Оцените этот текст:


---------------------------------------------------------------
 Spellchecked by Tatyana Andrushenko (1 Oct 1998)
---------------------------------------------------------------


     В  субботу, под вечерок, на скамейке перед домом сидели два мужика, два
соседа, ждали баню. Один к другому пришел помыться,  потому  что  свою  баню
ремонтировал.  Курили.  Было  тепло,  тихо.  По деревне топились бани: пахло
горьковатым банным дымком.
     -- Кизяки нынче не думаешь топтать?  --  спросил  тот,  который  пришел
помыться, помоложе, сухой, скуластый, смуглый.
     -- На кой они мне... -- лениво, не сразу ответил тот, который постарше.
Он смотрел  в  улицу,  но  ничего  там  не высматривал, а как будто о чем-то
думал, может, вспоминал.
     -- А я не знаю, что делать. Топтать, что ли...
     -- Наплавь из острова да топи.
     -- Не знаю, что делать... Может, правда, наплавить.
     -- Конечно,
     -- Ты будешь плавить?
     -- Я, может, угля куплю. Посмотрю.
     -- Наверно, наплавлю. Неохота этими кизяками заниматься.
     Тот,  что  постарше,  спокойный,  грузный,  бросил  под  ногу   окурок,
затоптал. Посмотрел задумчиво в землю и поднял голову...
     --  Хошь  расскажу,  как  меня  хоронить будут? -- Чуть сощурил глаза в
усмешке.
     -- О! -- удивился сухой, смуглый. -- Ты что?
     -- Хошь?
     -- А чего ты... помирать-то собрался?
     -- Да не собрался. Я туда не тороплюсь. Но я в точности знаю, как  меня
хоронить будут. Рассказать?
     --  Во,  елки  зеленые!  Мысли  у  тебя.  Чего  ты? -- еще спросил тот,
помоложе.
     -- Значит, будет так: помер. Ну, обмыли -- то-се, лежу в горнице,  руки
вот  так...  --  Рассказчик  показал, как будут руки. Он говорил спокойно, в
маленьких умных глазах  его  мерцала  веселинка.  --  Жена  плачет,  детишки
тоже...  Люди  стоят. Ты, например, стоишь и думаешь: "Интересно, позовут на
поминки или нет?"
     -- Ну, слушай! -- обиделся смуглый. -- Чего уж так?
     -- Я в шутку, -- сказал рассказчик. И продолжал опять серьезно:  --  Ты
будешь  стоять  и  думать:  "Чего это Колька загнулся? Когда-нибудь и я тоже
так..."
     -- Так все думают.
     -- Жена будет причитать: "Да родимый ты наш,  да  на  кого  же  ты  нас
оставил?! Да ненаглядный ты наш, да сокол ты наш ясный". Сроду таких слов не
говорят,  а  как  помрет  человек, так начинают: "сокол", "голубь".,, Почему
так?
     --  Ну,  напоследок-то  не  жалко.  А  еще  приговаривают:  "ноженьки",
"рученьки",  "головушка".  "Ох,  да  отходил  ты  своими  ноженьками по этой
горенке". А у кого есть сорок пятый размер -- тоже ноженьки!
     -- Это потому, что в  этот  момент  жалко.  Кого  жалеют,  тот  кажется
маленьким.
     -- Ну а дальше?
     --  Дальше  понесли  хоронить.  Оркестр  в  городе наняли за шестьдесят
рублей. Тут, значит, скинутся: тридцать рублей сама заплатит, тридцать --  с
моих  выжмет,  А  на  кой  он мне черт нужен, оркестр? Я же его все равно не
слышу.
     -- Друг перед другом выхваляются. Одни схоронили с  оркестром,  другие,
глядя на них, тоже. Лучше бы эти деньги на поминки пустить...
     --  Во,  я  и  говорю:  кто  про  что,  а ты про поминки. -- Рассказчик
засмеялся негромко. Молодой не засмеялся.
     -- Но  когда  сядут  и  хорошо  помянут  --  поговорят  про  покойного,
повспоминают  --  это  же  дороже,  чем  один раз пройдут поиграют. Ну и что
поиграли? Ты же сам говоришь: "На кой он мне?"
     -- Тут дело не в покойнике, а в живых. Им же тоже  надо  показать,  что
они... уважали покойного, ценили. Значит, им никаких денег не жалко...
     -- Не жалко! Что, у твоей жены шестидесяти рублей не найдется?
     -- Найдется. Ну и что?
     -- Чего же она будет с твоей родни тридцать рублей выжимать на оркестр?
Заплати сама, и все, раз уважаешь. Чего тут скидываться-то?
     -- Я же не скажу ей из гроба: "Заплати сама!"
     --  Из  гроба...  Они при живых-то что хотят, то и делают. Власть дали!
Моей девчонке надо глаза закапывать,  глаза  что-то  разболелись...  Ну,  та
плачет,  конечно,  когда  ей  капают,  --  больно. А моя дура орет на нее. Я
осадил разок, она на  меня,  А  у  меня  вся  душа  переворачивается,  когда
девчонка плачет, я не могу.
     -- Но капать-то надо.
     -- Да капать-то капай, зачем ругаться-то на нее? Ей и так больно, а эта
орет стоит "не плачь!". Как же не плакать?
     --  Да...  --  Николаю, рассказчику, охота дальше рассказывать, как его
будут хоронить. -- Ну, слушай. Принесли на могилки, ямка уже готова...
     -- Ямку-то я копать буду. Я всем копаю.
     -- Наверно...
     -- Я Стародубову Ефиму копал... Да не просто одну могилку, а сбоку  еще
для  старухи его подкапывал. А они меня даже на поминки не позвали. Главное,
я же сам напросился копать-то: я любил старика. И не позвали. Понял?
     -- Ну, они издалека приехали, сын-то с дочерью, чего они тут знают: кто
копал, кто не копал...
     -- Те не знали, а что, некому подсказать было?  Старуха  знала...  Нет,
это  уж  такие  люди.  Два рубля суют мне... Хотел матом послать, но, думаю,
горе у людей...
     -- А кто совал-то?
     -- Племянница  какая-то  Ефимова.  Тоже  где-то  в  городе  живет.  Ну,
распоряжалась  тут  похоронами.  Подавись ты, думаю, своими двумя рублями, я
лучше сам  возьму  пойду  красненькой  бутылку  да  помяну  один.  Я  уважал
старика...
     -- Так, а чего ты? Взял эти два рубля да пошел купил себе...
     -- Да я же не за деньги копал! Я говорю: уважал старика, мы вместе один
раз тонули.  Я  пас  колхозных  коров,  а  он  своих  двух телков пригнал. И
надумали мы их в Сухой остров перегнать -- там трава большая в кустах  и  не
жарко. Погнали, а его телка-то сшибло водой. Он за телком, да сам хлебнул. Я
кой  старика-то вытаскивал, телка нашего на дресву оттащило. Из старика вода
полилась, очухался, он и маячит мне: телка, мол, спасай, я ничего...
     -- Спасли? Телка-то.
     -- Спасли. Хороший был старик. Добрый. Мне жалко его.
     -- Я его мало знал. Знал, но так... Он долго хворал?
     --  Нет.  У  него  сперва  отнялись  ноги...  Его  в  больницу.  А   он
застеснялся,  что там надо нянечку каждый раз просить... Заталдычил; "Везите
домой, дома помру". Интеллигент нашелся -- няньку стыдно просить. Она за это
деньги получает, оклад.
     -- Ну, каждый раз убирать за имя -- это тоже...
     -- А как же теперь?  Он  и  так  уж  старался  поменьше  исть,  молоком
больше... Но ведь все же живой пока человек. Как же теперь?
     -- Оно, конечно.
     -- Может, полежал бы в больнице, пожил бы еще...
     -- Его без оркестра хоронили?
     --  Какой  оркестр!  Жадные  все, как... Сын-то инженером работает, мог
бы... Ну, копейка на учете.
     -- Да старику-то, если разобраться, на кой он,  оркестр-то?  --  сказал
рассказчик, хозяин бани.
     -- А тебе?
     -- Чего?
     -- Тебе нужен?
     -- И мне не нужен.
     --  Никому  не нужен, но все же хоронют с оркестром. Не покойник же его
заказывает, живые, сам говоришь. Любили бы отца, заказали бы. Жадные.
     -- Бережливые, -- поправил хозяин бани.
     Смуглый посмотрел на рассказчика... Понимающе кивнул головой.
     -- Вот и про себя скажи: я не жадный, а бережливый. А то  --  "не  надо
оркестра,   я  его  все  равно  не  слышу".  Скажи  уж:  денег  жалко.  Чего
рассусоливать-то? Я же вас знаю, что ты, что  Кланька  твоя  --  два  сапога
пара. Снегу зимой не выпросишь.
     Рассказчик  помолчал  на  это... Игранул скулами. Заговорил негромко, с
напором:
     -- Легко тебе живется, Иван. Развалилась баня, ты недолго думая пошел к
соседу мыться. Я бы сроду ни к кому не пошел, пока свою бы не  починил...  И
ты  же  ходишь прославляешь людей по деревне: этот жадный, тот жадный, Какой
же я жадный: ты пришел ко мне в баню, я тебе ни слова не говорю: иди  мойся.
И я же жадный! Привыкли люди на чужбинку жить...
     Иван  достал  пачку "Памира". Закурил. Усмехнулся своим мыслям, покачал
головой:
     -- Вот видишь, из тебя и полезло, Баню пожалел...
     -- Не баню пожалел, а... свою надо починить. Что же вы, так и будете по
чужим баням ходить?
     -- Ты же знаешь, мне не на че пока тесу купить,
     -- Да у тебя сроду не на че! У тебя сроду денег нет. Как же у других-то
есть? Потому что берегут ее, копейку-то. А у тебя чуть завелось лишка, ты их
скорей торописся загнать куда-нибудь. Баян сыну купил!.. Хэх!
     -- А что тут плохого? Пускай играет.
     -- Видишь, ты хочешь перед людями выщелкнуться, а я, жадный, должен для
тебя баню топить, На баян он нашел денег, а на тес -- нету.
     -- Мда-а,,. Тьфу! Не нужна мне твоя баня, гори она синим огнем! -- Иван
поднялся. -- Я только хочу тебе сказать, куркуль: вырастут  твои  дети,  они
тебе спасибо не скажут, Я проживу в бедности, но своих детей выучу, выведу в
люди... Понял?
     "Куркуль"  не  пошевелился,  только кивнул головой, как бы давая знать,
что он понял, принял, так сказать, к сведению.
     -- Петька твой начал уж потихоньку  выходить  в  люди.  Сперва  пока  в
огороды.
     -- Как это?
     -- Морковка у меня в огороде хорошая -- ему глянется...
     -- Врешь ведь? -- не поверил Иван.
     -- А спроси у него. Еще спроси: как ему та хворостина? Глянется, нет? И
скажи:  в другой раз не хворостину, а бич конский возьму... -- Сидящий снизу
нехорошо, зло глянул на стоящего, -- А то вы, я смотрю, добрые-то  за  чужой
счет  в  основном.  А  чужая  кобыла, знаешь, лягается. Так и передай своему
баянисту,
     Иван, изумленный силой взгляда, каким одарил его хозяин бани и огорода,
некоторое время молчал.
     -- Да-а, -- сказал он, -- такой правда за две морковки изувечит.
     -- Свою надо иметь. Мои на баяне не  усеют,  зато  в  чужой  огород  не
полезут.
     -- А ты сам в детстве не лазил?
     -- Нет. Меня отец на баяне не учил, а за воровство руки выламывал.
     -- Ну и зверье же!
     --  Зверье  не  зверье,  а  парнишке скажи: бич возьму. Так уделаю, что
лежать будет. Жалуйтесь потом...
     -- Тьфу! --  Иван  повернулся  и  пошел  домой.  Изрядно  отшагал  уже,
обернулся и сказал громко: -- Вот тебе-то я ее не буду копать! И помянуть не
приду...
     Хозяин  бани  и  огорода  смотрел  на  соседа спокойными презрительными
глазами. Видно, думал, как покрепче сказать: Сказал:
     -- Придешь. Там же выпить дадут... как же ты не придешь. Только позвали
бы -- придешь.
     -- Нет, не приду! -- серьезно, с угрозой сказал Иван.
     -- А чего ты решил, что я помираю? Я еще тебя переживу. Переживу, Ваня,
не горюй.
     -- Куркуль.
     -- Иди музыку слушай. Вальс "Почему деньги не ведутся". -- Хозяин  бани
и огорода засмеялся. Бросил окурок, поднялся и пошел к себе в ограду.

Last-modified: Thu, 01 Oct 1998 15:08:16 GMT
Оцените этот текст: