В нескольких футах от него стояла Иоланда, низко надвинув на лицо капюшон. - Господа, - сказала она, - я нашла совсем близко удобное место для привала. Там рядом ручей с чистой водой, а на дереве подвешен молодой олень. Аббат мгновенно повернулся к ней. - Оленина! - произнес он внезапно охрипшим голосом. - Оленина! А я тут мечтаю поесть хоть хлеба с сыром! - Идите за мной, - сказала Иоланда, и они последовали за ней. Еще не начинало темнеть, когда они устроились на ночлег. Ярко горел костер, рядом лежал запас дров, а на углях жарились огромные куски оленины. Аббат сидел, прислонившись спиной к стволу огромного дерева, сцепив могучие руки на животе и положив рядом свою тяжелую булаву, и принюхивался к аромату жареного мяса. - Я считаю, именно так лучше всего завершить наш день после всего этого лазанья по горам, единорогов и драконов, - сказал он с удовлетворением. - Запах оленины искупает все испытания, через которые мы сегодня прошли. - Там, впереди, болото, - сказал Шишковатый Иоланде. - Нам нужно будет его пересечь? - Нет, не нужно, - ответила она. - Мы можем его обойти. - Слава Богу, - вздохнул аббат и повернулся к Харкорту: - Нашей проводнице просто цены нет. Когда мясо изжарилось, они поели, потом поджарили еще и тоже съели. В конце концов аббат уже не мог заставить себя проглотить ни кусочка. Борода его лоснилась от жира. Сытые и довольные, они удобно расположились вокруг костра. Аббат разыскал у себя в мешке бутылку вина и пустил ее по кругу. Уже окончательно стемнело. Над болотом перекликались ночные птицы, легкий ветерок шелестел в верхушках деревьев. Все чувствовали себя прекрасно. Что-то уж слишком хорошо, подумал Харкорт. Несмотря на наслаждение, доставленное сытным ужином и отдыхом после трудного дня, его одолевали недобрые предчувствия. Слишком тут хорошо, думал он. А ведь это враждебная страна, здесь не должно быть так хорошо. Он взглянул на Иоланду, которая сидела скрестив ноги на земле по другую сторону костра. В ее лице появилась мягкость, которой он до сих пор не замечал. Может быть, это только так кажется в свете пламени, подумал Харкорт. Но она, очевидно, не испытывала никакого беспокойства. А именно она, наверное, раньше других почувствовала бы, если бы им грозила какая-нибудь опасность. Аббат с трудом поднялся и подбросил в костер дров. - Стоит ли? - спросил Харкорт. - Может быть, теперь, когда мясо зажарено, дать костру догореть? Нам лучше бы сидеть без огня. - Ты опять за свое, вечно тебе что-то не нравится, - засмеялся аббат. - Отдыхай, как все, и радуйся, что набил брюхо. Мы еще на самом краю Брошенных Земель, едва ли нам здесь что-нибудь грозит. - Мы уже видели единорогов и драконов. - Единороги давно ускакали, - сказал аббат, - и драконы тоже улетели. Я не вижу, почему... Он умолк и насторожился. Харкорт поднялся с земли. - Что такое, Гай? - спросил он. - Я что-то слышал. Какой-то шорох. И тут же шорох послышался снова. Все вскочили. Харкорт потянулся к мечу, но не успел выхватить его из ножен, как шорох прекратился. Все четверо стояли, напряженно прислушиваясь. Может быть, это всего-навсего птица шевельнулась на ветке, подумал Харкорт. Или какое-нибудь маленькое пушистое существо пробежало по сухим листьям. Аббат нагнулся и поднял с земли свою булаву. Харкорт обошел костер и встал рядом с Иоландой. - Что ты слышала? - спросил он. - То же, что и все вы. Шорох. Там кто-то есть. Новая порция дров, подброшенная в костер аббатом, только теперь занялась, внезапно разгорелась ярким пламенем, и Харкорт увидел, откуда шел шорох. У подножья гигантского дуба, стоявшего недалеко от костра, возник из земли какой-то корявый бугор. Он продолжал подниматься на глазах, и с него сыпались вниз сухие листья, сучки, кости мертвых животных, живая трава и клочья мха. Это выросшее из земли порождение леса двигалось, оно было живое. Густой смрад распространялся вокруг, и вместе с ним - непомерная злоба, почти ощутимая физически. Зловоние было так сильно, что от него перехватывало дыхание, как будто горло стискивали длинные цепкие пальцы. Харкорт отступил на шаг перед этой невероятной злобой и давящим зловонием. Он со скрежетом выхватил меч, и пламя костра окрасило клинок в цвет крови. Но у этого существа, которое выросло перед ними у подножья дуба, не могло быть живой красной крови - если его разрубить, из него должен был потечь зеленоватый гной или сукровица, похожая на чернила. Харкорту на мгновение показалось, будто он увидел блеснувшие в свете пламени острые клыки и когти. Но если это действительно клыки и когти, то они располагались в самых неподходящих местах. Может быть, на самом деле это были всего лишь обломки костей или острые каменные осколки, покоившиеся в лесной почве. Бугор продолжал подниматься, вырастая из лесного мусора и сухих листьев, из отпавшей коры и гнилых сучков, из птичьего помета, истлевших костей и оброненных перьев. Освещенный пляшущими отблесками пламени, он казался наделенным своей, зловещей жизнью. Злоба, источаемая им, становилась все сильнее, а густое зловоние - все удушливее. Харкорт почувствовал, что задыхается - отчасти от смрада, отчасти от ужаса и гнева при мысли, что такое гнусное создание осмеливается существовать, имеет наглость вторгаться в этот сравнительно чистый и уютный мир. Он шагнул вперед, но его опередил аббат. Одним плавным движением священник обеими руками поднял высоко над головой тяжелую булаву и обрушил ее на выросший из земли бугор. Бугор просел под ударом, что-то в нем булькнуло, и во все стороны разлетелись какие-то слизистые комки. Распространившееся вокруг зловоние многократно превзошло все, что они ощущали до сих пор. Харкорт, шатаясь, сделал еще два шага вперед, но еще не успел подойти к аббату, как его скрючило пополам и начало рвать. В горле у него стояла горечь, из глаз лились слезы, а от рассевшегося бугра текли навстречу ему густые волны смрада, и он как будто плыл в этом смраде, раздвигая его руками. Сделав сверхъестественное усилие, он выпрямился и увидел, что бугор исчез, а аббат стоит на том месте, где был бугор, колотя булавой по извивающимся клочьям и торжествующе хохоча. Харкорт хотел окликнуть аббата, но горло его все еще сжимала судорога, и он долго не мог выдавить ни звука. Наконец он крикнул: - Гай, отойди оттуда! Аббат продолжал колотить булавой по остаткам бугра, как будто не слышал. Харкорт, шатаясь, шагнул вперед и схватил его за руку. - Ради бога, остановись! От него уже ничего не осталось. - Вот когда я с ним покончу, - продолжая раскатисто хохотать, прокричал аббат, - тогда от него в самом деле ничего не останется. Меньше, чем ничего! - Да приди ты в себя, черт возьми! - рявкнул Харкорт. - Надо убираться отсюда. Нам нельзя здесь оставаться, нужно уходить. Здесь такая вонища, что дышать нечем. Аббат неохотно повернулся и подошел с ним к костру. Поодаль стояла Иоланда, изо всех сил зажимая рот и нос скомканным платком. Шишковатый собирал вещи. - Пошли, - сказал он. - Пошли, надо отсюда уходить. Харкорт поднял два мешка, забросил их на спину и подтолкнул аббата вперед. - Ну вот, - с упреком сказал Шишковатый аббату, - наделал ты дел. - Да ведь такая злоба! - оправдывался аббат. - Неужели вы не ощутили эту злобу? - Когда навстречу попадается хорек, - сказал Шишковатый, - его не убивают. Только поворачивают назад или обходят его сторонкой. - А я эту штуку убил. Ее нужно было убить. - Ее нельзя убить. Она не умирает. Можно только надеяться, что она уйдет восвояси. Они углубились в ночной лес и начали осторожно спускаться к краю болота, То и дело кто-нибудь натыкался на дерево или спотыкался о лежащую на земле ветку, но они шли и шли вперед. Когда до болота оставалось уже совсем немного, Харкорт услышал какой-то тихий жалостный звук, похожий на плач. Он остановился как вкопанный и прислушался. Звук доносился издалека, и временами его заглушал ветер, но это был плач, он был уверен. Там, посреди болота, раздавался чей-то плач. - Кто это? - спросил он. - Потерянные души, - ответила Иоланда. - Одинокие призраки плачут в болоте. - Призраки? - переспросил он. - Ты хочешь сказать, привидения? - Здесь повсюду привидения. Множество людей умерло здесь без святого причастия. - Я никогда об этом не задумывался, - сказал Шишковатый, - но такое вполне возможно. Когда сюда нагрянула Нечисть, многие пытались бежать, но не всем удалось. Часть угодила в засаду. А другие попрятались, или пытались спрятаться. Плач затих. Они постояли еще несколько минут, но больше ничего не было слышно, и они продолжали спуск с холма. В бледном, унылом лунном свете болото было похоже на черно-белый набросок пером. Кое-где серебрилась вода, над ней поднимались такие же серебристые, но чуть потемнее, камыши и заросли кустарника, и чернели отбрасываемые ими тени. Вскоре впереди показался небольшой залив, с обеих сторон которого стеной стояли камыши. Берег поднимался от воды узкой песчаной полоской. Они остановились, прислушались и вновь услышали плач, тихий и отдаленный. Потом он затих, и наступила зловещая тишина. - А здесь все еще воняет, - сказал Харкорт. - Правда, уже не так сильно. - Это мы принесли запах с собой, - сказал Шишковатый. - Через день-два выветрился. Он стал бы немного слабее, если бы мы могли принять ванну и сменить одежду. - Но что это было? - спросил Харкорт. - Я никогда такого не видел и ни о чем подобном не слышал. - Было бы странно, если бы ты это видел, - сказал Шишковатый. - Мало кто о таком даже слышал. Они очень древние, это порождение стихий. Их производит на свет сама земля - они вырастают из мертвой материи. Нечисть тут ни при чем, они существовали задолго до того, как появилась Нечисть. Говорят, когда-то их было много. Я думал, они уже совсем покинули Землю и больше не осталось ни одного. Но в такой местности, как эта... - Ты сказал, что мало кто о них слышал. Но ты-то слышал. Ты об этом знал. - Легенды моей расы, - ответил Шишковатый. - Из них я об этом и знаю. - Твоей расы? - Ну конечно, - сказал Шишковатый. - Ты, естественно, никогда не говоришь об этом вслух, и никто не говорит, но ты ведь знаешь, что я не человек. - Прости меня, - сказал Харкорт. - Ничего, - ответил Шишковатый. - Я ничем не хуже человека. - Давайте умоемся, - предложил аббат. - А потом попробуем хоть немного поспать. Мы изрядно не выспались. С этими словами он вошел в воду по пояс, нагнулся, зачерпнул пригоршню воды и начал обмывать лицо и одежду. - Надо будет по очереди стоять на страже, - сказала Иоланда. - Я буду сторожить первым, - вызвался Харкорт. - А я после тебя, - сказал Шишковатый. Стоя на страже, Харкорт время от времени поглядывал на звезды, чтобы знать, сколько прошло времени. Когда настала пора сменяться, Харкорт разбудил Шишковатого. Тот с ворчаньем поднялся. - Как дела? - спросил он. - Все тихо, - ответил Харкорт. - В лесу слышались какие-то шорохи, но не такие, какие мы слышали там, на холме. Наверное, какие-нибудь мелкие животные. В болоте кто-то плакал, а больше ничего не было. - Хорошо, - сказал Шишковатый. - Залезай под одеяло и попробуй заснуть. Харкорт улегся и завернулся в одеяло, но ему не спалось. Он долго лежал в раздумье, глядя на звезды. "Я не человек", - сказал Шишковатый, и это было сказано им, да и вообще кем бы то ни было, впервые. "Моя раса", - сказал он. Его раса знала об этих порождениях стихий. И он сказал, что когда-то их было много. "Это не Нечисть, - сказал он, - они существовали задолго до Нечисти". Харкорт никогда не слыхал о расе Шишковатых; он знал только одного Шишковатого, хотя если подумать, он мог бы сообразить, что когда-то должны были существовать и другие Шишковатые. Значит, эти порождения стихий жили в глубочайшей древности, ведь и Нечисть появилась здесь в незапамятные времена, а эти, как сказал Шишковатый, тогда уже были. "Теперь их осталось немного", - сказал он и намекнул, что вообще не ожидал встретить хоть одного. И если это правда - что эти порождения стихий и Шишковатые жили в этом мире бок о бок, - значит, и те и другие существовали в глубочайшей древности, и очень может быть, что Шишковатых осталось так же мало, как и этих порождений стихий. Харкорт решил, что когда вернется домой, нужно будет расспросить обо всем деда, хотя это дело, конечно, очень деликатное. Может быть, дед поймет, что вопрос задан от чистого сердца, и ответит, пусть и не слишком обстоятельно; а может быть, и придет от него в ярость. Дед с Шишковатым дружат уже много лет, и они никогда не дадут друг друга в обиду. Размышляя об этих загадках, он в конце концов заснул. Его разбудил аббат, который без особой деликатности потряс его за плечо. - Вставай, - сказал он. - Там их множество. Полный лес. Они нас окружили. Харкорт сел, пытаясь понять, что происходит. - Кто нас окружил? - Вонючие бугры, - ответил аббат. - Я бы пошел и разделался с ними, но Шишковатый в тот раз так раскричался, что я решил этого не делать. Харкорт увидел, что уже начинает светать. Из-под своего одеяла, разбуженная громким голосом аббата, выползла Иоланда. Шишковатый тоже проснулся и сидел, протирая глаза. - Что там еще? - спросил он аббата. - Что за шум ты поднял? - Бугры нас окружили. Шишковатый вскочил. - Ты уверен? - Уверен, - подтвердил аббат. - Они выстроились цепочкой позади нас и спустились к самому болоту по обе стороны. Мы в мешке. На этот раз я их не слышал, они вели себя очень тихо. Первого я увидел, только когда стало светать. Прежде чем вас будить, я проверил. Шишковатый повернулся к Иоланде: - Ты сказала, что мы можем обойти болото. А перейти его можно? - Может быть, и можно. Мне говорили, там есть тропинка. Это будет нелегко. Придется много брести по воде. Но я думаю, мы сможем перебраться на другую сторону. - Это безумие! - вскричал аббат. - Мы можем прорваться и обойти болото. - Возможно, ты бы и прорвался, - сказал Шишковатый, - но я бы рисковать не стал. Ведь ты ничего о них не знаешь. - Зато ты знаешь, и ты сказал. - Неважно, что я сказал, - перебил его Шишковатый. - Идем через болото. Если мы это сделаем, не думаю, чтобы они стали нас преследовать. Глава 10. Харкорта снова одолевали призраки, хотя день был в самом разгаре. Он их не видел, хотя временами ему чудилось, что в воздухе пробегает легкое колыхание, похожее на знойные волны, которые поднимаются в жаркий летний полдень над золотистым полем спелой пшеницы. Но призраки говорили с ним, и говорили не умолкая. Он почти ничего не понимал, хотя временами ему чудилось, что понимает. Однако большей частью это было неразборчивое бормотанье, вроде того невнятного говора, что слышишь, проходя мимо закрытой двери, за которой мать и другие женщины занимаются после обеда шитьем, а больше - болтовней. Харкорт брел по пояс в воде, с трудом вытаскивая ноги из илистого дна. Остальные следовали за ним. Призраки становились все назойливее. Над головой у него роились тучи насекомых - время от времени он принимался отмахиваться, но они не обращали на это никакого внимания и продолжали кружиться над ним жужжащим вихрем, сверкая на солнце крылышками, Он приближался к пригорку, который приметил издалека. Подойдя вплотную, он уперся руками в землю, вскарабкался на сухой берег и повалился ничком, с трудом перевода дыхание. Следующей шла Иоланда - когда она добралась до пригорка, он протянул руку и вытащил ее на берег рядом с собой. Почти вплотную за Иоландой следовал Шишковатый, а сзади, пыхтя, с багровым лицом, грузно брел сквозь воду и грязь аббат. Один за другим они подошли к пригорку, и Харкорт помог им выбраться на берег. Все уселись в ряд, промокшие, усталые и слишком запыхавшиеся, чтобы разговаривать. - Ни о чем подобном речи не было, - сказал наконец аббат. - Я знал, конечно, что придется много ходить, против ходьбы я ничего не имею. Но пробираться вброд через такую грязь - не самое увлекательное приключение, на мой взгляд. Это не что иное, как тяжелая работа. - Нам бы, может быть, не пришлось этого делать, - заметил Шишковатый, - если бы ты оставил в покое тот бугор. Но нет, тебе обязательно нужно было пойти и стереть его в порошок. - Я убежден, что другие бугры не могли произойти от того, с которым я расправился, - возразил аббат. - Не может быть, чтобы клочья, которые я от него оставил, побежали за нами вдогонку и превратились каждый в новый бугор. - Ну, не знаю, - сказал Шишковатый, - хотя от них всего можно ожидать. В свое время мне довелось слышать немало всяких страстей о том, на что они способны. Может, этот холм - их любимое место, и они зарождаются здесь во множестве. Может, жизнь не пробудилась бы в них еще много лет, но когда они узнали... - Узнали? - переспросил аббат. - Ну да, узнали, что появился враг и напал на них, они не стали дожидаться своего срока и собрались отомстить. - Ну уж и отомстить, - презрительно сказал аббат, подняв булаву и стукнув ею по земле. - Вот дали бы мне волю, тогда у них уж точно появился бы повод отомстить. - Все это уже позади, - прервал его Харкорт. - Забудьте об этом. - И, обращаясь к Иоланде, сказал: - Вон там впереди, на сухом островке, я, по-моему, вижу продолжение тропинки. - Значит, здесь и вправду есть тропинка, - радостно откликнулась она, - и мы идем правильно. Когда она исчезла, я боялась, что мы пошли не той дорогой, что она скоро кончится и что никакой тропы на самом деле нет. Но, если ты прав, значит, тропа есть. Она только была под водой, а теперь мы снова на нее вышли. Харкорт пожал плечами. - Мы можем еще десять раз ее потерять, такая уж тут местность. Но надо идти дальше. Как ты думаешь, много мы прошли? Полпути уже есть? - Не думаю. Полпути мы еще не прошли. Хорошо, если мы доберемся до того берега к ночи. - Вполне можем добраться, - сказал Шишковатый, - если будем идти и идти. И не будем останавливаться отдохнуть и поболтать всякий раз, как увидим сухое место. - Если мы не будем отдыхать, - возразил аббат, - мы, может быть, вообще не дойдем до того берега. Время от времени нужно делать передышку, чтобы собраться с силами. - Никогда еще не видел, чтобы такой большой и сильный человек оказался таким слабаком, - с презрением сказал Шишковатый. - Ты мне всегда нравился, Шишковатый, - отвечал аббат. - Я тебя всегда уважал, хоть ты и нелепо устроен. Но в трудную минуту проявляется твой скверный характер, раньше я этого за тобой не замечал. - Ну, хватит вам препираться, - прервал их Харкорт, - Перестаньте оба. Мы все в одинаковом положении, и отправились все добровольно. Никто никого не заставлял. - Я хочу знать одно, - не унимался аббат. - Зачем нам понадобилось лезть в это болото? Вчетвером мы легко прорвали бы кольцо бугров и пошли бы посуху вокруг. В конце концов, как они могли бы нас остановить? Взять хотя бы того, что был у костра, - я пошел и расколошматил его в клочья. - Я думаю, это законный вопрос, - поддержал его Харкорт, обращаясь к Шишковатому. - Я сам об этом думал. Мы, конечно, поверили тебе на слово... - Вопрос законный, и я с удовольствием на него отвечу, - сказал Шишковатый. - Тот, что у костра, просто не знал, с каким сумасшедшим он имеет дело. Он ничего не успел предпринять. Этакий солидный, благообразный христианин ни с того ни с сего кинулся на него с двадцатифунтовой железной булавой и... - А что я должен был делать? - возмутился аббат. - Он испускал такую вонь и злобу... - Я пытался тебя предостеречь, - возразил Шишковатый, - но не успел. Я бы тебя остановил, если бы мог, но было уже поздно. А после этого разумнее всего было удирать. Должен сказать, мне и в голову не могло прийти, что другие бугры прорежутся из-под земли и двинутся за нами, чтобы взять нас в кольцо. Судя по всему, что я знал о природе и истории бугров, такое вообще немыслимо. Я называю их буграми, потому что вы их так называете, но у них есть другое, древнее название... - Ты много чего говоришь, - сказал аббат, - но ничего путного. Скажи мне коротко и ясно, почему мы не могли прорваться через кольцо бугров. - Некоторый шанс у нас был, - отвечал Шишковатый, - но шанс весьма сомнительный, и это, скорее всего, обошлось бы нам очень дорого. Вы же почувствовали на себе их злобу. - Еще бы, - подтвердил Харкорт. - Все почувствовали. И злобу, и вонь. Не знаю, отчего это, от злобы или от вони, только меня всего скрючило. Я хотел подойти... - Меня ничуть не скрючило, - заявил аббат. - Это потому, что ты такой нечувствительный, - сказал Шишковатый. - Ты много разглагольствуешь о душе, а у тебя самого никакой души нет, и кроме того... Аббат вскочил и замахнулся на него булавой. - Не смей мне такое говорить! - вскричал он. - Ты не смеешь... - Сядь! - приказал Харкорт ледяным голосом. - И положи свою булаву. Мы будем вести себя, как подобает джентльменам, чего бы нам это ни стоило. Аббат с ворчаньем уселся, но булаву из руки не выпустил. - А теперь, - сказал Харкорт Шишковатому, - ответь нам на вопрос, и без всяких посторонних рассуждений. - Ответ состоит в том, - сказал Шишковатый, - что мы имеем дело с существом, у которого нет ничего общего ни с одним обитателем здешнего мира. Оно сродни самым глубинным корням жизни, наименьшему общему знаменателю природы. А природа, если хорошенько подумать, по сути своей жестока. Жестока и безразлична. Природе не свойственна любовь, ей все равно, что случится с кем или чем бы то ни было. Ее нельзя уговорить. Всем приходится жить по ее правилам. Ошибись хоть немного, и она тебя убьет, не задумываясь. Зло - это, по определению, отсутствие любви. Чтобы стать воплощением зла, достаточно одного - не испытывать любви, не подозревать даже, что она существует. Подлинное зло не любит даже само себя. Эти бугры не просили, чтобы их наделили жизнью; жизнь навязала им некоей неведомой, таинственной алхимией мертвой или умирающей материи. Может, жизнь даже внушает им отвращение, может, они недовольны тем, что их насильно заставили появиться на свет, хотя они об этом никого не просили. До вас понемногу начинает доходить, с чем мы имеем дело? - Кажется, да, - задумчиво произнес Харкорт. - Если бы мы напали на те бугры, - продолжал Шишковатый, - очень может быть, что они уничтожили бы нас прежде, чем мы смогли бы вступить с ними в схватку. Они ошеломили бы нас заложенной в них злобой, задушили бы зловонием, отравили бы накопленным в них ядом, покончили бы с нами десятком других способов. Они знали о нас и ждали нас. Лучшего ответа я дать не могу, потому что о буграх никто ничего толком не знает. Специалистов по ним не существует - каждый, кто вздумает стать таким специалистом, умирает раньше. - Он умолк и оглядел остальных. - Вы удовлетворены? Я ответил на ваш вопрос? Никто ничего не сказал. - Больше всего они любят выводиться, если это можно так назвать, в нетронутой лесной почве, - продолжал Шишковатый. - Там, где много лет скапливались гниющие отбросы леса, в которых содержатся неведомые начала, дающие толчок к их появлению. Почва этого леса лежала нетронутой, наверное, несчетные столетия. Я никогда не слышал, чтобы кто-нибудь попал в такое положение, как мы. Даже в самых невероятных легендах моей расы не говорится, что они могут вылупляться разом в таком множестве. Я думаю, нападение на одного из них заставило остальных появиться на свет раньше времени. Как они узнали об этом нападении, я не знаю и даже представить себе не могу. В наших легендах ничего не говорится о том, что они способны общаться между собой. - А здесь они до нас не доберутся? - спросила Иоланда. - Думаю, что нет. Правда, они могут передвигаться, и иногда, боюсь, довольно быстро, но норовят оставаться поблизости от того места, где вывелись. Я полагаю, они не покинут леса, и очень сомневаюсь, чтобы они решились последовать за нами через болото. - Он покачал головой. - Вы должны понять, что меня все это тоже поразило. Они - порождение самых древних времен. Когда-то, гласят легенды, их было много. По мере того как редели леса и расширялись пашни, их становилось все меньше и меньше: места их обитания понемногу исчезали. Если бы вы меня спросили, я бы сказал, что их больше не осталось вообще, что это просто персонажи древних легенд, что они давно вымерли. - Кому могло бы прийти в голову тебя об этом спросить, - сказал Харкорт, - если никто ничего о них не знал и ты ничего не говорил? - Мало ли о чем я ничего не говорил, - ответил Шишковатый и поднялся на ноги. - Двинемся дальше? - предложил он. - Чарлз, ты что-то говорил о тропинке, которую как будто видел впереди. - Да, - сказал Харкорт. - Я снова пойду первым и поведу вас к ней. Это островок с несколькими деревьями на краю. Из-за камышей его удается увидеть только изредка. По-моему, он немного больше этого пригорка. - А вам тоже не дает покоя какое-то нашептывание и бормотание? - спросил аббат. - Иоланда, ты, кажется, говорила, что это призраки? Она кивнула. - Да, призраки. По крайней мере, так говорят. Не нашедшие покоя души людей, которые умерли вне лона Святой Церкви и теперь блуждают повсюду. Тут, наверное, погибло множество беженцев, когда они спасались от Нечисти. - А мы ничего не можем для них сделать? Никак нельзя дать им покой? - Не знаю, - ответила Иоланда. - Я только знаю, что они тут есть. Я ни с кем никогда о них не говорила. Конечно, я скорблю о них, как подобает христианке. - Попробуй побрызгать на них святой водой, - посоветовал аббату Шишковатый. Тот только презрительно засопел, с трудом поднялся и подоткнул повыше свою сутану, вымазанную до колен грязью и насквозь мокрую. Они снова отправились в путь. Пригорок, как и подозревал Харкорт, оказался лишь маленьким клочком суши, поднимавшимся над водой. Они пересекли его и опять вошли в воду. Болото было не очень глубоким - большей частью по щиколотку и только местами по пояс. Дно его покрывал скользкий, липкий ил, в котором кое-где прятались коряги и кучи камней. Идти приходилось медленно и осторожно, чтобы не споткнуться. Время от времени им попадались открытые водные пространства, но чаще всего они шли по узким, извилистым протокам, по обе стороны которых поднимались болотные травы и камыш. Кое-где из болота торчали мертвые деревья - скелеты тех деревьев, что стояли здесь давным-давно, еще до того, как все переменилось и появилось болото. Пока они отдыхали и болтали на пригорке, призраки как будто исчезли или, по крайней мере, угомонились. Теперь, когда они снова шли по болоту, призраки вернулись, и снова постоянно слышался их шепот. Харкорт попытался не слушать, но это было очень трудно - они окружили его со всех сторон и продолжали свою неумолчную болтовню. На первых порах их невнятное бормотанье заставляло его содрогаться от ужаса. Он этого не стыдился и утешал себя тем, что всякий призрак должен вызывать если не страх, то, по крайней мере, тревогу, и совсем не обращать на них внимания ни один нормальный человек не способен. Но прислушиваясь час за часом к их бормотанью, он почувствовал, как первоначальный ужас уступает место раздражению. Они превратились в досадную помеху, все еще способную вызывать страх, но чаще просто надоедавшую сверх меры. Он попробовал было не вслушиваться, но устоять против них не могла даже самая сильная воля. Они были слишком близко, их голоса звучали слишком настойчиво, чтобы можно было заставить себя их не слышать. Временами ему казалось, будто призрачные пальцы цепляются за его руки, пытаясь задержать его, но он говорил себе, что это всего лишь причуды разгулявшегося воображения. Иногда ему казалось, что он различает отдельные слова и фразы, хотя он опять-таки не был уверен, расслышал ли их на самом деле или невольно вообразил. "Вернитесь! - говорили они (или это только ему казалось?). - Вернитесь, дальше идти опасно". В ушах у него звучали предостережения, слышались мольбы. "Помогите нам! Бога ради, сжальтесь! Будьте милосердны! Мы пребываем здесь, в мире теней, между жизнью и смертью, уже не живые и еще не мертвые. Если никто нам не поможет, мы останемся здесь навсегда". Их речи, конечно, на самом деле не были такими связными - это были лишь отдельные слова и обрывки фраз, в которых звучала мольба и которые складывались в некое подобие целого только в его фантазии. - Ложитесь! - взревел позади аббат. - Ложитесь все и прячьтесь получше! Инстинктивно, ни о чем не думая, Харкорт присел на корточки и вжался в перепутанную стену болотных трав на краю протоки. Оглянувшись, он увидел, что остальные тоже притаились, как цыплята на птичьем дворе, прижавшие к земле при появлении ястреба. Аббат, который шел последним, указывал вверх. Харкорт поднял голову и увидел их - три болтающиеся грязные тряпки, которые кругами плавали в голубом небе над болотом, никуда особенно не спеша и высматривая себе жертву. Они были высоко и казались всего лишь движущимися точками на фоне неба. Драконы, сказал он себе. Три дракона на охоте. Может быть, те самые, что напали на единорогов. Он присмотрелся, пытаясь разглядеть, не болтается ли у одного из них на шее веревка, но драконы были слишком высоко. Время шло, а драконы все кружили у них над головой. Один раз они начали спускаться ниже, но через некоторое время снова поднялись ввысь. Не сводя с них глаз, Харкорт выругался. Драгоценное время уходит, а из-за драконов они не могут выйти из болота. Им нужно миновать эту коварную трясину до наступления ночи. А если дело и дальше пойдет так же, как до сих пор, и они будут то ползать по кустам, чтобы поглазеть на единорогов, то прятаться в камышах от драконов, - им никогда не добраться до цели. Там, в замке, им казалось, что они знают, с чем им предстоит встретиться - всего лишь с великанами, троллями, драконами и прочей Нечистью. Теперь он понял, что на Брошенных Землях все не так просто. Уже за это короткое время они повстречали два новых явления, о которых ничего не знали и которых не могли даже вообразить: бугры в лесу и призраки на болоте. Сколько еще сюрпризов ожидало их в дальнем пути? Этого Харкорт не знал и злился, что приходится терять время. Теперь, когда он стоял неподвижно, призраки одолевали его еще настойчивее и в еще большем числе. Их бормотанье заполнило весь его мозг до того, что больше он ничего не замечал. Но слова их, если это действительно слова, были лишены всякого смысла. И среди них вдруг прозвучало одно слово, наделенное для него глубочайшим смыслом. Одно-единственное слово, которое он сразу распознал. "Элоиза"! На мгновение забыв обо всем, он выпрямился и громко воскликнул: - Элоиза? Что вы сказали про Элоизу? - Ложись! - рявкнул аббат. - Ложись, идиот! Харкорт снова присел в камыши и взглянул в небо. Драконы были еще там - три болтающиеся грязные тряпки на голубом фоне. Глава 11. В конце концов драконы улетели, направляясь куда-то на восток. Разыскивали ли они людей или просто вылетели на охоту, так и осталось неизвестным. Харкорт не заметил, как они улетели, он даже не смотрел на них. Он по-прежнему сидел на корточках в протоке, наполовину забившись в окаймлявшие ее болотные травы, и в ушах у него звучало одно слово: "Элоиза! Элоиза! Элоиза!" И все это время нескончаемые тучи невидимых призраков - невидимых, если не считать возникавшего время от времени легкого колыхания воздуха, которое можно было заметить только уголком глаза, - нескончаемые тучи невидимых призраков осаждали его, с неумолчным бормотаньем кружась над головой. Он пробовал заговаривать с ними, кричать на них - про себя, мысленно. "Расскажите мне! - беззвучно умолял он. - Расскажите мне об Элоизе! Что вы хотели о ней сказать?" В голове его мелькнула мысль, которая потрясла его до глубины души: если он действительно услышит что-то о ней в таком месте, из уст бормочущих болотных призраков, он в ужасе отшатнется. "Здесь все нечисто и отвратительно, - подумал он. - Здесь не может быть Элоизы! Я не хочу, чтобы она нашлась здесь! Да ее здесь и не может быть - ведь если она умерла, то умерла не здесь, а на том берегу, в замке Фонтен!" Одолеваемый мучительными раздумьями, он сидел, пригнувшись, на корточках, уйдя в себя, забыв обо всем, что его окружало, - о ярко светившем солнце, о тухлой болотной воде, о шорохе камыша, о кружащих в небе драконах. Он не хотел, чтобы Элоиза нашлась здесь, в этой зловонной трясине. А хотел он вообще, чтобы она нашлась? Эта непрошеная мысль, возникшая из самых глубин его сознания, заставила его вздрогнуть: ему стало страшно от того, что она могла прийти ему в голову, что она могла зародиться где-то там, в сокровенных глубинах души, о которых он и сам не подозревал. Он больше не помнил лица Элоизы: оно навсегда осталось для него скрытым прядью волос, упавшей от порыва ветра. И глядя на ее подарок, он больше не помнил слов, которые она сказала ему, даря книгу, не видел, как ее пальцы перелистывают страницы. С годами она уплыла от него, отступила куда-то вдаль. "Боже! - сказал он себе в ужасе. - Боже мой, ведь я ее забыл!" "Боже! - взмолился он. - Сделай так, чтобы ее здесь не было. Чтобы я не услышал здесь ее голос. Если она здесь и я ее встречу, я отшатнусь от нее с отвращением, и это разобьет сердце нам обоим. Мы не должны встретиться в таком отвратительном месте. Когда мы встретимся снова... Если нам суждено встретиться, это должно случиться на цветущей поляне, овеваемой легким ветерком. Но не здесь, Боже, не здесь!" Его заставил очнуться оклик аббата. - Чарлз, пошли. Веди нас, мой друг. Драконов больше не видно. Харкорт медленно поднялся, словно пробуждаясь от кошмара. Подняв голову, он взглянул на небо. Драконов не было. Он машинально побрел, пошатываясь, вперед, следуя за извилинами протоки. Скоро она кончилась, влившись в мелкое стоячее озерцо, и там, по другую его сторону, поднимался островок, который Харкорт заметил еще издалека, - с несколькими деревьями на берегу и тропинкой, поднимавшейся от берега мимо деревьев. Аббат, шлепая по воде, обогнал Иоланду и Шишковатого и поравнялся с ним. - Из-за этих драконом мы потеряли много времени, - произнес он, пыхтя от быстрой ходьбы. - Мы не успеем пересечь болото до наступления ночи. Харкорт поднял глаза и увидел, что солнце уже заметно склонилось к западу. - Сделаем все, что сможем, - ответил он. - А если придется здесь заночевать, как-нибудь устроимся. - Плохо дело, - сказал аббат. - Совсем плохо. Мы бы должны быть уже за много лиг отсюда, на суше. - Дальше пойдет лучше, - сказал Харкорт, - я в этом не сомневаюсь. Как только выберемся на сухое место, идти станет легче. Они продолжали свой путь. Через некоторое время Харкорт спросил: - Как ты думаешь, это за нами охотились драконы? Откуда они могли узнать, что мы здесь? - Не знаю, - отвечал аббат. - Я об этом думал и ничего не мог придумать. Но какая разница? За нами они охотились или нет, стоило им нас заметить, они бы все равно на нас кинулись. - Ты не разглядел, не было у одного из них веревки на шее? - Нет, не заметил. Они были слишком высоко. Но я тоже об этом подумал. - У меня такое предчувствие, - сказал Харкорт, - что рано или поздно мы еще повстречаемся с этим драконом. И очень может быть, что лицом к лицу. Я намерен его убить. - Ты романтик, Чарлз, - сказал аббат. - Неизлечимый романтик. Хотя характер у тебя тяжелый и угрюмый, ты живешь в мире фантазий. Фантазии окружают тебя даже среди бела дня. Кому кроме тебя могло прийти в голову заарканить дракона? - Я серьезно, - сказал Харкорт. - Это не пустые слова. Я чувствую, что повстречаюсь с этим драконом лицом к лицу. И сделаю все, чтобы его убить. - Ты считаешь, что это у тебя на роду написано с того самого дня у подножья Драконова хребта? Что тогда пришло в движение нечто такое, что должно разрешиться здесь, в глубине Брошенных Земель? - Про это я ничего не знаю, - отвечал Харкорт. - Я не так склонен философствовать, как ты. У меня только есть такое предчувствие, вот и все. Идти становилось все труднее, и остров, лежащий впереди, казалось, отдалялся, вместо того чтобы приближаться. Харкорт взглянул себе под ноги и увидел, что вода едва доходит ему до щиколоток. Он по-прежнему шагал вперед, но продвигался как будто медленнее, чем до сих пор. Казалось, вода сделалась густой, как патока. Что-то стало и с воздухом: он был какой-то необычно плотный и не такой прозрачный, как всегда. - Гай! - позвал он почти шепотом. - Да, я тоже заметил, - сказал аббат. - Что-то происходит. Они брели вперед, стараясь идти побыстрее, как шли раньше, но вокруг них все стало каким-то непривычным. Они шагали все так же широко, но расстояние, которое они покрывали с каждым шагом, становилось меньше и меньше. Остров впереди то расплывался в глазах у Харкорта, то снова обретал четкость. В ушах его время от времени еще слышалось бормотанье болотных призраков, но голоса их казались искаженными и гулкими, словно звучали из пустой бочки. А сбоку, слева - нет, теперь как будто справа - кто-то следил за ними, не сводя глаз. Харкорт вертел головой во все стороны, но ничего не видел, кроме простиравшегося вокруг болота. И несмотря на это, его не покидало ощущение, что кто-то за ними следит. Что там, в стороне, не то слева, не то справа, сидит в грязи какое-то чудище, которое, злобно ухмыляясь, глумится над ними. Они шли и шли вперед, хотя и медленно. Остров как будто стал немного ближе. "Может быть, когда мы до него доберемся, - подумал Харкорт, - все опять станет как прежде? Вокруг нас снова будет старый, привычный, безопасный мир, обыкновенный воздух, обыкновенная вода?" И тут, даже не повернув головы, он заметил уголком глаза некое существо, которое, глумливо ухмыляясь, сидело в стороне. Оно было наполовину погружено в жидкую грязь, но даже та его часть, что оставалась снаружи, была видна как-то искаженно, неотчетливо, словно сквозь плохое стекло, которое делает очертания всех предметов волнистыми и дрожащими. Существо, казалось, почти целиком состояло из огромной пасти и глаз, было покрыто бородавками и чем-то напоминало жабу, хотя это была вовсе не жаба. Харкорт лишь мельком заметил его, и оно тут же исчезло. Он попробовал взглянуть на него снова, но ничего не получилось, - он сам не понимал, как это ему удалось в первый раз. Он толком не отдавал себе отчета в том, зачем ему понадобилось увидеть это существо еще раз, потому что зрелище было не из приятных. Но он чувствовал, что должен знать, кто напускает на них эти злые чары (если это чары), потому что, не зная этого, нельзя их преодолеть. Правда, ему все равно было не очень понятно, почему он догадался бы, как их преодолеть, если бы увидел это существо снова. Он ничего не сказал аббату, потому что аббат, скорее всего, просто не поверил бы. Только что аббат сказал, что он романтик и живет в мире фантазий. Хотя где же и жить в мире фантазий, подумал он, как не на Брошенных Землях? Наконец они достигли островка и поднялись на отлогий берег. Харкорт надеялся, что, когда они доберутся до островка, все это кончится, но ничего не изменилось: идти было не легче, чем по болоту. При обычных обстоятельствах он, выбравшись на суш