Вувоса, дождался ответного взгляда и перекрестился на портрет. Вувос сунул Елке конфеты и мрачно огляделся: -- Пить тут не принято? -- Как у нас в школе,-- хмыкнула Елка.-- Главное, чтоб не при родителях. Она осмотрела при ясном дневном свете кипу и автомат Вувоса, подумала и предложила: -- А не прокатиться ли нам, мальчики, куда-нибудь? -- Вот именно,-- подхватил Вувос. Мы уже было встали, но тут в комнату вошел широко улыбающийся усатый красавец. Пришлось церемонно ручкаться, знакомиться и снова рассаживаться. Друга звали Халиль. Он был нам рад. Он светился доброжелательностью. Пообещал, что сейчас принесут кофе. Он был врачом. Лицо его было определенно мне знакомо. Откуда -- я понял только когда выломился за рамки конкретного профессионального мышления. Это было кошачье лицо Петра Великого, вернее его помеси с собственным арапчонком. Четыре улыбки разной ширины и сладости витали над коротконогим столиком с восточными сластями. Сквозь улыбку Елка осознавала, что для присутствующих здесь друзей будет все-таки, наверное, лучше дружить с ней порознь, к сожалению. -- Пожалуй, мы с мальчиками куда-нибудь подскочим поболтать, ну, в кафе куда-нибудь, а то мне здесь как-то неловко, да и всем тоже,-- ласково сказала она Халилю. -- Леля,-- укоризненно пропел Халиль,-- ты снова за свое, да? Тебе не должно быть здесь неловко. Оставь эти стереотипы, пожалуйста. Все мы твои друзья, интеллигентные люди, значит нам приятно провести время друг с другом... Пришлось пить кофе с кардамоном, закусывать приторной пахлавой и слушать захватывающие истории о студенческих похождениях Халиля с Ахматом во время их совместного обучения в холодной, но такой теплой, и застойной, но такой живой Москве. Минут через сорок мы с Вувосом и Елкой стали переглядываться, решив, что дань хорошим манерам уже отдана и можно отвалить. Халиль же поглядывал на Елку, считая что нам пора. И тут зазвонил телефон, словно единственный наш общий знакомый почувствовал свою нужность. Оторопел от такого совпадения и Халиль, который так восторженно орал в трубку приветствия Ахмату, что даже я морщился. Он сообщил, что счастлив иметь такого замечательного друга, как Леля, и считает себя до конца жизни обязанным за знакомство с такой замечательной девушкой. Он так навязчиво благодарил за переданный через Лелю подарок, что мне даже стало интересно -- что же это такое было. Наконец, Халиль торжествующе воскликнул: -- Нет ничего проще, друг! Ее незачем искать. Я просто передаю Леле трубку. Елка пожала плечами, вопросительно алекнула и отозвалась, мол, привет, все хорошо, рада слышать, спасибо, как раз этой ночью тебя вспоминали, фу, пошляк, все вспоминали -- Фимка приехал к Ленке, рассказывал про дохлых крыс и ларискино дерьмо в пробирочке -- Фимка его привез в термосе... в каком термосе? а в таком же, как у тебя, то есть абсолютно в таком же -- это вообще не твой?.. Наверное, надо было вырвать телефонный провод, а я смотрел на ловящего каждое Елкино слово Халиля и надеялся, что она все-таки соскочит с темы. Но Ахмату явно было не жаль телефонного времени. -- ...ну, не знаю, говорит, что будет антивирус разрабатывать. Что, мол, вирус такой опасный, просто кошмар. Через несколько дней -- полный Армагеддон! Я его, кстати, здесь видела. Не вирус, а Армагеддон. Это тут такой холм древний, Мегидо называется... Что? Да нет, Фимка сказал, что стоит ему термосом помахать, как правительство сразу ему лабораторию откроет... Ну, это ты у него уже сам спроси. Телефон? Секунду. Боря, какой у тебя телефон?.. Я, как зомби, пробормотал телефон и увидел напряженно-запоминающие глаза Халиля. Арафат с портрета напротив одобрительно взирал на нас. Вувос ерзал. Елка положила трубку, Халиль тут же рассказал нам, как они с Ахматом долго стояли в длинной московской очереди за китайскими термосами и так замерзли, что из принципа уже взяли по два -- больше, как это там говорили "в одни руки" не давали, но зато у них всегда был и горячий кофе, и горячий чай. И знаете, оба термоса привез. Он вышел и вернулся с пресловутым термосом, прижимая его к груди, как Умница утром. Китаянка и Арафат обменялись загадочными восточными улыбками. -- Такой, да, Леля? -- Просто тот же самый,-- провела опознание Елка. -- Ва-у!-- фальшиво взвыл я.-- Какой термос! Ну надо же, какая странная судьба -- всю жизнь в России мечтать о таком, и теперь держать его в руках тут. Можно его подержать? Ничего, что я его открыл? Вот так пробка, умеют же китайцы делать термосы! Термос, естественно, был пуст. Странно было бы получить от Халиля термос с вирусом. Однако, я продолжал восторгаться до тех пор, пока хозяин дома не заставил принять этот термос в дар. Зачем я это делал? Наверное, интуиция шепнула, что в начавшейся игре лишний термос может оказаться лишним козырем. Вувос смотрел на меня тоскливо и презрительно, Елка -- изумленно. В каком-то смысле термос был отступным за Елку. Я встал, поблагодарил за любезный прием, пожал руку: -- Будешь в окрестностях Маале-Адумим -- звони... Елка проводила нас до ворот в молчании и недоумении. В последний момент Вувос просунул в закрывающуюся калитку визитку и пригласил ее посмотреть скульптуры и картины. 6. По трупам -- за океан. Подниматься домой с термосом, уподобляясь Умнице, мне не хотелось. Я решил закинуть его в багажник. Верная "Шкода" была припаркована как-то по-уродски. Ездить без меня Ленка до сих пор боялась, значит причина была веская. Скорее всего, гоняла за вирусом к Капланчикам. Километраж это подтверждал. Капот был горячим, Ленка тоже. -- Ну, что Капланчики? В глухой несознанке?-- утвердительно спросил я и нарвался: -- Глухой здесь ты! И слепой! Кажется, моя проницательность не вызвала должного восхищения ни у Ленки, ни, тем более, у "доктора Ватсона". Чтобы дать жене остыть, пришлось добавить: -- Умнице уже звонили из России? Голос с кавказским акцентом? -- Звонили...-- слегка растерялась Ленка.-- Только что. -- И о чем был разговор? Ленка посмотрела на меня, как на медузу -- недоуменно и брезгливо: -- Ты что, считаешь, что я подслушивала разговор? -- Что ты! Но может быть ты что-нибудь случайно... -- Не может! Ну да, если много миллионов пионеров долгие годы воспитывать на Павлике Морозове, то появляются такие воинствующие антиподы. Очень симпатичная черта в девичестве. -- После разговора он выскочил, как ошпаренный,-- процедила Ленка после некоторого раздумья. И на том спасибо. -- Ражговор был непроштой, Боря,-- Софья Моисеевна неторопливо закурила и улыбнулась мне на все тридцать два отсутствующих зуба.-- От Фимошки што-то требовали, видимо вируш. Потому што он жалобно клялшя, што украли... Мне даже кажетшя, што ему угрожали. Еще он клялшя, што не убивал... -- Кого не убивал?-- слегка опешил я. -- Мутанта. Так он шкажал. Я не уверена, што это клишка блатного. Фимошка утверждал, што это нешшаштный шлушай. -- Нешша... чего?-- тупо спросил я. -- Инцидент,-- терпеливо объяснила теща.-- Роковое штешение обштоятельштв. Я думаю, Фимошка имел в виду оштавшуюшя в Рошшии культуру вируша, а не шеловека... А в конце он уже пошти кришал, штрашно нервнишал. Кришал: "Ты шам конокрад пробирошный! Это моя идея!" А потом брошил трубку и вышкошил жа дверь... Теща демонстрировала готовность к сотрудничеству, что было непривычно, а, следовательно, подозрительно. Может, это она? Вроде, уж ей-то точно незачем, разве что из общей стервозности. Ну да, мстит Умнице за зубы. Слоняясь по загроможденной квартире, я вышел на балкон. Он был завален барахлом так, что курить здесь мы теперь сможем только по-очереди. Бедный Левик, все-таки выкинули его лыжи на свежий воздух. Как и мое альпинистское снаряжение. Я взял не раз бывшую в употреблении веревку и не испытал ожидаемых ностальгических эмоций. Что-то меня в ней не устраивало. Никогда я так веревку не сворачивал. Правда, перед отъездом я был в таком состоянии, что черт его знает... Но, с другой стороны, не в худшем же, чем когда в сумерках под дождем, когда мы все-таки спустились, Бизон все восхищался моей аккуратно свернутой веревкой. Обещал, что в следующий раз вместо венка положит ее мне на могилу... Кто же это ее развернул, а потом неумело свернул? После того, скажем, как спустился по ней с балкона? Да кто угодно. Клуб ходил в горы регулярно и в полном составе. Я бросил веревку и пошел к Ленке. Она остервенело рубила на кухне зелень. -- Так их!-- прокомментировал я.-- Изменников Родины. Изрубить в капусту! Ленка отшвырнула нож: -- Дурак! Это действительно они!.. Хоть я и не должна была тебе это говорить... До завтра не должна была... И если я нарушаю свое обещание, то это только потому, что ты... -- Стоп. Говоришь, до завтра? Они что, уже пакуются? -- Они уже упаковались, потому что завтра переезжают в Рамат-Ган... -- Ленка осеклась и уставилась на меня.-- Н-не может быть... Господи, какая я дура!.. Нет, все-таки они не могли так со мной поступить! -- Конечно,-- кивнул я.-- Моральный кодекс исполнителя самодеятельной песни. Угробить еще пять миллионов евреев это они могли. А соврать тебе -- невозможно и представить! Подумаешь, Рамат-Ган -- Мичиган... Что именно ты не должна была мне говорить? Подробненько и быстро... Быстро не получилось, а подробненько -- да. Ленка камлала, как шаман, все больше впадая в транс. Под рефрен "как же они могли?" выстраивалось примерно следующее: решив бороться до конца за выживание семьи, народа и человечества, Ленка, сопровождаемая гудением, руганью и скрипом тормозов, доехала до Петах-Тиквы и обрушила на Капланчиков свое о них мнение. Первым обрел дар непечатной речи Сема. Короче, Ленку послали, и она пошла. На лестнице ее догнала Тамарка и не только извинилась за задерганного переездом на новую квартиру мужа, но и созналась, что этот дурак стащил вчера по-пьяне пробирку с вирусом, считая, что продаст его на первом перекрестке и рассчитается с долгами. Козел, конечно, теперь-то он протрезвел, все понял и ему стыдно. Вернуть стыдно, а уничтожить жалко. Сейчас его лучше не трогать, а утром они переедут, Сема успокоится и она клянется, что к вечеру уговорит его представить все шуткой над Умницей и вернуть пробирку. Только никому не надо ничего говорить до завтра -- Сема просто не переживет позора. Главное, не говорить Боре, а то он начнет действовать по уставу и все испортит, простому что ему просто сложно понять, что люди хоть и делают глупости, но остаются при этом людьми и друзьями... Дорога была каждая минута. Я надеялся, что они летят "Эль-Алем"[25], а значит раньше исхода шаббата не упорхнут. Все-таки сложно в нашем государстве экспромтом улететь в субботу. На выезде из города я подобрал Умницу, понуро тащившегося вдоль дорожной клумбы и предложил ему автомобильную экскурсию. А потом почти всю дорогу до Петах-Тиквы развлекался, пресекая расспросы о расследовании вымышленными историями о длинных руках русской мафии, с небывалой жестокостью расправляющейся с неугодными русскими израильтянами. Едва мы свернули с Аялона на сороковое шоссе, Умница углядел указатель на Петах-Тикву и сообразил: -- К Капланчикам? Есть улики или просто проверка? -- Есть сведения, что они пакуются. -- Дай Бог, чтобы это были они!-- прочувствованно вымолвил мой спутник. -- Почему? -- Потому что они долго будут искать безопасный способ загнать вирус какой-нибудь спецслужбе... А вот если такое страшное оружие попало к каким-нибудь маргиналам... То все. На что-то он явно намекал. -- Это к каким же? -- Например, к сатанистам... Кстати, а что это у тебя Левик ходит с такой прической? Действительно, Левик как-то мерзко в последний раз подстригся. Выстриг широкую борозду от лба к шее. И череп этот... Ничего про него не знаю. Пора ребенком заняться в конце-концов, а то упустим. Уже в сумерках мы въехали на безликую окраину Большого Тель-Авива. Петах-Тиква -- поселение со славным сионистским прошлым и пыльным серым настоящим города-спутника. Я звонил, пинал дверь -- соседи даже не высунулись. -- Нету дома,-- не выдержал Умница.-- Свалили. -- Далеко не свалят,-- пообещал я. Умница кисло кивнул, но посмотрел недоверчиво. Аэропорт уже раскочегарился. Мы прошли все залы с регистрационными стойками. Ни в одной из очередей Капланчиков не было. Умница приуныл и, бросив на меня виноватый взгляд, ушел в туалет. Я поизучал расписание -- слишком много возможностей. Прощальный взгляд Умницы мне все больше не нравился. Я нашел это отродье у ближайшего к сортиру телефона -- он что-то страстно шептал в трубку по-арабски. Увидев меня, он засуетился и сложил пальцы в "ОК". -- Вундеркинд,-- шипел я, оттаскивая его подальше от телефона, который наверняка уже засекли,-- ты что, считаешь, что я теперь пойду в службу безопасности сообщать о термосе в багаже Капланчиков?! Он еще упирался, гад. И отбрехивался: -- Ты просто не понимаешь, Боря! Я создавал тебе фон... После предупреждения о бомбе, сделанного на арабском языке, тебя выслушают очень внимательно... Иди, заяви, что у тебя есть агентурные данные, что в багаже Капланчиков какая-то бомба... Не говори даже, что она настоящая, в прямом смысле. Скажи, что в переносном. Ведь после моего звонка они уже будут суетиться... Что ты на меня так смотришь?! -- Да так. В переносном смысле. -- Ну вот. А когда найдешь термос... я уверен, это будет термос, они его открыть побоятся, так скажешь, что он украден у выдающегося ученого, который находится тут же, за дверью, и изымешь. А спросят что внутри, отвечай... ну, не знаю, отвечай -- сперма, тем более она там действительно как питательная среда используется. Кроличья. Если что-то будет надо подписать, подпишем... Ну что ты смотришь!? Ты же не скажешь, что там вирус -- всех же тогда повяжут. И меня, и Капланчиков. А всю вашу семью -- в карантин. -- В какой карантин? -- честно изумился я такому откровенному скотству. -- Ну-у, я думаю, как минимум, в трехмесячный,-- безмятежно ответил он.-- Я же не смогу взять на себя такую ответственность -- утверждать, что он может быть короче... Поэтому для всех нас, нормальных людей, будет лучше, если ты пойдешь и исполнишь свой долг в целом, по большому счету. А детали -- кому они нужны?.. Собственно, логики здесь было не меньше, чем скотства. Конечно, я бы из принципа предпочел действовать любым другим способом, но другого не было. Поначалу все шло по сценарию "выдающегося ученого". Не задавая лишних вопросов, Капланчиков, со всем немалым багажем, сняли с монреальского рейса. Увидев меня, Сема просипел: "Дура!.. Обе дуры!" Меня это почему-то не обнадежило. Шмонали их долго и обстоятельно. Нашли около пятидесяти тысяч недекларированных долларов. По-моему, ребята продешевили. Зато до чего оперативно! Даже слишком... Собраться и улететь за двенадцать часов -- это еще куда ни шло. Но за это же время найти покупателя, который найдет в шаббат наличку и уже после этого собраться и улететь... слишком круто для работников упаковочной фабрики, тут Ирочка права. Так стремительно продавать вирус -- слишком большой риск. Не для этой парочки. Эти бы думали, сомневались, нащупывали... -- Где термос, Сема?! -- тихо сказал я ему по-русски.-- Скажи где, и я попробую тебе помочь. Он сокрушенно махнул рукой: -- Эти две дуры -- моя и твоя... Мы купили билеты еще месяц назад, это легко проверить, правда? Не сложилось у нас тут, ты же знаешь... Ну и обычные дела... брали ссуды, давали гарантов... Короче, сожгли все мосты. И в последний момент Ленка на нас наезжает с этой ахинеей... Объяснить ей ничего невозможно. Здесь я не удержался от кивка, а он, ободренный, продолжил: -- Ну пойми, восемь часов до вылета, пять часов до такси, а тут такая лажа, ни за что, ни про что... Я психанул. А Тамарка испугалась, что ты заведешься, вылет перекроешь, а там что-то из наших дел вылезет и... долговая яма. В общем, решила выиграть время, дура. Ленка, мол, никогда обещания не нарушит... Теперь-то все и вылезет. А так бы улетели... -- Да-а,-- протянул я разочарованно, потому что он очевидно говорил правду.-- Не держи на меня зла, Сема. Я, в общем, человечество спасал. Может, еще обойдется... вас пока только до следующего рейса задержали. -- Ты-то что... Это Тамарка -- дура, да еврейское счастье... До завтра уже ничего не летит, а утром из-за этих долларов начнут наводить справки, что-то вылезет... Ну что, билеты действительно были взяты за месяц, что хоть и не исключало возможности кражи термоса, но... это явно не они. Умница метнулся ко мне с протянутыми руками: -- Ну?! Где?.. Почему так долго? НЕТУ?! -- Нету,-- согласился я. -- Почему?! Я объяснил: -- Ленка -- дура, да еврейское счастье.-- И объявил:-- Завтра утром сделаешь официальное заявление в полицию. Всю обратную дорогу выдающийся ученый ныл, что его посадят за нелегальный перевоз особо опасной инфекции и грубо льстил моему полицейскому самолюбию, уверяя, что если кто-то и сможет найти вирус, то это буду только я. И даже позволял себе гнусные намеки, что если это могут быть и члены моей семьи, и в моих интересах не выносить сор из избы. Лишь у Мевассерет-Циона Умница смирился с судьбой и потребовал, раз так, завезти его в центр Иерусалима, чтобы последнюю ночь на свободе провести, как положено свободному мужчине, вернувшемуся на любимую родину в недобрый для него час. Бюджет на это мероприятие он определил в двести шекелей, которые тут же стрельнул у меня. 7. Жить хочешь? Высадив Умницу на площади Сиона, у променада, я вспомнил, что дома нет кофе и решил выпить чашечку. А то и прикупить баночку в распахнувшихся на несколько часов между шаббатом и полночью магазинах. Я сел за маленький круглый столик, выставленный прямо на брусчатку пешеходной части Бен-Иегуды, заказал двойной экспрессо, закурил, откинулся на спинку и понял, что мне хорошо. И спокойно. Впервые с момента появления Умницы, то есть за последние сорок часов. Вирус был где-то далеко, явно не в этой чашке. Люди вокруг шлялись нарядные, беззаботные, мысли мои текли вяло, зато приобретали упорядоченность. Мимо, даже не заметив меня, прошел Умница с высокой, на полголовы выше него, тугой блондинкой. Они смеялись и болтали на ее языке. Кажется, нам обоим приятнее проводить время порознь. Я взял салфетку и попытался составить список возможных похитителей пробирки в порядке убывания вероятности. Список, конечно, был субъективным, но что тут поделаешь. Неожиданно для меня-суетящегося, для меня-успокоившегося Архар оказался среди первых. И это было очень кстати, потому что жил он неподалеку, можно сказать по соседству. Я вспомнил, как он жаловался, что не смотря на верхний этаж, его достали вот эти вот уличные музыканты. Лифта в старом, с высоченными потолками, доме не было. Я слишком медленно поднимался на четвертый этаж -- додумывал возможные "дебюты" предстоящего диалога. Даже свет дважды гас, и приходилось нашаривать кнопки. Наконец, добрался до двери. Глазок теперь находился в зрачке огромного синего глаза, а от пола к ручке тянулась нарисованная рука. Необычная дверь. И сирена на машине у него с вывертом, хныкала вчера, как черт-те что. Не было у меня ни первой фразы, ни улик, нечем было его припереть. Вся надежда на психологическое преимущество и неожиданность, которые, кстати, можно слегка усилить, слегка схулиганив. Я спустился, нашел неподалеку архаровскую "Мицубиши" и дал ей хорошего пинка. Японка завыла не своим голосом. Стандартная сигнализация, кажется "Пиранья". Ночью было нечто совсем другое. Я даже растерялся, предвидя разборку с хозяином чужой машины, но весь набор "экологических" наклеек был налицо, вернее на заднице. Она, она. А тут и Архар в купальном халате собственной персоной на балкон пожаловали, отключили сигнализацию и лишь потом соизволили признать: -- Боря!? Ты, что ли?!.. Что там случилось? -- Случилось!-- озабоченно прокричал я.-- Тебе сигнализацию подменили! Прошлой ночью она у тебя по-другому выла... -- Поднимись, пожалуйста,-- попросил Артур. Легче начинать разговор, когда тебя об этом попросили. С сигнализацией было абсолютно ничего непонятно, но ясно, что это зацепка. Моя задача теперь упростилась -- держать многозначительную паузу, а он пусть говорит... -- Почему тебя интересует моя сигнализация, Боря? -- Раббанут интересуется -- кто меняет сигнализации по субботам,-- держать паузу легче всего за пустыми фразами. Архар неласково улыбнулся: -- Конечно я ее не менял. Просто ночью ты слышал не мою машину. Так меня вызвали. -- Кто? Архар постучал пальцем по стеклу шикарного аквариума, подсыпал корм и вздохнул: -- Ну... один близкий мне человек. Это уже не то, что не должно, а вообще не может тебя интересовать... -- Ошибаешься. Меня это очень интересует,-- нарочито зевнул я и поозирался. Все-таки квартирка-студия -- хорошее изобретение для холостяка.-- Но будет интересовать недолго -- до утра. Потому что утром начнется официальное полицейское расследование. Архар сел на чурбан, служивший табуреткой и честно ужаснулся: -- Расследование чего?! -- И для тебя будет лучше, если я буду в курсе,-- продолжал я свое. -- Господи,-- простонал Архар,-- о чем ты говоришь?! Ты же прекрасно знаешь, что я не мог убить эту несчастную собаку! Кто угодно, но только не я! Я отвернулся к немытому окну, подавил спазм неуместного смеха и жестко сказал: -- Она вышла с тобой. Ты был последним, кто ее видел. Времени, в течение которого ты отсутствовал, было достаточно, чтобы сделать с нашей Козюлей то, что было с ней сделано. -- Сумасшедший дом,-- тихо прокомментировал Архар за моей спиной. -- Возможный вариант,-- холодно кивнул я,-- это уже решит психиатрическая экспертиза. Почему я над ним издевался? Надеюсь, что просто нащупывал с какого бока его можно раскрутить. В любом случае, мне повезло, что он был настолько "зеленым", что считал убийство Козюли серьезным преступлением, подлежащим расследованию. -- У меня есть алиби!-- вдруг решительно заявил он.-- Меня видели с момента, как я вышел из подъезда и пока я не вернулся обратно. А собачка сразу убежала. -- Кто? Архар болезненно поморщился: -- Матан Кохави. -- Адрес. -- Не помню. Я резко развернулся, вперил в него "следовательский" взгляд и страшно перепугался, даже пистолет выхватил. Нормальная реакция на сильный стук в окно за твоей спиной на четвертом этаже. Архар мстительно захохотал: -- Это Ричард,-- он открыл окно, в комнату впрыгнула жирная ворона и требовательно каркнула, как откашлялась. Явно радуясь паузе, Архар проследовал к холодильнику с Ричардом на загривке. Сунул ему в клюв сыр. Я, может, тоже не отказался бы -- не помню, ел ли я сегодня что-то, кроме пахлавы. Но мне не предложили. -- Адресок,-- напомнил я деликатно. Архар мерил студию, бестолково шагая от стенки к стенке. В слишком пестром халате с дурацкими кистями, он сам был похож на рыбу, мечущуюся между прозрачных стен. -- Соседний с тобой дом, в сторону школы,-- с отвращением выдавил он.-- Средний подъезд, третий этаж, направо. Тебе еще что-то? -- А почему он вызвал тебя таким странным способом? Почему не позвонил, не зашел? Не постучал в стекло, наконец? -- Потому что он не знал, где именно я нахожусь!-- заорал Архар так, что, кажется, даже Ричард подавился.-- Он возвращался домой и заметил мою машину! Что ты ко мне пристал?! -- Но когда сработала сигнализация, я помню, что ты закричал: "Это моя машина". Так? -- Мне, Боря,-- чуть ли не по слогам проговорил Архар,-- по моим сугубо личным соображениям не хотелось кому-либо объяснять что-либо. Для простоты и удобства. -- А почему ты так не хотел называть его? -- дружески поинтересовался я, с грустью глядя на настенные часы в виде цветка. Было уже хорошо за полночь. Бедного Архара просто всего корежило. Он смотрел на меня с неподдельной ненавистью и отвращением. В дверь позвонили, и Архар облегченно вздохнул. Сюрпризы продолжались. В комнату вошла не кто иная, как моя собственная племянница Ирочка. Я бы и днем, увидев ее здесь, удивился бы. Впрочем, удивлены были все трое. Казалось, что Архар не ожидал увидеть Ирочку в той же степени, в которой Ирочка -- меня. Племянница тут же окропила нас какой-то ароматической дрянью из расписного пузырька и сообщила Архару: -- Это я изменила дверь. Рад? Архар подумал, обретая дар речи: -- Ты?!.. Ну-у... в общем... оригинально... Девица с утра успела сменить серебряные украшения на груду какого-то бисера и фенечек. Глаза ее прямо-таки блистали. -- Пьяная или подкуренная?-- грозно спросил я. Она не удостоила меня ни взглядом, ни ответом, поглощенная наблюдением за Ричардом. Наконец, она кивнула чему-то своему и сказала: -- Зайду завтра. Будь дома. Или почувствуешь, или позвоню,-- на выходе Ирочка обернулась, вперила в меня горящий взгляд и строго сказала:-- Лене передай привет. Улыбаться она, видимо, перестала. -- Пожалуй, я ее все-таки провожу,-- сообщил я Архару после некоторых колебаний.-- А то еще вляпается куда-нибудь... Он не стал меня отговаривать. Провожал племянницу я по-ментовски, издали. На салфетке она проходила всего лишь под номером четыре, но этот подозрительный ночной визит поднимал ее на призовое место. Пока я спускался, она успела откуда-то вытянуть пучок оливковых веток и теперь, зорко всматриваясь в лица прохожих женщин и мужчин, вручала избранным по веточке и о чем-то их спрашивала. В дискуссии не вступала, на улыбки и заигрывания не отвечала. Пару раз что-то уточняла и записывала в блокнотик. Когда она свернула на улицу Яффо и, не оборачиваясь, пошла в сторону Старого города, я нагло пристроился в затылок. У центральной почты она всучила оливковую ветвь оливковой красотке с вопросом: -- Жить хочешь? Или племянница совсем заторчала, или стала "шалом-ах-Шавкой"[26], ей же всегда нужно было быть в какой-нибудь молодежной своре. Или и то, и другое. -- Только не в этом трахнутом мире!-- с чувством ответила негритянка, и Ирочка тут же достала блокнотик и записала ее телефон. Оказалось, вопрос был стандартный, радовало лишь то, что ответы представителей разных рас и народов, типа: "С тобой? Да!" "Конечно хочу!" "Пошли!" "А ты сама выпить не хочешь?" Ирочку явно не устраивали, и телефонами она не интересовалась. Я хотел было взять родственницу за ухо и отвезти домой, но уж больно целенаправленно шла она в Восточный Иерусалим... Уж не на свидание ли к какому-нибудь Халилю? Места пошли малолюдные, и мне уже приходилось прятаться в тени городских стен и двигаться перебежками. От Шхемских ворот она повернула налево и попилила по Шхемской дороге. Пару раз приставала к арабам. Так мы добрались до "Американской колонии" -- популярного у иностранных журналистов и второстепенных дипломатов отеля, куда она и зашла. Там я ее и потерял. Я бестолково бродил по переходам и внутреннему дворику этого караван-сарая, отбрехивался от назойливо-услужливого персонала, пока не озверел и не отправился в дальний обратный путь к "Шкоде". До дома я добрался полчетвертого утра и поскользнулся у входа в подъезд. Пся крев! Ступеньки были влажными от крови, натекшей от искромсанной собаки. Тушка была покрупнее, но разделали ее по той же схеме. Теперь что, каждое утро у нас в подъезде будут "сучьи метки" для Обер-амутанта?.. Но приятеля Архара я теперь тем более покручу. А вдруг этой собакой замазывают связь между убийством Козюли и кражей вируса? Оккупированная Умницей полкомната была завешена простыней, превратившейся в экран, на котором крутили фильм Бергмана -- там шептались на скандинавском наречии, шебуршились, постанывали и подхихикивали, а тени актеров со скандинавской же откровенностью проецировались на полотно. Я прошел мимо застывшего на диване Левика с чувством, что он не спит. Тут я понял, что через час-другой в дверь будет трезвонить возбужденный Обер-амутант. И, прежде чем завалиться, вывесил на входную дверь записку: "По поводу убитых собак и надежд, обращаться только после десяти ноль-ноль". 8. "Граждане, купите папиросы". Ясно, что проснулся я последним. Кинулся в холл, заглянул за занавесочку -- Умница успел сбежать. Так спешил, сволочь, что даже "волшебный фонарь" не выключил. Решил урвать еще сутки на свободе. Как ни странно, я оказался неправ. -- Фимошка прошил передать,-- сообщила теща,-- што он не мог ждать, пока ты прошнешьшя. Он поиждержалшя, ему надо поджаработать ш утра. Но это не помешает вашим планам. Он будет ждать тебя у миштары[27], на Рушшком подворье. -- Во сколько? Теща даже растерялась. Ей, видимо, только что пришло в голову, что подзарабатывать и ждать одновременно -- невозможно. -- Ну, не жнаю!-- наконец произнесла она раздраженно.-- Это вообше не мое дело. Но раж ты вше равно едешь в Иерушалим, то жавежи меня к штоматологу в Рехавию, Наум уже договорилшя. В Рехавии дешевые стоматологи не практикуют. Хорошо бы знать, о чем именно ее кавалер договорился. Уж не собирается ли он поучаствовать в предсвадебных стоматологических хлопотах. Однако на прямой, но очень деликатно сформулированный вопрос я получил ушат холодного рассола: -- В нашем роду, Боря, женшины вшегда выходили жамуж ш хорошими жубами и приданым! Я не стал спрашивать, ни какое приданое было за Ленкой, ни кто его получил, ни что она имеет в виду под собственным приданым. Молча надев форму, я собственноручно повез похожую на отретушированную фотографию прикинутую тещу навстречу моему банкротству. Однако, Умница не обманул! Он ожидал и подзарабатывал одновременно. Понял я это раньше, чем увидел, потому что еще со стоянки услышал знакомый голос на знакомую всем с детства еврейскую мелодию: Граждане, подайте гитаристу! Я ведь не прошу не сто, не триста. Бросьте шекель или пару мне в чехол из-под гитары, чтоб на ужин был хотя бы "Вискас". Затаившись за елью в тени Троицкого собора, я наблюдал, как к Умнице приближается русскоговорящая группка не слишком новых олим, из тех, кого теща называет "устроенными". Выдающийся ученый подбавил слезы в голос: Господа, я был в Союзе главный инженер, здесь я никому не нужный бедный старый хер, так подайте же мне, люди, ваш маскорет[28] не убудет, чтобы я от голода не вмер! Ему обильно сыпанули в чехол. Умница, в знак благодарности, покачал им ручкой, как Брежнев с мавзолея и перешел на иврит, заметив компанию израильтян. С богатыми восточными вибрациями, обертонами и стонами, он сообщил им, как ему тяжело из-за безнадежной любви -- далее следовало описание утянутой у меня из-под носа смуглянки. Тяжело, что нет денег пригласить красавицу даже на один единственный "кос кафе". И он просит всех мужчин с яйцами помочь ему в любви -- подать на один "кос кафе". А лучше на два. А еще лучше -- на много-много! Потому что он готов всю жизнь приглашать свою любимую выпить с ним чашку кофе -- далее рефреном снова описание красавицы. По-моему, ему дали достаточно, чтобы пригласить на чашку кофе весь израильский филиал клуба самодеятельной песни. На горизонте появилась респектабельная арабская семья со скорбно-уязвленными лицами посетителей КПЗ. К моему удивлению, Умница оборвал восточную мелодию, взял знакомые блатные аккорды "Отца-прокурора" и сопроводил их трагическим гортанным пением. Я готов был поставить свою "Шкоду" против новых тещиных зубов, что он пел об отце-коллаборационисте, рыдающем на тюремной могиле сына -- героя интифады. Вознаградили Умницу достойно. Затем он спел американцам в кипах, что хоть и тоскует по просторам, прериям, мустангам и макдональдсам, но Стена Плача ему милее Уолл-стрита. В чехле зазеленело. Мне это надоело, и я, как кремлевский курсант, вышел из-за ели. Под аккомпанимент "Наша служба и опасна и трудна", я подошел к барду и прекратил чес. Я решил не нарушать субординацию и обратиться к непосредственному своему начальнику. Хотя фактически не успел еще с ним поработать, он при знакомстве показался нормальным мужиком. Шеф был занят, и я успел отправить термос со стаканами на дактилоскопию, а также выяснить, что Капланчики задержаны за мошенничество -- несколько мелких банальных махинаций, общая сумма ущерба около ста пятидесяти тысяч долларов. Вирус здесь и близко не валялся. К моему возвращению в приемную шефа, Умница приготовил вчерашний долг -- причем возвратил его частично бумажками, а в основном пятишекельными монетами. Мелочь и валюту он оставил себе. Не знаю, чем это показалось секретарше -- взяткой или дележкой. -- Боря,-- признался он мне,-- я ужасно нервничаю. Мне кажется, для нашего дела будет лучше, если ты пойдешь один. -- Черта с два!-- с удовольствием ответил я. Шеф был благодушен: -- Знаю, знаю. Мне уже звонили из аэропорта. Я тебе очень благодарен, что ты разрушил мои стереотипы о русских полицейских. -- ? -- Эта пара, они ведь твои друзья, да? Но ты доказал, что долг для тебя важнее... У тебя ведь не было с ними своих личных счетов, правда?.. Шучу. Умница смотрел на меня с презрительным любопытством. -- У меня тут по-мелочи еще один друг,-- сказал я почему-то подсевшим голосом. -- Оставь,-- добродушно сказал шеф.-- Зачем ты его привел? Так ты совсем без друзей останешься. Ты в отпуске -- отдыхай. Я его уже видел, дал шекель. Пусть поет...-- жестом разомлевшего теннисиста, вяло отбивающего шарик слева, он отослал Умницу за дверь. Умница попятился к выходу. -- Ку-у-да?!-- рявкнул я и, так как Умница застыл молча, вынужден был продолжить.-- Йоав, это доктор Ефим Зельцер, выдающийся ученый из России, то есть уже из Израиля. -- Оле хадаш?-- сообразил шеф, ласково глядя на это существо, и не подумавшее сменить свою "пионерскую" униформу: шорты, белая рубашка с закатанными рукавами, носки с сандалиями. Вместо лопатки, правда, была гитара, причем с пышным бело-голубым бантом. Я тоже не без стыда вспоминаю теперь неадекватность своих первых патриотических проявлений, но это уже все-таки черт знает что... Хоть бы зачехлил ее гад, что ли. -- Кен[29], кен!-- обрадовался Умница и потыкал себя в грудь пальцем.-- Ани оле хадаш, ани. Ани саентист меод гадоль. Ата андестенд?[30] Видимо, Умница действительно страшно нервничал. Наверное, такое может случиться только с полиглотом -- огромный запас слов, а большие строения всегда хрупкие, всегда рушатся первыми, вот все и перемешивается. Очень интересно. -- Йоав,-- серьезно сказал я.-- Ситуация очень плохая. Понимаешь, угроза для всей страны, и даже больше. Он сделал очень опасный вирус. -- Он?-- улыбнулся шеф.-- А сколько времени он в стране? Умница подобострастно улыбнулся и показал ему два пальца: -- Штаим йомаим. Йом, вэ од йом.[31] -- Он сделал вирус еще там, в России. Иракское бактериологическое оружие, это как грипп по сравнению с его вирусом,-- пояснил я.-- И привез его сюда... -- Как?-- кажется, наконец-то заинтересовался шеф. -- Бэбакбук бишвиль тей![32]-- брякнул Умница и сам видимо ужаснулся произнесенному, потому что тут же добавил:-- Эфшар гам кафэ...[33] Шеф действительно был хороший мужик. В ответ на все это он спросил нас, что мы будем пить. -- Еш леха кцат-кцат водка?[34] -- ляпнул Умница и, видя мое лицо, поспешно пояснил:-- Мне нужно срочно снять стресс. Ты же видишь -- у меня лингвистический срыв на нервной почве! -- Что он сказал?-- спросил шеф. -- Что нервничает... -- Савланут[35], Ефим!-- шеф привстал и похлопал Умницу по плечу.-- Ийе бесэдер...[36] -- У него украли вирус,-- попытался я вернуться к теме.-- Поэтому у него теперь стресс. Шеф посмотрел на часы и развел руками: -- Своди его к психологу в купат-холим[37]. У него есть медицинская страховка? -- Йоав,-- очень серьезно сказал я, понимая, что слушать меня будут всего несколько секунд.-- Я понимаю, как это для тебя все выглядит. Но поверь, дело очень серьезно. -- Кен-кен!-- завопил Умница.-- Рецини! Хем афилу аргу эт а-кольба шели! Мифлацот! Мияд ахарей алия шела![38] -- Значит, суку убили,-- тихо сказал шеф.-- Я ознакомился с твоим личным делом, Борис. И ребята из Центрального округа меня предупреждали... Давай с тобой договоримся -- со своими родственниками, любовницами, гениальными психами и убитыми суками разбираешься сам. В нерабочее время. А я делаю вид, что этого разговора не было... Умница вышмыгнул за дверь, а меня придержали финальным вопросиком: -- Борис, секунду. А вот эта пара из аэропорта... они ведь не были твоими БЛИЗКИМИ друзьями?.. Я покидал кабинет с таким лицом, что секретарша поперхнулась кофе. Умница семенил на отлете и лепетал: -- Нескладно как-то получилось, да, Боря? Как-то я нескладно... Но у меня так не в первый раз... Разволнуюсь, и... Вот и на конгрессе в Германии, когда нас обокрали, двух слов не мог связать... Я поэтому и в шахматы играю только по переписке -- от волнения дебюты забываю и глупости делаю... Может, ты меня действительно к психологу свозишь? У тебя есть хороший?.. Я не мог себя заставить даже посмотреть на него, не то что ответить. -- Видел бы ты себя со стороны,-- не выдержал он молчания.-- Свиреп, как ворвавшийся в осажденный Иерусалим римлянин. -- Ошибся на тысячу лет. Скорее уж, как крестоносец,-- наконец обронил я. Умница явно обрадовался, что я вступил в контакт: -- А почему как крестоносец? Я пнул пустую банку из-под колы: -- Потому что я несу крест, поставленный на моей карьере. -- Ну-у, Боренька,-- просюсюкал Умница,-- ну это, конечно, обидно, но ты же понимаешь, что это в жизни не главное. А главное для нас всех сейчас -- как можно скорее найти вирус... Слушай, у тебя ведь есть подслушивающее устройство? -- Целых два. Левое и правое,-- я коснулся ушей и удивился, какие они горячие. -- Как же так!-- огорчился он.-- Я думал, что у ментов это в комплект входит. С наручниками и пистолетом... Ну а хоть элементарный паяльник у тебя дома есть? -- Кажется, в багаже... А кому вставлять будешь? -- Судьбе, Боря, судьбе. Поехали быстрее!-- Умница плюхнулся на переднее сиденье с видом человека, намеревающегося распоряжаться, куда ехать. Как назло мне совершенно нечего было делать в Иерусалиме, а в Маалухе меня ждали сосед Матан и мелкие хозяйственные дела. Я был прав -- Матан оказался дома. Люди, знакомство с которыми не хотят афишировать, обычно днем бывают дома, а вечером и ночью -- наоборот. Когда я увидел Матана, все стало ясно. На этом изящном юноше средних лет с обесцвеченными кудрями был точно такой же халат, как у Архара. Из-под него торчали ноги в узорчатых черных чулках. Он как раз собирался выйти в свет и заканчивал макияж. -- Твой приятель Артур...-- начал было я. -- Он мне больше не приятель!-- уязвленно вскинул Матан свой птичий профиль и плавно повел плечами. -- Что ты хотел еще? Вряд ли он смотрел на меня как-то по-особенному, но мне все время казалось, что он смотрит оценивающе. -- Когда ты видел его последний раз? Матан вздохнул и, трагически закатив глаза, поведал: -- В шаббат ночью. Он был тут, в соседнем доме, а мне не сказал. Представляешь, я весь вечер искал его по Иерусалиму, возвращаюсь домой и вижу его машину. Обрадовался, решил, что он ждет у двери. А он был у ко