и тот же плод рождая снова, То память пусть в седые времена Лет на пятьсот своим проникнет взором, Где в первокниге первописьмена Отобразили облик твой узором. Взгляну я, как писали искони, Такую красоту живописуя, - Кто лучше пишет, мы или они? Иль времена переменялись всуе? Но знаю: их едва ли уступал Оригиналу мой оригинал. 60 Как волны моря к берегу бегут, Так и минуты тянутся в цепочке И полнят вечность, свой минутный труд Свершив и смерть приняв поодиночке. Младенчество ко зрелости венцу Ползет, сияя, но затменья злые Всю славу эту застят, и к концу Уносит Время все дары мирские: Канавы роет на челе красы, Сокровища природные уносит; Ничто не в силах отвести косы, Которая все неизбежно скосит. Но устоит одно: износу нет Моим стихам, в которых ты воспет. 61 Не ты ль мне веки образом своим Смежить мешаешь среди темной ночи? Иль не твоим я призраком томим, Бессонные мои язвящим очи? Не ты ль ко мне прислал свой грозный дух, Из ревности ища причин для пени: Мол, чем там занят твой дражайший друг И не погряз ли он в стыде и лени? О нет! Твоя любовь не так сильна, Моя любовь сильнее - и моя же Меня в ночи глухой лишает сна И заставляет бодрствовать на страже. Пока не спишь, мое не дремлет око: К другим так близко, от меня - далеко. 62 Любовь к себе моим владеет оком. Она в моей душе, в моей крови. И даже в покаянии жестоком Не искупить мне грех такой любви. Я мню, что сердцем преданней любого И красотой превосхожу стократ, Что не сыскать достоинства такого, Каким сполна я не был бы богат. Но в зеркале я истину внимаю - В чертах своих читая смерти знак, Раскаиваюсь я и понимаю: Нельзя себе себя любить вот так. Я приукрасил (но ведь мы едины!) Твоею красотой свои седины. 63 На день. когда, как я, моя любовь Себе весь ужас Времени откроет, Когда похолодеет в жилах кровь И старость лоб морщинами изроет; Когда к обрыву ночи подойдет И, глядя на красы своей владенья, Он не найдет весны своей красот, Годами стертых в прах без сожаленья, - На день тот я оружие держу, Твой облик сохранить оно поможет: Теперь его не выскоблить ножу, Который тряпки плоти уничтожит. В колонке черных строк ты будешь жив, Невозмутимо молод и красив. 64 Когда я вижу на челе морщины, Их Временем наброшенную сеть, Высокой башни жалкие руины И зеленью изъеденную медь; Когда я вижу, как, валы вращая, На сушу давит море, как тиран, И как, расход приходом возмещая, Теснит всей грудью суша океан; Когда слежу блестящую карьеру, Что рухнула, чтоб не подняться вновь, Я принимаю с горечью на веру, Что Время унесет мою любовь. Ужасна мысль, но выбор небогатый - Лишь плакать остается над утратой. 65 Когда гранит и медь, земля и море Сдержать не могут мощные века, Что делать красоте в подобном споре? Как выстоять на стебельке цветка? Куда тягаться дуновенью лета С могучим вихрем беспощадных дней, Когда скалу во прах стирают лета, Которые железных врат сильней? Подумать страшно! Неужели сможет В ларец упрятать Время свой алмаз? Кто поступи его предел положит? Кто красоту от разграбленья спас? Никто б твоей красы не сохранил, И нет надежды - без моих чернил. 66 Зову я смерть, я видеть не хочу Достоинство, влачащееся нище, Ничтожество, одетое в парчу, Невинности поятой пепелище, И вероломства дружелюбный взор, И совершенство, грязью облитое, И не по чести почести позор, И попранную мощь немоготою, И торжество учености пустой, И рот искусства, заткнутый жестоко, И искренность, что кличут простотой, И добродетель в слугах у порока. Устал я и охотно смерть приму. Но как тебе тут будет одному? 67 Зачем он жив, когда все бытие Столь мерзостно, порочно и неверно? Иль обелить бесчестие свое, Прикрывшись им, рассчитывает скверна? Зачем румянец мертвый произрос, Его ланит румянцу подражая? Зачем красе поддельной тени роз, Когда цветут его, взор поражая? Зачем он жив, когда огня ланит Разжечь не может нищая Природа? В пустой казне - его казну хранит И хвалится, нищая год от года. Она хранит его как образец Того, что было и чему конец. 68 Его ланиты - прошлых дней зерцало, Когда краса цвела легко и всласть И никаких ублюдков не желала, Чтоб на ланиты и чело их класть; Когда покойниц косы золотые В гробу лежали вместе с головой, А не вели, в кудряшки завитые, Чужую жизнь на голове чужой. Его лицо - тех давних дней отрада, Довольствуется лишь самим собой. Его весне чужих цветов не надо, Он не творит над мертвыми разбой. Его Природа держит про запас - Показывать: прекрасно без прикрас! 69 Твои черты увидеть может всяк: Изъяны в них отыщутся едва ли. Твой друг признает это и твой враг, - Вот красота в своем первоначале! Но тех же судей строгий приговор, Который прозвучал столь дружным хором, Окажется иным, когда их взор Проникнет глубже, чем внимают взором. Заглянут в мысли, - а судить о них Нетрудно, ибо мысль красна делами. К прискорбью, ароматы дел твоих Испорчены дурными сорняками. А потому горчит твой аромат, Что всякого пускаешь ты в свой сад. 70 Не повредит! Не бойся клеветы - Она всегда в погоне за прекрасным, Придаток неизбежный красоты, Как черная ворона в небе ясном. Невинному хула есть похвала, Она твоих достоинств не погубит: Ни пятнышка, чисты твои дела, Хотя червяк бутон послаще любит. Дней юности опасные места Ты обошел с достоинством изрядным, Но чистотою не замкнуть уста Завистникам тупым и беспощадным. Когда б не эта кисея клевет, Твоими были б все сердца, весь свет. 71 Ты смерть мою оплакивай не доле, Чем колокол тебе речет о ней, Что я уже из низкой сей юдоли В нижайшую сошел юдоль червей. И, бросив грустный взгляд на эти строки, Не думай о руке, писавшей их. Забудь! Ведь муки памяти жестоки. Люблю тебя, не надо слез твоих! Так вот, когда меня поглотит глина, Не надобно мне памяти земной И твоего не надобно помина - Пускай твоя любовь умрет со мной. Чтобы не мог, мое услышав имя, Глумиться мир над стонами твоими. 72 Когда умру, забудь меня, мой друг, Чтоб никогда не предавать злословью, Из-за каких таких моих заслуг Меня любил ты нежною любовью. Их не было. Но ты, меня любя, Достоинств мне припишешь целый ворох, Которых ждут услышать от тебя И не признает истина которых. И чтоб своей любви не запятнать Сим из любви похвальным оговором, В земле со мной дай имя закопать, Чтоб не звучало нам оно позором. Мне стыдно - и со мною наравне Стыдиться будешь за любовь ко мне. 73 Во мне такую пору видишь взором, Когда листвы закончились пиры, Почти сметенной холода напором; На хорах голых смолкли птиц хоры. Во мне ты видишь сумерки такие, Когда закат уже почти угас, И ночь, как смерть, кладет свои слепые Печати, запечатывая глаз. Ты видишь головню на пепелище, Что теплится в золе минувших дней, Чья некогда живительная пища Теперь ложится саваном над ней. Ты видишь все, и все ты понимаешь - И любишь крепче то, что потеряешь. 74 Ты не тужи, когда в тот каземат, Откуда ходу нет и под залог, Меня отправят: ты и так богат, Достаточно тебе вот этих строк. Их перечтя, найдешь в моих стихах Все то, что мне оставить надлежит. И не тужи, что прах ушел во прах. - Душа моя тебе принадлежит. И потому совсем невелика Твоя потеря: я с собой унес Отходы жизни, пищу червяка, Косы разбойной жиденький укос. Во мне ценна душа, ее цени, Она - в стихах, и у тебя они. 75 Моим голодным мыслям ты - как пища, Как жарким летом дождик проливной. Моя борьба с самим собой почище Той, что ведет богач с своей казной: То пыжится он, сколь она огромна, То всюду воры чудятся ему, То он о ней помалкивает скромно, То вдруг похвастать вздумает кому. Так ныне я твои вкушаю взгляды, Но день пройдет - я их ищу опять: В моем несчастьи в чем искать отрады, Как не тобою взоры насыщать? День на день не приходится: мой стол То полон яств, то абсолютно гол. 76 Зачем мой стих не склонен к новостям, Не ищет перемен и вариаций? Зачем я не гляжу по сторонам, Чуждаясь поэтических новаций? Зачем давно твержу слова одни И наряжаю их в одно и то же? Того гляди, расскажут - чьи они, Откуда родом, на кого похожи! Да оттого, что в строчках у меня Лишь ты, моя любовь, моя надежда, И оттого у слов день изо дня Из старой перешитая одежда. Как солнце ныне и вчера - одно, Так и любовь речет, что речено. 77 Твое старенье зеркало покажет, Часы - твои утраты проследят, На чистый лист, быть может, строчка ляжет Как твоего раздумья результат. Твои морщины в зеркале нелгущем Тебе напомнят смертный приговор, А циферблат - о времени бегущем В безвременье неслышно, словно вор. Но сохранят тебе страницы эти То, что не в силах память удержать, - И мысли стайкой резво, словно дети, Тебе навстречу выбегут опять. Раскроешь книгу, счастливый знакомством С забытым, но живым своим потомством. 78 К тебе как к Музе столько я взывал И помощь получал твою при этом, Что, как и мне, взывать к тебе настал Черед другим завистливым поэтам. Немому мне твой взор уста раскрыл, Невежество уча летать по-птичьи, А им, ученым, дал он пару крыл, Изяществу их дал полет величья. Но все же ты стихом гордись моим - Он дух от духа твой и плоть от плоти, Ведь только слог подправил ты другим И придал совершенство их работе. Ты - все мое искусство, неуч я, И вся наука у меня - твоя! 79 Покуда я взывал к тебе один, В мой стих вливалось все твое искусство. Теперь же ты стал многим господин, И стих мой растерял былое чувство. Достоин ты, об этом спору нет, И лучшего пера, и вдохновенья, Но все, что в дар тебе несет поэт, Им взято у тебя с соизволенья. Ты осознай даров его тщету: Тебе твою несет он добродетель, Твою же преподносит красоту, Которым он в тебе простой свидетель. Ты платишь сам за все и потому Платить еще не должен никому. 80 Немею я, когда тебя пою И знаю, что другой тебе во славу Настроил лиру звонкую свою, - И уступить его готов я праву. Но красоте твоей предела нет И морю добродетелей нет краю, Есть место в нем, - плывет чужой корвет, И я в челне убогом выплываю. Лишь с помощью твоей я не тону, Корвет же гордо реет, словно птица, Но пусть мой жалкий челн пойдет ко дну, А тот корвет во всей красе промчится, И пусть он верх одержит надо мной - Любовь крушенью моему виной. 81 Иль мне тебе надгробный стих слагать, Иль ты меня проводишь до могилы, Тебя отсюда смерть не в силах взять, Хоть взять меня у ней достанет силы. Здесь имя сохранишь ты на века, Я - безымянным кану в тенях ночи, В простой могиле пищей червяка, Тебя ж узреть живые смогут очи. Твой памятник - мой стих, его узрят И прочитают очи лет грядущих, И языком грядущим повторят, Когда умолкнут языки живущих. Ты будешь вечно жить в моих стихах Живым дыханьем духа на устах. 82 Ты в жены Музу у меня не брал И волен потому со снисхожденьем Внимать исполненным тебе похвал И прочих стихотворцев сочиненьям. Ты внешностью прекрасен и умом, Но моего, как видно, мало чувства, Ты стал искать похвал себе в другом, Надеясь на новейшее искусство. Ну что ж, вкуси риторики плодов, Но после этой принужденной встречи Признай тепло моих правдивых слов И искренность моей открытой речи. Пусть просит краски бледная щека, А ты и без румян хорош пока. 83 Что ты румян взыскуешь, я не знал, Засим я избегал прикрас тлетворных; Я полагал, ты выше всех похвал И выше подношений стихотворных. Так долго и молчал я потому, Что сам в своем достоинстве и благе Доказываешь ты, что никому Не передать их словом на бумаге. Ты мне во грех вменяешь немоту, Ту, что тебя нисколько не уронит: Не порчу я словами красоту, В то время как другой ее хоронит. Твой глаз один такого полон света, Что не уложат в стих и два поэта. 84 Кто скажет в похвалу тебе слова, Богаче этих: ты есть ты, и только? Внимать им у кого еще права? И в чьей еще казне сокровищ столько? Не вылезет тот стих из нищеты, Что похвалою не добавит чести, Но тот, что просто скажет: ты есть ты, Украсит и себя с тобою вместе. Все, что тебе природою дано, Копируя, ничуть он не прибавит, Правдивое рисуя полотно, И тем себя повсюду он прославит. А ты любезно внемлешь похвалы, Которые тебе страшней хулы. 85 Во мне немая Муза так робка, Когда другие перья навострили, И в честь твою течет похвал река, Написанных в наипышнейшем стиле. Что в слове эти, в мыслях я держу. Пусть тратятся они на украшенья, Я служкою неграмотным твержу Свое "аминь" на эти песнопенья. На похвалу тебе - "Все это так! Все истина!" - реку, не споря с нею, Но в мыслях не такой уж я простак И, даром что молчу, люблю сильнее. Цени других за громких слов напор, Меня - за молчаливых мыслей хор. 86 Ужель его поднявший парус стих, Который за тобой нажива гонит, Раздумия мои в утробе их, Сиречь в моем мозгу, теперь хоронит? Ужель ученый духом дух его, Что внял нечеловечьего дыханья, Отчаянья виновник моего И моего столь долгого молчанья? О нет! Ни стих, ни дух его ночной Похвастаться не могут пред тобою Блестящею победой надо мной, Моею наслаждаясь немотою. Но благосклонности твоей печать, Что вижу в нем, велела мне молчать. 87 Ну что ж, прощай! Ты не по чину мне: Ты ныне стал ценить себя дороже. Тебе судить и о своей цене И выбирать себе владельца тоже. Твой дар нежданный я принять был рад, Ведь никаких заслуг я не имею. Теперь ты свой патент берешь назад, Равно как выдал волею своею. Иль ты не знал тогда своей цены, Иль обо мне ты рассудил превратно? Теперь ошибки все устранены - Ты забираешь данное обратно. Во сне я мнил: ты - собственность моя; Я был король, но вот проснулся я. 88 Когда меня посмешищем на суд Ты выставишь, смеясь со всеми вместе, Я сторону твою приму и тут В защиту правоты твоей и чести. Скажу, мол, это я всему виной И, мол, никто тебя винить не вправе - И в результате твой разрыв со мной Окажется тебе лишь к вящей славе. Тебя своим позором обелю, Себе при этом выгоду имея: Хоть брошен я, но я тебя люблю, Ты будешь прав - и буду прав вдвойне я. И дабы не постиг тебя позор, Любой готов принять я приговор. 89 Чтоб оправдать разрыв, ты оболги, Найди во мне изъян - я подыграю; Скажи, мол, хром на обе я ноги, Безропотно я тут же захромаю. Сколь низким ты меня ни назови, Чтоб выглядеть в своей измене краше, Себя сильней унижу, из любви, И в корне пресеку знакомство наше. Не попадусь я взору твоему И нежное твое забуду имя, Чтоб нашего знакомства никому Не выдал голос звуками своими. С собой бороться стану что есть сил - Не мил тебе, я и себе не мил. 90 Коль ты решил, порви со мной теперь, Теперь, когда я предан страшным карам; Не будь последней из моих потерь, Ударь меня - и не тяни с ударом. Порви теперь, а не когда-нибудь, Когда из бед я выйду безмятежным; Ты ливнем после тьмы ночной не будь И не тяни с разрывом неизбежным. И ежели решил, не надо ждать. Пока всю горечь бед своих измерю: Порви со мной теперь и дай познать Сперва наигорчайшую потерю. И сколь ужасна ныне жизнь моя, Тебя утратив, не замечу я. 91 Кто счастлив родословной, кто умом, Кто силою, кто полною казною, Кто соколом, кто псами, кто конем. Кто пышностью наряда показною У каждого свое в своей цене, И каждому дано свое пристрастье. Их счастья, по частям, не нужно мне Огромное мое едино счастье. Твоя любовь почетней всех гербов, Казны дороже и богаче платья, Престижней жеребцов и соколов, С ней большего не в силах пожелать я. Но все отнять ты можешь, - вот беда! Меня несчастным сделав навсегда. 92 Сколь у меня себя, мой друг, ни рви, Моею жизнью ты ко мне прикован: Не крепче жизнь моя твоей любви - Один конец обеим уготован. Не трепещу пред мщением твоим - Убит я буду малым наказаньем. Как видишь, статус мой неуязвим - Его не изменить твоим желаньем. Не взять меня ни гневу на испуг, Ни переменам духа прихотливым: Изменишь - и убьешь меня, мой друг. С тобой был счастлив - и умру счастливь Кто может это счастье запятнать? Ты можешь изменить, а я - не знать. 93 Я буду жить в неведеньи своем, Как муж рогатый; и в лице, что мило, Искать любовь, хоть знаю обо всем: Твой взор со мной, а сердце изменило. Измену я читаю по глазам, По сумрачности взора это ясно, Но взор твой честный для меня бальзам: Измены нет в глазах, они прекрасны! Тебя ведь так Природа создала, Чтоб лик твой источал любовь и Какого б ни таило сердце зла, Твой взор покажет миру только ела, Так, в сердце добродетель не тая, Как Евы яблоко - краса твоя. 94 Кто, власть имея, сильною рукою Зла не чинит, являя сильный дух, Кто двигает других, но сам скалою Стоит неколебим, к соблазнам глух, По праву тот своей казной великой Владычествует, всуе не губя, - Он сам себе является владыкой, Все прочие - лишь слуги у себя. Цветок украсит лето дивным цветом, Собой владея всем, до лепестка, Но, коль его бутон с гнильцой при этом, Такой цветок не лучше сорняка. Прекрасное подчас делами плохо: В гнилой лилее дух чертополоха. 95 О как прекрасен ты в грехе своем, Который, как червяк в бутоне розы, На имени твоем лежит пятном, - Но облик твой отводит все угрозы! О похоти твоей молва пошла, Глумясь над похожденьями твоими, Но из хулы выходит похвала, Едва она твое помянет имя. Дворец прекрасный оскверняешь ты, Явив себя пристанищем порока, Чьи пятна под прикрытьем красоты, Как ни гляди, невидимы для ока. Хоть в праве ты своем, подумай все ж: Ведь резать, что не режут, - портить нож. 96 Иной винит твои младые лета, Иной в них видит прелести залог, Но тот и этот любят то и это, - Достоинством твой выглядит порок. Поддельный перстень на руке державной Едва ли кто признает таковым, И точно так поступок твой бесславный Сочтут едва ль не подвигом твоим. О сколько б агнцев волк зарезал злобный Когда б овечью шкуру он имел! О скольких ты красою бесподобной Сгубил бы, если б только захотел! Не надо! Ибо все твое - мое. Мое и имя доброе твое. 97 Какой зимою стала для меня Разлука наша, о услада года! Как я замерз, во тьме не видя дня. - Бесплодная декабрьская погода! В разлуке этой лета дни прошли, За ними осень с жатвой золотою И прочими исчадьями земли Прошла вослед брюхатою вдовою. Но лишь сиротство видел я вокруг, Вотще плодоношенье это пышно: Нет лета без тебя, любезный друг, И без тебя мне певчих птиц не слышно. А если свистнут, жалок этот свист, И в страхе пред зимой бледнеет лист. 98 С тобою разлучились мы весною, Когда апрель нарядный расписал Луга своею кисточкой цветною И сам Сатурн смеялся и плясал. Ни щебет птиц, ни луга ароматы, Ни свежесть расцветающей земли Не скрашивали мне моей утраты И в хоровод повлечь свой не могли. Середь белых лилий я стоял в печали, Не славил роз румяных торжество - Они, как списки об оригинале. Мне речь вели - не более того. Глухой зимой казалось это лето: Но мне, лишь тень твоя вся роскошь эта. 99 Пенял фиалке я: "Не ты ли с уст Любимого украла ароматы? И пурпур лепестков, что слишком густ, Ужели не из жил его взяла ты?" Руки твоей у лилий белизна, А цвет волос - в бутонах майорана; Воровка роза от стыда красна, Бела другая - в страхе от обмана, А третья - не красна и не бела, Взяла себе твое дыханье лета; Такие наказуемы дела - И ест ее теперь червяк за это. Прекрасными цветами полон сад, Но крадены их цвет и аромат. 100 О Муза, что-то голос твой исчез! Что ж не поешь источник вдохновенья? Иль тратишься на скудной ниве пьес, Ничтожные кропая сочиненья? Забывчивая, воротись и пой, И в песнях возмести свои растраты Тому, кто дал тебе и голос твой, И мастерство, которым днесь жива ты. Все борозды с чела его сотри, Что Время нанесло стилом тяжелым, Перо свое сатирой заостри И на смех Время подними глаголом! Спеши воспеть недолгую красу И Времени останови косу. 101 Ты, верностью в красе пренебрегая, О Муза, извиненье сыщешь где? Ведь, красоту и верность воспевая В возлюбленном, прославишься везде. Иль скажешь, мол, для верности румяна Не нужны, есть у ней свои цвета; Мол, красота верна, коль без изъяна, Не тронь, коль совершенна красота? Доколе, Муза, будешь ты лениться? Не смей молчать! Ты петь его должна Так, чтоб, когда падет его гробница, Он был во все прославлен времена. Возьмемся же за дело мы отныне, Чтоб сохранить его таким, как ныне. 102 Любовь моя сильна не напоказ, Не напоказ вдвойне она нежнее. Словесных ей не надобно прикрас, Ведь не торгую я на рынке ею. Когда любовь пришла к тебе и мне, Я пел ее младенческие лета, Как соловей, что звонок по весне, Но замолкает к середине лета. Не то чтоб лето хуже, чем весна, Когда свистал певец в ночном дозоре, Но летом с каждой ветки песнь слышна, А соловей не свищет в общем хоре. Надоедать из хора не хочу И потому, как соловей, молчу. 103 Я б с нищей Музой петь тебя был рад - Желанья славы с нею мы не чужды, Но наш предмет достойнее стократ, И в наших похвалах ему нет нужды. Поэтому стихов не жди моих. Ты в зеркале своем увидишь взором Прекрасный лик, который жалкий стих Покроет несмываемым позором. Тут править что-то было бы грешно: Корежить идеал никто не вправе. А у меня призвание одно - Тебя воспеть к твоей великой славе. Ведь то, что видишь в зеркале своем, Прекраснее того, что мы споем. 104 Ты неизменно юн в глазах моих, Ведь ты прекрасен так же, как вначале, При первой встрече. Три зимы седых Трех лет наряды с пышных крон сорвали, Трех весен зелень трижды в желтизне Трех осеней безропотно сгорела, Но перемен в тебе не видно мне, Тебя затронуть Время не сумело. Но красота, как стрелка на часах, Смещается, хоть скрадено движенье. Так ты, хоть и застыл в моих глазах, Все ж старишься, обманывая зренье. Так вот страшись и знай, ты, темнота, - От веку умирала красота. 105 Пусть не винят в язычестве меня - Не идол мой возлюбленный нисколько, Хоть, как язычник, я день изо дня Пою ему, хвалу ему - и только. Красив и нежен он, любовь моя, И постоянен равно неизменно, И неизменно постоянству я Свои стихи слагаю вдохновенно. "Прекрасный, добрый, верный", - я твержу, "Прекрасный, добрый, верный", - только это, И темы я другой не нахожу: Все три в одном - вот тема для поэта! "Прекрасный, добрый, верный" - врозь подчас, Но вот все три в одном на этот раз. 106 Листая хроник древние листы О красоте людей времен тех дальних, Прочту стихи во славу красоты Красавиц и красавцев идеальных. Но вижу я, что древнее стило В своей чудесной красоты картине Ланиты, очи, губы и чело Дает точь-в-точь как ты являешь ныне. Тебя, как видно, видели они И описали силою прозренья. Проникнув оком прямо в наши дни, Но не хватило зренья и уменья. А что прикажешь делать нам сейчас, Чей нем язык, хотя дивится глаз? 107 Ни страх мой, ни вселенский дух-пророк, Чье тьму времен пронизывает око, Любви моей мне не укажет срок, Хотя она дана мне лишь до срока. Затмилась тихо смертная луна, Пророчества авгуров вышли лживы, Уверенность на трон возведена, И вечные объявлены оливы. И это все - бальзам на раны мне, Любовь моя свежа, я весел снова - И не умру с другими наравне, Которые в веках не имут слова. В стихах и ты пребудешь - и скорей Падут гробницы и гербы царей. 108 Что в мыслях есть, достойное бумаги, Чего мой верный дух тебе не дал? Какой еще он не принес присяги? Каких еще не высказал похвал? Нет ничего. Но все же днем и ночью Твержу я, как молитву, все одно: Ты - мой, я - твой, с тех пор как я воочью Узрел тебя, - другого не дано. Бессмертная любовь, рождаясь снова, Не видит седины - она свежа, Морщины нипочем ей - и готова Из старика творить себе пажа, И вспыхивает в сердце с новой силой Там, где наружность кажется могилой. 109 Я не изменник, не вини меня, Хотя разлука - признак охлажденья. Что, душу я в твоей груди храня, Покинул сам себя без сожаленья. Но тут мой дом, и я вернулся вновь, И более отсюда я - ни шагу: Не износилась по пути любовь, И пятна смыть свои принес я влагу. И пусть порок течет в моей крови, Но все ж не столь мои ужасны пятна, Чтоб драгоценный дом своей любви Я променял и не пришел обратно. Без милой розы, без тебя, мой друг, Весь мир - ничто, и пусто все вокруг. 110 О да, увы, в шутах я побывал, Зевак потешил пестрою обновой, Задешево богатство продавал, Старинную любовь пятная новой. О да, увы, глаза я отводил От верности и в этом помраченьи Вторую юность сердцу находил И приносил тебе одни мученья. Но хватит разжигать мне аппетит! Все кончено, возьми, что бесконечно. - Моя любовь тебя не огорчит, Мой бог, к тебе привязан я навечно. Меня к земному раю приведи - И к любящей прижми своей груди. 111 Мой милый друг. Фортуну побрани, Виновницу моих поступков скверных. В глазах людей меня клеймят они, И на людях я в муках непомерных. Я в пятнах, как красильщика рука, - От имени не в силах отложиться. Ты пожалей больного старика Хотя б чуть-чуть и дай ему отмыться. Мою заразу уксусом пои, Мне в радость будет горькая настойка, Приму любые снадобья твои И вынесу любую кару стойко. Возлюбленный, больного пожалей - Мне жалости целительной налей. 112 Бальзам мне на клейменое чело Твоя любовь и нежное участье. Кто б ни рядил меня в добро и зло, В твоей лишь похвале взыскую счастья. Ты для меня весь мир! Главу склоня, Стыдить и славить наделяю правом. Я мертв для всех, мертвы все для меня, Лишь ты судья делам моим неправым. Молву я бросил в бездну немоты, Мой слух гадючий ей теперь не внемлет; Ни лести, ни бесстыдной клеветы Моя глухая совесть не приемлет. Я жажду только слова твоего, Все остальное, мнится мне, мертво. 113 В разлуке глаз мой у меня в мозгу, А тем, которым смотрят на дорогу, Полуслепым, я мало что могу, Хотя и различаю понемногу. Ни сердцу глаз картины не дает, Блуждает взор, рассеян и неточен, Ни к мозгу не течет его отчет - И ни на чем он не сосредоточен. Уродине и чуду красоты, Изящному и грубому предмету - Всему он придает твои черты: И голубю, и врану, тьме и свету. Тобою переполненный сейчас, Мой верный мозг неверным сделал глаз. 114 Ужель мой мозг, увенчанный тобою, Чуму пьет из монаршей чаши - лесть? Иль глаз не лжет - и некоей волшбою Дано ему из чудищ произвесть Небесных херувимов с ликом ясным, Как двойники похожих на тебя, Представить безобразное прекрасным, Едва его поймает взгляд, любя? Конечно лесть! И из монаршей чаши Пьет мозг мой, а угодливый мой глаз В деталях малых знает вкусы наши И ублажить сполна желает нас. Пусть это яд, но грех сей невелик: Ведь глаз мой первым чашу пить привык. 115 Увы, в своих строках тебе я лгал, Сказав, что не могу любить сильнее, - Тогда никак я не предполагал, Что пламень мой способен быть полнее. Но, тиранию Времени признав, Чьи неисповедимые напасти Ломают веру и лишают прав, Мнут красоту и низвергают власти, Уверенный, что миг неверен всяк, Я жил тогда одной минутой тою, Сказав тебе, - и вот попал впросак! - Мол, я люблю с предельной полнотою. Любовь дитя. А я назвал, прости, Созревшим то, чему дано расти. 116 Не признаю препятствий я для брака Двух честных душ. Ведь нет любви в любви, Что в переменах выглядит инако И внемлет зову, только позови. Любовь есть веха, коей с бурей в споре Дано стоять и вечно не упасть, Любовь - звезда судам в безбрежном море, Чью высоту измеришь, но не власть. Любовь - не шут у Времени, хоть розы Ланит и губ серпом сечет оно, Не страшны ей дней и недель угрозы, Стоять ей до конца времен дано. Иль я не ошибаюсь в этом, или Я не поэт и люди не любили. 117 Меня за неуплату обвини ты И должником нечестным назови За то, что мною были позабыты Обязанности строгие любви, И время, что твоим по праву было, Я отдавал ничтожествам сполна, И ветру подставлял свои ветрила, Чтоб уносила прочь меня волна. И, подведя итог своим уликам, В преступном небрежении виня, Ты в гневе накажи меня великом, Но ненавистью не казни меня. Ведь ты моей измене тем обязан, Что факт твоей невинности доказан. 118 Как мы, вкушая за обедом плотным, Едим приправы, небо горяча, И как желудок чистим зельем рвотным, Егo от хвори загодя леча, Так яств сладчайших стол твой объедая, Я горечь добавлял себе в еду, Размыслив так, что загодя тогда я Грозящие недуги отведу. Увы, пуста в любви такая мера, Лекарство это впрок мне не пошло, Сии предосторожности - химера: От многого добра не лечит зло. И потому урок теперь усвою: Лекарства - яд больному столь тобою. 119 Как выпил я настоя слез Сирены, Порочных в корне аки самый ад, Надеясь в страхе и страшась измены, Теряя все, чем мог бы быть богат? Как сердце на вершине счастья сладкой Вступило на порочный путь обид? Как заболел я этой лихорадкой, В которой очи лезут из орбит? Но есть в пороке польза, право слово! - Добро нам приумножить злом дано: Любовь, из пепла поднятая снова, Прекраснее того, что сожжено. Пристыженный, вкушаю я покоя - И так в пороке стал богаче втрое. 120 Мне на руку измена та твоя, И, памятуя давние печали, В своей вике согнуться должен я, - Мое ведь сердце вовсе не из стали. Коль ты в моей измене пострадал, Как я в твоей, мне жаль тебя, а я-то, Мучитель твой, труда себе не дал Припомнить, как я сам страдал когда-то. О пусть та наша горестная ночь Мои былые оживит мученья И вынудит меня тебе помочь, Как ты тогда мне, дав бальзам смиренья. Но дабы равноправье соблюсти, - Ведь я простил! - и ты меня прости. 121 Уж лучше быть порочным, а не слыть, Когда внимаешь понапрасну пеням. Приятным удовольствию не быть, Коль мы не сами так его оценим. Что углядит в страстей моих игре Развратом черным вскормленное око? Как тот, кто видит зло в моем добре, Судьею будет моего порока? Я - это я! Кто выдал им права Мои проступки измерять своими? Я, может, прям, а мера их крива, Я не желаю быть судимым ими! А то всеобщим выйдет приговор: Порочен всяк - и всякому позор. 122 Твой дар, твои листы, в моем мозгу, И о тебе там записи повсюду. И там я их века хранить могу, Не то что на бумаге - не забуду. Пусть не века, но до тех пор, пока Мой мозг и сердце в этом мире живы, Их не сотрет забвения рука И не найдет в них для себя поживы. Бумаги жалкой тщания пусты, Чужды счета делам любви и чести. Прости, я потерял твои листы, Но ты в моих листах на прежнем месте. Коль стану на бумажках все хранить - В забывчивости можешь обвинить. 123 Не хвастай, Время, будто я меняюсь. Все пирамиды мне твои смешны, Все не в новинку, я не удивляюсь, - По старым образцам возведены. Жизнь коротка, и мы дивиться рады Старью, что выставляешь напоказ: Мы принимаем старые наряды Как новые, пошитые для нас. Отринув все что есть и что в помине, Тебе я бросить вызов свой могу! Все хроники и все, что видим ныне, Все - ложь твоих мгновений на бегу. Клянусь, все западни твои минуя, Я буду верен и не изменю я. 124 О, будь моя любовь дитя страны, Его могла б Фортуна с полным правом, Играя тем, права чьи неполны, К цветам отнесть или к ничтожным травам. Но он отнюдь не случая игра, Его не тронут ни фавор, ни смута, Ни все посулы счастья и добра, Чем соблазняет каждая минута. Ему благоразумье ни к чему Зарящихся на временные брашна, Благоразумью верен своему - Не нужно солнц ему и гроз не страшно. Свидетели тому - шуты минут, Чья смерть - добро, а жизнь - порок и блуд. 125 Иль милости, дарованные мне, Я заслужил любовью показною? Иль пало в прах с руиной наравне Для вечности заложенное мною? Иль мне банкротов тех пример пустой, Польстившихся на блещущее злато И ради яств забывших вкус простой И какова за яства те расплата? Нет, жалкий раб я сердца твоего! Прими от сердца дар мой этот скудный И не пеняй на простоту его - Я возвращаю долг свой обоюдный. Прочь, лжесвидетель! Коль душа верна, Чем гнет сильнее, тем вольней она. 126 Прекрасный мальчик, над твоей красой Не властно Время со своей косой. Все любящие вянут, только ты Все хорошеешь в блеске красоты. Пока еще Природа держит меч И может красоту твою сберечь, Дабы поток минут переломить И красотою Время посрамить. Но бойся! Ты - игрушка у нее: Отдаст она сокровище свое. По векселям платить настанет срок, Расплатится тобой - и весь итог. 127 Издревле черный цвет был не в цене, Не признавали красоты за черным, Но ныне черный преуспел вполне, А красота живет с пятном позорным, Поскольку всякий на лицо свое Кладет прикрасы вопреки природе, - Нет имени и чести у нее, И красоту узришь в любом уроде. Как ворона крыло, как смоль черны Возлюбленной моей власы и очи В знак траура о тех, что лишены Красы своей, но наводить охочи. Ей траур, так идет, что черноту Отныне признают за красоту. 128 Ты пальчиками, музыка моя, По клавишам счастливым пробегая, Слух услаждаешь, музыку лия, Гармонию блаженства исторгая. О клавиши! Завидую я им - Благословенны, пальчики целуя. Такую милость бы губам моим, Но рядышком в смущении стою я. Ты клавишам в пробеге звучных гамм Немыслимые делаешь поблажки, А мне обидно, что живым губам Ты предпочла сухие деревяшки. Коль клавиши ты жалуешь вполне, Им пальчики отдай, а губы - мне. 129 Равно растрата духа и стыда - Вот любострастье в действии: огромно, Убийственно, исполнено вреда, Жестоко, дико, грубо, вероломно. Неистова охота у него И ядовиты сладкие приманки, Но после утоленья своего Его презренны жалкие останки. В пылу и в насыщении своем Безумно и подмазывает густо, Блаженство - в, блажь глупая - потом, Надежда счастья - до, а после - пусто. Все ведомо, но ведомо навряд, Как избежать небес, ведущих в ад. 130 Ее глаза на солнце не похожи, Коралл намного губ ее красней, И не белее снега смуглость кожи, И волосы как смоль черны у ней, И щеки далеко не так богаты, Как роз дамасских бело-алый куст, И я послаще знаю ароматы, Чем запах, что с ее слетает уст. Люблю ее послушать, но признаю, Что музыка куда милее мне. Как шествуют богини, я не знаю, Но поступь милой тяжела вполне. И все ж она не менее прекрасна Тех, что в сравненьях славили напрасно. 131 Ты беспощадна, равно как все те, Чья красота жестокость в сердце множит. Ты знаешь, что тебе по красоте Нет равных для меня и быть не может. Тебя узрев, рекут мои друзья, Мол, ты не стоишь этаких страданий. Перечить громко им не смею я, Но сердцем верен я без колебаний. И то, как больно сердцу моему, Которое измучилось ужасно, Прямое доказательство тому, Что чернота твоя по мне прекрасна. Не чернота, а черные дела Причина клеветы и корень зла. 132 Люблю твои глаза, их внемлет взгляд Всю боль, которой мучаешь усердно, Они оделись в траурный наряд И на меня взирают милосердно. Не красит столь светло рассветный луч Ланиты темно-серые востока, Не столь ласкает край закатных туч На западе звезды вечерней око, Сколь в трауре глаза твои нежны. Твой траур - сострадания основа. Дай траур сердцу - милости нужны Мне сердца твоего и остального. Признаю черным цвет у красоты - Уродлива, что не черна, как ты. 133 Будь проклято то сердце, что сердца - Мое и друга! - обрекло на муки. Ему меня терзать бы до конца, Оно ж и другу заломило руки. Меня меня лишил твой взор, губя, Меня второго он присвоил тоже, - Лишен его, себя да и тебя, Я мучаюсь, тройную пытку множа. Замкни мое в своей стальной груди, А сердце друга пусть в моем пребудет, Ты узника в охрану отряди - В моей темнице друг не пытан будет. Прошу вотще: я твой и так вполне, В твоей тюрьме, со всем, что есть во мне. 134 Итак, он твой. Но за него в залог Готов тебе я сам себя представить, Чтоб обрести мой друг свободу мог, А я себе второе "я" оставить. Но против ты, и против он вдвойне: Ты - из корысти, он - из благородства, Поскольку поручителем был мне И сам попал под судопроизводство. Владея векселями красоты, Как ростовщик, наживой одержимый, К суду за долг мой друга тащишь ты. Пропал из-за меня мой друг любимый! И вот теперь твои -и я, и он. Залог он внес, но воли я лишен. 155 Есть у тебя "Желание" свое, "Желанье" сбоку и мое "Желанье". Средь этих трех тут лишнее мое: Мое ведь твоему - как наказанье. Огромное, ужель среди своих Оно мое желанье не приемлет? Ужель, внемля желанию других, Оно желанью моему не внемлет? Не перельется море через край, И влага ливня не опасна волнам; К своим мое желанье принимай - И с ним твое "Желанье" станет полным. Ни милых, ни немилых не гони: В "Желаньи" том одно - я и они. 156 Коль за меня душа начнет пенять, Скажи ей, дескать, я - твое "Желанье" И надлежит желанье исполнять, Приняв мое желанье во вниманье. С "Желанием" твоей любви казна Желаньями с моим желаньем вместе Пребудет к общей радости полна, - Мое там будет с краешку на месте. Я в блеске этом окажусь в тени, Подавлен превосходством многократным, Но ты меня, однако же, цени, Ничтожеством я буду, но приятным. Имей, любя лишь имя, пониманье: Меня ты любишь, ибо я - "Желанье". 137 Что, Купидон слепой, творишь со мной? Не вижу то, на что взирают очи: В погоне за небесной красотой Они до безобразного охочи. Пусть сослепу в пылу твоей игры Они в торговый порт теперь попали. Но сердце там зачем твои багры Так держат, что отцепишься едва ли? Оно общинный выгон почему Обязано считать владеньем частным? И сколько можно зренью моему Уродливое скрашивать прекрасным? Доколе же в чуме такой, скажи, Моим глазам и сердцу жить по лжи? 138 Когда она клянется, что верна, Я верю ей, хоть знаю: лжет бесстыдно. Меня юнцом зеленым мнит она, Но это мне нисколько не обидно. Пусть юн в ее глазах я буду все ж, Хоть знает, что не юноша давно я, Но правде я предпочитаю ложь, - Так ложью мы повязаны двойною. С чего бы ей измену не признать, А мне мои года в ответ на это? В любви, пусть мнимо, надо доверять, А старость, полюбив, скрывает лета. И потому я лгу тебе, ты - мне, И ложью льстим друг другу наравне. 139 Оправдывать тебя я не привык, Не притерпелся к жесточайшим ранам; Не рань меня очами - есть язык, В лицо меня убей, а не обманом. Скажи, что ты отныне не моя, Не отводи при встрече взор свой милый. Зачем хитрить, когда разгромлен я И взять меня ты можешь просто силой? Но, может, зная, сколь твой страшен взор, Его отводишь ты, меня жалея, Чтоб над другим свершился приговор, Который самой страшной пытки злее? Нет, пощади не так! Но средь скорбей, Из жалости взглянув, меня добей. 140 Сколь ты жестока, столь же будь умна, Пока мое под пыткою терпенье Скрывать еще способно имена, Твое не выдавая преступленье. Благоразумно поступи со мной: Хоть ты не любишь, обмани речами. Так при смерти поправки ждет больной, Намеренно обманутый врачами. Иначе в муках я с ума сойду И показанья дам единым духом, А мир наш подл - пусть сказано в бреду, Внимает он всему безумным ухом. И чтоб тебя порочить мир не мог, Смотри в лицо, хоть сердце смотрит вбок. 141 В тебя нисколько не влюблен мой глаз - Твои изъяны спрятать невозможно, Однако зренье сердцу не указ - Оно в тебя влюбилось безнадежно. Речами не ласкаешь ты мой слух, Не знаю я твоих прикосновений, Ни вкус не услаждаешь мой, ни нюх - Ты чувствам не приносишь наслаждений. Но ни мой ум, ни чувства впятером Не могут с сердца снять твои оковы - Вассалом верным при дворе твоем, Рабом кандальным быть оно готово. Мне на руку одним чума моя: Ты вводишь в грех, но ты же - мой судья. 142 Любовь - мой грех, тебе претит она, В твоих глазах греховна и убога, Но ты сама не менее грешна, - И стоит ли меня судить так строго? И не твоим устам меня судить, Подложные скреплявшим документы Любви печатью алой, чтоб лишить Чужие ложа их законной ренты. Пусть я люблю тебя, а ты - того, Кто для тебя, как ты мне, есть отрада. Подай мне жалость сердца своего - И жалость будет жалости награда. А если жалость в сердце не найдешь, Ты не получишь то, что не даешь. 143 Равно как бережливая хозяйка, Что за сбежавшим гусаком бежит, Которого теперь поди поймай-ка, В то время как оставленным лежит Дитя ее, и тянет к ней ручонки, И плачет, и зовет назад ее, Забывшую о кинутом ребенке В погоне за сбежавшим от нее, - Так ты меня, свое дитя, бездумно Оставила, чтоб беглеца поймать. Поймав же, воротись благоразумно И поцелуй, как любящая мать. Тебе желаю изловить "Желанье", Коль, воротясь, уймешь мои рыданья. 144 Мне две любви даны к добру и к худу, Два ангела сведут меня с ума: Мужчина, светел облик чей повсюду, И женщина, чей облик всюду - тьма. Творя мне ад, мой жено-ангел черный Другого искушает красотой, Преследуя своей гоньбой позорной, Чтоб в беса превратился мой святой. Пока я не имею верной вести, Насколько белый ангел виноват, Но оба далеко и оба вместе, - Похоже, ангел ангела свел в ад. Но мнительность не властна надо мной, Пока не сжег хорошего дурной. 145 Уста воспетой мною в гимне, Которой я - вернейший Друг, "Я ненавижу" изрекли мне, Но, видя страшный мой испуг, На милость гнев они сменили И, сделав ласковою речь, Иное мне заговорили, Дабы от смерти уберечь: "Я ненавижу", - но с добавкой, Идущей, словно свет за тьмой, Которая бредет чернавкой С небес во ад, к себе домой, - "Я ненавижу", - и, любя, Жизнь возвратили: "...