ой гарпии, Иоланда ногой перевернула ее на спину. Из тела гарпии торчал обломок стрелы. - Ничего этого не случилось бы, - сказал Шишковатый, - если бы мы оставили ее в покое. Она бы все равно издохла. И нечего было ее трогать. Когда видишь змею с перебитым хребтом, не надо пытаться ее вылечить. Я ведь тебя предупреждал, - повернулся он к аббату. - Говорил, чтобы ты отошел подальше. Но ты со своей мудреной христианской этикой... - С самого начала, как только мы отправились в путь, ты позволяешь себе отпускать ехидные замечания по поводу моих христианских чувств, - огрызнулся аббат. - Вот что я тебе скажу - что бы ты ни думал о моей христианской этике, она куда лучше любой другой. И той, которой придерживаешься ты, в том числе. - Я никакой этики не признаю, - ответил Шишковатый. - С точки зрения любой религии я совершеннейший безбожник, ведь я вообще ни во что не верю. Я только не могу понять, почему так изменились твои взгляды. В первый же день ты со своей огромной булавой набросился как бешеный на тот лесной бугор и сровнял его с землей, даже не зная, что это такое. А теперь, очертя голову и невзирая ни на какие предупреждения, кидаешься на помощь заклятому врагу, и, больше того... - Прекрати немедленно, - сказал ему Харкорт повелительным тоном. - Ты уже который день пристаешь к аббату. И без всякого повода, а просто чтобы его позлить. Не понимаю, что за удовольствие это тебе доставляет, но, ради бога, прекрати. - Все дело в том, что при этом он ничего такого в виду не имеет, - сказал аббат. - Говорит, что не признает никакой этики, но это вовсе не так, хотя его этика временами выглядит довольно забавно. Хвастает, будто он безбожник, но он никакой не безбожник, и, больше того... - И ты тоже замолчи, - перебил его Харкорт. - Замолчите оба. - Ну хорошо, - сказала Иоланда, - теперь, когда все помирились, что мы будем делать дальше? - Пойдем вперед, - ответил Шишковатый. - Здесь оставаться опасно. Как только слухи разнесутся по округе, здесь отбоя не будет от любопытных, которые захотят поглазеть на поле боя. И от мародеров тоже, скорее всего. Там много чего можно подобрать. - Сдается мне, - проворчал аббат, - что с той самой минуты, как Жан перевез нас через реку, мы все время спасаемся бегством. То кто-то за нами гонится, то нам кажется, что кто-то за нами гонится. - Так или иначе, - решительно сказал Харкорт, - я считаю, что Шишковатый прав. Надо двигаться вперед как можно быстрее. Как насчет этого, Гай? Осилишь? Аббат с трудом поднялся. - Осилю, - сказал он. - Хуже всего эта проклятая мазь, которой вы меня вымазали. До сих пор еще жжет. - Раны были довольно глубокие, - сказала Иоланда. - Через некоторое время ты весь одеревенеешь. До тех пор нужно пройти как можно дальше. - Тогда давайте трогаться, - сказал аббат. - Вопрос в том, в какую сторону. - По-прежнему на запад, - ответил Харкорт, надеясь, что не ошибся. Глава 19. Задолго до того, как село солнце, принялся моросить дождь, мелкий, но равномерный и непрерывный. Судя по всему, он зарядил до утра, а то и на весь следующий день. Путники занялись поисками места, где можно было бы укрыться на ночь, но не могли найти ни пещеры, ни заброшенной крестьянской хижины, ни ветхого амбара или навеса, ни даже густого сосняка, который хоть на самом деле и не защищает от дождя, все же может послужить хоть каким-то укрытием. После нескольких часов ходьбы аббат начал спотыкаться. Ноги его то и дело подкашивались, он что-то бормотал на ходу и, казалось, временами переставал понимать, что происходит. Иоланда шныряла впереди в поисках хотя бы относительно сухого места, а Харкорт и Шишковатый вели под руки шатавшегося аббата. - Надо бы ему прилечь, - сказал Шишковатый. - Он весь горячий и раскраснелся. Видно, что горит в лихорадке. Я был прав, у этой гарпии на когтях и зубах был яд. Но это еще не все, подумал Харкорт. У них так и не было возможности просушить одеяла, высохшие накануне ночью во время грозы. Теперь они еще больше вымокли, и не во что было завернуть аббата, когда его начинал бить озноб. Можно было, конечно, развести костер, потому что даже в самую дождливую погоду всегда найдется немного сухого хвороста, но им нужен был не просто костер. У них на руках был больной, который нуждался в уходе, а обеспечить ему уход они не могли. "Все идет не так, как надо, - думал Харкорт. - С самого начала все шло не так, как надо. Мы с аббатом гонимся за несбыточными мечтами. А другие двое отправились помогать нам в этой бессмысленной погоне. Иоланда - потому, что ее приемные родители с незапамятных времен служат Харкортам, а Шишковатый - из любви к старику, который ему больше чем брат, и ко мне, которого ребенком качал на коленях. Гай ищет кристалл Лазандры, в котором, если верить легенде, заключена душа святого, но нет никаких доказательств того, что такой кристалл существует на свете, что в нем заключена какая бы то ни было душа, не говоря уж о душе святого. А я, Чарлз Харкорт, гонюсь за воспоминанием о женщине, которая скорее всего вот уже семь лет как мертва и лица которой я уже не помню". Не так давно он запретил себе поддаваться сомнениям, но сейчас сомнения его одолели. Наверное, их порождали дождь, моросивший не переставая, промозглая сырость в воздухе, наступавшие сумерки. Но как он ни пытался с помощью логических рассуждений отогнать тоску, сомнения не уходили. "Я ничего не знаю, - говорил он сам себе. - Я не могу ничего решить. Прав я или нет? Правы мы все или нет? Не лучше ли было нам оставаться дома? Нужно ли было нам, увлеченным эмоциями и надеждами, пускаться в эту авантюру?" Аббат покачнулся и начал падать. Харкорт попытался удержать его, но рука его соскользнула. Шишковатый, все еще держа аббата под руку, тоже упал на колени, не выдержав его веса. Лежа ничком, аббат продолжал бормотать что-то невнятное. Попугай взлетел с его плеча и кружил над ними, оглашая воздух отчаянными воплями. Шишковатый поднял голову и взглянул на Харкорта. - Мы должны что-то сделать. Надо найти место, где можно укрыться от дождя и согреть его. Иначе ему конец. Дождь по-прежнему падал на них косыми серебристыми струями. Вдруг в серебре мелькнуло что-то белое, и они увидели, что перед ними стоит Иоланда, промокшая до нитки и еще более тоненькая, чем всегда: пропитанный влагой плащ на ней не драпировался складками, а облепил ее стройную фигурку. - Я нашла укрытие, - сказала она. - Там, в глубине леса, есть хижина. Из трубы идет дым, а в окне виден свет. - А кто там живет? - спросил Шишковатый. - Чья она может быть? - Неважно, - сказал Харкорт. - Чья бы ни была, мы займем ее на эту ночь. Бери его за ноги, а я за плечи. Мы его понесем. Нести аббата было нелегко - весил он немало. Его свисающий зад то и дело задевал за землю. Но они, согнувшись под его тяжестью, кряхтя и задыхаясь, тащили его дальше и дальше. Время от времени они клали его на землю, чтобы отдохнуть, но ненадолго, а потом снова поднимали, чтобы пронести еще немного. Наконец они увидели за деревьями огонек и вскоре подошли к двери хижины. Опустив аббата на землю, они остановились, и Иоланда постучала в грубо сколоченную дверь. Хижина была жалкая, кое-как сложенная из неотесанных бревен и жердей, с одним-единственным окошечком. Когда-то оно было застеклено, но несколько стекол разбилось, и проемы были забиты кусками дубленой кожи. Сбоку торчала грубая глинобитная труба, из которой поднимался дым. Иоланда постучала еще несколько раз, но никто не выходил. Наконец дверь чуть приоткрылась, и в щели показалось чье-то лицо. Но щель была такая узкая, что разглядеть, кто стоит за дверью, было невозможно. - Кто там? - послышался шамкающий, дрожащий голос. - Кто стучит ко мне в дверь? - Путники, которые нуждаются в убежище, - ответила Иоланда. - Один из нас болен. Дверь приоткрылась шире, и стало видно, что за ней стоит древняя старушка, вся седая и с таким сморщенным лицом, что сразу было видно: зубы у нее давно выпали. Одета она была в какие-то лохмотья. - Смотри-ка, тут девчонка, - сказала она. - Вот уж не думала, что ко мне может постучаться девчонка. А кто-нибудь еще с тобой есть? - Нас четверо. Один из нас болен. Старушка распахнула дверь. - Тогда входи, дитя мое. И остальные тоже пусть войдут. Старуха Нэн никогда не отказывает в крове тем, кто в нем нуждается. Особенно больным. Заходите и садитесь поближе к огню, а в скором времени я вас чем-нибудь покормлю, хотя за вкус не ручаюсь. Харкорт и Шишковатый подняли аббата и внесли его в хижину, а старуха Нэн закрыла за ними дверь. Хижина была крохотная, но все же немного больше, чем она казалась снаружи. В очаге пылал огонь, рядом лежал запас дров. Пол был земляной, и в стенах зияли огромные щели, в которых свистел ветер, но у огня было тепло и сухо. Перед очагом стоял единственный плетеный стул, а у стены - убогая низкая кровать. В углу был большой, прочный стол, на котором валялись миски, кружки и несколько ложек; там, где стол упирался в стену, лежали стопкой несколько свитков пергамента. Старуха, что-то приговаривая про себя, семенила впереди Харкорта и Шишковатого. - Положите его вон туда, - сказала она, указав на кровать, - и снимите с него мокрую одежду. Я сейчас найду овчины, чтобы его укрыть. Бедный человек, что это с ним? - Мадам, его укусила и поцарапала гарпия, - ответил Шишковатый. - Ох уж эти злобные твари. - воскликнула старуха Нэн. - Они хуже всех. Такие грязные, что даже дотронуться до них смертельно опасно, и воняют за версту. Харкорт и Шишковатый уложили аббата на кровать, и старуха Нэн, разглядев его; удивленно сказала: - Да он из духовных! Как же это его сюда занесло? Здесь таким, как он, вовсе не место. И она поспешно перекрестилась. - Он здесь по богоугодному делу, - объяснил Харкорт. - Он аббат из аббатства, что на том берегу реки. - Аббат! - воскликнула она. - Аббат у меня в доме! - Ты что-то говорила про овчины, - напомнил ей Харкорт. - И то правда, - спохватилась она. - Сейчас принесу. Шишковатый раздел аббата, и старуха Нэн, принеся откуда-то несколько овчин, одной из них обтерла его досуха, а остальными укрыла. - Он или спит, или в бреду, - сказал Шишковатый Харкорту, - Все время что то бормочет. Попугай устроился на спинке стула перед очагом, но старуха Нэн, направляясь к очагу, чтобы помешать в горшке, сердито столкнула его оттуда. - Откуда взялась тут эта птица? - сердито спросила она. - Раньше ее здесь не было. - Она с нами, - ответил Харкорт. - Это птица аббата. - Ну, тогда ладно. Только зачем аббату такая нелепая птица? - По-моему, она ему вовсе не нужна, - сказала Иоланда. - Она сама за ним увязалась. Старуха, склонившись над огнем, мешала что-то в горшке. - У меня сегодня большой день. Весь вечер являются незваные гости. А ну-ка, вылезай оттуда! - прикрикнула она, взглянув в угол. Все повернулись посмотреть, к кому она обращается. В углу лежало что-то похожее на кучу тряпья. Куча нехотя шевельнулась, ожила, разогнулась и встала. В пляшущем свете очага блеснули обломки клыков. Из облезлой меховой куртки во все стороны торчали клочья, а на шее болталась веревочная петля. - Да это наш тролль! - воскликнул в изумлении Харкорт. - Тот, что хотел повеситься. - Это несчастное бестолковое существо, - сказала старуха Нэн. - Отвергнутое своим племенем, без единого друга на свете. За неимением лучшего он обратился за помощью ко мне. Я хотела отвязать у него с шеи веревку, но он не дался. Он носит ее как знак своего позора и снять никак не соглашается. Аббат на кровати застонал. Попугай из темного угла забормотал что-то в ответ. Старуха взяла со стола миску, налила в нее что-то из горшка, стоявшего на очаге, и протянула Шишковатому. - Вот, влей немного в рот своему приятелю. Это согреет ему кишки. - Он весь горит, - сказал Шишковатый. - Лицо раскраснелось, и лоб горячий. Это яд, который попал в раны. Я втер в них мазь, но толку от этого мало. - Яд нужно обезвреживать изнутри, а не снаружи, - сказала старуха Нэн. - Возьмите-ка все по миске и поешьте похлебки, что стоит на огне. И ты тоже, - сказала она троллю. - Тебе тоже надо подкрепиться. А пока вы будете есть, я приготовлю для вашего аббата питье, которое поможет ему бороться с ядом. Подвинь-ка стул вот сюда, - сказала она Харкорту, - залезь на него и достань из-под крыши то, что я скажу. Харкорт поднял глаза и увидел, что под самой кровлей висят аккуратные пучки трав и кореньев. - Я все туда вешаю, чтобы уберечь от мышей, они тут кишмя кишат, - пояснила старуха. Харкорт пододвинул стул, залез на него и принялся подавать ей травы, на которые она указывала. - Ну вот, - сказала она наконец, - думаю, этого хватит. Я тут буду кое-что напевать про себя, пока питье варится, так вы не обращайте внимания. Не думайте, пожалуйста, что это просто старушечья блажь. Так сказано в рецепте, и хоть я подозреваю, что все это совсем лишнее, все-таки никогда не пропускаю ни единого слова - а вдруг и в самом деле так надо? Опустившись на колени перед очагом, она принялась толочь и растирать разнообразные травы, которые подавал ей Харкорт, и перемешивать их в большом горшке, куда время от времени добавляла какие то жидкости из маленьких пузырьков и порошки из причудливо расписанных коробочек. При этом она не переставая приговаривала что-то нараспев - не то заклинания, не то молитвы. Путники во все глаза смотрели на это странное зрелище, продолжая в то же время уписывать похлебку, потому что изрядно проголодались, хотя нельзя сказать, чтобы она отличалась изысканным вкусом. Глотая ложку за ложкой, Харкорт старался не думать о том, из чего она сварена - из крыс, мышей, головастиков или жаб. Наконец питье было готово, и старуха Нэн сказала Харкорту: - Подержи-ка своего приятеля, пока я буду в него это вливать. Аббат все еще что-то бормотал и, казалось, не понимал, где находится, но когда Харкорт подошел к нему, крепко схватил его за руку и не хотел отпускать. Когда старуха подносила к его губам ложку с питьем, он делал слабые попытки сопротивляться, но в конце концов ему приходилось глотать понемногу, хотя гораздо больше стекало ему на бороду. - Ну, наверное, хватит, - сказала наконец старуха. - Кое-что он все-таки проглотил. Через некоторое время попробуем еще раз. К утру ему должно полегчать. Она и Харкорт вернулись к очагу, где сидели остальные. Шишковатый подбросил дров, и пламя разгорелось ярче. Иоланда пыталась поддерживать разговор с троллем, но без особого успеха. Он сидел съежившись и крутил в руках конец веревки, свисавшей с его шеи. - Он рассказал мне кое-что про себя, - сказала старуха Нэн, - Это грустная история. Вы знаете, что тролли могут жить только под мостами. Не знаю почему, на мой взгляд, это какая-то нелепость. Но это факт: единственное подобающее для них место - под мостом. У этого бедняги был свой мостик, очень скверно построенный - может быть, даже временный, всего-навсего несколько бревен, перекинутых через овраг. По оврагу бежал крохотный ручеек, а в жаркое лето, в засуху, он вообще пересыхал. Конечно, этот мостик ни в какое сравнение не шел с большими, настоящими каменными мостами через ревущие потоки, которые никогда не пересыхают. Наш тролль очень переживал по этому поводу. Рядом со всеми остальными троллями он чувствовал себя бедным родственником. Они смотрели на него сверху вниз из-за того, что у него такой скверный мостик. Или, может быть, ему это только казалось, так тоже бывает. Он изо всех сил старался поддерживать свой мостик в приличном виде и даже пробовал его перестроить. Чтобы можно было им гордиться. Но выйти из этого, похоже, все равно ничего не могло, да и строитель из него, по-моему, никудышный. Понимаете, тролли вообще туповаты, но этот особенно. Намного ниже среднего. И что бы он ни делал, о чем бы ни мечтал, его мост становился все хуже и хуже. Ветшал с каждым годом, а бревенчатые сваи, на которых он держался, все больше подмывала вода. К тому же они начали гнить - ведь даже добрые дубовые бревна со временем подгнивают. А недавно случился сильный ливень, вода в овраге поднялась выше обычного, и мост совсем снесло. Так что вот этот наш приятель, что сидит такой несчастный у очага, лишился своего моста и остался бездомным. Будь он человеком, он бы знал, что делать. Срубил бы несколько дубов, если бы, конечно, мог где-то достать топор, подтащил бы их к оврагу и перекинул бы через него. Потом устроил бы поверх настил, и получился бы мост, который мог бы простоять еще несколько столетий. Но у троллей это не принято. Тролль не должен сам строить себе мост. Такой поступок у них считается - как бы это сказать? - наверное, аморальным. Тролли не должны строить мосты, они должны жить под мостами, которые построены кем-то еще. И вот наш приятель остался бездомным и бесприютным. Как он мог поступить? Ну, во-первых, обратиться к себе подобным и воззвать к их милосердию. В минуту слабости он так и сделал. Он обошел несколько других мостов, хороших, крепких мостов, каждый из которых был куда лучше, чем его жалкий мостик, и говорил тем, кто под ними жил: "Прошу вас, дайте мне пожить у вас. Пустите меня под свой мост хотя бы на день-два, дайте мне время прийти в себя и подумать, что теперь делать. Всего несколько дней передышки, больше я не прошу. Всего несколько дней, чтобы собраться с мыслями и решить, что делать дальше. Чтобы залечить свою рану и немного оправиться". А они подняли его на смех и прогнали. Они не сжалились над ним, не проявили милосердия. Как будто он не такой же, как они. Вот почему вы нашли его на дереве у Колодца Желаний с петлей на шее. И вот почему этот бедный дурачок прыгнул с дерева, не рассчитав длины веревки. Кто вы такие, я уже знаю. Молва о вас идет здесь уже много дней, а рано или поздно всякая молва доходит и до меня. Я не догадалась, кто вы, когда вы постучались ко мне, но теперь знаю. Как только вы вошли в мою жалкую хижину, мне все стало ясно. Вы - те, кто убил дракона, того самого, у которого тоже была веревка на шее. - Что-то я ничего такого не заметил, - сказал Шишковатый. - Чарлз, ты не видел, была у того дракона веревка на шее? - Точно не знаю, - ответил Харкорт. - Может, и была. - Кое-кто говорит, что я колдунья, - сказала старуха Нэн. - Но я не колдунья. Во мне нет ничего сверхъестественного, хоть я и интересуюсь этим немного. Я умею готовить кое-какие целебные снадобья, - так, ничего особенного, просто знаю кое-что о свойствах кореньев, древесной коры, листьев и плодов разных растений. Никакого чародейства тут нет, хоть я и приговариваю всякие древние заклинания. На мой взгляд, ничего не надо упускать, даже если иногда это и сущая чепуха. Вот почему я на всякий случай произношу кое-какие заклинания, хоть и убеждена, что от них нет никакой пользы и придумали их только для того, чтобы морочить голову непосвященным. Стояла глухая ночь, и ветер бушевал вовсю. Его порывы сквозь зияющие щели проникали и в хижину, но жар от очага согревал ее. Снаружи шумел лес, обступивший хижину, а когда ветер на мгновение ослабевал, издалека слышались завывания волков. - Несколько дней назад в лиге с небольшим отсюда произошла битва, - сказала Нэн. - Нечисть перебила римский легион. Как же в такое время могли решиться бродить здесь четверо людей? Это верх безрассудства. - А жить прямо здесь - не большее безрассудство? - возразил Харкорт. - Ну, мне-то мало что грозит, - ответила старуха Нэн. - Я совершенно безобидна, и это все знают. Кроме того, иногда я приношу им пользу своими снадобьями. Не будь здесь меня, кто бы их лечил? Вы ведь знаете, что у Нечисти нет своих докторов. Если они и пытаются как-то помочь своим больным или раненым, то только чародейством, а чародейство, если не знаешь толком, как им пользоваться, обычно никакой пользы не приносит. Вот они и приходят ко мне - не все и не всегда, но кое-кто приходит, и я зашиваю им раны, перевязываю, даю им очистительного и вообще делаю все что надо. Поймите меня правильно - я не такой уж им друг. Они меня не любят и не слишком уважают, но иногда не могут без меня обойтись. Вот почему они оставляют меня в живых. После той битвы, о которой я говорила, у меня побывало несколько раненых. Одна была фея с крылом, изодранным в клочья. Я попыталась зашить его, кое-как привела в порядок. После этого она снова смогла летать, правда, немного накренившись набок. А потом пришел великан отвратительного вида, у которого отрубили хвост. Он нес этот отрубленный хвост в руках и был уверен, бедняга, что я смогу снова прирастить его на место. Мне пришлось долго ему объяснять, почему это невозможно, он ушел очень недовольный. И хвост унес с собой. Я ему говорила, что мы постигли далеко не все тайны чародейства и владеем только самыми примитивными чарами, но он, по-моему, не поверил, потому что принялся ругаться и угрожать. Я, конечно, знала, что все это пустые угрозы, и не обратила на них никакого внимания. Хотя то, что я ему сказала, - чистая правда. В чародействе, может быть, и есть много истинного, и если бы это как следует понять, наверняка можно найти способ надежно им пользоваться. Но мало кто этим занимался, и как следует разобраться в этом никто не пытался. Почти для всех, включая и большую часть чародеев, все сводится к заклинаниям. Они, конечно, иногда оказывают действие, но только потому, что на протяжении веков кое-кто случайно наткнулся на те слова, которые оказывают действие, а потом они добросовестно передавались из поколения в поколение. Но хотя они действуют, никто не знает - почему. А чтобы использовать все возможности магии, нужно знать, почему она действует. Кое-что мне, может быть, удастся узнать. Я уже много лет занимаюсь этим здесь - чтобы никто мне не мешал. Если бы я работала в мире людей и они узнали бы, что я делаю, - а они наверняка узнали бы, - они целыми толпами стучались бы ко мне в дверь, умоляя о помощи, стремясь поделиться своими советами, желая помочь или возмущаясь тем, что я делаю. Это затруднило и замедлило бы мои исследования, а мне и так не хватает времени на то, чтобы проникнуть хотя бы в какие-то начатки, которые можно было бы передать другим. Вы видите там, на столе, свитки... - Да, я их заметил, - сказал Шишковатый. - И подумал, что это может быть. - Это коллекция самых обстоятельных трактатов и трудов, которую я собрала за эти годы. Кое-что в них, разумеется, сущая чепуха. Но среди них на удивление много знаний, добытых самоотверженным трудом тех, кто на протяжении столетий исследовал магию всерьез. Я надеюсь, что, изучив их труды, смогу сделать те первые шаги, о которых говорила, - приблизиться к пониманию сущности магии, найти некоторые основополагающие начала, которые покажут путь к овладению ею. - И как идут у тебя дела? - спросил Харкорт. - Успешно? - Более или менее, - ответила она. - Я, кажется, начинаю видеть первые проблески смысла. Не то чтобы я надеялась дожить до того времени, когда все тайны будут раскрыты, но, по крайней мере, кое-что я уже могу передать другим. Шишковатый встал. У очага все еще сидел съежившись тролль. - Поглядите на этого дурачка, - сказала старуха Нэн. - Даже когда я о нем говорила, даже когда рассказывала его историю, он и слова не промолвил. Мне в первый раз попадается такой недоумок. Из темного угла хижины донесся пронзительный голос попугая. - Недоумок! - прокричал он. - Недоумок! Дурачок! Недоумок! Никто не обратил на него внимания. Тролль все сидел съежившись и крутил в руках свою веревку. Шишковатый подошел к столу, взял несколько свитков и вернулся к очагу. Он присел на корточки поближе к огню и принялся осторожно разворачивать их один за другим, низко склонившись и придвинувшись поближе к свету. Через некоторое время он удивленно поднял глаза. - Да это труды величайших умов прошлого! - сказал он. - Я не читал этих книг, но имена авторов мне знакомы. Как все это к тебе попало? - Собрала понемногу, - ответила Нэн. - Много переписывалась со своими друзьями. Я потратила на это много лет. А когда у меня собралось все, что я могла заполучить, я уединилась здесь, где обо мне никто ничего не знает и не может мне помешать, где я могу работать спокойно. Вот уже много лет я подолгу сижу за этим столом, перечитывая рукописи, пытаясь их понять, делая свои записи и размышляя. Время от времени я брожу по лесу, продолжая думать, разговаривая сама с собой, сопоставляя мысли этих ученых, размышляя о том, что ими написано. Кое-что я принимаю, но куда больше отбрасываю. Я стараюсь как можно лучше разобраться, отсеять мякину заблуждений и выделить зерно истины. Нечисть подглядывает за мной - я уверена, что она следит за каждым моим шагом. Видя, как я брожу по лесам, разговаривая сама с собой, они, наверное, думают, что я сумасшедшая. Это, может быть, отчасти спасает меня от их злобы, потому что они по своему неразумию не трогают сумасшедших. Но я, кажется, слишком много говорю о своих делах. Нельзя так увлекаться. Расскажите мне лучше о себе. Когда ваш спутник поправится, вы думаете двигаться дальше? - Мы ищем древний храм, - сказал Харкорт. - Он где-то на западе отсюда, хотя неизвестно, где именно и сколько до него еще идти. И как он называется, нам тоже неизвестно. Мы почти ничего о нем не знаем, кроме того, что он существует. - Это паломничество, в которое мы отправились исключительно из благочестия, - поспешно вставил Шишковатый. - Погодите! - воскликнула старуха. - Да ведь это, наверное, то самое место, куда я хожу за своими целебными травами! - Ты хочешь сказать, что знаешь это место? - сбросила Иоланда. - Кажется, да. Никакого другого храма я здесь не знаю, это единственное здание, достаточно большое и величественное, чтобы так называться. Хотя я не знала, что это храм, - я вообще не знала, что это такое. Я знала только одно: что это давно заброшенное место, где когда-то христиане поклонялись Богу. Там есть кресты, и могилы, и древнее кладбище... - Ты часто туда ходишь, - сказал Шишковатый. - Значит, ты знаешь дорогу? - Не так уж часто я туда хожу. Только когда у меня кончаются запасы, и еще в определенное время года, когда кое-какие травы созревают или их легче собирать. Мне много чего удается найти на том кладбище и в саду - когда-то, наверное, это был прекрасный сад, только теперь он весь зарос сорняками и бурьяном, хотя там еще попадаются кое-какие травы, которые остались с прежних времен. Она поднялась с пола, где сидела, и сняла с огня горшок с питьем, в котором время от времени помешивала. - Пора дать аббату еще немного, - сказала она. Шишковатый подошел вместе с ней к кровати, встал на колени и приподнял аббата, чтобы она могла поить его с ложки. - Он как будто не такой горячий, - сказал Шишковатый, - и лицо у него все в поту. Нэн склонилась над аббатом и положила руку ему на лоб. - Ты прав. Жар проходит. Она приподняла овчины, которыми был накрыт аббат, и осмотрела раны у него на ногах. - Начинают понемногу затягиваться. На вид совсем неплохо. Должно быть, та мазь, которой ты его мазал, имеет большую силу. - Это очень древняя мазь, - сказал Шишковатый. - Это- мазь моего племени. Она известна нам с незапамятных времен. - Конечно, мое питье тоже помогло, - сказала старуха, - но я склонна думать, что главное целебное действие оказала мазь. В ней есть какая-нибудь магическая сила? - Никакой магии. Просто нужно смешать кое-какие составные части, которые, правда, не так легко раздобыть, и тщательно соблюдать все правила при ее приготовлении. - Он крепко спит, - сказала Нэн, - и это хорошо: сон восстановит его силы и поможет действию лекарств. Утром он проснется другим человеком, хотя раны все еще будут побаливать. Ну-ка, подними его немного повыше. Она влила в рот аббату ложку питья, тот поперхнулся и закашлялся, но очнулся только на мгновение и сразу же снова погрузился в сон. Вернувшись к огню, Шишковатый сказал Харкорту: - Нэн говорит, что ему гораздо лучше и что утром он проснется другим человеком. - Как быстро, - сказал Харкорт. - Я не думал, что он так быстро оправится. - Наш аббат здоров, как лошадь. - Мы явились к тебе незваными, - сказал Харкорт старухе Нэн, - и, возможно, подвергаем тебя опасности. Как ты думаешь, сможем мы двинуться дальше через несколько часов? Скажем, на рассвете? Мы с Шишковатым поможем аббату идти, если понадобится. - Вам совсем незачем уходить, - ответила Нэн. - Но стоит Нечисти узнать, что ты дала нам приют... - Я вот о чем думаю, - перебила его Нэн. - Может быть, когда вы будете уходить, и я пойду с вами. Сейчас как раз подходящее время года, чтобы поискать в саду храма травы, которые мне нужны. - Ты хочешь сказать, что покажешь нам дорогу? - Вы могли бы и сами ее найти. Найти ее не так уж трудно. Но если я пойду с вами, то, конечно, доведу вас до храма. Так вам, может быть, будет легче. - Я думаю, если аббату это под силу, нам надо бы отправляться в путь как можно скорее, - сказала Иоланда. - Я развесила наши одеяла у огня, они уже совсем высохли. Мне станет гораздо спокойнее, когда мы доберемся до храма. - Мне тоже, - поддержал ее Шишковатый. - Гроза прошла, - продолжала Иоланда, - и небо почти чистое. Светит луна. Завтра будет хорошая погода. - Все зависит от того, как чувствует себя аббат, - сказал Шишковатый. Тролль все еще сидел съежившись в дальнем углу у очага. С шеи у него по-прежнему свисала веревка, и он был занят тем, что пересчитывал пальцы то на одной, то на другой руке, низко наклонив голову и распустив слюнявые губы. Заметив, что Харкорт смотрит на него, он еще ниже опустил голову, но перестал считать пальцы. Харкорт оглядел крохотную полутемную комнатку. В углу спал аббат. Он уже не метался во сне и не стонал, как прежде. Он глубоко дышал, и грудь его равномерно вздымалась и опускалась. Слава Богу, прошептал про себя Харкорт. Во время грозы, до того, как они вышли к избушке, он начал серьезно опасаться за жизнь аббата. Если бы Иоланда не разыскала хижину и в ней не оказалось бы Нэн с ее знанием целебных трав, сейчас дело могло быть совсем плохо. Он спросил Нэн: - Когда ты бывала в храме, тебе не доводилось встречать там священника? - Один раз, - ответила она. - Такой маленький суетливый человечек, очень добрый. Но совсем дряхлый, его ветром может унести. - Ты разговаривала с ним? Не говорил он тебе, что он там делает? - Только однажды. Мы обменялись несколькими словами, пока я копалась в саду. Он сказал, что когда-то это, наверное, был прекрасный сад. Что очень жалко, когда за таким садом некому ухаживать. И тут же куда-то исчез. - После некоторого колебания она продолжала: - А как он там оказался и что делает, я не имею ни малейшего понятия. Он, конечно, не назначен туда официально, Церковью. Это место - вы называете его храмом, и, должно быть, так оно и есть, - заброшено уже много лет. Однако в том, что он там живет, нет ничего особенного. По всем Брошенным Землям попадаются такие, как он, - перебравшиеся сюда священники или самозваные миссионеры, которые считают, будто само их присутствие означает, что эти места не покинуты Церковью. Кое-кто из них, может быть, думает, что сумеет обратить Нечисть в истинную веру. Это, конечно, глупость, потому что ни у кого из Нечисти нет души, обратить ее можно только формально. - Да, я знаю, - сказал Харкорт, вспомнив убитого старика и его водяное колесо. Кто-то потянул его за рукав, он обернулся и увидел, что это тролль. - Прошу тебя, господин, - сказал тролль, жалобно пришепетывая, - не слышал ли ты, нет ли где хоть какого мостика. - Поди прочь! - крикнул Харкорт. - Не трогай меня своими грязными руками! Тролль снова забился в угол. - Что случилось? - спросила Иоланда. - Да это все тот окаянный тролль. Он спросил, не слыхал ли я о каком-нибудь мостике. - Бедняга, - вздохнула Иоланда. - Ему так нужен мостик... Глава 20. Отправиться в путь на следующий день, как было решено ночью, они не смогли, а остались, чтобы дать аббату восстановить силы. К вечеру он уже встал с постели и отдал должное жаркому из оленя, которого подстрелил утром Шишковатый. Нэн жаркое понравилось не меньше, чем аббату. - Мне редко удается поесть мяса, - сказала она. - Охотник из меня никудышный, а те из Нечисти, кто ходит ко мне лечиться, или на перевязку, или еще за какой-нибудь помощью в этом роде, никогда не приносят мне ни еды, ни других даров. Они считают, что и без этого имеют право на мои услуги. Они редко разговаривают вежливо, и ни один еще ни разу меня не поблагодарил. - Ничего другого и нельзя ждать от этих существ, лишенных души, - сказал аббат. - Они иначе устроены. Они хуже животных. Даже лошадь, собака или кошка могут привязаться к человеку и испытывать благодарность за пищу и заботу. - Время от времени они приносят мне свитки, - сказала она. - Они находят их в развалинах человеческих построек. По-моему, они думают, что свои познания в медицине и магии я черпаю из книг и что, принося мне книги, они действуют на благо самим себе. Хотя на самом деле от этих свитков мне обычно толку мало. Это по большей части стишки, или древние рыцарские повести, или еще какие-нибудь никчемные писания в том же роде. Путники с большим удовольствием провели день у старухи Нэн, а вечером, выставив дозорного, рано улеглись спать, чтобы получше отдохнуть и утром пораньше тронуться в дорогу. Правда, аббат все время жаловался на ужасный зуд в заживающих ранах, проклиная Шишковатого с его мазью, но похоже было, что он снова полон сил и рвется возобновить путешествие. - Сколько еще идти до храма? - спросил он Нэн. - Чарлз сказал, что ты разговаривала со священником, который там живет. - Самое большее два дня, - ответила она. - И дорога хорошая. Да, я говорила со священником, но только один раз, да и то очень мало. А почему ты о нем заговорил? - Мы надеемся, - сказал аббат, - что он располагает кое-какой информацией, которая нам необходима. - Я не спрашивала вас о цели вашего опасного паломничества, - сказала она, - и не хочу совать нос в ваши дела. Но это, наверное, какая-то важная для вас цель. - Она для нас жизненно важна, - подтвердил аббат. - Может быть, она жизненно важна для самой Церкви. На следующее утро они двинулись в путь. Старуха Нэн отправилась с ними, а сзади робко плелся тролль. День выдался погожий. Лес был одет в мягкую, нежную весеннюю зелень, а землю под деревьями сплошь покрывал ковер диких цветов. Никаких троп в лесу не было. Нэн шла впереди, остальные следовали за ней, благодарные за то, что она взялась их вести, потому что никаких ориентиров в лесу не было. Нечисть не показывалась. "Неужели мы наконец от нее оторвались?" - думал Харкорт, но старался отгонять от себя эту мысль и держаться постоянно настороже. Однако за весь день они никого не повстречали. Аббат держался на удивление хорошо. Харкорт и Шишковатый постоянно поглядывали на него и то и дело устраивали привалы, чтобы он мог отдохнуть, а он ворчал: "Знаю я вас. Нечего со мной нянчиться", - но более категорических протестов не высказывал, и Харкорт подозревал, что он только благодарен им за эти привалы. На ночлег они остановились под деревьями у родника, который бил из земли у самого подножья небольшого пригорка. Нэн и Шишковатый принялись готовить еду. Харкорт немного поднялся по склону пригорка и сел, прислонившись спиной к огромному дубу и внимательно поглядывая по сторонам, не покажется ли Нечисть. Через некоторое время он услышал шорох сухих листьев, обернулся и увидел, что это Иоланда. Она подошла и села рядом. - Мой господин, - сказала она, - ты чем-то озабочен. Ты был озабочен весь день. Могу ли я чем-нибудь помочь? Он покачал головой: - Нет, я ничем не озабочен. То есть ничем особенным. Сегодня все шло слишком хорошо, это-то мне и не нравится. - Тебе не нравится, когда все идет хорошо? - До сих пор мы с боем пробивали себе дорогу в этих местах, - сказал он. - Ну, может быть, не совсем с боем, потому что большую часть времени от кого-нибудь убегали. Убегали и попадали из огня да в полымя. Мы постоянно чувствовали, что за нами кто-то гонится. А сегодня это была просто какая-то прогулка. - У тебя слишком много забот, - сказала она. - Ты ни на минуту не даешь себе о них забыть. Все время носишь в себе. Ни с кем не хочешь делиться. Расскажи мне хоть об одной из своих забот. Освободись от нее, раздели со мной. Он рассмеялся. - Только об одной, и больше ты не будешь ко мне приставать? Она кивнула. - Ну, хорошо, - сказал он. - Только об одной, не больше. Сразу же, как только он произнес эти слова, в голове у него всплыла мысль, которая постоянно его грызла, хоть он и не отдавал себе в этом отчета. Мысль, которую он отгонял всеми силами и которая только сейчас возникла из глубин его подсознания. - Помнишь ту ночь, что мы просидели в болоте на куче камней? - спросил он. - Когда мы с Шишковатым забрались на самую верхушку, чтобы оглядеться? - Помню. Это было неосторожно, вы рисковали жизнью. Туда подниматься было опасно. - Когда мы снова спустились, - продолжал он, - Шишковатый рассказал вам, что мы там нашли. Скелет великана, распятого на сколоченном наспех кресте из кедрового дерева и прикованного к нему цепями. Вы с аббатом слушали, но не слишком внимательно, как будто это пустяк, всего лишь еще один случай в пути. Да и Шишковатый не придал этому особого значения. - И правильно. Никакого особого значения это не имеет. - Но как ты не понимаешь? Ведь тот великан умер на кресте. - Я помню, ты сидел ужасно мрачный, когда Шишковатый об этом рассказывал. - Тогда, может быть, я не прав? - А может быть, и прав, только я не понимаю. Скажи мне, что тебя так беспокоит? Не мог же ты пожалеть великана. Ты их не жалеешь. Мой отец рассказывал, как тогда, на стенах замка, ты осыпал их ударами и выкрикивал проклятья, убивая одного за другим. - Нет, дело не в великане, - сказал Харкорт, - хотя он, наверное, умер мучительной смертью. Должно быть, от жажды. Его приковали там и бросили, и он высох, как лист, упавший с дерева. - Но если дело не в великане, то в чем же? - В кресте! - выкрикнул он. - В кресте? - На кресте умер наш Спаситель. - Ну и что? С тех пор еще многие умерли на кресте. - Крест для нас священен, - сказал он. - Мы молимся перед ним. Мы носим его на шее. Мы венчаем им наши четки. Это святое орудие смерти. Очень плохо, что и другие, как ты говоришь, тоже умирали на кресте. Но великан? Чтобы Нечисть умирала на кресте?! Она обняла его за плечи и прижала к себе. - И ты страдал из-за этого? - сказала она. - И никому ничего не говорил? - Кому мне было об этом рассказать? - Сейчас ты рассказал об этом мне. - Да, - ответил он. - Я рассказал об этом тебе. Она убрала руку с его плеч. - Прости меня, мой господин. Я только хотела тебя утешить. Он повернулся к ней, охватил ее лицо руками и поцеловал. - Ты меня утешила, - сказал он. - Я так нуждался в утешении. Наверное, я глупец, что так расстраиваюсь... - Ты не глупец, - сказала она. - В тебе есть какая-то неожиданная доброта, и за это все должны тебя любить. - Имей в виду, - сказал он, - что я смог рассказать об этом только тебе. Он сам не знал, зачем это сказал. Ему пришло