тавить завтрак на маленький столик в углу комнаты. Так бывало уже не раз, и глухонемой охотно соглашался. Но сейчас он заупрямился и даже, словно шутя, стащил с Домантовича одеяло. Пришлось подняться и одеться. Да еще дважды. Хозяин вдруг вышел на минуту и вернулся с шелковой кремовой рубашкой и ярко-красным галстуком в руках. Рубашка, очевидно, принадлежала глухонемому, она была велика Домантовичу. Пришлось засучил, рукава и расстегнуть воротник. Даже без галстука Домантович теперь выглядел вполне прилично, и в глубине души радовался, что не придется натягивать старый, поношенный мундир, в котором его сюда привезли. Вся необычность поведения глухонемого объяснилась, как только Домантович переступил порог столовой: за четырехугольным столом, сервированным сегодня по-праздничному, хлопотала молодая и хорошенькая девушка. Чуть вздернутый нос придавал лицу несколько задорное выражение, большие карие глаза глядели на вошедшего приветливо и с любопытством. - Сестра вашего хозяина, Нонна! - ласково улыбнулась девушка, продемонстрировав привлекательные ямочки на щеках, покрытых нежным румянцем. Говорила она по-русски, с милым сердцу Домантовича оканием. - Очень приятно познакомиться! - искренне вырвалось у него. За пять дней он впервые услышал человеческий голос и действительно обрадовался, что можно поговорить. - Я просила брата пригласить вас к завтраку немного раньше, так как очень проголодалась и... - О, в дороге почему-то всегда хочется есть! Вы приехали издалека? - как бы с обычным в таких случаях любопытством спросил Домантович, хотя сердце у него и дрогнуло в ожидании ответа. - Издалека, отсюда не видать, - естественно рассмеялась девушка и сразу стала приглашать к столу, ловко наполняя тарелки брата и его квартиранта. Вам вина или, может, коньяка? - Вообще с утра я не пью, но сегодня по случаю вашего приезда... Вы даже не представляете, как мне было тоскливо! Как... Лицо Нонны нахмурилось. - Бедный Паня! С ним, конечно, нелегко. Особенно человеку, который видит брата впервые и еще не приспособился... Я вас понимаю, не осуждаю, и все же... - Простите, я не хотел... - Я тоже не хотела затрагивать эту невеселую тему. Как-то вырвалось... А теперь - ни словечка о печальном и неприятном! Договорились? - Еще бы! За такой тост я выпью даже коньяка! А что налить вам? - Сейчас поколдую! - Нонна покрутила руками, закрыла глаза и медленно начала сводить далеко расставленные пальцы. Тоже выпал коньяк! - воскликнула она с деланным ужасом. - Ну и достанется же нам обоим, если я напьюсь! - А немного опьянеть приятно, так, чтобы чутьчуть затуманилась голова. - О, услышали б вас у меня дома! Тетка, у которой я живу, непременно решила бы, что вы хотите сбить с пути праведного ее крошку! Она никак не может привыкнуть к мысли, что я уже взрослая. Я так просила, так умоляла отпустить меня к Пане! - А вы надолго приехали к брату? - Это будет зависеть от того, как меня здесь примут. - Если бы это зависело от меня. - А почему бы и нет? - лукаво улыбнулась девушка - Брат, вы же видите, какой, с ним и не поговоришь, и не развлечешься. Из-за своего физического недостатка он стал настоящим отшельником. А в городе я никого не знаю - я здесь впервые. - А почему вы с братом не живете вместе, и как вы, русская, вообще очутились здесь? - О, это длинная история! К тому же мы договорились не касаться печального!.. Но, чтобы вас не мучить, скажу коротко: родители наши умерли, когда я была еще совсем маленькой, и меня удочерила богатая тетка. Брата тоже содержит она, но не хочет, чтобы он жил с нами: боится, что ее единственная наследница станет мизантропкой, все время имея перед глазами молчаливого Паню... И больше ни о чем не хочу вспоминать! Лучше выпьем! Только теперь налейте мне вина, а себе - что хотите. Я сегодня устала и никуда не пойду. И хочу, чтобы вы чуть захмелели, чуть-чуть, как вы говорили, ровно настолько, чтобы стать интересным собеседником. - За интересный разговор! Когда они чокнулись, тонкое стекло зазвенело, и Домантовичу вдруг показалось, что в лице глухонемо то что-то дрогнуло. Лишь на мгновение, едва уловимое мгновение! Потом оно снова обрело радостновзволнованное выражение. Поспешно наполнив свою рюмку, глухонемой тоже высоко поднял ее, словно провозглашая безмолвный гост. Нонна рывком схватила брата за руку и прикусила губу. Две властных морщинки залегли у нее на переносье. Глухонемой медленно опустил руку. - Вы слишком суровы, Нонна, - вступился за своего хозяина Домантович. - Совершенно естественно, что брат хочет отпраздновать ваш приезд. Нонна капризно надула губы. - От коньяка брат быстро пьянеет. Вообще ему вредно пить. - За те пять дней, что я живу у него, мы выпили не один кувшин вина, и, уверяю вас, ни разу - Вино - другое дело... произнеся эти слова, Нонна так укоризненно поглядела на брата, словно он мог слышать ее разговор с Домантовичем. - Ну, сжальтесь же над ним! Разрешите выпить хоть эту уже налитую рюмку! Поглядите, как он погрустнел и смутился под вашим взглядом! Нонна вскинула на Домантовича глаза, и в них промелькнула какая-то тень не то недовольства, не то тревоги. Однако голос ее прозвучал весело и естественно: - Только, чтобы доказать, что я не так уж жестока. Ладно, пусть выпьет, но с одним условием... - Заранее принимаю все ваши условия! - Брат, как только опьянеет, тотчас засыпает, а мне оставаться одной... - А я? - Условие в том и заключается, что вам придется целый день меня развлекать. - Для этого надо знать ваши вкусы. - О, они очень просты... Песни... - А что, если я не умею петь? - Будете слушать мое пение! С гитарой, как цыганка. Вас это устроит? - Слушатель из меня лучший, нежели певец. Что еще? - Рассказывать мне всякие интересные истории... Конечно, не выдуманные, а из своей жизни. Я любопытная-прелюбопытная, как все дочери нашей праматери Евы! - Это можно. - Когда надоест разговаривать, закружиться в танце... - Здесь я на коне. А когда надоест танцевать? - Что взбредет на ум. Вообще же ухаживать за мной, словно вы вот так сразу и влюбились! - Этого я, увы, не умею! - Чего не умеете? - Ухаживать, делая вид, что влюбился! Если уж ухаживать, так по-настоящему... С братом Нонны, который выпил незаметно не одну, а еще две новых рюмки, происходило нечто странное: он покраснел и, опершись руками о край стола, качался из стороны в сторону, словно сам себя укачивал. - Вот видите, я же говорила! Теперь я с ним не справлюсь! Пойдемте уложим его спать. Потом закончим завтрак. Нонна и Домантович одновременно подхватили пьяного под руки. - Уложим его во дворе, под пробковым деревом. Шезлонг можно взять на веранде... "Пробковое дерево!.. Пробковое дерево! - гвоздем засело в голове Домантовича, пока они с Нонной устраивали постель и укладывали опьяневшего хозяина дома. - Где же оно растет? Где, черт возьми, оно растет?" Заканчивая завтрак, разговаривая о том о сем, Нонна как бы ненароком все подливала и подливала и рюмку Домантовича коньяк. Тот уже не отказывался. Пусть девушка думает, что его совсем развезло! - Ну, где же ваши интересные истории? - капризно воскликнула Нонна, заметив, что ее собеседник и сам уже не прочь заснуть. Склонившись к его лицу, она подарила ему самый подходящий для данной ситуации взгляд. Домантович взъерошил волосы, словно силясь прогнать опьянение. - Истории? Да, истории... Хочешь, девочка, я расскажу тебе одну? Только тсс, никому ни гугу! А может быть, и не надо? Понимаешь, как бывает: я в это гнездышко свалился прямо с неба! Клянусь! Ну, небо оно небо и есть, по нему как хочешь летай, оно надо всем миром одно... К чему я веду? Ах, да, о гнездышке, куда свалился! Вот сюда, где мы с тобой сидим и где дерево пробковое... Почему пробковое? Ага, вот я и поймал кота за хвост. Пробковое, понимаешь? Ты же сама сказала! А где растет это пробковое дерево, угадай!.. Я угадал, я знаю... еще в школе когда-то учил, где растет пробковый дуб! В одной стране, знаешь, в какой?.. А ты что, тоже с неба сюда свалилась, с самолета? Знаешь, оставайся тут! Пусть Пантелеймон-целитель спит под пробковым дубом, а мы здесь... Нет, а все-таки здорово вышло, что одно словечко сорвалось с твоих очаровательных губок. Ориентир! Понимаешь, есть такой отличный термин. Хочешь, я тебе на краешке салфетки напишу, где мы? Нет, лучше ты напиши, а я угадаю! Не читая! Если проиграю, что хочешь проси, а если выиграю... берегись! Ну, заключаем пари? Домантович видел, что его быстрое "опьянение" смешало все карты Нонне, выбило ее из равновесия. Он прекрасно знал, что пробковый дуб растет и на Кавказе, и почти во всех странах южной Европы, но ему хотелось сейчас же, немедленно, воспользовавшись растерянностью Нонны и ее возможной неосведомленностью, установить, куда забросила его судьба. Как жалела потом Нонна, что своевременно не выключила магнитофон! Ведь магнитофонная лента зафиксировала ее оплошность: девушка согласилась ни предложенное Домантовичем пари. Взяв бумажную салфетку, Нонна быстро что-то на ней написала, прикрывая написанное другой рукой, потом сложила салфетку вчетверо и засунула за корсаж, как носовой платочек. - Ну? - отошла она от стола, задорно запрокинув голову. Домантович прищурил глаза, словно собираясь с мыслями, уставясь в одну точку - на тот угол стола, от которого отошла Нонна. На скатерти его острый взгляд заметил след, выдавленный карандашом, всего две буквы, с которых начиналось слово. "Ис..." - Испания! - радостно воскликнул Домантович. - Кто из нас, Нонна, выиграл, а кто проиграл? Ой, в голове так шумит, что ничего не разберу! Девушка на мгновенье нахмурилась, но тотчас звонко и весело рассмеялась. - Представьте, у меня тоже! Так, словно мотыльки какие-то порхают и порхают... Действительно, кто из нас платит штраф: я вам или вы мне? Весь день они шутя ссорились по этому поводу и только после крепкого черного кофе пришли к выводу, что победил все-таки Домантович - Ладно, какой же выкуп или штраф я должна заплатить? Надеюсь, вы не потребуете невозможного? Домантович на минуту задумался. - Знаете, Нонна, мне тоже опротивело каждый день глядеть на эти стены. Сделайте так, чтобы мы с нами куда-нибудь сбежали сегодня вечером. В ресторан или бар. - Не знаю, разрешит ли брат. И потом он до сих пор не проснулся. - А мы его разбудим ведь он же проспал почти целый день. За это время я успел опьянеть, протрезвиться, влюбиться и от этого еще раз опьянеть. Видите, сколько событий? А он все спит! - Ну, что ж, пойду, попробую разбудить и уговорить... - Уговорить? - Я привыкла разговаривать с братом мимикой, жестами. Мы отлично понимаем друг друга. Домантович в окно видел, как Нонна будила глухонемого, трясла его за плечо, как что-то быстро объясняла, манипулирая пальцами, как он жестами отвечал ей. - Все в порядке! - радостно сообщила девушка, вернувшись. - Только... - Не пугайте меня! Что только? - Паня хочет ехать с нами, - словно извиняясь, пояснила Нонна. - О, он не помешает нашей беседе! - Тогда я пойду закажу такси или остановлю частную машину. Поправляя на ходу прическу, Нонна побежала к брату. Тот нехотя поднялся, поплелся к массивным воротам, ключом отпер калитку и, выпустив сестру, снова запер. Когда Нонна вернулась, было почти темно. - Куда же мы едем? - нарочито равнодушно спросил Домантович, заметив, что машина, в которую они уселись втроем, идет не к центру города, а прямо в степь. - Тут километрах в двадцати шофер знает один уютный ресторан. Там мало людей, отличное вино, есть радиола... - Выходит, все необходимое для души и тела. Ехали с полчаса. Домантович все поглядывал в окно, напрасно стараясь рассмотреть окутанную мраком местность. Нонна, прижавшись к своему новому знакомому, верно, задремала. Глухонемой, как и надлежало ему, молчал. - Ну, вот и прибыли! - сразу оживилась Нонна, как только машина остановилась возле уже знакомой читателю таинственной таверны, служившей своеобразным перевалочным пунктом для школы "рыцарей благородного духа". Таверна, оказывается, выполняла еще одну важную функцию: служила местом, где "оселки" испытывали новичков. Многое могли бы порассказать ее стены о коварстве, слезах, предательстве и даже крови. Но они молчали и в мягком сиянии вечернего света казались даже приветливыми. Постукивая деревяшкой, хозяин таверны провел гостей в самый уютный уголок, отгороженный от зала чем-то напоминавшим ширму. Он по-немецки извинился за скромность обстановки и спросил, желает ли уважаемая фрейлен послушать музыку и какие подать вина и закуски. Проявив редкую для девушки осведомленность, Нонна все заказала сама. А дальше все пошло согласно заранее намеченной программе: надрывалась радиола, пустые бутылки на столе сменялись полными. Нонна все ближе прижималась к Домантовичу, с которым уже в начале ужина выпила на брудершафт, глухонемой все чаще выходил подышать свежим воздухом, иногда вместе с хозяином таверны. Домантович то объяснялся в любви, то лепетал о злой судьбе и исковерканной жизни, порывался петь... Уже через час пришлось ехать домой, потом полусонного гостя волоком тащили в комнату, укладывали на кровать. - Нонночка! - позвал девушку Домантович, когда она вслед за братом хотела выйти из комнаты непутевого квартиранта. - Что тебе? - сердито откликнулась Нонна. Домантович приподнялся на локтях, и глаза его блеснули насмешливо и весело. - Знаешь, Нонна, - совсем трезвым голосом проговорил он, - передай своим шефам, что я уже стреляный воробей, и вся сегодняшняя музыка была ни к чему. А "брату" скажи, пусть не страдает, разыгрывая роль глухонемого. Спокойной ночи, детка! - У вас здесь как у настоящего монаха! - пошутила Нонна, войдя в недавно оборудованный кабинет Фреда, хотя на душе у нее было совсем не весело. - А здесь действительно когда-то была келья... Знакомство состоялось? Нонна утвердительно кивнула головой и молча протянула ленту. Фред укрепил ее на своем магнитофоне и стал слушать. Когда лента добежала до разговора о пробковом дубе и об Испании, Нонна, чтобы предупредить события, бросила: - Здесь я допустила ошибку... - Это не столь важно, хотя вообще вы вели себя неосмотрительно. - Неосмотрительно? Вообще?.. - Потом скажу, послушаем дальше... Прослушивание заняло несколько часов. Запись встречи в таверне Фред прослушал дважды. - Он так быстро опьянел? - Какое там! Он, как выяснилось, разыграл пьяного, да так, что ни я, ни дядя Паня не догадались. - Почему вы думаете, что он притворялся? - Знаете, что он на прощание сказал мне? - Повторите, только точно. Нонна слово в слово передала сказанное Домантовичем. Фред только сокрушенно покачал головой. - Вот это попалась рыбешка! На какую-то минуту он задумался. - Почему вы считаете, что я вела себя неосмотрительно? - спросила'Нонна. - Потому что вы сразу начали кокетничать. А надо было выдать себя за девушку скромную, не привыкшую оставаться наедине с мужчиной... - Но Воронов приказал мне... - Он просто не учел душевного состояния человека, изголодавшегося по женскому обществу. Ведь Домантович не видал женщин с самого окончания войны. Активность должен был проявить он. Ну, довольно об этом! Сделайте так: вернувшись в Фигерас, позвоните дяде Пане и скажите, что он больше не глухонемой! Но передайте ему мой приказ: с квартирантом много не разговаривать. Две-три фразы служебного характера в день, и все. Я приеду через неделю-полторы. Пусть немного потоскует. Попробуем расшифровать и стреляного воробья. Вам у дяди Пани больше делать нечего... - Выходит, не справилась? - Просто он опытнее вас, Нонна! Ведь вы еще так молоды! - Из молодых, да ранних! - вдруг вырвалось у девушки по-украински. - Давно не слышал украинского языка. - А вы бывали на Украине? - почему-то обрадовалась Нонна. - Где меня только не носило... А почему вы так обрадовались? - Тоскую по дому... иногда... Нонна опустила голову и задумалась. Фред незаметно следил за ней, в свою очередь что-то обдумывая. Затем вынул из сейфа папку и стал ее просматривать. - Зачем вам понадобилось мое дело? - спросила Нонна. - Как вы догадались? - Узнала свой почерк. Это же моя автобиография.. - Так вы харьковчанка... Переводчица у немцев... Вспомнил. Все в порядке... - Что в порядке? - Слушайте, Нонна! Как бы вы отнеслись к предложению недельки на две съездить в Россию? Абсолютно легально, с паспортом, советской визой и всем прочим. Нонна побледнела. - Диверсия? - тихо спросила она. - Мелкое поручение. - А именно? - Свой план я обязан согласовать с начальником школы. Скажу вам потом. - Можно мне подумать до завтра? - Даже нужно. - Мне бы очень хотелось побывать дома, но... - Немного боязно, да? Нонна утвердительно кивнула головой. - Это хорошо, что откровенно признаетесь... Поэтому и советую: еще и еще раз хорошенечко подумайте. Даже не день. Даю вам неделю срока. Но когда вызову, будьте готовы сказать "да" или "нет". Только откровенно. - Конечно... Я и сейчас разговаривала с вами откровенно. Да еще с Мэри - мы с ней иногда отпускаем вожжи и отправляемся странствовать в прошлое. Но только изредка... - То-то Мэри частенько напивается! Она полька? Насколько я припоминаю, из-под Лодзи? - Да. - Передайте ей, чтобы меньше пила. Возможно, я и для нее что-нибудь придумаю... Но пока это между нами... НЕОЖИДАННАЯ ЖЕНИТЬБА АРТУРА ШРЕДЕРА Артур Шредер проснулся в прекрасном настроении. Откинув одеяло, он вскочил с кровати и стал посреди комнаты, чтобы заняться гимнастикой, с которой всегда начинал день, но взгляд его упал на карту северной Европы и выразительную черту на ней. Линия была ярко-красная и жирная. Не в силах противостоять искушению, Шредер подбежал к столу. Да, все так: Москва - Ленинград - Хельсинки Стокгольм - Осло - Копенгаген... Вот это турне! Обозначены только столицы. А если прибавить все пункты, куда можно завернуть по дороге, чтобы дать по нескольку дополнительных концертов! Кто бы мог подумать, что все так хорошо обернется. А как он перепугался вначале, когда мадридские газеты подняли шум вокруг его будущей поездки в Россию! Что тут скрывать: ведь сам Артур Шредер долго колебался - принимать приглашение Москвы или нет! Были у него на то причины, и достаточно уважительные, а впрочем, если поглядеть на все здраво... Выезжая на гастроли в Испанию, руководитель венского джаз-оркестра так и не решил этот вопрос окончательно. Лишь после настойчивых домогательств импресарио, который в многочисленных телеграммах доказывал, как выгоден этот контракт, Артур Шредер решился и телеграфом известил о своем согласии. Через несколько дней сообщение о турне появилось в мадридских газетах. Как и от кого они все разузнали, было просто удивительно. И в телеграммах импресарио, и в его собственном ответе слова - Россия, Москва, Ленинград, как и было условлено, не упоминались. А между тем газеты обо всем пронюхали, и имя его замелькало на всех полосах. Боже, какая поднялась шумиха! Чего только тогда не писали об Артуре Шредере, в чем его только не обвиняли! Пришлось молча глотать обиды, стоически переносить грязную ругань прессы, теша себя надеждой, что каждый скандал только способствует рекламе. Но когда одна из самых влиятельных мадридских газет наэиала Артура Шредера большевистским агентом, он и впрямь перетрусил. Боже мой! Артур Шредер - и большевистский агент! В иных обстоятельствах Артур от души посмеялся бы, но сейчас было не до смеха. Отменив утреннюю репетицию, он заперся в номере гостиницы. Проникнуть к нему мог только его ближайший помощник, да и то условно постучав. Артур Шредер проклинал день и час, когда согласился на поездку в Москву. Первой его мыслью было телеграфировать импресарио, чтобы тот расторг проклятый контракт. Но убытки... Чем покрыть убытки? Заплатив неустойку, он с оркестром окажется на мели. Вечером того дня, когда газеты, бесстыдно оболгав его, назвали большевистским агентом, оркестр должен был выступать в клубе офицеров мадридского гарнизона. Это обстоятельство чуть не доконало Шредера. Может быть, не ехать на концерт? Отказаться? Заболеть или придумать какую-либо иную причину? Пусть дирижирует ассистент... Чтобы офицеры не устроили скандала, можно поручить ему сказать несколько вступительных слов о том, что сообщение газет о гастрольном турне оркестра не соответствует действительности. Весь день, запершись у себя в номере, Артур Шредер обдумывал, как поступить. Лучше всего вообще отказаться от выступления. Но как откажешься, если за концерт уже получен гонорар! Вернуть? О, нет! Об этом не может быть и речи: разве с оркестрантов сдерешь аванс, выданный именно из этих денег. Время приближалось к вечеру, а решения не было. Оно пришло само собой и без участия Артура. Офицерский клуб Мадрида прислал уведомление, что он отказывается от концерта джаз-оркестра, которым дирижирует Артур Шредер, и требует, как это обусловлено договором, вернуть половину гонорара. Впервые в жизни Шредер охотно собственноручно уплатил довольно солидную сумму, лишь бы не выступать перед слушателями "не по своей вине". Предусмотрительный все-таки у него импресарио! Понятно, что после этого не имело смысла оставаться в Мадриде. Артур Шредер выехал в Барселону, где ему предстояло дать несколько концертов. Но прошло три-четыре дня, и мадридская история повторилась! По той же программе и с теми же последствиями. Словно один и тот же режиссер руководил заранее продуманным спектаклем. Шум в прессе, ливень обвинений, расторгнутые контракты... Артур Шредер сел на мель. Крепко и почти безнадежно. Оркестрантам выдан лишь аванс в счет долга за два месяца, надо платить за гостиницу, за проезд. Правда, три четверти ранее полученного гонорара предусмотрительно переведены на текущий счет Артура в Вене, но об этом знает только он. Касса же оркестра пуста. Он думал пополнить ее, дав несколько дополнительных концертов в клубах Барселоны, но выяснилось, что не только дополнительных, но даже предусмотренных договором концертов он дать не сможет. Правда, можно попытаться сорвать по этим контрактам неустойку. Но для этого надо судиться! Новые траты! Новые долги! Ведь во франкистской Испании в суд без кругленькой взятки лучше не обращаться. Было от чего нервничать, злиться, бегать по номеру гостиницы из угла в угол, проклиная Мадрид, Барселону и саму Испанию... Спасение пришло неожиданно владелец ресторана в небольшом городке Фигерас пригласил оркестр Артура Шредера выступить у него. Правда, сеньор де Гомес гарантировал значительно меньшую оплату, чем оркестр получал до сих пор, но это была хоть и синица, зато в руках! Отправив значительную часть оркестра в Вену, оставив при себе лишь несколько лучших музыкантов, Артур Шредер вдруг спохватился. А что если и в Фигерасе они подвергнутся бойкоту? Стоит ли унижаться до выступления в каком-то ресторане, не обусловив заранее, что гонорар он должен получить сполна при всех условиях. - Сеньор Гомес, - твердо заявил Шредер во время последней встречи, - я могу рисковать собой, но судьбой моих оркестрантов - нет! Я счел бы себя негодяем, если бы не позаботился о гарантии для них. Такой гарантией может быть выплата вперед хотя бы половины суммы... Вы, верно, знаете, какой шум вокруг моего имени подняли ваши газеты, и поэтому... У сеньора Гомеса была неприятная привычка все время жевать. По совету врача жена ресторатора в свое время даже выписала из Нью-Йорка целый ящик жевательной резинки. Сеньор Гомес попробовал ее, выплюнул и сердито бросил: - Плевал я на американцев! Гадость! На слова Шредера он ответил почти так же: - Плевал я на газеты, не читаю! Гадость! Отправив в рот здоровенный кусок мяса, де Гомес всецело отдался процессу жевания, и Шредер воспользовался паузой. - О, такая независимость мыслей! Преклоняюсь, честное слово, преклоняюсь. По опыту знаю, для этого надо много благородства и мужества... Если б дело было во мне... Но оркестранты! Эти несчастные, попав в чужую страну, растерялись, как дети! Если мы обозначим в контракте, что вы обязуетесь заплатить наперед... ну, скажем, семьсот пятьдесят долларов... Гомес как раз проглотил свою жвачку, но с ответом не спешил. Медленно причмокивая, он отхлебывал из стакана вино, перегоняя хмельной напиток от щеки к щеке, словно тоже жуя. Только сделав последний глоток,он бросил: - Пишите полторы тысячи долларов! Все уладилось, и джаз-оркестр Артура Шредера, правда, не в полном составе, прибыл в Фигерас. И именно здесь вчера Артур Шредер получил компенсацию за все свои неудачи в Испании. Прибыл импресарио. Он привез тьму-тьмущую газет: французских, итальянских, английских, немецких... Казалось, не было страны в Европе, куда бы не долетела весть о злосчастном гастрольном турне оркестра. Одни хвалили Шредера, другие бранили, но и в первом, и во втором случае перед до сих пор малоизвестным именем Шредера стояло слово "маэстро". Как-никак, а это было что-то похожее на признание. Но самым неожиданным было множество контрактов, заключенных его импресарио. Маленький, кругленький, словно бочонок, Адам Розенберг так и сиял от удовольствия. - И знаете, маэстро, кого мы должны благодарить? Ручаюсь - не догадаетесь. Большевиков! Ведь это после их приглашения поднялся такой шум, а шум в свою очередь создал нам такую популярность, о которой мы и мечтать не смели! Теперь я ставлю условия, а не мне их ставят. Заканчивайте дела в Фигерасе, нужно выезжать в Вену за вещами. В тот же вечер Шредер предупредил Гомеса, что завтра даст в его ресторане десятый и последний концерт. Бедняга хозяин от неожиданности чуть не подавился куриной ножкой, которую в это время жевал. Еще бы! Слава венского оркестра привлекала в его ресторан такое количество посетителей, какого не бывало даже в самые большие праздники. Один из конкурентов заболел от зависти, другой уже недалек от банкротства. А если дела пойдут так, как шли до сих пор... - Побойтесь бога, сеньор Шредер! Вы же меня без ножа режете! Может быть, вас не устраивает оплата, - набавлю! Эх, где мое не пропадало! Могу обеспечить вашим парням бесплатное трехразовое питание... Учтите, с вином! Что же касается вас... Но Шредер был неумолим. Он мог теперь быть неумолимым. Итак, сегодня последний концерт, и - прощай, Испания! Не видать бы тебя никогда! Его, артиста, какой-то Гомес хотел соблазнить трехразовым питанием. Хам! Такие за чечевичную похлебку готовы продать и брата и свата! Где уж им понять высокое искусство... Вспомнив о непрерывно жующем Гомесе, Артур почувствовал, что голоден. Он набрал номер ресторана, расположенного в двух нижних этажах гостиницы, и заказал обычный утренний кофе. - Завтракать буду, как всегда, в двенадцать, - предупредил он старшего официанта. Пригладив шевелюру, Артур подошел к большому зеркалу и только теперь заметил, что до сих пор не надел даже халата. Несколько минут он любовался своей фигурой, придирчиво разглядывал каждую черточку лица. Что ж, для своих сорока лет он и впрямь выглядит неплохо; в волосах нет и намека на седину, лицо чистое, без морщин, под большими черными глазами синеватые полукруги, придающие взгляду таинственность и привлекательность. И все это благодаря стараниям мадам Лебек. Это она вернула ему с десяток лет. А регулярные занятия гимнастикой закалили тело. Мускулы эластичны, фигура гибкая, и, главное, никаких признаков ожирения. В дверь постучали. - Войдите, - крикнул Шредер, поспешно натягивая халат. - Доброе утро, маэстро, - прощебетала официантка, направляясь к столу. - Сверх заказанного я захватила два апельсина. Не возражаете? Вы ведь привыкли съедать их натощак, перед утренним кофе. - Очень мило с твоей стороны, малютка! Я просто позабыл их заказать. - Я слышала, вы уезжаете от нас? - Да, сегодня последний концерт. Мы, артисты, словно пташки, никогда не засиживаемся на одном месте. - Жаль, что вы так мало пели в нашем саду. Верно, соскучились по семье. - У меня нет семьи. К сожалению, а может, и к лучшему. - И даже невесты? - Представь себе, нет. Быть может, потому, что я еще не встретил такой красавицы, как ты! - О, сеньор, что же вам тогда мешает остаться? - А ты бы этого хотела? Ты бы приласкала меня? Вот так!.. Ну, не упрямься, слышишь! Не съем же я тебя!.. Я только хочу... только хочу... Пощечина прозвучала одновременно с телефонным звонком, и маэстро, чуть было не поскользнувшийся, мигом пришел в себя. - Вы, испанки, плохо понимаете шутки, - промямлил он, потирая покрасневшую шеку. - Мы, испанки! Выходит, у вас уже была возможность в этом убедиться? - Смеясь, хорошенькая официантка скрылась за дверью, а Артур Шредер сердито сорвал телефонную трубку. - Я вас слушаю... Да, Артур Шредер... Важное дело?.. Простите, но у меня совершенно нет времени. И охоты, к слову сказать, тоже. - Раздраженный только что полученным отпором и собственным глупым поведением, Артур хотел было опустить трубку на рычаг, но из нее донеслось решительное: - Я настаиваю на встрече! - Но ведь я завтра уезжаю из Испании, надеюсь, навсегда. Какой же смысл... - Именно о вашем отъезде и будет разговор. - О, если только об этом, то вопрос решен окончательно. Никакие разговоры... - Даже если это касается вашего турне? - Особенно, если это касается нашего турне, черт побери! Хватит с меня газетной травли! - Через минуту я буду у вас - Через минуту вы будете считать ступеньки! И не ногами, а собственными ребрами! - Уверяю вас, вы этого не сделаете! - Вы плохо меня знаете... - Наоборот, слишком хорошо. Вопреки вашим ожиданиям - хорошо! Тон, каким были сказаны последние слова, резанул ухо и пробудил в душе неясную тревогу. - Что это, предчувствие? Глупости, просто шантаж! Кто-то из его мадридских или барселонских "друзей", узнав, как хорошо принимают оркестр в Фигерасе... Опять-таки очень подозрительно упоминание о турне. Ведь и в Мадриде, и в Барселоне начиналось именно с шумихи вокруг их гастрольной поездки... Вот поразятся все, когда узнают, как обернулось дело! Надо позвать Адама Розенберга, пусть утрет нос посетителю. Артур Шредер набрал номер телефона своего импресарио, жившего в этой же гостинице, и пригласил того немедленно зайти. - Послушайте, Адам, вы разговаривали с кем-нибудь в Фигерасе о нашем будущем турне? - спросил он импресарио, как только тот вошел в номер. - Да я даже отоспаться после дороги не успел! - Тут один тип набивается на беседу со мной, намекает опять на турне... - Может быть, мне остаться и послушать его болтовню? - Именно об этом я и хотел вас просить. Вдвоем мы скорее избавимся от этого наглеца. В дверь постучали. - Войдите! - Розенберг с профессиональной вежливостью широко распахнул дверь. В комнату вошел стройный молодой человек среднего роста. Ничего наглого не было в его лице, наоборот, оно даже понравилось Шредеру, и он тотчас успокоился. Тем более, что был твердо уверен: своего назойливого гостя он прежде никогда не видел. - Что ж, придется отложить дела, - сказал Артур примирительно, пододвигая посетителю стул. - Простите, я хотел бы поговорить с глазу на глаз, - чуть-чуть подчеркнуто ответил тот. - У меня мет тайн от импресарио, - заносчиво возразил Шредер, к которому вернулся его апломб. Все дела оркестра... - Тайны могут быть у каждого, - приветливо улыбнулся незнакомец. - У меня, у вас, у сеньора Роэенберга... Так, кажется, ваша фамилия? - Приятно, что моя скромная персона привлекла ваше внимание. Тем более, что я только вчера прилетел в Испанию. - Из Копенгагена? В восемнадцать сорок? К сожалению, самолет опоздал на двадцать минут... - Вы тоже летели в нем? Старею, старею. Всегда так хорошо помнил лица попутчиков, а вот на этот раз вас не приметил. Очень жаль, господин... - Розенберг вопросительно поглядел, ожидая, что ему представятся. Едва уловимая улыбка тронула губы посетителя. - Я хотел бы представиться господину Шредеру, и притом наедине. О, не потому, что пренебрегаю вашим обществом! Наоборот! Надеюсь встретиться с вами еще не раз, герр Розенберг... Но сегодня, точнее, сейчас... Как человек деловой, вы должны это понять. Совершенно успокоившись, Розенберг направился к двери и лишь на всякий случаи, уже стоя на пороге, напомнил: - Я буду у себя в номере. Незваный гость и Шредер остались одни в комнате. - С кем имею честь? - Фред Шульц! - посетитель поднялся со стула и, хотя был в штатском, щелкнул каблуками, как военный. Эта, казалось бы, незаметная деталь почему-то снова вызвала у Шредера беспокойство. - Простите, если во время телефонного разговора я был резок, но поймите меня: завтра отъезд, сегодня последний концерт, а все это - хлопоты, хлопоты и еще раз хлопоты. - Понятно. И, если бы не важное дело, приведшее меня к вам... - Боюсь, что смогу уделить вам очень мало времени... - О, я надеюсь, мы быстро договоримся!.. Итак, завтра вы вылетаете в Вену и тотчас же по получении виз - в Россию? - Да. Могу теперь говорить об этом, не опуская глаз. Высокое искусство победило чернь, вопившую: "Распять его... Распять!" На долю артиста такая победа выпадает не часто, и поэтому я особенно ею дорожу. Вы, наверное, знаете, какой шум подняли газеты вокруг моего имени. И, представьте себе, это обернулось мне на пользу! Приглашения на гастроли посыпались на нас, словно из рога изобилия. Мой импресарио даже не успевает заключать контракты. - Знаю, слышал. Это прекрасно. Просто прекрасно! Поздравляю! От всего сердца поздравляю, уважаемый маэстро, с заслуженным успехом! И знаете, что мне пришло в голову? Ваше пребывание в России принесет пользу не только вам, но и нам. - Пользу? Кому это "нам"? - удивился Шредер. Его начал раздражать фамильярный тон непрошеного гостя. Тот продолжал, словно ничего не замечая: - Не будем уточнять. На это потребуется время, а у вас ведь его так мало... Объясню только одно: я разговариваю с вами от имени организации, которая ставит своей целью способствовать всестороннему и самому тесному приобщению населения России к европейской культуре. - Но ведь наши гастроли и преследуют именно эту цель. Подписав этот первый после войны контракт с русскими, я предвидел, что наш приезд... - Понимаю, понимаю, - прервал его Шульц. Для русских, которых уже тошнит от классики и песенного жанра, ваши концерты будут настоящим праздником. Все это так... Но вы побыли и уехали, а нам надо, чтобы ваши гастроли оставили по себе глубокий след. - Артист всегда оставляет след в сердцах людей, которым выпало счастье хотя бы единожды приобщиться к его искусству. Надеюсь, мой оркестр, оркестр первого класса, вполне справится с этой скромной задачей. Не скрывая раздражения. Шредер поднялся, давая понять, что разговор окончен. Шульц заметил этот маневр, но не шевельнулся. - Это все сентенции из плохоньких рецензий, герр Шредер. Неужели вы думаете, что они нас устраивают? Артур Шредер вскипел: - Какое мне дело до того, устраивает это вас или нет! Я дирижер, слышите, дирижер! И мое дело руководить оркестром, а не плясать под дудку какой-то сомнительной организации, о которой я не знаю и знать не желаю! В конце концов никто вас сюда не звал, вы просто ворвались ко мне в номер, хотя я и предупредил вас, что у меня нет времени! Я попросил бы оставить меня в покое, иначе... Шредер вскочил с места. Он был готов броситься на посетителя и вышвырнуть его из номера. Поудобнее устроившись в кресле, Шульц прикурил сигарету и глубоко, с наслаждением затянулся. - Вы слышали, что я вам сказал? - подступая к нему, Шредер уже почти визжал. И вдруг у него сперло дыхание. - Григоре Кокулеску, сядьте! - властно прозвучало из кресла. Пистолетный выстрел произвел бы на Артура Шредера меньшее впечатление, чем этот окрик. Бледнея и чувствуя, как подкашиваются ноги, он медленно опустился на диван. В комнате воцарилось молчание. Настороженное и тревожное, оно было красноречивее всяких слов. Каждое его мгновение Артур ощущал как нечто неумолимо непоправимое. Наконец, до его сознания дошло он допустил ошибку, молчанием подтвердив обвинение. - Что за чепуха! Какой Григоре Кокулеску? Шульц поднялся, вплотную подошел к Шредеру. - Мне некогда нянчиться с вами! Бывший сотрудник румынской сигуранцы, военный преступник, заочно приговоренный к расстрелу, - это вы. - Я музыкант Артур Шредер... С этим вашим Григоре Кокулеску у меня нет ничего общего... Это новая клевета, инсинуация, чтобы помешать гастролям. Если у вас есть какие-то счеты с этим Кокулеску, так вы должны помнить и его внешность .. Присмотритесь ко мне... Шредер бормотал все это скороговоркой, стараясь словами заглушить страх. - Что касается внешнего сходства, вы правы. Бывший Григоре действительно мало напоминает теперешнего Артура Шредера. - Вот видите! - обрадовался дирижер, не уловив насмешки в голосе Шульда. - Конечно, вижу, и даже в восторге. Мадам Лебек сделала вам великолепную пластическую операцию. Полторы тысячи долларов вы уплатили ей не зря. - Это какое-то недоразумение, фатальное недоразумение. - А если я напомню вам адрес ее института? Париж, улица Сен-Доминик... Шредер не то застонал, не то всхлипнул. - Хватит... теперь все равно... Но откуда... откуда вы могли узнать? - Я вижу, в вашем лице сигуранца потеряла не очень предусмотрительного сотрудника. Неужели вам никогда не приходило в голову, что такой институт не может остаться вне поля зрения французской полиции? Мадам Лебек не только отличный специалист своего дела, но и расчетливая хозяйка, за небольшие льготы, предоставляемые ей при взимании налогов, по требованию полиции, инспектор закрывал глаза на часть ее прибылей, - мадам тоже платила небольшими услугами. Тем более, что ее дополнительные обязанности были не столь уж обременительными и сложными: незаметно для клиента сделать два снимка - до и после операции и передать их затем в картотеку префектуры. - Боже мой! Какой же я остолоп! Как я не догадался! - простонал Шредер и вдруг перешел в наступление: - Ну и что? Не забывайте, что мы сейчас в Испании, у которой с Румынией нет никаких отношений. - Между полициями есть - это во-первых. А вовторых: как только прошлое Григоре Кокулеску станет известно не только мне, ваша карьера дирижера закончится. На ваш текущий счет в венском банке будет наложен арест, все контракты, это совершенно ясно, будут объявлены недействительными... Вас устраивает такая перспектива? - Чем же я могу исправить положение? Насколько я понимаю, у вас есть планы относительно меня - Вот это деловой вопрос! Шульц снова сел и придвинул свое кресло так, что колени собеседников соприкасались. - Вы не ошиблись, исправить положение можно. И совсем недорогой ценой. Просто дружеская услуга, которую вы нам окажете: направляясь в Москву, захватите несколько сот пластинок с записью собственного репертуара, других модных песенок и... чистого текста. - Вы сошли с ума! Наш багаж проверяют в таможне! Что, если... - Вы немного растерялись и потому утратили з