- как всегда, при галстуке и в тугих воротничках, под мышкой порыжевший от времени докторский саквояж. - Нет, док, это я не о вас, это я... - смутился начальник муниципальной полиции, но Асагава громко закашлялся, и Локстон не очень складно закончил. - Это я совсем о другом англичаш... о другом англичанине. Эраст Петрович поймал взгляд инспектора, тот слегка пожал плечами. Этот жест означал: Твигс-сэнсэй, конечно, человек в высшей степени достойный, но тут затронуты государственные интересы и престиж его отчизны, поэтому о Булкоксе лучше умолчать. - Ну что ночная экспедиция? - жадно спросил врач. - Признаться, я до рассвета не мог глаз сомкнуть. Ужасно за вас волновался. Рассказывайте же! Рассказали. Почти все - не упомянули лишь о малопочтенном достопочтенном. - Значит, доказательства против Суги у вас есть, а самого Суги уже нет? - резюмировал доктор, вытирая лысину платочком. - Но это чудесно! Почему у вас, джентльмены, такие озадаченные лица? Последовал новый обмен взглядами, и опять инспектор пожал плечами, но теперь уже в ином смысле: мол, поступайте, как знаете. - В бумагах интенданта мы обнаружили схему, в которой все записи сделаны какими-то странными з-значками. - Эраст Петрович показал листок. - Мы знаем, что это участники заговора, но не можем прочесть имен... - Дайте-ка... Твигс сдвинул очки на самый кончик носа, впился взглядом в бумагу. Потом вдруг перевернул ее вверх ногами. - Постойте, постойте... Где-то я видел нечто подобное... - Вспоминайте, доктор, вспоминайте! - наперебой воскликнули все трое. - Криптограммы, которыми пользовались ниндзя. Вот что это такое, - торжественно объявил Твигс. - У синоби существовала собственная система фонетической письменности, для секретных корреспонденции. - Интендант Суга не синоби, - усомнился Асага-ва. - Это исключено. Он из хорошей самурайской семьи. - Что с того? Он мог выучить их азбуку, как это в свое время попытался сделать я. Вы знаете, что меня очень интересует история ниндзя. Вот так, с ходу, я вам эти значки не прочту, но если покопаться в моих старых записях, может быть, кое-что и удастся расшифровать. Обещать не могу, но попробую. - Мы знаем, как читается одно из слов. - Фандорин показал на центральный кружок. - Это имя главаря. - О, это очень важно! Тут есть буквы, встречающиеся в других словах. Говорите скорей, что тут написано? Титулярный советник тихо произнес: - Булкокс. Доктор побагровел. Когда до него дошел весь смысл этого сообщения, негодованию мистера Твигса не было предела. Он произнес целую филиппику в адрес проходимцев, которые пятнают честь и принципы великой империи, а закончил так: - Если ваши сведения верны, то достопочтенный Булкокс преступник. Он будет разоблачен и понесет заслуженную кару! Асагава недоверчиво спросил: - И вам безразлично, что пострадает честь отчизны? Горделиво расправив плечи и воздев палец, Твигс сказал: - Честь отчизны, мой дорогой Асагава, блюдет не тот, кто покрывает ее преступления, а тот, кто не боится ее от них очистить. После этой сентенции возникла пауза. Слушатели задумались, прав ли доктор, и, судя по тому, что инспектор поморщился, сержант кивнул, а вице-консул вздохнул, пришли к неодинаковым выводам. Асагава вернул разговор в деловое русло: - Раз мы все заодно, предлагаю обсудить план действий. Задача не из легких. На это понадобится время... Куда вы? Вопрос был адресован Фандорину, который вдруг тряхнул головой, словно придя к некоему решению, и направился к выходу. - Посовещайтесь пока без меня, г-господа. У меня неотложное дело. - Постойте! А как же я? - кинулся к решетке Онокодзи. - Вы обещали дать мне убежище! Невозможно передать, до чего Эрасту Петровичу, всецело захваченному своей идеей, не хотелось сейчас возиться с этим слизняком. Но слово есть слово. Было в начале И останется в конце. Слово есть Слово. Осенний листок Всю ночь Маса не спал, тревожился. Вечером, сделав вид, что поверил, будто господину вдруг понадобилась газета, вышел из дома, но ни в какой "Гранд-отель", конечно, не пошел, а притаился за деревом. Незамеченным проследовал за господином до станции и, когда увидел, что тот собирается в Токио, хотел было тоже взять билет. Однако тут появился инспектор Асагава. По тому, как он прошел мимо господина, не поздоровавшись, стало ясно: у них какое-то общее дело. Маса заколебался. Инспектор Асагава - настоящий ерики, его не обманешь. В два счета заметит слежку. К тому же человек он серьезный, ответственный. Такому можно доверить господина. В общем, не поехал. Из-за этого и терзался. Дело, на которое отправился господин, судя по всему, было нешуточное. В сумке, которую он собрал тайком от Масы, лежал костюм ночного лазутчика. До чего же трудна жизнь вассала, который не может объясниться с человеком, которому служит! Если б знать язык северных варваров, Маса сказал бы господину: "У вас нет и не будет помощника верней и старательней меня. Вы больно раните мое сердце и мою честь, пренебрегая моей помощью. Я всегда и всюду обязан быть с вами, это мой долг". Ничего, господин очень умен, с каждым днем он знает все больше японских слов, и недалек день, когда с ним можно будет разговаривать на человечьем языке, без жестов и гримасничанья. Тогда Маса сможет служить по-настоящему. Пока же он делал то, что мог: во-первых, не спал; во-вторых, не пустил к себе в постель Нацуко, хоть та надулась, да и Масина карада очень хотела (ничего, потерпит - карада должна подчиняться духу); в-третьих, восемьсот восемьдесят восемь раз произнес надежное заклинание от ночных напастей, которому его научила одна куртизанка. У этой женщины властелин сердца был ночной грабитель. Всякий раз, когда он отправлялся на дело, она не принимала клиентов, а зажигала благовония и молилась пузатому богу Хотэю, покровителю тех, чья судьба зависит от удачи. И всякий раз ее возлюбленный утром возвращался с мешком за плечами, полным добычи, а главное живой и невредимый - вот какое это сильное заклинание. Но однажды глупая женщина сбилась со счета и на всякий случай помолилась с запасом. Так что же? В ту самую ночь злосчастного грабителя схватили стражники, и назавтра его голова уже щерилась на прохожих с моста через Сакурагаву. Куртизанка, конечно, пронзила себе горло заколкой для волос, и все сказали: туда ей и дорога, безответственной дуре. Чтобы не обсчитаться, Маса собирал кучками рисовые зернышки. Произнесет заклинание - отложит, произнесет - отложит. Маленькие кучки, по восемь зерен, соединялись в большие, состоявшие из десяти маленьких. Когда больших куч набралось одиннадцать, давно уже настало утро. Маса не спеша, нараспев, произнес молитву еще восемь раз. Доложив последнюю рисинку, выглянул в окно и увидел, как к воротам консульства подъезжает сияющая черным лаком карета, неописуемого великолепия, и запряжена целыми четырьмя лошадьми. На козлах сидел важный кучер, весь в золотых позументах и шапке с перьями. Дверца распахнулась, и на тротуар легко спрыгнул господин. Правда, без мешка за плечами, но живой и невредимый. И потом, разве карета - это меньше, чем мешок? Ай да заклинание! Маса бросился встречать. Еще чудесней была перемена, произошедшая с господином. После той проклятой ночи, когда он вышел из павильона раньше обычного и всю дорогу до дома спотыкался, будто слепой, лицо у господина сделалось похоже на маску Земляного Паука из театра Но: темное, застывшее, а нос, и без того длинный, заострился - смотреть страшно. Отчего О-Юми-сан выбрала красноволосого англичанина, понятно: тот гораздо богаче, у него большой красивый дом, и слуг восемь, а не один. Господин ужасно страдал от ревности, и, глядя на него, Маса тоже весь извелся. Даже стал подумывать, не убить ли негодную? Конечно, господин опечалится, но все же это лучше, чем губить свою печень, ежеминутно представляя себе, как любимая извивается в объятьях другого. Но вот случилось чудо, и злые чары рассеялись. Маса сразу это увидел. То ли благодаря доброму богу Хотэю, то ли по какой иной причине, но господин исцелился. Его глаза светились уверенностью, уголки рта больше не загибались книзу. - Маса, большое дело, - сказал он по-японски, сильным голосом. - Очень большое. Помогать, хорошо? Из кареты тощим задом вперед вылез какой-то человечек в мятом, запачканном сюртуке, развернулся и чуть не упал - так его качнуло. Судя по горбоносой физиономии, холеной коже, изящным ручкам - из аристократов. - Он... жить... дом, - сказал господин, нетерпеливо щелкая пальцами, потому что не сразу мог вспомнить нужные слова. Значит, гость, понял Маса и вежливо поклонился незнакомцу. Тот икнул и снова пошатнулся. То ли больной, то ли пьяный - не поймешь. Вошли в дом, причем господин ступал как-то боком, словно загораживая своего гостя от окон Грязного Человека. Господин прошелся по коридору, немного подумал и показал: - Там. Он жить там. Маса хотел объяснить, что там жить нельзя, это кладовка. В ней чемоданы, мешок с рисом, банки с маринованной редькой и корнем имбиря, но господин слушать не стал. - Сутеретти, сутеретти, - дважды повторил он непонятное слово. Потом, пробормотав "Теруто!" (это слово Маса знал, оно значило "тикусе!"), принес из кабинета словарь и перевел. - Стеречь. Ты он стеречь. Понимать? - Понимать, - кивнул Маса. Так бы сразу и сказал. Схватил горбоносого за шиворот, затолкал в кладовку. Тот жалобно захныкал, обессиленно сел на пол. - Вежливо, - строго приказал господин, снова воспользовавшись словарем. - Стеречь. Строго. Однако вежливо. Вежливо, так вежливо. Маса принес из своей комнаты тюфяк, подушку, одеяло. Сказал пленнику: - Прошу вас устраиваться поудобнее. Аристократ плаксиво попросил о чем-то господина по-английски. Маса узнал только знакомое слово "пуриидз". Тяжело вздохнув, господин достал из кармана коробочку, где лежали крошечные бутылочки с какой-то жидкостью и шприц, вроде тех, какими прививают оспу. Отдал коробочку плаксе и запер дверь кладовки. - Смотреть. Стеречь. Строго. Вежливо, - повторил он, зачем-то покачав направленным вверх указательным пальцем. Повернулся, чуть не бегом выскочил из квартиры. Сел в карету. Уехал. x x x Первую минуту Эраст Петрович по инерции еще думал о посаженном в кладовку свидетеле. На Масу можно положиться. Не отойдет от двери и никого не подпустит. Черт знает, что слуга обо всем этом думает. К сожалению, не объяснишь - слов не хватит. Число бед, за которые предстояло держать ответ, у титулярного советника увеличивалось не по дням, а по часам. Мало ему было ночного вторжения в обитель японского правопорядка, мало гибели начальника полиции, теперь к этому прибавилось сокрытие постороннего лица на территории консульства без ведома начальства. О спрятанном князе говорить нельзя никому - ни Доронину, ни Сироте. Во всяком случае, пока. Однако, если это самоуправство еще можно было как-то сохранить в тайне, то акция, которую титулярный советник намеревался предпринять далее, должна была неминуемо привести к громкому скандалу. Странно, но Эраста Петровича сейчас это совершенно не волновало. Покачиваясь на мягких подушках наемного фиакра, самого лучшего, какой только нашелся в каретном сарае фирмы "Арчибальд Гриффин" ("Отличные Лошади, а также Удобнейшие Экипажи на все случаи жизни с почасовой оплатой"), Фандорин был очень доволен собой. Идея, заставившая его покинуть коллег в разгар важнейшего совещания, пленила титулярного советника своей простотой и несомненной исполнимостью. Забрать О-Юми у злодея, да и дело с концом. Не слушать ее, не дать опомниться. Просто посадить в карету и увезти. Это будет честно и мужественно, по-русски. С самого начала следовало это сделать, даже когда Булкокс еще не угодил в злодеи. Какое отношение к любви имеют политические заговоры? Никакого. Наверняка О-Юми ждала от любимого именно такого поступка. А он раскис, утратил волю, погряз в унынии и жалости к себе. По-хорошему, надо было одеться торжественным образом - фрак, цилиндр, крахмальная рубашка, как того требовала важность события, но не хотелось терять ни единой минуты. Карета пронеслась по булыжным мостовым Блаффа, лихо остановилась у владения номер 129. Кучер, сняв шляпу, распахнул дверцу, и вице-консул медленно сошел на землю. Пригладил волосы, подкрутил щеточкой усы, несколько поникшие от ночных приключений, оправил сюртук. Ну, с Богом! Войдя в калитку, поневоле остановился - вспомнил о булкоксовых псах. Но свирепых церберов видно не было. Вероятно, днем их сажали на цепь. Твердым шагом Фандорин пересек лужайку. Что О-Юми? Верно, еще спит, она ведь ложится после восхода... Дотронуться до бронзового звонка не успел, дверь распахнулась сама собой. На пороге стоял важный лакей в ливрее. Титулярный советник протянул визитную карточку с двуглавым орлом: Consulat de l'Empire de la Russie Eraste Petrovitch Fandorine Vice-consul, Conseiller Titulaire Yokohama, Bund, 6 Лишь накануне Сирота вручил ему целую стопку таких - свежеотпечатанных, еще пахнущих типографией. - Мне нужно видеть достопочтенного Булкокса, по срочному делу. Отлично знал, что Булкокс сейчас никак не может быть дома. Безусловно, ему уже сообщили о таинственном "самоубийстве" сообщника, и англичанин, конечно же, кинулся в Токио. Эраст Петрович и следующую фразу приготовил: "Ах, его нет? Тогда прошу доложить о моем приходе мисс О-Юми. Спит? Придется разбудить, дело не терпит отлагательства". Но Фандорина ждал сюрприз. Привратник как ни в чем не бывало поклонился, пригласил войти и исчез за дверью, что вела из прихожей налево, - по прежнему, неофициальному визиту вице-консул знал, что там расположен кабинет. Не успел Эраст Петрович сообразить, что сие может означать, а из кабинета уж появился достопочтенный, собственной персоной. В домашней куртке, в мягких туфлях, то есть самого безмятежного вида. - Чему обязан, мистер... Фэндорайн? - спросил он, глянув на карточку. - Ах да, мы ведь, кажется, знакомы. Что за наваждение! Уже полдень, а труп Суги не обнаружен? Невозможно! Обнаружен, но Булкокс, главный советник правительства, об этом не извещен? Исключается! Извещен, но не переполошился? Абсурд! И тем не менее факт оставался фактом: Булкокс предпочел остаться дома. Но почему? Эраст Петрович скосил глаза в приоткрытую дверь кабинета и увидел, что в камине пылает огонь. Так вот в чем дело! Сжигает компрометирующие бумаги! Стало быть, еще как переполошился! Умный все-таки человек. И дальновидный. Почуял опасность! - Что вы молчите? - досадливо поморщившись, спросил британец. - Что вам угодно? Фандорин отодвинул достопочтенного в сторону и вошел в кабинет. Но никаких бумаг возле камина не было, лишь горка сухих веток. - Да что, черт подери, это значит?! - последовал за ним Булкокс. Эраст Петрович неучтиво ответил вопросом на вопрос: - Что это вы камин растопили? Нынче лето. - Я каждое утро его протапливаю тамарисковыми ветками. Дом новый, сыроват. И запах дыма мне нравится... Послушайте, сэр, вы очень странно себя ведете! Мы едва знакомы! Немедленно объясните, что происходит! С какой целью вы явились? Терять теперь было решительно нечего, и Фандорин ухнул, как в омут головой: - Чтобы забрать у вас даму, которую вы удерживаете здесь насильно! Булкокс только рот раскрыл и захлопал ресницами, такими же рыжими, как и шевелюра. А титулярный советник, который, по французскому выражению, уже a jete son bonnet par-dessus le moulin <закинул чепец за мельницу (фр.)>, развивал атаку, которая, как известно, является лучшим видом обороны при плохой позиции: - Запугивать женщину - подлость и недостойно джентльмена! Впрочем, какой вы джентльмен! Прочь с дороги, я иду к ней! Хотел пройти мимо, но Булкокс преградил путь, схватил вице-консула за лацканы. - Убью, как бешеную собаку, - прошипел британец, и у самого глаза стали бешеные. Эраст Петрович ответил не менее хищным шипением: - Убьете? Сами? Ой, вряд ли. Смелости не хватит. Скорее "крадущихся" подошлете. Пихнул соперника своими замечательно натренированными руками - да так, что достопочтенный отлетел в сторону и опрокинул стул. На грохот из двери высунулся лакей, его вытянутая английская физиономия сделалась еще длинней. - Какие крадущиеся?! - ошеломленно вскричал британец. - Да вы буйнопомешанный! Я заявлю ноту вашему правительству! - Валяйте! - буркнул Фандорин по-русски. Хотел взбежать вверх по лестнице, но Булкокс ринулся вдогонку. Ухватил русского за фалду, стянул вниз. Вице-консул развернулся и увидел, что главный правительственный советник встал в стойку для бокса. Ну, бокс это не дзюдзюцу, тут Эрасту Петровичу тушеваться не приходилось. Он тоже изготовился: левый кулак вперед, правым прикрыть челюсть. Первая схватка закончилась с ничейным результатом - все нанесенные удары были парированы. При второй сшибке вице-консул получил крепкий тычок в корпус, а ответил недурным хуком слева. Здесь бой был прерван, потому что женский голос воскликнул: - Алджи! Что это? На площадке лестницы стояла О-Юми в ночной сорочке, поверх которой был накинут шелковый платок. Ее неубранные волосы рассыпались по плечам, сквозь них просвечивало солнце. Эраст Петрович задохнулся, опустил руки. - Это русский! - возбужденно крикнул Булкокс. - Он сошел с ума! Утверждает, что я удерживаю тебя насильно. Решил немного привести этого болвана в чувство. О-Юми двинулась вниз по ступенькам. - Что с твоим ухом, Алджи? Оно оттопырилось и красное. Нужно приложить лед. От семейственного, домашнего тона, которым были произнесены эти слова, от дважды повторенного "Алджи", а более всего от того, что она на него даже не посмотрела, у Эраста Петровича возникло ощущение, что он стремительно падает в пропасть. Не только говорить, но и дышать было трудно, но все же Фандорин хрипло выдавил, обращаясь к О-Юми: - Одно слово. Только одно. Я - или - он? Булкокс, кажется, тоже хотел что-то сказать, но у него сорвался голос. Оба боксера стояли и смотрели, как черноволосая женщина в легком, просвечивающем на солнце одеянии спускается по лестнице. Спустилась. Снизу вверх укоризненно взглянула на Эраста Петровича. Со вздохом сказала: - Ну что за вопрос. Конечно, ты... Прости меня, Алджи. Я надеялась, что у нас все закончится иначе, но, видно, не суждено... Британец был совершенно сражен. Заморгал, перевел взгляд с О-Юми на Фандорина. Губы достопочтенного задрожали, но слов у него так и не нашлось. Внезапно Булкокс выкрикнул что-то бессвязное и бросился вверх по ступенькам. - Бежим! - О-Юми схватила титулярного советника за руку и дернула за собой, к выходу. - З-зачем? - Наверху у него оружейная комната! - Я не боюсь! - объявил Эраст Петрович, но тонкая ручка рванула его с такой неожиданной силой, что он еле удержался на ногах. - Бежим! Она поволокла титулярного советника, который все оглядывался назад, по лужайке. Волосы красавицы развевались по ветру, подол трепетал и пузырился, задники бархатных туфель звонко пришлепывали. - Юми! Ради Бога! - донеслось откуда-то сверху. Из окна второго этажа высовывался Булкокс, размахивал охотничьим карабином. Фандорин постарался, насколько возможно, прикрыть собой ту, что бежала впереди. Грянул выстрел, но пуля пролетела далеко, свиста было не слышно. Обернувшись еще раз, титулярный советник увидел, что англичанин снова прикладывается к карабину, но даже издалека было видно, как трясется ствол - руки у стрелка ходили ходуном. Кричать кучеру, чтобы трогал, не пришлось. Тот, собственно, уже тронул - сразу после выстрела, даже не дожидаясь седоков. Хлестнул лошадей, вжал голову в плечи и назад не оглядывался. Эраст Петрович на бегу распахнул дверцу, подхватил спутницу за талию, забросил внутрь. Потом запрыгнул на сиденье сам. - Я уронила платок и потеряла одну туфлю! - воскликнула О-Юми. - Ах, как интересно! - Ее широко раскрытые глаза ярко блестели. - Куда мы едем, милый? - Ко мне, в консульство! Она прошептала: - Значит, у нас целых десять минут. Задерни шторку. x x x Как доехали до Банда, Фандорин не заметил. Очнулся от стука в окошко. Стучали, кажется, уже давно, да он не сразу услышал. - Сэр, сэр, - донеслось снаружи, - мы приехали... Добавить бы, за такой страх. Титулярный советник приоткрыл дверцу, сунул серебряный доллар. - Вот вам. И подождите. Кое-как привел костюм в порядок. - Бедный Алджи, - вздохнула О-Юми. - Я так хотела оставить его по всем правилам. Это ты все испортил. Теперь его сердце наполнится горечью и ненавистью. Но ничего. Клянусь, что с тобой у нас все закончится красиво, в полном соответствии с дзедзюцу. Ты будешь вспоминать меня очень-очень хорошо, мы расстанемся в стиле "Осенний лист". Самый прекрасный Дар дерева - прощальный: Осенний листок. Сумасшедшее счастье - Значит, в ту ночь ты отвергла меня только потому, что хотела расстаться с "бедным Алджи" по всем п-правилам? - недоверчиво посмотрел на нее Эраст Петрович. - Только из-за этого? - Не только. Я, правда, боюсь его. Ты обратил внимание на его левую мочку? - Что?! - Фандорин решил, что ослышался. - По форме, длине и цвету мочки видно, что он очень опасный человек. - Опять ты со своим нинсо! Ты надо мной смеешься! - Я насчитала у него на лице восемь трупов, - тихо сказала она. - И это только те, кого он убил собственными руками. Фандорин не знал, серьезно она говорит или валяет дурака. Точнее так: не был окончательно уверен, что она дурачится. Потому и спросил, усмехнувшись: - Ты можешь рассмотреть трупы на лице? - Конечно. Всякий раз, когда один человек отнимает жизнь у другого, на его душе остается зарубка. А все, что происходит в душе, отражается и на лице. У тебя эти следы тоже есть. Хочешь скажу, сколько человек убил ты? - Она протянула руку, коснулась пальцем его скулы. - Один, два, три... - П-прекрати! - отшатнулся он. - Лучше еще расскажи про Булкокса. - Он не умеет прощать. Кроме тех восьмерых, которых он убил сам, я видела и другие следы: это люди, которые погибли по его вине. И их много. Гораздо больше, чем тех, первых. Титулярный советник поневоле подался вперед. - Как, ты можешь видеть и это? - Да. Читать лицо убийцы нетрудно, оно вылеплено слишком резко, и краски контрастны. - Прямо Ломброзо, - пробормотал Эраст Петрович, трогая себя за скулу. - Нет-нет, ничего, продолжай. - Больше всего зарубок на лицах боевых генералов, артиллерийских офицеров и, конечно, палачей. Но самые страшные шрамы, невидимые обычным людям, были у очень мирного и славного человека, врача в публичном доме, где я служила. О-Юми произнесла это так спокойно, будто речь шла о самой обыкновенной службе - какой-нибудь портнихой или модисткой. У Фандорина внутри все так и сжалось, и он поспешно, чтоб она не заметила, спросил: - У врача? Как странно. - Ничего странного. За долгие годы он помог тысячам девушек вытравить плод. Но если у врача зарубки были мелкие, будто рябь на воде, то у Алджи они глубокие и кровоточащие. Как же мне его не бояться? - Ничего он тебе не сделает, - мрачно, но твердо сказал титулярный советник. - Не успеет. Булкоксу конец. Она смотрела на него со страхом и восхищением: - Ты убьешь его раньше, да? - Нет, - ответил Эраст Петрович, отодвинув шторку и осторожно присматриваясь к доронинским окнам. - Булкокса на днях вышлют из Японии. С позором. А может быть, даже посадят в тюрьму. Время было обеденное, Сирота, как обычно, наверняка повел свою "капитанскую дочку" к табльдоту в "Гранд-отель", но у окна консульской квартиры - проклятье! - маячила знакомая фигура. Всеволод Витальевич стоял, скрестив руки на груди, и смотрел прямо на застрявшую у ворот карету. Вести у него на глазах через двор О-Юми, да еще раздетую, в одной туфле, было немыслимо. - Что же мы медлим? - спросила она. - Идем! Я хочу поскорей обустроиться в своем новом доме. У тебя так неуютно! Но и пробираться воровским манером тоже было нельзя. О-Юми - гордая женщина, она почувствует себя оскорбленной. Да и он тоже будет хорош - стесняться собственной возлюбленной! Я не стесняюсь, сказал себе Эраст Петрович. Просто мне нужно подготовиться. Это раз. И она неодета. Это два. - Посиди здесь, - попросил он. - Я через минуту вернусь. По двору прошел деловитой походкой, но на доронинское окно все же искоса взглянул. Увидел, как Всеволод Витальевич отворачивается - пожалуй, с некоторой нарочитостью. Что бы это значило? Видимо, так: уже знает про Сугу и догадывается, что не обошлось без Фандорина; своим ожиданием у окна напоминает о себе и показывает, как ему не терпится выслушать объяснения; демонстративной индифферентностью дает понять, что не намерен этих объяснений требовать, - титулярный советник сам решит, когда уже можно. Очень тонко, очень благородно и очень кстати. Маса торчал перед кладовкой неподвижный, как китайский болванчик. - Ну что он? - спросил Эраст Петрович, поясняя смысл вопроса жестом. Слуга доложил при помощи мимики и жестов: сначала плакал, потом пел, потом уснул, один раз пришлось давать ему горшок. - Молодцом, - похвалил вице-консул. - Кансисуру. Итте куру. (Что означало: "Стеречь. Я ухожу".) На секунду заглянул к себе и скорей назад, к карете. Приоткрыл дверцу. - Ты раздета и разута, - сказал он очаровательной пассажирке, кладя на сиденье мешок мексиканского серебра. - Купи себе одежду. И вообще все, что сочтешь нужным. А это мои визитные карточки с адресом. Если что-то придется подшивать или, ну там не знаю, оставь приказчику, они доставят. Вернешься - обустраивайся. Ты в доме хозяйка. О-Юми с улыбкой, но без большого интереса тронула звякнувший мешок, высунула голую ножку и погладила ею Эраста Петровича по груди. - Ах, какой же я тупица! - воскликнул он. - В таком виде ты даже не сможешь войти в магазин! Украдкой оглянулся через плечо на консульство, сжал тонкую щиколотку. - Зачем я буду туда входить? - засмеялась О-Юми. - Все, что нужно, мне принесут в карету. x x x Антибулкоксовская коалиция, воссоединившаяся в полном составе, проводила совещание в кабинете начальника муниципальной полиции. Как-то само собою вышло, что роль председателя, хоть никем и не назначенного, перешла к инспектору Асагаве. Российский вице-консул, прежде признававшийся всеми за предводителя, легко уступил первенство. Во-первых, покинув соратников ради приватного дела, Эраст Петрович как бы утратил нравственное право ими руководить. А во-вторых, знал, что его ум и сердце сейчас заняты совсем другим. Дело же, между тем, было наисерьезнейшее, которым вполсилы заниматься не следовало. Впрочем, Асагава превосходно провел аналитическую работу и без участия Фандорина. - Итак, джентльмены, у нас имеется свидетель, готовый дать показания. Но человек он ненадежный, с сомнительной репутацией, и его слова без документального подтверждения стоят немногого. У нас есть подписанная кровью клятва сацумских боевиков, но эта улика изобличает лишь покойного интенданта Сугу. Еще есть изъятые Сугой полицейские рапорты, но они опять-таки не могут быть использованы против Булкокса. Единственная несомненная улика - зашифрованная схема заговора, в качестве центральной фигуры которого выступает главный иностранный советник императорского правительства. Но для того, чтобы схема стала доказательством, ее сначала нужно полностью расшифровать. До этого передавать документ властям нельзя. Можно совершить роковую ошибку - мы ведь не знаем, кто еще из сановников причастен к заговору. Раз уж сам интендант полиции... - Правильно, - одобрил Локстон. Он попыхивал сигарой на подоконнике, у открытого окна - щадил чувствительное обоняние доктора Твигса. - Я вообще не доверяю никому из япошек... Конечно, кроме вас, дружище Гоу. Пускай док покумекает, разберет эти каракули. Выявим всех плохих парней, тогда и вмажем по ним разом. Верно, Расти? Эраст Петрович кивнул сержанту, но смотрел только на инспектора. - Все это п-правильно, но у нас мало времени. Булкокс человек умный, и у него могущественные союзники, которые не остановятся ни перед чем. Я не сомневаюсь, что Булкокс проявит особенное внимание к моей персоне (тут вице-консул смущенно кашлянул) и к вам, ибо известно, что расследованием дела о сацумской тройке мы занимались вместе. Эраст Петрович здесь позволил себе несколько уклониться от правды, но лишь в деталях. Даже если б у англичанина не было личных причин его ненавидеть, участники конспирации, напуганные странной смертью интенданта, непременно заинтересовались бы русским вице-консулом. Вместе с Сугой принимал деятельнейшее участие в расследовании заговора против Окубо - это раз. Удар по интенданту служит интересам Российской империи - это два. Да тут еще и три: в недавнем объяснении с Булкоксом титулярный советник был неосторожен - дал понять, что подозревает британца в намерении сжечь некие компрометирующие документы. В тот эмоциональный момент достопочтенный, вероятно, не придал значения, но потом, конечно, припомнит. А уж что он теперь размышляет о русском дипломате безотрывно и с сугубой заинтересованностью, в том можно не сомневаться... В кабинете становилось душновато. Асагава подошел к окну, встал подле сержанта, хотел вдохнуть свежего воздуха, но вместо этого поперхнулся злым табачным духом и закашлялся. Помахал рукой, разгоняя дымное облако, повернулся к окну спиной. - Возможно, Фандорин-сан прав. Во всяком случае, лишняя предосторожность не помешает. Разделим улики, чтобы не держать их в одном месте. Схему заберет Твигс-сэнсэй - это понятно. Вся наша надежда теперь на вас, доктор. Ради Бога, никуда не выходите из дома. Никаких визитов, никаких пациентов. Скажитесь больным. Твигс важно кивнул, погладил себя по карману - очевидно, ключевая улика лежала там. - Я возьму полицейские рапорты, тем более что три из них написаны мной. Вам, сержант, достаются клятвы. Американец взял три листка, покрытых бурыми письменами, с любопытством рассмотрел их. - Можете на меня положиться. Бумажки будут при мне, а сам я шагу из участка не сделаю. Даже ночевать тут останусь. - Вот и отлично, это лучше всего. - А что достанется мне? - спросил Эраст Петрович. - На вашем попечении единственный свидетель. Этого вполне довольно. Фандорин смешался. - Господа... Я как раз хотел просить вас забрать у меня князя. Видите ли, мои домашние обстоятельства несколько изменились. Я теперь никак не смогу держать его у себя... Меняю на любую из улик. И, пожалуйста, как можно скорее. Инспектор пытливо посмотрел на вице-консула, однако задавать вопросов не стал. - Хорошо. Но при свете дня это невозможно - увидят. Вот что. Я знаю, где разместить князя, есть одно хорошее место - не сбежит. Ночью, перед самым рассветом, приводите его на тридцать седьмой пирс, это у моста Фудзими. - Б-благодарю. А если доктору не удастся расшифровка? Что тогда? И на это у обстоятельного японца был готов ответ: - Если сэнсэй не расшифрует схему, придется действовать неофициальным путем. Мы передадим все, что знаем, вместе с уликами и показаниями свидетеля, какой-нибудь из иностранных газет. Только, разумеется, не британской. Например, в редакцию "Л'Эко дю Жапон". Французы придут в восторг от такой сенсации. Пускай Булкокс оправдывается, требует опровержения - тайное станет явным. x x x По дороге домой Эрасту Петровичу бросилась в глаза витрина модного магазина "Мадам Бетиз", вернее большущий рекламный плакат, весь разрисованный розочками и купидончиками: "Новинка парижского сезона! Чулки в мелкую и крупную сетку, всех размеров, с муаровыми подвязками!". Вспомнив некую щиколотку, вице-консул вспыхнул. Вошел в лавку. Парижские чулки оказались на диво хороши, а уж на вышепомянутой конечности должны были и вовсе смотреться умопомрачительным образом. Фандорин выбрал полдюжины: черные, сиреневые, красные, белые, темно-бордовые и цвета "восход над морем". - Какой угодно размер? - спросил надушенный приказчик. Титулярный советник пришел было в смятение - о размере он не подумал, но на выручку ему явилась владелица магазина, сама мадам Бетиз. - Анри, мсье нужен первый. Самый маленький, - проворковала она, разглядывая покупателя с любопытством (так ему, во всяком случае, показалось). В самом деле, самый маленький, спохватился Эраст Петрович, мысленно представив крошечную ножку О-Юми. Но откуда эта женщина знает? Тоже какое-нибудь парижское нинсо? Хозяйка чуть отвернула лицо, все глядя на Фандорина, потом вдруг потупилась и перевела взгляд на полки с товаром. Это она состроила глазки, сдедуктировал титулярный советник и, хоть мадам Бетиз нисколько ему не нравилась, все же покосился на себя в зеркало. Нашел, что, несмотря на несколько изможденный вид и помятый костюм, он положительно недурен. - Милости прошу заходить почаще, мсье дипломат, - раздалось ему вслед. Он удивился, но совсем чуть-чуть. Йокогама - город маленький. Должно быть, высокий брюнет с голубыми глазами и чудесно подкрученными усиками, всегда (ну, почти всегда) безупречно одетый, успел примелькаться. Хоть с неба накрапывал дождик (тот самый, сливовый), настроение у Эраста Петровича было божественное. Ему казалось, что встречные смотрят на него с искренним интересом и чуть ли не провожают взглядами, что запах моря чудесен, а вид кораблей на якорной стоянке достоин кисти господина Айвазовского. Титулярный советник даже попробовал напевать, чего обычно не позволял себе. Мотив был неопределенно-бравурный, слова самые легкомысленные: Йокогама городок Не широк и не высок, Городишко невелик, Обойдешь его за миг. Но "Йокогама городок" был еще меньше, чем представлялось Фандорину. И в этом ему вскоре предстояло убедиться. Едва Эраст Петрович ступил во двор консульства, его окликнули. Доронин торчал в том же окне, что и давеча, но теперь не отворачивался, деликатности не проявлял. - Господин вице-консул! - крикнул он грозным голосом. - Извольте пожаловать ко мне в кабинет. Тотчас же, не заходя на квартиру! И исчез - должно быть, отправился на казенную половину. Никогда еще Фандорин не видел воспитаннейшего, сдержаннейшего Всеволода Витальевича в таком гневе. - Я вас ни о чем не спрашивал! Не понуждал находиться в присутствии! Я вам доверился! - не кричал, а клокотал консул, пуча поверх синих стекол свои воспаленные глаза. - Я полагал, что вы заняты государственным делом, а вы... вы, оказывается, предавались амурным приключениям! Ворвались в дом к официальному представителю Британской империи! Похитили у него любовницу! Учинили дебош! Что удивляетесь? Йокогама - город маленький. Новости, особенно пикантного рода, здесь разносятся моментально! Кучер, подумал Эраст Петрович. Наболтал своим товарищам из фирмы "Арчибальд Гриффин", а те вмиг разнесли по городу. А еще слуги самого Булкокса. Кухонный телеграф - самое скоростное средство сообщения. - Вы хоть знаете, что интендант Суга покончил с собой? Откуда вам! А я думал, что... Эх вы, герой-любовник! - консул махнул рукой. - Ходят самые разные слухи. Суга не застрелился, даже не совершил харакири. Он избрал древний изуверский способ ухода из жизни, к которому самураи прибегали либо, попав в плен, либо чувствуя себя очень виноватыми. Все уверены, что интендант не смог себе простить смерти Окубо, и незаслуженное повышение в должности стало для него последним ударом. Он не посмел ослушаться монаршей воли, но счел необходимым искупить вину, приняв мученическую кончину... Да что вы все молчите, Фандорин? Оправдывайтесь, черт возьми! Говорите что-нибудь! - Я заговорю завтра. Пока же позволю себе напомнить об обещании, которое вы мне дали: ни во что не вмешиваться и ни о чем не спрашивать. Если я потерплю неудачу, отвечу за все разом. Сейчас же у меня нет времени на объяснения. Сказано было хорошо: сдержанно и с достоинством, но эффекта не получилось. - Оно и видно, - процедил консул, глядя не в глаза собеседнику, а куда-то вниз и вбок. Брезгливо махнул рукой, вышел. Эраст Петрович тоже посмотрел вниз. Из розового, украшенного ленточкой пакета, который ему вручили в магазине, свисал сетчатый чулок цвета "Восход над морем". x x x На свою половину вице-консул входил понуро. Открыл дверь и остолбенел, едва узнав собственную прихожую. На стене висело большое зеркало в лаковой, разукрашенной перламутром раме. На кокетливой тумбочке благоухала ваза с бело-лиловыми ирисами. Исчезла вешалка, на которой Маса держал головные уборы и верхнюю одежду своего господина - вместо нее появился закрытый шкаф с плетеными соломенными дверцами. Сверху источала мягкий розоватый цвет большая керосиновая лампа в бумажном абажуре. Пораженный, Фандорин заглянул в гостиную. Там перемен было еще больше, так что разглядеть детали не было никакой возможности, возникло лишь общее впечатление чего-то яркого, светлого и праздничного. В столовой титулярный советник увидел стол, сервированный так, что сразу ужасно захотелось есть (чего с Эрастом Петровичем в последние дни не случалось вовсе). Тут были фрукты, сыры, рисовые колобки с красной и белой рыбой, пирожки и пирожные, конфекты, шампанское в ведерке. Фею, столь чудесно заколдовавшую казенное жилище, вице-консул обнаружил в спальне. Но нет, теперь эту комнату невозможно было назвать таким обыденным, прозаическим словом. Широкая, но простая кровать, которой обходился Эраст Петрович, украсилась кисейным балдахином, на окнах появились гардины, на полу пестрел пушистый ковер. Сама же О-Юми, одетая в одну лишь рубашку (ту самую, в которой она бежала из Булкоксова логова), стояла на стуле и прикрепляла к стене длинный свиток с какой-то иероглифической надписью. - Милый, ты вернулся? - сказала она, сбрасывая со лба прядь волос. - Я так устала! У тебя очень странный слуга. Отказался мне помогать. Пришлось все самой. Хорошо, что в чайном доме я многому научилась. Там сначала, пока не добьешься уважения, все делаешь сама - стираешь, гладишь, чинишь... Нет, он правда странный! Все время стоит в коридоре, не позволил мне заглянуть в кладовку. Что там у тебя? Я слышала какие-то чудные звуки. - Там секретная комната. Ничего интересного, всякие скучные дипломатические б-бумаги, - солгал Фандорин. - Я велю завтра же их оттуда убрать. Но почему ты себе не купила одежды? Она бесшумно спрыгнула со стула. - Купила. Просто сняла, чтоб не запачкать. Вот, на первое время хватит. Она распахнула платяной шкаф, и Эраст Петрович увидел, что его сюртуки и брюки сдвинуты в самый угол, а четыре пятых пространства занимают многоцветные шелка, бархаты, атласы. На верхней полке стояли коробки со шляпами, внизу коробки с туфлями. - Что это у тебя? - потянулась О-Юми к розовому пакету. - Из "Мадам Бетиз"? Мне? Достала чулки, повертела, сморщила носик: - Сюмиваруи. - Что? - Как вульгарно! Ты ничего не смыслишь в дамских нарядах. Черные, пожалуй, оставлю. Остальные отдам Софи. Ей наверняка понравится. - К-кому? - не поспевал за новостями бедный Эраст Петрович. - Ж