком велик риск, что футляр, ударившись о настил моста, отлетит в реку. Потом догадался - через сливное отверстие в уборной. Затем и узкий чехол. Эх, если б свидетельница не сунулась со своим подозрительным брюнетом! Действовать бы, как собирался вначале: переписать пассажиров, да допросить. Даже если б пришлось всех отпустить, теперь можно было бы опросить их заново - наверняка вспомнили бы путешествующего музыканта, и очень вероятно, что он был не один, а в компании... Когда тайна катастрофы была разгадана, Эрасту Петровичу стало не до уязвленного самолюбия, явилась забота поосновательней. Вся работа инженера в железнодорожной жандармерии (или, как ее обозвал Мыльников, "железномерии"), длившаяся уже целый год, была направлена на одно: защитить самый уязвимый участок в анатомии недужного российского динозавра - его главную, хребтовую артерию. Предприимчивый японский хищник, атаковавший израненного исполина с самых разных сторон, рано или поздно должен был сообразить, что ему не нужно сбивать противника с ног, довольно перегрызть его единственный кровоснабжающий сосуд - Транссибирскую магистраль. Оставшись без боеприпасов, продовольствия и подкреплений, Маньчжурская армия будет обречена. Тезоименитский мост - не более, чем проба сил. Движение по нему будет полностью восстановлено через две недели, пока же поезда идут в обход по псковско-старорусской ветке, теряя всего несколько часов. Но если б подобный удар был нанесен в любой точке за Самарой, откуда магистраль вытягивается единой ниткой протяженностью в восемь тысяч верст, это вызвало бы остановку сообщения минимум на месяц. Армия Линевича окажется в катастрофическом положении. И потом, кто мешает японцам устраивать диверсии одну за другой? Правда, Транссиб - дорога новая, построенная по современной технологии. Год проведен не впустую - налажена неплохая система охраны, да и сибирские мосты не чета Тезоименитскому, десятью фунтами мелинита через клозетное отверстие не взорвешь. Но японцы ушлые, придумают что-нибудь другое. Самое скверное, что они приняли решение начать рельсовую войну. Теперь жди продолжения... От этой мысли (к сожалению, совершенно неоспоримой) Эрасту Петровичу стало страшно. Но инженер принадлежал к той породе людей, в ком страх вызывает не паралич или паническую суетливость, а мобилизацию всех умственных ресурсов. "Мелинит, м-мелинит", задумчиво повторял Фандорин, прохаживаясь по временно одолженному у Данилова кабинету. Щелкал пальцами заложенной за спину руки, дымил сигарой, подолгу стоял у окна, щурясь на ясное майское небо. То, что для последующих диверсий японцы применят именно мелинит, сомнений не вызывало. Опробовали эту взрывчатку на Тезоименитском мосту, результатом остались довольны. Мелинит в России не производят, это взрывчатое вещество состоит на вооружении лишь у французов и японцев, причем последние именуют его симосэ, или, в исковерканном русскими газетчиками варианте, "шимоза". Именно шимозе приписывают главную заслугу в Цусимской победе японского флота: снаряды, начиненные мелинитом, продемонстрировали куда большую пробивную и разрывную мощь, чем русские пороховые. Мелинит, или пикриновая кислота, идеально подходит для диверсионной деятельности: мощен, отлично комбинируется с взрывателями различного типа и притом компактен. Но все же для диверсии на большом современном мосту понадобится заряд в несколько пудов. Откуда диверсанты возьмут такое количество взрывчатки и как переправят? Ключ был именно здесь - Эраст Петрович сразу это понял, но прежде чем подступиться к главному направлению поиска, принял меры предосторожности на второстепенном. На случай, если мелинитовая версия ошибочна и враг задумал воспользоваться обычным динамитом либо пироксилином, Фандорин распорядился разослать по всем военным складам и арсеналам секретный циркуляр с предупреждением. От этой бумажки охрана, конечно, бдительней не станет, но воры-интенданты поостерегутся продавать взрывчатку на сторону, а ведь именно таким образом смертоносные материалы обычно уплывают к отечественным бомбистам. Приняв эту подстраховочную меру, Эраст Петрович сосредоточился на путях транспортировки мелинита. Доставят его из-за границы, и скорее всего из Франции (не из Японии же везти!). Груз по меньшей мере в несколько пудов весом чемоданом не переправишь, думал Фандорин, вертя в руках полученную в артиллерийской лаборатории пробирку со светло-желтым порошком. Поднес к лицу, рассеянно втянул носом резкий запах - тот самый "мертвящий аромат шимозы", который любят поминать военные корреспонденты. "А что ж, п-пожалуй", пробормотал вдруг Эраст Петрович. Быстро поднялся, велел подавать коляску и четверть часа спустя был уже в Малом Гнездниковском переулке, на Полицейском телеграфе. Там он продиктовал телеграмму, от которой оператор, чего только не повидавший на своем веку, часто-часто захлопал глазами. Слог пятый, почти целиком состоящий из разговоров тет-а-тет Утром 25 мая квартирант графини Бовада получил известие о прибытии и Груза, и Транспорта - в один день, как планировалось. Организация работала с точностью хронометра. Груз представлял собой четыре полуторапудовых мешка кукурузной муки, присланных из Лиона московской хлебопекарне "Вернер и Пфлейдерер". Посылка ожидала получателя на складе станции "Москва-Товарная" Брестской железной дороги. Тут все было просто: приехать, предъявить квитанцию, да расписаться. Мешки наипрочнейшие - джутовые, водостойкие. Если не в меру дотошный жандарм или поездной воришка проткнет на пробу - просыплется желтый крупнозернистый порошок, который в пшенично-ржаной России вполне сойдет за кукурузную муку. С транспортом было сложнее. Кружным путем, из Неаполя в Батум, а оттуда железной дорогой через Ростов на Рогожскую сортировочную прибывал опломбированный вагон, по документам числящийся за Управлением конвойных команд и сопровождаемый караулом в составе унтер-офицера и двух солдат. Охрана была настоящая, документация поддельная. То есть в ящиках действительно, как значилось в сопроводительных бумагах, лежали 8500 итальянских винтовок "веттерли", 1500 бельгийских револьверов "франкотт", миллион патронов и динамитные шашки, однако предназначался весь этот арсенал вовсе не для нужд конвойного ведомства, а для человека по кличке Дрозд. По плану, разработанному отцом Василия Александровича, в Москве должна была завязаться большая смута, которая отобьет у русского царя охоту зариться на маньчжурские степи и корейские концессии. Мудрый составитель плана учел все: и что в Петербурге гвардия, а во второй столице лишь разномастный гарнизон из запасных второго разряда, и что Москва - транспортное сердце страны, и что в городе двести тысяч голодных, озлобленных нуждой рабочих. Уж десять-то тысяч бесшабашных голов среди них сыщутся, было бы оружие. Одна искра - и рабочие кварталы вмиг ощетинятся баррикадами. Начал Рыбников, как его приучили с детства, то есть с самого трудного. На Сортировочную приехал штабс-капитаном. Представился, получил в сопровождение чиновничка из отделения по прибытию грузов, отправился на третий путь встречать ростовский литерный. Письмоводитель робел хмурого офицера, нетерпеливо постукивавшего по настилу ножнами шашки. По счастью, долго ждать не пришлось - поезд прибыл минута в минуту. Старший караула, сильно немолодой унтер, еще шевелил губами, читая предъявленную штабс-капитаном бумагу, а к перрону один за другим уже подъезжали нанятые Рыбниковым ломовики. Но дальше вышла заминка - никак не могли дождаться полувзвода, которому полагалось охранять караван. Кляня расейский бардак, штабс-капитан побежал к телефону. Вернулся белый от ярости и разразился такой многослойной матерщиной, что письмоводитель вжал голову в плечи, а караульные уважительно покачали головами. Было ясно, что никакого полувзвода штабс-капитану не будет. Побушевав сколько положено, Рыбников взял унтера за рукав: - Братец, как тебя, Екимов, видишь, экая вышла хренятина. Выручи, а? Знаю, что ты свою службу исполнил и не обязан, но без охраны отправлять нельзя, здесь оставлять тоже нельзя. А я в долгу не останусь: тебе трешницу и орлам твоим по целковику. Унтер пошел говорить с солдатами, такими же пожилыми и мятыми, как он. Сторговались так: кроме денег его благородие даст еще бумажку, чтоб команде два дня в Москве погулять. Рыбников обещал. Погрузились, поехали. Впереди штабс-капитан на извозчике, потом подводы с ящиками; конвойные идут один справа, другой слева; замыкает процессию унтер. Довольные обещанной наградой и увольнительной, солдаты шагали бодро, трехлинейки несли наперевес - Рыбников предупредил, чтоб держали ухо востро, косоглазый враг не дремлет. На Москве-реке у Рыбникова заранее был снят склад. Ломовики перетащили груз, получили расчет и отбыли. Аккуратно пряча в карман расписку, полученную от артельщика, штабс-капитан подошел к ростовским караульным. - Спасибо за службу, ребята. Сейчас разочтусь, уговор дороже денег. У склада и на берегу было пусто, под настилом плескалась переливчатая от нефтяных пятен вода. - Ваше благородие, а где ж часовые? - спросил Екимов, озираясь. - Чудно что-то. Оружейный склад, и без охраны. Вместо ответа Рыбников ткнул его стальным пальцем в горло. Обернулся к рядовым. Один из них собирался одолжить второму табаку - да так и застыл с разинутым ртом, махорка на бумажку не попала, просыпалась мимо. Первого Василий Александрович ударил правой рукой, второго - левой. Произошло все очень быстро: тело унтера еще падало, а двое его подчиненных уже были мертвы. Трупы Рыбников спустил под причал, привязав к каждому по тяжелому камню. Снял фуражку, вытер со лба пот. Ну вот, всего половина одиннадцатого, а самая хлопотная часть работы позади. x x x Забрать Груз было делом десяти минут. На станцию "Москва-Товарная" Василий Александрович приехал в смазных сапогах, поддевке и матерчатом картузе, приказчик приказчиком. Мешки перетаскал сам, даже ваньку не допустил - чтоб тот лишний гривенник не запросил. Перевез "кукурузную муку" с Брестской дороги на Рязанско-Уральскую, потому что путь Грузу отныне лежал в восточную сторону. Пока ехал на другой конец города, перепаковал товар и на вокзале сдал в хранение под две разные квитанции. На этом беготня по железнодорожным станциям была окончена. Рыбников нисколько не устал, а напротив, был полон злой и бодрой силы - истомился от вынужденного безделья, ну и, конечно, сознавал важность. С умом отправлено, в срок получено, грамотно передано по назначению, думал он. Вот так образуется Непобедимость. Когда каждый на своем месте действует, как будто исход всей войны зависит от него одного. Немного беспокоили "куклы", вызванные из Самары и Красноярска. Не опоздают ли? Но из записной книжки, исписанной невидимыми змеевидными значками, Рыбников неслучайно выбрал именно этих двоих. Красноярский (про себя Василий Александрович называл его "Туннель") был жаден и от жадности обязателен, а самарец (кличка ему "Мост"), хоть обязательностью не отличался, имел веские причины не опаздывать - у этого человека оставалось совсем мало времени. И расчет оказался верен, обе "куклы" не подвели. В этом Рыбников убедился, завернув с вокзала в условленные гостиницы - "Казань" и "Железнодорожную". Гостиницы располагались близко одна от другой, но все же не по соседству. Не хватало еще, чтобы "куклы" по нелепой случайности познакомились друг с другом. В "Железнодорожной" Василий Александрович оставил записку: "В три. Гончаров". В гостинице "Казань" - "В четыре. Гончаров". x x x Теперь пора было заняться человеком по прозвищу Дрозд, получателем Транспорта. Здесь Рыбников проявил сугубую осторожность, ибо знал, что за эсэрами бдительно следит Охранка, да и своих предателей среди революционной шушеры хватает. Оставалось надеяться, что Дрозд понимает это не хуже Рыбникова. Василий Александрович позвонил с публичного телефона (удобнейшая новинка, появившаяся в столицах совсем недавно). Попросил барышню дать номер 34-81. Произнес условленную фразу: - Сто тысяч извинений. Нельзя ли попросить к аппарату почтеннейшего Ивана Константиновича? Женский голос после секундной паузы ответил: - Его сейчас нет, но скоро будет. Это означало, что Дрозд в Москве и готов к встрече. - Соблаговолите передать Ивану Константиновичу, что профессор Степанов приглашает его на свое 73-летие. - Профессор Степанов? - озадаченно переспросила женщина. - На 73-летие? - Именно так-с. Связной ни к чему понимать смысл, ее дело - в точности передать сказанное. В числе 73 первая цифра обозначала время, вторая - порядковый номер одного из заранее обговоренных мест встречи. Дрозд поймет: в семь часов, в месте No3. x x x Если бы кто-то подслушал разговор Рыбникова с красноярцем, то вряд ли что-нибудь понял. - Опять бухгалтерские книги? - спросил Туннель, крепкий усатый мужчина с вечно прищуренным взглядом. - Повысить бы надо, дороговизна-то нынче какая. - Нет, не книги. - Василий Александрович стоял посреди дешевого номера, прислушиваясь к шагам в коридоре. - Груз особенный. Оплата тоже. Полторы тысячи. - Сколько?! - ахнул собеседник. Рыбников протянул пачку кредиток. - Вот. Еще столько же получите в Хабаровске. Если выполните все, как надо. - Три тысячи? Брови красноярца подергались-подергались, но вверх так и не полезли. Нелегко вытаращить глаза, привыкшие смотреть на мир через щелку. Человек, которого Василий Александрович окрестил Туннелем, не догадывался ни об этой кличке, ни о том, чем в действительности занимаются люди, так щедро оплачивающие его услуги. Он был уверен, что помогает нелегальным золотодобытчикам. По "Уставу о частной золотопромышленности" старательским артелям предписывалось сдавать всю добычу государству, получая взамен так называемые "ассигновки" - по курсу ниже рыночного, да еще со всевозможными вычетами. Давно известно: там, где закон несправедлив или неразумен, люди находят способы его обойти. Туннель состоял на очень полезной для Организации службе - сопровождал по Транссибирской магистрали почтовые вагоны. Перевозя из европейской части империи на Дальний Восток и обратно тетради с колонками цифр, он полагал, что это финансовая переписка между добытчиками и сбытчиками подпольного золота. Но Рыбников выудил почтаря из своей хитрой записной книжки для иной цели. - Да, три тысячи, - твердо сказал он. - Такие деньги зря не платят, сами понимаете. - Что везти? - спросил Туннель, облизнув пересохшие от волнения губы. Рыбников отрезал: - Взрывчатку. Три пуда. Почтарь замигал, соображая. Потом кивнул: - Для прииска? Породу рвать? - Да. Обернете ящики холстом, как посылки. Туннель No12 на Кругобайкальской линии знаете? - "Половинный"? Кто ж его не знает. - Сбросите ящики ровно на середине, у отметки 197. После наши люди их подберут. - А... а не грохнет? Рыбников засмеялся: - Сразу видно, что вы ничего не смыслите во взрывном деле. Про детонаторы слышать приходилось? Скажете тоже - "грохнет". Удовлетворенный ответом, Туннель плевал на пальцы - готовился пересчитывать деньги, а Василий Александрович мысленно улыбнулся: "Не грохнет, а шандарахнет, да так что Зимний дворец закачается. Пусть попробуют потом разгрести каменную кашу, выковырять из-под нее сплющенные вагоны с паровозом в придачу". Кругобайкальская железная дорога, строившаяся с огромными затратами и открытая совсем недавно, раньше назначенного срока, была последним звеном Транссиба. Прежде эшелоны выстраивались в огромные очереди у байкальской паромной переправы, теперь же трасса запульсировала с утроенной скоростью. Вывод из строя Половинного туннеля, самого длинного на линии, вновь посадит Маньчжурскую армию на голодный паек. И это была лишь половина рыбниковского "проэкта". x x x Вторую половину должен был обеспечить постоялец "Казани", с которым Василий Александрович разговаривал совсем иначе - не сухо и отрывисто, а душевно, со сдержанным сочувствием. Это был совсем еще молодой человек с землистым цветом кожи и выпирающим кадыком. Впечатление он производил странное: тонкие черты лица, нервная жестикуляция и очки плохо сочетались с потертой тужуркой, ситцевой рубашкой и грубыми сапогами. Самарец харкал кровью и был безответно влюблен. От этого он ненавидел весь мир, и в особенности мир ближний: окружавших его людей, родной город, свою страну. С ним можно было не скрытничать - Мост знал, на кого работает, и выполнял задания со сладострастной мстительностью. Полгода назад, по поручению Организации, он бросил университет и нанялся на железную дорогу помощником машиниста. Жар топки пожирал последние остатки его легких, но Мост за жизнь не цеплялся, ему хотелось поскорее умереть. - Вы говорили нашему человеку, что хотите погибнуть с шумом. Я дам вам такую возможность, - звенящим голосом сказал Рыбников. - Шуму будет на всю Россию и даже на весь мир. - Говорите, говорите, - поторопил его чахоточный. - Александровский мост в Сызрани. - Рыбников сделал эффектную паузу. - Самый длинный в Европе, семьсот саженей. Если рухнет в Волгу, магистраль встанет. Вы понимаете, что это значит? Человек по кличке Мост медленно улыбнулся. - Да. Да. Крах, поражение, позор. Капитуляция! Вы, японцы, знаете, куда бить! Вы заслуживаете победы! - Глаза бывшего студента вспыхнули, темп речи с каждым словом делался все быстрей. - Это можно! Я могу это сделать! У вас есть сильная взрывчатка? Я спрячу ее в тендере, среди угля. Один брикет возьму в кабину. Брошу в топку, детонация! Фейерверк! Он расхохотался. - На седьмом пролете, - мягко вставил Рыбников. - Это очень важно. Иначе может не получиться. На седьмом, не перепутайте. - Я не перепутаю! Послезавтра мне заступать. Товарняк до Челябинска. Машинисту так и надо, мерзавец, все глумится над моим кашлем, "глистой" обзывает. Мальчишку-кочегара жалко. Но я его ссажу. На последней станции задену по руке лопатой. Скажу: ничего, буду кидать уголь сам. А уговор? - вдруг встрепенулся Мост. - Про уговор не забыли? - Как можно, - приложил руку к сердцу Рыбников. - Помним. Десять тысяч. Вручим в точности, согласно вашей инструкции. - Не вручить, не вручить, а подбросить! - нервно выкрикнул больной. - И записку: "В память о несбывшемся". Я напишу сам, вы перепутаете! И тут же, брызгая чернилами, написал. - Она поймет... А не поймет, еще лучше, - бормотал он, шмыгая носом. - Вот, возьмите. - Но учтите: деньги и записку дорогая вам особа получит лишь в одном случае - если мост рухнет. Не обсчитайтесь: на седьмом пролете. - Не бойтесь. - Самарец хмуро стряхнул с ресниц слезу. - Чему-чему, а точности чахотка меня обучила - принимаю пилюли по часам. Главное, не обманите. Дайте честное слово самурая. Василий Александрович вытянулся в струну, нахмурил лоб и сузил глаза. Потом сделал какой-то невообразимый, только сейчас придуманный им жест и торжественно произнес: - Честное слово самурая. x x x Главный разговор тет-а-тет был назначен в семь часов вечера, в извозчичьем трактире близ Калужской заставы (тот самый пункт No3). Место было выбрано с толком: темно, грязновато, шумно, но не крикливо. Здесь пили не горячительные напитки, а чай - помногу, целыми самоварами. Публика была чинная, нелюбопытная - нагляделись за день на уличную сутолоку да на седоков, теперь бы посидеть в покое за приличным разговором. Василий Александрович явился с десятиминутным опозданием и сразу направился к угловому столу, за которым сидел крепкий бородач с неподвижным лицом и цепким, ни на миг не останавливающимся взглядом. Весь последний час Рыбников наблюдал за входом в трактир из соседнего подъезда и Дрозда приметил еще на подходе. Когда убедился, что слежки нет, вошел. - Кузьмичу мое почтеньице! - крикнул он издалека, подняв растопыренную пятерню - Дрозд его в лицо не знал, а нужно было изобразить встречу старых приятелей. Революционер нисколько не удивился, ответил в тон: - А-а, Мустафа. Садись, татарская харя, почаевничаем. Сильно стиснул руку, да еще хлопнул по плечу. Сели. За соседним столом большая компания степенно кушала чай с баранками. Поглядели на двух друзей без интереса, отвернулись. - За вами не следят? - тихо спросил Василий Александрович о самом насущном. - Уверены, что в вашем окружении нет агента полиции? Дрозд спокойно ответил: - Почему же не следят, обязательно следят. И провокатор имеется. Мы его, иуду, пока не трогаем. Лучше знать, кто, а то другого приставят, вычисляй его. - Следят? - напружинился Рыбников и метнул взгляд в сторону стойки - за ней имелся выход в проходной двор. - Ну, следят, так что? - Эсэр пожал плечами. - Когда можно, пускай следят. А когда ни к чему, можно и оторваться, дело привычное. Так что не нервничайте, отважный самурай. Я нынче чистенький. Второй раз за сегодняшний день Василия Александровича назвали самураем, но теперь с явной насмешкой. - Вы ведь японец? - спросил получатель Транспорта, хрустнув куском сахара и шумно втянув чай из блюдца. - Я читал, что некоторые из самураев почти неотличимы от европейцев. - Какая к бесу разница - самурай, не самурай, - обронил Рыбников, по привычке подстраиваясь под тон собеседника. - Это верно. Давайте к делу. Где товар? - Перевез в склад на реке, как вы просили. Зачем вам река? - Нужно. Куда именно? - После покажу. - Кто кроме вас знает? Ведь разгрузка, перевозка, охрана - целое предприятие. Люди надежные? Язык за зубами держать умеют? - Они будут немы, как рыбы, - серьезно сказал Рыбников. - Ручаюсь головой. Когда будете готовы забрать? Дрозд почесал бороду. - Думаем часть товара, небольшую, в Сормово сплавить, по Оке. Завтра к ночи оттуда придет баржа. Тогда и заберем. - Сормово? - прищурился Василий Александрович. - Это хорошо. Правильный выбор. Каков ваш план действий? - Начнем с забастовки на железных дорогах. Потом всеобщая. А когда власть нервишками дрогнет, пустит казаков или маленько постреляет - вмиг боевые отряды. На сей раз обойдемся без булыжника, орудия пролетариата. - Когда начнете-то? - небрежно спросил Рыбников. - Нужно, чтоб самое позднее через месяц. Каменное лицо революционера скривилось в усмешке: - Выдыхаетесь, сыны микадо? Язык на плечо? По зале прокатился смешок, и Василий Александрович от неожиданности вздрогнул - неужто услышали? Рывком обернулся - и тут же снова расслабился. Это в трактир ввалились двое седобородых извозчиков, здорово навеселе. Один, не удержавшись на ногах, упал, второй помогал ему подняться, приговаривая: - Ничаво, Митюха, конь об четырех ногах, и то спотыкается... От одного из столов крикнули: - Энтакого коняшку на живодерню пора! Загоготали. Митюха заругался было на насмешников, но налетели половые и в два счета вытолкали пьяненьких ванек прочь - не срами почтенное заведение. - Эх, Русь-матушка, - снова усмехнулся Дрозд, и опять криво. - Ничего, скоро так встряхнем - из порток выскочит. - И припустит с голым задом в светлое будущее? Революционер внимательно посмотрел в холодные глаза собеседника. Не надо было задирать, сразу понял Рыбников. Перебор. Несколько секунд не отводил взгляд, потом сделал вид, что не выдерживает - потупился. - Нас с вами объединяет лишь одно, - презрительно сказал эсэр. - Отсутствие буржуазных сантиментов. Только у нас, революционеров, их уже нет - перешагнули, а у вас, молодых хищников, их еще нет - не доросли. Вы используете нас, мы используем вас, однако вы мне, господин самурай, не ровня. Вы не более чем винтик в машине, а я - архитектор Завтрашнего Дня, ясно? Он похож на кошку, решил Василий Александрович. Позволяет себя кормить, но руку лизать не станет - в лучшем случае мурлыкнет, и то вряд ли. Ответить нужно было в тон, но не усугубляя конфронтацию: - Ладно, господин архитектор, к черту лирику. Обсудим детали. x x x Дрозд и ушел по-кошачьи, без прощаний. Когда выяснил все, что нужно, просто поднялся и нырнул в дверь за стойкой. Василию Александровичу предоставил уходить через улицу. Возле трактира на козлах дремали извозчики, поджидали седоков. Первые двое - давешние пьянчуги. Первый совсем сомлел, уткнулся носом в колени и знай похрапывал. Второй кое-как держался - даже тряхнул вожжами, увидев Рыбникова. Но брать извозчика у трактира Василий Александрович не стал - это противоречило правилам конспирации. Отошел подальше и остановил случайного, ехавшего мимо. На углу Кривоколенного переулка, в месте плохо освещенном и пустынном, Рыбников положил на сиденье рублевку, а сам мягко, даже не качнув коляску, соскочил на мостовую - и в подворотню. Как говорится, береженого Бог бережет. Слог шестой, в котором важную роль играют хвост и уши Особый поезд No 369-бис ожидался ровно в полночь, и можно было не сомневаться, что эшелон прибудет минута в минуту - о графике его следования Фандорину телеграфировали с каждой станции. Состав шел по "зеленой улице", вне всякой очереди. Грузовые, пассажирские и даже курьерские уступали ему дорогу. Когда мимо обычного поезда, беспричинно застрявшего где-нибудь в Бологом или Твери, проносился паровоз с одним-единственным купейным вагоном, бывалые пассажиры говорили друг другу: "Начальство поспешает. Видать, в Москве какая-нибудь закавыка". Окна секретного вагона были не только закрыты, но и плотно завешены шторами. На всем пути следования из первой столицы во вторую 369-бис остановился всего один раз, для заправки, да и то не более чем на четверть часа. Встречали таинственный поезд на маленьком подмосковном полустанке, окруженном двойной цепочкой железнодорожных жандармов. Моросил мелкий, противный дождь, фонари раскачивались под порывистым ветром, отчего по перрону шныряли вороватые, нехорошие тени. Эраст Петрович прибыл за десять минут до назначенного времени, выслушал доклад подполковника Данилова о принятых мерах предосторожности, кивнул. Надворный советник Мыльников, извещенный об ожидавшемся событии всего час назад (инженер заехал за ним безо всякого предупреждения), весь извертелся: несколько раз обежал платформу, возвращался к Фандорину и все спрашивал: "Кого ожидаем?" - Увидите, - коротко отвечал Эраст Петрович, то и дело поглядывая на свой золотой брегет. Без одной минуты двенадцать из темноты донесся протяжный гудок, потом засветились огни паровоза. Дождь полил сильнее, и камердинер раскрыл над инженером зонтик, нарочно встав так, чтобы капли стекали Мыльникову на шляпу. Взбудораженный Евстратий Павлович, впрочем, этого не замечал - лишь поежился, когда холодная струйка проникла за воротник. - Начальник вашего управления, да? - спросил он, разглядев купейный вагон. - Шеф корпуса? - И, понизив голос до шепота. - Неужто сам министр? - Убрать посторонних! - крикнул Фандорин, заметив в дальнем конце перрона обходчика. Грохоча сапогами, жандармы бросились выполнять приказ. 369-бис остановился. Когда затих железный лязг и скрежет тормозов, до слуха приосанившегося и сдернувшего котелок Мыльникова донесся странный звук, очень похожий на бесовские завывания, терзавшие по ночам больные нервы Евстратия Павловича. Мыльников замотал головой, отгоняя чертовщину, но вой усилился, а вслед за ним явственно донесся и лай. Со ступенек браво скатился офицер в кожаной тужурке, откозырял Фандорину и вручил ему пакет, на котором чернела загадочная надпись "СПППЕВПАПО-РОППСПС". - Что это? - дрогнул голосом Мыльников, заподозривший, что все это ему снится: и ночное явление инженера, и поездка под дождем, и собачий лай, и непроизносимое слово на конверте. Эраст Петрович перевел аббревиатуру: - "Состоящее под почетным председательством Его Высочества принца Александра Петровича Ольденбургского Российское Общество поощрения применения собак к полицейской службе". Хорошо, п-поручик. Можете выводить. Фургоны ждут. Из вагона один за другим стали выходить полицейские, каждый вел на поводке по собаке. Были тут и овчарки, и ризеншнауцеры, и спаниели, и даже дворняги. - Что это? - растерянно повторил Евстратий Павлович. - Зачем? - Это операция "Пятое ч-чувство". - Пятое? Какое такое пятое? - Обоняние. x x x Подготовка операции "Пятое чувство" была осуществлена в наикратчайшие сроки и заняла немногим более двух суток. В депеше от 18 мая, так поразившей опытного полицейского телеграфиста, Фандорин писал своему начальнику: "ПРОШУ СРОЧНО СОБРАТЬ ПРИНЦЕВЫХ СОБАК ПОДРОБНОСТИ ДОПОЛНИТЕЛЬНО". Эраст Петрович был горячим сторонником и отчасти даже вдохновителем начинания принца Ольденбургского, который задумал устроить в России настоящую, научно организованную полицейско-собачью службу по европейскому образцу. Дело было новое, малоизученное, но сразу же поставленное на широкую ногу. Для того чтобы натаскать хорошего пса на определенный запах, довольно нескольких часов. Из лаборатории Артиллерийского управления было выделено потребное количество шимозы, и началась работа: пятьдесят четыре полицейских инструктора тыкали своих мохнатых помощников носом в желтый порошок, звучали укоризненные и одобрительные возгласы, разносился заливистый лай, на клыках весело хрустел сахар. Запаху мелинита был резкий, ищейки легко распознавали его даже среди мешков с москательным товаром. По окончании краткого курса обучения питомцы его высочества разъехались в служебные командировки: двадцать восемь псов на западную границу, по два на каждый из четырнадцати пропускных пунктов, остальные - спецпоездом в Москву, в распоряжение инженера Фандорина. Днем и ночью, в две смены, переодетые поводыри водили собак по вагонам и складам всех железнодорожных линий Первопрестольной. Мыльников в фандоринскую затею не верил, но вмешиваться не вмешивался - наблюдал со стороны. Собственных идей по поводу поимки японских агентов у надворного советника все равно не было. На пятый день в кабинете, где Эраст Петрович изучал наиболее уязвимые места Транссиба, помеченные на карте красными крестиками, наконец раздался долгожданный звонок. - Есть! - кричал в трубку взволнованный голос, заглушаемый лаем. - Господин инженер, вроде есть! Это проводник-дрессировщик Чуриков, со станции "Москва-товарная", на Брестской! Ничего не трогал, как велели! Эраст Петрович тут же протелефонировал Мыльникову На станцию примчались с разных концов, почти одновременно. Дрессировщик Чуриков представил начальству героиню дня, бельгийскую овчарку грюнендальской породы: - Резеда. Резеда понюхала штиблет Фандорина и вильнула хвостом. На Евстратия Павловича оскалила клыки. - Не обижайтесь, она брюхатая, - поспешно сказал поводырь. - Зато нюх острее. - Ну, что вы там нашли, показывайте! - нетерпеливо потребовал надворный советник. - Да вот, смотрите сами. Чуриков потянул собаку за поводок, она неохотно поплелась к складу, оглядываясь на инженера. У входа уперлась лапами, потом и вовсе легла на пол, всем своим видом показывая, что ей спешить некуда. Покосилась на людей - не будут ли ругаться. - Капризничает, - вздохнул дрессировщик. Сел на корточки, почесал суке раздутое брюхо, пошептал что-то на ухо. Резеда милостиво встала, направилась к штабелям ящиков и мешков. - Вот, вот, следите! - вскинул руку Чуриков. - За чем? - За ушами и хвостом! Хвост и уши у Резеды были опущены. Она медленно прошла мимо одного ряда, мимо второго. Посередине третьего уши вдруг встали торчком, хвост взметнулся кверху, потом опустился и больше уже не поднимался, зажатый между лап. Ищейка присела и залаяла на четыре аккуратных джутовых мешка среднего размера. Груз прибыл из Франции и предназначался хлебопекарному товариществу "Вернер и Пфлейдерер". Доставлен утренним новгородским поездом. Содержание - желтый порошок, оставляющий на пальцах характерный маслянистый блеск, - сомнений не вызывало: мелинит. - Успел пересечь г-границу раньше, чем туда прибыли собаки, - определил Фандорин по сопроводительным документам. - Ну что ж, Мыльников, работаем. x x x Работать решили сами, не доверяясь филерам. Эраст Петрович нарядился железнодорожником, Мыльников грузчиком. Устроились в соседнем пакгаузе, откуда отлично просматривался и склад, и подходы к нему. Получатель явился за грузом в 11.55. Невысокий мужчина приказчицкого вида предъявил бумажку, расписался в конторской книге, мешки в закрытый фургон перетаскал сам. Наблюдатели так и приросли к биноклям. - Пожалуй, японец, - пробормотал Эраст Петрович.