е "зомбирование" -- создание закодированных слоев сознания: второго, третьего, пятого... В одной голове пять личностей, по условному сигналу происходит переход с одного уровня на другой. Мирный обыватель вдруг превращается в ловкого шпиона, потом -- в безжалостного убийцу, потом опять в мирного обывателя, но уже другого, не помнящего ни о чем. И, наконец, при переводе на пятый слой кончает жизнь самоубийством. Идеальный агент для спецпоручений. Помните? -- Честно говоря, нет, -- искренне ответил Макс, чем удивил собеседника. -- Ну как же! После путча девяносто первого года, когда несколько больших шишек из ЦК КПСС один за другим покончили с собой! Причем одним и тем же способом -- выбросились из окна или с балкона. И все они имели отношение к партийному золоту! Тогда не было ни одной газеты, которая бы не смаковала эту проблему! -- В то время я попал под машину и долго лежал в больнице, -- проболтался Лапин. -- И совсем не читал газет. -- А больше об этом нигде и не писали. Ни одной серьезной публикации на эту тему не существует. И не может существовать, потому что зомбирование возможно только в фантастических фильмах. Хотя... Садчиков задумчиво покачал головой. -- Ведь три человека действительно выбросились с балконов, один за другим! Это, как говорится, факт... Но... -- Что? -- Но отнюдь не медицинский. Доцент встал, давая понять, что лимит времени, который он смог выделить для гостя, исчерпан полностью. -- Спасибо, -- от души поблагодарил Карданов. На выходе из отделения он лицом к лицу столкнулся к симпатичной блондинкой в белом халате, наброшенном на брючный костюм. Женщина шла мимо, не обращая на него внимания, через секунду они бы разминулись, но тут на первый план вылез Лапин. -- Здравствуйте, Зоя Васильевна! Раскосые лисьи глаза под тонкими полукружьями бровей взглянули в лицо встреченного мужчины. -- Здравствуйте... Брошенный мельком взгляд задержался на знакомых чертах и вспоминающе сфокусировался. Карданов быстро прошел мимо. Спиной он чувствовал, что женщина смотрит ему вслед. Степнянск, 11 февраля 1997 года, 13 часов 50 минут. Степнянск -- первая станция после Тиходонска на московском направлении. Осторожно выбирающийся из города фирменный скорый "Синяя ночь" идет сюда пятьдесят минут. В былые веселые номенклатурные времена начальники разных калибров отправлялись в столицу "решать вопросы", забив двухместные купе недоступного простому люду спального вагона тяжелыми, перехваченными ремнями коробками с донскими деликатесами и прихватив провожающими других начальников, рангом, естественно, поменьше. Пьянка начиналась еще до отправления, а тем временем белые и черные "Волги" (о "БМВ", "Мерседесах" и "Вольво" тогда и слыхом не слыхивали, а если и слыхивали, то только как об атрибутах измены, шпионажа, в общем -- пороков вредоносной западной жизни) неслись по Восточной трассе в Степнянск. Через час чистенький состав подплывал к единственному перрону, и изрядно принявшие на грудь провожающие выпадали с высоких подножек в руки верных шоферов, безошибочно подгонявших машины прямо к месту остановки "СВ". Дальше "Синяя ночь" разгонялась до предельной скорости, выходя на финишную прямую, а доказавшие крепость бескорыстной мужской дружбы начальники поменьше, отмахав вслед шефам, расслабленно опускались на мягкие сиденья и возвращались восвояси. С тех пор многое изменилось: нарушилась вертикаль управления и на местах многие стали обходиться без дозволений и фондов Белокаменной, надобность в корректировке планов и вовсе отпала, "СВ" стали поступать в общую продажу, хотя теперь цена выполняла ту же фильтрующую функцию, что раньше обкомовская броня. Шустрые ребята с сотовыми телефонами, имеющие свой интерес в Москве, пересели на самолеты, а тяжелые коробки заменили тугие долларовые пачки. Но скорый фирменный поезд "Синяя ночь" продолжал с отменной пунктуальностью ежедневно прибывать на станцию Степнянск в восемнадцать часов сорок пять минут. Карданов-Лапин без проблем взял билет, перекусил в частной пельменной, неторопливо прошелся по старинному бульвару, обсаженному заснеженными тополями, заглянул в собор, один из знаменитейших и крупнейших в Европе. Времени оставалось много, и надо было придумать, чем себя занять. В вестибюле единственной приличной гостиницы он поменял триста долларов, зашел в похожий на аквариум типовой провинциальный универмаг, купил бритвенный набор "Уилкинсон" -- станок с плавающей головкой, одноименные гель и одеколон. Затем он привычно скупил белье, носки, мыло, полотенце, пасту, зубную щетку с дорожным футлярчиком к ней и прочую мелочь, необходимую в дороге. Чувствовалось, что у него большой опыт неожиданных путешествий. Покупки он вначале сложил в пакет, но, поднявшись на второй этаж, подошел к секции сумок и чемоданов. Сумки ему не приглянулись, он выбрал черный кейс-атташе со стальной ручкой и шифрзамком. Чемоданчик привычно сидел в руке и приносил необъяснимое умиротворение, как будто он нашел то, что долго искал. Купив хлеб, сыр, йогурт, банку швепса, он два часа просидел в видеосалоне, где крутили жесткий боевик без ненужных длиннот, и в сумерках вернулся на вокзал. Из кассового зала вышли два человека, Макс разминулся с ними, но в памяти ворохнулось какое-то неприятное чувство, он обернулся и увидел, что те пристально смотрят ему вслед. У одного было желтое лицо и синие мешки под глазами, второй нервно потирал руки, будто чесался. Глаза у обоих напоминали проржавевшие шляпки гвоздей. Лапин тут же вспомнил, где он видел эти устрашающие физиономии, а Карданов немедленно связал их с двойным убийством в подъезде на Мануфактурном. Безразлично отвернувшись, он двинулся дальше по перрону. Дуремар и Сушняк пошли следом. -- Срисовал? -- Ато! -- "Мусор"? -- Точняк. -- Вот гады, город обложили и здесь достали... -- Это он спецом... Выследил, сука! -- Как? Мы сколько хат поменяли... -- У него спросишь. -- Сколько до паровоза? -- Полчаса. -- Надо быстрее. Они не обсуждали, как быть и что делать. Все совершенно ясно. Людей на перроне почти не было, дальний конец терялся в густеющих сумерках, справа начинался заснеженный пустырь. Здесь и предстояло остаться штемпу, вставшему на пути к укромной хавире в Рязани. Дуремар сунул руку под пальто и вцепился в деревянную ручку шила. Сушняк приготовил молоток. Карданов смотрел под ноги, крутил головой по сторонам, выглядывая палку, камень, отрезок трубы, арматурный прут, бутылку -- любой предмет. Когдато он любил темы "Работа с предметом", и хотя сейчас не помнил подробностей, но знал, что самый обычный объект материального мира может стать очень эффективным оружием. Как назло, на глаза ничего подходящего не попадалось -- все укрывал снег. Но зато в кармане лежал отрезок экранированного кабеля КЭО-3... Нагнувшись на ходу, он приткнул кейс к бетонному столбу, освобождая руки. Незаметно достав серебристую змейку, Макс обернул один конец вокруг правой ладони, а второй переплел между пальцами левой, образовав крепкий зажим, который можно было мгновенно разжать. Перрон заканчивался ступеньками, он спустился на насыпь и сразу оказался в другом мире: темном, безлюдном и зловещем. -- Куда это он? -- Херего... -- А мы чего? -- Еще и лучше... -- А пушку достанет? -- Волков бояться... Преследователи тоже спустились по бетонным ступеням и ускорили шаг. Расстояние сокращалось, внезапно Карданов повернулся и пошел им навстречу. На узкой тропке мог свободно разместиться только один человек, поэтому Дуремар и Сушняк шли гуськом -- Сушняк впереди, а Дуремар сзади. Маневр Макса насторожил Сушняка, но он не страдал избытком воображения и не стал размышлять, какую цель ставит перед собой "мусор" или кто он там есть. Когда расстояние сократилось до двух метров, Сушняк поднял молоток и, шагнув вперед, ударил сверху вниз, целясь в голову. Чужак вскинул грабли вверх, словно собирался сдаваться, стальной клюв беспрепятственно летел к цели, но вдруг напряженная рука налетела на невидимое пружинистое препятствие, и полет оборвался. Макс сделал резкое движение, петля захлестнула мертвенно-бледное, с красными точками уколов запястье. Сушняк развернулся вокруг оси и получил жесточайший удар в позвоночник, который парализовал верхнюю часть тела и бросил его прямо на выставленное шило Дуремара. С противным хрустом острая холодная сталь скользнула между ребер, и это был последний укол, который получил Сушняк на этом свете. Дуремар не успел ничего понять: серебристый шнурок обвился вокруг шеи и врезался в хрящи гортани, шило вырвалось из ослабевшей руки и вместе с телом Сушняка улетело в водоотводную канаву, ржавые шляпки гвоздей высунулись наружу, слабый земной свет померк в глазах, из груди вырвался негромкий хрип, и все кончилось. За полторы минуты Макс разделался с обоими. Спец бы его похвалил. Через час человек, который на три четверти был Кардановым и лишь на остальную часть Лапиным, крепко спал на мягкой полке резво несущегося сквозь ночь скорого. В купе он был один. Во избежание неприятных неожиданностей ручка двери была намертво блокирована универсальным КЭО-3. Проснулся он около полудня, впервые за последние дни чувствуя себя отдохнувшим. Прихватив с собой деньги, сходил в туалет, умылся. Соблюдая предосторожности, вернулся в купе, перекусил и стал смотреть в окно. Мимо проплывали невеселые пейзажи средней полосы, несколько скрашенные обильно выпавшим снегом. Впервые появилась возможность задуматься: куда и зачем он едет? Макс достал лаковую визитку Бачурина и ключи. Футлярчик явно импортный. Дорогая замша, ровная строчка стежков... Шесть лет назад такие в магазинах не продавались. И сами ключи -- блестящая хромированная сталь, точная обработка. Их тоже не было в Магазинах, так же как и хороших замков -- только тусклые примитивные штамповки. Похоже, все привозное. Где стоят замки, к которым подходят эти тяжелые красавцы? Тонька спрашивала несколько раз, пацан скалил мелкие зубы: "Ключи от квартиры, где деньги лежат! Надо только найти ту хату!" Сейчас вопрос выходил на первый план. Где ее искать? Пожалуй, это та квартира, в которой он с Машей встречал девяносто первый год. Напротив метро. Расположена на четвертом или пятом этаже дома с высокими потолками. Скорей всего сталинской постройки. Ладно... На сложенной вчетверо салфетке он аккуратно провел ровную линию. Линию своей жизни. Отметил основные этапы. Первая точка -- тысяча девятьсот шестьдесят четвертый год. Рождение. Вторая -- шестьдесят девятый, появление в детдоме. Пятилетнего отрезка в памяти нет. Ни одного детского воспоминания, ни домашних запахов, ни лиц или рук родителей, ничего... Следующая отметка -- семьдесят восьмой год, техникум. Потом восемьдесят первый -- завод п/я 301. Восемьдесят второй -- призыв в армию. И детдом, и техникум, и завод он помнит более-менее полно. С восемьдесят второго по восемьдесят пятый служба в армии. Воспоминания только о первых месяцах. С восемьдесят пятого по девяносто первый -- работа на зеленоградском заводе "Радиосвязь". Эти годы смазаны, туманны, помнит он их как-то странно. Девяносто первый -- его почему-то опять занесло в Тиходонск, непонятная авария, не оставившая на теле никаких следов, Кузяевка, потом неврологический санаторий... Девяносто второй -- снова тот же завод, только с новым названием -- ПО "Электроника". Девяносто седьмой, когда началось раздвоение и в старой телесной оболочке обнаружился совершенно другой человек... "Если верить книгам учета, то вы не появлялись на свет..." "Три года в комитетской школе, потом в Особом учебном центре. И в экспедиции работали вместе, сколько раз я тебя прикрывал!.. Это Куракин нас подставил в Гондурасе!" Итак, первые пять лет жизни и еще девять -- с восемьдесят второго по девяносто первый. Именно там скрыта загадка его личности, к которой приложил руку профессор Брониславский. Ключи в импортном футлярчике, Бачурин Евгений Петрович с целой кучей телефонов, Куракин, Брониславский... Комитетская школа, Особый учебный центр, экспедиция... Исходного материала для первичной отработки набиралось достаточно. Макс хорошо знал, как ведется спирально расширяющийся розыск от одной точки. А сейчас точек было семь... Постукивая на стыках рельсов, поезд несся в Москву.  * Часть III. СЛИЯНИЕ УРОВНЕЙ *  Глава первая. ОСНОВНОЙ УРОВЕНЬ. УЧЕБА 18 апреля 1983 года, 19 часов 45 минут, Голицынский район Московской области, температура воздуха плюс четырнадцать градусов, дождь, шквальный ветер. Антенная головка "волновой канал" имеет шестнадцать вибраторов, Лапин начал вкручивать блестящие стерженьки разной длины с одного конца, сержант Пономарев -- с другого. Мокрые цилиндрики норовили выскользнуть из пальцев, но он держал цепко, с ходу попадал в резьбу и быстро закручивал. -- Наматывая мили на кардан, я еду параллельно проводам, -- напевал он намертво привязавшийся мотив. Он неплохо закрепил навык: встретились они с сержантом почти посередине. -- Молодец, шпан! -- приблатненно цыкнул зубом Витек. -- Довинчивай! И, пружинисто распрямившись, повернулся к вбивающим колья Курочкину и Муслимову. -- Быстрей, шпанята, не уложимся -- шкуру сдеру! -- Готово! -- Вовка подергал металлический штырь с проушиной для троса и отшвырнул кувалду. -- Готово! -- Лапин поднял длинную, ощетинившуюся вибраторами на все четыре стороны головку, поднес к подъемнику, Курина вовремя подскочил и приподнял трубу, так что Сергей с ходу вставил деревянное колено основания в верхнее кольцо, не потеряв ни секунды. Он отметил, что сегодня они работают слаженно и перекрывают норматив. -- Ставь подъемник! -- заорал Витек, как будто кто-то этого не знал. Курица с Сергеем подняли трубу стоймя, уперли понадежнее в землю, Вовка и Витек натянули две растяжки. Лапин, отпрыгнув, закрепил третью. Дождь сек лица и руки, тросики резали пальцы, бушлаты цвета хаки, несмотря на водоотталкивающую пропитку, набухли и потяжелели. Ветер раскручивал Г-образно торчащий "волновой канал", Сергей наступил на одну из волочащихся по земле фал, веревка натянулась, и вращение прекратилось. -- Мертво! -- доложил Курица, попытавшись пошатать подъемник. -- Поднимаем! Начиналось самое сложное. Высота антенны четырнадцать метров -- десять дюралюминиевых секций по метр сорок. Каждую нужно просунуть в кольца подъемника, последующая поднимает предыдущую, намертво соединяясь с ней конусообразными сопряжениями. Есть еще два яруса растяжек -- на восьми и тринадцати метрах. Даже при нормальной погоде установка ее требует изрядной сноровки и большой ловкости. А в сильный ветер... Раз! -- резким движением Витек сунул снизу вверх первую секцию, головка поднялась на метр с лишним. Два! Головка выдвинулась еще выше. Три! Когда в дождь поднимаешь что-то вверх, вода заливает глаза, попадает в рукава и за воротник, течет по телу, всасывая с кожи тепло и оставляя взамен пупырчатый озноб. -- Сейчас бы самогоночки засадить, -- оскалился Курица то ли в усмешке, то ли в страдальческой гримасе. -- Цепляй, салабон! -- раздраженно крикнул сержант. -- Тебе еще до самогоночки надо двести рыбьих хвостов схавать! Каждый день на завтрак для разнообразия стола солдату полагался разносол. В качестве такового с удручающим постоянством выступала маленькая ржавая селедка. Поэтому срок службы измерялся в хвостах или погонных метрах сельди. До дембеля каждому предстояло обглодать семьсот хвостов или съесть сто сорок метров пряно-соленой рыбешки. Иногда меню разнообразили бурые соленые помидоры или кислая квашеная капуста, но овощи поедались старослужащими, начиная с ранга "черпака", поэтому без двухсот хвостов не обходился никто. Самогонка и прочие вольности так же дозволялись после сорока метров селедки. Курица подпрыгнул, по-обезьяньи ловко вскарабкался на подъемник, вставил в паз хомут, надел перемычку, принял от Вовки с Сергеем концы тросиков и защелкнул карабины. -- Готово! -- Он тяжело плюхнулся на землю, попав в лужу и взметнув облако брызг, на которые никто не обратил внимания, потому что они не могли ничего изменить. -- Держать! -- Витек погнал секции дальше, хотя теперь это было труднее -- приходилось преодолевать сопротивление трех человек, растягивающих тросы каждый в свою сторону. Темное небо расколол ослепительно белый зигзаг, ударил раскат грома. Курица втянул голову в плечи и ослабил растяжку, металлический штырь сразу прогнулся, заваливаясь в сторону. -- Дай ему по жопе, Кардан! -- рявкнул сержант, но Петька сам выправил положение. -- Чего очкуешь, если не повезет -- и пернуть не успеешь! -- перекрывая шум ветра, крикнул Муслим. -- Сгоришь в кочерыжку, а грома не услышишь... Так что не дергайся! Из пелены дождя материализовался Трофимов. Он был в дождевике с накинутым остроконечным капюшоном. Лапин подумал, что лейтенант совсем не вымок, и еще раз ощутил, какая бездна существует между солдатом и офицером. В армии неравенство людей проявляется наглядней, чем где-либо. Исключая, пожалуй, тюрьму. -- Быстрей, ребята! -- даже не приказал, а попросил начальник узла связи. Его призвали после института, и, как все двухгодичники, он был человеком больше штатским, чем военным. -- Проверяющий копытом землю роет, сказал, не уложимся в норматив -- со всех погоны снимет... -- Вам-то чего бояться, -- с трудом загоняя очередное колено, выдохнул Витек. -- Вернетесь на гражданку, плохо, что ли... -- Разговорчики! -- заорал вынырнувший словно из-под земли Усков. Он тоже был в плащ-накидке, но длинный, вечно вынюхивающий недостатки нос не умещался под капюшоном и был покрыт дождевыми каплями. -- Пока вы возюкаетесь, враг вас десять раз накроет! -- Как раз наоборот, -- Витек устало распрямился, сделал знак, и Курица полез цеплять средний ярус. -- Пока мы молчим, бояться нечего. А только выйдем в эфир, тут и начнут накрывать -- и снарядами, и бомбами, и ракетами... -- Так ты к чему призываешь?! -- изумился прапор. -- К саботажу? Может, еще дезертировать хочешь? -- Успокойся "Виктор Иванович, -- устало сказал лейтенант. -- Пойдем лучше аппаратуру проверим. -- Надо его к Воробьеву отвести, -- напоследок пригрозил Усков. -- Пусть разберется, что за птица. Трофимов и прапор залезли в кузов "Цветочка", или радиорелейной станции дальней связи "РДС-69". Криво улыбаясь, сержант продолжал подсовывать очередную секцию и выдавливать сооружение на следующие метр сорок вверх. Сейчас это была вообще каторжная работа. Но сердце грели приятные воспоминания. У Ускова была злющая жена столь же дурного нрава, сколь и наружности. Наверное, судьба так мстила прапору за отвратительный характер и постоянные издевательства над солдатами. Но Витек придумал собственную месть, причем очень коварную и изощренную. Время от времени, поругавшись с супругой, прапор оставался ночевать в казарме. А глупый салабон Кардан на четвертом месяце службы залез на смазливую и вечно смеющуюся Лариску с третьей фермы, хотя все знали, что к ней и на метр лучше не приближаться без общевойскового комплекта химической защиты. Новичкам везет, повезло и Кардану -- из всего разнообразия венерических и иных дурных заболеваний ему выпали всего лишь лобковые вши, именуемые в просторечии мандавошками. Он травил кровососущих паразитов одеколоном, жег спиртом, ловил и давил ногтями, так что они лопались с противным хрустом, оставляя на пальцах красные пятнышки. Но, несмотря на явное физическое превосходство, обеспечивающее победу в локальных столкновениях, добиться окончательного перелома в затянувшемся единоборстве Лапин не смог, так как механическое воздействие было малоэффективным, а вши размножались в геометрической прогрессии. Не видя другого выхода, он решил обратиться за советом к сержанту, который знал решительно все. Усков в очередной раз затеялся устраиваться на ночлег: послал Курочкина в каптерку за чистым бельем, а Муслимову приказал взбить матрац и подушку на пустующей в конце казармы кровати. Как раз в этот день смущенный и готовый перенести положенную порцию насмешек и издевательств, Лапин подошел к Пономареву со своей бедой. Но против ожидания и вопреки существующим правилам, Витек не стал насмехаться над салабоном, не стал даже задавать скабрезных вопросов. Он мгновенно посерьезнел, задумался и заговорщически поднес палец к губам. -- Давай об этом не болтать, -- шепотом произнес он, оглядываясь по сторонам. Такая забота о репутации молодого солдата тронула Сергея до глубины души. Он отнес ее на счет высшей мужской солидарности: бывают моменты, когда все шутки отбрасываются в сторону. -- Возьми пузырек или баночку и налови туда штук десять, -- по-прежнему шепотом сказал сержант. Лапин подумал, что тому необходимо сделать какой-то анализ или проверить, каким химикатом лучше разделаться с неистребимыми тварями. Уединившись в кузове "Цветочка", он отрешился от задач боевой и политической подготовки, занявшись скрупулезным делом, требующим точности, быстроты, а главное, незаурядной выдержки и терпения. А Пономарев между тем крутился, как организатор облавной охоты. Он снарядил Муслима за двумя бутылками вермута и плавлеными сырками, а сам принялся увиваться вокруг прапора, выказывая почтение и оказывая всевозможные знаки внимания. Усков решил, что сержант метит в первый приказ на дембель, и принял вид недоступный и строгий. С таким же видом он соизволил взять сверток с бутылками. Ровно через час прапор был готов. Завалившись на взбитую и свежезастеленную койку, Усков тонко сопел на вдохе и похрапывал на выдохе. Лапин к тому времени тоже выполнил поставленную задачу и принес баночку с несколькими десятками цепучих насекомых. -- Знаешь, что это? -- торжественно спросил сержант, осматривая добычу. -- Бактериологическое оружие! И командным голосом приказал: -- Рядовой Лапин, для выполнения боевой задачи за мной, шагом марш! Подойдя к лежащему на спине Ускову, Витек потрусил баночкой, будто солил густо заросшую грудь и выбивающийся из-под форменных штанов к пупку мысок курчавых волос. -- Атака закончена! -- доложил он неизвестно кому, а Лапину пояснил с укоризной: -- Между прочим, использование биологического оружия запрещено международными законами! -- А я что? -- смешался тот. -- А ты производитель такого оружия! Знаешь, что будет, если Воробьев узнает? -- Но тут же сменил гнев на милость. -- Теперь заметай следы! Не знаю, как Воробьев, а Ус ков узнает -- точно зашибет! Дуй в парк, отлей керосина и намочи везде, где есть волосы. А потом сбрей все к чертовой матери! Обрадованный Сергей побежал использовать чудодейственный рецепт, обещающий стопроцентное избавление от паразитов. А через неделю история получила продолжение: жена Ускова вызвала прапора на КПП и при большом стечении народа остервенело лупцевала по физиономии и при этом громко кричала: "Вместо денег заразу в дом носишь!" После прилюдной расправы тот добрых десять дней жил в казарме, причем пребывал в постоянной задумчивости и озабоченно высчитывал что-то, загибая пальцы. Воспоминания развеселили сержанта, он засмеялся и, перекрывая шум ветра, крикнул: -- Кардан, помнишь, как ты мандавошек ловил и в ведро бросал? А сам все свою песенку напевал, чтобы им веселей было! Он вытолкнул последнее звено и упер основание антенны в землю. Через три минуты станция вышла в эфир, а после окончания учений подполковник из штаба округа за перевыполнение норматива объявил благодарность отделению сержанта Пономарева. В расположение части они вернулись только к середине следующего дня. Первое, что услышал Сергей, войдя в казарму, его не обрадовало. -- Лапин, давай к Воробьеву! -- возбужденно выпалил стоящий "на тумбочке" Чурек. -- Он тебя уже три раза спрашивал! У Сергея прошел холодок между лопаток. Никаких особых прегрешений он за собой не знал, но к особисту вызывают не каждый день, поэтому он стал перебирать все грешки, которые мог вспомнить. Самоволки, чуть-чуть самогонки, неудачный опыт близкого общения с женским полом... За это можно перетягать весь личный состав! "Может быть, за прапора?" -- мелькнула тревожная мысль. Тогда все сходится -- больше никто не поражал командиров биологическим оружием! Правда, непосредственно поражал Витек, но само оружие было его, лапинским, значит, он выходил соучастником... Но капитан встретил его миролюбиво, сразу стало ясно, что ни о какой ответственности речи нет. -- Ты рапорт на учебу подавал, в училище связи? -- Воробьев был кряжистым, широкоплечим, с круглым добродушным лицом. Его боялись не самого по себе, как Ускова, а за ту должность, что он занимал. -- Подавал, -- кивнул Сергей и облегченно перевел дух. -- Пришла разнарядка на одно место, -- Воробьев заглянул в лежащую перед ним бумагу. -- Но это школа КГБ. -- Почему КГБ? -- поежился от грозной аббревиатуры Сергей. Особист по-свойски подмигнул. -- Наверное, правительственная связь. Двенадцатое управление Комитета. Оформляйся, какая тебе разница, где учиться. Зато служба будет поинтересней. Да и рекомендуют тебя. Лапин понятия не имел, кто его может рекомендовать, а потому пропустил эти слова мимо ушей. Он вдруг почувствовал какое-то изменение своего положения в окружающем мире. Бесправный рядовой первого года службы сидит в кабинете особого отдела как в какой-то ленинской комнате и на равных разговаривает с грозным капитаном Воробьевым. Причем тот с ним доброжелателен, вполне откровенен и доверителен, даже приоткрывает завесу над государственными секретами! Они вроде как коллеги. Одно это сразу отделяло Лапина от всех остальных военнослужащих полка. Если он согласится, то станет своим во множестве таких, внушающих простым людям страх, кабинетах. Если откажется, новое ощущение исчезнет и он сольется с серой массой рядового армейского быдла. -- Что скажешь? -- поощряюще улыбался особист. -- Или надо подумать? -- Я согласен, -- быстро ответил Сергей. Москва, 15 октября 1986 года, учебно-тренировочный полигон Высшей школы КГБ СССР, 11 часов 40 минут. Никто из курсантов не знал, что в действительности ждет их в четвертом секторе. Кто говорил -- особая, напичканная датчиками кукла, кто клялся, что приговоренный к высшей мере преступник. Тех, кто прошел испытание, сразу увозили на загородную базу, так что утечка информации исключалась. Неизвестность угнетала, и Карданов обрадовался, когда наконец настал его день. Первые три сектора Макс преодолел успешно и чувствовал, что укладывается по времени. Вначале была обычная полоса препятствий: глухой двухметровый забор, бассейн с водой, шест и длинная доска на пятиметровой высоте, канат, коридор с тяжелыми поленьями, хаотично раскачивающимися на длинных цепях, двухметровая яма, узкий подземный лаз, выходящий в охваченный огнем бетонный бункер. Забор он перепрыгнул легко, от холодной воды захватило дух, мокрая одежда и ботинки скользили по шесту, но выручила крепость рук, высоты он никогда не боялся и пробежал по доске играючи. Как водится, ожег руки, скатываясь по канату, набил кулаки, плечи и предплечья о поленья, высушил в огне комбинезон и слегка опалил виски. На втором этапе надо было подняться по пожарной лестнице на пятый этаж и пробежать по полутемному чердаку среди разорванных взрывом человеческих тел, то ли настоящих, то ли муляжных, мнения и здесь расходились, хотя запах стоял специфический... Но, поскольку дотрагиваться до рук, ног и внутренностей не требовалось, никто особенно в суть проблемы не вникал, тем более что существовала более насущная забота: отбиться от двух неожиданно нападающих "противников" в зловещих черных масках. Одного Макс сбил задней подсечкой, второго ударом локтя в челюсть, сэкономив секунды, уходящие обычно на борьбу. Тяжело дыша и пошатываясь, он ворвался в третий сектор. Со всех сторон гремели выстрелы, то тут, то там высвечивались фигуры мишеней. Стрелять можно не во все: враги перемешивались с заложниками, а распознать, кто есть кто, надо всего за две секунды. Макс работал со "стечкиным" -- прикладистой и довольно надежной машиной, если палить одиночными, а двадцатипатронный магазин позволял не тратить время на перезарядку. Бах! Бах! Бах! Результативность огня прямо пропорциональна числу выстрелов, поэтому меньше двух-трех раз он на спуск не нажимал. Бах! Бах! Пот заливал глаза, но вытирать его некогда, промах можно компенсировать вторым выстрелом, если успеешь и если не всадишь добавочный заряд в заложника. Обостренное чутье подсказывало Максу результаты стрельбы. Бах! Бах! Промах... Бах! Бах! Бах! Хорошо... Бах! Бах! Бах! Зацепил кого нельзя... Бах! Бах! Оба в цель. Бах! Бах! Бах! Не понял... Все? Нет! Бах! Бах! Затвор заклинило в заднем положении, но цели больше не появлялись, и свет, ворвавшийся в открытую дверь, стал сигналом окончания упражнения. Наступила такая тишина, что Максу показалось, будто он оглох, но звонкий обычно щелчок затворной задержки глухо прорвался сквозь набившуюся в уши невидимую вату. Все это он осознавал на бегу, пряча "АПС" в портативную кобуру и проверяя, насколько надежно заперлась защелка. Хищно изогнувшись, он расстегнул клапан и выхватил из кармана-ножен остро заточенный боевой нож. Вырезы рукоятки намертво соединились с закостеневшими пальцами. Сейчас Макс не думал о загадке четвертого сектора, он превратился в снаряд, целеустремленно мчащийся к цели и не имеющий возможности изменить траекторию. Но за следующей дверью ничто не напоминало учебно-тренировочные помещения -- обычная жилая комната: платяной шкаф, диван, на который небрежно брошена фуражка с васильковым "комитетским" околышем, стол с дымящейся чашечкой кофе, развернутый задом телевизор со снятой крышкой, во внутренностях которого, мурлыча что-то себе под нос, ковырялся самый настоящий человек. В спортивном костюме и тапочках. Вначале Макс зацепился за фуражку, потом за кофе, потом за ремонтирующего телевизор человека. Каждая зацепка тормозила убийственный снаряд. Он перепутал помещения! Тир и полигоны, учебные сектора выглядят совсем не так! Это общежитие обслуги! Перед ним даже не списанный обществом смертник, а ни в чем не виновный военнослужащий, причем свой, сотрудник Системы, какой-нибудь прапорщик Иванов с выслугой в пятнадцать лет! Надо срочно бежать дальше, искать настоящий четвертый сектор! Но почему он не поворачивается на шум? -- "Наматывая мили на кардан, я еду параллельно проводам..." -- разобрал он монотонное мурлыканье. Психологи полигона перестарались. Макс шевельнул кистью, и нож сам изменил положение: если раньше клинок смотрел вперед, то теперь развернулся острием к локтю, для удара с замахом. Скользящий шаг, второй, рука взлетает вверх и падает вниз, блестящая сталь входит под левую лопатку, тело напрягается и обрушивается вперед, сбивая с тумбочки рассроченный телевизор, что-то теплое брызжет на руку, он рывком выдергивает нож, лезвие уже не блестит, из раны толчками выбивается кровь, тяжелый агональный вздох... Макса замутило, и он выбежал наружу. Кукла действительно чертовски походила на человека! Измученная физическая оболочка Макса Карданова, забыв про усталость, огромными прыжками неслась по коридору к выходу, душа омертвела, а сознание отключилось, но заметило вывеску на грубой железной двери: "4-й сектор". Макс будто получил пулю под дых и чуть не упал. Значит, все же ошибка! В руке он сжимал окровавленный нож, на ладони тоже потеки крови... Вроде бы жидкая, ненастоящая, но сейчас показалось -- обычная, человеческая... Неужели... Но несколько минут назад вывески не было, он должен был свернуть в третью дверь справа и туда свернул! И не бывает таких совпадений, чтобы он перепутал дверь, попал в жилую комнату и находящийся там человек напевал дурацкую песенку, привязавшуюся к нему несколько лет назад и обусловившую армейскую кличку, а впоследствии оперативный псевдоним! Такого не может быть! Табличка -- еще одно испытание устойчивости нервной системы... Подобрав в углу кусок грязной ветоши, он вытер руки, протер нож и спрятал его в ножны, после чего спокойно вышел на белый свет. Его сильно качало. -- Слушай, Карданов, ты что, совсем охерел! -- заорал выбежавший навстречу разъяренный Бизон. Сердце Макса покатилось куда-то вниз. "Все, трибунал!" -- Ты Косте Белову локтем челюсть выбил! -- Сказали же -- в полную силу, как в настоящем бою... -- промямлил он. -- Мало ли что сказали! Сам должен соображать, -- Бизон немного успокоился. И уже другим тоном добавил: -- А зачем ты нашего техника зарезал? У Макса словно камень с души свалился. -- Пусть не попадается под руку! Бизон пристально смотрел на него, уголки губ подергивались все сильнее, наконец он расхохотался и обнял курсанта за плечи. -- Ну ты зверь! Так еще никто не отвечал! -- И, понизив голос, добавил: -- По песне догадался? Макс сделал удивленное лицо. -- По какой песне? -- Ладно! -- Инструктор сильно хлопнул его по спине. -- Я нарочно ее поставил. Подсказка. Ты бы никогда не ударил! -- Не понимаю, товарищ майор! Бизон перестал улыбаться. -- Почистить и смазать оружие, отчитаться за патроны, привести себя в надлежащий вид и убыть на базу номер два! -- Есть, товарищ майор! -- четко, как и положено, ответил Карданов. Подмосковье, 20 октября 1986 года. База N2 Высшей школы КГБ СССР. Из пятнадцати экзаменующихся восемь не прошли четвертый сектор. Еще двое прошли, но впали в истерику у ложной таблички при выходе. Всех десятерых перевели на профиль, не связанный с диверсионно-боевыми действиями. Один хотя и выдержал испытание, не захотел продолжать учебу и подал рапорт на увольнение. С оставшимися руководство школы провело индивидуальные беседы. Точнее, парные беседы, потому что вызывали по двое. -- Вы прошли полный теоретический курс, всестороннюю практическую подготовку, успешно выдержали тестирование и контрольные испытания, -- веско говорил генерал-лейтенант Бутко. Начальник школы выглядел гражданским человеком, форму он надевал только по большим праздникам, но курсанты знали, что почти всю жизнь он провел за кордоном, работая по линии нелегальной разведки. И, несмотря на молодость, понимали, что это значит. -- Сейчас в инстанциях, -- начальник многозначительно поднял палец, а его замы понимающе кивнули, -- в самых высоких инстанциях рассматривается предложение КГБ СССР о создании нового подразделения. Точнее, о воссоздании необоснованно и преждевременно упраздненного подразделения, существовавшего еще в системе НКВД СССР. У Бутко было вытянутое костлявое лицо с выдающимися скулами и болезненно запавшими глазами, на правой щеке торчала довольно большая бородавка, о которую постоянно цеплялся взгляд Карданова. Ходили упорные слухи, что начальник "на вылете" и замполит с замом по учебной работе ведут подковерную борьбу за еще не освободившееся кресло. -- Вы слышали что-нибудь о подразделении "Л"? -- спросил Бутко. -- Никак нет! -- рявкнул Гена Прудков. В последнее время его постоянно ставили в пару к Карданову и даже поселили в одной комнате. -- Нет, -- качнул головой Макс. -- И слышать не могли, -- сказал генерал, а замполит подтверждающе кивнул. Он походил на упитанного хомяка и, хотя любил рассказывать курсантам про свои ценные вербовки, никогда не выезжал за рубеж, сделав карьеру в парткомах центрального аппарата. -- Эта служба занималась ликвидацией предателей и изменников Родины, врагов советской власти и Коммунистической партии, которые скрылись за границей, надеясь избежать возмездия... -- Справедливого возмездия, -- добавил замполит, и генерал недовольно повел бровью, после чего хомяк замолчал. Длинный и тощий, похожий на жердь зам по учебе сидел как истукан, пристально рассматривая курсантов водянистыми глазами, словно проверяя в очередной раз их благонадежность. Про него вообще ничего не было известно, как про длинный стол под красным сукном, за которым восседали все трое. -- В последнее время случаи предательства и перехода на сторону противника участились, поэтому целесообразность воссоздания подразделения "Л" вполне назрела. Начальник сделал паузу, давая курсантам возможность осознать услышанное. Макс уже понял, о чем пойдет речь. И знал, что он ответит. -- Вам предлагается пройти подготовку для работы в новой службе, -- произнес начальник школы. -- Какие есть возражения? На несколько минут в помещении воцарилась тишина. -- Возражений нет, -- произнес Макс. -- И у меня тоже... Обычно Прудков говорил быстро и уверенно, а сейчас проблеял, словно баран перед закланием. Он хотел стать резидентом под дипломатической "крышей" в какой-нибудь богатой европейской стране -- Австрии или Швейцарии... Но понимал: отказ от ответственного задания навсегда закроет такую возможность. -- Хорошо, что вы оправдываете доверие, -- чуть улыбнулся Бутко. -- В таком случае мы направим вас на шесть месяцев в Особый учебный центр для прохождения углубленной специализации. Но есть еще одна деталь... Курсанты насторожились. Обычно такие добавления не сулят ничего хорошего. -- Вы будете работать в паре... Карданову это не понравилось. Генка не вызывал каких-либо конкретных претензий, но что-то в нем настораживало. То ли бессмысленный взгляд, то ли стремление винить во всех своих бедах и неудачах окружающих, то ли вспышки немотивированной агрессивности. -- В оперативных целях вам необходимо внешнее сходство. Когда пары подбирались, то учитывалась конституция, рост, тип лица. Для окончательной доводки товарищу Прудкову придется подвергнуться несложной пластической операции для изменения внешности... -- Генерал выдержал еще одну паузу. -- Вопросы есть? -- Почему мне операцию? -- запальчиво спросил Генка, хотя всегда был исключительно почтителен с начальством и никогда ему не возражал. -- Тогда давайте жребий бросим! -- Отвечаю, -- доброжелательно произнес генерал. -- Жребием такие дела не решаются. Один из вас должен быть первым номером, а второй его прикрывать. Первому номеру необходима совершенно естественная внешность, поэтому изменению подвергается номер второй. В вашей паре учебные, боевые и психофизиологические показатели выше у Карданова, поэтому роль первого номера отведена ему. Я ответил на ваш вопрос? -- Ответили... -- после некоторой заминки нехотя произнес Прудков. -- В таком случае можете быть свободны. Желаем успехов в дальнейшей учебе и последующей работе. Когда они вышли, Генка повернул к Карданову возбужденное, исполненное обиды лицо. -- Видишь, как получается! Я из-за тебя должен рожу резать! А ты в стороне! Подумаешь, показатели у него выше! Ну и что, что показатели? Так мне из-за этого под нож ложиться?! Чего-то подобного и следовало ожидать. Карданов почувствовал себя виноватым, хотя прекрасно понимал, что никакой его вины тут нет. -- При чем здесь я? Не хочешь -- возьми и откажись. -- Да, откажись! Умный какой! Я откажусь, меня выгонят, а ты поедешь резидентом в Вену! Молодец, хорошо придумал! В этом был весь Генка Прудков, отныне его напарник. Место, координаты которого неизвестны,