го совести,  исказить
осознание им сути революционного гуманизма и ценности человеческой личности,
ее взаимоотношений с  действительностью и  с  историей.  Славины преданность
идее  и   характер  борца  тесно  обусловлены  его   пониманием  того,   что
бессмысленно и  даже вредно для дела революции пытаться решать нравственные,
социальные проблемы вне или помимо проблем самого человека.
     Образным "ключом",  определившим основную интонацию романа,  служат три
эпизода: поездки Славы на свадьбу Даши Чевыревой, похорон успенского учителя
Ивана Фомича и  разбора анонимного письма,  в  котором повторялись "доколе",
"до  каких  пор"  и  "сколько  можно",   обращенные  в  адрес  Ушакова.  Три
"экстремальные"  ситуации,   раскрывающие  авторское   понимание  нормальных
человеческих  связей,   основанных  на   нравственной  чуткости.   Без  нее,
оказывается,  человек погибает,  гибнет собственно человеческое в  человеке,
задыхается сама революция.
     Революция -  явление сложное.  Обратившись к одному из ее периодов, Лев
Овалов,  пожалуй, явил нам свой дар видеть жизнь в движении, без упрощений и
искренне любить ее таковую.  В  материале прошлого он подметил немало живых,
насущных проблем, имеющих непосредственное отношение к нашему сегодня.
     "Овалов подошел к  революции изнутри,  интимно.  Он начал с  "семейных"
записок",  -  писали о  нем  еще во  времена "Болтовни".  Бегут годы,  бегут
десятилетия -  почти не  осталось среди нас  людей,  для кого революция была
реальным их делом.  "Двадцатые годы" -  одно из последних,  а может быть,  и
последнее в  художественной литературе свидетельство участника тех  событий.
Теперь нас  ждут уже исторические романы,  по  документам воссоздающие эпоху
революции. Овалов в ней жил.
     ...А на письменном столе писателя новый роман.