уборщик вытирать пыль, заденет. Или часовщик, отвечающий за завод и корректировку... - У меня квадраты кончились, - упавшим голосом сообщил инспектор. - Что делать? Попробую еще раз... Час сорок две. Где же может быть рычаг? Под обоями и плинтусами нет. В книжном шкафу тоже. Картины Асагава тоже приподнимал... Внезапно Эраст Петрович замер. - Скажите, вы портрет императора трогали? - Что вы! Как можно? - Инспектор даже вздрогнул от столь кощунственного предположения. - Но ведь пыль с него кто-то стирает? - Эту священную обязанность может исполнять только хозяин кабинета, со всей подобающей почтительностью. У меня в участке никто не посмел бы касаться руками августейшего портрета, что висит над моим столом. Пыль с лика государя вытирают утром, едва придя на службу. Особой шелковой тряпицей, предварительно поклонившись. - Понятно. Ну так я покажу вам, как открывается т-тайник. Титулярный советник взял стул, поднес к стене, влез, уверенно взялся за портрет руками. Асагава охнул. - Вот так, - промурлыкал Эраст Петрович, качнув раму влево. Ничего не произошло. - Ну, тогда вот так. Качнул вправо - опять ничего. Фандорин потянул портрет на себя. Дернул кверху, книзу. Наконец, вообще перевернул вверх ногами. Бедный инспектор только постанывал. - Черт! Неужели ошибся? Эраст Петрович снял императора, постучал по стене. Звук был глухой. В сердцах привесил портрет обратно - тот эпатированно закачался. Молодому человеку сделалось стыдно. Не за ошибку, а за то, с какой снисходительной величавостью он давеча протянул свое "поня-ятно". Луч фонарика скользнул по обоям, осветил сверху поперечную перекладину распятья. У титулярного советника перехватило дыхание. - Скажите, а кто протирает к-крест? Тоже хозяин кабинета? Фандорин соскочил на пол, передвинул стул поближе к распятью. Снова вскарабкался. - Конечно. Уборщик не посмел бы. Он знает, что это священный для вашей религии предмет. - Угу. Оно и видно... Символ христианской религии явно пользовался у интенданта меньшим почтением, чем портрет императора Муцухито - на черном дереве скопился тонкий слой пыли. Эраст Петрович попробовал сдвинуть распятье с места - не вышло. Посветив получше, увидел, что крест не привешен и не вбит, а как бы немного утоплен в стене. Странно! Значит, для него сделана специальная выемка? Попытался вытянуть. Не удалось. Тогда нажал. Распятье с едва слышным щелчком ушло в обои глубже, теперь его края торчали не более, чем на дюйм. Секунду спустя раздался мелодичный лязг, и часть стены проворно отъехала, почти отпрыгнула в сторону, за книжные полки. Открылся темный прямоугольник чуть ниже человеческого роста. - Есть! Тайник! - крикнул Асагава и испуганно оглянулся на дверь приемной - не громко ли. Фандорин же механически взглянул на часы: без двух минут два. Инспектор прочувствованно, чуть не со слезами, произнес: - Ах, что бы я без вас делал! - И, пригнувшись, нырнул в дыру. Вице-консула же заинтересовало устройство тайника - в разрезе оно было хорошо видно: под слоем штукатурки дубовая доска, потом пробка. Вот почему простукивание ничего не дало. Рычаг высвобождает мощные стальные пружины, этим объясняется "прыгучесть" перегородки. Интересно, захлопывается она столь же стремительно или нужно прилагать усилие? Удовлетворив техническое любопытство, Эраст Петрович последовал за сообщником. Хранилище секретов представляло собой узкую, но довольно длинную, шагов в десять, комнатку, всю стену которой занимал стеллаж. На деревянных полках стояли обычные канцелярские папки разной толщины. Асагава брал их одну за другой, восклицал что-то по-японски и клал обратно. Вице-консул тоже взял одну, потолще. На обложке были выведены иероглифы. Два первых были легкие, Эраст Петрович их узнал: "Восточная столица", то есть "Токио", но дальше шла какая-то тарабарщина. - Что тут написано? - "Токийское губернское управление", - мельком глянул Асагава. - Это что! Тут есть министры, члены Государственного Совета, даже - вы не поверите - члены императорской фамилии! У этого человека нет ничего святого! Он заглянул в тоненькую папочку, стоявшую отдельно, и вдруг покачнулся. - Ее величество! Да как он посмел? За одно это Сугу нужно предать смерти! - И что там у него про императрицу? - полюбопытствовал Фандорин, заглядывая через плечо японца. Ничего интересного на листке не увидел - какая-то записка все теми же иероглифическими каракулями, но инспектор невежливо оттолкнул Эраста Петровича локтем. - Сам не прочел и вам не дам! Какая гнусность! Трясущимися пальцами он изорвал в мелкие клочки записку и еще несколько бумажек, хранившихся в папке. - Послушайте, две минуты третьего, - показал ему часы титулярный советник. - Мы не за этим сюда пришли. Где папка с заговорщиками? По причине иероглифической неграмотности занять себя Эрасту Петровичу было нечем. Пока Асагава рылся на полках, молодой человек посветил фонариком во все стороны. Ничего интересного не обнаружил. Похоже, внутри тайника рычага не было, он открывался и закрывался только снаружи. Под потолком торчали газовые рожки - очевидно, из кабинета можно было зажечь освещение, но нужды в том не было, вполне хватало лампы и фонарика. - Есть! - выдохнул инспектор. - На корешке написано "Окубо". - Лихорадочно зашелестел листками. - Вот мои пропавшие донесения, все три! А это рапорт начальника полиции из города Кагосима. Он докладывает, что, по агентурным сведениям, в Токио отправился мастер фехтования Икэмура Хескэ с двумя учениками. Приметы; сорок пять лет, шрам слева на шее и у виска, левая рука скрючена. Прозвище - Камиясури, Наждак, потому что рукоятку меча он оборачивает наждаковой бумагой - правая ладонь у него крепче железа. Это он, Сухорукий! Погодите, погодите, тут еще... - Асагава вынул один за другим три листка, исписанные тушью странного бурого цвета. - Это присяга. Написано кровью. "Мы, нижеподписавшиеся, клянемся честью не пожалеть своей жизни во имя высокой цели - истребить подлого изменника Окубо..." Таких документов три. На одном шесть подписей - это шестерка, убившая министра. На втором три подписи, первая - Икэмуры Хескэ. Наши сацумцы! На третьем четыре подписи. Значит, была еще одна группа, оставшаяся необнаруженной. Тут есть имена, теперь злоумышленников будет нетрудно найти, пока они еще чего-нибудь не натворили... Мы победили, Фандорин-сан! Суга в наших руках! С этими клятвами, с украденными донесениями мы сможем его прижать! - Он и так был в наших руках, - хладнокровно заметил Эраст Петрович. - За этот милый архив ему не сносить головы, даже безо всяких з-заговоров. Асагава покачал головой: - Неужто вы думаете, что я позволю всей этой мерзости выплеснуться наружу? Здесь столько грязи, столько семейных тайн! Прокатится волна самоубийств, разводов, скандалов, позорных отставок. Нет, хуже! Новый министр заберет архив себе, объявит, что уничтожил, но самое пикантное сохранит - на всякий случай. - Что же делать? - Мы с вами уничтожим всю эту отраву. Не читая. - Б-благородно, - признал Фандорин, который не смог бы насладиться японскими тайнами, даже если б у него и возникло подобное желание. - А что это за значки? На иероглифы непохоже. Он показал на лист бумаги, лежавший на самом дне папке. Посередине там был изображен кружок, в нем странная загогулинка. От кружка тянулись линии к другим кружкам, помельче. - Да, это не иероглифы, - пробормотал инспектор, вглядываясь. - Во всяком случае, не японские. Подобные письмена мне попадаются впервые. - Похоже на схему заговора, - предположил Фандорин. - Притом зашифрованную. Хорошо бы узнать, кто это отмечен центральным к-кружком? - Должно быть, Суга. - Вряд ли. Он не стал бы обозначать самого себя какой-то закорючкой, просто нарисовал бы пустой кружок, и все. Прижавшись друг к другу плечами, они склонились над загадочной схемой. Асагава, видимо, надышавшись пыли, чихнул, да так громко, что низкий свод отозвался оглушительным эхом. - Вы с ума сошли! - шикнул на него Фандорин. - Тише! Японец беспечно махнул рукой и ответил, не понижая голоса. - Какая разница? Теперь можно не прятаться. Как только уничтожим лишние документы, я сам вызову дежурного и объявлю, что... Он не договорил. Безо всякого предупреждения, с уже знакомым металлическим звоном, потайная дверь захлопнулась. Стена слегка дрогнула, и в комнатке сделалось тихо-тихо, как в склепе. Первая реакция Эраста Петровича была чисто нервной - он взглянул на часы. Они показывали восемнадцать минут третьего. Два восемнадцать Или два девятнадцать - Не все ли равно? Пелена с глаз Несколько минут угодившие в капкан взломщики вели себя совершенно естественным и предсказуемым образом - стучали кулаками в непроницаемую перегородку, пытались нащупать пальцами шов в стене, искали какую-нибудь кнопку или рычаг. Потом Фандорин предоставил метаться напарнику, а сам сел по-турецки на пол. - Б-бесполезно, - сказал он ровным голосом. - Никакого рычага здесь нет. - Но ведь как-то дверь закрылась! В кабинет никто не входил, мы услышали бы - я запер задвижку! Эраст Петрович объяснил: - Часовой механизм. Установлен на д-двадцать минут. Я читал про такие двери. Они применяются в больших банковских сейфах и блиндированных хранилищах - там, где добычу так быстро не вынесешь. Лишь хозяин знает, сколько у него времени до того, как сработает пружина, взломщик же попадается. Угомонитесь, Асагава. Мы отсюда не выйдем. Инспектор сел рядом, в самом углу. - Ничего, - бодро сказал он. - Посидим до утра, а там пускай арестовывают. Нам есть что предъявить властям. - Никто нас арестовывать не будет. Утром Суга придет на службу, по беспорядку в кабинете догадается, что здесь были незваные гости. По стулу под распятием поймет, что в мышеловке добыча. И оставит нас тут околевать от жажды. Должен признаться, я всегда боялся такой смерти... Сказано, впрочем, было без особенного чувства. Видимо, отравленность сердца и мозга успели сказаться и на инстинкте самосохранения. От жажды так от жажды, вяло подумал Эраст Петрович. Какая, в сущности, разница? Фатализм - штука заразительная. Асагава посмотрел на тускнеющий огонек в своей лампе и задумчиво произнес: - Не бойтесь. От жажды умереть мы не успеем. Задохнемся. Еще раньше, чем явится Суга. Воздуха здесь часа на четыре. Некоторое время посидели молча, думая каждый о своем. Эраст Петрович, к примеру, о странном. Ему вдруг пришло в голову, что ничего этого, может быть, на самом деле нет. События последних десяти дней были слишком невероятны, а он сам вел себя слишком уж нелепым манером - дикость и бред. То ли затянувшийся сон, то ли посмертные химеры. Ведь никто толком не знает, что происходит с душой человека, когда она разлучается с телом. Что если в ней идут некие фантомные процессы, как во время сновидений? Ничего не было: ни беготни за безликим убийцей, ни павильона над ночным прудом. На самом деле жизнь оборвалась в тот миг, когда в лицо беспомощному Эрасту Петровичу уставилась своими бусинками серо-коричневая мамуси. Или того раньше - когда он вошел к себе в спальню и увидел улыбчивого старичка-японца... Чушь, сказал себе титулярный советник, передернувшись. Дернулся и Асагава, мысли которого, видно, тоже свернули куда-то не туда. - Нечего рассиживаться, - сказал японец поднимаясь. - Мы еще не выполнили свой долг. - А что мы можем сделать? - Вырвать у Суги его жало. Уничтожить архив. Инспектор снял с полки несколько папок, отнес к себе в угол и принялся рвать листки на мелкие-мелкие кусочки. - Лучше бы, конечно, сжечь, да слишком мало кислорода, - озабоченно пробормотал он. Титулярный советник посидел еще немножко, потом стал помогать. Брал папку, передавал Асагаве, а тот методично делал свою разрушительную работу. Трещала бумага, в углу постепенно росла груда мусора. Становилось душно. На лбу у вице-консула выступили капельки пота. - Не нравится мне умирать от удушья, - сказал он. - Лучше пулю в висок. - Да? - задумался Асагава. - А я лучше задохнусь. Стреляться - это не по-японски. Слишком шумно, и не успеешь прочувствовать, что умираешь... - В том-то, очевидно, и заключается основное различие между европейской и японской к-культурой... - глубокомысленно начал титулярный советник, но интереснейшей дискуссии не суждено было продолжиться. Где-то наверху раздался тихий свист, и в газовых рожках, колыхнувшись, вспыхнули голубоватые язычки пламени. В потайной комнатке стало светло. Эраст Петрович обернулся, задрал голову и увидел, как под потолком в стене открылось малюсенькое окошко. Из него на титулярного советника уставился раскосый глаз. Донесся приглушенный смешок, и знакомый голос сказал по-английски: - Вот это сюрприз. Ждал кого угодно, но только не господина дипломата. Я знал, Фандорин-сан, что вы человек ловкий и предприимчивый, но это уж... Суга! Но откуда он узнал? Вице-консул молчал, лишь жадно вдыхал воздух, проникавший в тесное помещение через узкое отверстие. - Кто вам рассказал о тайнике? - продолжил интендант полиции, не дождавшись ответа. - О его существовании кроме меня знали только инженер Шмидт, двое каменщиков и один плотник. Но они все утонули... Нет, я положительно заинтригован! Главное - не скоситься в угол, где затаился Асагава, сказал себе Эраст Петрович. Суга его не видит, уверен, что я здесь один. И еще мысленно пожалел, что не взял у Доронина несколько уроков баттодзюцу, искусства выхватывать оружие. Сейчас бы молниеносным движением выдернуть "герсталь", да всадить злодею пулю в переносицу. С открытым окошком до утра не задохнулись бы, а утром пришли бы люди и освободили пленников из капкана. - А вы? Как вы-то узнали, что я здесь? - спросил Фандорин, чтобы отвлечь внимание интенданта, сам же убрал руки за спину и слегка потянулся, вроде как плечи затекли. Пальцами нащупал плоскую кобуру. Боковым зрением отметил движение в углу - кажется, инспектор тоже доставал оружие. Да что проку? Оттуда в окошко ему не попасть, а при малейшем подозрительном шорохе Суга спрячется. - Казенная квартира начальника полиции находится по соседству. Сработал сигнал, - охотно, даже горделиво объяснил Суга. - У нас хоть и Азия, но за новинками прогресса стараемся следить. Я удовлетворил ваше любопытство, теперь вы удовлетворите мое. - С удовольствием, - улыбнулся титулярный советник и выстрелил. Палил с бедра, не тратя времени на прицел, но реакция у интенданта была отменной - окошко опустело, и невероятно удачливый выстрел (не в стену, а точно в отверстие) пропал зря. У Эраста Петровича заложило уши от грохота. Он похлопал себя ладонью по левой стороне головы, потом по правой. Звон сделался тише, и донесся голос Суги: - ...чего-то в этом роде и был настороже. Если будете вести себя невежливо и не отвечать на вопросы, сейчас закрою заслонку и вернусь через пару дней, забрать труп. Асагава бесшумно поднялся, прижался спиной к стеллажу. Револьвер держал наготове, но теперь Суга не подставится, это было ясно. - Приходите, приходите. - Эраст Петрович прижал палец к губам. - Заберите мое бренное тело. И не забудьте клей. Вам придется провести несколько лет, склеивая десять тысяч бумажных к-клочков - ваши драгоценные досье. Я пока успел изорвать лишь содержимое семи папок, а их тут по меньшей мере сотни две. Молчание. Кажется, интендант задумался. Инспектор показал жестами: поднимите меня, чтоб я достал до окошка. Фандорин пожал плечами, не очень веря в эту затею, но в конце концов почему не попробовать? Ухватился за стеллаж, рванул. На пол с грохотом посыпались папки, и, воспользовавшись шумом, вице-консул подхватил Асагаву за талию, рывком поднял на вытянутые руки, прижал животом к стене - чтоб легче было держать. Не столь уж японец оказался и тяжел, фунтов полтораста, а Фандорин ежеутренне отжимал по сорок раз две чугунные сотенные гири. - Что вы там делаете? - крикнул Суга. - Опрокинул полки. Почти случайно! - И тихо инспектору. - Осторожней! Чтоб не заметил. Через несколько секунд Асагава хлопнул товарища по плечу - спускай, мол. - Не выйдет, - шепнул он, ступив ногами на пол. - Окошко слишком мало. Или заглянуть, или просунуть ствол. Одновременно невозможно. - Фандорин! Мои условия таковы, - объявил интендант. Кажется, он стоял под самой стеной, так что увидеть его Асагаве все равно бы не удалось. - К полкам вы больше не прикасаетесь. Называете мне имя того, кто рассказал вам об архиве. После этого я вас выпущу. Разумеется, предварительно обыскав - чтоб не прихватили чего-нибудь на память. И, первым же пароходом, прочь из Японии. Если, конечно, не желаете переселиться на Иностранное кладбище в Йокогаме. - Врет, - шепнул инспектор. - Живым не выпустит. - Условия честные! - крикнул Фандорин. - Имя я вам назову. Но и только. - Ладно! Кто сказал вам об архиве? - Ниндзя из клана Момоти! Судя по наступившему молчанию, Суга был потрясен. А значит, поверил. - Как вы на них вышли? - спросил интендант после полуминутной паузы. - Этого я вам не скажу. Мы договаривались лишь об имени. Выпускайте! Не глядя взял первую попавшуюся папку, вынул оттуда несколько листков и стал рвать, подняв руки поближе к отверстию. - Хорошо! Уговор есть уговор. Кидайте сюда ваше оружие! Асагава кивнул и распластался у стены - там, где должна была открыться дверь. Приподнявшись на цыпочках, Фандорин бросил "герсталь" в отдушину. В окошке потемнело - вновь появился глаз. Внимательно осмотрел Фандорина. Тот стоял напружинившись, готовый отскочить в мертвую зону, если вместо глаза в квадрате появится дуло. - Раздевайтесь, - велел Суга. - Совсем. Догола. - Это еще зачем? - Хочу убедиться, что у вас не припрятано еще какого-нибудь оружия. Видя, что Асагава осторожно, двумя пальцами взводит курок, Фандорин быстро сказал: - Только не вздумайте стрелять. Пока изготовитесь, я отпрыгну в сторону. И тогда уговору конец. - Слово чести, - пообещал интендант. Разумеется, солгал, но слова Фандорина предназначались не ему, а инспектору, и тот понял - сделал успокоительный жест: не буду. Раздевался титулярный советник медленно, демонстрируя глазу каждый предмет своего туалета и затем бросая его на пол. Наконец, остался в наряде Адама. - Хорошо сложены, - одобрил Суга. - Только живот слишком впалый. Хара у мужчины должна быть поплотнее. Теперь повернитесь спиной и поднимите руки. - Чтоб вы прострелили мне затылок? Ну уж нет. - Ладно. Одежду под мышку. В другую руку штиблеты. Как открою дверь, медленно выходите. Хитрая дверь отпрыгнула. Открылся проем. - Живьем, - одними губами прошелестел Эраст Петрович, проходя мимо Асагавы. В кабинете горел яркий, слегка подрагивающий свет. Суга стоял на том самом стуле, который давеча приставил к стене вице-консул. В руке у интенданта чернел большой револьвер (кажется, шведский "хагстрем"), фандоринский "герсталь" лежал на столе. "ГОЛЫЙ ВИЦЕ-КОНСУЛ ЗАСТРЕЛЕН В КАБИНЕТЕ НАЧАЛЬНИКА ПОЛИЦИИ", мелькнуло в голове дипломата. Ерунда, стрелять он не станет. Здесь не герметическое помещение, где стены гасят звук. Услышат дежурные, прибегут. Зачем ему? Но живым отсюда, конечно, выпускать не собирается. Не останавливаясь, лишь коротко взглянув на интенданта, Фандорин прямиком направился к выходу. - Куда это вы? - удивился Суга, спрыгивая на пол. - Так и пойдете голышом по управлению? Оденьтесь. И потом, вас не выпустят. Я провожу. Револьвер начальник полиции спрятал, показал пустые ладони. Мол, слово свое держу. Собственно, в намерения титулярного советника и. не входило разгуливать по коридорам в чем мать родила. Смысл маневра заключался в ином: увести интенданта подальше от тайника, а главное - вынудить повернуться к нему спиной. Сработало! Суга смотрел, как вице-консул натягивает свой мефистофельский наряд, а между тем из дверцы бесшумно вынырнул Асагава и взял генерала на мушку. "Как же этот ловкач собирается меня убивать? - гадал Эраст Петрович, надевая гимнастическую туфлю. - Нужно ведь, чтобы на паркете не осталось крови". - Интересный вы человек, мистер Фандорин, - рокотал Суга, добродушно посмеиваясь в подкрученные усы. - Вы мне даже нравитесь. Мне кажется, у нас немало общего. Оба любим нарушать правила. Как знать, может быть когда-нибудь судьба сведет нас вновь, и необязательно в качестве оппонентов. Сейчас у России и Японии, вероятно, начнется период охлаждения отношений, но лет эдак через пятнадцать-двадцать все переменится. Мы станем великой державой, ваше правительство поймет, что нами невозможно манипулировать, с нами нужно дружить. И тогда... Забалтывает, понял Фандорин, приметив, что интендант как бы ненароком приближается к нему. Руки небрежно согнуты в локтях, ладони выставлены вперед - как бы для жестикуляции. Вон оно что. Убьет без всякой крови. С помощью дзюдзюцу или какого-нибудь иного дзюцу. Спокойно глядя в лицо противнику, титулярный советник принял оборонительную позицию, которой его научил Маса: одно полусогнутое колено выдвинул вперед, руки выставил перед собой. В глазах Суги блеснула веселая искорка. - С вами приятно иметь дело, - усмехнулся он и уже не прячась изготовился к схватке. Левая ладонь повернута кверху, правая рука, согнутая в локте, отведена за спину, одна ступня оторвана от пола - просто танцующий Шива. "Это что еще за дзюцу на мою голову?" - вздохнул вице-консул. - Посмотрим, каковы вы в единоборстве, - уютно промурлыкал полицейский генерал. Но до единоборства, слава Богу, не дошло. Выбрав момент, Асагава в два прыжка подлетел к интенданту и стукнул его рукояткой по шее. Наблюдать за спорой, виртуозной работой потомственного ерики было одно удовольствие. Упасть обмякшему телу он не дал - подволок к креслу, усадил. Одним движением вытянул обмотанную вокруг пояса веревку, быстро привязал запястья Суги к подлокотникам, щиколотки к ножкам, в рот засунул мундштук - знакомый Фандорину хами. Не прошло и двадцати секунд, а супостат уже был спеленут по всей японской полицейской науке. Пока интендант хлопал глазами, приходя в чувство, победители совещались, как быть дальше. Звать дежурного офицера или лучше дождаться дня, когда в здании будет много чиновников. Вдруг дежурный - человек Суги? Дискуссию прервало мычание, донесшееся из кресла. Генерал очнулся и мотал головой, явно хотел что-то сказать. - Ну, хами я вынимать не стану, - сказал Асагава. - Лучше сделаем вот как. - Правую руку пленника прикрутил за локоть, зато развязал запястье. Сунул интенданту листок бумаги, обмакнул в чернильницу ручку. - Пишите. Суга, скрипя пером и разбрызгивая черные капли, размашисто накалякал что-то сверху вниз. - "Дайте умереть", - перевел инспектор. - Еще чего. Подлый предатель! Ты хлебнешь позора сполна, и твоя отрубленная голова будет торчать на шесте. Эраст Петрович был настроен миролюбивей, хоть и ненамного. - Схема, - напомнил он. - Пусть скажет, кто там обозначен главным кружком, и тогда умирает себе на здоровье, если ему охота. Захочет - убьет себя и в тюрьме, вы не сможете ему помешать. Разобьет голову об стенку, как Сухорукий, либо при первом же допросе откусит себе язык, как Горбун. Засопев, Асагава нехотя отправился за схемой. Вернулся, сунул интенданту под нос загадочный листок. - Скажешь, кто был во главе заговора, - позволю умереть. Прямо сейчас. Согласен? Не сразу, далеко не сразу Суга кивнул. - Это схема заговора? Пауза. Кивок. - Пиши имена. И он написал. По-английски: - "Just one name". При этом посмотрел на Фандорина - уговор получался тот же, лишь роли переменились. Чувствуя, что, если нажимать дальше, сделка может сорваться, Эраст Петрович сказал: - Ладно. Но самое главное. На несколько секунд интендант закрыл глаза - видно, готовился. То ли к предательству, то ли к смерти. А верней всего, и к тому, и к другому. Решительно сжал ручку, обмакнул в поднесенную чернильницу и стал медленно выводить букву за буквой - на сей раз не иероглифами и не латиницей, а катаканой, слоговой азбукой, которую Фандорин уже умел разбирать. "Бу", прочел он. Потом "ру", "ко", "ку", "су". Бу-ру-ко-ку-су? Булкокс! Ну конечно! Все сразу встало на свои места, с глаз титулярного советника словно упала пелена. Ты правда хочешь, Чтоб однажды пелена Упала с глаз? Слово есть слово В Йокогаму возвращались первым, семичасовым поездом. Про конспирацию особенно не думали, сидели рядом, но не разговаривали. Впрочем, в вагоне кроме вице-консула и инспектора никого не было. Вагоны второго и третьего класса, те были битком набиты клерками и приказчиками, ехавшими в Йокогаму на службу, а для пассажиров первого класса час был слишком ранний. Асагава немного поклевал носом и - вот стальные нервы! - вскоре уснул глубоким, сладким сном, даже губами причмокивал. Фандорину же спать не хотелось. Можно было подумать, его организм решил вовсе отказаться от этого тривиального времяпрепровождения. Но что-то подсказывало титулярному советнику: бессонницы больше не будет. Лекарство, которое излечит больного от мучительного недуга, называлось "Булкокс". Не то чтоб Эраст Петрович думал сейчас о пытке бессонных ночей, он размышлял совсем о другом, но в то же время некий закулисный голос нашептывал измотанному телу: "Скоро, скоро отдохнешь". Рассудок титулярного советника существовал вне зависимости от каких-то там голосов и был занят очень важным делом - Выстраиванием Логической Цепочки. Цепочка образовывалась стройнее не бывает. Итак, во главе заговора, жертвой которого пал японский Наполеон, стоит достопочтенный Алджернон Булкокс, агент правительства ее величества императрицы Индийской и королевы Британской Виктории. Мотивации интриги очевидны. Избавиться от правителя, стремившегося сохранить баланс между двумя великими державами, которые жаждут прибрать к рукам Тихий океан, - Англией и Россией. Это раз. Привести к власти экспансионистскую партию, которая будет нуждаться в мощном флоте. Кто поможет в этом грядущим завоевателям Кореи? Разумеется, владычица морей Британия. Это два. Булкокс может рассчитывать на великую награду. Еще бы! В результате проведенной им операции Япония, а вслед за нею и весь Дальний Восток, попадают в зону британского влияния. Это три. С человеческой точки зрения тоже выходило, что Булкокс вполне способен на столь грязное, циничное предприятие. Занимается шпионажем и не слишком это скрывает. Это раз. По словам О-Юми (а кому знать этого мерзавца, как не ей, кольнул себя в самое сердце Фандорин), способен на любую гнусность, даже может подослать убийц к счастливому сопернику или расправиться с женщиной, которая его бросила. Это два. Конечно, маловероятно, что заговор против Окубо он организовал с одобрения Сент-Джеймсского двора, но ведь это по натуре авантюрист, честолюбец, который употребит любые средства, лишь бы достичь успеха. Это три. Теперь четыре. Князь Онокодзи говорил, что у заговорщиков много денег. А, собственно, откуда у нищих сацумских самураев деньги? Разве способны они были бы так щедро наградить Сугу за проявленную ловкость? А в распоряжении агента британской короны поистине неисчерпаемые фонды. Должно быть, достопочтенный внутренне усмехался, слушая, как великосветский сплетник сообщает ему о подаренной усадьбе. Сам Булкокс ее наверняка и выкупил, а потом "проиграл" Суге в карты. Или не сам, а через посредников, какая разница! Ход дедукции невольно прервал Асагава, блаженно всхрапнувший во сне. Почивает на лаврах, почти в буквальном смысле, подумал Фандорин. Злодейство наказано, справедливость восторжествовала, гармония восстановлена. А соображения большой политики сон славного инспектора не тревожат. Как и кошмар, случившийся два часа назад в полицейском управлении. Должно быть, там уже начался переполох. Или вот-вот начнется. Уборщик или ретивый секретарь, который явится раньше присутственного времени разобрать какие-нибудь бумажки, заглянет в начальственный кабинет и увидит картину, от которой бедняге сделается дурно... Когда интендант выдал Булкокса, инспектор прошипел пленнику что-то по-японски. Поиграв желваками, объяснил Фандорину свое возмущение: - Он еще больший негодяй, чем я думал. Фанатики из Сацумы хоть верили, что действуют во имя Родины, а этот знал, что они - пешки в игре, затеянной иностранцем! Суга замычал. - Теперь можно вынуть хами, - сказал Эраст Петрович, еще не оправившийся от потрясения - все не мог взять в толк, как эта версия не возникла у него раньше. Освободившись от мундштука, генерал сплюнул и хрипло бросил Асагаве: - А сам-то ты не пешка в руках иностранца? - Но опомнился, вспомнив, что всецело зависит от инспектора, и сменил тон. - Я сдержал слово. Теперь ваша очередь. Дайте мне кинжал. - Нет у меня кинжала, - покривился Асагава. - Да и был бы, не дал. Чтобы ты пачкал своей грязной кровью благородную сталь? Помнишь, как ты заставил Горбуна отгрызть язык? Теперь твой черед. Зубы у тебя острые, давай - если мужества хватит. А я с удовольствием погляжу. Глаза интенданта ненавидяще сузились, блеснули огнем. Вице-консул осторожно попробовал прикусить себе кончик языка и содрогнулся. Жесток Асагава, ничего не скажешь. Проверяет Сугу на твердость характера. Если тот дрогнет, то потеряет лицо. Тогда из него можно будет многое вытрясти. Все трое молчали. Потом раздался странный сдавленный звук - это сглотнул Суга. На дверь, что вела в тайник, никто не смотрел, поэтому, когда она с лязгом захлопнулась, все дернулись. Неужели с того момента, как интендант надавил на рычаг, миновало всего двадцать минут? - Не хочешь жрать свой язык, - удовлетворенно констатировал инспектор. - Тогда новое предложение. Смотри сюда. - Он вынул из генералова кармана револьвер (Фандорин не ошибся, это был кавалерийский "хагстрем"), оставил в барабане один патрон. - Расскажешь, кто обозначен остальными кружками, грызть язык не придется. Взгляд, которым Суга посмотрел на револьвер, не поддается описанию. Ни один Ромео не пожирал глазами свою Джульетту с таким вожделением, ни один потерпевший кораблекрушение не вглядывался так жадно в точку на горизонте. Титулярный советник был совершенно уверен, что генералу не устоять перед искушением. Был уверен - и ошибся. Интендант предпочел откусить себе язык. В прошлый раз Эрасту Петровичу повезло - он наблюдал это жуткое зрелище, находясь на отдалении, теперь же все произошло в двух шагах. Суга издал не человеческий, а какой-то звериный рык, широко разинул рот, до отказа высунул мясистый, красный язык и сомкнул челюсти. Раздался тошнотворный хруст, Фандорин отвернулся, но все же успел налюбоваться достаточно, чтоб это видение осталось с ним до конца жизни. Умирал интендант дольше, чем Горбун. Тот, как теперь понимал Фандорин, не выдержал болевого потрясения. У Суги же сердце было крепким, он захлебнулся собственной кровью. Сначала судорожно глотал ее, потом она полилась по груди и подбородку сплошным потоком. Это продолжалось, наверное, несколько минут. За все время железный человек не издал ни единого стона. После того, как хрип прекратился и самоубийца мешком обвис на веревках, Асагава перерезал путы. Труп сполз на пол, по паркету стала растекаться темная лужа. Эпитафия, произнесенная инспектором, была сдержанно-уважительной : - Сильный человек. Настоящий акунин. Но главный акунин в этой истории не японец, а иностранец. Какой стыд! Фандорина мутило. Хотелось как можно скорее уйти из этого проклятого места, но пробыли они там еще порядком. Сначала уничтожали следы своего присутствия: собрали обрезки веревки, поправили портрет микадо и распятье, разыскали и выковыряли пулю, выпущенную из фандоринского "герсталя". С европейской точки зрения получался полный абсурд: начальник имперской полиции зачем-то явился среди ночи в свой служебный кабинет, сел в кресло, откусил себе язык и умер. Эрасту Петровичу лишь оставалось надеяться, что по-японски это, возможно, будет выглядеть менее диковинно. Потом, по настоянию Асагавы, битый час рвали на мелкие кусочки все многочисленные досье. Только после этого наконец удалились - тем же манером, что вошли, то есть через окно уборной. Из всего архива не уничтожили лишь папку "Окубо". В ней - страница с зашифрованной схемой, изъятые донесения и три листка с клятвой, написанной кровью. В сочетании с показаниями свидетеля, князя Онокодзи, который не только знал о тайной деятельности Суги, но и связан с самим Булкоксом, совершенно достаточно. Скоро все узнают, отчего покончил с собой интендант полиции. Но прежде того следовало довести дело до конца - добыть улики против англичанина. Если удастся, произойдет решительное посрамление Британии и полная победа российских интересов. Шутка ли - английский резидент устроил политическое убийство великого человека! Пожалуй, дойдет до разрыва дипломатических отношений. Если Булкокс вывернется и выйдет сухим из воды (зацепить его пока особенно не за что), то придется довольствоваться разоблачением Суги. Тоже немало. Докладывать Доронину или погодить? Пожалуй, рано. Сначала нужно попробовать прищемить хвост достопочтенному, а для этого, вероятно, придется действовать не вполне дипломатическими методами. Опять же тут было еще одно обстоятельство, несущественное с точки зрения большой политики, но чрезвычайно важное для Фандорина. Вот эту-то деликатную проблему, совершенно приватного свойства, он и обдумывал, поглядывая в окно на поблескивающие под солнцем рисовые поля. Асагава вдруг открыл глаза и задумчиво сказал, будто вовсе и не спал, а тоже был занят аналитическими размышлениями: - А ведь подлец Онокодзи нарочно загнал нас в ловушку. - Почему вы так думаете? - Папки "Онокодзи" в архиве не было. Фандорин прищурился: - Вы хотите сказать, что синоби выполнили заказ сполна? Проникли в архив и выкрали папку с компрометажем? - Раз мы сумели найти рычаг, наверняка нашли его и ниндзя. Они куда опытней в подобных вещах, да и осторожней. Если действовали вдвоем, то уж, надо думать, не полезли в тайник вместе, как мы с вами, а один остался караулить снаружи. - Почему же тогда они не похитили весь архив? Это могло бы стать для них мощным инструментом влияния! Наконец, секреты стоят больших денег! Инспектор удивленно воззрился на собеседника: - Что вы! "Крадущиеся" убивают, крадут, шпионят, но они не занимаются шантажом и вымогательством! Это противоречит их традициям и кодексу чести. Эраст Петрович и в самом деле забыл, что в Японии у всех и у каждого, даже у злодеев, непременно имеется какой-нибудь кодекс. В этом, пожалуй, было нечто умиротворяющее. - Значит, Онокодзи получил свою п-папку? Ну разумеется. Иначе он не говорил бы об архиве Суги так спокойно. Получить получил, однако платить клану Момоти за выполненную работу не пожелал. Знал, что отвечать придется не ему, а старшему самураю. Князь использовал его и обрек беднягу на смерть. - Да что сейчас говорить о самурае? - Асагава взмахнул кулаком. - Как вы не понимаете? Онокодзи знал, что мы угодим в ловушку, и не предупредил нас. Он рассчитывал, что Суга нас уничтожит! Клянусь, я вытрясу из негодяя его черную душу! x x x Душа чуть было не вылетела из князя безо всякой тряски - едва он услышал о смерти интенданта. Локстон еще гремел ключом от камеры, Асагава еще грозил кулаком через запертую решетку, а князя уже пора было откачивать. После первых же криков разъяренного инспектора ("Что, не ждал!? Думал, Суга нас прикончит? А вышло наоборот!") Онокодзи вскочил с нар, сделался белее мела и бухнулся в обморок. - Вот те на, - удивился сержант. - Всю ночь куролесил, парижские шансонетки распевал. Хвастал, что утром будет на свободе. - Воды, - коротко попросил Асагава. Плеснул арестанту из стакана в лицо, принялся хлопать по щекам, и потомок феодалов очнулся. Завсхлипывал, застучал зубами. - Вы... вы убили его? Все, теперь мне конец. Князя колотило так, что голова болталась на тонкой шее. И дело, кажется, было не только в том, что кончилось действие морфия, - Онокодзи здорово перетрусил. Сначала Фандорин решил, что это он так испугался Асагаву, возмездия за свое коварство. Но вскоре титулярный советник понял, что ошибался. Начать с того, что арестант и не пытался изворачиваться. Совсем наоборот! - Я не думал, клянусь! Они говорили, что мышеловка сделана очень искусно! Это он сам виноват, - лепетал князь, хватая Эраста Петровича за руку и будто оправдываясь за то, что ловушка не сработала. - Вы скажите это ему, скажите! - Кому "ему"? - весь подался вперед Фандорин. - Мы обязательно скажем, но кому? Онокодзи хлопнул себя ладонью по губам. Глаза округлились от ужаса. - Никому, - быстро сказал он. И, сам себе противореча, жалобно простонал. - Все, теперь он меня убьет... - За то, что вы стали причиной смерти интенданта? Аристократ кивнул. Ну, этот себе язык откусывать не станет, подумал вице-консул. Да и стреляться тоже. Похоже, англичанину все же не вывернуться! - Не бойтесь, князь. Мы сумеем вас от него защитить. Онокодзи лишь помотал головой. - Вы думаете, мы не знаем, кого вы так б-боитесь? Знаем. Суга перед смертью назвал его. Это Булкокс. - Что "Булкокс"? - выпятил глаза Локстон. - При чем тут Булкокс? - Алджернон Булкокс был во главе заговора, направленного против Окубо, - отчетливо выговаривая каждое слово, объяснил Фандорин - не столько для сержанта, сколько для Онокодзи. - Суга действовал по указке англичанина. Так? Вопрос был адресован арестованному. Тот, не открывая глаз, кивнул. - Что за нация эти англичане! - взорвался сержант. - Мало им Индии, мало морей! Хотят подмять под себя весь мир! И добро б еще действовали честно! Вот что я вам скажу, джентльмены. Старушка Британия взяла себе слишком много воли. Давно пора поставить ее на место. Нечего им делать в Японии. Есть страны поприличней, которые и торгуют честно, и в политику не лезут. В этом титулярный советник был с американцем совершенно согласен, хоть и подозревал, что под "странами поприличней" тот имеет в виду отнюдь не Российскую империю. - Я не хочу на свободу, - сказал вдруг Онокодзи, глядя на Фандорина. - Меня убьют. Позаботьтесь обо мне. Я вам пригожусь. - Вы расскажете все, что вам известно, о тайных делах Булкокса, и тогда сержант Локстон разрешит вам жить в муниципальной тюрьме столько, сколько понадобится. - Нет! Здесь он меня в два счета найдет! Видя, что человек не в себе, Эраст Петрович мягко сказал: - Хорошо. Я дам вам убежище в российском консульстве. Но при условии полной откровенности. - Я все расскажу. Про Булкокса. Но не сейчас. Мне плохо. А скоро станет еще хуже. Нужен укол. Я усну, а потом... потом мы поговорим. Только уведите меня отсюда! Быстрей! Он... он наверняка знает, что я арестован. О Суге тоже знает! И сразу догадается. Он очень умен! Локстон фыркнул: - Ишь, как его запугал проклятый англичашка! Вдруг сзади донеслось: - О ком это вы, сержант? Уж не обо мне ли? Все обернулись. На пороге тюремного отсека стоял Твигс