что у "тигров" полный боекомплект и что на позиции доставлен тол, которым все оборонительные сооружения при отходе эсэсовской дивизии будут взорваны, то там наверняка выставлена охрана. Ну, мало ли - чтобы не забрел посторонний или алкаши из соседней деревни не открутили башню у танка на предмет сдать ее в металлолом. Не знаю, правда, как здесь, а в России этот промысел сейчас в ходу. И охрана эта не может быть слишком серьезной - человек пять-шесть, вряд ли больше. И рассредоточена она почти на полкилометра: от крайнего "тигра" до штабного блиндажа. И если все это так, то на первом этапе наша задача: незаметно отключить двоих, переодеться в их камуфляж, а уже потом, под видом своих, разоружить и запереть в штабном блиндаже и остальную охрану, обрезав им все средства связи. А там можно будет переходить и ко второму этапу. Мы залегли за пригорком, Муха настроил бинокль и почти сразу сказал: - Один есть. Полюбуйся. Лежит на танке. Я посмотрел в бинокль. Действительно, на корме "тигра", второго с фланга, в свободной позе расположился боец "Эста". Лежал он на спине, закинув руки за голову, нога на ногу, "калаш" рядом. Его поза показалась мне странной. И только потом я сообразил, что это как раз тот "тигр", на котором Артист вывез "языка". Его все-таки сумели вернуть на позицию, и разогретая от бешеного напряжения двигателя броня еще хранила тепло. - Во дает! - сказал Муха. - Часовой! Часовой должен прежде всего охранять себя. Потом - вверенный ему объект. А этот валуй кого охраняет? Или решил, что не от кого? Опасное заблуждение! Но меня интересовало другое. Один. А где остальные? Больше никого не было видно. Я осмотрел всю позицию и передал бинокль Мухе. Но и Муха никого не увидел. Он даже расстроился: - Вот засранцы! Нам же две камуфляжки нужно, а у нас, получается, будет только одна!.. А! Нет. Вот и вторая идет. Идет, голуба, идет! К "тигру" неторопливо приблизился второй спецназовец, забрался на танк, пристроился рядом с первым. Мы еще немного выждали. Больше никого не было. - Пора, - кивнул я. Муха наскреб подмерзшей грязи, растопил ее в ладонях, умылся ею, скользнул в кустарник и исчез в темноте. Я тоже прошелся по физиономии грязью и взял левее. И все исчезло. Не было ни времени, ни пространства, ни воздуха, ни земли. Я сам был воздухом, землей, пространством и временем. Я словно лежал на месте, а все наплывало на меня: обступали холмы, изрытые траншеями, надвигались сверху осветительные фонари, вырастали темные туши "тигров". Иногда я оказывался на пути зарослей ивняка или орешника и тогда просто отклонялся в сторону, чтобы не мешать их движению, пропускал их мимо себя. Муху я не видел и не мог видеть, но точно знал, где он в какую секунду. И он знал, где в любую секунду я. Вот и левая гусеница "тигра" приблизила траки вплотную к моему лицу. Вот сверху донеслась мягкая эстонская речь с ее протяжными гласными и дифтонгами. И вдруг все движение прекратилось. Это означало: начали. И мы начали. Я сбросил ближнего ко мне спецназовца с брони, подхватил его автомат и сунул ствол в его раскрытый от не-ожиданности рот. - Спокойно, - негромко сказал я. - Все в порядке, ты у друзей. Не знаю, что в это время происходило с правой стороны танка, но через десяток секунд раздалось натужное пыхтение, Муха приволок на мою сторону своего клиента, потом сходил за его "калашом". Вернувшись, объяснил: - Больно уж здоров. Пришлось отключить. По мысли создателей спецподразделения "Эст", оно должно было выполнять антитеррористические и полицейские функции, поэтому в штатное снаряжение каждого бойца входила пара австрийских наручников. Что было для нас очень кстати. Мы сковали браслетками руки наших пленников и посадили рядом, прислонив спинами к гусеничным каткам. Клиент Мухи уже пришел в себя, только все время вертел головой, будто шею ему сдавливал слишком тугой галстук. А мой все отплевывался, хотя ствол "калаша", который он некоторое время держал во рту, был чистый. Ну, разве что в смазке. А если в смазке, сам виноват, личное оружие после чистки и смазки нужно протирать досуха. Вот теперь и отплевывайся. - Где остальные? - спросил я моего клиента, рассчитывая, что он оценит деликатность моего с ним обращения: все-таки я не применил к нему почти ни одного болевого приема. Но он не оценил. Он гордо поднял голову и что-то произнес по-эстонски. - Говори по-русски, - попросил я. - Не понимаешь по-эстонски? - Не понимаю. - Тогда тебе нечего делать на эстонской земле! Муха ласково похлопал его по щеке и проникновенно сказал: - Я турист, понял? И очень плохо воспитан. Дурное влияние улицы, знаешь ли, трудное детство. Туристы не обязаны знать эстонский. А будешь в......ться, схлопочешь. Имя? - Валдис Тармисто, заместитель командира второго взвода третьей роты отдельного батальона спецподразделения "Эст", - отрапортовал клиент, верно угадав за проникновенностью Мухи его мгновенную готовность перейти к методам допроса, не предусмотренным Женев-ской конвенцией. - Хватит, хватит, - остановил его Муха. - Никогда не говори больше того, о чем тебя спрашивают. А то выдашь военную тайну. А ваши тайны нам на хрен не нужны. Тебе, Валдис, задали вопрос: где остальные? На него и отвечай. Ты понял? - Так точно, понял. В блиндаже. Они в штабном блиндаже, - поспешно ответил Валдис. - Сколько их там? - Четыре человека. - Сколько всего в охране? - Они и мы. Больше нет. - Что они делают в блиндаже? - Я не знаю. Сидят. Петер знает, он только что оттуда пришел. - Что они там делают, Петер? - спросил Муха у второго. - Играют в карты. В покер. - А ты почему не играешь? - Я больше не мог. Я проиграл все деньги. - Во сколько смена? - спросил я. - В шесть утра. В шесть ноль-ноль, - отрапортовал Валдис. Я взглянул на свою "Сейку". Два ночи. Нормально. - Поднимайтесь, - приказал я. Они встали. Валдис был примерно моего роста, а Петер на полголовы выше. - Опять моего размера нет! - снова расстроился Муха. - А что ты хотел? Эстонцы - самая высокая нация в мире. Ладно, придумаем что-нибудь. Раздевайся! - приказал я Валдису. - Я не могу голый, - запротестовал он. - Я могу простудиться! - Мое наденешь. Хороший костюм, хоть и не от Хуго Босса. А плащ как раз от Хуго Босса. Но для хорошего человека не жалко. Быстро! - приказал я. Если честно, плаща мне было жалко. Не потому, что он был от Хуго Босса, а потому, что его выбрала и купила мне Ольга. И она расстроится, когда я скажу, что его потерял или его у меня украли. Врать, конечно, нехорошо, но не говорить же ей, что я обменял его на обмундирование спецподразделения "Эст". Не поймет. Все-таки в "Эсте" кое-чему учили неплохо. Через две минуты заместитель командира второго взвода Валдис Тармисто был в моей одежде, а я в его камуфляже. И даже ботинки подошли по размеру. - А теперь слушайте. Сейчас мы идем в штабной блиндаж. Без фокусов, - предупредил я. - Убивать мы вас не будем, но колени прострелим. И будете до конца жизни хромать. Когда подойдем, постучите и попросите отпереть. - Они не запирают, - сказал Петер. - От кого? - Тем лучше. Тогда просто войдете. - А что потом? - Ничего. Останетесь играть в карты. До конца смены. Все ясно? Двинулись! Я прошел вперед - на случай, если еще кто-нибудь из охраны проиграется и выйдет подышать свежим воздухом. Муха шел сзади с автоматом, поставленным на боевой взвод. Понятно, что стрелять даже по ногам пленников мы не собирались, но в случае чего пальба над головами могла дать нам возможность смыться. Тяжелая дверь штабного блиндажа была приоткрыта, оттуда тянулся сигаретный дым, слышались возбужденные голоса. Когда мы появились из-за спины Петера, разгоряченные покером "эстовцы" долго не могли въехать, кто мы такие и для чего пришли. Ну, это дело мы им быстренько объяснили. Мухе повезло: среди самой высокой нации в мире нашелся и нормальный человек, всего на десяток сантиметров выше Мухи. Так что теперь мы оба были экипированы одинаково - как бойцы спецподразделения "Эст". Только Муха был толще: он натянул камуфляж на костюм - не из жлобства, а чтобы камуфляжка не болталась на нем, как на вешалке. Обраслетив всю охрану и обрезав телефон, мы умылись водой из ведра, потом заперли блиндаж снаружи на все засовы и напрямую, не скрываясь, двинулись к ярко освещенному гарнизону. Так, как возвращаются в часть часовые, сдав разводящему свои посты, - не слишком медленно и не слишком быстро: "калаши" на плече, небрежно сдвинутые на затылок форменные камуфляжные кепарики. Часовой с угловой вышки что-то крикнул нам, но я лишь неопределенно махнул рукой: то ли привет, то ли не до тебя. Понимай как знаешь. Сошло. Второй этап нашей операции вошел в решающую стадию. И тут любая ошибка могла быть очень даже чреватой. Нужно было учитывать и то, что весь командный состав "Эста" вздрючен разгоном, который наверняка устроил ему генерал-лейтенант Кейт, а младшие командиры соответственно вздрючили рядовой состав. Оставалось надеяться только на то, что с момента отлета командующего прошло достаточно времени, а неприятный эпизод с русским разведчиком относился не к службе, а к делу в общем-то постороннему и не слишком серьезному - к кино. А кино - это развлечение. И все-таки. Главное в таких ситуациях - расслабиться. Тоже как бы раствориться в окружающем. Чтобы от тебя исходило не больше напряжения, чем от мирно пасущейся на лугу коровы. Два бойца "Эста", курившие у ворот КПП, очень удивились, когда обнаружили, что в грудь им уперлись стволы наших "калашей", и не сразу поняли, что происходит. А когда поняли, оцепенели и утратили всякую способность к сопротивлению. Очень может быть, что они были неплохими солдатами и на показательных выступлениях вызывали восхищение зрителей. Но они ни разу не стреляли в живого человека, не всаживали ему под лопатку нож и не слышали, как хрустят под руками шейные позвонки. А мы слышали. За нами был страшный опыт нашей войны. И воевали мы не с солдатами. В Чечне мы воевали с волками. И потому сами стали волками. Нам пришлось стать волками, чтобы выжить и победить. Мы не победили, но выжили. А опыт волчьей войны так и остался в нас, проник в самые наши гены и давал о себе знать в минуты опасности. И те, с кем сталкивались мы в эти минуты, чувствовали нашу волчью суть. Шестерых солдат, несущих ночную вахту на КПП, мы обезоружили, прицепили наручниками к трубам водяного отопления, а старшему лейтенанту, начальнику караула, велели проводить нас на гауптвахту. По его приказу часовой отпер дверь "губы", а больше нам ничего и не требовалось. Мы заперли их в караулке, взяли ключи и углубились в коридор, куда на обычных гауптвахтах выходили двери камер. Но в этом гарнизоне "губа" была необычная. Камеры отделялись от коридора не стеной, а решеткой, как в американских тюрьмах, как их показывают по телевизору. Всего на "губе" было четыре камеры. Две из них пустовали, а две другие, в конце коридора, расположенные друг против друга, были обитаемыми. И картина, которую мы увидели, осторожно подкравшись, была прямо-таки умилительной. На бетонном полу возле решетки одной из камер сидел Артист, подстелив под задницу арестантский тюфяк и набросив на голые плечи эсэсовскую шинель. Все его облачение, в котором он ходил за "языком", сушилось на батарее. Обняв руками голые колени, он с интересом слушал то, что из-за другой решетки ему рассказывал внук национального героя Эстонии Томас Ребане. Немецкие сапоги с короткими голенищами стояли рядом с Артистом, точно бы готовые к тому, что в них сунут ноги и продолжат "дранг нах остен". Или, как это было в феврале 44-го, "нах вестен". Томас сидел не на полу, а в придвинутом к решетке мягком кресле, на нем была красная шелковая пижама и домашние тапочки. На коленях у него лежала какая-то рукопись, он читал ее и переводил или пересказывал Артисту ее содержание. Сама камера, в которой обитал потомок эсэсовца, меньше всего напоминала "губу". Скорее, номер в приличной гостинице: мягкая кровать, телевизор, устланный ковровой дорожкой пол. И даже на решетке была плотная штора, которой постоялец этой замечательной камеры мог в любой момент отгородиться от внешнего мира. Это и была, как я понял, та скромная обитель, про которую сказал национал-патриот Юрген Янсен. Времени у нас было в обрез, но я все-таки не удержался и прислушался к рассказу Томаса. - А дальше так, - говорил он, заглядывая в рукопись. - "Вечер того же дня. Красавица Агнесса лежит на тахте, покрытой персидским ковром. Она практически обнажена. Она открывает глаза и видит перед собой полковника Ребане. Агнесса: "Ах! Я была без сознания! Вы воспользовались моей беспомощностью!" Полковник Ребане: "Милая фройляйн, я не отношусь к той категории мужчин, которые получают удовольствие от обладания бесчувственной женщиной". Агнесса: "Вы даже не притронулись ко мне? Это правда?" Полковник Ребане: "Да, это правда". Агнесса: "Ах, я никогда не встречала таких мужчин!" - "Практически обнажена" - это красиво, - оценил Артист. - Эта сучка и есть русская шпионка, которую подослали к полковнику? - Почему сучка? - обиделся Томас Ребане. - Пожалуйста, не оскорбляй даму. В конце концов, очень может быть, что она моя бабушка. Он приготовился читать дальше, но нам пришлось прервать их увлекательное занятие. - Зэка Злотников, с вещами на выход! - скомандовал Муха, отпирая его камеру. Артист недовольно покачал головой: - Вечно ты, Муха, торопишься. Куда я в таком виде пойду? Шмотки не высохли. - На себе досушишь. Быстрей! - приказал я. - А меня? Возьмите меня, ребята! - взмолился внук национального героя. - Мне очень нужно отсюда свалить! Что вам стоит? Возьмите! - Давай возьмем, - поддержал Артист, с отвращением натягивая влажную гимнастерку. - Малый нормальный. И у него есть кое-какая любопытная информация. Очень даже любопытная. - Отставить! У тебя все шутки. А тут не шутки. Нам бы самим выбраться. - Вот так всегда, - уныло заключил Томас Ребане. - Каждый думает только о себе. А выручить другого человека, который попал в беду, - куда там. Своя задница всегда ближе к телу. - Рубашка, - поправил Муха. - Своя рубашка ближе к телу. - У кого-то рубашка, а у вас жопа, - парировал потомок эсэсовца. - В какую беду ты попал? - спросил я. - Не знаю, - хмуро ответил Томас. - Но от этого мне не лучше. От этого мне хуже. - Я бы взял, - сказал мне Муха. - Тут все не так-то просто. Берем? - Черт с ним! Выпускай! - Только быстро, быстро! - скомандовал Муха, отпирая решетку. Томас похватал какие-то шмотки, сунул их в спортивную сумку и, как был, в пижаме и тапочках, выскочил из камеры. - Сценарий не забудь, - напомнил Артист. - Потом дочитаем. И обуйся! Томас запихнул рукопись в сумку, сунул ноги в туфли и рванул к выходу. - Стой! - остановил я его. - Все делать только по моей команде! После треволнений минувшего дня весь лагерь спал беспробудным сном, но следовало соблюдать предельную осторожность. В любой операции самое важное и самое трудное - чисто уйти. И я сомневался, что нам удастся пройти по лагерю такой толпой и не привлечь нежелательного внимания. К "губе"-то мы шли нормально: начкар, с ним два солдата. Картина привычная и не вызывающая никаких вопросов. А сейчас нежелательным было любое внимание. Даже какой-нибудь дневальный, сдуру глянув в окно и увидев такую компанию, немедленно поднимет тревогу. Да и то сказать: два солдата спецподразделения "Эст", с ними эсэсовец в шинели с погонами роттенфюрера, но в красноармейской пилотке, и совсем уж какой-то придурок в красной пижаме и со спортивной сумкой в охапке. Поэтому я забрал начальника караула и прошел с ним к штабному уазику. Водителя не было. Я приказал начкару сесть за руль и подогнать УАЗ к дверям губы. Потом за руль сел Муха, начкар рядом с ним, а я устроился на заднем сиденье, потеснив Артиста и Томаса. Ствол моего "калаша" упирался в спину начкара, напоминая ему о том, что любая самодеятельность нежелательна. Перед КПП я приказал ему выйти и открыть ворота. После этого мне осталось только вернуть его в караулку КПП и зафиксировать наручниками. Путь был свободен. Позади было тихо. Кажется, обошлось. Но едва мы отъехали на километр и лагерь "Эста" скрылся за холмом, Артист приказал Мухе остановить машину. - В чем дело? - спросил я. - Мне нужна эта тачка, - заявил Артист. - Примерно на час. - Он обернулся к Мухе: - Поможешь? - Почему нет? А что делать? - Скажу. - Кончай! - приказал я. - Хватит с нас приключений! Но Артист не сдавался. - Пастух, сегодня мой день, - сказал он. - Не мешай, а? Иди с Томасом к моей тачке и жди нас. Мы вернемся самое большое через час. И не спрашивай, что я хочу сделать. Я колебался. Не нравилось мне это дело. И Артист не нравился. Какая-то дурь была в нем. - Я нечасто тебя о чем-то прошу, - проговорил он. - Сейчас прошу. Ну? Никогда я его таким не видел. - Ладно, валите, - разрешил я, хотя мой внутренний голос прямо-таки вопил, протестуя. - Но чтобы через час были. Артист сразу повеселел. - Муха, гони вкруговую, - приказал он. - К понтонному мостику. А там разберемся. Мы с Томасом выгрузились из уазика и потащились к стогу, возле которого была спрятана "мазератти". Пока я очищал тачку от маскировки, Томас переоделся в свой элегантный серый сюртук и спохватился: - А плащ? Я забыл плащ! - Какие проблемы? Сходи и возьми, - предложил я. - Это ты так шутишь, да? - спросил он. Я не ответил. Он уселся на переднее сиденье. Я завел машину, вывел ее на асфальтовую дорогу и поставил так, чтобы сразу увидеть Артиста и Муху, если они собьются с пути и появятся впереди или сзади нас. Томас с робкой надеждой спросил: - У вас выпить ничего нет? - Ну ты даешь! - восхитился я. - Сейчас только об этом и думать! - А ты бы о чем думал, если бы тебя продержали две недели на минеральной воде "Нарзан"? Он надолго задумался, а потом задал вопрос, который, судя по всему, уже давно вертелся у него на языке: - Вы кто, ребята? - А ты? - вопросом на вопрос ответил я. - Кто ты? Если ты внук национального героя, почему тебя держат на "губе"? - Они называют это - под домашним арестом, - объяснил Томас. - В Таллине я сидел дома. С охранником. А сейчас должен быть на съемках. Не возить же меня каждый день из Таллина. Вот и пристроили на "губу". С гарантией, что не свалю. - Почему ты хочешь свалить? Почему они тебя не отпускают? - Я им нужен. - Зачем? - Не знаю. Это все - раскрутка. Понимаешь? И фильм - раскрутка. И презентация. И я на презентации. Они раскручивают. - Тебя? - Нет. Альфонса Ребане. - Твоего деда, - уточнил я. - Да никакой он мне не дед! Его и близко не было в нашей семье! Он просто однофамилец. Ребане, если по-русски, - это Лисицын. И больше ничего общего у меня с ним нет. В этом-то все и дело! - Точно? - Еще бы не точно! - Так, - сказал я. - Это кино, похоже, поинтересней того, что мы видели. Ты все расскажешь. Но не сейчас. Сначала дождемся ребят. Прошел час. Их не было. Час двадцать. Их не было. Час сорок. Никого. Я сидел в анатомическом водительском кресле "мазератти", облегающем спину и задницу, как обьятия любимой жены, но ерзал, как на иголках. Вопрос был только один: что произойдет раньше - в лагере поднимут тревогу или они вернутся. Мой внутренний голос возмущенно молчал. Обиделся, что я к нему не прислушался. Темнота сгустилась так, как бывает только перед началом рассвета. С того места, где стояла наша тачка, были видны отсветы яркого лагерного освещения, а дальше справа - тусклая цепочка огней над укрепрайоном Эстонской дивизии СС. И вдруг я заметил, что эти огни погасли. Были - и нет. Я даже сначала подумал, что мне показалось. Всмотрелся - не показалось. Ни единого огонька. Что бы это могло значить? 4.10. Начало рассветать. Ребят не было. У меня в душе появилось тяжелое предчувствие беды. 4.30. - Вон они! - вдруг сказал Томас. - Где? - Да не впереди - сзади! Я врубил заднюю скорость. Через две минуты Артист и Муха ввалились в машину, Артист хрипло выдохнул: - Все в порядке. Гони! - А где уазик? Он неопределенно махнул рукой: - Там бросили. Вместе со всеми "калашами". Гони, Серега, гони! Я не заставил себя упрашивать. Единственным моим желанием было оказаться от этих мест как можно дальше. И как чувствовал: не успели мы отъехать километра на три, как до нас донесся вой сирены - в лагере "Эста" объявили тревогу. Я дал под сотню - больше не позволяла дорога, она была слишком узкая и извилистая, петляла между холмов. Но минут через пять Артист попросил ехать помедленней. "Мазератти" огибала высокий холм, поросший ельником и мелкими соснами. - Тормозни! - скомандовал Артист. - Теперь мы в полной безопасности. Я остановил тачку. Артист выпрыгнул из машины и полез по холму вверх, жестами предлагая нам следовать за ним. Поднявшись метров на сто, остановился. - Вот отсюда все будет хорошо видно, - удовлетворенно сообщил он. Я осмотрелся. Уже заметно рассвело. С косогора хорошо просматривались холмы левого берега реки, исполнявшей роль Векши, но было слишком далеко, чтобы разглядеть блиндажи и окопы. По полям, обтекая холмы, стелился туман. Из него прорастали березовые перелески, стога. Было сыро, пахло прошлогодней листвой. У нас в Затопино - морозы и вьюги, а здесь - почти весна. Было что-то очень приятное в этой мирной, доброй к человеку земле. Артист напряженно всматривался в сторону Векши. - И чего мы ждем? - спросил я. - Когда совсем рассветет? - Нет. Когда они доберутся до блиндажа и включат свет. - И что будет? - Увидишь. Ожидание затягивалось. Воспользовавшись этим, Муха стащил с себя камуфляжную куртку, потом брюки и выругался: - И все ты, Артист! Из-за тебя хорошие штаны испортил! На брючине его костюма темнело мазутное пятно. - Отчистишь, - отмахнулся Артист. - Бензинчиком ототрешь. Да что же они тянут? Их же люди в блиндаже! Неужели никому не придет в голову пойти и проверить, что с ними? И тут над укрепрайоном зажглась гирлянда огней. - Вс╦! - завопил Артист. - Смотрите! И мы увидели. Сначала беззвучно вспухли холмы. По всей линии обороны засверкали словно бы злобные шаровые молнии. Земля вздыбилась, из нее выстреливали картечные сгустки камней, как из жерла проснувшегося вулкана. И лишь потом на наши ушные перепонки обрушился грохот взрыва. Вернее, серии взрывов, которые сливались друг с другом, образуя какой-то утробный гул. И не успела осесть поднятая на десятки метров земля, как начались короткие резкие взрывы. Я уже понял, что это такое: это начал рваться боезапас в "тиграх". От внезапной тишины даже зазвенело в ушах. - Вот вам, суки, битва на Векше! - изрек Артист. - Валим! Мы скатились к дороге, погрузились в тачку. Артист сел за руль и погнал "мазератти" к шоссе, которое связывало Тарту с Таллином. - А теперь объясни мне, что это было, - попросил я Артиста. - Да все очень просто. Мы вывели цепь на рубильник, которым включается освещение. Единственная проблема была - взрыватели не сразу нашли. Они были в снарядном ящике в штабном блиндаже. - И пришлось поуродоваться, пока перетаскали тол к танкам, - добавил Муха. - До чертовой матери они его наготовили. - А насчет трупов можешь не беспокоиться, - заверил меня Артист. - Все кадры сидели в штабном блиндаже. А рядом с ним ничего не взрывалось. - Это, конечно, утешает, - сказал я. - Но я тебя спросил не о том, каким образом вы замкнули взрывную цепь. Я тебя спросил совсем о другом. - Понимаю. Я просто реализовал сценарий. Все точно по тексту. Получив приказ из ставки фюрера, доблестные эстонские патриоты отступили. А перед этим взорвали свои позиции. Вместе с боевой техникой. Чтобы она не досталась врагу. - С какой техникой? - Со всей. Четыре "тигра". И с десяток крупповских пушек. - Артист, твою мать! - сказал я. - Ты хоть понимаешь, что натворил? - А что я натворил? - Это теракт! И вмешательство в дела суверенного государства! - Ничего подобного, - возразил он. - Я лишь слегка подкорректировал творческий процесс. Денег на новую технику у них нет. И даже за эту расплатиться не смогут. И значит - кина не будет. - Почему ты это сделал? - удивленно спросил Томас Ребане. - Сценарий мне не понравился. Характеры схематичны, а диалоги написаны газетным языком. Томас взглянул на меня: - Он шутит? - Да, шучу, - резко сказал Артист. - Но могу и без шуток. По этому сценарию отца моего героя сослали в Сибирь или расстреляли. Моего отца никуда не ссылали. Но его брат, две тетки и мой дед с бабкой - все они лежат в Бабьем Яру. Объясняю специально для тебя, наследник героя. Бабий Яр - это овраг в Киеве, между Лукьяновкой и Сырцом. В сорок первом году фашисты расстреляли там семьдесят тысяч евреев. Среди них были и все мои предки. Мне до феньки, кто их расстреливал: СС или просто зондеркоманды. И были ли среди них эстонцы - это мне тоже до феньки. Фашисты не имеют национальности. Теперь понятно, почему мне не понравился этот сценарий? И закончим на этом. Шоссе выскочило из перелеска и тянулось вдоль железнодорожной ветки. Впереди показалась платформа пригородной электрички. - Высадите меня здесь, а сами уезжайте, - сказал Томас Ребане без особой уверенности в голосе. - Хочешь вернуться на "губу"? - спросил я. - Нет, я не хочу. Но вам нужно делать ноги. Очень быстро. Если вас прихватят, у вас будут большие проблемы. - Если мы тебя высадим, нас прихватят гораздо быстрей, - резонно заметил Муха. - Сначала отловят тебя. Ты в своем сюртуке - как жираф. Кто тебя раз увидит - надолго запомнит. Ты им все выложишь: и где мы, и на какой тачке. После этого отловить нас - раз плюнуть. - Почему я им все выложу? - оскорбился Томас. - Потому что ты не Зоя Космодемьянская. - Это такая партизанка? - припомнил он. - С гордо поднятой головой? - Она самая, - подтвердил Муха. - Да, я не Зоя Космодемьянская, - самокритично признал Томас. - Поэтому сиди и не рыпайся. - Из-за меня у вас будут дополнительные неприятности, - счел своим гражданским долгом предупредить он. - Одной больше, одной меньше - без разницы, - усмехнулся Артист. - И ты должен нам кое о чем рассказать, - напомнил я. - Ты нас заинтриговал. - Тогда купите мне водки, - потребовал Томас. - Совсем обалдел малый! - изумился Муха. - Кто же пьет водку в пять утра? - Я! - твердо сказал Томас. - Вон там, рядом со станцией, ночной универсам. Там продают все. И водку тоже. Иначе я с вами не поеду. И ничего не расскажу. - Тормозни, - кивнул я Артисту. - Муха, сгоняй. Ты у нас единственный, кто нормально одет. - Что будем брать? - деловито спросил Муха, словно всю жизнь только и занимался тем, что бегал за водкой. - Все равно, - сказал Томас. - Только много! Через двадцать минут Муха вернулся в машину. В руках у него был полиэтиленовый пакет с побрякивающими бутылками. Не успел Артист тронуться с места, как Томас извлек из пакета бутылку и начал зубами выдергивать пластмассовую пробку. - Стой! - заорал Муха. - Это же бензин! - Какой бензин? - опешил Томас. - Чистый. Авиационный. - Зачем ты купил бензин? - обиделся Томас. - Я просил купить водку, а ты купил бензин! - Штаны почистить, вот зачем, - объяснил Муха. - Водка - в другой бутылке. Ну, кадр! Но Томас уже не обращал ни на кого внимания. Отвинтив пробку какой-то водяры с эстонской этикеткой, он припал к горлу и сделал несколько хороших глотков. Потом промакнул губы рукавом, понюхал мятую гвоздику, торчавшую в петлице его сюртука, аккуратно завинтил пробку и сообщил: - Вот теперь тип-топ. Ты спросил, кто пьет водку утром, - обратился он к Мухе. - Водку хорошо пить в любое время. Вечером - чтобы вечер был веселый. Днем - чтобы день был хороший. Ночью - чтобы ночь была не очень длинной. Но лучше всего водку пить утром. У вас, у русских, есть хорошая поговорка: "С утра выпил - весь день человек свободный". Теперь я свободный. - И он с удовольствием закурил. - Пора валить из этого независимого государства, - сказал Артист. - Не нравится мне Эстония. Маленькая, но злая. Как злобная собачонка. - Ты не имеешь права так говорить, - запротестовал Томас. - Страна не может быть злой. Такой ее делают люди. - А я про что? - отозвался Артист. - Проскочим через Нарву, - решил он и прибавил газу. - Нет, - возразил Томас. - Через Нарву нельзя. Там перехватят. - Тогда через Псковскую область, через погранпереход "Куницына гора". - Нельзя, - повторил Томас. - Ладно, через Латвию - через Валгу. - И через Валгу нельзя. Вообще через границы нельзя. Все они будут перекрыты. - Ерунда, - отмахнулся Артист. - Пока они нас вычислят, пройдет время. Не сразу же они кинутся нас ловить. - Они будут ловить не вас, - сказал Томас. Он помолчал и со вздохом добавил: - Они будут ловить меня. VII Мы поначалу не придали значения словам Томаса и с таллинского шоссе свернули на трассу, которая должна была вывести нас самым коротким путем к Нарве. Восточнее Кохтла-Ярве она вливалась в автостраду Таллин - Санкт-Петербург. До автострады было чуть больше ста километров, потом километров пятьдесят до Нарвы, а там - Ивангород, Россия. При нормальном раскладе к вечеру мы могли быть в Москве. Но нормальным раскладом здесь и не пахло. - Это плохая дорога, - сказал Томас. - Мы неправильно по ней поехали. - Нормальная дорога, - возразил Артист, держа под сто пятьдесят. - Не автобан, но бывают и хуже. - Она не потому плохая, что неровная, - объяснил Томас. - Много дорожных постов. - А на таллинской трассе - меньше? - Не меньше. Но там их можно объехать. Хорошие проселки - к хуторам, к дачам. Здесь - болота, особенно на севере. И если пост - его не объедешь. - Фигня, проскочим, - отозвался Артист. - Пока они сообразят, что к чему, мы уже будем в России. Дорога была пуста, в темных ельниках и прозрачных березнячках по обочинам висели клочки тумана, мелькали хутора, в которых только-только начинала пробуждаться жизнь. Над печными трубами вились дымы, кланялись колодезные журавли, из раскрытых ворот царственно выплывали дородные коровы знаменитой эстонской черно-пестрой породы с мотающимися на шеях жестяными боталами. - Чтобы нас вычислить, нужно киношников опросить, - продолжал успокаивать нас и себя Артист. - А они керосинили до утра, сейчас дрыхнут, как... Черт! - сказал он, увидев замигавший красный светодиод антирадара. - Кому же это не спится в такую рань? Не спалось дорожному полицейскому, одинокая фигура которого маячила возле стеклянной будки поста. Он был без бронежилета, как это заведено сейчас у российских гаишников, и даже без "калашникова" на груди. Хорошо они тут живут, мирно. В руках у полицейского была черная труба переносного локатора типа "Барьер-2", он с интересом смотрел на цифры, мелькающие на дисплее, и наверняка с удовлетворением прикидывал, в какую копеечку обойдется водителю превышение скорости. Кто рано встает, тому Бог подает. Артист сбросил скорость до девяноста. - Сейчас нас оштрафуют, - сообщил Томас. - На этой дороге везде стоят знаки "шестьдесят". - Перебьются! - ухмыльнулся Артист и нажал на антирадаре кнопку подавления локаторного сигнала. И видно, сработало: полицейский начал озадаченно вертеть свой прибор в руках, трясти, заглядывать в трубу, протирать дисплей, на котором вместо цифр плавал туман. Он был так обеспокоен поломкой своего кормильца, что лишь мельком глянул на просвистевшую мимо него "мазератти". Потом вдруг, словно вспомнив что-то, уставился нам вслед и метнулся к будке. - Побежал звонить, - прокомментировал Томас. - На следующем посту нас задержат, потому что пользоваться антирадарами в Эстонии запрещено. А радарами с подавлением - тем более. - Отмажемся, - отмахнулся Артист. - Баксы они у вас берут? - Нет, они берут кроны, - объяснил Томас. - А баксы они хватают. И сразу заглатывают. Как и ваши в России. - Наши? - вступился за честь России Артист. - Никогда! Наши сначала просят съездить в банк и поменять баксы на рубли. А вот их хватают. - Я бы вернулся, - подал голос Муха. Он оглянулся и снял свое предложение: - Поздно. Полицейский "форд", стоявший возле поста, сорвался с места и устремился нам вслед, включив мигалки. - Тормозни, - приказал я Артисту. - С одним мы договоримся. Артист сбавил скорость. Но полицейский не стал догонять нас. Он держал дистанцию в полкилометра, не приближаясь. Это был плохой признак. Но бессонная ночь со всеми нашими приключениями притупила чувство опасности. Самоуверенность Артиста, все еще наполненного дурацкой победительностью, невольно передалась и мне. Подумалось: обойдется. Артист поднажал. "Форд" отстал. Но когда впереди показался второй пост дорожной полиции, я понял, что не обойдется. Это была такая же стеклянная будка, как и прежний пост, но выглядел он совсем не так мирно. Шоссе перегораживали две полицейские машины с включенными проблесковыми маячками. Возле них стояли четверо постовых в бронежилетах. В руках у них были "калаши" с недвусмысленно направленными в нашу сторону стволами. "Понял? - спросил меня мой внутренний голос. - А что я тебе, мудаку, говорил?" Артист бросил быстрый взгляд в зеркало заднего вида и взялся за ручник, явно намереваясь юзом развернуть "мазератти" в обратном направлении. - И не думай! - приказал я. - Попали - значит, попали. Старое правило: сделав ошибку, не торопись ее исправлять, чтобы впопыхах не наделать новых. Повинуясь знаку, поданному автоматным стволом одним из полицейских с сержантскими погонами, Артист съехал на обочину, опустил стекло и дружелюбно поинтересовался: - Доброе утро, командир! Какие проблемы? При виде эсэсовского роттенфюрера в красноармейской пилотке сержант слегка прибалдел, но бдительности не утратил. - Документы! - потребовал он, подойдя к водитель-ской двери левым боком - так, что ствол "калаша" оставался направленным на Артиста. Остальные трое рассредоточились и довольно грамотно страховали товарища. Сержант внимательно просмотрел паспорт и права Артиста, заглянул в салон: - Кто ваши пассажиры? - Друзья, командир. - Прошу всех выйти из машины. Все-таки Европа - это Европа. Наш ОМОН уже выбросил бы нас на асфальт, да еще и прошелся бы по ребрам ботинками - так, для профилактики и утверждения собственного достоинства. Мы вышли. Лишь Томас замешкался. Он поспешно извлек из пакета бутылку водки и приложился к ней, верно рассудив, что потом этой возможности может и не быть. А хотелось еще немного побыть свободным. Нам приказали встать лицом к машине и положить руки на крышу, сноровисто обыскали и разрешили опустить руки. Сержант снова заглянул в салон. - Выходите! - приказал он. - Иду, иду! - отозвался Томас. Согнувшись в три погибели, он вылез из низкой машины, распрямился во весь свой рост, одернул сюртук и расправил смятую гвоздику в петлице. После чего поднял руки, широко улыбнулся и что-то приветливо сказал по-эстонски. Но вместо того чтобы поставить Томаса к машине и обыскать, все четверо полицейских уставились на него, а у одного, самого молодого, даже рот открылся. Томас снова улыбнулся и что-то сказал по-эстонски, подкрепляя жестом свои слова: "Я к вашим услугам, господа". В этом роде. Полицейские опустили автоматы, а сержант почтительно задал какой-то вопрос. В его мягкой речи я уловил лишь одно слово: "Ребане". - Совершенно верно, я Томас Ребане, - ответил Томас. Чтобы понять смысл его слов, не требовалось знания эстонского языка. А тут и вовсе началось что-то непонятное. Трое полицейских вытянулись по стойке "смирно", а сержант вскинул руку к козырьку форменной фуражки и отрапортовал - надо полагать, представился. Потом произнес недлинную речь. Томас выслушал ее с благосклонным вниманием и протянул сержанту руку. Тот почтительно пожал ее и отступил в сторону, давая возможность остальным полицей-ским совершить торжественный обряд рукопожатия. После чего все четверо вновь вытянулись по стойке "смирно", отдали честь, а сержант поднял над плечом кулак и негромко, но со значением произнес два слова. И убей меня Бог, если слова эти были не "Зиг хайль!" Томас в ответ тоже поднял кулак к плечу и так же негромко, со значением повторил: - Зиг хайль! Сержант вернул Артисту документы: - Прошу извинить за беспокойство. Счастливого пути, господа! Полицейские машины разъехались, освобождая дорогу. Артист посмотрел в зеркало заднего вида и сказал: - Не понял. - Твоя машина может ехать быстро? - спросил Томас. - Так пусть она едет очень быстро. "Мазератти" с места набирала сто километров за четыре секунды, а с ходу она выскочила за те же секунды на скорость под двести. - А теперь не так быстро, - распорядился Томас. - Следующий пост - через тридцать километров. А слева - поворот к старому кирпичному заводу. Вот он. Заворачивай! Машина съехала с асфальта на проселок и тут же завязла в песке. Метров триста, которые отделяли ограду завода от шоссе, мы пронесли "мазератти" почти что на руках. И когда наконец загнали ее под какой-то навес и ввалились в салон, отдуваясь и вытирая с лиц пот, Томас достал из пакета бутылку, пальцем разделил оставшуюся водку пополам и отпил ровно половину - ни больше ни меньше. Потом закурил и сказал: - Так вот. Они видели вчера по телевизору в вечерней программе репортаж о презентации фильма. И узнали меня. И в моем лице приветствовали моего дедулю. Они сказали, что получили приказ задержать красную спортивную машину с московскими номерами. Их предупредили, что в ней три преступника и они, возможно, вооружены. Пока все понятно, да? - Дальше, дальше! - поторопил Артист. - Я объяснил сержанту, что мы возвращаемся со съемок и в машине - мои друзья, артисты. Он признал, что произошла ошибка, так как им не был точно известен номер и марка машины. Но сейчас он передаст эту информацию оперативному дежурному и нас больше не будут останавливать для проверки. Я думаю, эту информацию он уже передал. - Твою мать! - вырвалось у Артиста. - Я понимаю, что ты хочешь этим выразить, - ответил Томас. - А теперь включи радио. - Да, веселенькая музычка - это нам сейчас в самый раз, - одобрил Муха. - Я хочу послушать не музыку, - возразил Томас. - Я хочу послушать последние известия. Но сначала нужно поймать полицейскую волну. Как и все в навороченной "мазератти" Артиста, приемник в ней был первоклассный, и всего через пару минут в стереодинамиках затрещали разряды помех, прерываемые докладами дорожных полицейских. Разговаривали они, понятное дело, по-эстонски, и нам оставалось лишь хлопать ушами и ждать перевода Томаса. - Да, команда всем постам, - переводил он. - Марка машины, номер... Да, три вооруженных преступника. С ними - заложник... Это, наверное, про меня... Стрелять по колесам запрещено. Стрелять на поражение запрещено. Задерживать запрещено. При обнаружении объекта организовать сопровождение и немедленно информировать центр, будет выслана группа захвата... Ага, вот кто-то спрашивает, кто заложник... О