красок. Или музыка, настоящий звук, без посредства инструментов и партитур. Допустимо выразиться так - дабы произошло короткое замыкание между концепцией и ее воплощением. - Но это немыслимо! - вскричала Инид, внезапно вообразив себе ливень живописных полотен, который падает с неба под музыку, идущую ниоткуда. - В определенных случаях отнюдь не немыслимо, - заявил Конепес. - Пока что ты говоришь прямо и откровенно, - отметила Инид. - Но ты упомянул, что прибег к обману. С какой стати? - Обман в том, что я присоединился к процессии с целью трудиться отнюдь не на благо земных особей, а на благо себя самого. Я питал надежду, что рвение соучастников пополнит и подстегнет мои прежние умения. - Ты хочешь сказать, что идешь с процессией, преследуя собственную цель? Цель, очевидно, была в том, чтобы войти в состояние, нужное для разработки твоей идеи. Этого ты добился - и все же не можешь осуществить свою идею, пока не найдешь кого-то, кто согласился бы подержать палец на перекрестке? - Ты обрисовала ситуацию с восхитительной точностью. И ежели тебе теперь все понятно, ты соглашаешься помочь? - Сперва скажи мне, что за штуковину ты изобретаешь. - Этого, увы, я сделать не в состоянии, поскольку объяснение неизбежно вовлекает понятия, недоступные земным особям без основательной специальной подготовки. - Твое изобретение не будет пагубным? Оно никому не причинит зла? - Посмотри на меня, - предложил Конепес. - Разве я похожу на злонамеренное существо? - Право, если честно, не знаю. - Тогда умоляю поверить мне на слово. Объект не причинит никакого зла и никому. - Хорошо, но мне-то от этого что за выгода? - Мы станем партнерами. Ты будешь владеть половиной объекта и иметь на него права, равные с моими. - Весьма великодушно. - Ни в коей мере, - возразил Конепес. - Без твоей помощи объект просто не вызовется к жизни. Однако ты, возможно, разрешишь мне объяснить, что тебе следует делать? - Да, пожалуй, разрешаю. - Тогда закрой глаза и думай на меня. - Думать на тебя? - Именно и точно - думай на меня. А я в ответ стану думать на тебя. - Но я никогда в жизни этого не делала! - Это несложно, - заверил Конепес. - Ты закрываешь глаза и, сосредоточив все силы, думаешь обо мне. - Звучит до ужаса нелепо, - сказала Инид, - но, наверное, стоит попробовать... Плотно зажмурившись, она принялась сосредоточенно думать "на пришельца", но не могла совладать с подспудной мыслью, что портит все дело: у нее же нет никакого представления, как думают "на других". И тем не менее она ощущала, что пришелец целеустремленно думает "на нее". Было страшновато, хоть и напоминало манеру братца Генри посылать слова прямо в мозг. Она упорно пробовала ответить пришельцу тем же и уж во всяком случае не отгонять его. Терять ей, в конце концов, совершенно нечего. Впрочем, в высшей степени сомнительно, что удастся что-нибудь приобрести: все это самая настоящая белиберда. Но мало-помалу в ее сознании сформировалась картина, до какой она никак не сумела бы додуматься самостоятельно. Картина сложнейшей конструкции из красочных нитей, связывающих ее воедино. Нити были тоненькими и казались очень хилыми, и тем не менее конструкция ощущалась как вполне материальная. Казалось, Инид стоит в самом центре, но разглядеть подробности не удавалось - конструкция была слишком велика и простиралась во все стороны без конца и края. "Однако, - заявил невидимый Конепес, посылая слова прямо ей в мозг, - вот куда ты должна возложить свой палец." - Куда? - не поняла Инид. "Прямо сюда", - сообщил Конепес, и внезапно она увидела нужную точку и, положив на нее палец, плотно прижала, как прижала бы скрещенную бечевку, перевязывая пакет. Ничего не случилось - ничего, что можно было бы заметить с первого взгляда. Но окружающая Инид конструкция как бы стала более прочной, и ветер, дующий на взгорье, неожиданно прекратился. А она не отрывала глаз от пальца, прижимающего бечевку: теперь ей захотелось увериться, что бечевка прижата крепко, хоть никакой бечевки на самом деле и не было. Конепес обратился к ней уже вслух: - Все в порядке, работа завершена. Необходимости держать палец больше нет. Она перевела взгляд и увидала пришельца неподалеку: он вцепился в материализованную конструкцию, а затем стал взбираться по голым прутьям как по лестнице. Снизу донесся крик. Оказывается, вся процессия теперь оказалась ниже Инид, и все пялились на нее, все орали, махали руками, все пришли в неистовое возбуждение. Немного напуганная, она дотянулась до ближайшего из прутьев конструкции и вцепилась в него. Подвернувшийся ей под руку прут был бледно-лиловым и соединялся с двумя другими - лимонно-желтым и ярким, словно горящим изнутри, света спелой сливы. Прут ощущался как нечто прочное. А на чем же она стоит? Посмотрев себе под ноги, Инид поняла, что опирается на такой же прут, но красного света, и этот нижний прут так же вещественен, как желтый, за который она ухватилась. И вокруг куда ни взгляни были прутья, прутья и прутья - конструкция окружала ее со всех сторон. Сквозь решетку из прутьев были видны горы и долины - Инид впервые увидала гребень со змеевидной процессией как малую часть оставшегося внизу ландшафта. Конструкция плавно накренилась, и Инид распростерлась над этим ландшафтом вниз лицом. Она задохнулась, сердце охватила жуть, но отступила, лишь только Инид сообразила, что в новом положении ей так же удобно, как и в прежнем. Должно быть, чувство ориентации было теперь замкнуто на самую эту конструкцию, а не на землю, оставшуюся внизу. Вспомнив про времялет, Инид быстро обвела взглядом ближние склоны, попыталась его обнаружить, но тщетно. Тем временем конструкция вернулась в исходное положение, и по всему ее объему стали появляться отростки и завитушки - хаотично, без какой-то различимой схемы. Конепес решил наконец подобраться поближе к Инид, переползая по прутьям, как неуклюжий паук. Когда ему удалось поравняться с ней, он вытаращил на нее все свои глаза и осведомился: - Как тебе данное произведение? Прекрасно, не правда ли? Она поперхнулась. - Это та самая штука, какую ты хотел сотворить? - Конечно и разумеется. Я полагал, ты сама уже догадалась. - Но что это такое? Пожалуйста, растолкуй мне: что это такое? - Сие есть невод, - ответил Конепес. - Невод, незаменимый при ловле мироздания. Инид вновь вгляделась в конструкцию, которую пришелец окрестил неводом. Но как она ни напрягалась, как ни морщила лоб, эта штуковина была все-таки слишком хлипкой и не имела определенной формы. - Слушай, - не стерпела она, - как же ловить мироздание столь легкой сетью? - Для данного невода время не имеет значения, - продолжал Конепес. - Ни время, ни пространство. Невод не зависим от времени и от пространства, не считая тех моментов, когда использует их. - Но откуда ты все это знаешь? - осведомилась Инид. Пришелец никак не выглядел существом, напичканным знаниями. - Ты учился где-нибудь? Конечно, не у нас на Земле, и все же... - Знания мои от сказителей племени, - отвечал Конепес. - Рассказы, передаваемые из поколения в поколение, древние-предревние легенды... - Нельзя же, затевая такое, опираться исключительно на легенды! Нужны твердые знания, теоретические посылки, достоверные научные факты... - Я добился цели, не правда ли? Я подсказал тебе, где держать палец, или не подсказал? Инид согласилась, вынужденно и вяло: - Верно, подсказал... А конструкция преображалась прямо у нее на глазах, теряя хлипкость, набирая мощь и обретая форму, хотя нельзя сказать, что эта форма и эта мощь производили сильное впечатление. Рассыпанные там и сям выросты изменились, превращаясь из поблескивающих завитушек в объекты, явно имеющие прямое отношение к этому худосочному - нет, уже не слишком худосочному - сооружению. Конепес назвал сооружение неводом, но Инид хоть режь не могла понять почему. Это даже раздражало - конструкция напоминала что угодно, только не невод. Впрочем, попытка припомнить что-нибудь, что имело бы хоть отдаленное сходство с этой штуковиной, тоже не привела ни к чему. - Мы выступим седоками, - объявил Конепес, - полетим от планеты к планете, не затрачивая времени и не затрагивая пространства. - Но эта штука не может выйти в космос! - всполошилась Инид. - Тут мы никак не защищены и умрем от холода или от отсутствия воздуха. И даже если она долетит, мы очутимся на неизвестной планете, в атмосфере, способной задушить нас или изжарить заживо... - Мы решим заранее, куда именно полетим. Никаких неизвестных. Мы последуем согласно точным картам. - Откуда могут взяться такие карты? - Они есть издавна и издалека. - Ты их видел? А может, они у тебя в кармане? - Нет необходимости физически обладать ими или всматриваться в них глазами. Они есть часть моего сознания, генетическая составляющая, переданная мне предками. - Ты говоришь о наследственной памяти? - Именно и конечно. Я полагал, ты сумеешь догадаться. Память предков, разум и знания предков, включая знание, как соорудить невод и что для него требуется. - И ты утверждаешь, что этот твой невод способен творить чудеса? - Всех доступных чудес даже я не в силах исчислить. Он без труда преодолевает время, а равно... - Время, - перебила Инид. - К этому я и веду. Я потеряла друга во времени. Правда, я знаю временные координаты, но не знаю пространственных. - Ничего особенного, - заверил Конепес. - Задача совершенно простая. - Но я же говорю тебе, что не знаю... - Ты полагаешь - не знаешь. Однако вероятно, что знаешь. Все, что тебе надлежит, - переговорить с неводом. Дозволь ему заглянуть в тебя. Он способен преодолеть забывчивость. - Как же я обращусь к нему? - Ты с ним говорить не можешь. Зато он может говорить с тобой. - Как я дам ему знать, что хочу, чтоб он поговорил со мной? Откуда мне знать, что я вообще способна общаться с твоим неводом? - Ты думала на меня, хотя уверяла, что не способна, и ты думала на узел на перекрестье... - Теперь, когда все позади, когда ты получил свой драгоценный невод, может, ты хоть скажешь, что я в сущности сделала? Там же не было никакого узла, да и пальца не было... - Дорогая моя, - сказал Конепес, - у меня нет средств объяснить тебе. Не то чтоб я не хотел однако слов нет. Ты пустила в ход способность, о коей не догадывалась и в наличии коей я сам не был уверен ничуть. Даже когда уговаривал тебя положить палец, не был уверен полностью, что получится. Мог лишь надеяться, но не более. - Ну ладно, давай кончать тарабарщину. Толкового ответа от тебя все равно не дождешься. Мне очень хочется вернуться к другу, о котором я говорила, а ты ответил, что надо потолковать с этим дурацким неводом. Пожалуйста, подскажи в таком случае, с чего начать. - Обязательно и непременно. Подскажу в надлежащий срок. Сначала, однако, есть миссия, какую следует исполнить, а уж когда миссия будет завершена... Вытянув руку, он ухватился за одну из завитушек, рассыпанных по всему неводу, и приказал: - Пригни голову и держись крепче... И ничего не произошло. Инид подняла голову и открыла глаза. Планета была розово-пурпурной, а небо золотисто-беленым. - Вот видишь! - торжествующе воскликнул Конепес. - Мы прибыли и никаким неприятностям не подверглись. Инид сделала осторожный вдох - сперва совсем легкий, пробный, потом другой, поглубже. Воздух казался нормальным - она не поперхнулась, не было ни удушья, ни дурного запаха. - Что с тобой? - осведомился Конепес. - Тебе нездоровится? - Ничего подобного, - ответила Инид, - просто небо не бывает такого света. Откуда на небе возьмется сочная зелень? Земля окрашена неприятно, но, наверное, она все-таки может быть розовой и даже багровой, а вот зеленого неба, извини, не бывает... Но, нравится или нет, небо действительно было зеленым. И она сама была живехонька. И даже, не исключается, все вообще было в порядке, хоть судить об этом с уверенностью она не могла, потому что до сих пор так ни в чем и не разобралась. Конепес стал спускаться по прутьям вниз. Нижний угол невода висел над самой почвой. - Я не задержусь, - пообещал пришелец. - Вернусь без промедления. Жди меня прямо здесь и не отдаляйся, пребывай вблизи... Земля по-прежнему оставалась розово-пурпурной - розовая трава, деревья с фиолетовым отливом. И, невзирая на сочную окраску, земля казалась скучной, плоской до монотонности - самый неинтересный кусок суши, какой только доводилось видеть. Земля стелилась как полотно во всех направлениях до туманного горизонта, где присущие планете света - розовый, зеленый, золотистый и фиолетово-багровый - смешивались в муторный коктейль. Монотонность нарушали лишь отдельные деревья да изредка небольшие курганчики. И ничто нигде не шевелилось - ни парящей птицы, ни порхающей бабочки, пустота и уныние в самом прямом смысле. - Что это за планета? - спросила Инид. - Единственное ее обозначение, - ответил Конепес, - есть символ на карте. Как произнести этот символ, при всем желании не имею понятия. Возможно, для произнесения вслух символ вовсе и не предназначен. - Как же мы попали сюда так быстро и без каких бы то ни было... - Нас сюда транслировало, - объявил Конепес и, достигнув почвы, без колебаний молча двинулся прочь от Инид. Он шел размашисто и вприпрыжку, а рядом прыгала и скакала исполинская тень, размытая по краям: блеклое красное солнце тонуло в мареве зеленого неба и давало слишком мало света даже для образования приличной тени. Вся планета, подумалось невольно, бездарна и аляповата, будто слеплена напоказ кем-то, кто и не слыхивал о хорошем вкусе. Инид принялась спускаться вниз, задержалась, вгляделась пристальнее. Конепес растворился в мутном мареве, она была предоставлена самой себе. Ни внизу, ни вокруг не было заметно никаких признаков жизни, кроме травы и деревьев. Гладкий равнинный простор да отдельные курганчики. Она соскользнула наземь и слегка удивилась, ощутив под ногами твердь: почему-то у нее сложилось впечатление, что грунт губчатый или даже топкий. Решившись наконец расстаться с неводом, она направилась к ближайшему курганчику, совсем маленькому, напоминающему кучку камней. Такие кучки ей доводилось видеть в средних веках - землепашцы, расчищая посевные участки, выкапывали камни и складывали их на меже. Но там в одну бурую кучку попадали камни любых размеров, от форменной мелочи до увесистых валунов. Здесь все камушки казались одинаково мелкими, и многие посверкивали на солнце. Достигнув курганчика, Инид опустилась на колени, собрала пригоршню камней и поднесла их к глазам на раскрытой ладони. Даже в хилом свете красного солнца камни полыхнули огнем. У нее захватило дух, мышцы непроизвольно напряглись, хотя вскоре расслабились. Ты же ничего не знаешь о драгоценностях, внушала она себе, ты не отличишь осколок кварца от бриллианта... Но нет, никак не верилось, что весь этот блеск и огонь исходят от обыкновенной гальки. На красноватом камне размером чуть меньше куриного яйца был скол, полыхающий ослепительным багрянцем. Камушек, расколовшийся пополам, казалось, трепещет, испуская потоки сини. А другие камушки светились оттенками роз и фиалок, яркой зеленью и теплой желтизной. Перевернув ладонь, она позволила им всем упасть искристым дождем. Если это и впрямь драгоценные камни, то в отдельные периоды истории человечества они могли бы нашедшему их принести целое состояние. Правда, не в ту эпоху, откуда Инид и ее семья бежали без оглядки. В ту эпоху все драгоценности, антикварные вещи и раритеты утратили всякую ценность. Тот мир не признавал ни денег, ни драгоценностей. Интересно, знал ли Конепес об этих кучках драгоценных камней, которые неведомый народ свалил здесь столь небрежно и без счета? Вряд ли, ответила себе Инид, Конепес ищет здесь что-то, но это не драгоценности... Она направилась к следующей кучке, но, добравшись до цели, даже не замедлила шага. Кучек таких на этой планете полным-полно, вон еще и еще, и все одинаковые, разве что некоторые чуть побольше. Она теперь знала наверняка, что это за кучки и что она в них найдет. Не настала ли пора пройти немного дальше и посмотреть, не отыщется ли там чего-то более интересного? По-видимому, сама не догадываясь, она все время поднималась по пологому склону, поскольку внезапно равнина кончилась, и перед ней открылся обрыв, а за ним путаница причудливых формаций, нагота крутых утесов, глубокие промоины пересохших потоков - и пирамиды, целая группа пирамид, царство прямых линий, сходящихся к вершине. Замерев на краю обрыва, Инид пожирала пирамиды глазами, припоминая однажды читанное: в природе нет прямых линий, прямолинейность неизбежно подразумевает искусственность. У пирамид определенно был вид архитектурных сооружений. Края граней были отчетливыми, а сами грани, сужающиеся к вершине, совершенно ровными. И тут она заметила, что грани посверкивают точно так же, как курганчики на равнине. Не может быть! Возводить пирамиды с подобной точностью из драгоценных камней или самоцветов - это же просто нелепо, если вообще возможно. Она подошла ближе, и сомнению не осталось места: пирамиды были сложены из самоцветов, вернее, из тех самых камней, что представились ей самоцветными. При близком рассмотрении сооружение буквально переливалось мириадами радужных искр. Инид даже прищурилась - настолько яркими были красные, зеленые, пурпурные блестки. Пурпурные ее не привлекли - пурпура, гвоздичной красноты и неестественной зелени она насмотрелась на этой планете уже более чем достаточно. Но одна желтая искра - бледно-желтая, несравненно чистая и ясная - заворожила ее, наставила сердце замереть, а дыхание прерваться. Искра исходила от камня размером побольше яйца, поразительно гладкого, будто отполированного протекавшими над ним древними водами. Рука бездумно потянулась к этой манящей искре, пальцы ухватились за камень и сомкнулись. Но довольно было вытащить его, как целая грань пирамиды стекла вниз, будто в мгновение ока растаяла. Инид еле-еле увернулась от каскада хлынувших на нее камней. Что-то истошно пискнуло. Инид встрепенулась, вскинула глаза на писк - и увидела их. Они скучились у осевшего угла пирамиды и в свою очередь уставились, на нее вытаращенными глазами. Испуганные участью пирамиды, они даже привстали на цыпочки, а круглые пушистые уши затрепетали мелкой дрожью. Глаза навыкате, мышиные ушки, кроткие треугольные личики - а тела угловатые, резко очерченные, смутно напоминающие выточенных из дерева пауков. Нет, не просто из дерева, поправила себя Инид, а из выдержанного, поседевшего плавника, какой находят иногда по берегам рек: все древесные узлы и неровности сточены до блеска, словно некий умелец специально шлифовал их долгими-долгими часами. Она попыталась заговорить с ними и постаралась, чтобы голос звучал ласково. Тела из седоватого плавника пугали и отталкивали, зато пушистые личики, большие ясные глаза и трепещущие ушки привлекали беззащитной добротой. При звуках человеческого голоса они отпрянули и пустились в бегство, высоко подбрасывая суставчатые ноги, затем остановились и уставились на Инид сызнова. Их была ровно дюжина. Размером они были со взрослого овцу. Она заговорила снова, так же ласково, как и прежде, и протянула к ним руку. Движение, естественное для человека, доконало их - они вновь отпрянули и бросились наутек, на сей раз во всю прыть, не останавливаясь и не оглядываясь. Одолели исковерканный склон и исчезли, скрывшись в одном из глубоких провалов. А Инид осталась у пирамиды, которая больше не отличалась прямизной и четкостью линий. Над головой сомкнулось зеленое небо, будто спустившееся еще ниже, а рука тупо сжимала булыжник, сияющий желтизной первоцвета... Опять я все испортила, упрекнула себя Инид, как портила все, к чему ни прикасалась за последние дни. Она обошла осыпавшуюся пирамиду и застыла в крайнем изумлении: на бордовой траве были расстелены прямоугольники белой ткани, а между ними возвышались красочные корзины с крышками, сделанные, видимо, из металла. Осталось лишь дополнить упреки в собственный адрес догадкой: бедняги выбрались сюда на пикник, а я прервала его грубо и бесцеремонно... Подойдя вплотную, она подцепила край прямоугольника ногой. Ткань легко отделилась от земли и упала обратно складками. Нет, ошибки быть не могло, это именно ткань. Скатерть, расстеленная на траве. Чистая поверхность, на которую удобно выложить пищу. Ну не странно ли, подумала Инид, что идея пикника, казалось бы, чисто земная, появилась независимо и у обитателей этой безрадостной планеты! Хотя здесь, вполне вероятно, это действие несло совершенно иной смысл, а может, и не имело ничего общего с трапезой на природе. Упрятав желтый камень в карман, она наклонилась и заглянула в корзины. Не оставалось и тени сомнения, что пикник, если его можно так назвать, все-таки был связан с едой. В корзинах, тут не возникало вопросов, была пища. Фрукты, очевидно, недавно сорванные с деревьев или кустов. Пища, прошедшая приготовление: кубики, брикеты, буханки, - а в одной из корзин обнаружилась огромная чаша с каким-то подобием салата - месиво из листьев пополам с колышущейся слизистой массой. От чаши поднималась едкая вонь. Почти подавившись гнусным запахом, Инид выпрямилась и отступила на два-три шага, а потом сделала несколько глубоких вдохов и выдохов, прочищая нос. И тогда, оглядевшись заново, заметила ящик. Ящик был небольшой, черненький, что-нибудь около фута в ширину и в высоту и дюймов пять-шесть в толщину. Он лежал на земле подле матерчатых прямоугольников, которые Инид успела окрестить скатертями. В основном ящик был металлическим, однако сторона, обращенная к ней, казалась сделанной из серого матового стекла или сходного минерала. Открыть ящик и заглянуть в его нутро не удалось, да и времени на эксперименты не оставалось: Конепес вот-вот вернется, и ей вовсе не хотелось, чтоб он счел ее пропавшей без вести. Она все еще пялилась на ящик, когда его лицевая сторона вдруг осветилась и она увидела того, о ком думала. Конепес брел по траве, сгибаясь под тяжестью наваленного на плечи огромного сундука. Элементарное телевидение! - ахнула Инид. Какие параллели с Землей - пикник и телевизионный приемник! На экране Конепес спустил сундук со спины и поставил боком на грунт, вытирая вспотевшую морду. Очевидно, тащить сундучок было ой как нелегко. Выходит, овцепауки с точеными из дерева телами наблюдали за пришельцем? А может статься, и за ней тоже? Нет, вряд ли - их удивление и испуг, когда они выскочили из-за пирамиды, выглядели искренними и неподдельными. И как только она вспомнила об овцепауках, они явились ей на экране. Конепес колыхнулся и исчез, а вместо него показались эти твари, бредущие по узкому дну сухого каньона. Вид у них был мрачно целеустремленный - они брели не наугад, они знали дорогу. Убраться бы нам отсюда, подумала Инид. Что-то подсказывало ей; чем скорее, тем лучше, надо только самой вернуться к неводу и дождаться возвращения его изобретателя. И опять изображение дернулось и сменилось: едва она помянула пришельца про себя, телевизор показал его, вновь согнувшегося под неподъемной ношей. Удивительно - довольно было подумать о ком-то, и этот кто-то возникал на экране. Настройка под воздействием мысли? Ответа она не знала, но было ясно, что это не простой телевизор, а устройство слежения, для которого, наверное, нет недоступных мест и неведомых ситуаций. Она подняла ящик - он оказался нетяжелым - и быстро двинулась под уклон. Внезапно осознала, что не оправдала доверия, бросив невод без присмотра, и когда разглядела наконец, что невод никуда не делся, испытала огромное облегчение. Последний отрезок пути преодолела бегом. Взгляд направо - и она увидела пришельца воочию, все так же ковыляющего в сторону невода с сундуком на плече. Без всяких на то причин она ощущала потребность покинуть планету незамедлительно и полагала, что Конепес испытывает сходное чувство, и даже с большими основаниями. Сундук не мог принадлежать ему по праву. Он, вероятно, украл сундук. Достигнув невода, она первым делом взметнула вверх телевизионный ящик. К счастью, ящик был достаточно велик, чтобы надежно улечься на стыке двух прутьев. Конепес в свой черед пустился бегом, задыхаясь и шумно пыхтя, еле-еле удерживая скачущую на плече ношу. Вспрыгнув на прутья, Инид нашла устойчивую равновесную позу и немедля потянулась помочь пришельцу справиться с сундуком. Конепес, напрягая все силы, поднял ношу с плеча и кое-как втолкнул ее на невод. Инид ухватилась за кожаную ручку на боку сундука и, упершись попрочнее, потащила-поволокла кладь на себя. Сундук стукнулся о прутья, спружинил и стал соскальзывать наружу. Инид воткнула каблуки в какие-то углубления и потянула его в сторону, пытаясь застопорить. И тут уголком глаза она заметила, как от пурпура травы отделяется нечто багровое, извивается, тянет щупальца. Конепес взвыл от страха и, уклонившись от щупалец, прыгнул вверх. Руки сумели достать до прутьев, он подтянулся, однако ноги болтались в воздухе. Инид схватила пришельца за руку и поволокла на себя, как прежде сундук. Багровость устремилась к ним обоим - пораженная ужасом Инид успела различить распахнутую пасть с блестящими острыми зубами, извивы щупалец, злобный посверк какого-то органа, смахивающего на глаз. Одно из щупалец вцепилось в нижние прутья, и невод основательно тряхнуло. Наконец Конепес влез на невод целиком и сразу же взвился по прутьям куда-то выше. Невод стал подниматься, вцепившаяся в него багровость оторвалась от почвы и повисла, болтаясь в воздухе. На фоне травы ее было почти не различить, но щупальце несомненно продолжало цепляться за нижний прут. Инид вслепую нащупала у себя в кармане желтый камень и, размахнувшись, саданула им по багровому пятну. Багровость издала пронзительный крик боли, щупальце отпало. Инид смотрела во все глаза, но так и не уловила момента, когда багровый ужас шмякнулся на землю. Багровость растворилась в пурпуре, и больше ничего было не разглядеть. Конепес стремглав карабкался по прутьям вверх, волоча за собой с таким риском добытый сундук. Невод все поднимался, и Инид тоже поползла по прутьям, перемещаясь подальше от края. Телевизор сорвался с уготованного ему места, но она сумела подхватить его на лету. Он замерцал, и когда она опустила взгляд на экран, там был Бун. Бун находился в каком-то сером пространстве, и сам казался серым, а рядом с ним был совершенно серый волк. - Бун! - закричала она. - Оставайся на месте, Бун! Я сейчас прилечу к тебе! 8. КОРКОРАН Джей Коркоран высадился из времялета в чудесное весеннее утро. Видимо, был конец апреля. Машина села на небольшой горный лужок. Внизу лежала неширокая долина с серебряной полосой воды, сверху нависали иззубренные вершины. Деревья уже оделись юной бледно-зеленой листвой, а лужок был застлан ковром нежно окрашенных диких цветов. Дэвид подошел, встал рядом и произнес: - Мы залетели несколько дальше, чем я намеревался. Не было времени задать точный курс. Надо было убраться оттуда подобру-поздорову. - И куда же нас занесло? - спросил Коркоран. - Не то чтоб это имело особое значение... - Наверное, это действительно не так уж важно, - ответил Дэвид, - но мы оказались ближе к моей собственной эпохе, чем мне хотелось бы. Если грубо, плюс-минус несколько веков, то мы сейчас находимся за 975 тысяч лет от начала вашего летоисчисления. А наше вероятное географическое положение - где-нибудь в районе, который у вас назывался колонией Пенсильвания. Возможно, вы про нее слышали. - В мое время Пенсильвания уже не была колонией. - Дайте мне небольшой срок на расчеты, и я укажу вам место посадки с точностью до двух миль, а время с точностью до года или даже месяца. Если, конечно, вам это интересно. Коркоран, покачав головой, указал на гребень горы прямо над приютившим их лужком: - Там что-то не совсем обычное. Какая-то асимметричность. Может быть, руины? - Может быть. В эти, для вас далекие, тысячелетия вся Земля захламлена древними заброшенными постройками. Умершими городами, захиревшими дорогами, храмами и культовыми сооружениями, покинутыми, когда верования изменились. Хотите взобраться туда и взглянуть поближе? - Можно, - согласился Коркоран. - Сверху, по крайней мере, вся местность будет как на ладони. Что гребень в самом деле увенчан руинами, стало ясно, пожалуй, еще на полпути. - Не много же здесь сохранилось, - заметил Дэвид. - Еще век или два, и останется только бугор, могильный курган. Сколько таких рассыпано по планете! И никто никогда не дознается, что тут было. Эта эпоха давно забыла об археологии. Раса утратила интерес к своему прошлому. Ноша истории стала слишком тяжела. Вполне вероятно, что где-нибудь хранятся письменные источники, излагающие происхождение этих руин и развернутую их историю. Только ни одна душа в эти источники уже не заглянет. Историков нынче тоже нет... Почти у самой вершины они натолкнулись на стену, вернее, на остатки стены. Кладка обрушилась и нигде не поднималась выше чем футов на десять над землей. Чтобы добраться до стены, пришлось искать проход меж каменных глыб, полузасыпанных землей. - Должны же где-нибудь быть ворота! - воскликнул Коркоран. - Должны быть, - согласился Дэвид. - Однако руины обширнее, чем казалось снизу, с лужка... Следуя вдоль стены, они в конце концов вышли к воротам. У ворот на голой земле, прислонясь спиной к стене, сидел старик. Ветерок, играющий на гребне, шевелил прикрывающие его лохмотья. Ботинок на нем не было вовсе. Белая борода ниспадала на грудь. Волосы, такие же белые, как борода, лежали на плечах. На всем лице видимыми оставались лишь лоб, нос и глаза. Заметив старика, они замерли как вкопанные. В свою очередь, он посмотрел на них без всякого интереса и не двинулся с места, только слегка пошевелил пальцами ног. А потом сказал: - Давно уже слышу, как вы идете. Ходоки вы, надо признать, никудышные... - Извините, что потревожили вас, - откликнулся Коркоран. - Но мы же не знали, что вы тут сидите... - Ничего вы меня не потревожили. Я просто не позволяю себе тревожиться ни по какому поводу. Вот уже много лет не было ничего, что меня встревожило бы. Прежде я был изыскателем, бродил по этим горкам с котомкой и заступом в поисках каких-нибудь завалящих сокровищ. Кое-что нашел, хоть и немного, а в конце концов понял, что все сокровища - суета сует. Нынче я беседую с деревьями и с камнями - с лучшими друзьями, каких может пожелать человек. В этом мире развелось слишком много никчемных людишек. Занятых только тем, что разглагольствуют друг с другом, а зачем? Только затем, чтоб упиваться звуками собственного голоса. Любое дело они перепоручают роботам. А вот у меня нет робота, я не удостоен подобной чести. Беседую себе помаленьку с деревьями и камнями. Сам много не говорю. Я не влюблен в собственный голос, как многие другие. Чем говорить, я предпочитаю внимать деревьям и камням... В течение монолога тело старика соскальзывало по стене, на которую он опирался спиной, все ниже и ниже. Теперь он спохватился, сел прямее и переключился на новую тему: - Когда-то мне привелось странствовать среди звезд и беседовать с разными инопланетянами, и могу доложить вам: что бы инопланетяне ни говорили, все сплошь тарабарщина. Вместе со своим экипажем я занимался оценкой новых планет и сочинял увесистые доклады, набивая их фактами, добытыми потом и кровью, в надежде порадовать этими фактами родную планету. Но когда мы вернулись на Землю, считанные единицы проявили к нашим открытиям хоть какой-нибудь интерес. Человечество повернулось к нам спиной. Ну а я в ответ повернулся спиной к человечеству. Там, в космосе, я встречал инопланетян. Много разных инопланетян, слишком много. Есть болтуны, заявляющие, что, если заглянуть им в душу, инопланетяне нам братья. А я говорю вам честь по чести, что в большинстве своем инопланетяне мерзки и отвратительны... - За годы, проведенные в космосе, - прервал старика Дэвид, - а может статься, и не в космосе, а прямо здесь на Земле, слышали ли вы что-нибудь об инопланетянах, называемых бесконечниками? - Нет. Кажется, нет, хоть я ни с кем не встречался толком уже многие годы. Я не тот, кого можно назвать общительным... - А есть тут, не слишком далеко, кто-нибудь, кто мог бы слышать о бесконечниках? - За это, - отвечал старик, - поручиться не могу. Но если вы о том, есть ли тут в округе более разговорчивые, чем я, то в долине под горой живет кучка престарелых бездельников. До них всего-то миля или около того. Задайте им любой вопрос, и они осчастливят вас ответом. Только и делают, что болтают день-деньской. А уж если им подвернется новый вопрос или кто-то сунется к ним с предложением, то уж будьте уверены - они не упустят такой возможности, пока не обсосут ее со всех сторон. - Вы, как погляжу, тоже не слишком застенчивы, - съязвил Коркоран и обратился к Дэвиду: - Раз уж мы здесь, может, осмотрим руины, прежде чем спуститься в долину? - Нечего там осматривать, - рассердился старик. - Груды кирпича да кое-где остатки мостовой. Идите, если хочется, но все равно ничего стоящего не высмотрите. А я останусь здесь на солнышке. Деревья и камни мне друзья, и солнышко тоже. С ним, правда, не поговоришь, зато оно дает вам тепло, поднимает настроение, а это дружеские поступки. - Благодарим вас, - подвел черту Дэвид, - за то, что вы уделили нам столько времени... С этими словами он круто повернулся и вошел в ворота. За воротами не было ни дороги, ни хотя бы тропинки, но в каменных завалах были кое-где заметны проплешины. Старик оказался прав: осматривать тут было, в общем, нечего. Отдельные стены еще держались, скелеты древних построек еще сохраняли подобие формы, но не подсказывали, что тут было прежде, даже намеком. - Мы попусту теряем время, - заявил Дэвид. - Ничего интересного для нас тут нет. - Но если не терять время попусту, - съехидничал Коркоран, - куда прикажете его девать? - Тоже верно, - согласился Дэвид. - Мне не дает покоя одна мысль, - признался Коркоран. - Вот мы попали почти за миллион лет от моего времени. Между вами и мной - тысяча тысячелетий. Вам я должен бы казаться дикарем, неуклюжим и невежественным, а вы мне - изощренным до зауми. Но ни вы, ни я не видим друг в друге особых странностей. В чем тут дело? Неужели человечество за миллион лет совсем не развивалось? - Примите в расчет, что я из провинциалов. Мы в своей эпохе оставались дикими горцами, отчаянно цепляющимися за прежние ценности и прежний образ жизни. Возможно, мы даже перестарались, нами двигало чувство протеста, и мы как бы выпали за борт. Но в нашей эпохе нет недостатка в умных и утонченных. Люди построили великую техническую цивилизацию, исследовали космос. Люди сумели утихомирить политиков и извести национальные распри. Люди постигли уровня высочайшего общественного сознания. В мире, где мы живем, никто не может остаться без крыши над головой, без пищи на столе и медицинской помощи. По правде говоря, медикам теперь делать почти нечего. Болезни, убивавшие вас миллионами, искоренены без следа. Продолжительность жизни по сравнению с вашей выросла более чем вдвое. Присмотритесь к нашей эпохе, и у вас появится искушение назвать ее утопией. Коркоран хмыкнул: - Много же толку дала вам эта утопия! Эпоха, вы говорите, достигла утопии, а сами-то вы вылетели в трубу. Что же, спрашивается, довело вас до жизни такой, уж не вера ли в утопию? - Что ж, может быть, - тихо произнес Дэвид. - Дело, наверное, не в самой утопии, а в отношении к ней... - Вы имеете в виду пришедшее к вашим современникам ощущение, что все достигнуто и стремиться больше не к чему? - Может быть, может быть. Точно не знаю. Они углубились в руины еще немного, потом Коркоран спросил: - А что с остальными? Вы можете с ними связаться? - Мы с вами не в силах сделать почти ничего, а вот ковчег Мартина, где сейчас Хорас, оборудован системой связи. Хорас мог бы провести круговой опрос, хоть очень осторожно. По разным эпохам наверняка раскидано немало таких же групп, как наша. И положение у них, может статься, не лучше нашего. Кто бы ни наслал на нас страшилище, робота-убийцу, вполне допустимо, что подобных роботов натравили и на них. Если какая-то группа и уцелела, то к любым вызовам она будет теперь относиться с большой опаской. - Вы думаете, убийц подослали бесконечники? - Скорее всего, да. Просто не представляю себе, кому еще это могло бы понадобиться. - А бесконечникам-то это зачем? Так или иначе, они обратили вас в беспорядочное бегство во времени, и вы не можете казаться им теперь серьезной угрозой. - А может быть, - ответил Дэвид, - мы сумеем объединиться, перегруппировать свои силы, а потом вернемся и создадим новое общество? Или отложим возвращение до отлета бесконечников к себе домой - так в этом случае мы можем казаться им еще опаснее! Пока хоть один из нас остается в живых, сохраняется возможность, по крайней мере с их точки зрения, что едва они отбудут, мы постараемся свести на нет всю проделанную ими работу. - Но работа-то уже завершена! - Не завершена, пока все люди до одного не будут либо мертвы, либо переведены в бестелесное состояние. В течение всего разговора они шли вверх и вверх, приближаясь к гребню. Вокруг по-прежнему не было ничего интересного - каменные обломки да прижившиеся среди них кустики и деревца. На отдельных точках земли, свободных от завалов, цвели цветы, по большей части лесные и луговые, но попадались и выжившие наследники и наследницы некогда культурных садов - анютины глазки, семейка тюльпанов, нашедшая приют в укромном углу меж двух уцелевших стен, и корявые кусты сирени, усыпанные сладко пахнущими бутонами. Коркоран замешкался у этой буйной сирени, пригнул ветку к себе, вдохнул пьянящий аромат и подумал: а ведь все то же самое! Целый миллион лет - а как мало перемен! Земля все та же, цветы и деревья те же, никаких незнакомцев. И люди почти не изменились, если изменились вообще. Миллион лет - это на первый взгляд очень долгий срок и все же недостаточный для заметных физических перемен. А вот перемены интеллектуальные должны были произойти и, вероятно, произошли. Но не рано ли судить, не слишком ли мало людей будущего он видел - старика у ворот да Дэвида с его семейством?.. Нехотя оторвавшись от сирени, он прошел вдоль частично обвалившейся стены и вдруг увидел, что гребень совсем близко. И там, на гребне, что-то странное - иззубренный контур руин словно впечатан в небо, но над резким контуром нависает какая-то туманная смутность. Он замедлил шаг, потом остановился совсем и стал вглядываться в эту смутность, и из нее мало-помалу проступила исполинская, ничем и никем не поддерживаемая винтовая лестница, устремившаяся ввысь, к небу. Потом он пригляделся еще внимательнее и понял, что ошибся. Лестница отнюдь не висела в воздухе, а вилась вокруг мощного древесного ствола. Вот уж дерево так дерево! Боже милостивый, что за дерево! Смутность рассеивалась, и с каждой минутой оно открывалось все яснее. Вырастая из гребня и взмывая в небо, оно не истончалось к вершине, а поднималось вверх и вверх - и обвившая его лестница вместе с ним, - пока ствол и лестница не превращались в волосяную линию и не пропадали в