он не проснется. Хорошая смерть - ни страха, ни боли. Такой акунин заслуживает худшего. - Он протянул Фандорину палочку с заостренным концом. - Кольни его в грудь или в шею. Легонько, чтоб выступила одна капелька крови. Этого хватит. Никто не догадается, что Дона убили. Телохранители будут клясться, что не смыкали глаз. Естественная смерть. Во сне остановилось сердце. Это бывает с чрезмерно полнокровными людьми. Эраст Петрович смотрел на румяную физиономию своего заклятого врага, охваченный мистическим оцепенением. Это не химерическое deja-vu, сказал он себе. Такое, действительно, один раз уже было. Я стоял над спящим Доном и прислушивался к его ровному дыханию. Но тогда все было иначе. Он не спал, а притворялся. Это раз. Я был жертвой, а не ловцом. Это два. И потом, тогда у меня отчаянно колотилось сердце, теперь же оно спокойно. - Я не могу убивать спящего, - сказал Фандорин. - Разбуди его. Тамба вполголоса пробормотал что-то - вероятно, ругательство. Однако спорить не стал. - Хорошо. Только осторожней. Он ловок и храбр. Коснувшись шеи толстяка, дзенин отскочил в тень. Цурумаки вздрогнул, открыл глаза, которые расширились при виде черной фигуры с занесенной рукой. Эраст Петрович сдернул с лица маску, и глаза Дона стали еще шире. Самое глупое, что мог Эраст Петрович сделать в этой ситуации, - вступить с приговоренным в беседу, но как ударить безоружного, да еще молча, по-палачески? - Это не сон, - сказал Фандорин. - Прощай, акунин, и будь проклят. Попрощаться попрощался, но удара все-таки не нанес. Неизвестно, чем бы все это кончилось, но титулярному советнику повезло. Дон Цурумаки, человек с крепкими нервами, рванул из-под подушки револьвер, и тогда Эраст Петрович с облегчением ткнул злодея палочкой в ключицу. Тот странно всхрапнул, выпустил оружие, несколько раз дернулся и затих. Меж полуприкрытых век поблескивали белки закатившихся глаз. Фандорин попробовал вдохнуть полной грудью - не вышло! Как это? Смерть врага не дала облегчения? Может, оттого что произошла чересчур быстро и просто? Он замахнулся, чтобы нанести еще удар, но помешал Тамба - схватил за руку. - Довольно! Останутся следы. - Я все равно не могу вдохнуть, - пожаловался ему Эраст Петрович. - Это ничего, это сейчас пройдет. - Дзенин хлопнул вице-консула по спине. - Смерть врага - лучшее из лекарств. Поразительно, но от этих слов Фандорину вдруг стало легче. Внутри будто разжалась какая-то пружина. Он осторожно вдохнул - и воздух легко вошел в грудь, наполнив ее до отказа. Ощущение было таким восхитительным, что у Эраста Петровича закружилась голова. Значит, все не зря! Пока титулярный советник наслаждался новообретенной свободой дыхания, Тамба спрятал револьвер обратно под подушку, уложил мертвеца поестественней, приоткрыл ему рот, побрызгал туда чем-то, и на губах выступили пузырьки пены. Потом приспустил ворот ночной рубашки, вытер одну-единственную капельку крови. - Все, уходим! Не будем подводить нашего друга Сироту. Ну, что же ты? Вместе с дыханием к Фандорину вернулась и ясность мысли. Он смотрел на Тамбу, и, кажется, впервые видел его по-настоящему - всего как есть, насквозь. - Нашего друга! - медленно повторил Эраст Петрович. - Ну конечно, тут все дело в Сироте. Вот зачем я тебе понадобился. Отомстить Дону ты мог и без меня. Но тебе этого мало, ты хочешь восстановить союз с могущественной организацией, которую создал Цурумаки. Ты вычислил, что, если Дона не станет, организацию возглавит Сирота, его правая рука. Особенно, если ты ему в этом поможешь. Но ты не знал, как к Сироте подступиться. И тогда решил использовать меня. Верно? Дзенин молчал. В прорези маски жарким, неистовым огнем горели глаза. А неудержимый поток освобожденной мыслительной энергии нес Фандорина дальше: - Я не мог дышать! Теперь я припоминаю, как это началось! Там, у погребального костра, вроде бы удерживая меня, ты крепко сжал мою грудь! Я думал, что не могу вдохнуть от потрясения, а это были твои фокусы! С наполовину парализованными легкими, с онемевшей душой и оцепеневшим рассудком я был как воск в твоих руках. И отпустило меня сейчас вовсе не из-за смерти врага - это ты хлопнул меня по спине! Но теперь я свое дело сделал, свою полезность исчерпал. Ты меня убьешь. Дон был злодей, но в его жилах текла живая, горячая кровь. Настоящий акунин не он, а ты - с холодным сердцем, не ведающий любви и благородства! Ты и свою дочь нисколько не любил. Бедная Мидори! На похоронах ты думал лишь об одном - как бы повыгодней использовать ее смерть! Видимо, ясность рассудка все же не вполне вернулась к Эрасту Петровичу. Иначе он не стал бы выкрикивать обвинения вслух, не подал бы виду, что разгадал игру старого синоби. Исправить смертельную ошибку можно было только одним способом. Титулярный советник сделал выпад, целя отравленной палочкой в грудь интригану, но Тамба был готов к нападению. Увернулся, несильно стукнул Фандорина по запястью, и рука повисла плетью. Дзенин тут же подобрал деревянное оружие. Не в том состоянии души был сейчас Эраст Петрович, чтобы цепляться за жизнь. Придерживая онемевшую руку, он повернулся к Тамбе грудью и ждал удара. - Ты прав в своих выводах лишь наполовину, - сказал дзенин, пряча палочку. - Да, я - настоящий акунин. Но я не убью тебя. Пойдем отсюда. С минуты на минуту очнутся часовые. Тут не место и не время для объяснений. К тому же они будут долгими. Пойдем! Я расскажу тебе об Алмазной Колеснице и о настоящем акунине. У акунина Хриплый смех, нож в зубах, Шальные глаза. Так сказал Тамба Тамба сказал: - Скоро взойдет солнце. Мы поднимемся на скалу, будем смотреть на восход и разговаривать. Они вернулись к месту, где ждал мрачный, обиженный Маса. Переоделись. Эраст Петрович уже понял, почему старый ниндзя не убил его в павильоне. Это нарушило бы версию о естественной смерти Дона и помешало бы Сироте занять место покойного. Сделать тут можно было только одно: попытаться спасти Масу. Отозвав слугу в сторону, титулярный советник вручил ему записку и велел со всех ног бежать в консульство к Доронину. Тамба наблюдал за этой сценой бесстрастно - видно, был уверен, что Маса никуда от него не денется. Скорее всего так. Но в записке было сказано: "Немедленно переправьте моего слугу в посольство, его жизнь в опасности". Доронин человек умный и надежный - исполнит. А соваться в иностранное посольство, чтобы убить свидетеля, не представляющего такой уж большой угрозы, Тамба, возможно, и не станет. В конце концов, у дзенина остался всего один помощник. Чтобы Маса не заподозрил плохого, Эраст Петрович ему весело улыбнулся. Слуга сразу же перестал дуться, просиял ответной улыбкой, воскликнул что-то радостным голосом. - Он счастлив, что господин снова улыбается, - перевел Дэн. - Он говорит, что месть пошла господину на пользу. Мидори-сан, конечно, очень жалко, но будут и другие женщины. Потом Маса убежал выполнять поручение, племянника Тамба тоже отпустил. Они остались вдвоем. - Вон оттуда хороший вид, - показал дзенин на высокий утес, у подножия которого пенился белый прибой. Стали подниматься по узкой тропе: синоби впереди, титулярный советник сзади. Эраст Петрович был чуть не в полтора раза выше ростом, в кобуре у него лежал верный "герсталь", к тому же противник повернулся к нему спиной, но Фандорин знал: перед этим сухоньким старичком он беспомощен, как младенец. Тот может убить его в любое мгновение. Ну и пускай, думал Эраст Петрович. Умирать ему было нестрашно. И даже не очень интересно. Они сели на край обрыва рядом, свесили ноги. - Конечно, смотреть на восход, сидя над пропастью, было гораздо лучше, - вздохнул Тамба, должно быть, вспомнив свой разрушенный дом. - Зато тут море. Из-за края земли как раз показался краешек солнца, и водная равнина стала похожа на охваченную пожаром степь. Титулярный советник поневоле испытал нечто вроде благодарности - убивать его собирались красиво. Ничего не скажешь, японцы знают толк в смерти. - Я все понимаю, кроме одного, - проговорил он, не глядя на соседа. - Почему я до сих пор жив? Тамба сказал: - У нее было две просьбы. Первая - не убивать тебя. - А вторая? - Научить тебя Пути. Если ты захочешь. Я выполнил первое обещание, выполню и второе. Хоть и знаю, что наш Путь не для тебя. - Не нужно мне вашего Пути, большое спасибо. - Фандорин покосился на дзенина, не зная, можно ли ему верить. Что если это какое-нибудь очередное иезуитство? Сейчас двинет локтем - и полетишь на острые камни. - Хорош Путь, построенный на подлости и обмане. Тамба сказал: - Я привел тебя сюда, чтобы ты увидел, как уходит тьма и приходит свет. А нужно было привести тебя на закате, когда происходит обратное. Скажи, что лучше, восход или закат? - Странный вопрос, - пожал плечами Фандорин. - И то и другое - естественные, необходимые явления природы. - Вот именно. Мир состоит из Света и Тьмы, из Добра и Зла. Тот, кто придерживается одного Добра, несвободен, похож на путника, осмеливающегося путешествовать только среди бела дня, или на корабль, умеющий плыть лишь при попутном ветре. Истинно силен и свободен тот, кто не боится бродить по темной чаще ночью. Темная чаща - это мир во всей его полноте, это человеческая душа во всей ее противоречивости. Знаешь ли ты о буддизме Большой и Малой Колесниц? - Да, слышал. Малая Колесница - это когда человек хочет спастись через самоусовершенствование. Большая Колесница - когда пытаешься спасти не только себя, но и все ч-человечество. Что-то вроде этого. Тамба сказал: - На самом деле эти колесницы суть одно и то же. Обе призывают жить только по правилам Добра. Они предназначены для обычных слабых людей, то есть половинчаты. Сильному человеку связанность Добром ни к чему, ему не надо зажмуривать один глаз, чтоб ненароком не увидеть страшного. Тамба сказал: - Есть третья колесница, воссесть на нее дано лишь немногим избранным. Она называется Конгодзе, Алмазная Колесница, потому что своей прочностью она подобна алмазу. Мы, "крадущиеся", - седоки Алмазной Колесницы. Мчаться на ней означает жить по правилам всего мироздания, включая и Зло. А это все равно что жить вовсе без правил и вопреки правилам. Путь Алмазной Колесницы - это Путь к истине через постижение законов Зла. Это тайное учение для посвященных, которые готовы на любые жертвы ради того, чтобы найти себя. Тамба сказал: - Путь Алмазной Колесницы учит, что Большой Мир, то есть мир Своей Души, неизмеримо важнее Малого Мира, то есть мира человеческих отношений. Спроси сторонника любой религии, кто такой праведник, и ты услышишь: праведник - тот, кто жертвует собой ради других людей. На самом же деле жертвовать собой ради других - наихудшее преступление в глазах Будды. Человек рождается, живет и умирает один на один с Богом. Все прочее - лишь видения, созданные Высшей силой, дабы подвергнуть человека испытанию. Великий вероучитель Синран изрек: "Если глубоко вдуматься в волю Будды Амида, то окажется, что все мироздание затеяно ради одного меня". Тамба сказал: - Обычные люди мечутся между иллюзорным миром человеческих отношений и истинным миром своей души, постоянно предавая второй во имя первого. Мы же, "крадущиеся", умеем отличить алмаз от угля. Все, что превозносится обычной моралью, для нас пустой звук. Убийство не грех, обман не грех, жестокость не грех - если это нужно, чтобы мчаться в Алмазной Колеснице по назначенному Пути. Преступления, за которые ездоков Большой и Малой Колесниц низвергают в ад, для ездоков Алмазной Колесницы - не более чем средство обрести природу Будды. Здесь титулярный советник не выдержал: - Если для вас, алмазных ездоков, человеческие отношения ничто и обман не грех, зачем же хранить слово той, кого уже нет в живых? Подумаешь, обещал дочери! Ведь у вас вероломство - добродетель? Убей меня, да и дело с концом. Зачем тратить на меня время, читать мне п-проповеди? Тамба сказал: - Ты одновременно прав и не прав. Прав, потому что нарушить слово, данное погибшей дочери, было бы правильным поступком, который поднял бы меня на более высокую ступень свободы. А не прав, потому что Мидори была мне не просто дочерью. Она была Посвященной, моей попутчицей на Алмазной Колеснице. Колесница эта узка, и те, кто едут в ней, должны соблюдать правила - но только по отношению друг к другу. Иначе мы станем толкаться локтями, и Колесница перевернется. Вот единственный закон, которого мы придерживаемся. Он гораздо строже Десяти заповедей, которые Будда назначил обычным слабым людям. Наши правила гласят: если сосед по колеснице попросил тебя умереть, сделай это; даже если он попросил тебя выпрыгнуть из Колесницы, сделай это - иначе тебе не доехать Туда, куда ты стремишься. Что по сравнению с этим маленькая прихоть Мидори? - Я - маленькая прихоть, - пробормотал Эраст Петрович. Тамба сказал: - Неважно, во что ты веришь и какому делу посвящаешь свою жизнь - Будде это все равно. Важно быть верным своему делу - вот в чем суть, ибо тогда ты верен себе и своей душе, а значит верен и Будде. Мы, синоби, служим за деньги заказчику и, если нужно, с легкостью отдаем свою жизнь - но не ради денег и тем более не ради заказчика, которого мы часто презираем. Мы верны Верности и служим Службе. Все вокруг теплые и горячие, только мы всегда холодны, но наш ледяной холод обжигает сильнее пламени. Тамба сказал: - Я расскажу тебе истинное предание о словах Будды, известное немногим посвященным. Однажды Всевышний предстал перед бодхисатвами и сказал им: "Если вы убиваете живое, изощряетесь во лжи, воруете, жрете испражнения и запиваете их мочой - лишь тогда вы станете Буддой. Если будете прелюбодействовать с матерью, сестрой, дочерью и совершите тысячу иных злодейств, вам уготовано высокое место в Царстве Будды". Добродетельные бодхисатвы пришли в ужас от этих слов, задрожали и пали на землю. - И правильно сделали! - заметил Фандорин. - Нет. Они не поняли, о чем говорил Всевышний. - Ну и о чем же он г-говорил? - О том, что Добра и Зла на самом деле не существует. Первая заповедь и вашей религии, и нашей: не убивай живое. Скажи мне: убить - это хорошо или плохо? - Плохо. - А убить тигрицу, напавшую на ребенка, хорошо или плохо? - Хорошо. - Для кого хорошо: для ребенка или для тигрицы и ее тигрят? Об этом и толковал святым существам Будда. Разве перечисленные Им поступки, которые показались бодхисатвам такой мерзостью, не могут при определенном стечении обстоятельств оказаться проявлением высшего благородства или самопожертвования? Подумай, прежде чем отвечать. Титулярный советник подумал. - Наверное, могут... Тамба сказал: - А если так, то многого ли стоят заповеди, ограничивающие Зло? Кто-то должен в совершенстве владеть искусством Зла, чтобы оно из страшного врага превратилось в послушного раба. Тамба сказал: - Алмазная Колесница - Путь для людей, которые живут убийством, воровством и всеми прочими смертными грехами, но при этом не утрачивают надежды достичь Нирваны. Нас не может быть много, но мы должны быть и мы всегда есть. Мы нужны миру, и Будда помнит о нас. Мы такие же его слуги, как все прочие. Мы - нож, которым Он перерезает пуповину, и ноготь, которым Он сдирает коросту с тела. - Нет! - воскликнул Эраст Петрович. - Я с тобой не согласен! Ты выбрал путь Зла, потому что сам захотел этого. Богу это не нужно! Тамба сказал: - Я не обещал убедить тебя, я обещал объяснить. Я говорил дочери: он не из числа избранных. Большого Знания тебе не достичь, ты ограничишься Малым. Я сделаю то, о чем просила Мидори. Ты будешь приходить ко мне, и я понемногу научу тебя всему, что ты в силах усвоить. Этого хватит, чтобы в мире людей Запада ты прослыл сильным. Готов ли ты учиться? - Малому Знанию - да. Но вашего Большого Знания мне не нужно. - Что ж, пусть будет так... Для начала забудь все, чему ты учился. В том числе и то, чему прежде учил тебя я. К настоящей учебе мы приступаем только теперь. Начнем с великого искусства киаи: как концентрировать и направлять духовную энергию ки, сохраняя неподвижность своей син, которую западные люди называют душой. Смотри мне в глаза и слушай. Забудь, что прочел. Учись читать заново. Так сказал сэнсэй. P.S. Письмо, написанное и сожженное арестантом по кличке Акробат 27 мая 1905 года Отец, Мне странно к Вам так обращаться, ведь с отрочества я привык называть "отцом" другого человека, в доме которого вырос. Сегодня я смотрел на Вас и вспоминал, что мне рассказывали о Вас дед, мать и приемные родители. Моя дорога подошла к концу. Я был верен своему Пути и прошел его так, как меня учили, стараясь не поддаваться сомнениям. Мне безразлично, чем закончится эта война. Я воевал не с Вашей страной, я преодолевал преграды, которые, испытывая меня, воздвигал Рок на Пути моей Колесницы. Самым трудным испытанием оказалось то, от которого размягчается сердце, но я преодолел и его. Это письмо я пишу не от сентиментальности, я выполняю просьбу покойной матери. Однажды она сказала мне: "В мире Будды много чудес, и может статься, когда-нибудь ты встретишь своего отца. Скажи ему, что я хотела расстаться с ним красиво, но твой дед был непреклонен: "Если ты хочешь, чтобы твой гайдзин остался жив, выполни мою волю. Он должен видеть тебя мертвой и обезображенной. Лишь тогда он исполнит то, что мне нужно". Я сделала, как он приказал, и это мучило меня всю жизнь". Я знаю эту историю, я слышал ее много раз - про то, как мать укрылась от взрыва в тайнике, про то, как дед вытаскивал ее из-под обломков, про то, как она лежала на погребальном костре с лицом, наполовину обмазанным черной глиной. Не знаю я лишь, что означает фраза, которую мать просила передать Вам, если произойдет чудо и мы встретимся. Вот эта фраза: YOU CAN LOVE.