хлый, похожий на Колобка капитан Шевцов, начальник службы наружного наблюдения. -- У него оказалось прикрытие, сейчас мы разбираемся, кто такие... -- Да уж разберитесь хоть в чем-то, -- холодно сказал подполковник. На селекторе зажглась нумерованная лампочка, и Голубовский снял трубку. -- Слушаю, Франц. Давай заходи. И, обращаясь ко всем присутствующим, приказал: -- Разойдитесь по местам и ждите указаний. Группу выходящих людей рассекла мощная стремительная фигура Франца. Он запер дверь кабинета и кивнул в сторону экранированного угла. Через минуту, защищенные от любого прослушивания гудящим электромагнитным полем, Франц и Голубовский оживленно разговаривали. Вначале говорил Франц, но Голубовский внезапно очень развеселился, задал несколько дополнительных вопросов и долго хохотал, раскачиваясь на жестком, неудобном стуле и вытирая выступившие слезы. Вот уже двадцать лет он так не веселился. Когда Франц ушел, подполковник дал всем отбой. -- Почаще смотрите на календарь и лучше готовьте операции, -- напутствовал он Плеско. А Шевцову скомандовал: -- Всякие разбирательства вокруг Унылого прекратить, людей отозвать. -- И бригаду наблюдения? -- удивленно спросил Колобок. -- Всех! -- подтвердил Голубовский. Ударная группа одиннадцатого отдела прибыла к дому Верки Носовой первой. Микроавтобус цвета "хаки" резко затормозил у мусорных баков, из него выпрыгнули пятеро модных молодых людей с одинаковыми "дипломатами" в руках, ни дать ни взять -- удачливые брокеры или пронырливые дилеры с одного из идиотских рекламных роликов. Впрочем, выражение лиц и сноровка, с которой они окружили серую "Волгу", вызывали сомнения в обоснованности подобного сравнения. "Дипломаты" они держали очень странно: перед собой, причем левая рука хватом сверху сжимала пластмассовую ручку, а правая раскрытой ладонью касалась торца чемоданчика. Но человеку, знающему, что при рывке за ручку кейс отлетает в сторону, обнажая взведенный автомат "АКС-74 У", такая хватка не показалась бы странной, ибо позволяла открывать огонь практически мгновенно. Шестой человек был постарше и без "дипломата", руки он держал в карманах просторного пальто. Под тканью щелкнул выключаемый предохранитель. -- Руки на панель, -- спокойно сказал старший, и это спокойствие выдавало в нем профессионала высокого класса, у которого не повышается пульс, когда он жмет на спусковой крючок. Майор Синаев и водитель выполнили команду, но без суетливой поспешности, что тоже говорило о привычке к "горячим" ситуациям. -- Поставь предохранитель на место, а то отстрелишь себе яйца, -- посоветовал Синаев и непринужденно пояснил водителю: -- Это наши друзья из МБ. -- Хоть из жопы, -- хмуро отозвался тот. -- Терпеть не могу, когда в меня целятся. -- Предъявите документы, -- потребовал старший. -- Сейчас тебе все предъявят, -- добродушно ответил Синаев, глядя ему за спину. По узкой дорожке плавно подкатил "РАФ" темно-зеленого цвета с зашторенными окнами. Он еще не успел остановиться, как из боковой и задней дверей, позвякивая сталью о титан, катапультировались пять рослых парней в темных, явно инвентарных драповых пальто на два размера больше, чем нужно. Каждый блокировал одного "брокера" и замер, глубоко засунув руки в карманы и выпирая что-то на уровне пояса. Шестой был постарше и в дубленке. Ударная группа одиннадцатого отдела КГБ и первое (боевое) отделение оперативного отдела ГРУ когда-то комплектовались по одним принципам, а потому совпадали по штатной численности и структуре. Одежда, экипировка и оружие подбирались произвольно. Различия в одежде практической роли не играли, соотношение тактико-технических характеристик всего остального определяло исход возможного столкновения. Под драповые пальто из казенного гардероба были надеты титановые бронежилеты четвертого уровня защиты, которые хотя и сковывали движения, но надежно "держали" пули любого короткоствольного оружия, включая "ТТ" и "парабеллум". Карманы в инвентарных пальто имели прорезь, позволяющую свободно управляться с автоматическим двадцатизарядным "стечкиным", достаточно удобным и мощным для близкой дистанции, но неспособным прошибить легкий кевларовый жилет третьего класса, в какие были облачены "брокеры", хотя тот же "ТТ" или "парабеллум" уверенно пробивали кевлар. Так же уверенно "АКС-74 У" прошивал титановые пластины. Таким образом, первоначальный расклад был явно не в пользу первого отделения. Но об этом никто не знал. К тому же исход боя зачастую определяется не средствами нападения и защиты, а крепостью нервов, быстротой реакции, -- выработанностью навыков, точностью расчета... Очень многое зависит от того, кто первым начнет... -- Отойдите от спецмашины, -- спокойно приказал человек в дубленке, мгновенным, цепким взглядом сфотографировав обстановку и выделив четыре наиболее опасные цели. В кармане он сжимал четырехствольный "МСП", полностью готовый к бою. -- Вначале следует представиться, -- назидательно сказал командир ударной группы и повернулся к старшему первого отделения. -- К тому же откуда видно, что это спецмашина? Они стояли лицом к лицу -- одинаково широкоплечие, умеющие отлично владеть собой и стрелять, не вынимая руки из кармана. Два капитана были выпечены в одной духовке, так же, как их подчиненные, ни на миг не прекращающие контролировать друг друга, как водители микроавтобусов, наблюдающие за происходящим прищуренными глазами снайперов. Каждая группа уже поняла, что перед ними не наемные киллеры, не боевики преступных организаций, не террористы и не диверсанты, а коллеги из другой спецслужбы. Еще не так давно они ходили под единым всевластным хозяином, выполняли одни задачи и не имели собственных интересов. Потому их пути не пересекались, а если такое все же происходило, то недоразумение быстро улаживалось. Сейчас у руководителей каждой специальной службы существовали свои интересы, обусловленные ставками в большой политической игре, и потому "волкодавы" КГБ и ГРУ стояли в боевой готовности друг против друга. Соответствующего ситуации куража ни у одной из сторон не было, как не было желания проливать свою или чужую кровь за амбиции высокого начальства. Но если заваруха начнется, отстояться в стороне не сможет никто, а своя кровь все-таки дороже. Потому в напряжении потели пальцы на спусковых крючках "стечкиных" и мерзли под холодным ветерком ладони на ручках маскировочных "дипломатов". Все зависело от старших. -- Спецмашина -- она спецмашина и есть, видно это или не видно... -- Надо предъявлять документы, тогда и будет ясно... Старшие лениво пререкались, внимательно разглядывая друг друга. Было Понятно, что они просто тянут время, подыскивая подходящий выход из ситуации. Внезапно человек в дубленке замолчал, на каменном лице обозначилась тень узнавания. -- Я тебя вспомнил. Ангола. Восемьдесят седьмой. Его собеседник чуть помедлил. -- Да, точно... Ты был во втором отряде. Почувствовав изменение в тональности разговора, "брокеры" и казенные пальто насторожились. -- Ну, здорово! Щелкнули включаемые предохранители, и оторвавшиеся от рифленых рукоятей ладони сошлись в крепком рукопожатии. Десять "волкодавов" перевели дух. В квартире Каймакова по-прежнему было тихо, но сидящий на полу человек не спал. Когда щелкнул входной замок, он поднял холодный пистолет и навел на дверной проем. Оставалась самая малость, и тогда неделю, а то и больше можно будет не думать, где достать следующую дозу. Громоздкая фигура заполнила проем, и пистолет оглушительно выстрелил, изрыгнув сноп огня и тупоносую пулю, угодившую вошедшему почти в середину груди. Он отшатнулся и с шумом опрокинулся навзничь. Человек встал, чтобы, прижав ствол к виску упавшего, выстрелить еще раз, как было приказано. Но когда его силуэт нарисовался на фоне освещенного окна, стальной цилиндрик бесшумно пересек комнату, пробил грудную клетку между шестым и седьмым ребрами, раскрылся четырьмя лепестками и, наматывая мягкие ткани и внутренности, проделал короткий кровавый путь, рыская из стороны в сторону. Это всегда вызывало обильное внутреннее кровотечение и болевой шок. Нынешний раз не стал исключением, несмотря на то, что пораженное тело было сильно насыщено наркотиком. Неудачливый убийца кулем повалился на пол, а вскочивший на ноги Карл мгновенно всадил ему в голову вторую, столь же страшную пулю. Потом он ощупал грудь и выругался. Кевлар задержал шестиграммовый кусочек свинца в плакированной оболочке, но полутонный удар вмял защитную ткань в тело и наверняка сломал кость. По животу ползло что-то теплое и липкое. -- Рот-перерот, так я обратно не дойду, -- гулко раскатился выкрик раненого. И выстрел, и крик были зафиксированы микрофонами, вмонтированными в стену за старым шифоньером и в телефонную трубку, которые исправно донесли их до центров прослушивания. -- Тревога на объекте "О", -- отреагировал дежурный в одиннадцатом отделе. -- Это Карл, черт бы его подрал! -- выругался оператор в комнате прослушивания ГРУ. "Брокеры" и казенные пальто мирно перекуривали, их командиры негромко беседовали в стороне. -- Мы должны установить личности тех, кто в "Волге", и убрать их отсюда, -- сказал старший ударного отряда. -- А у нас такая же задача по вашей "шестерке", -- кивнул человек в дубленке. -- Стравливают, сволочи! В свои игры играются, а мы должны отдуваться! Зеленый "РАФ" коротко просигналил, водитель махнул рукой, и командир первого отделения подошел к радиотелефону. После непродолжительного разговора он вернулся и скомандовал своим людям: -- В машину! А коллеге из одиннадцатого отдела пояснил: -- Черт их разберет! Неожиданно дали отбой! И усмехнулся: -- Можешь отчитаться, что ты свою задачу выполнил. Потом нагнулся к окошку "Волги" и сказал Синаеву: -- Вам приказано возвращаться на базу, наблюдение снято. -- Мы уже приняли. А что там за переполох? -- Подстрелили нашего парня, сейчас едем забирать. Хорошо, здесь обошлось. Ведь могли перемочить друг друга. -- Запросто, -- ответил Синаев. Через несколько минут у дома Верки Носовой осталась лишь видавшая виды "шестерка" одиннадцатого отдела. Для людей Верлинова эта ночь оказалась беспокойной и хлопотной. Одна бригада имитировала задержание милицией пьяного бездельника, выстрелившего от нечего делать в подъезде из стартового пистолета. Сцена была разыграна убедительно, а диалоги и реплики дали не открывшим дверей, но внимательно слушающим соседям исчерпывающую информацию о происшедшем. Уже под утро, когда все успокоилось и дом крепко уснул, вторая бригада тихо погрузила в санитарный фургон тело неизвестного наркомана и вывезла за город, закопав в голой, продуваемой ветрами лесополосе. Третья бригада навела порядок в квартире. Александр Каймаков, он же Унылый, он же Кислый, не подозревал о разворачивающихся вокруг него событиях. Когда "брокеры" и казенные пальто стояли друг против друга с оружием на изготовку, он лежал на спине и блаженно улыбался, а исправившаяся Верка сидела на нем верхом и добросовестно трудилась с полной отдачей душевных и физических сил. Когда в его квартире вспыхнула быстротечная, но кровавая перестрелка, он стучал на машинке, расположившись в маленькой неухоженной кухне. Позднее, когда вторая и третья бригады уничтожали следы происшедшего, Каймаков обрабатывал Верку в позиции паровоз с вагончиком, которая на широком диване и без одежды выглядела куда более привлекательной, чем в секторе статистики. Правда, не все шло гладко и силы порой покидали Каймакова, но Верка быстро разворачивалась и поправляла дело, после чего столь же быстро возвращалась в исходное положение. Потом он снова стучал на машинке, и потом Верка опять "снимала стресс", и хотя ни стресса, ни сил он не ощущал, он послушно следовал по предложенному пути, пока в окне не забрезжил серый безрадостный рассвет. Как ни странно, свет наступающего дня оказал стимулирующее воздействие, и он, резко опрокинув повизгивающую и забывшую о несворачиваемости крови Верку, завершил дело, как и подобает победителю. Затем обнаженные тела обессиленно распростерлись на свежей, но уже изрядно измятой простыне, забывшись тяжелым сном до полудня и проявив наплевательское отношение как к трудовой дисциплине, так и ко всем другим обязательствам перед окружающим миром. "Шестерка" одиннадцатого отдела бессменно стояла у подъезда дома. Шок, который испытал Клячкин в кабинке платного туалета, был, пожалуй, самым сильным ощущением в его жизни. И в лучшие времена удачливый фарцовщик по прозвищу Фарт никогда не держал в руках сопоставимых эквивалентов подобной суммы. Бомжу, которому ему подобные дали кличку Таракан, она даже не могла присниться. Сейчас вонючая оболочка Таракана треснула, появился шанс навсегда ее стряхнуть. Клячкин понял, что сможет не только подняться со дна, но и достигнуть непредставимых ранее вершин... Если, конечно, сумеет удержать деньги в руках и остаться в живых. Переложив десяток купюр в карман, он вышел из кабинки и встретил внимательный взгляд туалетного контролера. -- Понос, что ли? Мужику было за сорок, испитое лицо, вытатуированный на безымянном пальце перстень с четырьмя отходящими лучами. -- Четыре года на баланде, а сегодня сала нажрался... Мужик понимающе улыбнулся. -- Когда откинулся? -- С неделю. Только приехал. Кого-нибудь из общины знаешь? Контролер покачал головой. -- Я давно отошел. -- Ну ладно... Клячкин направился к выходу, но вдруг остановился, будто осененный внезапной мыслью. -- Слушай, кореш, не в падлу, двинь мне свои шмотки... С такой картинкой меня в ментярню вмиг заметут... Мужик оторопело молчал. -- Бабки есть, я полный расчет получил... Клячкин вынул и веером развернул пятидесятитысячные купюры. Контролер заинтересованно дернулся, но тут же нехорошо осклабился. -- Сам рисовал? Ну, мне фуфло не впаришь... Он осторожно вытащил из веера одну бумажку, внимательно осмотрел ее, понюхал, глянул на просвет. Потом отгрыз уголок, поднес спичку. -- Ладно, давай... Через несколько минут Клячкин вышел на улицу в ношеном, но вполне приличном пальто и почти новой шапке. На выбритом лице появилось почти забытое выражение уверенности и превосходства. И то, что в универсаме у метро он первым делом купил французский одеколон, бритву "Жиллетт" и английский крем для бритья, свидетельствовало о возвращении прежних привычек. Потом он купил рубашку и галстук, белье, несколько пар носков и сапожки на меху, большую дорожную сумку, которая после нехитрых манипуляций увеличивала объем вдвое. В той, прежней жизни невозможно было вот так, без всякого блата, зайти в магазин и приобрести все, что душа пожелает. Теперь приходилось себя сдерживать, чтобы не слишком бросаться в глаза. Выбрав средний по стоимости костюм, Клячкин зашел в примерочную. Здесь он переложил деньги из чемодана на дно сумки, сверху разложил купленные вещи, через несколько минут туда же лег новый костюм... Пустой чемодан был брошен в подвал, а Клячкин с сумкой через плечо нырнул в метро. Последними его покупками стали маникюрные ножницы, расческа и тюбик шампуня. Все это пригодилось через час, когда в отдельном номере Центральных бань он приводил себя в порядок. Вначале он долго стоял под душем, непрестанно намыливаясь и наблюдая, как светлеют струи стекающей воды, потом блаженно лежал в ванне, благодаря судьбу за то, что не подхватил вшей, чесотку или другую подобную гадость, неизбежно сопутствующую унылому существованию бомжа. Потом он ощутил голод и давно не посещавшее его сексуальное желание, что дало повод к меланхоличному философствованию о несовершенстве человеческой натуры, никогда не бывающей полностью удовлетворенной. Возбужденная плоть островком вытарчивала из мыльной пены. Клячкин вспомнил зоновскую штучку "мухарик", и, если бы сейчас под руку попалась муха, он бы попробовал оторвать ей крылья и запустить на чувствительную розовую полусферу, хотя никогда не верил в действенность такого способа и считал рассказы о нем обычной зековской парашей. Но мух в моечном "люксе" среди зимы не было, и Адвокат привычно сомкнул ладонь вокруг напряженного упругого столбика. Он брезговал "петухами" и потому все четыре года занимался самоудовлетворением, используя ходившие по баракам открытки, воспоминания об охочей до всевозможных извращений жене и многочисленных подругах. Сейчас зрительные образы не понадобились: горячая вода, расслабленное состояние и душевный комфорт позволили быстро добиться результата. Одна из проблем легко разрешилась, и Клячкин вспомнил античного мыслителя, говаривавшего: "Как славно, если бы простым поглаживанием живота можно было удовлетворять голод..." Спрыснув распаренное тело одеколоном, Клячкин надел новое белье и одежду и окончательно почувствовал, что возвращается к нормальной жизни. Тараканье тряпье на кафельном полу вызывало отвращение, он хотел бросить его прямо здесь, в урну, но осторожность победила: нельзя допускать поступков, привлекающих внимание и западающих в память окружающим. Не надевая пальто, Клячкин вышел в длинный коридор и попросил у дежурной -- разбитной бабенки с крашенными перекисью волосами -- газету или какой-нибудь пакет. Рядом с дежурной сидела молодая девица вполне определенного вида, короткая юбка почти полностью открывала обтянутые поношенными колготками ноги. -- Долго купались, -- улыбнулась блондинка. -- Мы уже думали -- надо пойти спинку потереть. Я так Гале и говорю: "Пойди, помоги человеку". А она стесняется: "Если позовет, тогда пойду". Правда, Галочка? Галя смотрела предельно откровенно. -- Ох, девчонки, я сейчас никакой -- только из рейса, -- улыбнулся Клячкин, забирая кусок оберточной бумаги, полиэтиленовый пакет и нашаривая в кармане мелочь. -- Но раз вы такие симпатичные -- обязательно зайду еще. "Про муху подумал, а про бабу -- нет, -- озабоченно размышлял Клячкин, запаковывая тряпье. -- А ведь многие по привычке от дуньки Кулаковой отказаться не могут..." С большим трудом он заставил себя надеть пальто и шапку туалетного контролера. Сейчас они казались отвратительными и убогими. Добравшись до ГУМа, Клячкин купил дубленку и элегантный "пирожок" из нерпы. Переодевшись, он облегченно вздохнул. Трансформация завершилась. Зайдя в парикмахерскую, он подстригся, добавив последний штрих в свой обновленный портрет, затем, благоухая дорогим одеколоном и с удовольствием ощущая скрип новой одежды по чистому телу, отправился в частный ресторанчик "Две совы", где с аппетитом съел изысканный обед и выпил двести граммов лимонной водки. Приступив к десерту -- фруктовому коктейлю из ананасов, персиков, киви и апельсинов, он впервые за время сумасшедшей гонки последних часов крепко задумался. Поднявшись по ступенькам предосторожности с самого дна и сохранив при этом деньги и жизнь, он выполнил лишь первоочередную задачу. Теперь следовало легализовываться, восстанавливая контакты, связи, а в конечном счете свои права и возможности, приспосабливаясь к новым условиям непривычного, но способного быть очень приятным мира. Клячкин, смакуя, выпил рюмку клубничного ликера, отхлебнул кофе, закурил "Мальборо". Резкий переход от одной жизни к другой, нервное напряжение не могли не сказаться: расслабившись, он ощутил огромную усталость. Веки смыкались. Но еще предстояло найти ночлег... И обмануть идущих по следу охотников, спрятаться, раствориться в человеческом муравейнике. Обычный бомж, завладевший волей случая миллиардом рублей, через несколько часов безвозвратно бы его потерял, скорее всего вместе с жизнью. Он сумел выиграть первый этап. Но на втором, более длительном этапе гонки он неминуемо должен был проиграть. Потому что ни диплом инженера-конструктора, ни навыки фарцовщика, ни зоновскии опыт "честного фраера" не являлись козырями в игре, где на кону стояло более полумиллиона долларов, а ответной ставкой служила собственная жизнь. Ни Фарт, ни Адвокат, ни Таракан не сумели бы выкрутиться из столь крутой передряги. Но человек многогранен, и Виктор Васильевич Клячкин имел еще одну сущность, а вот она могла помочь выиграть любую игру. Эта глубоко спрятанная сущность была тесно связана с номером телефона, который он никогда не записывал, но всегда помнил. Ночующий на чердаке бомж не мог им воспользоваться. Сейчас же момент самый подходящий. Клячкин поднял руку и сказал мгновенно появившемуся, отменно предупредительному официанту: -- Еще кофе, ликер и телефон. Вначале телефон. Через минуту официант принес невесомую изящно изогнутую трубку, из которой торчал выдвижной штырек серебристо отблескивающей антенны. Выждав, пока официант отойдет на достаточное расстояние, Клячкин начал нажимать музыкально тренькающие клавиши. Ему всегда казалось, что эти гудки отличаются какой-то особой тональностью, и сейчас ощущение вернулось, он ощутил гулкие удары сердца. -- Вас слушают, -- отозвался серьезный мужской голос после второго гудка. Клячкин поздоровался. -- Я хочу услышать Валентина Сергеевича, -- как можно солиднее сказал он. -- Кто спрашивает? -- сурово поинтересовался собеседник. -- Асмодей, -- коротко и для непосвященного непонятно представился Клячкин. Он сам выбирал псевдоним, и образ хромого беса казался тогда наиболее близким принимаемой на себя роли. Человек на другом конце линии явно не относился к непосвященным, и ему сказанное оказалось очень хорошо понятным. -- Одну минуту, -- голос заметно подобрел. В трубке щелкнуло, наступила ватная тишина, потом в ней ожил возбужденно-радостный голос: -- Я не могу поверить! Неужели это вы, мой дорогой? Такой реакции Клячкин не ожидал. Ну понятно, демонстрация радушия и расположенности усиливает психологический контакт, но сейчас радость была не наигранной. -- Я, Валентин Сергеевич. Недавно вернулся, решил с вами встретиться. -- Правильно решили, дорогой. Я очень рад. Сколько раз ругал себя, что не проявил нужной настойчивости, ну да что теперь об этом говорить! Где вы сейчас находитесь? -- В "Двух совах". -- Понятно, понятно... Значит, так... Через двадцать пять минут ко входу подойдет красная "девятка", за стеклом на шнурке скелетик из пластмассы. Водителя зовут Семен -- очень хороший парень. Он вас привезет ко мне, я постараюсь освободиться, хотя у нас небольшая запарка... Но ради старых друзей... Вы все поняли? Вас это устраивает? -- Да, -- сказал Клячкин и нажал клавишу отбоя. На другом конце линии майор Межуев переключил тумблер на пульте связи. -- Леночка, подними личное дело Асмодея. Он отсидел четыре года, освободился месяцев семьвосемь назад. Проверь все, что есть: где был, что делал, ну как обычно. И быстро мне на стол. Щелкнул еще один тумблер. -- Семен, поезжай к "Двум совам", заберешь. человека и отвезешь на проспект Мира. Там продукты, выпивка есть? Хорошо. И подготовь Ирку или Наташку, пусть сидят дома, вечером могут понадобиться. Последнее соединение было с начальником. -- Товарищ подполковник, только что на меня вышел Асмодей... Он работал со Смитом в восемьдесят пятом... Да, собираюсь использовать. Мне нужна подмена на связи с бригадами. Там все нормально, Сенченко ведет Кислого, путаются еще две машины, мы их убираем... Разберемся, доложим. Так точно. Есть. Понял. Межуев откинулся на спинку кресла и радостно потер руки. -- Надо же, как вовремя! Вскоре его сменили, и майор прошел в свой кабинет. Тоненькая стройная Леночка в облегающем красном платье принесла темно-коричневую папку из твердого картона с грифом "Совершенно секретно" в правом верхнем углу. -- Никаких данных после освобождения на него нет, -- озабоченно сообщила она, щуря близорукие глазки. -- Вышел в конце июля, должен был трудоустраиваться там же-в Ростовской области на вагоностроительный завод, вместо этого самовольно возвратился в Москву, прописки нет, постоянного места жительства нет. Первого и второго августа жил в гостинице "Спорт". Звонил нескольким старым знакомым. Потом пропал. Леночка положила на стол личное дело и свой меморандум, написанный четким округлым почерком. -- Мне можно идти? -- Да, конечно. -- Майор проводил ее взглядом. Пару раз он с ней спал и сейчас с удовольствием смотрел на длинные тонкие ноги, затянутые в розовые чулки и обутые в красные туфли. -- Спасибо, Леночка, ты быстро собрала все что можно. И вообще -- ты как факел. За службой совсем личную жизнь забросили. Давай как-нибудь выпьем шампанского? -- Давайте. -- Девушка улыбнулась. Глава десятая С Валентином Сергеевичем Межуевым Клячкин познакомился жарким летом восемьдесят пятого в инфекционном отделении Боткинской больницы. Он лежал с желтухой, получал в день восемь уколов в задницу и капельницу внутривенно, ожидая -- то ли организм победит болезнь, то ли верх одержит хворь, совпадающая с названием больницы. Доктора занимали сочувственный нейтралитет, наблюдая за ходом поединка во время утренних обходов и сообщая об отсутствии эффективных лекарств. Однажды его вызвали в кабинет заведующего отделением, там сидел представительный человек лет тридцати пяти, спортивного телосложения, с короткой стрижкой. Несмотря на жару, он был в костюме и при галстуке, что сразу выдавало принадлежность к официальным структурам. -- Вот товарищ Клячкин; -- сказал заведующий и, увидев, что незнакомец протянул руку, поспешно добавил: -- На этой стадии болезни личные контакты нежелательны, возможно заражение... -- Ничего, зараза к заразе не пристает, -- пошутил человек и, открыто улыбнувшись, крепко пожал руку желтому Клячкину. Тот, не дожидаясь приглашения, тяжело опустился на диван: тридцатиметровая прогулка по коридору отняла у него все силы. Завотделением, сославшись на дела, вышел. -- Искренне вам сочувствую, сам болел болезнью Боткина и знаю, что это такое... Общность перенесенных несчастий располагает людей друг к другу, но у Клячкина мелькнула мысль, что если бы у него был сифилис, то незнакомец со смущением признался бы и в таком недуге. Несмотря на страшную слабость и каменную тяжесть в правом подреберье, он улыбнулся. -- Да-да, -- среагировал посетитель. -- Три года назад, в восемьдесят втором, как раз Брежнев умер. Вы думаете, почему я такой смелый? Он потряс в воздухе подвергнувшейся контакту с носителем инфекции ладонью. -- Иммунитет! -- Да, кстати, забыл представиться. -- Убедившись, что ироническая улыбка исчезла, незнакомец продолжил линию сближения, и Клячкин уже знал, что сейчас услышит. -- Я из Комитета государственной безопасности, капитан Межуев Валентин Сергеевич. Они всегда так представляются. Солидно и авторитетно, название конторы полностью, без всяких сокращений, имя, отчество -- обязательно. Разумеется, не тогда, когда задерживают возле валютного магазина, там разговор другой -- руки за спину и в машину... Правда, сами они редко проводят задержание, действуют, как правило, через милицию. Незаконные валютные операции -- компетенция Комитета, многие в окружении Клячкина рассказывали о контактах с ними, но никто, конечно, не говорил про себя: я, мол, согласился постукивать... К нему самому пробовали подкатиться через фирму -- вызвали в первый отдел, там хмырь с наглой рожей стал на пушку брать: работаете в режимном КБ, а сами в сомнительном кругу вращаетесь, есть данные, что валютой торгуете... Он сразу в контратаку: марки или доллары, у кого купил, кому продал, когда, где, сколько? Ах, нет конкретных фактов, тогда не надо честного гражданина оскорблять и порочить, сейчас не тридцать седьмой, не шестьдесят третий и даже не семьдесят восьмой... Хмырь и отъехал аккуратно: не волнуйтесь, мы вас не подозреваем, хотелось познакомиться, поговорить, я вам еще позвоню... Но глаза были злыми и мстительными. "Может, сейчас раскопали чего?" Клячкин прокрутил в уме свои последние операции. Действовал он всегда осторожно, через посредников, так что никаких зацепок быть не должно... -- Они же вам витамины колют и кровь гемодезом промывают, вот и все лечение... Валентин Сергеевич сокрушенно вздохнул. На миг Клячкину показалось, что ослабленный организм исказил восприятие и посетитель -- врач из вышестоящей инстанции, какого-нибудь горздрава, проверяющий правильность и эффективность лечения инфекционных больных. -- Наша медицина! -- продолжал сокрушаться Валентин Сергеевич. -- Ни современных методик, ни препаратов... Этот вирус разрушает мембрану печеночной клетки, значит, можно сразу сыграть в ящик, а можно постепенно инеалидизироваться. То не ешь, это не пей, а с больничного все равно не вылазишь, глядишь -- гепатоз, цирроз, погост... Витамины клетку не сохраняют! Из аккуратного чемоданчика капитан извлек несколько ярко оформленных упаковок. -- "Эссенциале", ФРГ-Югославия, в ампулах и капсулах. А это "Силибан", Швейцария. Не слыхали? Полностью восстанавливают пораженные клетки, исключают дальнейшее перерождение паренхимы, регенерируют печеночную ткань. Я только ими и спасся. В Союз-то они не поступают, но я в Гвинее болел, в командировке... Валентин Сергеевич доверительно понизил голос. -- Пришлось посольству раскошелиться на валюту. Он рассмеялся. -- А они этого ох как не любят! Зато выскочил без последствий. Это дело, конечно, нельзя, -- он простецки щелкнул по горлу над воротничком официальной белой рубашки. -- Я вообще-то не любитель, но в праздники на работе как откажешься? Особенно в День чекиста. Не поймут. А потом всетаки есть тяжесть... Комитетчик погладил себя по печени. Он вызывал симпатию и расположение, к тому же об "Эссенциале" врачи шепотом рассказывали чудеса, и друзья-валютчики, да и верная женушка Ольга уже неделю безуспешно пытались его достать. "Вот мастера находить подходы, -- подумал Клячкин. -- Но что я могу им дать взамен? Настучать на Худого, Сидора или Бекмурзаева? Ерунда, не те фигуры, чтобы огород городить! А тех фигур у меня и нет..." -- Продайте лекарства, -- попросил он. -- Только за рубли, пожалуйста. Валюту-то мне взять негде... Валентин Сергеевич от души рассмеялся. -- У интеллигентных людей отменное чувство юмора. Препараты бесплатные. Я бы просто оставил их вам и ушел. Потому что вы мне симпатичны, к тому же мы -- товарищи по несчастью. Но... Комитетчик стал серьезным. -- Вы же понимаете, Виктор Васильевич, что я пришел сюда не просто так. Возникла государственная необходимость в помощи со стороны гражданина, страдающего болезнью Боткина. Ответной помощью являются эти современные препараты. По историям болезни я выбрал вас. А уже с момента знакомства возникло чувство симпатии, тут я не соврал. Кстати, вы заметили, что я говорю совершенно откровенно? -- Да, это вообще характерно для вашего ведомства. . -- Еще раз могу оценить ваш юмор. -- Валентин Сергеевич больше не улыбался. -- Конечно, открытость не в наших правилах. И во всем мире аналогичные службы не грешат откровенностью. Но к людям нужен индивидуальный подход, а вы должны оценить доверие. -- Чем вам может помочь больной желтухой? Клячкин устал сидеть, он положил ноги на диван и откинулся на боковую спинку. -- Дело в том, что в нашей стране выполняет разведывательное задание офицер ЦРУ. Комитетчик очень внимательно следил за реакцией Клячкина. -- Мы наблюдаем за каждым его шагом. Вчера он почувствовал себя плохо и сегодня отправился в (посольство к врачу. По симптоматике у него начинается желтуха. Это тем более вероятно, что он только прибыл из Африки. Мы не должны спускать с него глаз ни на минуту. Но если его госпитализируют в инфекционное отделение... Мы не можем рисковать здоровьем сотрудников, да и вряд ли найдутся охотники провести несколько недель в контакте с острозаразным больным. Но главное даже не в этом, в конце концов, мы люди военные... Просто здоровый человек вряд ли способен сойти за больного. А нам нужно полное правдоподобие! Откровенность контрразведчика удивляла, но внушаемое им чувство симпатии усилилось. -- Почему выбрали меня? -- Уровень образования, работа в солидной режимной фирме, диагноз и стадия болезни, -- четко ответил Валентин Сергеевич. -- Это главные основания, есть и второстепенные, всякие мелочи. -- И что я должен делать? -- Лечиться новейшими импортными препаратами в гораздо более комфортных условиях, чем сейчас. Общаться с соседом по палате -- он прекрасно владеет русским. Наблюдать за его действиями, контактами... -- Неужели вы думаете, что он нарочно заразился, чтобы уйти от наблюдения? -- усмехнулся Клячкин. -- Такие случаи тоже бывали, -- невозмутимо ответил контрразведчик. Почти не раздумывая, Клячкин согласился и прямо из кабинета заведующего отделением был отправлен в двухместный "люкс" с кондиционером, цветным телевизором и холодильником. На прощание, после короткого инструктажа, Валентин Сергеевич крепко пожал ему руку. Когда дверь за больным закрылась, контрразведчик тщательно вымыл руки и обильно протер их спиртом. Роберт Смит поступил в больницу только утром следующего дня. Он был в полубессознательном состоянии. -- Американец вроде культурным должен быть, а ни в какую не хотел ложиться, -- рассказывала молоденькая медсестричка. -- "Скорая" за ним раз приехала, два -- бесполезно! А в посольстве ни капельницы, ни специалистов... Вот и запустил болячку... Незаметно разглядывая мечущегося в бреду американца, Клячкин размышлял: какое задание заставило его не щадить собственное здоровье? И удивлялся: оказывается, и у них есть самоотверженность и чувство долга. Через несколько дней соседу стало лучше, они познакомились, стали разговаривать на разные темы. Валентин Сергеевич думал, что разведчика заинтересует место работы Клячкина, но он не проявил к известному авиастроительному конструкторскому бюро ни малейшего интереса. Шел обычный больничный треп обо всем и ни о чем. Смит говорил без малейшего акцента, и, если бы он не связывался дважды в день по радиотелефону с посольством, переходя на английский, его вполне можно было принять за коренного москвича. "Эссенциале" и "Силибан" творили чудеса. Клячкин чувствовал себя почти нормально, а кормили в "люксе" так, что он отказался от домашних передач. Смит тоже поправлялся. Окрепнув, он обошел инфекционное отделение, разговаривал с пациентами, заглядывал в палаты, в обед побывал в столовой. -- Послушайте, Витя, наша комната сильно отличается от других, -- сказал он, глядя в упор внимательными серыми глазами. -- И кормят здесь совсем по-другому, и лекарства гораздо лучше. Это можно объяснить так: я иностранец, журналист, и мне надо "пустить пыль в глаза" и "запудрить мозги". Но вы кто такой? Откуда у вас такие лекарства? Почему рядовой инженер лежит здесь, а не в шестиместной палате, где люди задыхаются от жары? Этот вопрос Валентин Сергеевич предусмотрел и научил, как надо отвечать. -- Если бы я не знал, что вы журналист, то подумал бы, что вы -- разведчик, -- сказал он, улыбаясь. -- Знаете, у нас пишут, что каждый американец работает на ЦРУ. Смит растерянно молчал. -- Вам действительно пускают пыль в глаза. И я нужен именно для этого. Чтобы запудрить вам мозги, мне дали лекарства, хорошо кормят и я не мучаюсь от жары. Так что мне повезло. Зато вы у себя дома расскажете, как хорошо в советской больнице. -- Но я же видел и все остальное... -- Потому-то вы и похожи на разведчика. Но если на Красной площади нет ни одной лужи, ямы и мусорной кучи, то все это вы можете найти в Химках, или Бирюлеве, или совсем рядом, на соседней улице. И что же? Не поддерживать в безукоризненном состоянии Красную площадь? Нет, наши власти рассчитывают на доброжелательных гостей, которые не ищут специально негативные факты. -- Задача журналиста -- собирать все факты. Вскоре Смит перевел разговор на нейтральную тему, а пару часов спустя Клячкин, поддавшись интуиции, попросил продать ему немного долларов. -- Зачем вам? -- удивился американец. -- Вы же не сможете ничего купить в валютном магазине. Лучше я вам куплю что надо! Вечером в разговоре с посольством Смит упомянул фамилию Клячкина. Сам Клячкин в это время был в туалете и ничего не слышал. Но "люкс" находился на аудиоконтроле, и Валентин Сергеевич, с которым Клячкин каждый день встречался в процедурной, сказал: -- Он тебя подозревает. Просил навести справки -- Почему? -- насторожился Клячкин. -- Что я сделал не так? -- Да ничего, -- равнодушно отозвался чекист. -- Профессионал и должен всех подозревать. Проверка ничего не даст и подозрения останутся, но все равно ему некуда деваться. Пусть подозревает. Но получилось по-иному. Через день Смит вернулся к прерванному разговору. -- Я знаю, кто вы, Витя, -- радостно улыбаясь, сообщил он. -- Вы один из тех лихих парней, которые перепродают валюту! Рискуете, но зато хорошо живете. Даже в больнице. -- Он обвел рукой богатое убранство "люкса". -- Вы кого-то подмазали и оказались в палате с иностранцем, в лучших условиях, чем другие. Это понятно... Американец был явно удовлетворен. -- Честно скажу, я не верю в случайности. А потому подозревал, что вы работаете на КГБ: у нас ведь свои стереотипы... -- Значит, вы все-таки разведчик, -- сказал испытывающий явное облегчение Клячкин. -- Жалко, нам нельзя выпить за то, что мы наконец узнали друг друга. -- У него хорошие коммуникативные способности, умение быстро ориентироваться в обстановке, уместный юмор, -- отметил начальник отдела, прослушивая пленку. -- Надо взять его на постоянную связь. Через три недели Смита и Клячкина выписали. Они обменялись телефонами и расстались друзьями. А еще через несколько дней Клячкин дал подписку о добровольном сотрудничестве с органами госбезопасности и получил псевдоним Асмодей. Работа со Смитом вошла в его послужной список первой и весьма успешной операцией. Клячкин-Асмодей аккуратно промокнул губы салфеткой, не спеша расплатился с официантом и медленно направился к выходу. В руке он держал красивую дорожную сумку. Содержимое этой сумки искали сейчас по Москве все члены воровской общины, хотя делали это по-разному, в соответствии со своим авторитетом и возможностями. Вернувшись в свою квартиру. Клык сразу же подошел к выходящему в простенок окну и убедился, что Федор воспользовался амортизатором, попытавшись сохранить казну. Может быть, деньги так и лежат на крыше... Возможность, ясное дело, призрачная, но Клык, обогнав молодых "бойцов" и растолкав скобливших лестницу "шестерок", сбежал вниз, тяжело отдуваясь, взобрался на крышу соседнего дома и долго щупал пустой карабин на конце резинового жгута. Потом, раздувая ноздри, будто нюхал воздух, осмотрел чердачное помещение. В закутке у трубы лежала куча спрессованного тряпья, на газете оставался раскрошенный кусок хлеба и стояла алюминиевая кружка. -- Сходи в верхнюю квартиру, попроси кулек, -- приказал он. -- Да повежливей! И расспроси, кто здесь жил. Через несколько минут "боец" вернулся. -- Бомж какой-то... Спокойный, не шумел, не кричал, здоровался. Вот пакет. Поддев щепкой за ручк