ляет сто двадцать лет. А ведь еще совсем недавно мужчины умирали в тридцать пять, а женщины в сорок лет! "Что за чепуха, -- подумал Макс. -- Неужели никто не редактирует его выступлений? Как можно за десять лет правления определить, что люди стали столько жить?" Знакомое ощущение падения прервало крамольные размышления. Карданов крепче прижал к себе тяжелый черный "дипломат". Самолет заходил на посадку. Как ни старался Карданов рассмотреть в иллюминатор только что увиденные новостройки, это ему не удавалось: внизу всплошную простирались джунгли. Выйдя из самолета, он наконец увидел то, что искал. Домов было ровно три, они вплотную примыкали к летному полю, два имели явно нежилой вид. Похоже, что гостям Борсханы прокручивали ленту, действительно отснятую в Москве, нимало не смущаясь тем обстоятельством, что через несколько минут обман раскроется. Небольшой аэровокзал походил на дворец, тут многочисленные кадры о встречах и проводах Мулай Джубой гостей государства ничуть не грешили против истины. Правда, гости в Борсхану особенно не рвались: по трапу спустились около пятнадцати человек -- все африканцы. Они почему-то не торопились покидать посадочную полосу -- сгрудились в тени под крылом самолета и переминались с ноги на ногу в томительном молчании. Макса уже ожидала машина -- открытый "Кадиллак" с мрачным шофером в белой национальной одежде. Зато четверка мотоциклистов сопровождения была одета в тропический вариант американской военной формы. Кортеж осторожно проехал под взметнувшимся к яркому небу шлагбаумом. Макс заметил, что аэропорт окружен плотной цепочкой автоматчиков. Над шлагбаумом был натянут красный полотняный плакат с белой надписью по-английски: "Добро пожаловать в свободную Борсхану!" По обе стороны стояли двухметровые фотографии улыбающегося президента. Портреты заметно выцвели на солнце. Через пару сот метров дорога нырнула в джунгли, и Карданов вдруг понял, что государство Борсхана -- это блеф. Кроме трех домов, аэровокзала и единственной асфальтовой дороги, здесь ничего не было. Только джунгли и населяющие их племена. Впрочем, еще должен быть дворец президента и база советских подлодок. И, конечно, армия. Ну и обязательно суверенитет. Солнце палило нещадно: вмонтированный в часы Макса термометр показывал тридцать семь градусов в тени, к этому добавлялась очень высокая влажность, тело распарилось будто после бани. Но внезапно он похолодел и мгновенно высох. Впереди справа показался столб с фонарем, но, когда расстояние сократилось, он с ужасом увидел насаженную на шест человеческую голову. "Нарушитель закона", -- гласили красные буквы на белой табличке. Он не успел прийти в себя, как слева промелькнула еще одна голова, потом еще... На километровом отрезке Макс насчитал восемь "нарушителей закона". Чем-чем, а количеством казней Борсхана действительно могла потягаться с другими государствами континента. Но почему пояснительные надписи выполнены на английском? Значит, предостережение адресовано приезжим? А какое им дело до соблюдения законов гражданами Борсханы? Вскоре Макс получил ответ на этот вопрос. Последняя голова была белой. Стоящий на обочине танк "Т-34" стал предвестником близости президентской резиденции. На броне сидели два совершенно голых аборигена и курили сигары. Зигзагообразный поворот прикрывали два старых советских бронетранспортера-амфибии "БТП-52". Судя по интенсивному шевелению придорожных кустов, там скрывалась живая сила. "Как бы не залепили очередь по дурости", -- поежился Макс. При низком уровне организации и дисциплины такой вариант вполне возможен. Оставалось надеяться, что наглядная демонстрация последствий нарушений закона повышает ответственность борсханских солдат. Замок открылся неожиданно: огромное белое сооружение, причудливо сочетающее мотивы мавританской и древнекитайской архитектуры. Толстые башни и золотые купола соседствовали с изогнутыми черепичными крышами и невесомыми колоннами. На высоких мачтах развевались узкие черно-золотые флаги. Диссонансом в это великолепие врывался грубый забор из колючей проволоки, натянутой между бетонными столбами. А поперек ворот стоял еще один танк. Когда кортеж приблизился, он пыхнул сизым дымом и откатился в сторону, открывая проход. По неосознанной привычке Макс оценил систему охраны и расстановки постов. С наружной стороны вдоль проволоки замерли солдаты в тропической форме цвета хаки: шорты, рубашки с короткими рукавами и широкополые шляпы. Вооружены они были автоматами "ППШ" с объемистыми дисковыми магазинами. На территории несли службу рослые аборигены в набедренных повязках и головных уборах из ярких перьев, с копьями в руках и утыканными гвоздями палицами у пояса. Слуга в белом одеянии с поклоном встретил Макса на мраморных ступенях и проводил в небольшой зал на первом этаже. Навстречу курьеру вышел Мулай Джуба -- точно такой же, как на телевизионном экране. Он улыбнулся и пожал Максу руку. -- Как долетели? Как доехали? Как здоровье? -- последовали вопросы, составляющие обязательную формулу гостеприимства. Но прозвучавшая вслед за этим фраза вызвала недоумение. -- Президент сейчас обедает, но приказал немедленно провести вас к нему. Мулай Джуба сделал приглашающий жест и двинулся вперед. "А это тогда кто? Двойник президента? Или власть переменилась и у них теперь другой президент? Но старого по местным традициям не оставляют в живых..." -- Макс терялся в догадках. Следуя за двойником, он поднялся по полукруглой лестнице на второй этаж. У больших резных дверей из черного дерева стояли часовые с копьями. Один из них заступил дорогу и, издав горловой звук, протестующе показал на чемодан Макса. Двойник сказал что-то в ответ, указав на дверь, и воин нехотя отступил. Они оказались в огромном высоком зале с узкими сводчатыми окнами. За массивным столом в одной набедренной повязке сидел человек, не имеющий ни малейшего сходства с Мулай Джубой. Скошенный лоб с выступающими надбровными дугами и ритуальные шрамы на щеках придавали ему устрашающий вид. Слева и справа стояли совершенно голые женщины с кувшинами в руках. Очевидно, они исполняли роли официанток. Молодые, подтянутые, с развитыми грудями -- словно статуэтки из черного дерева. -- Президент Борсханы Мулай Джуба! -- торжественно произнес двойник. -- Он не говорит по-английски, поэтому я буду переводить. -- А вы кто? -- ошарашенно спросил Макс. -- Я его брат Тилай Джуба, но сейчас больше ни слова... Поклонившись, Тилай Джуба разразился длинной речью, указывая на гостя. Человек за столом никак не реагировал, он сосредоточенно обгладывал нечто, похожее на сосиску. -- Поклонитесь, -- прошипел брат. Макс подчинился. Ему не верилось, что этот полуголый дикарь с перемазанным жиром лицом и есть прогрессивный общественный деятель Африки и большой друг Советского Союза. Скорей всего он вообще ничего не знает про Советский Союз! Отбросив косточку, человек протянул руку к огромной сковороде. Левая статуэтка мгновенно приподняла крышку, и он, повозившись внутри, вытащил очередную небольшую колбаску. "Какие-то странные у них сосиски, с косточками", -- подумал Макс. Правая статуэтка налила что-то из кувшина в большую деревянную кружку. По-прежнему не обращая внимания на вошедших, Мулай Джуба отхлебнул, фыркнул и принялся сосредоточенно глодать аппетитно поджаренный коричневый цилиндрик. Но вдруг он прервал свое занятие и что-то прорычал. Официантка слева слила ему на руки, вместо полотенца он использовал густое оволосение в низу живота обеих женщин. -- Президент говорит, чтобы вы отдали ему деньги! Карданов замешкался. В таких условиях ему еще не приходилось производить передачу. Но другого выхода не было. Здесь настолько отчетливо ощущалась атмосфера пренебрежения к человеческой жизни, чья бы она ни была, что Макс прекрасно понимал: одна промашка -- и его голова будет выставлена на придорожном шесте. И не поможет визитная карточка товарища Горемыкина, да и авторитет СССР не сыграет никакой роли. Он даже не сможет захватить никого с собой, потому что "стрелку" на этот раз ему не выдали. "Там не ожидается никаких опасностей", -- объяснил Куракин. -- Отдавайте! -- Тилай Джуба больно толкнул его в спину. Макс подошел к столу и зацепился взглядом за недоеденную "сосиску". Это была не сосиска. Это был наполовину обглоданный человеческий палец. Перехватив его взгляд, Мулай Джуба зарычал и смахнул все на пол, освобождая место. Макс отпер чемодан. Его мутило. Одна из голых женщин незаметно оказалась между ним и каннибалом. Она и поставила кейс на стол, а Максу властным жестом приказала вернуться на место. Он ощутил будоражащий аромат благовоний и обратил внимание, что у женщины развита не только грудь, но и широчайшие мышцы спины -- верный признак специальной силовой подготовки. Тилай Джуба сел на пол и показал, чтобы Макс сделал то же самое. Не понимая зачем, спецкурьер опустился на прохладный мрамор. Дело сделано, пора в обратный путь. Самолет летает сюда раз в неделю, и опаздывать на рейс ему не хотелось. Хотя без него командир взлететь не должен... Но он понял, что ждать придется долго. Потому что Мулай Джуба принялся разрывать контрольные ленточки и считать деньги, неловко перебирая купюру за купюрой. В чемодане находились восемьсот тысяч долларов, дикарю предстояло перебрать восемь тысяч банкнот. В практике спецкурьера это был первый случай тотальной проверки. Причем такой, от которой многое зависело -- по исходящему от Тилай Джубы отчужденному напряжению Макс понял: если пересчет не удовлетворит президента суверенной Борсханы, его жизнь повиснет на волоске. Припомнились обычаи восточных деспотий: раб, принесший дурную весть, подвергался казни. Сейчас специальный курьер второй экспедиции был таким рабом. Но в отличие от несчастного гонца совершенно не представлял, что именно может вызвать гнев тирана... Нехватка в пачке одной купюры? Теоретически возможность ошибки существовала, хотя и близкая к нулю. Помятая или сморщенная банкнота? Надорванная контрольная лента? Еще какая-нибудь ничего не стоящая ерунда, на которую в обычном мире не обращают внимания... Томительно текли минуты, росла на столе куча стодолларовых бумажек, неподвижно застыли голые женщины -- только упругие животы чуть шевелились в такт дыханию. Время от времени Мулай Джуба кривым кинжалом делал зарубки на ребре стола. Его лицо окаменело. Плоский и широкий нос покрывали капли пота, вывернутые, наружу толстые лиловые губы разошлись, открывая редкие, заточенные треугольником зубы. Через полтора часа пересчет закончился. Некоторое время президент сосредоточенно рассматривал зарубки, потом в очередной раз издал нечленораздельное рычание. -- Почему мало денег? -- перевел его брат. -- Обещали гораздо больше! -- Я не определяю сумму. Мое дело -- только доставить чемоданчик по назначению, -- сказал Макс чистую правду и тут же понял, насколько неубедительно она звучит. Потому что здесь он отвечал за все, связанное с деньгами. Мулай Джуба сделал знаки, черные статуэтки направились к спецкурьеру. Макс оцепенело сидел в прежней позе, не зная, что делать. Сильные руки сорвали его с места и в мгновение ока подтащили к столу. Раз! Умелая подсечка сбила его на колени. Два! Обе руки оказались за спиной, подтянутые к лопаткам. Три! Черные ноги намертво зажали голову. Теперь он был беспомощен, как закованный колодник. Толстые лиловые губы приняли форму буквы О, треугольные зубы зловеще блестели, кривой клинок привычно рыскал из стороны в сторону, словно прицеливаясь. -- Если обещали еще, значит, я привезу их в следующий раз! -- приглушенно выкрикнул Макс. Тилай Джуба поспешно перевел. Воцарилась тишина. Макс чувствовал, как колеблются чаши весов, на одной из которых лежала жизнь, на второй -- смерть. Клинок замер. Президент внезапно потянулся к удержавшейся на краю стола сковороде, приподнял крышку и заглянул под нее. Шеей Макс ощущал раскрывшиеся складки и влажный жар женского тела, но это не производило на него никакого впечатления: все его существо следило за Мулай Джубой, фиксируя любое движение, жест, взгляд. Сейчас он действительно был великим и всемогущим правителем, независимо от того, каким государством управлял и какую армию имел. В данный момент для Макса президент Мулай Джуба превосходил по могуществу и Горемыкина, и Евсеева, и Генерального секретаря, и всех других руководителей родного государства. Ответ на какой важный вопрос ищет он в этой закопченной сковороде? Влажные складки стали тереться о шею, вначале едва заметно, потом ощутимее и наконец вполне откровенно. Мулай Джуба бросил крышку на место и воткнул в стол кинжал. На весах судьбы жизнь перевесила. Теперь треугольные зубы выглядывали не из людоедского оскала, а из жутковатой улыбки. Впервые вождь издал вместо рычания некое подобие визга. Зажимавшая голову колодка развернулась, и горячая промежность переместилась с шеи на лицо Макса. Сильные пальцы вцепились в волосы, не давая пригнуться. Черные мускулистые ноги чуть согнулись и принялись энергично посылать таз взад-вперед, так что распластанное нутро скользило от подбородка до лба и обратно, ощутимо цепляясь за нос и оставляя за собой слой остро пахнущей слизи. Вернувшийся с того света Макс не пытался освободиться. И не потому, что его крепко держали. Пережитый стресс требует разрядки: водки или женщины. И хотя происходящее вряд ли можно было отнести к известным формам разрядки, оно приносило странное облегчение. Поскольку глаза были закрыты, дворец и его обитатели исчезли, осталось только не испытываемое ранее возбуждение, всплывшее из первобытных глубин мужского организма, из тех времен, которые не требовали заворачивать конфету секса в обертку цивилизованной атрибутики. И когда гладкие бедра сильнее сдавили голову, а темп скользящих движений приблизился к апогею, высокообразованный посланец самой развитой и могучей страны мира сделал то, что не могло прийти в голову ни ему самому, ни пославшим его ответственным руководителям, но естественно получилось у внезапно пробудившегося прапращура: высунул язык и вонзил его в раскаленную, соленую и совершенно чужеродную плоть, которая отозвалась сильной пульсацией и струей горячей жидкости, залившей и без того мокрое лицо. Резкий гортанный крик прорвался даже в зажатые уши, но в следующую секунду голова и лицо освободились, да и руки оказались свободными, он услышал визгливый хохот Мулай Джубы, тяжелое дыхание женщины за спиной и увидел обмякшую рядом с ним на полу экзотическую партнершу. Она постепенно приходила в себя и целеустремленно шарила по его телу, причем он чувствовал, что вполне оправдывает ее ожидания, хотя вернувшаяся оболочка цивилизации сковывала и делала невозможным дальнейшее развитие событий. Низким, будто охрипшим голосом она обратилась к своему повелителю, тот сделал запрещающий жест и что-то сказал брату. -- Когда привезешь следующие деньги, она тебе сделает то, что ты сделал ей, -- перевел тот. Не отпуская приглянувшийся ей орган, женщина жалобно просила о чем-то, но запрещающий жест повторился. На этот раз перевода не последовало. Президент перестал смеяться и вновь полез в сковородку. -- Аудиенция закончена, -- сказал Тилай Джуба. Пошатываясь на ослабевших нотах, Макс вслед за своим провожатым вышел на лестницу. Попытки вытереть мокрое скользкое лицо ни к чему не приводили: руки тоже были мокрыми и скользкими. Он достал платок. Тилай Джуба держался индифферентно, как будто ничего особенного в зале на втором этаже не произошло. Может, по здешним меркам так оно и было. -- О чем она просила? -- не удержался Макс. -- Хотела отрезать ваш диск, -- пояснил брат президента. -- Чтобы завялить и вешать на шею в праздник любви. -- Черт! Как будто кто-то вынул фильтр из ноздрей -- Макс ощутил неприятный остро-жирный запах и испытал потребность немедленно вымыться с мылом и продезинфицировать лицо спиртом. -- Значит, мне повезло... -- Дважды. В большей мере в том, что оставалось достаточное количество пальцев. Мулай Джуба очень любит этот деликатес, особенно белый. Если бы запас закончился, вам пришлось бы его пополнить. Тогда и Майра получила бы, что хотела... -- Белый?! -- Платок оторвался от лица. -- А чья это голова на шесте? -- Вашего советника. -- ??! Тилай Джуба кивнул. -- И что теперь будет? -- Ничего. Пришлют нового. -- После того, что случилось? Никогда! -- Ну почему же... Это был третий. Хлопнув в ладоши, Тилай Джуба позвал слуг. Те принесли воду, мыло и виски. Макс долго мылился, зажмурившись, плескал в лицо светло-желтую сорокаградусную жидкость, полоскал ею рот, но внутрь пропустил только несколько глотков. Здесь надо оставаться трезвым, чуть расслабишься -- поотрезают все к чертовой матери и сожрут или повесят на шею! Последний раз он ел на борту во время полета, и сейчас даже маленькая доза спиртного затуманила сознание. Макс посмотрел на часы. Ого! Самолет, конечно, улетел. Командир может подождать час, два... Но не четыре же! -- Не волнуйтесь, -- заметив его жест, сказал Тилай Джуба. -- Вы успеете. Макс с сомнением поскреб подбородок. -- По расписанию самолет уже давно взлетел. Тилай Джуба гордо распрямился и выпятил грудь. -- В Борсхане самолеты летают не по расписанию, а по разрешению. А такое разрешение будет дано, когда вы окажетесь на борту. "Или когда бы я оказался на сковородке", -- подумал Макс. Тилай Джуба протянул руку на прощание. -- Расскажите там обо всех своих впечатлениях и о том, что видели. И передайте, что я согласен, -- со значением произнес он последнюю половину фразы. Через полтора часа самолет Харара -- Москва взлетел, заложил над Атлантикой прощальный вираж и лег на курс. Макс понял, что забыл во дворце титановый "дипломат". Но это было не самой большой из возможных потерь. -- Принесите мне виски! -- поймав за рукав симпатичную стюардессу, попросил он. -- Целую бутылку. И поесть. Если надо, я заплачу... Глава пятая. ОХОТА ЗА ОХОТНИКАМИ Москва, 13 февраля 1997 года, 9 часов 30 минут, минус десять, снег, ветер. Макс проснулся с головной болью, но еще больше болела душа, он чувствовал себя проданным и преданным. Привычки похмеляться у него не было, а у Веретнева была, но в доме не нашлось ничего спиртного, и тому пришлось ограничиться остатками рассола. Позавтракали яичницей, Макс ел без аппетита, Алексей Иванович, наоборот, -- чуть не проглотил вилку, а напоследок, собрав кусочком хлеба перемешавшийся с маслом желток, отправил в рот и его. Выпив кофе, отставной разведчик взбодрился окончательно. -- Давай Володьку возьмем, -- неожиданно предложил он. -- Верный парень, головорез -- каких мало, засиделся без работы... Без правильной работы, -- туманно уточнил Веретнев, направляясь к телефону. Макс не возражал и не задавал вопросов. Все предельно ясно: если человек, которому ты доверяешь, привлекает к делу третьего, значит, он отвечает за него головой. -- Все нормально, -- вернулся на кухню Алексей Иванович. Он был уже одет, а в руке держал маленький пистолетик, на первый взгляд с двумя вертикально расположенными стволами. Но понимающий человек определял, что солидное для такого малыша дуло одно, а над ним глухой кружок втулки возвратной пружины. -- Видал? "Фроммер-беби", венгерский. Четыреста граммов, можно без кобуры в кармане носить, зато девятимиллиметровый! Мне он привычней, чем твоя ручка... Оружие исчезло в кармане длинного солидного пальто. Веретнев выглядел вполне респектабельно, вряд ли какому-нибудь муниципалу придет в голову его обыскивать. Машину он держал на стоянке в трех кварталах от дома. Вполне приличный "БМВ" пятой модели завелся сразу, шипованные скаты хорошо держали дорогу, но снежная круговерть затрудняла обзор, поэтому Алексей Иванович шел на небольшой скорости. В условленном месте их уже дожидался друг Веретнева -- крепкий мужик в куртке с поднятым воротником и без головного убора. Макс сидел сзади, туда же полез и мужик. У него была крупная голова, коротко стриженные седые волосы и отливающие льдом ярко-голубые глаза. -- Всем привет, -- начал он и осекся, рассматривая Макса. -- Карданов! Вот так штука! А я слышал, ты куда-то пропал... У кого из знакомых ни спрошу -- никто не знает... Чего уставился, будто не узнаешь? -- Его блокировали, Володя, -- не оборачиваясь, пояснил Алексей Иванович. -- Сейчас попробуем прокрутить это дело обратно. Человек присвистнул. -- Вот это да! Я про такие штуки только краем уха слыхал! Чем же ты это таким занимался? Макс пожал плечами. Он чувствовал себя дураком. -- Совсем меня не помнишь? И тренажер не помнишь? Что-то ворохнулось под растрескавшейся коркой, сковывающей основной уровень личности. Амстердам, плечевая кобура, "кугуар", неожиданный крик: "Херня за триста долларов в минуту!" -- Спец? Извините... По имени не помню... -- А ты меня по имени и не знал! -- От избытка чувств Спец так хлопнул его по плечу, что чуть не сломал ключицу. Макс поморщился и немного отодвинулся. -- Вот суки! Значит, заблокировали! А теперь что? Веретнев и Макс принялись посвящать Спеца в свой план. На скорости пятьдесят километров "БМВ" пробивался сквозь пургу к Институту мозга. Москва, 13 февраля 1997 года, 10 часов 15 минут. Огромный, из дымчатого стекла, тетраэдр "Консорциума" был хорошо виден и с Фрунзенской набережной, и из Лужников, и с обзорной площадки МГУ. Сейчас темную поверхность залепил снег, и пирамидальное здание напоминало айсберг, что было символично, ибо в "Консорциуме" соотношение видимой и скрытой деятельности тоже равнялось одному к семи, а может, и еще больше. Хотя отопление работало отменно, огромные стеклянные поверхности излучали тепло в пространство, и в кабинетах было не больше восемнадцати градусов. Но Куракин никогда не обращал внимания на бытовые неудобства. Сейчас он вызвал к себе ближайшего помощника и обсуждал проблему, на которую их взгляды резко расходились. -- Квартира контролируется? -- поинтересовался он для разминки, хотя заранее знал ответ. -- Периодически, -- сказал Бачурин. -- Для постоянного контроля нет оснований: ведь он не помнит, где жил. И нет никакой уверенности, что он в Москве! Они были очень похожи, как внешне, так и внутренне, испытывали друг к другу симпатию и уже давно работали вместе. А потому каждый прекрасно чувствовал настроение другого. -- Мы не знаем, что он помнит, а что нет. Судя по всему, кое-что в нем проявляется, -- терпеливо объяснял Куракин. -- Почему он застрелил Прудкова? Да потому, что не мог ему простить Гондураса! Значит, вспомнил? В Москве прошла его основная жизнь. А квартира -- единственная зацепка, если по основному уровню. -- Единственная? А девчонка? А Школа? -- возразил помощник. -- А если брать запасной уровень, тогда полк связи в Голицыне и завод в Зеленограде. Не поставишь же везде засады! -- Думаешь, игра не стоит свеч? -- недобро прищурился Куракин. -- Брось, Миша, какая игра! Ты гонишься за пустышкой! -- Если считать пустышкой чемодан бриллиантов на три миллиарда долларов... -- Да откуда ты взял этот чемодан? -- разозлился Бачурин. -- Три миллиарда в сраную Борсхану? Да она вся, вместе с этими гомиками Мулаем и Тилаем столько не стоит! -- Какой ты умный! -- теперь вспылил шеф. -- Ты помнишь трансферты в начале девяносто первого? Помнишь, сколько проконвертировали мы силами Экспедиции? Пять миллиардов долларов по шестнадцать рублей! По моим прикидкам, всего было переправлено вдвое больше! -- Ну и что? Безналичные расчеты, номера счетов ни тебе, ни мне не известны. Все равно что воздух прошел через руки. Подул ветерок, и нет его... -- А это что? -- Человек со звериными ушами сделал широкий круговой жест. -- Здание, мебель, штаты, финансирование и все прочее! Откуда? Из того воздуха? Бачурин махнул рукой. -- Чужой каравай... Помнишь поговорку? А ты раскрываешь рот на чемодан бриллиантов... Так он тебя и дожидается! Если вообще такой чемодан был... -- Так вот слушай, -- сдерживая ярость, Куракин навалился грудью на стол. -- Когда я двадцать второго уничтожал документы, уже там, в отделе, то нашел расписку, знаешь, обычную их расписку: "Товарищ Евсеев принял под отчет то-то и то-то..." Оказалось, восемнадцатого августа он получил из Гохрана ограненных бриллиантов на сумму три миллиарда долларов! А девятнадцатого Карданов со своим чемоданчиком полетел в Борсхану! Причем я дозвонился до Леонида Васильевича, спросил: может, с учетом обстановки отменить вылет? А тот в ответ: пускай летит! Ну и полетел! А самолет вернули! Только контроль в Шереметьеве уже был снят! А в Экспедиции кавардак, и телефоны отключены! Но чемодан-то был у него в руках! И он его куда-то запрятал, перед тем как явиться к профессору! Вот откуда я взял чемодан с бриллиантами! Куракин пристукнул ладонью по столу. Он пришел в возбуждение и тяжело дышал. Мысль о том, что где-то безнадзорно лежит "дипломат" с неслыханным, даже по нынешним разбойным временам, богатством, приводила его в неистовство. -- Но почему ты решил, что он вез бриллианты? -- спокойно спросил помощник. -- Разве не мог тот же Евсеев, сам или с кем-то из секретарей, прикарманить камешки и отправиться в далекие и спокойные края? Кстати, тут он что-то нигде не мелькает! -- Товарищ Евсеев? Прикарманить? -- тоном благородного негодования начал Куракин. Но закончил совсем по-другому: -- Конечно, мог! За милую душу! -- Он снисходительно улыбнулся. -- Но... Но дело в том, что в предшествующие дни товарищ Евсеев больше ничего в подотчет не получал! -- И что? -- Да то! -- взорвался Куракин. -- С чем тогда летел Карданов? С чемоданом говна? И почему Евсеев настаивал на его отправлении? Просто чтобы пошутить? -- Логично, -- сказал после некоторого раздумья Бачурин. -- Логично. Ну и что мы будем с этой логикой делать? -- Для начала поговорим с профессором. Его привезли? Помощник взглянул на часы. -- Должны. -- Тогда заводи! А сам подожди у себя, чтобы не нарушать доверительности... За прошедшие годы Брониславский заметно раздался в середине туловища, в таком случае следует шить костюмы на заказ, а он продолжал покупать стандартные, поэтому пиджак туго обтягивал живот, складками обвисал на плечах и балахоном болтался внизу. -- Давно не виделись, Сергей Федорович, -- чуть привстал К., протягивая через стол барственно расслабленную руку. -- Да, Михаил Анатольевич, жизнь разводит, -- важно прогудел профессор. Но К, видел, что важность напускная, за ней скрываются растерянность и страх. Доктор прекрасно понимал, что неспроста через столько лет его выдернули из дома и привезли сюда, напоминая о делах, про которые он хотел забыть навсегда. Постоянные заботы и нечистая совесть старят людей, Брониславский потерял роскошную густую шевелюру, зато приобрел висящие щеки и второй подбородок, что сделало его похожим на старого бульдога. Выпяченная нижняя челюсть и отвисающая губа усиливали сходство. -- У нас с вами возникли проблемы, -- сразу перешел к делу К. Брониславский насторожился. -- При чем здесь я? Я выполнял команды, идущие с самого верха! Я не могу и не хочу за них отвечать! Облысение его явно травмировало. Он старательно зачесывал волосы с левого виска на правый, эта уловка не могла скрыть тыквенного цвета темени, но выдавала комплекс, владеющий знатоком чужой психики. -- Пока речь об ответственности не идет. Я даже не стану напоминать вам фамилии Пачулина и Горемыкина. Мало ли людей выбрасывается с балконов! Психиатр побледнел и сник. Теперь с ним можно было работать. Куракин тоже неплохо знал человеческую психологию. Причем его знания носили исключительно прикладной характер. -- Речь пойдет о другом вашем пациенте, -- спокойно продолжал человек со звериными ушами. -- О Максе Витальевиче Карданове. Вы с ним работали дважды. Первый раз его звали Сережа Лапин, и ему было всего-навсего пять лет... -- И что? У ребенка была постстрессовая депрессия, и я оказал ему помощь... Обычная психокоррекция! -- По поводу первой помощи никаких проблем не появилось. А вот вторая оказалась некачественной. -- К, покрутил на пальце массивный золотой перстень. -- Похоже, он многое вспомнил. И у него могут возникнуть претензии. К вам -- в первую очередь. -- Кто делает укол -- шприц или врач? Так вот, я только шприц. Какие ко мне могут быть претензии? -- Почему блокировка оказалась некачественной? -- резко спросил К. Разглагольствования соучастника, который хотел вынырнуть из дерьма чистеньким, его раздражали. -- Неправда, -- решительно возразил Брониславский. -- Все выполнено на самом высоком уровне. Просто гарантированный срок существования модифицированной личности пять-шесть лет. Его можно продлить, но для этого пациент должен находиться под постоянным контролем и ограждаться от потрясений и ситуаций, вызывающих всплески эмоций. Острые ощущения разрушают уровень наложения -- при интенсивной работе мозга блокированные участки вовлекаются в процесс и сливаются с остальными. Я всегда предупреждал об этом. И предыдущие кодировки прошли без осложнений. К, с трудом удержался от комментария. Из трех предшественников Макса один умер от белой горячки, один в пьяном виде попал под поезд и один повесился. У профессора были своеобразные представления об осложнениях. Впрочем, они совпадали с его собственными. -- К нему может полностью вернуться память? -- Остроухого интересовали вполне конкретные вещи. -- Вряд ли. Детский уровень потерян навсегда... А взрослый... Скорей появятся фрагментарные картинки, особенно при попадании в знакомую обстановку... Известные люди, вещи, ситуации -- все это актуализирует соответствующие заглушенные воспоминания. А чем больше брешь в запасном уровне, тем слабее оставшаяся часть. -- А снять блокаду можно? -- нетерпеливо спросил К. -- Вы могли бы его раскодировать? -- Я?! Гм... На лице Брониславского проступило выражение недоуменного изумления. -- С технической стороны это несложно, особенно когда шестилетний срок миновал. Но с нравственной... Представляете, каково заглянуть в глаза человеку, у которого ты отнял его "я"? По своей воле никто не пойдет на такое! -- Все ясно, Сергей Федорович, спасибо за полезную беседу. Вас отвезут куда вам нужно. И еще... Направившийся было к двери психиатр застыл, будто услышал за спиной щелчок взведенного курка. -- Готовьтесь к технической стороне процедуры. А нравственные проблемы я беру на себя. Так и не обернувшись, Брониславский вышел. Тиходонск, 13 февраля 1997 года, 10 часов 40 минут, минус три, солнечно, действуют оперативные планы "Кольцо" и "Перехват". На этот раз оперативное совещание в "Тихпромбанке" закончилось довольно быстро. Митяев доложил анализ ситуации. По мнению информационной службы обстановка за последние двое с половиной суток изменилась в лучшую сторону. Самым свирепым мстителем за Тахира был Кондратьев. После его гибели к руководству группировкой фактически пришел Гуссейнов, для которого все происшедшее было только полезно, ибо расчистило путь к власти. Новый вожак формально обозначил намерение рассчитаться с виновными, но особого рвения проявлять не станет. Если доказать, что Лапин действовал сам по себе и не имеет никакой связи с банком, вопрос о мести отпадет и Гуссейнов охотно пойдет на примирение. -- Какие есть мнения по этому поводу? -- спросил Юмашев, обводя взглядом сотрудников службы безопасности и информационной службы. -- Выводы правильные, -- высказался за всех Тимохин. -- Пожалуй, -- согласился председатель правления. У него было хорошее настроение и прекрасное самочувствие. -- Но теперь надо найти Лапина! Как идет эта работа? -- Дома он не появлялся, -- доложил Ходаков. -- Наши ребята установили, что несколько дней он жил в "Интуристе", но десятого не пришел ночевать, хотя номер был оплачен до утра. Пока других сведений нет. Юмашев вздохнул. Он никогда не думал, что столь ничтожная фигура будет играть в его судьбе столь важную роль. -- Тогда по местам. Поиски продолжать, контактировать с милицией и со всеми, с кем можно... Присутствующие прекрасно поняли, кого он имел в виду. Вернувшись к себе в кабинет, Ходаков сел за стол и принялся рисовать на плотном, иссиня-белом листе дорогой финской бумаги неразборчивые узоры. Первый раз в жизни ему не хотелось работать. Плести невидимые сети, расставлять ловушки, изучать слабости людей и использовать их в своих интересах, загонять кого-то в угол... Кедр вспоминал Зою. Когда она надевала колготки, он зажег свет и убедился, что белые ноги чисто выбриты, значит, у нее есть постоянный любовник. Тогда это его не тронуло, но сейчас сердце жгла ревность. Надо позвонить и договориться о встрече... В былые времена она откликалась охотно, но как будет сейчас, он не знал... Бросить к чертовой матери все дела и укатить с ней в Эмираты? Жаркое солнце, ласковое море в феврале... Никогда раньше он не мог себе этого позволить. А сейчас такое путешествие вполне реально. Кедр почувствовал, что больше всего на свете хочет оказаться за тысячи километров отсюда, на горячем песке, возле комфортабельного отеля, рядом с женщиной, которую, оказывается, любил и любит до сих пор. Прозвонил телефон, по многолетней привычке он мгновенно сорвал трубку. -- Ходаков! -- Наконец-то! Вчера целый день не могла тебя застать... -- Зоя?! -- Твой Лапин приходил к нам позавчера. Искал Рубинштейна. Интересовался профессором Брониславским из Москвы. Собирался ехать к нему. Лиса всегда излагала информацию четко и лаконично. -- В Москву? -- Все, о чем Кедр только что думал, вылетело из головы. -- Да, в Москву. -- Молодец! Перед глазами все еще стояли ее гладкие белые ноги с аккуратными пальчиками, но они отодвигались на задний план. -- Давай встретимся? -- по инерции спросил Кедр. -- Когда? Действительно, когда? Новая информация требовала срочной отработки, и планировать сейчас ничего нельзя. -- Я тебе позвоню. -- Через шесть лет? -- Чувствовалось, что она обижена. И есть за что. Но сейчас неподходящее время для выяснений. -- Я тебе позвоню, -- повторил он и положил трубку. Через несколько минут Ходаков и Тимохин сидели напротив Юмашева, который по ВЧ связывался с Москвой. -- Тебе что-нибудь говорит фамилия Брониславский? -- спросил банкир, когда связь установилась. -- Нет, а что? -- ответил К. -- А то, что Лапин отправился к нему. -- Он в Москве? -- Да. -- Ну и ладно, -- безразлично произнес К. -- У меня к нему уже нет вопросов. Произошла ошибка. -- Бывает, -- столь же равнодушно сказал Юмашев и положил трубку. -- Быстро! -- азартно заорал он в следующую секунду. -- Возьмите Степана, и в аэропорт! Я оплачиваю спецрейс, не позже двух вы должны быть в Москве! Возле двери банкир придержал Тимохина за рукав и шепнул на ухо: -- Если при нем окажется чемодан, загляни -- там могут быть очень большие деньги. -- Быстро! -- за тысячу километров от Тиходонска заорал Куракин. -- Собрать людей и найти Брониславского! Группа домой, группа -- на работу! Квартиру Макса -- под контроль! Начинался последний этап охоты. Самый опасный для дичи. Но и для охотников тоже, если дичь способна за себя постоять. Метель прекратилась, пушистый снег лежал на мостовой и тротуарах, ребристые скаты "БМВ" нарушили нетронутую белизну тихого переулка на Сретенке. Четырехэтажный фасад массивного здания, выстроенного по архитектурным стандартам пятидесятых годов, растянулся почти на квартал. У массивной деревянной двери висела чуть покосившаяся вывеска: "Центральный научно-исследовательский институт мозга". Жители соседних домов могли подтвердить, что она появилась совсем недавно: раньше здание окутывала глухая репутация секретного объекта. И охрана была соответствующей: бдительные подтянутые молодые люди в военной форме. Теперь в вестибюле сидел пенсионер с огромной треугольной кобурой, в которой помещался допотопный потертый "наган" -- бессменное оружие ВОХРа. Он читал газету и вяло взглянул в сторону открывающейся двери. -- Где издательство журнала общества психиатров? -- уверенным голосом спросил Макс, поднеся к лицу вохровца свой старый пропуск, разрешающий проход всюду. Тот загипнотизированно махнул рукой: -- На второй этаж, четвертая дверь справа. Подойдя к нужному помещению. Макс принял совершенно другой облик и робко постучался. В издательство вошел застенчивый аспирант, горящий желанием выполнить поручение своего шефа. -- Профессор Брониславский перестал получать "Вестник", -- заискивающим тоном обратился он к строгой даме в официальном темном жакете и белой блузке. -- Уже два месяца. Как только переехал на новую квартиру, так и все... -- Разве он переехал? -- Дама повернулась к картотеке, выдвинула ящик, порылась. -- У нас никаких изменений нет: Гороховский переулок, дом восемь, квартира двенадцать. Сморщившись, Макс хлопнул себя по лбу. -- Это я виноват! Сергей Федорович посылал меня, а я забыл... Он поменялся на проспект Мира, сто пятьдесят пять, квартира тридцать. И пока дама вносила в карточку исправления, канючил: -- Дайте мне хоть один журнальчик... И не говорите, что я пришел только сегодня... Вообще ничего не говорите... А так я положу журнал, будто принесли с задержкой... А предыдущий могли из ящика украсть... Вышел он подбодренным и с двумя журналами: не избалованные взятками мелкие клерки любят бесправных неудачников. Но к дедушке с "наганом" вновь вернулся властный и уверенный в себе человек. -- А где найти профессора Брониславского? -- строго спросил он. -- Кто ж его знает! -- Тот отложил газету. -- Он ведь не здесь работает. Приезжает иногда, когда совет заседает. Спросите на третьем этаже, там Петр Федорович, ученый секретарь, он должен быть в курсе. Но в планы Макса не входило "засвечиваться" прежде времени. -- Ладно, по телефону узнаю, -- вроде как сам себе сказал он. А обращаясь к вохровцу, добавил: -- Устав караульной службы запрещает на посту пить, есть, спать, курить, отправлять естественные надобности и иными способами отвлекаться от несения службы. А вы газету читаете! Непорядок! -- Виноват! -- молодцевато подскочил тот и спрятал газету под стол. Когда дверь за Максом закрылась, дедок сплюнул и вернулся к прерванному занятию. Коммерческий спецрейс из Тиходонска прибыл во Внуково в четырнадцать тридцать, сделав над Москвой три лишних круга, пока заканчивали расчистку полосы. В просторном салоне "Ту-134" находились только четыре пассажира: у левого борта сидели Тимохин с Ходаковым в официальных костюмах комитетчиков или служащих банка, а через проход -- два мускулистых парня в широких брюках и свитерах, с малоподвижными лицами и уверенными глазами людей, привыкших побеждать. Эта специфическая внешность является приметой последнего времени, она характерна для ментов и бандитов. Неуловимые признаки восприятия каждого человека говорили, что парни относятся скорее к первой категории. Степан и Хохол были наиболее серьезными "торпедами" "Тихпромбанка". Начинали они свою карьеру в восемьдесят втором году рядовыми в Афганистане, там же