к губам бокал с мартини, если у меня был мартини, или с чем-то другим, не менее расслабляющим... Что еще? Ласковый взгляд на окружающие меня предметы, замершие на своих местах, покрытые пылью, которые, как и <Шевроле> на автостоянке, подтверждали, что не все меняется в мире... Пусть хотя бы книжный шкаф остается на прежнем месте. Мне нужно иметь точку опоры. Что еще? Еще можно было позвонить Ленке и сказать: <Я дома>, а потом сразу бежать открывать дверь, чтобы через считанные секунды она уже была рядом со мной на диване, и можно было ничего не делать, просто сидеть рядом, говорить или даже молчать... Положить голову на ее теплые колени, чувствовать ее нежные пальцы... Я что, забыл выключить телевизор? Я вышел из ванной комнаты с полотенцем на бедрах и сразу же понял, что лучше было это полотенце использовать по-другому: например, завязать в узел на одном конце, намочить его, чтобы было тяжелее, и крутить этой штукой вроде пращи... Хотя вряд ли это меня бы спасло. Меня уложили первым же ударом в челюсть. От этого удара я отлетел назад, ударился спиной и затылком об косяк и сполз на пол, успев попутно получить пару пинков в ребра. Мое лицо постепенно смещалось вниз, вскоре оказавшись там, где только что были ребра. Неудивительно, что третий удар кроссовкой разбил мне лицо. Рот оказался полон крови, а голова - полной тумана. Меня выключили, как телевизор. Так мне, лопуху, и надо. 24 Но в одном я не ошибся - телевизор действительно работал. Они включили его, чтобы заглушить все прочие звуки. Это был ночной канал, и это была очередная серия очередной трансляции <Семнадцати мгновений весны>. Если бы мне не выбили зуб, не разбили лицо и не врезали по ребрам, я бы даже и ухмыльнулся, глядя на троих мужиков, уставившихся в экран, как кролик в пасть удава. <- А теперь расскажите мне о пасторе, - сказал Мюллер. Штирлиц сделал лицо умненького мальчика, которому учитель незаслуженно поставил четверку, и буркнул: - Вот с этого и надо было начинать. - Мне лучше знать, с чего начинать - немедленно заорал Мюллер>. - Вот в точности наш шеф, - прокомментировал сцену один из троих. - Сначала одно, потом другое, а наорет все равно на тебя, будто ты виноват, что у него семь пятниц на неделе... - Он очнулся, - пихнул его в бок второй, показывая на меня. Третий просто подошел ко мне и еще раз пнул меня. Я мог понять его недружелюбное поведение: это был тот самый тип, которого я несколько раз двинул затылком об пол в леоновской квартире. Ему было на что обижаться. Выглядел он уже лучше, чем в тот момент, когда я оставил его лежать на полу. Я хотел сказать ему что-то вроде <Привет>, но смог издать только хрип. Я сплюнул на пол сгусток крови и обломок зуба и укоризненно посмотрел на троих своих гостей. - Скажи спасибо, что не убили, - сказал в ответ первый. - Еще успеем, - рассмеялся второй. - Это точно, - мрачно подтвердил третий. Я помнил его фамилию - Семенов. И ой не согласился бы с мнением Валерия Абрамова, что месть - это тупое чувство. Семенов выглядел как прирожденный мститель. Я подумал, что его стоит опасаться. И снова сплюнул кровь на пол. Во рту у меня было слишком много крови. - Короче, - сказал первый, взглянул на часы. - Время позднее, всем надо домой, так что не будем тянуть резину. Ты знаешь, кто мы, мы знаем, кто ты. Дальше: что нам нужно. Ты забрался в чужую квартиру и забрал оттуда чужие вещи. Их нужно вернуть. - Все? - проговорил я разбитыми губами, которые казались мне в этот момент толстыми, как у негра. - Ты должен прекратить распространять слухи, порочащие честь и достоинство офицеров ФСБ, - строго сказал второй. Я рассмеялся. - Ну что вы, ребята? - медленно произнес я. - Какая честь? Какое достоинство? Вы втроем избили одного, к тому же голого, мужика. Не волнуйтесь, к вам эти слова не имеют никакого отношения - ни честь, ни достоинство... Третий хотел мне врезать, но первый его удержал. - Мы могли бы действовать против тебя официально, - сказал второй. - Возбудить уголовное дело о распространении клеветы... О незаконном вторжении в квартиру Леонова. Об ограблении квартиры Леонова. Мы могли это сделать. - А что ж не сделали? - осведомился я. - Или вы любители неформального общения? Неформалы от ФСБ? Черта с два вы можете что-то сделать официально! Я, видите ли, незаконно вторгся к Леонову, а этот тип, что, законно? - Я показал на Семенова. - Орлова больше не является твоим работодателем, - напомнил второй. - Она решила прекратить расследование смерти сына, согласившись с официальной версией. Очень мудрое решение. Так что у тебя больше нет оснований ворошить это старое барахло. И нет оснований утаивать документы, принадлежащие бывшему сотруднику ФСБ. Я имею в виду Павла Леонова. Давай, что нашел, и расстанемся по-хорошему. - Ты мудр, как три Штирлица, - ответил я, и все трое, не сговариваясь, посмотрели на экран телевизора. - Я отдам тебе леоновские бумажки, а вы меня подвесите к потолку, как леоновского сына, да? Трое переглянулись. - Если ты не отдашь эти бумажки, мы с тобой точно сделаем что-нибудь нехорошее, - пообещал Семенов. - У нас богатая фантазия и богатый опыт. - Неужели? - Я негнущейся рукой зацепил полотенце, подтянул к себе и набросил на бедра. - Это чтобы ваша фантазия не забрела слишком далеко, - пояснил я свои действия. Семенов выматерился. Я осмотрелся кругом - мой номер, бывший десять минут назад образцом чистоты и порядка, снова был разгромлен. И когда они успели устроить такой бардак? - И вы опять ничего не нашли, - констатировал я. - И не найдете. Потому что я не такой кретин, чтобы таскать ценные вещи с собой. Или хранить их в номере. Это гарантия моей жизни, и она, как смерть Кащея, спрятана весьма и весьма основательно. - Или ты скажешь, где, или я буду ломать тебе поочередно все пальцы на руках, - предложил Семенов. - Устраивает? - Я могу умереть от болевого шока, - возразил я. - Мне никогда не ломали все пальцы, только по одному. Я могу не вынести такой ужасной пытки. А бумажки спрятаны не просто так. Если я не подам о себе вестей в течение двух недель, бумаги пойдут в прессу. Надо это Николаю Николаевичу? Они явно растерялись. Им велели выбить у меня документы, а потом ликвидировать. Самоубийц-висельников с разбитыми лицами не бывает, поэтому меня бы, вероятно, вывезли за город и утопили. И они с удовольствием это сделали бы, особенно Семенов, но главной их задачей все-таки была не моя смерть, а картриджи с леоновскими мемуарами. И они растерялись. На лице первого читалось большое желание сбегать к начальству и спросить совета, но... - Есть такой вариант, - сказал я. - Вы извиняетесь передо мной и едете по домам. И больше не попадаетесь мне на глаза. - Ха-ха, - сказал первый. - У меня есть тоже предложение: мы выкидываем тебя из окна. Черт с ними, с бумажками. - Очевидно несовпадение позиций договаривающихся сторон, - заключил я. - Надо искать компромисс. - Надо тебе яйца оторвать, - душевно предложил Семенов. - То-то ты все под полотенце заглядываешь, - понимающе кивнул я. - Ну хорошо, вот такая идея: вы оставляете меня в покое, я отдаю вам то, что я забрал у Леонова в квартире и не треплюсь на эту тему. Идет? - Идет, - сказал первый. - Давай сюда бумажки. - Иногда создается впечатление, что вы не хотите достичь компромисса, - сказал я. - Мне нужны гарантии, что вы меня не тронете. - Гарантирую, - быстро сказал первый. - Давай бумажки. - Не будь таким дураком, - попросил я. - Мне нужны гарантии от самого. От Николая Николаевича. Я хочу с ним встретиться и лично отдать ему леоновские мемуары. А он пусть лично мне гарантирует безопасность. Ему я поверю. - Он с такой швалью не встречается, - сказал третий. - А с какой швалью он встречается? - огрызнулся я. - С тобой, что ли? Короче, не будет Николая Николаевича, не будет мемуаров. А чтобы он понял, что ему обязательно нужно со мной встретиться, скажите ему: <Есть писатели мертвые, а есть писатели живые>. - Чего-чего? - первый посмотрел на остальных. - И что, из-за этой ерунды он кинется тебе навстречу? - Помчится, - заверил Я. - Со страшной силой. Не перепутайте: <Есть писатели мертвые, а есть живые>. Он поймет. - А если не поймет? - Тогда добавьте, что я могу организовать ему встречу с живым писателем. Это должно привести Николая Николаевича в неописуемый восторг. - Ну хорошо, - задумчиво произнес первый. - И когда ты хочешь встретиться? И где? - Понадобится время. Одни сутки. Чтобы и мне, и Николаю Николаевичу как следует подготовиться. В шесть часов утра. Завтра. В цирке. - В цирке? - поморщился второй. - Там же холодно... Да еще в шесть утра. - А ты не приходи, - усмехнулся я. - Пусть Николай Николаевич один приходит, без эскорта... Согласны? В шесть утра, в цирке? - Тебе позвонят, - сказал первый. - Сегодня до десяти утра будь в номере. Тебе позвонят. Ты узнаешь наше решение. Они переглянулись, как нерешительные гости, чувствующие, что уходить уже пора, но не решающиеся сделать это в одиночку. Потом первый все-таки мотнул головой в сторону двери, и двое других последовали за ним. - Все хорошо, - сказал я им вслед. - Только Семенова завтра с собой не берите. Я на него обиделся. Могу и зашибить сгоряча. Семенов дернулся было назад, но его снова сдержали. - Если я еще раз! - прохрипел Семенов, ненавидяще глядя на меня. - Еще раз с тобой столкнусь! Одному из нас - кранты! Точно! - Это цитата, - разочарованно заметил я, садясь на корточки. Затем медленно встал на ноги, использовав дверной косяк как опору. - <Три мушкетера>. Рошфор говорит Д'Артаньяну: <Если мы еще раз встретимся, то один из нас убьет другого>. И что ты думаешь? Через двадцать лет Д'Артаньян таки замочил этого придурка. Так что, Семенов, заходи двадцать лет спустя после обеда. Буду ждать. Семенов неожиданно улыбнулся. - Я тебя убью, - пообещал он. - Поболтай напоследок, идиот. И они ушли. Я снова посмотрел на свой разгромленный номер, потом проковылял в ванную комнату, увидел свое лицо в зеркале и простонал: - Вот гады... В таком виде я даже себе не нравился. Но самое главное - без пяти десять они позвонили. Еще бы им не позвонить! И, конечно, они были согласны. 25 - У тебя есть ровно один час на все твои дела с Лернером, - сказал Гарик. - Я обязан его сегодня же выпустить. - А показания по поводу своих отношений с Булгариным он написал? Гарик молча раскрыл папку и показал мне лист бумаги, исписанный примерно наполовину. - И это все? - Все. Лернер утверждает, что отношения были чисто деловыми и закончились, когда Булгарин перебрался в Москву. По поводу исчезновения Булгарина никаких соображений у него нет. Вовсю протестует и грозится пожаловаться в прокуратуру. Я буду тебе очень признателен, Костя, если ты сдержишь свое слово и сделаешь так, чтобы все закончилось без скандала. Что у тебя, кстати, с лицом? Это в Москве? - Нет, это уже здесь. Группа встречающих. - Я вспомнил, что в автобусе, когда я ехал на встречу с Гариком, пассажиры с опаской или с брезгливостью посматривали в мою сторону. Все удары, полученные мною за ночь, проявились теперь на моей физиономии, как проявляется изображение на фотобумаге. Давно я не видел столь мерзких фотографий. - Ну, в этом есть и свои плюсы, - оптимистично заявил Гарик. - Рожа у тебя так распухла, что никакой филин не узнает. О нем, кстати, никаких вестей. Как сквозь землю провалился. Тот мужик, которого он послал в церковь за конвертом, описал его внешность, но так приблизительно, что... - Гарик махнул рукой. - А ты его запомнил? Поможешь фоторобот составить? Я задумался и снова воскресил в памяти ту сцену в проулке - выскакивающий невесть откуда Филин, хлопки выстрелов, падающий Гарик, потом милиционер... Потом между мной и Филином не оказывается никого, и вроде бы я должен видеть его лицо... - Нет, - покачал я головой. - Не помню. Я как-то избирательно запомнил: помню, как он прищурил глаза. Еще в ствол я смотрел. А лицо как-то не запомнилось. Потом я отпрыгнул в сторону, а Филин пропал. - Улетел, - скептически произнес Гарик. - Н-да... Тем не менее тебе жутко повезло, что он промазал. В упор ведь промазал. - А ему не повезло? - обиделся я. - Ему не повезло, что у меня осечка вышла? Я бы там из него мишень бы сделал дырявую! - Может, вы там договорились? - предположил Гарик. - Делаем вид, что стреляем друг в друга, а сами пуляем в воздух и расходимся подобру-поздорову... Ну, не скрипи зубами, я пошутил. Иди к Лернеру, он в следственном изоляторе, как ты и просил. Там предупреждены о тебе. - Не пойдешь со мной? - повернулся я в дверях к Гарику. - Разве что поскачу на одной ножке, - ответил тот. - Меня утром сажают за стол, а вечером вынимают и везут домой. С тростью не хочу ходить. Хватит нам и Гиви Хромого. - Да уж, - согласился я. - Гиви Хромого номер два Город не переживет. С Гиви мне тоже надо было встретиться. Но позже, чуть позже. Сначала Лернер. Сначала бывший юрист Олега Булгарина. Я должен его разговорить. Не для протокола, не для официоза, а для себя. Неформальные методы правосудия... Хм. Я вспомнил ночных гостей, также считавших себя неформальными борцами за некие идеалы. И я вдруг подумал о том, что у нас с ними слишком много общего. Правда, я никогда не буду убивать девятнадцатилетних парней и подвешивать их на крюке из-под люстры. Но я могу сделать кое-что и похуже. Потому что считаю, что прав я, а не они. Потому что считаю, что у меня есть основания так действовать. Хотя бы в память о Юре Леонове. Хотя бы из-за этого. - Доброе утро, - сказал я, войдя в камеру Лернера. Дверь за мной с лязгом затворилась, и стали очевидны все прелести изолятора: тусклая лампочка под потолком, сквозняк и вонь. - Так. Значит, мне подбросили соседа для компании? - осведомился Лернер, и в его голосе смешались радость и подозрение, что подбросили ему не простого соседа, а <наседку> - стукача. Нотариус даже на нарах выглядел вполне респектабельно: толстый шерстяной свитер, спортивные штаны и кроссовки, надетые опять же на толстые шерстяные носки. Лернеру было за пятьдесят, он был гладко выбрит, а когда я сел рядом, то ощутил пробивающийся от него слабый запах туалетной воды. - Александр Исакович, - представился он. - С кем имею честь? - Это неважно, - сказал я. - Маленькое уточнение: я не ваш сосед. Я тот, из-за кого вы здесь сидите. - Можно ударить вас в лицо? - вежливо спросил Лернер. - Если найдете там свободное место. Масса людей желает ударить меня в лицо, и большинство из них оказалось шустрее вас, Александр Исакович. Но дело не в том. Дело в том, как вытащить вас отсюда. - Это элементарно, - сказал Лернер. - Открыть эту дверь, а дальше я выйду сам. - И что дальше? Далеко вы уйдете? - Домой, - сказал Лернер, но уже не так уверенно. - Что вы имеете в виду, молодой человек? Что значит <далеко вы уйдете>? Это угроза? - Это предостережение, - возразил я. - Находясь в этой камере, вы были в безопасности. А вот за пределами камеры, за пределами этого здания... Кто знает. - Ну да, - скривился Лернер. - Теперь выясняется, что вы мой благодетель и я вам должен быть по гроб обязан! Я член российской гильдии юристов и... - Гильдия вас не спасет в этой ситуации. Вы обладаете слишком опасной вещью, Александр Исакович. - Это вы про мою сберкнижку? - Нет, это я про завещание Олега Петровича Булгарина. Лернер недоверчиво покосился на меня, вздохнул и утомленно произнес, драматично потрясая руками: - Я уже пятьсот раз говорил, что никакого завещания у меня нет. Я говорил это тому человеку, который меня допрашивал, я написал это в своих показаниях... - Вы говорили это жене Булгарина, - продолжил я, и Лернер растерянно замолчал. - Откуда вы это знаете? - проговорил он некоторое время спустя, с прищуром глядя на меня. - Вы подслушивали мои телефонные разговоры? Но это незаконно! Я буду решительно протестовать... - Жена Булгарина мне сказала об этом, - перебил я. - Она мне рассказала про завещание. Про то, как Булгарин за день до своего исчезновения звонил вам. О том, что Булгарин оставил один экземпляр завещания у вас. Еще тогда, давно, два или три года назад. - Она напутала, - быстро сказал Лернер. - Она что-то напутала. - Отчасти вы правы, Александр Исакович. Она не в курсе дел мужа. Она, например, не понимала, зачем хранить один экземпляр завещания у вас, если сам Булгарин живет в Москве. А вы понимаете? - М-м... - Лернер замялся. - Но нет же у меня завещания, как вы не можете понять! - выдал он после краткого раздумья. - Хорошо, будем рассуждать теоретически. Булгарин составил некий документ, именуемый им завещание. Один экземпляр он оставил у себя, другой - у вас. Логично предположить, что такие вещи делают для того, чтобы, сохранить документ в случае каких-то чрезвычайных обстоятельств. Предположим, чисто теоретически, что Булгарин опасался каких-то людей, которые могут к нему прийти и изъять данный документ. А может быть, даже и убить Олега Петровича. В таком случае Олег Петрович всегда имеет запасной вариант, который хранится у вас. Если эти люди захотят всего лишь документ, а не жизнь Олега Петровича, он отдаст свой текст и ничего при этом не потеряет. А если его убьют, то вы будете должны вскрыть это так называемое завещание и огласить его... - Почему так называемое завещание? - встревожился Лернер. - Потому что документ, который у вас хранится, - это не завещание в традиционном смысле. Это мемуары Олега Петровича о его службе в ФСБ с указанием на его возможных убийц. Олег Петрович не должен был писать эти мемуары и не должен был делать еще кое-что. Но Олег Петрович все-таки это сделал и стал бояться, что ему воздастся по заслугам. И он составил это <завещание>. - Боже, - прошептал Лернер. - Боже... Я действительно составлял для Олега Петровича завещание, настоящее завещание. Но я никогда не заглядывал в ту папку, которую он оставил мне на хранение. Я не знаю, что там! Боже... - Вот именно. - Я с удовлетворением наблюдал волнение на его лице. Наконец-то Лернера пробрало. - Олег Петрович жил себе не тужил, а потом узнал, что человек, которого он опасался больше всего, человек, который больше всех не заинтересован в существовании таких мемуаров, не погиб, как считалось раньше. Более того - этот человек решил уничтожить все компрометирующие его материалы. Некоторое время Олег Петрович выжидал, надеясь, что все обойдется. Но потом он узнал, что трое из его бывших сослуживцев погибли в течение двух месяцев при странных обстоятельствах. И Олег Петрович испугался. Настолько, что стал вздрагивать при слове <мемуары>. Он-то хорошо помнил, что этот человек запретил разглашать информацию. А Булгарин ослушался. Тогда он побежал. - Куда? - непонимающе спросил Лернер. - Как куда? Вы вспомните, о чем он спрашивал вас, когда звонил последний раз? Только вспомните по-настоящему, не для протокола, а для себя... Ну! - Не кричите, - попросил Лернер. - Ну... Он спрашивал меня о здоровье. О делах. Потом он спросил, не собираюсь ли я уезжать из Города в ближайшее время. То есть... Он что, собирался приехать ко мне? - Скорее всего он уже приехал. - Но вы сказали, что он исчез! - Он исчез из Москвы, чтобы сбить со следа своих преследователей. Но он их не сбил, понимаете? Они тоже здесь. Если уж я разузнал о существовании булгаринского <завещания>, то те, другие люди, - тем более. Они хотят любой ценой заполучить это завещание. То, что хранится у вас. Вы сейчас уйдете из камеры, придете домой... А там вас уже ждут. И вряд ли Булгарин. Он один, а преследователей у него - много. - Ну и что? - отважно заявил Лернер. - Пусть приходят, я отдам им завещание и раскланяюсь! Я-то тут ни при чем. - Докажите, - попросил я. - Докажите, что вы не читали это <завещание>. Докажите, что вы не знакомы с его содержанием. Сможете? Черта с два. - Ну и что? - Все то же. Все та же старая печальная история. Идет подчистка следов. Одного булгаринского сослуживца убили вместе с женой. У другого повесили девятнадцатилетнего сына. Кого волнует в таком раскладе старый нотариус? Ровным счетом никого. - Я не такой уж старый, - проворчал Лернер. - Ну, так и чего вы от меня хотите? - Передайте мне завещание. - Желаете иметь приключения на свою голову? - удивился Лернер. - Они у меня уже есть, - признался я. 26 Лернер выскочил из опостылевшей камеры и так стремительно зашагал по коридору, что иногда это переходило в бег, мне приходилось придерживать нотариуса за локоть. Увидев нас в дверях своего кабинета, Гарик обрадовался: - Консенсус состоялся? - Не то слово! - ответил я. - Полное взаимопонимание! Никаких жалоб в прокуратуру! - Но и благодарственных записей в книгу почетных посетителей тоже от меня не ждите, - пробурчал Лернер. - Если я заработаю себе воспаление легких... - Вы? Воспаление легких? - притворно возмутился я. - Да вы меня переживете! - Учитывая твой образ жизни, в этом не будет ничего необычного, - прокомментировал мои слова Гарик. - Так мне трубить на весь город о твоем возвращении, как ты просил? - Уже не надо. Те, кого надо было известить, уже в курсе. - Я показал на свое лицо. - Между прочим, ты задолжал мне одну вещицу. Я отдал тебе ее перед отъездом в Москву. Вспомнил? - А-а-а, - протянул Гарик. - Дело пахнет керосином, да? - Он открыл сейф и вынул оттуда мой <ТТ>. Лернер посмотрел на оружие уважительно и чуть опасливо. Теперь он, наверное, окончательно проникся мыслью о существующей для его жизни опасности. А я подумал, что, будь со мной тогда, возле Успенской церкви, этот пистолет, а не чужой, одолженный у милиционера из группы захвата, все могло быть иначе. Все могло быть совсем иначе. Может быть, я убил бы Филина, а может... Но это уже прошло. Это не случилось. Я положил пистолет в карман плаща и повел Лернера на выход из здания ГУВД. Моя <Ока>, избавленная от радиомаяка, стояла здесь же, на стоянке. Как я и просил, Лернер недоуменно осмотрел мою машину, но затем все-таки соблаговолил в нее забраться. - В <Салют-Банк>, - сказал он веско, словно я был таксистом, а он пассажиром. Я не стал возмущаться и поехал в <Салют-Банк>. - Там завещание? - спросил я по дороге. Лернер солидно кивнул. Некоторое время он ехал молча, потом встрепенулся, повернулся ко мне и сказал: - Слушайте, вы, не знаю как по имени... А зачем Булгарин едет ко мне? Пока завещание у меня, то есть в банке, оно выполняет свою функцию. Оно сработает после смерти Булгарина и накроет его убийц. Но если он заберет его с собой... Тогда в нем не будет никакого смысла! Зачем он едет ко мне? - Понятия не имею, - сознался я. - Но только в ближайшее время вокруг этого <завещания> развернется настоящее сражение - начнется выяснение отношений между Булгариным и теми, кто за ним гонится. Хотите оказаться между ними? Хотите попасть под перекрестный огонь? Надо вам это? - Для большей убедительности я как бы невзначай извлек правой рукой из кармана пистолет и положил на сиденье рядом с собой. Лернер подумал и сказал заискивающим тоном: - Вот вы правильно говорите. Я понял, что вы правильно говорите. Это их проблемы, а не мои. Пусть сами разбираются... Я-то ведь простой нотариус, меня попросили присмотреть за завещанием, я сделал это... И я понятия не имел, что это такая опасная штука... А вот вам-то зачем все это? - Это мое личное дело, - многозначительно ответил я. Звучало это солидно, но в то же время ничего не объясняло. А Лернер не решился расспрашивать дальше. Когда он сбежал по ступеням <Салют-Банка>, неся в руках зеленую кожаную папку, я приветливо ему улыбнулся. Лернер тоже улыбался - облегченно. - Вот оно, - пропыхтел он, протягивая мне папку. - Все, я развязался... - Мудрое решение. - Я покрепче сжал папку в своих руках. - Кстати, если вы сегодня увидите Булгарина, скажите, что <завещание> у меня. И что я буду ждать Олега Петровича в недостроенном цирке в шесть часов утра. Если у него возникнут ко мне претензии, там мы сможем их решить. - Хорошо, - пробормотал озадаченный Лернер, до которого только сейчас дошло, что избавление от зеленой папки не избавляет его от перспективы столкнуться нос к носу с Булгариным или его преследователями. И Олег Петрович при этом наверняка будет страшно зол на своего нотариуса. Однако зеленая папка была уже у меня, я швырнул ее на заднее сиденье <Оки> и поспешно нажал на газ, оставив Лернера стоять на ступенях банка и думать, к добру все это или нет. 27 Следующим по списку был Гиви Хромой. Время близилось к обеду, и я решил поискать Гиви в ресторанах, где он обычно проводил по три-четыре часа ежедневно. Проблема Хромого заключалась в том, что все дела он решал лишь после обильного застолья, а поскольку застолья имели склонность затягиваться, то времени на дела практически не оставалось. Я уже настроился было на то, чтобы грубо прервать процесс приема пищи Хромым, но неожиданно застал в ресторане <Эльдорадо> странную картину: Гиви сидел за столом в полном одиночестве. Да и стол выглядел бедновато: тарелка с какими-то зелеными листочками и бокал минеральной воды, которую Гиви пил с явным отвращением. За соседним столиком сидела свита Хромого в количестве пяти человек и с сочувствием смотрела на мучения своего шефа. Я остановился в нескольких шагах от столика, но Гиви заметил меня, оживился и энергично замахал рукой, приглашая подойти поближе. - Диета? - кивнул я на листья салата. Гиви Сморщился, как будто я наступил ему на любимую мозоль. - Не спрашивай, не спрашивай, - пробурчал он. - Язву нашли у меня эти доктора, чтоб им неладно! Такие бабки им плачу, неужели не могли найти что-нибудь получше! А тут тебе - язва! Ни жареного, ни печеного, ни соленого... А что еще остается есть? - возмущенно спросил Гиви. - Это, что ли? - Его презрительный взгляд скользнул по салату. - Нет, я уже полчаса стараюсь это есть, но... Никак! Хочешь, съешь за меня? - Я за другим, - сумел я наконец вклиниться в поток страданий на кулинарную тему. - Можно, я кое-что другое за тебя сделаю? - Что такое? - удивился Гиви. - Что ты хочешь за меня сделать? - У тебя проблемы с Кожаным, - заговорщицким шепотом сказал я. - Это не проблемы, - махнул рукой Гиви. - Что это за проблемы? Тем более что Кожаного кто-то грохнул... но не я! - поспешно заметил он. - Не я. Свои же, наверное, и грохнули. - А они думают на тебя. И не просто думают, а потихоньку готовятся устроить тебе новую пакость. Кое-что покруче того фейерверка в твоем офисе. - Ты тоже знаешь, что это их рук дело? - изумился Гиви. - Они не скрывают. Они всем это рассказывают. Даже гордятся этим. - Вот молодняк оборзел, - грустно произнес Гиви. - Я же хотел цивилизованно с ними разобраться. Того подрывника, которого Борода поймал, помнишь? Я же его не кончил. Просто хорошенько допросил, выяснил, кто это все устроил, да и посадил парня в подвал. До поры до времени. Хотел встретиться с Кожаным, пристыдить его, а парня представить как доказательство. Только вот Кожаный меня не дождался, помер Кожаный... - А парень все сидит у тебя в подвале? - Сидит, что ему сделается, - меланхолически произнес Гиви. Диетическая пища и воспоминания о неразумном Кожаном навели на него хандру. - Так что ты там хотел за меня сделать? Парня, что ли, этого убрать? Да ну, зачем тебе мараться... - Немного по-другому, - сказал я. - Отдай мне этого парня. И больше не думай о людях Кожаного. Считай, что их вообще не существует в природе. - Не существует? - Гиви удивленно поднял брови. - Но они же есть, они никуда не делись... Ты знаешь, у меня был земляк, из Кутаиси, так однажды он так хорошо накурился конопли, что ему стало казаться, будто меня, Гиви Хромого, не существует, домов вокруг не существует, ментов не существует... И надо сказать, Константин, это плохо для него кончилось. Потому что пришли несуществующие менты, взяли моего земляка под руки и потащили к себе... При этом в одном кармане у моего земляка было полно конопли, в другом - незарегистрированный ствол, на котором висело два мертвяка. Так что я не люблю впадать в иллюзии - того нет, сего нет... Это не будет иллюзией, - пообещал я. - Просто поверь мне. Они больше не будут тебя беспокоить. - Если хочешь, делай, - согласился Гиви. - Конечно, у тебя тут какой-то свой интерес, но мне все равно... Хочешь - делай. А то у меня уже голова болит от всякой мелюзги, которая хочет воевать с Гиви, - Кожаный, Шелковый, Джинсовый, Атласный и какой там еще? А то еще появился такой - Хрюк. Представляешь, Константин? Парня зовут Хрюк. Ну называли бы сразу <свинья>. Да и зарезали бы сразу. Ох, как мне это надоело, - Гиви сокрушенно покачал головой. - Иди, Константин, действуй. Ребята отдадут тебе того парня. Если он еще жив. Найдешь Бороду, скажешь, я велел... - Большое спасибо, - сказал я. - Большое пожалуйста, - отозвался Гиви. - Я не спрашиваю, кто тебе так разукрасил лицо... - Столб, - ответил я. - Налетел случайно на столб. С кем не бывает? - Твое дело! - развел руками Гиви. - Столб так столб... Через сорок пять минут Борода запихнул на заднее сиденье моей <Оки> тощего и бледного как смерть пацана лет восемнадцати. Тот закрывал глаза ладонями - тусклое осеннее солнце казалось ему нестерпимо ярким. - Надо же, - сказал Борода, ехидно усмехаясь. - Ты все еще жив. Видать, правду говорят про Филина... - А что про него говорят? - спросил я, стараясь скрыть охватившее меня волнение. Словно каждые две секунды меня било разрядом электрического тока. - Говорят, что его подстрелили, - сообщил Борода. - Я сначала не поверил, но слишком уж много людей об этом говорит. И разные люди. Видать, правда... Не вечный же он, Филин. Всем приходит свой срок. Разве нет? - Наверное, - пробормотал я. - Да точно тебе говорю, - вдруг с неожиданной настойчивостью затвердил Борода. - У каждого свой срок. Если бы только его знать... Хотя лучше, если не знать, Чтобы не считать дни и минуты до конца... Согласен? - Конечно, - автоматически сказал я и завел двигатель. Я не был сейчас в состоянии думать о сроках и счете дней, мне было достаточно четырех слов Бороды: <говорят, что его подстрелили>. Машина двигалась рывками, я не мог понять почему, но затем сообразил - мне было радостно. Я искренне радовался тому, что Филин, вероятно, мертв. Это порождало надежду, это давало шанс... И хотя солнце с трудом пробивалось сквозь завесу из суровых ноябрьских туч, на какой-то миг его свет показался мне невероятно ярким, столь же ярким, каким он показался похожему на скелет подрывнику, лежавшему на заднем сиденье машины. 28 - У, черт! - изумленно выпалил официант <Золотой антилопы>, когда я ввалился в зал, держа на руках тело подрывника. Оно было легким. Вот вам лучшая диета - неделя в подвале у Гиви Хромого. Немногочисленные посетители завертели головами, разглядывая меня. Я улыбался направо, и налево, чувствуя себя почти кинозвездой. - Где они? - спросил я официанта сквозь зубы. - Кто? - Гоша, Сыч и прочие... Официант кивнул на дверь за стойкой бара. Туда я и направился. Дверь была закрыта изнутри, и мне пришлось пнуть ее пару раз, прежде чем мне открыли. Одновременно я увидел направленный мне в голову ствол пистолета. Кажется, рука у Гоши больше не болела. - Ты! - изумленно произнес он. - Опять! - Держи! - сказал я в ответ и скинул ему на руки тело подрывника, который хоть и был в сознании, но никаких звуков не издавал и руками-ногами не шевелил. Этакий живой труп, который даже Гоша не сразу признал. - Мать твою! - вырвалось у него, когда опознание состоялось. Гошу сегодня тянуло на восклицания. - Где ты его взял?! - Это ты у меня спрашиваешь? - осведомился я, усаживаясь за стол и оглядывая разложенные на нем коробки с патронами и разобранный <Макаров>. Гарик правильно представлял себе ситуацию. Племя Кожаного схоронило своего вождя, а теперь готовилось к выходу на тропу войны. В углу с <Калашниковым> на коленях сидел Сыч, а рядом с ним стоял еще какой-то незнакомый парень в кожанке. - Здравствуйте, ребята, - сказал я им. - Не думал, что снова свидимся, но вот... - Я показал на подрывника. - Решил вам занести вашего человечка. Гоша широким жестом смахнул патроны со стола, положил туда слабодышащего парня. - Это же Ослик! - продолжал он удивляться. Ослик, который Гиви Хромого подорвал! Ослик, ты что, жив?! А мы-то думали... - Ослик не только жив, - перебил я. - Он еще и не проболтался Гиви Хромому, кто его надоумил подорвать офис. Да, Ослик? - строго посмотрел я на парня. Тот, видимо, не успел забыть то, что я упорно вколачивал ему в голову всю дорогу от Бороды до <Золотой антилопы, и послушно кивнул. Это отняло у него последние силы. Он закрыл глаза. - Не проболтался? - Гоша никак не мог поверить в такое счастье. - Не выдал. Ослик? Ну, мужик! Ну, крут! - Гиви держал его в подвале, - сообщил я. - Круто на него нажимали, но парень не раскололся. И Гиви решил его отпустить. Он даже извинился. - Погоди, - подал Сыч голос из угла. - Если Гиви не узнал, что это мы подорвали его офис, если он не держит на нас зла - зачем он замочил Кожаного? - Да, - спохватился Гоша. - На хрена он Ваську замочил?! Мы такого не прощаем! - А кто вам сказал, что это дело рук Гиви? - спросил я И посмотрел в глаза каждому из троих. Они ждали откровения. И я им это устроил. - Гиви здесь ни при чем, - сказал я. У Гоши от напряжения отвисла нижняя челюсть. - А кто же тогда? - не выдержал Сыч. - Кто это сделал? - Есть такой человек, - неторопливо ответил я. - Как-то я приходил сюда, к Кожаному, чтобы предупредить его. Гоша тогда все собирался меня пришить... - Забыто, - быстро выпалил Гоша. - Что за человек? - Я помню, - внезапно сказал Сыч, морща лоб. - Как же его... Я помню, ты говорил тогда... Вспомнил! Николай Николаевич! Да, я угадал? - Правильно, - кивнул я. - Насчет него я и предупреждал тогда Васю. Но он недооценил этого Николая Николаевича, сказал, что дело это прошлое и так далее... А дело оказалось совсем даже не прошлым, а настоящим. - Что за кент? - деловито осведомился Гоша, будто в следующую минуту он собирался схватить автомат и бежать на поиски убийцы своего вождя. - Серьезный товарищ, - сказал я. - Он был в отъезде. Теперь вернулся, сводит старые счеты... - С зоны вернулся, - моментально все сообразил Гоша. - С зоны вернулся и хочет всех к ногтю прижать. А вот хер ему! С нас и Гиви хватит, чтобы всяких стариков еще кормить! Да и Ваську я ему не прощу! - Правильный подход, - кивнул я. - У меня с ним тоже счеты. Поэтому я и пришел к вам, ребята. Вы люди серьезные, обид вы не прощаете, по себе знаю. Я забил <стрелку> с этим Николаем Николаевичем на завтра, в шесть утра, в цирке. Может, подъедете? Судя по выражению лица Гоши, такого подарка он не получал давно. Может быть, с самого детства. Он помотал стриженой головой и прочувствованно сказал мне: - Ну мужик! Ну удружил! - И он протянул мне для рукопожатия толстую ладонь. Я пожал ее, заметив, что перстней на пальцах Гоши поубавилось. Он явно побаивался таинственного нефрита. Берег здоровье. - Обязательно там будем! - пообещал он. - Всей нашей толпой подъедем и размажем этого Колю. - Сколько с ним народу будет? - поинтересовался более осторожный Сыч. - Человека три-четыре. - Я подарил Сычу успокаивающий взгляд. - Немного. Я бы мог на стороне пацанов набрать, но подумал, что вы захотите за Ваську сквитаться... Сыч подумал пару минут, а потом утвердительно кивнул головой. Не подававший до этого момента признаков жизни подрывник Ослик внезапно оторвал затылок от стола и голосом смертельно раненного бойца пропищал: - И я... тоже пойду! С вами! - Само собой! - рявкнул Гоша. Я посмотрел на бледное лицо парня и вдруг подумал о Юре Леонове. Не то чтобы они с этим Осликом были похожи, но... Нет, что вы, - сказал я. - Гляньте на парня - он на ногах не стоит. Ему теперь неделю отъедаться да отсыпаться надо. Его ветром сдует. - Точно! - удивительно легко согласился со мной Гоша. - Пусть отдохнет, а потом уже за работу... Поправляйся, Ослик. Я понял, что у этой компании после гибели Кожаного нет будущего. Гоше был нужен босс, который бы отдавал приказы и бил Гошу по толстому загривку за глупости. Гоше был нужен кто-то более умный. Сыч был слишком нерешителен для такой роли. Остальные - слишком молоды. Разве что... Дверь распахнулась, и сначала в комнате оказались обтянутые черным вельветом ягодицы Милки. Как выяснилось чуть погодя, она тащила за собой Рафика, которого только что выпустили из тюрьмы после разбирательств с незаконным хранением оружия. - А вот кого я вам привела! - завопила Милка, пятясь задом и не видя меня. Рафик, напротив, меня сразу заметил, треснул Милку по рукам, чтоб та отстала, и нахмурился. - Это у вас тут что за?.. - очень нехорошим голосом начал он. - Этот гад что здесь делает, а?! - Остынь, Рафа, - сказал Сыч. - Тут все в порядке. Это наш парень. Он притащил Ослика от Гиви, и он выведет нас на того козла, что замочил Кожаного. Все путем, Рафа. Садись, выпьем за встречу. Рафик не торопился откликаться на призыв Сыча. Он смотрел на меня, смотрел на Ослика и размышлял. Если бы он мог сосредоточиться, напрячь свою память и проанализировать все, что знал обо мне... Тогда он мог заподозрить неладное. Особенно если бы вспомнил брошенное мною когда-то: <Я ни на кого не работаю. Я работаю только на себя>. И Рафик мог бы задуматься - с какой стати я вдруг стал ангелом-хранителем банды Кожаного. И даже догадался бы, что мои действия меньше всего выгодны им, а больше всего выгодны мне. Естественно. Но к его боку прижималось горячее - даже через вельвет - тело Милки, Сыч уже доставал стаканы, а на лице Гоши расплылась дурацкая и очень гостеприимная улыбка. Рафику не хотелось вспоминать и анализировать. Он слишком устал от тюрьмы. Ему хотелось расслабиться. Короче говоря, сладкий воздух свободы сыграл с Рафиком злую шутку. 29 Ну что ж, теперь я, пожалуй, представлял, как чувствует себя паук, развесивший сети и поджидающий, пока в них попадется всякая летающая мелочь. Это было приятное чувство, дававшее ощущение своей силы и превосходства, своей мудрости... Оказывается, приятно быть повелителем судеб. Старая и неумирающая страсть человечества - управлять другими людьми. То, что называется власть. Сладка, как ананасовый ликер, желанна, как восемнадцатилетняя студентка с гладкой кожей и торчащими грудями, которым не нужен бюстгальтер. К ней привыкают быстрее, чем к героину. Она прирастает к телу, и оторвать ее потом очень трудно. Практически невозможно. А если оторвешь, то лишенный ее может просто умереть от болевого шока. Но все это - не совсем мой случай. Моя власть над теми людьми, что сойдутся на арене цирка в шесть часов утра завтрашнего дня, вовсе не абсолютна. Они могут разорвать паутину, если я допущу хотя бы одно неверное движение. А значит, допускать таких движений мне нельзя. Был вечер, и я сидел в гостиничном номере, включив телевизор - калейдоскоп мужских и женских голосов, рекламных выкриков и фоновой музыки, как ни странно, успокаивал меня. Возникала иллюзия того, что ты не один. Я разбирал кучу разных бумаг, накопившихся у меня за последние недели. Копии газетных статей