подполковник поправил на одном из солдат загнутый воротник, затем остановился и начал речь. -- Вы уже знаете, что ваши товарищи заразились и сейчас находятся в тяжелом состоянии. Но повода для страха и паники нет. Я привез новую вакцину, более действенную, сейчас буду делать прививки, сержантам обеспечить наличие личного состава, начнем по порядку. Симптомы у прививки те же, что и в прошлый раз. Зимин блефовал. На самом деле это была та же самая, уже бесполезная вакцина. Она очень тяжело переносилась, человек часа на два выбывал из строя, да и потом еще почти сутки чувствовал болезненное недомогание и слабость. Теперь, когда инфекция прорвала этот кордон, повторная прививка могла только ухудшить положение больных и приблизить их конец. Подполковник хотел скомандовать отбой, но солдаты вдруг дружно загудели и начали переговариваться, глядя куда-то за его спину. Обернувшись, медик с удивлением увидел на пороге высокую фигуру отца Андрея. Солдаты хорошо его знали, священник не раз до этого приезжал на заставу, несколько парней всерьез заинтересовались религией, даже оформили в красном уголке небольшой иконостас. -- А вы что это сюда, отец Андрей? -- спросил Зимин, подходя к священнику. -- Тут есть больные и умирающие, значит, нуждающиеся в слове Божьем. Как ни странно, но именно появление священника внесло успокоение в ряды пограничников. Несколько наиболее рьяных из них поспешили приложиться к руке попа. Так что через полчаса гости заставы трудились не покладая рук: медик делал бесполезные уколы, священник отводил службу. Паства у него в этот раз была как никогда прежде многочисленной. Через четыре часа на ногах в казарме оставались лишь три человека: Зимин, священник и капитан Петенков. Они обходили кровати с лежащими солдатами, старались хоть немного приободрить их. -- Ну вот, еще два часа и все пройдет, -- в очередной раз говорил Зимин молодому солдатику, отслужившему всего месяц. Выглядел тот как больной ребенок, наголо остриженный, худой, с тонкой шеей подростка. -- Доктор, а я точно поправлюсь? -- спросил он, с надеждой глядя на медика блестящими от температурной лихорадки глазами. -- Конечно, еще и повоюешь. И на свадьбе погуляешь. Девушка-то есть? -- А как же. -- Часто пишет? -- Через день. -- Это хорошо. На свадьбу не забудь пригласить. В другом конце казармы у кровати сошлись священник и капитан. -- У меня мать одна, газа у нас нету, а дров колхоз не выделил. Она просто замерзнет там одна, ноги у ней не ходют... -- говорил молодой новобранец с сильным псковским акцентом. -- Ладно, ладно, поедешь ты в отпуск, слово даю, -- капитан старался успокоить этого белесого, с выгоревшими бровями деревенского паренька. -- Мне только ей дров напилить, и все... За хлопотами все невольно забыли про сержанта Деменко, дежурного по роте. В отличие от остальных он все понял, когда увидел тело застрелившегося медика. Сержант прививаться не стал, выйдя из казармы, он сорвал с себя повязку дежурного и, завернув за угол, перемахнул через забор. Выбравшись на дорогу, Деменко припустил со всех ног и бежал он так до тех пор, пока силы не оставили его. Упав прямо на асфальт, сержант чуть отдышался, а затем, пошатываясь, побрел дальше. Вскоре его остановили. -- Стой, кто идет! -- послышалось из кустов. -- Свои... свои! -- Руки! Кто свои? Откуда идешь? Вскинув руки, Деменко торопливо начал говорить, на ходу придумывая версию своего появления: -- С заставы я, капитан меня послал за подмогой. Еще, говорит, лекарства нужны... -- Так ты с заставы? -- переспросил голос из кустов. -- Да-да! С заставы... Длинная очередь оборвала речь и жизнь сержанта. Вслед за этим полыхнуло пламя огнемета. Через полчаса на асфальте дымилась только кучка пепла. Распоряжения Зимина выполнялись точно. В это время и сам подполковник почувствовал первые признаки болезни. Пошатываясь, он вышел на крыльцо, сел. Было уже утро, прохладный воздух бодрил медика прощальной радостью. Краски окружающего мира показались ему как никогда чистыми и девственно свежими, словно Господь только что сотворил этот мир и никто еще не успел его испачкать злобой или страданием. Сзади Зимина заскрипела дверь, на крыльце появился священник. Присев рядом с подполковником, он ясным взором окинул прекраснейший пейзаж, улыбнулся и сказал: -- В такое утро хорошо умирать. Душа полетит в небо с радостью. -- Вы думаете, что загробная жизнь все-таки существует? -- Я знаю это. Спорить или расспрашивать священника о причине подобной уверенности у Зимина не было ни желания, ни сил. -- Где капитан, я что-то давно его не видел? -- Лежит уже. Я причастил его. Зимин вспомнил, как час назад, проходя мимо канцелярии, услышал взволнованный голос начальника заставы: -- Лена, запомни, я очень и очень тебя люблю! Ты слышишь меня? Всю жизнь я любил только тебя, поцелуй Галинку, Игорька. Лен, я ничего не могу тебе сказать, все у меня хорошо, но помни, я всегда любил тебя!.. "Может, мне тоже позвонить? -- подумал подполковник. -- Только кому, Соне или Ирине?" Счастливо прожив двадцать лет с первой женой, Зимин на пятом десятке влюбился в молоденькую медсестру. Сначала их роман не выходил за рамки служебного, но когда Ирина родила сына, подполковник окончательно ушел из семьи. Он знал, что и первая, и вторая жена любили его, каждая по-своему, но обе искренно и всерьез. Значит, разговаривать надо было с обеими, а это было уже выше сил доктора. -- У меня начинается, -- сказал он, вытирая со лба холодный пот. -- Святой отец, вы останетесь последним из живых в этой юдоли печали. Свяжитесь потом с Камковым, пусть здесь все зачистят. А вот, похоже, и они. На пригорке, в километре от заставы, показался танк с необычными конфигурациями башни. Лязгнув гусеницами, он застыл на месте. -- Да чего ждать, Господь примет нас с радостью, часом позже или часом раньше. -- Тогда пойдемте, и отпустите мне грехи мои, отец Андрей. А их у меня ой как много, успеть бы все вспомнить. Они ушли в казарму, священник придерживал ослабевшего подполковника. Спустя полчаса необычный танк с лязганьем подполз чуть ближе, замер, и длинная струя оранжевого пламени с ревом устремилась в сторону заставы. Деревянная казарма вспыхнула, как рождественская свечка, а огнемет все продолжал извергать смертоносное пламя. В перерывах между залпами экипаж услышал по рации сквозь шум помех донесшееся из динамика церковное пение. Танкисты удивленно переглянулись, но связь тут же оборвалась, и лишь ровный, давящий гул огня продолжил свою ревущую, торжествующую языческую песнь. ЭПИЗОД 60 За два дня до этого на противоположном краю Кавказского фронта, в гарнизоне номер шесть происходила плановая прививка от штамма Икс. Этот военный городок располагался в тылу и обслуживал аэродром, и соседние склады, и базу горюче-смазочных материалов. Фельдшер Артюхов, молодой парень, окончивший перед армией медучилище, по одному принимал заходящих к нему солдат. Сделав в руку укол, он вписывал фамилию привитого в толстый журнал, а в военный билет шлепал квадратную печать. Артюхов прослужил в армии уже год и, как говорят старшины, "службу понял". Все его действия были заторможены до степени, приближенной к лунатизму. Фельдшер употреблял для всех своих действий ровно столько сил, чтобы окончательно не уснуть и в то же время хоть как-то способствовать продвижению очереди. Если бы зашел кто из начальства, он бы мгновенно начал двигаться в три раза быстрее, а выражение сонной скуки в глазах сменилось бы упоительным рвением. Но единственный врач гарнизона уехал в ближайший город с летчиком, повредившим при аварийной посадке позвоночник, так что на сегодня медбрату работы хватало на весь день. -- Следующий! -- крикнул Артюхов, и из-за белой простыни, навешенной на дверной проем, показался очередной солдат. В отличие от предыдущих вояк этот был в парадной форме и при всех значках. Увидев его, фельдшер обрадовался. Сергей Литвинов был земляком и погодком Артюхова. -- Привет, Леха! -- сказал он, подавая руку медику. -- О, Серега! Ты чего так вырядился? -- В отпуск еду! -- довольно улыбнулся Литвинов. -- Везет! -- с завистью сказал Артюхов. Они не только были из одного города, а даже выросли в одном дворе, и хотя не были большими друзьями, но приятельствовали. Фельдшер невольно представил себе до боли знакомый городской двор с покосившейся беседкой, ржавой в это время года горкой, с двумя березками в окружении пирамидальных тополей. -- А меня не пустили, -- со вздохом сказал он. -- Попозже, говорят, поедешь, зимой. Слушай, а как же это ты умудрился? Пока не переболеешь с прививкой, тебя никто не отпустит! -- Вот в том-то и дело! Я сказал комбату, что еще позавчера укололся. Он проверять не стал, на слово поверил. Слушай, Леха, -- Сергей опасливо оглянулся на дверь и, пригнувшись, шепнул на ухо земляку: -- Не делай мне прививку. -- Ты чего, с ума сошел! Знаешь, с этим как строго? Батя тут стращал всех трибуналом. Аж пистолет вытаскивал! -- Я знаю, но ты прикинь: мне в дорогу, а тут эту дрянь вколют! Я как раз по пути домой и свалюсь. Мне через полчаса выезжать. Артюхов прикинул в уме, выходило, что Серега прав. Прихватит его как раз на полпути. Реакция на прививку была сильнейшая, некоторые теряли сознание, у других на время просто отнимались ноги. А отпускник продолжал давить на психику земляка: -- А там, дома? Ни выпить, ни закусить. Хрен ли это, а не отпуск! -- Ты на чем едешь-то? -- На попутке. "Урал" послали в Пензу за запчастями, ну и как раз подкинет меня. Лех, какая там нахрен болезнь?! У нас же никого больных не было, до Чечни сто километров, какая тут в п... болезнь?! -- Без штампа тебя не выпустят, -- заметил Алексей. -- Вот и стукни его. А приеду, вколешь мне эту заразу задним числом. Лех, я тебе лично литр привезу. Хоть водяры, хоть самогонки. Артюхов сразу оживился: -- Тети Машиной, на изюме? -- Ну да! Последний очаг сопротивления в душе фельдшера был сломлен бесповоротно. -- Ладно, давай билет. Стукнув печать, он сказал: -- К моим зайди, расскажи, как я тут. -- Обязательно! Лех, литр за мной! И счастливый отпускник выбежал на улицу. Вскоре Артюхов услышал тяжелый рев грузовика. "Серега поехал, -- подумал он. -- Через несколько часов будет дома". Он снова вспомнил родной двор, представил себе, как товарищ поднимается по лестнице на второй этаж, открывает дверь... Но чувство тревожной неуверенности так и не покидало его до самого вечера. Та ночь в городской больнице мало чем отличалась от десятков и сотен предыдущих ночей. Небольшой, сорокатысячный городок Николаевск исправно поставлял обычное число пациентов для дежурных врачей. Привезли пьяного парня с ножевым ранением. Он дико матерился, пытался сорвать бинты, наложенные на густо исписанный татуировками торс, порывался сбежать и замочить какого-то Резвана. Чуть позже в приемный покой внесли сбитого ночным лихачом велосипедиста. Судя по густому перегару, он вряд ли видел роковую машину и умер в лифте, не доехав до операционной. Не успели врачи и медсестры перевести дух, только разлили в чашки чай, как распахнулась дверь и с шумом и грохотом в небольшую комнату приемного покоя ввалилась целая толпа народу. Дежурный врач, невысокий, полноватый брюнет, нахмурил брови. За прошедшие после окончания мединститута два года Владимир Ханкеев достаточно втянулся в рутинную жизнь горбольницы, так что удивить его чем-то было трудно. С досадой отставив чашку, он поднялся из-за стола и решительно шагнул вперед. Сначала он не сразу понял, кто из этих людей пострадавший, определил лишь одно -- все они пьяны. -- Андрюха, да держи ты его, не отпускай. -- Куда вы его прете, мать вашу, сюда давай! -- Куда сюда, наверх его надо! -- Тихо! -- заорал Ханкеев и только тут увидел в толпе больного. Высокий, обнаженный по пояс русоволосый парень повис на плечах двух очень похожих на него парней. Закатившиеся глаза, крупные капли пота и открытый рот сразу подсказали доктору, что дело плохо. "Алкогольная кома, почти наверняка", -- с ходу поставил он диагноз. -- Кладите его на кушетку, -- все тем же строгим голосом велел врач. -- И все вон отсюда, остаются только близкие родственники. -- Мы все... тут родственники, братаны, -- с запинкой начал объяснять один из носильщиков, неуверенным жестом ткнув себя пальцами в грудь. -- Серега наш брат, мне и Пашке родной.. остальным двоюродный. Поморщившись от противного запаха самогонного перегара, Ханкеев потрогал лоб пациента и отдернул руку. -- С ума сойти, градусов сорок, -- пробормотал он и крикнул в сторону ординаторской: -- Лена, дай градусник! Медсестра принесла градусник, Ханкеев в это время уже прослушивал пациента в стетоскоп. На лице его было написано явное недоумение. -- Откуда он приехал? -- спросил врач двух снова ввалившихся в приемный покой "братанов". -- С Кавказа, откуда же еще! -- как само собой разумеющееся сказал один из них. -- Он же солдат, в отпуск приехал, -- пояснил второй брат. -- Он не в Чечне был? -- спросил Ханкеев, и в душе его захолодил страх. -- Ну да, в летунах. -- Где его военный билет? -- А хрен его знает, дома, наверное. -- Адрес! -- Да здесь вот, за углом, Севастопольская, пять, квартира девять. Ханкеев только два дня назад прошел инструктаж по поводу новой кавказской заразы, и в памяти были еще свежи симптомы этой жуткой болезни. -- Давно это с ним? -- врач кивнул в сторону кушетки. -- Да часа два... нет, три... -- по очереди начали припоминать парни. -- Плясал вместе со всеми, и бац, упал! -- Думали так, с перепоя, отнесли в спальню, а потом хватились, с ним совсем плохо... -- Горячий, одежду рвет... Ханкеев тем временем набирал номер инфекционной больницы. -- Багрянцев, ты сегодня дежуришь? Слушай, помнишь собирали нас два дня назад по поводу той дряни? Ну вот, есть похожий клиент. Да, солдат, приехал в отпуск, буквально сегодня. Симптомы стопроцентные, температура... -- медсестра подала ему градусник. -- Сорок два, похоже на отек легких. Через пятнадцать минут к воротам городской больницы подрулил "уазик". -- Где он? -- с порога спросил высокий седой человек в белом халате, главврач инфекционки Куликов. Вместе с ним приехал и однокурсник Ханкеева Багрянцев. Завязав предохранительные маски, они уже втроем склонились над больным. -- А это что? -- спросил Куликов, чуть поворачивая голову солдата и показывая на легкий синяк рядом с ухом. -- Может, подрался с кем? -- предположил Ханкеев. Ему никак не хотелось верить в свой же уже поставленный диагноз. -- А вот еще, -- заметил Багрянцев, поднимая руку больного и показывая на более отчетливое пятно под мышкой. -- Да, похоже, все ясно. Они отошли в сторону. Пока Куликов просматривал данные на солдата, Багрянцев принес большой круглый кофр. -- У нас есть сто доз вакцины, сначала вкатим ее себе, не дело будет, если мы свалимся в первую очередь. Сережа, сделай всем уколы, а я пока подниму на ноги городское начальство, военкомат и позвоню в областной центр. И военком, и мэр прибыли быстро, жили совсем рядом. К этому времени Ханкеев сходил на квартиру Литвиновых и принес документы солдата. Самого Сергея отправили в инфекционную больницу. -- Они уже там забыли про него, перепились окончательно, -- делился впечатлениями доктор. -- Мать с отцом в полной отключке, еле нашел его сестру, она вспомнила, где висит его китель. -- Судя по военному билету, прививка ему была сделана буквально сегодня утром. Это очень плохо. -- Почему? -- не понял мэр, невысокий человек лет пятидесяти с округлым брюшком. -- А то, что прививка не подействовала. Если так, то и наши -- мертвому припарка. Алексей Михайлович, -- Куликов обернулся к военкому, -- надо дозвониться до воинской части Литвинова и узнать, в самом ли деле солдатик прививался. От этого зависит очень многое. -- Хорошо, займусь этим сейчас же. У нас он еще не встал на учет. -- И надо выяснить, каким транспортом он добирался до города, маршрут, попутчики. Все требуется знать досконально. Если парень подцепил новую разновидность вируса, то его попутчикам сейчас весьма хреново. Зазвонил телефон. Куликов подняв трубку, выслушал короткий доклад: -- Хорошо, -- сказал он и повесил трубку. Затем повернулся к присутствующим: -- Он весь покрылся синими пятнами. Все сомнения отпали. -- Кто на очереди следующий? -- спросил Багрянцев. -- По идее первыми его встретили отец и мать, -- заметил Куликов. -- Да, они там... -- начал было Ханкеев, но потом осекся. Ему вспомнилась квартира Литвиновых, колобродившие "братаны" и расслабленные позы старших родственников. -- Вообще-то хорошо бы их снова навестить. -- Всю эту компанию надо изолировать, пройтись по адресам, куда заходил Литвинов. -- Им сейчас не до расспросов. -- Ничего, подключим милицию, сунут всех под душ. Допрос принудительно протрезвленных родственников солдата принес мало радости для врачей. Литвинов наследил не только в своем дворе, он умудрился посетить и любимую девушку, и единственную прабабушку на другом конце города. Самое страшное, что все это время он пользовался обычным рейсовым автобусом. Еще через час в город прибыли части МЧС, областное медицинское начальство. И мало кто знал, что два батальона солдат окружили город со всех сторон. С собой медики привезли три тысячи доз вакцины, но в сорокатысячном городе это было каплей в море. Единственно, врачи уже знали, что Литвинов просто напросто не прошел вакцинацию, комбат быстро расколол хитроумного фельдшера. Это давало Николаевску небольшой шанс выжить. К утру все дороги из города были перекрыты, людей, пришедших к первой электричке, отправили обратно, все остальное население Николаевска было разбужено в шесть утра работающими на полную громкость радиоприемниками и громкоговорителями с разъезжавших по улицам машин. -- Жители города Николаевска, в связи с объявленным карантином просим никого не выходить из своих квартир. Не открывайте двери никому, кроме врачей, не ходите к соседям, запаситесь водой на несколько дней. Вас посетят на дому и сделают прививки от болезни... Несмотря на эти вполне внятные приказы, сотни людей пытались прорваться на работу, выйти в магазин или на рынок. -- Дед, ты куда прешь? Тебе что сказали, сидеть дома! -- орал на сгорбленного старика с палкой и бидончиком невыспавшийся ломаемый прививкой милиционер. -- Я иду на базар, за молоком, -- дед шаркающей походкой продолжал продвигаться вперед. -- Какой к такой-то матери рынок! -- милиционер ткнул дубинкой в пустые прилавки. Но старик был почти слеп и остановиться не захотел. Добравшись до прилавков и не обнаружив продавцов, он пристроился на скамейку и, судя по позе, никуда не собирался уходить. -- Дед, ты чего тут расселся? Видишь же, нет никого и никого не будет! -- Кто-нибудь да принесет молоко. Мне молоко нужно, у меня диета, -- упрямо твердил старикан. -- Мне кашу надо варить манную. Дожили, молока в стране не стало. При коммунистах-то все было, после войны вон каждый год цены снижали, и воровства не было... -- Гриб горбатый, -- сказал милиционер, отходя к сослуживцам. -- Капитан увидит этого козла, затрахает до смерти. О, еще какая-то овца выползла! Э, ты куда это, детка! Молодая девица в синей импортной куртке, выпорхнув из подъезда, волокла на буксире заспанного малыша. -- Я, я в детский сад. Мне на работу надо. -- Ты что, не слышала, что передают по радио? -- милиционер ткнул дубинкой в проезжающую машину с громкоговорителем. -- Слышала. -- Ну и куда же ты тогда прешь? -- Мне в магазин надо, у меня хозяин очень строгий, Рагим, азербайджанец. Он меня уже грозил уволить за опоздания, я хлебом торгую, тут недалеко, вот за тем домом. Милиционер был готов взвыть от злости. -- Какой тебе к х... Рагим?! Никто и нигде и ничем сегодня торговать не будет! Ты сдохнуть что ли хочешь вместе со своим щенком? -- Нет, -- девчонка подхватила малыша с земли. Она смотрела на милиционера ясным наивным взглядом ничего не понимающих голубых глаз, и тот, перестав ругаться, просто взял молодую мамашу под локоть и отвел ее в подъезд. -- Ей самой еще в ясли ходить, полная дура, а она уже сама со спиногрызом.. Он бормотал еще что-то, пока сосед не толкнул под руку: -- Вань, глянь-ка. У дальнего угла пятиэтажки виднелась убегающая щуплая фигурка в синей куртке. Всех троих милиционеров бросало то в жар, то в холод, тело нещадно ломало и не было ни малейшего желания бегать за разными идиотками. -- Хрен с ней, на всех дураков намордников не наденешь. Постоит у запертого детсада да вернется домой. О, вот и дед собрался до хаты! -- А при коммунистах молоко всегда было! И порядка было больше, -- упрямо прошамкал старик. -- Давай-давай, скоро повидаешься со своими, и с Леней и с Виссарионычем, -- приободрил Ваня упрямого оппонента. Но больше всего работы милиционерам досталось на следующий день, когда болезнь подошла вплотную. -- Помогите! Боже мой, хоть кто-нибудь, помогите! Крик этот раздался сверху, и, подняв головы, дежурный наряд увидел на балконе третьего этажа обнаженную растрепанную женщину лет тридцати. Подняться она уже не могла, не хватало сил. Лежа на бетонном полу, она прижалась к решеткам ограждения и протягивала сквозь них руки. От ее жуткого крика у всех в округе просто мурашки бежали по спине: -- Ну помогите хоть кто-нибудь, мне так больно! -- Ты своим-то сделал прививку? -- тихо спросил сержант напарника. -- Нет, очередь еще не подошла. -- Какая очередь! Подойди, сунь врачу, и он все сделает. -- В самом деле? -- Чудак ты, Васек, беги быстрее! Вон, как раз машина с медиками пошла, заверни ее к себе9rь почти три часа, и ее наблюдали жители трех ближайших домов. Даже издалека было видно, как тело жертвы неумолимо покрывалось синими пятнами. Еще несколько человек примерно в таком же состоянии умудрились выбраться на улицу. Особенно поразил всех мужчина громадных габаритов, появившийся по утру на центральной площади города. Из одежды на нем остались лишь застиранные синие трусы, почти такого же цвета пятна покрывали все тело гиганта. Глаза его были закрыты, он шатался как пьяный, чудом удерживаясь на ногах, но упрямо шел вперед, к какой-то своей, не известной остальным цели. Стоявшие в оцеплении солдаты шарахнулись от заразного в разные стороны, никто из них еще не был привит. А тот вышел на середину площади и упал у самых ног статуи Ленина. Умирал он долго, огромный организм упрямо не хотел принимать смерть. -- Да пристрелите вы его! -- возмутился приехавший с инспекцией командир части. -- Может не надо? -- возразил сопровождавший его мэр города. -- Это произведет плохое впечатление на жителей. -- Ну, как хочешь, но если меня так скрутит, то, Титов, -- полковник обернулся к адъютанту, -- не пожалей патрона, очень прошу. Несколько хитроумных горожан пытались окраинами выбраться из города, но ничего хорошего из этого не получилось. Стоявшие в оцеплении солдаты боялись их гораздо больше, чем приказа начальства, и завернули беглецов назад, не дав им даже приблизиться. -- Куда? Ну-ка вали обратно! -- крикнул сержант, начальник одного из караулов, завидев неторопливо ехавшего на велосипеде по дороге от города мужика в брезентовом дождевике и с привязанными к раме удочками. Рыбак не послушался, и сержант, с руганью сорвав с плеча "Калашников", дал очередь поверх головы упрямца. Этот аргумент подействовал мгновенно. Мужик завалился набок и уже из кювета начал дискуссию с караулом: -- Ты чего, охренел, что ли?! Так ведь и убить мог! -- Я тебя, падлу, сейчас точно грохну. Тебе сказано было, чтоб не выходил из дома?! А ты куда прешь? -- Да ложил я на вас всех с прибором, запрещать они мне будут! На вид мужику можно было дать и пятьдесят лет и все семьдесят, худой, со вставными железными зубами и лицом изголодавшейся после долгой зимы кикиморы. -- Куда хочу, туда и еду. Я каждый день по этой дороге на рыбалку езжу, и не дави мне мозжечок всякими там указаниями! -- Слушай, дядя, вали отсюда, а! По-хорошему прошу! -- Указывать мне еще будешь, сосунок!.. Длительная перепалка кончилась тем, что сержант, не выдержав ослиного упрямства оппонента, дал еще одну очередь перед самыми ногами рыбака. Это наконец-то подействовало, и рыбак развернул свой двухколесный экипаж. Отъезжая, он вылил на сержанта такой поток мутного мата, что тот, не выдержав, шмальнул еще одну очередь. Целил он поверх головы, но рука дрогнула, и две пули разнесли затылок нарушителя карантина. Сержант еще не успел осознать происшедшего, как совсем рядом, из-за поворота, послышался знакомый звук мотора командирского "Уазика". Полковник мчался на звуки выстрелов. -- Сука, что же ты наделал, а?! -- со слезами в голосе спросил сержант не то самого себя, не то мертвого велосипедиста. На другом посту пришлось обстрелять машину, пытавшуюся прорваться из города. Сначала ударили вдогонку, по колесам, а когда машина завалилась в кювет, всех пассажиров, четверых кавказцев, расстреляли, не дав выбраться из салона, а потом облили бензином и сожгли. Карантин в собственных квартирах продолжался четверо суток. Вакцина поступала прямо с колес, и медики, падая от усталости, по очереди обходили дома, делая прививки. -- Так, дом сорок шесть, с номера первого, -- сказал Ханкеев, вступая в очередной подъезд. За ним шла медсестра Лена с толстым журналом регистрации. Доктор нажал кнопку звонка, подождал, потом постучал. Никто не отзывался. Зато загремели засовы в соседней квартире. Дверь чуть приоткрылась, из-за цепочки выглянуло испуганное женское лицо: -- Вы в первую квартиру? -- Да, с вакцинацией. -- Ой, наверное, они все умерли. Вчера там кто-то жутко кричал, просто сил не было слышать такое! -- Во сколько это было? -- Часов в пять вечера. -- А сколько человек жило в квартире? -- Трое, муж с женой и дочка лет пяти. Ханкеев еще раз, более длительно нажал на кнопку звонка, но так и не дождался отзыва. -- Ну что ж, пометь как зараженную и пошли дальше. Открывайте, уколем вас, -- обратился врач к словоохотливой соседке. -- Ой, а это не опасно? Эта прививка, она точно поможет? -- Конечно, на себе проверено, -- качнул головой доктор и усталым жестом потер лицо. Через неделю ударили первые морозы. Для большей эффективности естественной дезактивации во всем городе отключили отопление, вымораживая жилье. За это время в Николаевске умерло семь тысяч триста пятьдесят шесть человек, в том числе и семья фельдшера Артюхова. Серега все-таки успел забежать к соседям и передать им привет от сына. Из многочисленных родственников Сергея выжили двое, умудрившихся даже не чихнуть там, где остальные загибались за считанные часы. Всего таких везунчиков по городу набралось человек пятнадцать. Жуткую трагедию пережил один из этих людей. У него на глазах умерли все родные: мать, отец, сестра, два брата с женами и детьми, собственная жена и двое детей. Главу семейства чеченская зараза не взяла. Тогда он просто вставил в рот дуло охотничьего ружья и большим пальцем ноги нажал на курок. Самое страшное выпало солдатам, очищавшим городские квартиры от трупов. Дело это затянулось на целую неделю, и тела умерших разложились до жуткого состояния. Но все равно нашлись и мародеры, проникавшие в квартиры раньше погребальной команды и не брезговавшие чужими вещами. Еще долго потом на местных рынках продавали вещи, пропахшие сладковато-приторным трупным запахом. Карантин с Николаевска был снят лишь через месяц. Из медиков скончались четверо. Умер и Куликов, но не от болезни, а от обширного инфаркта. Но это был лишь один из прорывов блокады карантина. Всего таких случаев было четыре. Особенно жуткой оказалась гибель деревни Кисловки на Смоленщине. Триста пятьдесят дворов вымерли начисто, и никто не слышал и не видел последних мучений этих людей. Просто в ближайший городок на молокозавод перестали привозить из Кисловки молоко. Удивленный подобным нарушением многолетних связей директор позвонил в деревню, но никто не поднял трубку. Когда экспедиторы с молокозавода приехали выяснить, в чем дело, и при случае поругаться с деревенщиной, оказалось, что ругаться-то и не с кем. На фермах и во дворах мычала и визжала некормленная скотина, а заезжих гостей уберег от гибели первый десятиградусный заморозок. Врачи так и не смогли понять, каким образом попал в эти глухие места вирус штамма Икс. В начале декабря начальник медицинской службы Вооруженных сил докладывал Временному Военному Совету: -- В Чечне осталось не более пяти процентов населения, в основном в горных районах, ударные бригады до сих пор очищают населенные пункты от трупов. За кольцом карантина погибли семнадцать тысяч триста пятнадцать человек. Эти данные, естественно, секретные... -- Не надо секретности, -- прервал его Сизов. -- Наоборот, проведите брифинг и обнародуйте факты. Покажите кадры с мест событий. А то эти в ООН и так себе позволяют слишком много. Действительно, с самого начала эпидемии со стороны Запада раздавались критические голоса: -- Как это русским так быстро удалось создать сыворотку от совершенно новой болезни? -- ехидничал на трибуне ООН представитель США Джанни Бальмонд. -- Иногда на то, чтобы определить возбудителя болезни, уходит несколько месяцев, а тут русские врачи совершили чудо из серии сказок Шахерезады. Какой джин помогал им? Не создан ли он раньше самими русскими умельцами? В тот же вечер Сизов сделал в дневнике очередную запись: "Как часто приходится жертвовать тысячами людей для блага миллионов. Семнадцать тысяч триста пятнадцать человек. Цифры выглядят отстраненно и совсем не страшно. Чужая смерть трогает, лишь когда погибают твои родственники или чужие люди умирают на твоих руках. Надеюсь, что эти жизни окупятся в будущем."  * Часть шестая. ЗАТИШЬЕ ЭПИЗОД 62 Осень кончилась вместе с балканским конфликтом. Жители Европы медленно приходили в себя, начала налаживаться обычная, повседневная жизнь, такая обычная и скучная прежде и казавшаяся чудом теперь, после пережитого кошмара ядерного противостояния. С первыми заморозками Сизов наконец позволил себе передохнуть. На этом настояли врачи, встревоженные усилившимися головными болями своего высокопоставленного пациента. На неделю он уехал к себе в подмосковную резиденцию "Сосны", много гулял, пару раз выезжал на охоту. К нему привозили только самые важные документы, изредка звонил Соломин, да пару раз навестил Сазонтьев, все продолжавший обмывать свои погоны полного генерала армии. Но за это время произошло и нечто важное в личной жизни Диктатора. Закончив процедуру подписания очередных бумаг, Михаил Фартусов, секретарь Сизова, несколько замялся и напросился на вопрос: -- Есть что-то еще? -- Да, Владимир Александрович, тут... э... одна журналистка нас допекает уже три месяца. Говорит, что вы ей обещали интервью частного характера. Сизов улыбнулся. -- Да, было дело. И что, сильно она этого добивается? -- Звонит каждый день. Надо сказать, весьма язвительная дама, такое порой про вас говорит. -- Например? -- заинтересовался Сизов. -- Ну, например, что вы не умеете держать слово, что боитесь ее. Теперь Владимир расхохотался уже во все горло. Он прекрасно помнил эту зеленоглазую фурию, не пропускавшую ни одной пресс-конференции с его участием. В глазах симпатичной репортерши Диктатор читал не любовь, а скорее, наоборот, явную ненависть. Может, это и привлекало в ней. Сизов прекрасно помнил, как после памятной пресс-конференции по Югославии она пробилась к нему вплотную и, просунув голову под мышкой телохранителя, спросила: -- Почему вы не даете интервью о своей личной жизни? -- Не считаю нужным. -- А народ считает это нужным, по крайней мере, все женщины России. Сизов остановился: -- А вы какой орган представляете? -- "Крестьянку". Владимиру стало смешно. Демонстративно оглядев одетую от Диора и Кардена журналистку с ног до головы, он покачал головой: -- Крутые у нас пошли колхозницы. Внимания на явную издевку пресс-дама не обратила и продолжила "прессовать" главу Временного Военного Совета: -- Так вы все-таки дадите интервью нашему журналу? -- Хорошо, но только не сейчас, чуть позже. Когда кончится заваруха с Балканами. -- Я буду звонить каждый день, -- пригрозила она и, как оказалось, выполнила свое обещание. После короткого раздумья Сизов согласно кивнул головой: -- Хорошо, можешь пригласить ее сюда завтра, с утра. Кстати, как ее зовут? -- Ольга. Ольга Данилова. -- Как она, по-твоему, сильно большая дура? Фартусов пожал плечами. -- Пишет она хорошо. В прошлом активистка движения феминисток, дама независимая, разведенная, бездетная. Кстати, она уже побывала в семье Соломина, брала интервью у Сазонтьва, у его жены. -- У Нади или у новой? -- У той, прежней. -- Кстати, Сибиряк оформил свой развод? -- Нет, ему все не до этого. Владимир вздохнул. Он всегда поражался способности главковерха собираться в экстремальных ситуациях и вести дела на пределе человеческих возможностей. Но после разрешения конфликтов Сашка и пил безмерно, превышая все возможные человеческие нормы. -- Ладно, приглашай эту заразу, а то еще действительно подумает о себе невесть что. На следующее утро, без десяти десять "девятка" Ольги Даниловой затормозила у ворот загородной резиденции. Сразу за воротами ее встретил Фартусов, похвалил за точность и повел к небольшому двухэтажному дому, виднеющемуся за рядами корабельных сосен. Журналистка чувствовала себя так, словно хватанула лошадиную дозу кофеина. Она оглядывалась по сторонам, стараясь заметить и запомнить что-то необычное, особенное. Но увы, все было предельно строго и скупо. Метрах в пятидесяти от дома громоздились хозяйственные постройки, что-то вроде большого гаража, по всему участку разбегались расчищенные дорожки, а в остальном -- сосны, снег, чистый воздух. Лишь рядом с крыльцом Ольга заметила следы -- кто-то недавно ходил на лыжах. Сизов ожидал ее на первом этаже, сидя в кресле перед большим камином. На нем был бежевый свитер, лицо еще не остыло от прогулки на морозе. В этот раз он показался ей даже моложе, чем прежде, может из-за румянца, а может быть, потому что была нарушена знаменитая фирменная прическа Диктатора. При виде дамы Владимир вежливо встал, но поцеловать ей руку не решился. -- Добрый день, это вы катались на лыжах? -- с ходу взяла быка за рога Ольга. -- Да, пробовал. -- И как? -- Пока не очень получается. Переломы болят, не дают толком разбежаться. Хотите шерри? Говорят, это лучший напиток для женщин в такую морозную погоду. -- Спасибо, не откажусь. Вы ведь перворазрядник по лыжам? -- Откуда вы знаете? -- удивился Сизов. -- Я много что о вас знаю, -- отрезала Данилова. Сизов усмехнулся. Своеобразные манеры журналистки его, как ни странно, не раздражали, скорее, наоборот. Она сейчас была очень хороша, в темно-синем трикотажном платье, выгодно подчеркивающем красивую фигуру. От этой феминистской дивы так сильно веяло чисто женским началом, что Владимир временами терял нить беседы. -- Я, например, знаю, что на лыжи в первый раз вы встали лишь в пятнадцать лет. До этого ваш отец служил в Туркестанском военном округе, и снег вы видели больше на картинках. Но потом его перевели в Мурманск. Товарищи сначала над вами смеялись, но уже через три месяца вы стали чемпионом школы по лыжам, а к концу десятого класса выполнили норматив первого взрослого разряда. -- С ума сойти, какие подробности! -- позволил себе сыронизировать Сизов. -- Вспомните еще, как я ходил в ясли. -- Это неплохая идея, но мне пока хватает и школы. Они сидели перед горящим камином, Владимир потягивал легкое молдавское вино, а Данилова, время от времени прикладываясь к бокалу шерри, продолжала "дознание": -- Я вижу у вас на столике книгу Маккиавели. Это случайно или нет? Сизов улыбнулся. -- Нет. Это просто ликбез. Я часто слышал это имя, но к стыду своему, не читал. Теперь вот наверстываю. -- Ну и как вам этот казуист? -- Большая часть его постулатов уже устарела. Хотя кое-какой смысл в этом есть. -- Например? -- Ну хотя бы... -- Сизов полистал книгу, присматриваясь к многочисленным карандашным пометкам. -- Вот: "И все-таки я полагаю, что натиск лучше, чем осторожность, ибо фортуна -- женщина, и кто хочет с ней сладить, должен колотить ее и пинать, таким она поддается скорее, чем тем, кто холодно берется за дело. Поэтому она, как женщина, часто подруга молодых, ибо они не так осмотрительны, более отважны и с большей дерзостью ее укрощают". Ольга хмыкнула: -- Не хотела бы я попасть в руки этого вашего Маккиавели. Но оставим его. Основной вопрос, интересующий женщин России: почему вы не женаты? -- А вы почему не замужем? -- Я пока не нашла свою, как это принято говорить, вторую половину. -- Ну совсем как я! -- Однако вы два раза были в браке? -- Вы тоже, -- парировал Сизов. Журналистка в первый раз за время беседы смутилась. -- Ну... это индивидуально. Сначала меня бросили, потом я оставила мужа. Просто оказались разными по характеру, по взглядам. -- Вот то же самое произошло и со мной. Вы сказали половинка, а вторая моя жена пыталась стать, как бы это сказать, трехчетвертинкой. А я этого, -- он покачал головой, -- не люблю. -- Я понимаю, вы лидер, это ясно по всей вашей биографии. Но почему вы расстались с первой женой? Сизов усмехнулся: -- Это еще проще. Типично офицерский брак. На плечах погоны и билет на Камчатку, все девушки кажутся красавицами, комсомолками и активистками. Ну, а потом выясняется, что ты живешь с каким-то совершенно другим и не очень приятным человеком. -- Вы думаете найти себе спутницу жизни? -- Конечно. -- Каким образом? Может, нашему журналу устроить конкурс? Сизов расхохотался: -- Проще поместить объявление: "Одинокий холостяк желает соединить судьбу неважно с кем, лишь бы кто позарился". Они проговорили два часа, в конце беседы, провожая журналистку, Сизов сказал: -- Ну что ж, до скорой встречи. -- Вот как! -- оживилась Ольга. -- И когда же она состоится? -- Это зависит от того, как быстро вы напишете вашу статью. Ведь цензором буду я. Через два дня Данилова позвонила в секретариат, и Сизов пригласил ее к восьми вечера. Диктатора Ольга нашла все у того же камина, на обширном диване. Ополовиненная бутылка водки на журнальном столике и расслабленная поза Сизова слегка удивили журналистку. -- Я принесла статью, посмотрите? -- спросила она. Сизов молча показал рукой на диван рядом с собой, но на протянутые бумаги не обратил никакого внимания. Все так же не говоря ни слова, он притянул Ольгу к себе, опрокинул на диван и навалился сверху, подавляя быстро слабеющее сопротивление... Машина журналистки так и простояла всю ночь у КПП, покрываясь слоем снега. Это была странная связь. Два сильных характера объединились в один союз. Сизова неудержимо влекло к Ольге