выследили и донесли стражникам. Те окружили маяк. Отец не захотел возвращаться в тюрьму. Он ударил жену ножом в сердце, а себя в горло. Маленького сына тоже хотел зарезать, но не смог и просто бросил в море. Однако карма не позволила мальчику утонуть - его выловили и отнесли в приют. - Ну и зверь же был его папаша! - воскликнул потрясенный Эраст Петрович. Сирота удивился: - Почему зверь? - Да ведь он зарезал собственную жену, а малютку сына б-бросил со скалы! - Уверяю вас, он ни за что не стал бы убивать свою супругу, если бы она сама его об этом не попросила. Они не захотели расставаться, их любовь оказалась сильнее смерти. Это очень красиво. - Но младенец-то здесь при чем? - У нас в Японии на это смотрят иначе, извините, - строго ответил письмоводитель. - Японцы - люди ответственные. Родители отвечают за своего ребенка, особенно если он совсем маленький. Мир так жесток! Разве можно бросать на произвол судьбы беззащитное существо? Это слишком бесчеловечно! Семье нужно держаться вместе, не разлучаться. В этой истории трогательней всего то, что отец не смог ударить своего маленького сына ножом... Пока между вице-консулом и его помощником происходил этот диалог, коротышка вступил в беседу с Софьей Диогеновной. Поклонился ей и задал какой-то вопрос, от которого девица всхлипнула и горько заплакала. - Что такое? - вскинулся Фандорин, не дослушав Сироту. - Этот бандит вас обидел? Что он вам сказал? - Не-ет, - зашмыгала носом Благолепова. - Он спросил... он спросил, как поживает мой почтенный батюшка-а-а... Из глаз барышни снова хлынула влага, очевидно, производимая ее слезными железами в поистине неограниченном количестве. - Разве он знал вашего отца? - удивился Эраст Петрович. Софья Диогеновна сморкалась в мокрый платок и ответить не смогла, поэтому Сирота переадресовал вопрос якудзе. - Нет, он не имел чести быть знакомым с отцом желтоволосой госпожи, но вчера ночью он видел, как она приходила за своим родителем в "Ракуэн". Он был очень общительный человек. Одни от опиума засыпают, другие, наоборот, становятся веселыми и разговорчивыми. Старый капитан не умолкал ни на минуту, все рассказывал, рассказывал. - Что рассказывал? - рассеянно спросил Фандорин, доставая часы. Без четверти восемь. Если придется ехать с консулом на пресловутый Холостяцкий бал, то хорошо бы перед этим принять ванну и привести себя в порядок. - Про то, как возил трех пассажиров в Токио, к причалу Сусаки. Как ждал их там, а потом привез обратно. Они говорили на сацумском диалекте. Думали, что гайдзин не поймет, а капитан давно по японским морям плавает, все диалекты понимать научился. У сацумцев были с собой длинные свертки, а в свертках мечи, он разглядел одну из рукояток. Чудная, покрыта камиясури. - Здесь Сирота запнулся, не зная, как перевести трудное слово. - Камиясури - это такая бумага, вся в стеклянной крошке. Ее используют, чтобы делать поверхность дерева гладкой... - Наждаковая? - Да-да! Наж-да-ковая, - медленно повторил Сирота, запоминая. - Но разве рукоятка может быть наждаковой? Ладонь раздерешь. - Конечно, не может, - согласился японец. - Но я всего лишь перевожу. Он велел якудзе продолжать. - Эти люди очень плохо говорили про министра Окубо, называли его Ину-Окубо, то есть "Собака Окубо". Один, сухорукий, который у них за старшего, сказал: "Ничего, завтра он от нас не уйдет". А когда капитан их привез в Йокогаму, они велели завтра за час до рассвета быть на том же месте и дали хороший задаток. Капитан рассказывал про это всем, кто оказывался рядом. И говорил, что посидит еще немного, а потом пойдет в полицию и ему там дадут большую награду, потому что он спасает министра от злоумышленников. Переводя рассказ бандита, Сирота все больше хмурился. - Это очень тревожное сообщение, - объяснил письмоводитель. - Бывшие самураи из княжества Сацума ненавидят своего земляка. Они считают его предателем. Он принялся расспрашивать коротышку, но тот рассмеялся и пренебрежительно махнул рукой. - Говорит, все это чушь. Капитан был совсем пьяный от опиума, у него заплетался язык. Наверняка ему примерещилось. Откуда у сацумских самураев деньги платить за паровой катер? Они все голодранцы. Хотели бы зарубить министра - пошли бы в Токио пешком. И потом, где это видано - обматывать рукоятку меча наж-да-ковой бумагой? Старый гайдзин просто хотел, чтобы его слушали, вот и плел небылицы. Эраст Петрович и Сирота переглянулись. - Ну-ка, пусть расскажет во всех п-подробностях. Что еще говорил капитан? Не случилось ли с ним чего-нибудь? Якудза удивился, что его история вызвала такой интерес, но отвечал старательно: - Больше он ничего не говорил. Только про награду. Заснет, потом проснется и снова про то же. Пассажиров он, наверно, и в самом деле возил, но про мечи - это ему, конечно, от опиума приснилось, все так говорили. И ничего особенного с капитаном не случилось. Сидел до рассвета, потом вдруг встал и ушел. - "Вдруг"? Как именно это п-произошло? - стал допытываться Фандорин, которому история про таинственных сацумцев что-то ужасно не понравилась - особенно в связи со скоропостижной кончиной Благолепова. - Просто встал и ушел. - Ни с того ни с сего? Якудза задумался, припоминая. - Капитан сидел и дремал. Спиной к залу. Кажется, сзади кто-то проходил и разбудил его. Да-да! Какой-то старик, совсем пьяный. Он пошатнулся, взмахнул рукой и задел капитана по шее. Капитан проснулся, заругался на старика. Потом говорит: "Хозяин, что-то мне нехорошо, пойду". И ушел. Закончив переводить, Сирота прибавил от себя: - Нет, господин титулярный советник, ничего подозрительного. Видно, у капитана заболело сердце. Дошел до дому и там умер. Эраст Петрович на это умозаключение никак не откликнулся, однако судя по прищуренности глаз остался не вполне им удовлетворен. - Рукой по шее? - пробормотал он задумчиво. - Что? - не расслышал Сирота. - Что этот разбойник теперь будет делать? Ведь его шайка разгромлена, - спросил Фандорин, но без большого интереса - просто до поры до времени не хотел посвящать письмоводителя в свои мысли. Разбойник ответил коротко и энергично. - Говорит: буду вас благодарить. Решительность тона, которым были произнесены эти слова, заставила титулярного советника насторожиться. - Что он хочет этим сказать? Сирота с явным одобрением объяснил: - Теперь вы на всю жизнь его ондзин. В русском языке, к сожалению, нет такого слова. - Он подумал немного. - Погробный благодетель. Так можно сказать? - П-погробный? - вздрогнул Фандорин. - Да, до самого гроба. А он ваш погробный должник. Вы ведь не только спасли его от смерти, но и уберегли от несмываемого позора. За такое у нас принято платить наивысшей признательностью, даже самой жизнью. - На что мне его жизнь? Скажите ему "не за что" или как там у вас полагается и пускай идет своей дорогой. - Когда говорят такие слова и с такой искренностью, то потом не идут своей дорогой, - укоризненно сказал Сирота. - Он говорит, что отныне вы его господин. Куда вы - туда и он. Коротышка низко поклонился и выставил вверх мизинец, что показалось Эрасту Петровичу не очень-то вежливым. - Ну, что он? - спросил молодой человек, все больше нервничая. - Почему не уходит? - Он не уйдет. Его оябун погиб, поэтому он решил посвятить свою жизнь служению вам. В доказательство своей искренности предлагает отрезать себе мизинец. - Да пошел он ко всем ч-чертям! - возмутился Фандорин. - Пусть катится! Вот именно! Так ему и скажите! Письмоводитель не посмел спорить с раздраженным вице-консулом и начал было переводить, но запнулся. - По-японски нельзя сказать просто "катись", нужно обязательно пояснить, куда. Если б не присутствие барышни, Эраст Петрович не поскупился бы на точный адрес, ибо его терпение было на исходе - первый день пребывания в Японии получался чрезмерно утомительным. - К-колбаской, под горку, - махнул Фандорин рукой в сторону берега. На лице настырного коротышки мелькнуло недоумение, но сразу же исчезло. - Касикомаримасита, - кивнул он. Улегся наземь, оттолкнулся рукой и покатился под откос. Эраст Петрович сморщился: ведь все бока отобьет о булыжники, болван. Но черт с ним, имелись дела поважнее. - Скажите, Сирота, можете ли вы порекомендовать надежного доктора, способного произвести вскрытие? - Надежного? Да, я знаю очень надежного доктора. Его зовут мистер Ланселот Твигс. Он человек искренний. Странноватая рекомендация для медика, подумал чиновник. Снизу доносился мерный, постепенно убыстряющийся шорох - это катился колбаской под горку, по булыжной мостовой, погробный должник Фандорина. Набьют синяков Булыжники дороги. Тяжел Путь Чести. Совершенно здоровый покойник - Ничего не понимаю, - объявил доктор Ланселот Твигс, сдергивая скользкие, в бурых пятнах перчатки и накрывая раскромсанное тело простыней. - Сердце, печень, легкие в полном порядке. В мозгу никаких следов кровоизлияния - зря я пилил черепную коробку. Дай Бог всякому мужчине за пятьдесят пребывать в столь отменном здравии. Фандорин оглянулся на дверь, за которой под присмотром Сироты осталась Софья Диогеновна. Голос у доктора был громкий, а сообщенные им анатомические подробности могли вызвать у барышни новый взрыв истерических рыданий. Хотя откуда этой простой девушке знать английский? Вскрытие происходило в спальне. Просто сняли с деревянной кровати тощий матрас, постелили на доски промасленную бумагу, и врач взялся за свое невеселое дело. Вокруг импровизированного анатомического стола горели свечи, Эраст Петрович, взявший на себя роль ассистента, держал фонарь и поворачивал его то так, то этак, в зависимости от указаний оператора. Сам при этом старался смотреть в сторону, чтобы, упаси Боже, не грохнуться в обморок от жуткого зрелища. То есть, когда доктор говорил: "Взгляните-ка, какой великолепный желудок" или "Что за мочевой пузырь! Мне бы такой! Вы только посмотрите!" - Фандорин поворачивался, даже кивал и согласно мычал, но глаза благоразумно держал зажмуренными. Титулярному советнику хватало и запаха. Казалось, эта пытка никогда не кончится. Доктор был немолод и степенен, но при этом чрезвычайно многословен. Выцветшие голубые глазки светились добродушием. Свое дело выполнял добросовестно, время от времени вытирая рукавом потную плешь, окруженную венчиком рыжеватых волос. Когда же оказалось, что причина смерти капитана Благолепова никак не желает проясняться, Твигс вошел в азарт, и пот полил по лысине в три ручья. Через час, две минуты и сорок пять секунд (измучившийся Эраст Петрович следил по часам) он наконец капитулировал: - Вынужден констатировать: совершенно здоровый труп. Это был поистине богатырский организм, особенно если учесть длительное употребление покойником высушенного млечного сока семенных коробочек Papaver somniferum. Ну, разве что в трахее следы въевшихся табачных смол, да небольшое потемнение в легких, вот видите? - (Эраст Петрович, не глядя, сказал "Oh, yes".) - Сердце, как у быка. И вдруг ни с того ни с сего взяло и остановилось. Никогда не видел ничего подобного. Видели бы вы сердце моей бедной Дженни, - вздохнул Твигс. - Мышцы были, как истончившиеся тряпочки. Я когда вскрыл грудную клетку, просто заплакал от жалости. У бедняжки было совсем слабое сердце, вторые роды надорвали его. Эраст Петрович уже знал, что Дженни - покойная супруга доктора и тот решил собственноручно произвести вскрытие, потому что у обеих дочек тоже слабое сердце, в мать, и необходимо было посмотреть, в чем там дело - подобные болезни часто передаются по наследству. Выяснилось, что имеется средневыраженный пролапс митрального клапана, и, обладая этой важной информацией, доктор смог правильно организовать лечение своих обожаемых малюток. Слушая этот удивительный рассказ, Фандорин не знал, восхищаться ему или ужасаться. - Вы хорошо проверили шейные позвонки? - уже не в первый раз спросил Эраст Петрович. - Я говорил: его, возможно, ударили в шею, сзади. - Никакой травмы. Даже синяка нет. Только красное пятнышко чуть ниже основания черепа, словно от легкого ожога. Но этакий пустяк ни в коем случае не мог иметь сколько-нибудь серьезных последствий. Может быть, удара не было? - Не знаю, - вздохнул молодой человек, уже жалея, что затеял канитель со вскрытием. Мало ли от чего могло остановиться сердце заядлого опиомана? На стуле висела одежда покойного. Эраст Петрович задумчиво посмотрел на вытертую спину кителя, на латаную рубашку с пристегнутым воротничком - самым что ни на есть дешевым, целлулоидным. И вдруг наклонился. - Удар не удар, но прикосновение было! - воскликнул он. - Смотрите, вот здесь, отпечатался след п-пальца. Хотя, может быть, это рука самого Благолепова, - тут же сник чиновник. - Пристегивал воротник, да и ухватился... - Ну, это нетрудно выяснить. - Доктор достал из кармана лупу, присел на корточки возле стула. - Угу. Большой палец правой руки. - Вы можете так определить на взгляд? - поразился Фандорин. - Да. Немножко интересовался. Видите ли, мой приятель доктор Генри Фолдс, работающий в одном токийском госпитале, сделал любопытное открытие. Исследуя отпечатки пальцев на древней японской керамике, он обнаружил, что узор на подушечках никогда не повторяется... - Твигс подошел к кровати, взял правую руку покойника, рассмотрел в лупу большой палец. - Нет, это совсем другой палец. Никаких сомнений... Так вот, мистер Фолдс выдвинул любопытную гипотезу, согласно которой... - Я читал про отпечатки пальцев, - нетерпеливо перебил Эраст Петрович, - но европейские авторитеты не находят этой идее практического применения. Лучше проверьте, совпадает ли место, где отпечатался палец, с покраснением, про которое вы говорили. Доктор бесцеремонно приподнял мертвую голову с отпиленной верхушкой, согнулся в три погибели. - Пожалуй, совпадает. Да только что с того? Прикосновение было, но удара-то не было. Откуда взялся ожог, непонятно, но, уверяю вас, от такой причины еще никто не умирал. - Ладно, зашивайте, - вздохнул Фандорин, сдаваясь. - Зря я вас обеспокоил. Пока доктор орудовал иглой, титулярный советник вышел в соседнюю комнату. Софья Диогеновна подалась ему навстречу с таким выражением лица, будто ожидала чудесного известия - мол, батюшка вовсе не умер, это только что научно установил доктор-англичанин. Покраснев, Фандорин сказал: - Нужно было м-медицински определить причину смерти. Так положено. Барышня кивнула, надежда на ее лице померкла. - И какая оказалась причина? - поинтересовался Сирота. Эраст Петрович смущенно закашлялся и пробормотал запомнившуюся абракадабру: - П-пролапс митрального клапана. Письмоводитель уважительно кивнул, а Софья Диогеновна тихо, безутешно заплакала, будто это известие ее окончательно подкосило. - А что мне-то теперь, господин вице-консул? - срывающимся голосом спросила она. - Боюсь я тут одна. Ну как Сэмуси нагрянет, за деньгами? Нельзя ли мне у вас в присутствии переночевать? Я бы как-нибудь на стульчиках, а? - Хорошо, идемте. Что-нибудь п-придумаем. - Я только вещи соберу. Барышня выбежала из комнаты. Наступила тишина. Лишь слышно было, как, насвистывая, работает доктор. Потом что-то шмякнуло об пол, и Твигс выругался: "Damned crown!", из чего Фандорин сдедуктировал, что англосакс уронил крышку черепа. Эраста Петровича замутило, и, чтоб не услышать еще какой-нибудь пакости, он затеял разговор - спросил, отчего Сирота назвал доктора "искренним человеком". Тот обрадовался вопросу - похоже, молчание его тоже томило - и с удовольствием принялся рассказывать: - Это очень красивая история, про нее даже хотели написать пьесу для театра Кабуки. Случилась она пять лет назад, когда Твигс-сэнсэй еще носил траур по своей уважаемой супруге, а его уважаемые дочери были маленькими девочками. В клубе "Юнайтед", играя в карточную игру бридж, сэнсэй поссорился с одним нехорошим человеком, билетером. Билетер приехал в Йокогаму недавно, стал всех обыгрывать в карты, а кто обижался - вызывал на поединок, и уже одного человека застрелил насмерть, а двоих тяжело ранил. Билетеру за это ничего не было, потому что это называется "дуэль". - А, бретер! - догадался Фандорин, поначалу введенный в заблуждение непредсказуемым чередованием "р" и "л" в речи письмоводителя, во всем прочем абсолютно правильной. - Ну да, билетер, - повторил Сирота. - И вот этот плохой человек вызвал сэнсэя стреляться. Положение у доктора было ужасное. Стрелять он не умел совсем, и билетер наверняка бы его убил, и тогда дочери остались бы круглыми сиротами. Но если бы сэнсэй отказался от дуэли, все от него отвернулись бы, и дочерям было бы стыдно за такого отца. А он очень не хотел, чтобы девочки его стыдились. И тогда мистер Твигс сказал, что принимает вызов, но что ему нужно пять дней отсрочки, чтобы подготовиться к смерти, как подобает джентльмену и христианину. А еще он потребовал от секундантов, чтобы они назначили самую большую дистанцию, какую только разрешает дуэльный кодекс, - целых тридцать шагов. Билетер с презрением согласился, но взамен потребовал, чтобы число выстрелов было не ограничено и чтобы дуэль продолжалась "до результата". Он сказал, что не позволит превращать поединок чести в комедию. Пять дней сэнсэя никто не видел. Стали говорить, что он тайком уплыл на корабле и даже бросил своих дочерей. Но в назначенный день и час он пришел к месту дуэли. Кто был там, говорили, что он был немножко бледный, но очень сосредоточенный. Противников поставили в тридцати шагах друг от друга. Доктор снял сюртук, заткнул уши ватой. А когда секундант махнул платком, он поднял пистолет, тщательно прицелился и попал билетеру точно в середину лба. - Да что вы! - воскликнул Эраст Петрович. - Вот это удача! Поистине Твигса Всевышний пожалел! - Все в Сеттльменте тоже так думали. Но вскоре открылось, в чем дело. Управляющий стрелковым клубом рассказал, что мистер Твигс все пять дней провел в тире. Вместо того чтобы молиться и писать завещание, он учился стрелять из дуэльного пистолета, причем именно с расстояния в тридцать шагов. Сэнсэй немножко оглох, но научился без промаха попадать в середину мишени. Еще бы, ведь он израсходовал несколько тысяч зарядов. Всякий на его месте добился бы того же. - Ах, какой молодец! - Некоторые говорили, как вы. Но другие возмущались и ругали доктора за то, что это была unfair play <Нечестная игра (англ.)>. Один морокосос, лейтенант французской морской пехоты, напился пьяный и стал при всех издеваться над доктором за трусость. Сэнсэй тяжело вздохнул и сказал: "Вы очень молодой и еще не понимаете, что такое ответственность. Но если вы считаете меня трусом, я согласен с вами стреляться на тех же условиях" - и при этом так внимательно посмотрел морокососу в середину лба, что тот сразу стал совсем трезвый и извинился. Вот какой человек доктор Твигс! - с восхищением закончил Сирота. - Искренний человек! - Как Пушкин и фельдмаршал Сайго? - невольно улыбнулся Эраст Петрович. Письмоводитель торжественно кивнул. Да, признаться, и Фандорин взглянул на вышедшего из спальни доктора иными глазами. Отметил в его внешности некоторые черты, не бросающиеся в глаза при поверхностном взгляде: твердую линию подбородка, неколебимую массивность лба. Очень интересный экземпляр. - Зашит, заштопан, в наилучшем виде, - объявил доктор. - С вас, мистер Фандорин, гинея и два шиллинга. И еще шесть пенсов за место в морге. Лед в Йокогаме дорог. Когда Сирота отправился за тележкой для перевозки тела, Твигс взял Эраста Петровича двумя пальцами за пуговицу и с загадочным видом произнес: - Я тут думал об отпечатке пальца и красном пятнышке... Скажите, господин вице-консул, случалось ли вам слышать об искусстве дим-мак? - П-простите? - Не случалось, - констатировал доктор. - И это неудивительно. О дим-мак мало что известно. Возможно, это вообще выдумки... - Да что это такое - "дим-мак"? - Китайское искусство Отсроченного Убийства. Эраст Петрович вздрогнул и посмотрел на Твигса в упор - не шутит ли. - Как это? - Подробности мне неизвестны, но я читал, что есть люди, умеющие убивать и врачевать одним прикосновением. Вроде бы они умеют концентрировать некую энергию, собирать ее в пучок и воздействовать этим пучком на определенные точки тела. Про иглоукалывание-то вы слышали? - Да, слышал. - Судя по всему, дим-мак оперирует теми же анатомическими знаниями, но использует не иглу, а обычное прикосновение. Я читал, что владеющий этим таинственным искусством способен вызвать острый приступ боли, или, наоборот, сделать человека совершенно нечувствительным к боли, или временно парализовать его, или усыпить, или убить... Причем не обязательно в момент прикосновения, а с отсрочкой. - Я вас не понимаю! - воскликнул Фандорин, слушавший доктора с все возрастающим недоумением. - Я сам не понимаю. Это похоже на сказку... Но мне вспомнилась прочитанная история: как мастер дим-мак нанес сам себе удар в некую точку и упал замертво. Не дышал, сердце не билось. Враги бросили его на съедение псам, а он через некоторое время очнулся живой и здоровый. Читал я и другую историю - про то, как одного китайского правителя поцеловал в ногу нищий. Через некоторое время на месте поцелуя появилось розовое пятно, а еще через несколько часов царь вдруг упал мертвым... Черт! - смутился доктор. - Я уподобляюсь болванам-журналистам, которые выдумывают про Восток всякие небылицы. Просто, пока я зашивал нашего приятеля, все думал про след на шее, вот и вспомнил... Трудно было представить, чтобы такой солидный и положительный человек, как доктор Твигс, вздумал дурачить собеседника, но и поверить в Отсроченное Убийство убежденному рационалисту, каковым считал себя Эраст Петрович, было трудно. - М-да, - вымолвил в конце концов титулярный советник. - На Востоке, конечно, много всяких явлений, не изученных европейской наукой... На этом вежливом замечании мистический разговор и закончился. x x x С Твигсом распрощались на улице. Доктор сел на рикшу, приподнял шляпу и укатил. Двое туземцев укладывали на тележку тело бедного капитана, завернутое в простыню. Эраст Петрович, Сирота и всхлипывающая Софья Диогеновна отправились в консульство пешком, потому что "ездить на живом человеке" Фандорин снова отказался, а письмоводитель и барышня тоже не пожелали барствовать, раз уж титулярный советник шествует на своих двоих. У первого же фонаря вице-консула ждал сюрприз. Из темноты возник круглолицый якудза, про которого Эраст Петрович уже и думать забыл. Прижал руки к бокам, застыл в низком поклоне. Потом выпрямился и уставился на своего благодетеля суровым, немигающим взглядом. - Я докатился до самой речки, - перевел Сирота, глядя на разбойника с явным одобрением. - Какие еще будут приказания, господин? - До чего же он мне надоел! - пожаловался Фандорин. - Лучше бы ему тавро на лоб поставили! Послушайте, Сирота, мне теперь никогда от него не отвязаться? Письмоводитель внимательно посмотрел упрямцу в глаза и покачал головой: - Это человек слова. Единственный способ - приказать ему покончить с собой. - Господь с вами! Ладно. Пусть по крайней мере скажет, как его з-зовут. Сирота перевел чиновнику ответ бывшего солдата банды Тебэй-гуми: - Его зовут Масахиро Сибата, но вы можете называть его просто Маса. Эраст Петрович оглянулся на скрип колес и снял цилиндр - возчики катили мимо тележку, на которой "совершенно здоровый покойник" отправился следом за доктором, в мертвецкую. В изголовье лежали ботинки и аккуратно сложенная одежда. Вокруг суета, Один лишь он спокоен, Ушедший к Будде. Искры на клинке катаны - Трое сацумцев? Завернутые в тряпки мечи? Называли Окубо "собакой"? Это может быть очень, очень серьезно! - озабоченно проговорил Доронин. - Тут все подозрительно, а особенно то, что воспользовались катером. Это лучший способ попасть в самое сердце столицы, минуя дорожные посты и заставы. Эраст Петрович застал Всеволода Витальевича дома, в левом флигеле консульства. Доронин уже вернулся с открытия благонравного заведения и последовавшего за ним ужина и теперь переодевался к Холостяцкому балу. Шитый золотом мундир висел на стуле, пухлая горничная-японка помогала консулу облачиться в смокинг. Квартира начальника Фандорину очень понравилась: обставленная легкой ратановой мебелью, она весьма удачно сочетала русскость с японской экзотикой. К примеру, в углу на столике сиял замечательно бокастый самовар, сквозь стеклянные дверцы шкафа просматривались разноцветные графины с настойками да наливками, но картины и свитки на стенах были сплошь туземные, на почетном месте красовалась подставка с двумя самурайскими мечами, а через открытую дверь виднелась совершенно японская комната, то есть безо всякой мебели и с соломенным полом. Туманные обстоятельства смерти Благолепова заинтересовали Всеволода Витальевича гораздо меньше, чем трое его ночных пассажиров. Фандорину такая реакция даже поначалу показалась чрезмерной, но Доронин объяснил причину своей тревоги. - Что у министра много ненавистников, особенно среди южного самурайства, не секрет. В Японии политические покушения происходят почти столь же часто, как в России. Правда, у нас сановников убивают революционеры, а здесь реакционеры, но, как говорится, хрен редьки не слаще - обществу и государству равный вред что от левых зилотов, что от правых. Окубо - ключевая фигура в японской политике. Если фанатики до него доберутся, переменится весь курс, все направление развития империи, и притом в крайне опасном для России смысле. Видите ли, Фандорин, министр Окубо - сторонник эволюции, постепенного развития внутренних сил страны под жестким контролем правительства. Это дрессировщик, который щелкает кнутом и не позволяет тигру вырваться из клетки. Тигр - это наследственная, глубоко укорененная воинственность здешнего дворянства, а клетка - Японский архипелаг. Из-за чего развалился пресловутый триумвират трех туземных корсиканцев? Из-за вопроса о войне. Могущественная партия, которую возглавлял любимый герой нашего Сироты маршал Сайго, хотела немедленно завоевать Корею. Окубо тогда одержал верх над своими оппонентами, потому что он умнее и хитрее. Но если его убьют, неминуемо возобладают сторонники быстрого развития за счет экспансии, поэты великой азиатской империи Ямато. Хотя на свете, ей-богу, и так уже слишком много империй - того и гляди все они пересобачатся между собой и вопьются друг другу в волосья стальными когтями... - Постойте, - хмурился Фандорин, открывший было свою кожаную книжечку, предназначенную для сбора сведений о Японии, но пока еще ничего не записавший. - А что России за дело? Ну, напали бы японцы на корейцев, нам-то что? - Це-це-це, какие ребяческие речи, а еще дипломат, - укоризненно поцокал языком консул. - Учитесь мыслить государственно, стратегически. Мы-то с вами уже давно империя, а империям, душа моя, есть дело до всего, что происходит на земном шаре. До Кореи тем более. Для японцев Корейский полуостров станет не более чем мостиком в Китай и Маньчжурию, а туда мы и сами давно уже целимся. Неужто не слышали о проекте создания Желтороссии? - Слышал. Но мне эта идея не нравится. Ей-богу, Всеволод Витальевич, нам дай Бог в своих внутренних проблемах разобраться. - Не нравится ему! - хмыкнул консул. - Вы на царской службе состоите? Жалование получаете? Так вот и извольте выполнять свою работу, а думать и отдавать приказы будут другие, кому это по должности вверено. - Да разве можно не д-думать? Вы и сами-то не очень похожи на бездумного исполнителя! Лицо Доронина стало жестким. - Тут вы правы. Я, разумеется, думаю, имею собственное суждение и по мере сил стараюсь доводить его до начальства. Хотя, конечно, иногда хочется... Впрочем, не ваше дело, - разозлился вдруг консул и дернул рукой, отчего запонка полетела на пол. Служанка села на колени, подобрала золотой кружок и, поймав руку консула, привела манжету в порядок. - Домо, домо, - поблагодарил ее Всеволод Витальевич, и девушка улыбнулась, обнажив кривые зубы, ужасно портившие ее довольно смазливое личико. - Сказал бы ей кто-нибудь, чтоб улыбалась, не раскрывая губ, - не удержавшись, вполголоса заметил Фандорин. - У японцев другие понятия о женской красоте. У нас ценятся большие глаза, а у них узкие. У нас форма зубов, а у них только цвет. Неровность зубов - признак чувственности, считается весьма эротичным. Как и оттопыренностъ ушей. Ну, а про ноги японских красавиц лучше вообще не говорить. От привычки к сидению на корточках большинство женщин здесь кривоноги и косолапы. Но есть и отрадные исключения, - прибавил вдруг Доронин совсем другим, ласковым тоном и улыбнулся, глядя поверх плеча Эраста Петровича. Тот оглянулся. В дверях японской комнаты стояла женщина в изящном бело-сером кимоно. В руках она держала поднос с двумя чашками. Белокожее улыбчивое лицо показалось Фандорину необычайно милым. Женщина вошла в гостиную, бесшумно переступая маленькими ступнями в белых носках, и с поклоном предложила гостю чаю. - А вот и моя Обаяси, любящая меня согласно подписанному контракту. Эрасту Петровичу показалось, что нарочитая грубость этих слов вызвана смущением - Всеволод Витальевич смотрел на свою конкубину взглядом мягким и даже нежным. Молодой человек почтительно поклонился, даже щелкнул каблуками, как бы компенсируя доронинскую резкость. Консул же произнес несколько фраз по-японски и прибавил: - Не беспокойтесь, она по-русски совсем не знает. Не обучаю. - Но почему? - Чего ради? - слегка поморщился Доронин. - Чтобы она после меня вышла по контракту за какого-нибудь морячишку? Наши Нахимовы очень ценят, если "мадамка" хоть чуть-чуть умеет болтать по-русски. - Вам-то не все равно? - сухо заметил титулярный советник. - Ей ведь нужно будет как-то жить и после того, как ваша к-контрактная любовь завершится. Всеволод Витальевич вспыхнул: - Я о ней позабочусь. Не нужно меня уж вовсе монстром представлять! Понимаю вашу шпильку, сам заслужил - не нужно было бравировать цинизмом. Если угодно знать, я эту даму уважаю и люблю. И она отвечает мне тем же, вне зависимости от контрактов, да-с! - Так и женились бы по-настоящему. Что вам мешает? Огонь, вспыхнувший было в глазах Доронина, погас. - Шутить изволите. Сочетаться законным браком с японской конкубиной? Погонят со службы, за урон звания российского дипломата. И что тогда? В Россию ее везти прикажете? Так она там зачахнет, от нашего климата и от наших нравов. На нее ведь там будут как на мартышку какую пялиться. Здесь остаться? Буду исторгнут из цивилизованного европейского общества. Нет уж, в одну повозку впрячь неможно... И так все отлично. Обаяси от меня ничего большего не требует и не ждет. Всеволод Витальевич немного покраснел, ибо разговор все дальше вторгался в сферу сугубой приватности. Но обиженному за даму Фандорину и того показалось мало. - А если будет ребенок? - воскликнул он. - О нем тоже "позаботитесь"? Иначе говоря, откупитесь? - Не способен иметь, - осклабился Доронин. - Говорю об этом безо всякого стеснения, ибо половое бессилие здесь ни при чем. Совсем напротив. - Желчная улыбка стала еще шире. - Смолоду, знаете ли, очень увлекался, как говорится, насчет клубнички, вот и допрыгался до скверной болезни. Кое-как залечился, но вероятность обзаведения потомством почти нулевая - приговор медицины. Потому, собственно, и не сочетался законным браком с какой-нибудь благонравной девицей отечественного производства. Материнский инстинкт разочаровывать не желал-с. Обаяси, видимо, почувствовала, что разговор принимает неприятное направление. Еще раз поклонившись, так же бесшумно вышла. Поднос с чаем оставила на столе. - Ну будет, будет, - прервал сам себя консул. - Что-то мы с вами очень уж по-русски... Для подобных задушевностей требуется либо давняя дружба, либо изрядная доза выпитого, а мы едва знакомы и совершенно трезвы. Посему давайте-ка лучше вернемся к делу. Приняв подчеркнуто деловитый вид, Всеволод Витальевич стал загибать пальцы: - Во-первых, нужно рассказать обо всем капитан-лейтенанту Бухарцеву - я вам о нем говорил. Во-вторых, написать донесение его превосходительству. В-третьих, если Окубо прибудет на бал, предупредить его об опасности... - Я все же не п-понимаю... Даже если подозрительные речи трех пассажиров не привиделись Благолепову в опиумном дурмане, стоит ли так уж полошиться? Они вооружены всего лишь холодным оружием. Если бы у них имелись револьверы или карабины, вряд ли бы они стали таскать с собой свои средневековые мечи. Неужто подобные субъекты могут представлять опасность для самого могущественного политика Японии? - Ах, Эраст Петрович, вы что же, думаете, сацумцы не знакомы с огнестрельным оружием или не достали бы деньги на пару револьверов? Да одно ночное катание на катере, поди, стоит дороже, чем подержанный "смит-энд-вессон". Тут другое. В Японии почитается неприличным убивать врага пулей - по-ихнему это трусость. Заклятого врага, да еще столь именитого, как Окубо, нужно непременно зарубить мечом, в крайнем случае заколоть кинжалом. К тому же вы себе не представляете, что такое катана, японский меч, в руках настоящего мастера. Европейцам подобное и не снилось. Консул снял с лаковой подставки ту саблю, что подлиннее, бережно покачал в левой руке, не обнажая. - Я, разумеется, фехтовать катаной не умею - этому нужно учиться с детства. Причем желательно учиться по-японски, то есть посвятить изучаемому предмету всю свою жизнь. Но я беру у одного старика уроки баттодзюцу. - Уроки чего? - Баттодзюцу - это искусство выхватывания меча из ножен. Эраст Петрович поневоле рассмеялся. - Одного лишь выхватывания? Это как у заправских д-дуэлянтов времен Карла Девятого? Лихо тряхнуть шпагой, чтобы ножны сами отлетели в сторону? - Дело тут не в лихости. Вы хорошо владеете револьвером? - Неплохо. - И, конечно, уверены, что, имея револьвер, без труда справитесь с противником, который вооружен одним лишь мечом? - Разумеется. - Хорошо-с, - промурлыкал Всеволод Витальевич и достал из шкафчика револьвер. - Знакомы с таким агрегатом? Это "кольт". - Конечно, знаком. Но у меня есть кое-что получше. Фандорин сунул руку под фалду сюртука и вынул из потайной кобуры маленький плоский револьвер, спрятанный так ловко, что охранники в "Ракуэне" нащупать его не смогли. - Это "герсталь-агент", семизарядный. Они изготавливаются на з-заказ. - Красивая вещица, - одобрил консул. - Засуньте-ка его обратно. Вот так. А теперь можете выхватить его очень-очень быстро? Эраст Петрович молниеносно вскинул руку с револьвером, наставив его начальнику прямо в лоб. - Превосходно! Предлагаю маленькую игру. По команде "ори!" вы выхватываете ваш "герсталъ", я - катану, и посмотрим, кто кого. Титулярный советник снисходительно улыбнулся, спрятал револьвер в кобуру и сложил руки на груди, чтобы дать сопернику дополнительную фору, но тут Доронин его перещеголял - поднял правую ладонь выше головы. Скомандовал: - Раз... Два... Три! Разглядеть движение, сделанное консулом, было невозможно. Эраст Петрович увидел лишь сверкающую дугу, превратившуюся в клинок, который застыл в неподвижности еще до того, как молодой человек успел поднять руку с револьвером. - Поразительно! - воскликнул он. - Но ведь мало выхватить саблю, нужно еще преодолеть разделяющие нас полторы сажени. За это время я успел бы и прицелиться, и выстрелить. - Вы правы. Но я ведь предупреждал, я всего лишь научился выхватывать меч. Уверяю вас, что мой учитель фехтования рассек бы вас надвое, прежде чем вы спустили бы курок. Эраст Петрович спорить не стал - фокус произвел на него впечатление. - А слышали ли вы что-нибудь об искусстве Отсроченной Смерти? - осторожно спросил он. - Кажется, оно называется дим-мак. И пересказал консулу то, что услышал от доктора Твигса. - Никогда о подобном не слыхивал, - пожал плечами Доронин, любуясь бликами света на клинке. - По-моему, это выдумки того же жанра, что фантастические истории о ниндзя. - О ком? - В средние века были кланы шпионов и наемных убийц, они назывались ниндзя. Японцы обожают плести про них всякие небылицы с мистическим флером. - Ну, а если предположить, что этот китайский дим-мак действительно существует, - продолжал о своем Фандорин. - Могут ли сацумские самураи им владеть? - Черт их знает. Теоретически рассуждая, это возможно. Сацума - край мореплавателей, оттуда корабли ходят по всей Юго-Восточной Азии. К тому же рукой подать до островов Рюкю, где издавно процветает искусство убивать голыми руками... Тем более нужно принять меры. Если трое благолеповских пассажиров не обычные сумасброды, а мастера тайных дел, опасность еще серьезней. Что-то непохожа эта троица на полоумных фанатиков. Зачем-то плавали через залив в Токио, да еще с предосторожностями - надо думать, специально наняли иностранца, полагая, что он не поймет их наречия и вряд ли сведущ в японских делах. Щедро заплатили, выдали аванс за следующую поездку. Серьезные господа. Вы полагаете, это они убили Благолепова за то, что слишком много болтал и собирался идти в полицию? - Нет. Это был какой-то старик. Скорее всего, он вообще ни при чем. И все же странная смерть капитана не дает мне покоя... Всеволод Витальевич прищурил глаз, сдул с меча пылинку. Раздумчиво произнес: - Странная не странная, пускай даже старый опиоман окочурился сам по себе, но это дает нам отличный предлог для организации собственного расследования. Еще бы! Российский подданный скончался при подозрительных обстоятельствах. В подобных случаях, согласно статусу Сеттльмента, представитель потерпевшей стороны, то бишь консул Российской империи, имеет право провести самостоятельное следствие. Вы, Фандорин, служили в полиции, имели отношения с Третьим отделением, так что вам и карты в руки. Попробуйте выйти на след ночных пассажиров. Не сами, конечно, - улыбнулся Доронин. - К чему подвергать свою жизнь опасности? Вы как вице-консул лишь возглавите дознание, а практическую работу будет осуществлять муниципальная полиция, она неподотчетна туземным властям. Я направлю соответствующее письмо сержанту Локстону. А министра предостережем нынче же. Все, Фандорин. Одиннадцатый час, пора ехать к Дону Цурумаки. У вас смокинг есть? Титулярный советник рассеянно кивнул - его мысли были заняты предстоящим расследованием. - Должно быть, в нафталине и неглаженный? - Неглаженный, но без нафталина - я н-надевал его на пароходе. - Отлично, я велю Нацуко, чтобы немедленно отутюжила. Консул обратился к горничной по-японски, но Фандорин сказал: - Благодарю. У меня уже есть собственный слуга. - Батюшки, когда это вы успели? - оторопел Доронин. - Ведь Сирота собирался прислать вам кандидатов только завтра. - Так получилось, - уклончиво ответил Эраст Петрович. - Ну-ну. Надеюсь, честный и шустрый? - О да, очень шустрый, - кивнул молодой человек, обойдя первый из эпитетов. - И вот еще что. Я привез в багаже новинку те