Данил Корецкий. Задержание Изд. Москва "ЭКСМО-ПРЕСС", 1998 OCR Палек & Alligator, 1998 г. Глава первая К окраине городские огни редели, в районе аэропорта от сплошной электрической россыпи оставались отдельные, беспорядочно разбросанные на темном фоне светляки; тем отчетливей выделялась параллельная курсу взлетающих самолетов цепочка ртутных светильников над Восточным шоссе, которая пронизывала широкое кольцо зеленой зоны и обрывалась перед традиционным жестяным плакатом "Счастливого пути! ". Здесь покидающие Тиходонск машины врубали дальний свет и на разрешенных сорока прокатывались мимо стационарного поста ГАИ, чтобы, оказавшись в черном желобе отороченной лесополосами трассы, ввинтиться наконец с привычной скоростью в упругий душный воздух. Сейчас высоко поднятая над землей стеклянная будочка пустовала. Не знающие об обязательности ночных дежурств, с облегчением нажимающие акселератор водители не придавали этому значения, как не обращали внимания на проскальзывающие в попутном направлении радиофицированные машины с номерами одинаковой серии. Скрытые от посторонних глаз события этой ночи становились явными только через восемнадцать километров, там, где половину трассы перегораживал желто-синий "УАЗ" с включенным проблесковым маячком, мельтешили белые шлемы и портупеи. Видавший виды нелюбопытный "дальнобойщик", привычно повинуясь отмашкам светящегося жезла, выводил свою фуру на встречную полосу, объезжая яркое световое пятно, в котором мельком отмечал косо приткнувшуюся к обочине "шестерку" еще одного глупого частника, на своем опыте убедившегося, что ночная езда таит гораздо больше опасностей, чем преимуществ. А другие глупые частники, завидев беспомощно растопырившуюся дверцами легковушку, примеряли ситуацию на себя, до предела снижали скорость, обращая бледные встревоженные лица к скоплению служебных машин, к занятым не поддающейся беглому пониманию работой людям в форме и штатском, но резкие взмахи жезлов и злые окрики затянутых в черную кожу гаишников заставляли их топить педаль газа и восполнять недостаток увиденного предположениями, среди которых было и успокаивающее -- о происходящей киносъемке. Действительно, софиты и яркие прожектора на восемнадцатом километре присутствовали и, подключенные к упрятанным в спецмашины генераторам, ослепительно высвечивали белый порошок безосколочного стекла на жирном черном гудроне, впечатанные в него обкатанные кругляши гравия, потеки мазута, камешки и блестящие латунные цилиндрики, каждый из которых Сизов обозначал бумажными трафаретками с аккуратно вырисованными цифрами. И съемка действительно велась, только не кинокамерой, а тремя фотоаппаратами и видеомагнитофоном. Щелк, щелк... Откатившийся к самой кромке трассы жезл регулировщика -- точь-в-точь как те, которыми размахивают ребята из группы заграждения и которые никто не думает фотографировать. След рикошета на лоснящемся асфальте, рваный клочок металла с остатками желтой автомобильной краски, темные, сливающиеся с фоном пятна -- еще одну лампу сюда, нет, в самый низ и поверни, под косым углом -- щелк, щелк... Исторгнутые из окружающего мрака мириады комаров и мошек загипнотизированно роились в неожиданном море света, кусали, норовили залезть в нос, уши, глаза. Когда Сизов устанавливал последнюю трафаретку, копошащаяся масса облепила лицо, вгрызлась в губы и веки. Освободив руки, он резко выпрямился, хлестнул по щекам, размазывая катышки напитавшейся кровью слизи, брезгливо полез за платком. Щелк -- гильза под каллиграфически выписанным номером: семнадцать, щелк -- непонятная выщерблинка, шелк, щелк... Вспышки блицев били по слезящимся от тысячеваттных ламп глазам, усиливая раздражение. Он закрылся ладонью, попятился в тень, отвернулся к шелестящей лесопосадке и, ничего не видя, уставился в темноту. Со стороны распахнутой, точно на секционном столе, машины доносились лающие команды Трембицкого: "Камеру ближе! Доктор, мешок... Лицо -- крупно! Странгуляционная, что ли? Шею давай!" Отснятые материалы увидит ограниченный круг людей, в конечном счете они навечно осядут в архивной пыли рядом с пухлыми картонными папками, помеченными зловещим красным ярлычком -- СК. Сизов еще не знал, какого объема будет дело, сколько фамилий напишут на обложке, но очень отчетливо представил стандартный бумажный квадратик в правом верхнем углу, обыденно-канцелярский вид которого не соответствует исключительности того, что он обозначает: смертная казнь. Раньше писали: ВМН -- высшая мера наказания, сути это не меняло. -- Что высматриваете в роще? Мишуев подошел, как всегда, неожиданно. -- Все гильзы отыскали? -- Семнадцать. -- Сизов, щурясь, повернулся. -- Утром будет видно -- все или нет. -- Посмотрите на обочине, там могут быть еще... Опытный человек, даже не заглядывая в багажник брошенной "шестерки" и не зная, что лежит на обочине под брезентом, мог предвидеть ядовито-красный ярлычок в конце работы, которая сейчас разворачивалась на восемнадцатом километре. Об исключительности дела свидетельствовали многие внешние признаки. Недаром столько машин, недаром собралось все руководство прокуратуры области и УВД, недаром начальник отдела борьбы с особо тяжкими преступлениями лично дает указания, а старший оперуполномоченный собственноручно отыскивает и нумерует гильзы. Сизов выругался. Считается, если все подняты по тревоге, задействованы лучшие сотрудники, начальство лично присутствует и осуществляет контроль -- это и есть высшая организация работы. Только один человек на месте происшествия придерживался другого мнения. Он полагал, что для дела было бы гораздо полезней, если бы большинство присутствующих мирно спали в своих постелях, набираясь сил для завтрашнего: оценки ситуации, анализа фактов, логических выводов, принятия глобальных управленческих решений. А сейчас что: информации -- ноль, улики рассеяны... Собрать, зафиксировать, закрепить их -- дело узких специалистов, и они занимаются своей работой: важняк областной прокуратуры Трембицкий, судебно-медицинский эксперт, два криминалиста. Чем им поможет многочисленное начальство? Только следы затопчут! Завтра утром восстановленная по крупинкам картина происшедшего попадет в справки и отчеты, из которых тот же прокурор области почерпнет куда больше полезной информации, чем из собственных отрывочных и бессистемных наблюдений. А отыскивать гильзы вполне мог молоденький сержант, для этого не нужны опыт и знания сыщика с двадцатилетним стажем оперативной работы. Так думал майор Сизов, шаря по заросшей травой обочине лучом мощного фонаря и впустую напрягая уставшие глаза. Впрочем, многие считали, что характер у него тяжелый. Очередной приближающийся по трассе автомобиль не среагировал на огненные отмашки поста заграждения, подкатил вплотную. Значит, свои. Разве кого-то еще здесь нет? Сизов выпрямился, незаметно массируя одеревеневшую поясницу. Номер он разобрать не мог, но по движению среди прокурорского и милицейского начальства понял, кто прибыл на восемнадцатый километр, еще до того, как грузный Сергей Анатольевич выбрался наружу. Вот уж кому сам Бог велел спать-почивать: осведомленность, достаточную для осуществления общего руководства, представит суточная сводка, положенная ровно в восемь на широкий полированный стол, а вникать в подробности куратору административных органов совершенно ни к чему. Но нет -- презрел неудобства, окунулся в самую гущу событий, работает наравне со всеми. Правда, толку... Велика еще сила инерции, ой, велика! "Отставить неуместную иронию!" -- почти услышал Сизов излюбленный окрик Мишуева. Правда, его самого начальник до сих пор одергивать избегал. Но, похоже, скоро начнет. Откуда-то сбоку вынырнул Веселовский. -- Видели? -- кивнул он в сторону неразличимых отсюда брезентовых холмиков. -- Мясорубка! Сизов пожал плечами. -- Дальность почти километр, мощность соответствующая. А тут -- с десяти метров... -- И без всякого перехода спросил: -- Глаза не болят? -- А чего им болеть? -- удивился Веселовский. -- Я как огурчик -- даже спать перехотел! -- Может, тебя и комары не грызут? -- брюзгливо спросил Сизов, расчесывая зудящую щеку. -- Грызут, сволочи, спасу нет! Почти всю кровь выпили. -- Ну то-то же, -- нравоучительно пробурчал Сизов и попытался не щуриться. -- Наших можно увозить? -- совсем рядом спросил начальник УГАИ. -- Еще немного, -- резко ответил Трембицкий. -- Доктор хотел посмотреть выходные... Силуэт следователя напоминал вставшего на задние лапы волка. -- Привет, Вадим! -- окликнул Сизов. -- Скоро заканчиваем? -- Кто там? -- рыкнул важняк, вглядываясь в темноту, и сделал несколько шагов вперед. -- Ты, Игнат? -- продолжил он обычным голосом. -- Здорово! Думаю, за час уложусь. Оставлю оцепление, по свету надо сделать дополнительный осмотр. Сейчас все равно ни черта не видно и спать охота. Комары еще проклятые... Оборвав фразу, Трембицкий заторопился туда, куда переместились прожектора и софиты и где судебномедицинский эксперт уже поднимал брезент. Потянуло холодным ветром, сильнее зашумела роща, и Сизов подумал, что, если оказаться здесь одному, этот шелест покажется зловещим. Между деревьями мелькнул свет, желтый круг выплыл на обочину, увлекая за собой две темные фигуры. -- У нас появилась версия, что стрелять могли из засады в лесополосе... Фигуры приблизились. Мишуев с тяжелым аккумуляторным фонарем в руке водил по месту происшествия Сергея Анатольевича и старательно изображал осведомленного, компетентного, активного руководителя. Иногда эта роль ему удавалась, особенно если зрители не были профессионалами. Осветив Сизова, подполковник запнулся. -- Вы нашли гильзы на обочине? -- Ни одной. -- Надо будет утром тщательно все прочесать. Мишуев огляделся. -- Пойдемте, Сергей Анатольевич, осмотрим машину. Сизов понял, что Мишуев прокладывает маршрут таким образом, чтобы не столкнуться с Трембицким. Следователь руководил осмотром и не терпел, когда кто-либо забывал об этом. Начальство переминалось у своих машин, отмахивалось ветками от комаров, переговаривалось вполголоса. Сизов подошел к стоящим в стороне сыщикам, вгляделся в огоньки сигарет, кое с кем поздоровался. -- Есть что-нибудь? -- Кажется, нет. -- Фоменко протянул жменю семечек. Сизов покачал головой. -- Заедаешь? Фоменко втянул голову в плечи и оглянулся. -- Слышно, да? Я ж дома, вечером, в постели, под одеялом, -- шепотом зачастил он. -- Кто ж знал, что ночью поднимут... -- И чего ж ты здесь наработал? -- с явственно различаемым презрением спросил Сизов. -- А что, все нормально, я ж на подхвате -- прожектор носил, шнуры наращивал... -- Полный ноль, -- ни к кому не обращаясь, сказал Веселовский, неотрывно глядя в сторону вскрытой "шестерки". -- Может, наш начальник что-нибудь сейчас отыщет... Мишуев подвел Сергея Анатольевича к распахнутому багажнику, посветил внутрь, начал что-то объяснять, но Сергей Анатольевич внезапно отскочил в сторону, зажал рукой рот и, круто повернувшись, бросился в темноту. Мишуев обескураженно замолчал, посмотрел туда, где находился начальник управления, потоптался на месте и нерешительно пошел следом. -- Перестарался, -- сказал Фоменко. -- Зачем непривычному человеку такое показывать? -- А то не знаешь, зачем, -- проговорил Сизов и сплюнул. Через некоторое время Мишуев и Сергей Анатольевич присоединились к группе руководителей. Мишуев говорил что-то громко и возбужденно, потом направился к сотрудникам своего отдела. -- Курите? А работы больше нет? Чувствовалось, что всплеск активности призван загладить допущенную неловкость. -- Почему преступники бросили машину? Никто не знает! А между тем это важная деталь. Значит, что? Подполковник требовательно посмотрел на Веселовского, потом перевел взгляд на Фоменко. -- Значит, надо выяснить: каково техническое состояние автомобиля, может ли он двигаться и так далее... -- Завтра этим займутся специалисты, -- устало сказал Сизов. Мишуев пренебрежительно отмахнулся. -- Кто ждет -- никого не догонит! Фоменко, проведите проверку всех систем: запускается ли двигатель, есть ли ход, ну и тому подобное... Исполнительный Фоменко, привычно пошмыгивая носом, отшвырнул брызнувший искрами окурок, подтянулся и застегнул пиджак, демонстрируя готовность к немедленным действиям. -- Наследит в кабине, сотрет отпечатки, -- не скрывая раздражения, произнес Сизов. -- Потом придется дактилоскопироваться да объясняться. К тому же машина заперта, ключ у Трембицкого. Казалось, Мишуев услышал только последнюю фразу. -- Ладно, с прокуратурой спорить не будем. А то что не так -- на нас свалят. Так, Игнат Филиппович? Тон у начальника был почти дружеский и слегка сочувственный, будто Трембицкий всегда сваливал на Сизова всякую напраслину, а сейчас он, Мишуев, этому воспрепятствовал. Сергей Анатольевич уехал первым, почти следом рванули машины прокурора области и генерала, потом уехали замы, начальники отделов. -- Даю лишний час отоспаться, а к десяти -- все у меня, -- отдал Мишуев последнюю команду и хлопнул дверцей. Восемнадцатый километр пустел. Один за другим исчезали в ночи красные габаритные огоньки. Мягкие персональные "двадцатьчетверки" бережно несли к Тиходонску по одному пассажиру. Разбитые, пропахшие бензином "рафики" и "УАЗы" приняли в себя столько человек, сколько сумело втиснуться. На въезде в город, перед плакатом "Добро пожаловать в Тиходонск", шоссе перекрывал шлагбаум, и мигающий красный светофор загонял машины в длинный контрольный коридор, начало и конец которого чутко стерегли спрятанные до поры под землей стальные шипы спецсистемы "еж". Вооруженные автоматами усиленные наряды проверяли документы водителей, иногда заглядывали в багажники. Действовал режим операции "Перехват". Спецмашины не досматривали, и они без остановки прокатились между металлическими барьерами мимо стационарного поста ГАИ. В тускло освещенном аквариуме, как и положено, несли службу два дежурных инспектора дорожного надзора. Лиц их рассмотреть, конечно, было нельзя. Глава вторая В невод заградительных мероприятий попали два угонщика, "дальнобойщик", загрузивший свою фуру "левым" виноградом, восемь пьяных, водитель без документов на машину и владелец доверенности с просроченным сроком. В дежурную часть Центрального райотдела доставлен двадцатишестилетний рабочий "Эмальпосуды" Сивухин, который в сильной степени опьянения угрожал перестрелять оркестр ресторана "Рыба" из автомата. На развилке Восточного шоссе и московской трассы автомобиль "Волгам-такси на большой скорости проследовал мимо передвижного заградительного поста, не подчинившись сигналу остановиться. Лейтенант Нетреба произвел четыре выстрела из автомата, ранив водителя в нижнюю челюсть. Пассажиры не пострадали. Начато служебное расследование правомерности применения оружия. Утром, когда информация о событиях прошедшей ночи легла в суточную сводку происшествий, можно было сказать, что розыск "по горячим следам" результатов не дал: лица, причастные к преступлению на восемнадцатом километре, не установлены, угнанный автомобиль ГАИ не обнаружен. Оперативка у Мишуева началась только в одиннадцать. Ожидая начальника, сотрудники отдела борьбы с особо тяжкими преступлениями расселись в его просторном недавно отремонтированном кабинете, сплошь обшитом светлой полировкой. Раньше достопримечательностью этого помещения был огромный дореволюционный несгораемый шкаф французского производства с патентованными запорами, секретными блокировками и часовым механизмом, гарантирующим защиту от самых квалифицированных "медвежатников". В новый интерьер бронированный монстр не вписался, по команде Мишуева два десятка пятнадцатисуточников, сдавленно, но внятно матерясь, уволокли его в подвал, где он дожидался в лучшем случае вечного забвения, а в худшем -- острых расчленяющих факелов синего автогенного пламени. Место уникального сейфа занял типовой "шкаф металлический канцелярский", удачно уместившийся в мебельной стенке между отделением для одежды и книжными полками с традиционными собраниями сочинений классиков. Сизов, ставящий надежность и основательность несравненно выше преходящих красивостей моды, никогда бы не совершил подобного обмена. Он сидел на торце длинного приставного стола и, чуть склонив голову, смотрел на горячо обсуждающих вчерашнее происшествие Губарева и Фоменко. Приобретенная за многие годы оперативной работы способность ухватывать главное во внешности, манере поведения человека и обозначать его суть красноречивым псевдонимом, отражающим индивидуальность безымянного до поры до времени фигуранта, высветила в сознании подходящие псевдо: Двоечник и Гильза. Причиной первого была вечная виноватость Фоменко: заискивающая скороговорка, уклонение от любого спора, куриная привычка втягивать голову в плечи. Правда, так он держался в основном с начальством, иногда -- с коллегами, а когда встречался с блатными, стереотип поведения резко менялся: развинченная дерзость, стремительные угрожающие движения, обильный жаргон. Почему Губарев ассоциировался с гильзой, Сизов объяснить бы не смог. Очевидно, дело в широких прямых плечах и некоторой округлости тела, обещающей к сорока годам легкую полноту. Сам Сизов, худощавый, костистый, с изборожденным морщинами загорелым лицом, крючковатым носом и цепким холодным взглядом маленьких желтоватых глаз, напоминал хищную птицу и вполне мог бы получить псевдо Гриф, если бы у него уже не было другого прозвища. За две минуты до начала совещания в кабинет ворвался запыхавшийся Веселовский -- сильный, тяжелый и пробивной, как метательный молот. Ему повезло: Мишуев не терпел опозданий и неблагодарности, а он совместил эти грехи, не сумев довольствоваться дополнительным часом отдыха. -- Что нового? -- спросил Веселовский, не успев плюхнуться на стул, но ответа не получил, потому что наконец-то появился хозяин кабинета. -- Не извиняюсь за задержку, все заседание руководства было посвящено вчерашнему происшествию, -- на ходу сообщил он и, с озабоченным видом обойдя приставной стол, опустился на свое место. -- Вы все включены в состав оперативно-следственной группы... Фразы получались значимыми и весомыми -- сказывалась многолетняя тренировка. Имиджу Мишуев придавал большое значение. В любую жару ходил в костюме и галстуке, подчеркивая принадлежность к клану руководителей, имеющих отдельные кабинеты с кондиционерами. Держался вальяжно -- неторопливо и очень уверенно. Правда, лицо было простоватым: маленький острый носик, выцветшие дугообразные брови, глазки-буравчики, тонкие губы. Но с тех пор, как руководителей перестали выводить, словно особую породу, в лицеях да закрытых корпусах, простецким лицом никого не удивишь. -- Сейчас я изложу обстоятельства дела, которые были обсуждены на совещании у генерала... Говорил начальник отдела хорошо поставленным голосом, напористо и энергично. По мнению Сизова, умение убедительно докладывать и красиво выступать на собраниях явилось главным фактором его успешной карьеры. А неспособность анализировать обстановку и избегать стереотипов поведения помешала стать настоящим руководителем сыщиков. Сизов мог быть субъективным, но сейчас Мишуев действительно тратил время зря: сотрудники уже прочитали в сводке все, о чем он рассказывал. Подполковник говорил только для Веселовского, который с интересом следил, как кусочки мозаики восемнадцатого километра складываются в целостную картину. Но именно этот интерес и выдавал его с головой, а неумение Мишуева просечь, что лежит в основе такой заинтересованности, подтверждало мнение Сизова. Закольцевав цепь своих умозаключений, Игнат Филиппович Сизов, известный в уголовном мире под прозвищем Старик, удовлетворенно откинулся на спинку стула. -- Работники ГАИ действовали профессионально неграмотно: их не насторожило упорное нежелание останавливаться, отчаянные попытки уйти от погони, они продолжали думать, что имеют дело с обычными нарушителями, и не приняли мер предосторожности... Казалось, что сейчас Мишуев предложит наложить на убитых дисциплинарное взыскание. -- И вот результат -- Мерзлов застрелен, как только вышел из машины, Тяпкин получил смертельное ранение, но сумел отбежать на обочину и дважды выстрелить. Похоже, мимо... Мишуев сделал паузу, осмотрел всех по очереди -- внимательно ли слушают. -- Преступники захватили патрульный автомобиль и скрылись. На месте происшествия найдено семнадцать гильз от автомата Калашникова. В багажнике брошенной машины обнаружен труп неизвестного мужчины с ножевым ранением в спину. Мишуев налил полстакана крепкого чая из маленького потертого термоса, со вкусом отхлебнул. -- На моем веку такого еще не было, -- сказал Веселовский. -- Ну и дела! Автомат, два убитых сотрудника, третий труп в багажнике... Как в Сицилии! Мишуев отставил стакан. -- Что ж, с легкой руки Веселовского назовем розыскное дело "Сицилийцы". Но я жду от вас более плодотворных идей. Мишуев вновь оглядел подчиненных. Фоменко усиленно морщил лоб и писал что-то в большом отрывном блокноте. Веселовский напряженно постукивал пальцами по столу. Губарев рассматривал новенькую японскую авторучку. Сизов продолжал сидеть в прежней позе, никак не обозначая своей деятельности. -- Преступление необычайно тяжкое, вызывающее, оно поставлено на контроль там... -- Мишуев показал пальцем вверх, где находился высокий чердак с узкими сводчатыми оконцами и где заведомо никто ничего поставить на контроль не мог, потому что обитая железом чердачная дверь была постоянно заперта на огромный замок. Сизов скучал и ожидал момента, когда каждый получит свою линию работы и можно будет разойтись по кабинетам. -- Мы должны раскрыть его любой ценой в ближайшее время! И я хочу, чтобы все это уяснили! Начальник обращался преимущественно к бездельничающему Сизову, как будто зная, о чем думает старший опер. А думал Старик о том, что через два месяца Мишуев должен убывать на учебу в академию с перспективой дальнейшего роста. И конечно, хотя никакое преступление, даже самое тяжкое и вызвавшее большой общественный резонанс, этому теоретически не помеха, в реальной действительности при зависших "сицилийцах" генерал его никуда не отпустит. Значит, год псу под хвост, а как сложится через год -- тоже неизвестно... Хотя, наоборот, известно! Ведь ему сорок один -- предел по возрастным ограничениям. Последний шанс! -- Больше месяца нам никто не даст! -- сказал, как отрубил, начальник отдела. Сизов усмехнулся. Действительно, надо раскрывать за месяц. А если не будет раскрываться? -- Что здесь смешного, Игнат Филиппович? -- Да это я так... К началу учебного года можем и не успеть... Мишуев помолчал, потом ехидно улыбнулся. -- Лишь бы до пенсии успели. Сизов отметил, что за последние годы подполковник научился владеть собой. А когда пятнадцать лет назад желторотый лейтенант Мишуев проходил у него стажировку, то багровел и срывался на крик от любого пустяка. Да и потом невыдержанность вписывалась ему в аттестацию неоднократно. -- Переходим к распределению обязанностей. -- Голос Мишуева был спокоен. -- Веселовский занимается брошенным автомобилем -- судя по номерам, он из Краснодарского края, и следами на месте происшествия. Фоменко работает по розыску угнанной машины ГАИ. Сизов отрабатывает труп в багажнике. Установить личность, проверить образ жизни, круг занятий, выяснить привычки... Наверное, ему доставляло удовольствие растолковывать бывшему наставнику элементарные вещи, но Сизов не выдержал: -- Товарищ подполковник, вы так подробно инструктируете меня, потому что я самый молодой? Или наименее опытный? Мишуев изобразил удивление. -- Помилуйте, Игнат Филиппович! Мы уважаем ваш опыт, но речь идет о серьезной работе. Зачем же демонстрировать амбиции? Но раз вы считаете себя самым умным... Мишуев обиженно пожал плечами. -- Губарев ищет очевидцев -- может, кто-то проезжал в то время по трассе, стоял на обочине, ремонтировался... Понимаю, надежды мало, но надо использовать все шансы! Подполковник оглядел сотрудников еще раз. -- Вопросы есть? Нет. Через час представить планы работы. Сейчас все свободны. Веселовский, вы задержитесь... Фоменко первым выскочил в двойную полированную дверь, лихорадочно закурил и медленно, поджидая остальных, побрел по обшитому под дуб коридору. -- Кто же так останавливает подозреваемых? -- на ходу возмущался Губарев. -- Надо было приготовить оружие, один вышел к машине, а второй прикрывает... -- Ты думаешь, они за преступниками гнались? -- обычной скороговоркой спросил Фоменко, с силой выпуская табачный дым из угла искривленных губ. -- Они за червонцем гнались! Правильно, Игнат Филиппович? Дерганый, нервный, Фоменко был знаменит тем, что за двадцать лет работы в розыске самостоятельно не раскрыл ни одного преступления. Он объяснял это невезением и давней травмой черепа. Травма действительно имела место, причем в связи со службой, соответствующая запись в послужном списке выполняла роль индульгенции. Впрочем, и для начальства он был удобен. -- Не знаю, -- ответил Сизов и ловко завладел большим отрывным блокнотом. -- Лучше покажи, что ты так старательно записывал? На заложенном карандашом листе были коряво нарисованы машина, автомат и две фигурки, пересеченные точками. Кроме того, раз двадцать написано слово "ду-ра-ля". -- Да это я так, -- привычно скривив губы, пояснил Фоменко. -- Чтоб шеф не пристебался. Чего писать -- дело ясное! Если б он сказал, где искать эту машину! -- Через пару часов спустись в дежурку и узнаешь. -- Думаете, найдут? Ну вы даете, Игнат Филиппович! Если опять угадаете, с меня бутылка! Распишу план -- и все! "Задушевные" разговоры Фоменко вел особым, с хрипотцой и надсадой, "блатным" шепотом, приближая лицо вплотную к собеседнику. Губарев отпер полированную дверь. За ней дубовопанельное великолепие заканчивалось: предполагалось, что марафет в кабинетах оперсостава наведут во вторую очередь, в неопределенно-ближайшем будущем. Тусклые панели, растрескавшиеся потолки, унылая канцелярская мебель с инвентаризационными бирками из белой жести, непременные сейфы и решетка на окне. Таких одинаково безликих комнат насчитывалось в Тиходонской области около трехсот, по стране -- тысячи. Они образовывали единую сеть, процеживающую через себя горе и боль одних людей, коварство и жестокость других. Истории, которые приходилось здесь выслушивать, не располагали к мечтательности и сантиментам, поэтому обитатели их отличались резкостью, решительностью, жесткостью и грубоватой прямолинейностью. Эти качества, старательно ретушируемые в книгах и фильмах про сыщиков, позволяли им успешно противостоять тем, кто затевал примитивно-кровавые "дела" в заплеванных притонах или на тюремных нарах, тем, кто строил хитроумно обдуманные планы в купленных на общак особняках, словом, всему не признаваемому пока официально, но от того не менее опасному преступному миру -- от мелкой уголовной шелупени до авторитетных воров в законе. Сизов прошел к своему столу, сел, вытащил из календарной подставки лист бумаги. -- Сразу за план? -- с уважением спросил Фоменко, пристраиваясь на подоконнике. -- Я докурю и тоже пойду... Но идти работать ему не хотелось, и он озабоченно поинтересовался у задумавшегося Сизова: -- Как же вы его будете устанавливать? По пальцам? А если в картотеке ничего нет? "Они ничего не поняли, -- подумал Сизов. -- Губарев по неопытности, Фоменко по глупости. Разве что Веселовский... Тоже вряд ли. Но ему-то шеф растолкует, что к чему..." -- Чего его устанавливать, -- вслух произнес Сизов. -- Это хозяин машины... -- Он взялся за телефон. Губарев перестал перекладывать в сейфе картонные папки оперативных материалов. -- Почему? Может, хозяин сидел за рулем? А может, машина угнана, а труп случайный? -- Если бы хозяин сидел за рулем, они не подняли бы сразу стрельбу, вначале попытались бы договориться. И потом -- труп голый, уложен в специальный мешок, к ногам привязан камень -- значит, готовились убить -- и концы в воду! -- А чего, правильно, -- горячо зашептал Фоменко. -- Все сходится... Губарев пожал плечами. -- Если так, то почему начальник поручил такую простую линию вам? "Молодец, парень, в самую точку, -- подумал Сизов. -- Потому что настала пора показать: Сизов выработался и ни на что больше не годен". -- Не знаю, -- ответил он, набирая код Красногорска. Когда Веселовский остался с Мишуевым наедине, тот жестом предложил садиться поближе, тяжело вздохнул, ослабил узел галстука. -- Александр Павлович, в этом розыске я целиком полагаюсь на вас. Веселовский смешался. -- На меня? Я, конечно... Но почему? -- Объясню. Фоменко не хватает цепкости и настойчивости. Губарев молод, работает в областном аппарате без году неделя. Кто остается? -- Мишуев смотрел выжидающе, и чувствовалось, что он знает, каким будет ответ. -- Как -- кто? А Сизов? Мишуев опять тяжело вздохнул и развел руками. -- Да, Сизов... Громкие дела, блестящие результаты, феноменальная способность прогнозировать развитие событий, неумение допускать ошибки. В управлении его прозвали "сыскной машиной", его имя так обросло легендами, что разглядеть за ними реальность довольно трудно. Мишуев поднялся, обошел стол и сел напротив Веселовского, создавая непринужденную обстановку товарищеской беседы. -- А реальность эта весьма печальна. Сизову пятьдесят три, пенсия на носу, и все, что было, в прошлом. Он хорошо работал, он взял Великана, ликвидировал группу Шебалина, но это уже история. Да, я стажировался у него зеленым юнцом пятнадцать лет назад, но сейчас я -- начальник отдела, подполковник, а он так и остался старшим оперуполномоченным, майором. А почему? Отсутствие гибкости, неумение строить отношения с руководством, неумное ерничество. И вот результат -- поезд ушел. Кстати, и прежних результатов в последние годы уже нет. -- А ровеньковская сберкасса? Мишуев небрежно взмахнул рукой. -- Там больше сделали ребята из райотдела. Одним словом, Сизов выработал свой ресурс. Поэтому я и определил ему легкую линию розыска, пусть спокойно проводит время до пенсии. Мы же должны оберегать ветеранов! Мишуев снова встал и возвратился на свое место. -- Самая перспективная линия работы -- у вас. Если постараетесь, обязательно получите хороший результат. А успех поднимет на ступеньку выше других. В связи с моим отъездом в академию ожидаются некоторые перестановки. Я думаю рекомендовать вас начальником отдела. Мишуев наклонился вперед и перешел на доверительный тон. -- Так что вы, как и я, заинтересованы в скорейшем завершении этого дела. И в том, что наши личные интересы совпадают со служебными, ничего плохого нет, скорее наоборот. Вы со мной согласны? Веселовский ошарашенно молчал, потом, опомнившись, кивнул. -- Согласен. Постараюсь оправдать доверие. Голос у него был несколько растерянным, но Мишуев не обратил на это внимания. -- Ну и отлично. А теперь запишите про запас секретный ход. Записывайте, записывайте, -- доброжелательно поторопил подполковник замешкавшегося сотрудника. Он видел, что сделанное предложение выбило Веселовского из колеи, и был рад этому: значит, заглотнул наживку, теперь будет землю рыть... Веселовский приготовил записную книжку. -- Сивухин Алексей Иванович, -- неторопливо, со значением, продиктовал Мишуев. -- Рабочий "Эмальпосуды". На днях грозил расстрелять из автомата оркестрантов в ресторане "Рыба". По пьянке, конечно. Но что у трезвого на уме... Может, у него есть из чего стрелять? Веселовский записал, но на лице его отчетливо отразилось сомнение. -- Я поручил Центральному райотделу собрать материал и оформить его по двести шестой, второй. Проследите за этим. А потом мы с ним поработаем по автомату "сицилийцев"... Сомнение на лице Веселовского не исчезло. Неужели шефу не ясно, что это заведомо дурная работа? Мало ли кто что болтает, когда напьется! Но, с другой стороны, Мишуев ничего не делает зря... Значит, у него свои резоны. Что ж, начальству видней! -- Понял, -- медленно произнес он и громко, уже без колебаний повторил: -- Все понятно, товарищ подполковник! -- Имей в виду, что для райотдела это мелочевка, могут не захотеть возиться, а карты им раскрывать я не хочу. Поэтому контролируй лично, если надо -- сам подключись, но добей до конца. Проверь, как ведет по месту жительства, да и в ресторане он наверняка не первый раз скандалит... В общем, надо собрать все что можно! Но это запасной ход. Главное, конечно, машина и место происшествия. Работай в контакте с Трембицким, если надо -- давай поручения Фоменко. Сумеешь отличиться -- назначу старшим группы. Ясно? Веселовский встал и принял стойку "смирно". Раньше он никогда этого не делал. -- Все ясно, товарищ подполковник! Разрешите идти? -- Идите. Веселовский четко, как на строевом смотре, повернулся через левое плечо и почти строевым шагом пошел к двери. Мишуев проводил его внимательным взглядом. Глава третья Предположения Сизова подтвердились: машину ГАИ обнаружили в тот же день брошенной в районе узловой железнодорожной станции за сто километров от Тиходонска. А в багажнике "шестерки" находился ее владелец Сероштанов -- официант одного из красногорских ресторанов. -- Ну дает, Игнат Филиппович! Как загадает, так и выходит! -- блатным шепотом выразил свое восхищение Фоменко. -- В получку ставлю бутылку, как обещано! Сизов съездил в Красногорск, побывал в расположенном на острове некогда модном, а ныне впавшем в запустение ресторане, где количество ежедневных драк превосходило число блюд в меню, опросил коллег убитого, потом переговорил с его соседями, родственниками, зашел в горотдел. Перед отъездом купил две палки копченой колбасы -- снабжение здесь было получше. Тиходонск встретил обычными для лета пыльными бурями и отсутствием новостей. Тонкая пачечка протоколов, привезенная Сизовым в видавшей виды кожаной папке, тоже не содержала ничего интересного. И хотя это обычная ситуация для первого этапа розыска, факт оставался фактом: выполнив все что положено, старший опер Сизов доказательственной информации не добыл, а значит, оказался в тунике. Никого не интересует, что место в тупике предопределено с самого начала отведенной ему линией розыска, да и оправдываться, ссылаясь на это, глупо -- получится, что "плохому танцору всегда что-то мешает". Но Сизов никогда не оправдывался. И никогда не оставался в положении, в которое его ставила чужая воля. Сидя за своим столом, Старик меланхолично жевал бутерброд с привезенной колбасой и сквозь решетку смотрел во внутренний двор управления, где стоял серебристый "Мерседес", изъятый у крупного деловика, возглавлявшего подпольный пушной цех. Губарев, который лихо расправлялся с бутербродами и одновременно нагревал кипятильником воду для чая прямо в стаканах, считал, что старший товарищ обдумывает хитроумные планы поимки "сицилийцев". На самом деле Старик думал, что какая-то сволочь ободрала с арестованного "Мерседеса" никелированные фирменные цацки, а поскольку посторонние здесь не бывают, значит, это дело рук своей, милицейской, сволочи, точнее, твари, маскирующейся милицейским мундиром под своего. Скорее всего кого-то из сержантов дежурной смены. Хорошо бы подловить пакостника и набить морду и, конечно, из органов -- с треском. Но за это не уволят: мол, мелочь... А какая мелочь, если душа гнилая? Допив чай, Сизов написал на листке календаря несколько адресов и фамилий, протянул Губареву. -- Поговори с ними аккуратно. Аккуратно, понял? Вначале от меня привет передай, это обязательно: так, мол, и так, Игнат Филиппович, Старик, про жизнь да здоровье интересуется... А потом про автоматы поспрашивай: где, что, у кого, разговоры там, слухи, предположения... И без всяких записей -- люди этого не любят. А листок потом мне вернешь. Понял? Губарев кивнул, похвалив себя за недавнюю проницательность. -- Что же ты понял? -- с некоторой брюзгливостью спросил Сизов. -- Что надо сработать очень аккуратно, -- смиренно, как и подобает старательному ученику, ответил Губарев, заглаживая развязную небрежность молчаливого кивка. Сизов хмыкнул: -- Ну ладно, пошли. Сбежав по широкой мраморной лестнице и отдавив тяжелую, украшенную бронзовыми щитами с мечами дверь, они окунулись в плотный разноцветный и шумный поток прохожих. В разгар рабочего дня по улицам города всегда катились толпы никуда не спешащих людей, стояли очереди у кинотеатров, не было свободных мест в кафе и ресторанах. Жители Тиходонска, служившего воротами Северного Кавказа и Закавказья, привыкли к такой особенности городской жизни, приезжие неизменно ей удивлялись. Сизов и Губарев прошли по главной улице два квартала до перекрестка, где людская воронка засосала их под землю в длинный кафельный коридор, стены которого украшали мозаичные панно на исторические темы. Богато отделанные подземные переходы были еще одной особенностью Тиходонска. Здесь Сизов, постоянно контролировавший обстановку вокруг, резко направился к сидевшему на холодном полу перед кепкой с несколькими медяками грузному человеку в клетчатой ковбойке, рукава которой были закатаны, чтобы обнажить розовые клешнеобразные культи. Из щелок опухшего лица выглядывали безразличные ко всему глаза, но, когда Сизов подошел вплотную и, расставив ноги, сунул руки в карманы, взгляд инвалида приобрел осмысленность и колючесть. -- Подайте, Христа ради, начальничек, -- привычно забубнил он и пошевелил клешнями. Губарев пытался вспомнить статью, карающую за попрошайничество в общественных местах, и прикидывал, как сподручней выносить нарушителя, но Сизов, покопавшись в карманах, бросил в кепку несколько монет и, круто развернувшись, двинулся к выходу из перехода. -- Спаси вас Бог от ножа, пули, лихого человека, -- облегченно заголосил инвалид. Лейтенант догнал Сизова уже на лестнице. -- Он вас знает, что ли? Сизов мотнул головой. -- Чувствует. Нахлебался... Возле универмага сыщики расстались. Губарев направился к трамвайной остановке, а Сизов сел в троллейбус и через десять минут шел через небольшой сквер, неофициально называемый "клиникой", потому что вплотную примыкал к медицинскому институту. Когда-то сквер был совсем другим -- сплошь заросший бурьяном, лопухами, кустарником, вьющимся между деревьями диким виноградом, с замусоренными до непроходимости аллеями и старательно разбитыми фонарями. Под высокий кирпичный забор, огораживающий мединститут, были стащены скамейки со всей "клиники". Вечерами в непроглядной темноте, под тоскливый вой собак из вивария и бодрые ритмы джаза с танцплощадки соседнего парка имени Первого мая, именуемого всеми попросту "Майский", на этих скамейках шла насыщенная жизнь, ради которой их и тянули, сопя и чертыхаясь, в самое глухое и труднодоступное место. Тогда не было баров и дискотек, плавучего буфета