ь, что я легко должен узнать это место, но даже ради спасения своей жизни я не мог этого сделать. Сначала, увидев город, я заинтересовался, город ли это, но так оно и было, хотя знал и понимал, что он был также чем-то еще, у него было какое-то значение, но я забыл какое, хотя мог бы и вспомнить в любую минуту. Он совсем не походил на города, виденные мною прежде. Там были парки и широкие изящные улицы, и все это казалось знакомым и было очень приятно на вид. Но строения были иного типа, непривычного вида. У них не было массивности, и они были мелковаты. Они выглядели паутинными, кружевными, пленочными, пенными, невещественными. Но, поглядев на них повнимательней, я понял, что они не так уж невещественны, как мне думалось - чуть позже, когда я пригляделся к ним повнимательнее, я начал различать их лучше, чем увидел сначала, когда впервые взглянул на них, не увидел их целостности, а схватил только часть, а позади фасада, который бросался в глаза, виднелись структуры более основательных форм. Но было еще что-то, что беспокоило меня, и вдруг я осознал, что это - облик города. Строения не стояли массивными прямоугольниками, которые формируют шаблоны улиц, как это бывает в городах Земли. И я подумал: "Это не земной город", хотя это почему-то так удивило меня, хотя я с самого начала должен был понимать, что это не город Земли. Это был город Кошарика. - Это - Центр, - сказал Кошарик. - Галактический Центр. Я подумал: чтобы понять это, ты должен его увидеть. - Спасибо, что показал мне его. Это помогает мне понять. Я даже не удивился, что Кошарик разговаривает со мной. В таком состоянии ничему не удивляются. Примерно к этому времени я осознал также, что рыбки, касавшиеся губами моего мозга, больше не трогают меня. Очевидно, они сделали все, что было нужно, убрали всю отслоившуюся кожу, все маленькие кусочки крови, закончили свою работу и уплыли. - Ты родился здесь? - спросил я. - Нет, я начался не здесь, а на другой планете, очень далеко отсюда. Я покажу тебе ее в другой раз, если у нас будет время. - Но ты был здесь. - Я пришел сюда, как доброволец, - ответил он, - или, скорее, меня призвали как добровольца. - Призвали? Как это? Кто бы призвал тебя? И если тебя призвали, ты уже не доброволец. Я попытался объяснить это Кошарику и действительно произносил слова, и мне казалось, что они не те, и это не имело значения, потому что мы понимали друг друга. В точности как это было бы, если бы мы разговаривали словами. - У вас есть концепция бога, - сказал Кошарик. - В течение всей истории твоей расы люди поклонялись многим богам. - Я понимаю эту концепцию, но не уверен, что поклоняюсь какому-нибудь богу. И большинство людей ни в коем случае не согласились бы, что они поклоняются богу. - Как и я, - сказал Кошарик. - Но, если бы ты понял, кто меня призвал, и не только меня, но и многие другие творения, ты решил бы, что они - боги. Конечно, они ими не являлись, хотя некоторые думают и так. Они - просто форма жизни, биологическая или какая-то другая, которая положила начало разуму очень давно и за миллионы лет была достаточно мудра или достаточно удачлива, чтобы избежать тех катастрофических событий, которые так часто приводят к упадку или разрушению разума. Одно время они должны были быть биологическими по своей природе и, конечно же, были. Не могу сказать, чем они стали теперь. За долгие тысячелетия они могли сами себя изменить... - Тогда как ты их увидел? Встретил? - Их никто никогда не встречает. Они выше смешения с другими созданиями. Они нас презирают, или, может быть, боятся, как я недостойно думал одно время. Видимо, я был единственным, никто не говорил мне о таком. Но одного из них я однажды видел или думаю, что видел, хотя и неотчетливо. Чтобы внушить мне желание стать добровольцем, они должны были позволить дать себя увидеть. Один взгляд - и все. Они заботятся, чтобы добровольцы не увидели их слишком ясно. Вроде бы через вуаль, или как тень - я не могу объяснить это понятно. - Может быть, это было внушение? - В тот момент - конечно. Это было так давно, что трудно и вспомнить. В вашем исчислении - около миллиона лет назад. Я об этом раздумывал и позже и решил, что получил внушение, хотя и не должен был. - А это их город? Город богов? - Если хочешь, думай так. Он был спланирован ими. Но построен не ими. Это на самом деле не город, это - планета, покрытая строениями и сооружениями. Если это город, пусть будет так. - Ты сказал, Галактический Центр? - Ну да, Галактический Центр. Или один из них. Могут быть и другие, о которых мы не знаем. Для меня кажется вероятным, что могут быть и другие галактические группы, функционирующие так же, как этот город. Но они не извлекают выгоды, какие получает центральный. Может быть, другого плана... - Ты только догадываешься, что могут быть другие центры. Ты не знаешь? - Галактика велика. Я не знаю. - Эти люди, эти боги - они берут планеты и пользуются ими? - Пользуются? Я улавливаю смысл, но концепция туманна. Ты имеешь в виду собственность? Использование? - Да. - Нет, не так. Только информация. Знания, вот в чем штука. - Собирание знаний, ты имеешь в виду? - Правильно. Твоя понятливость изумляет меня. Они отправляют корабли со многими исследовательскими группами. Высаживают одну группу здесь, другую - там. Позже приходит другой корабль и подбирает их, одну за другой, по очереди. Я был в одной из таких групп, в последней. Мы высадили четыре других группы. - А затем корабль разбился? - Да. Не понимаю, как это могло случиться. Каждый из нас - специалист. Знает свою работу, и ничего больше. Создание, которое управляло кораблем, тоже было специалистом. Оно должно было знать, должно было предвидеть. Крушения не должно было быть. - Ты говорил Хайраму, что не знаешь положения планеты, откуда ты. Так вот почему ты не знаешь этого - знать это должен был другой, только пилот или пилоты знали. - Моя специальность - передвижение во времени, и только. Наблюдать и регистрировать прошлое планеты, которая находится под наблюдением. - То есть ваши планетарные исследования подразумевают не только то, чем планета является в настоящем, но и то, чем она была в прошлом. Вы исследовали эволюцию каждой планеты? - Мы должны были так поступать. Настоящее - только часть целого. Важно также и то, как это настоящее сложилось. - Когда корабль разбился, другие погибли. Но ты... - Мне повезло, - сказал Кошарик. - Но когда ты попал сюда, ты не исследовал прошлого. Ты остался в Уиллоу-Бенде или там, где должен был возникнуть Уиллоу-Бенд. - Я сделал только несколько вылазок. Одни лишь мои сведения ничего не стоили. Я прокладывал дорогу другим. И еще знал о другом корабле, который придет, чтобы забрать нас. Они не могли знать о крушении, они бы прибыли, надеясь найти нас. И я сказал себе, что если придет корабль, я должен быть здесь, чтобы встретить его. Я не мог покинуть это место. Если бы я ушел в прошлое, здесь не осталось бы никого, кто бы позвал меня, если за нами вернутся. На корабле обнаружили бы следы крушения, решили бы, что погибли все, и не стали бы ждать. Чтобы меня подобрали, чтобы освободиться, как ты это называешь, я знал, что должен оставаться близко к месту крушения, иначе меня не найдут. - Но ты открывал дороги для Боусера, дороги для нас. - Раз я не мог использовать дороги сам, почему бы не позволить другим пользоваться ими? Почему бы не позволить моим друзьям их использовать? - Ты думаешь о нас, как о друзьях? - Первый - Боусер, - сказал он, - за ним - вы все. - Теперь ты беспокоишься, что корабля, чтобы подобрать тебя, не будет? - Долго, - ответил он. - Прошло уже слишком много времени. Но он будет... Не так уж много созданий моего типа. Мы ценны. Они от нас так легко не отказываются. - У тебя все еще осталась надежда? - Да, и очень обоснованная. - Так вот почему ты проводишь так много времени в старом фруктовом саду! Чтобы быть на месте, если за тобой прилетят. - Именно поэтому, - сказал Кошарик. - Ты здесь счастлив? - Что значит счастлив? Да, полагаю, что счастлив. Что значит счастлив, спросил он, выдав, что не знает, что такое счастье. Но он понял все верно. Однажды он был счастлив, вознесенный, в благоговейном страхе - в тот день, когда, призванный, он прибыл в тот огромный Галактический Центр, присоединился к элите, бывшей легендой во всех частях звездной системы, которой касалась великая конфедерация. Не задавая вопросов, не спрашивая, как это может быть, я двинулся с ним сквозь этот фантастический город свежей лесистой планеты, с изумлением глядя на все, что окружало меня, наполненный удивлением не только относительно того, что я видел, но и поражаясь тому, что я был там вообще. И я пошел с ним также и по другим планетам, ловя лишь отблески их, впитывая главным образом виды разных мест, какими они были в прошедшие века. Я стоял перед красотами, которые сжимали мне сердце, вглядывался в страдания, которые повергли мою душу в печаль, тревожился о несчастьях, как собака, беспокоящаяся о старой кости, неистово цепляясь за науки и культуры, которые были вне пределов моих способностей понимать. Затем, совершенно внезапно, все исчезло, и я снова был среди старых яблонь, лицом к лицу с Кошариком. Мой мозг все еще кипел удивлением, и я потерял всякое представление о времени. - А Хайрам? - спросил я. - Разве Хайрам... - Нет, - сказал Кошарик. - Хайрам понять не мог. И это была, конечно, правда. Хайрам не мог понять. Он, как я помнил, выражал недовольство, что Кошарик говорит много непонятного. - Больше никто, - сказал он. - Никто, кроме тебя. - Но я запутался. Многих вещей не понял и я. - Твое понимание, - сказал он, - больше, чем ты думаешь. - Я вернусь. Мы еще поговорим. Я пошел вверх по холму и, когда дошел до передвижного домика, обнаружил, что там никого не было. Я еще подивился - не могло ли последнее сафари пройти, пока я беседовал с Кошариком. Когда я уходил, мне и в голову не пришло побеспокоиться об этом, поскольку я был уверен, что услышу их, когда они придут. Но на протяжении моего разговора с Кошариком сомнительно, слышал ли я хоть что-нибудь. Поэтому, я отправился к началу дороги во времени один и не обнаружил никаких признаков того, что кто-то выезжал оттуда. Значит, они опаздывают на два дня. Если они не вернутся завтра, сказал я себе, мы с Беном, видимо, должны отправиться туда и посмотреть, куда они запропастились. Не то, чтобы я беспокоился. Перси Аспинваль произвел на меня впечатление человека полностью компетентного. Однако стало тревожно. Я вернулся к домику и сел на ступеньки. Боусер выполз из-под домика, вскарабкался по лесенке и сел рядом, прижавшись ко мне. Это было почти как в старые дни, до того, как появилась Райла и начался весь этот бизнес с путешествиями во времени. Сначала я был полуоцепеневшим из-за того, что случилось с Кошариком, но теперь я мог начать размышлять об этом. Сначала, когда все это происходило, все в целом казалось чуть ли не обычным, ничто меня не поражало. Я получил внушение, которое защитило меня от потрясения. Я почувствовал, как холодные мурашки поползли у меня по спине, поскольку осознал, что все это случилось на самом деле. Во мне нарастало отрицание. Старая человеческая привычка полагать, что ничего не случилось, потому что случиться и не могло. Но, несмотря на это автоматическое отрицание, я достаточно хорошо знал, что это произошло, и сидел на ступеньках, пытаясь навести порядок у себя в мыслях, однако времени сейчас у меня на это было немного: потому что, как только я уселся, машина, управляемая Райлой, выехала из-за гребня, а позади Райлы сидел Хайрам. Он выскочил из автомобиля сразу, как только тот остановился, и направился прямо к Боусеру. Он не терял время на какие-то там разговоры со мной, я даже не уверен, что он меня видел. Боусер сбежал к нему по ступенькам, Хайрам опустился на колени, обнял собаку, а Боусер, скуля и подвывая от счастья, безостановочно вылизывал языком его лицо. Райла бросилась ко мне, обняла меня и так мы четверо и стояли: Хайрам, обнимая Боусера, и Райла, обнимая меня. - Ты рад, что Хайрам вернулся? В госпитале сказали, что с ним все в порядке, можно его забрать, но он очень ослабел и нуждается в укреплении сил. Но он не так уж загружен работой, и... - Вот именно, - сказал я. - Хайрам никогда не был жаден до работы. - Ему следует делать каждый день упражнения, - продолжала она, - и лучше всего - прогулки. И ему нужна высокопротеиновая диета и еще какие-то лекарства. Лекарства ему не нравятся. Он говорит, что у них плохой вкус. Но он обещал мне принимать их, если ему позволят уехать из госпиталя. И - о, Эйса, если бы ты видел, какой дом мы будем строить! Я еще не получила планов, но уже могу тебе его нарисовать. Он будет весь из камня, и камины будут почти во всех комнатах. Масса стекла. Целые стены из термостекла, чтобы мы могли смотреть на этот наш мир. Как будто мы сидим на веранде. Там будет патио и каменный, как и весь дом, обогреватель, и каменная дымовая труба, чтобы вытягивало дым, и плавательный бассейн, если это тебе понравится. Я думаю, что мне бы понравилось. Вода из родника наполнит его - эта вода ужасно холодная, но подрядчик сказал, что за день или два солнце нагреет ее, и тогда там... Я увидел Хайрама и Боусера, которые шли вниз по гребню и не слышали моего крика или не обратили на него внимания. Так что я припустил за ними. Поймав Хайрама за плечо, я развернул его. - Куда это вы собрались? Райла говорит, что ты еще слаб и не должен утомляться. - Но, мистер Стил, - сказал Хайрам с большой рассудительностью, - я только повидаю Неуклюжика. Я должен сказать ему, что вернулся. - Только не сегодня. Может быть, завтра. Мы возьмем машину и поглядим, если сумеем найти его. Я погнал их обоих домой, и Хайрам всю дорогу протестовал. - А ты? - спросила Райла. - Как ты провел день? - В разговорах с Кошариком, - ответил я. - И вы нашли о чем поговорить? - Конечно, о многом. Затем она снова вернулась к проекту дома, и я не пропустил ни слова. Она говорила о нем до тех пор, пока не пошла спать. Я никогда не видел ее такой счастливой и взволнованной. Я решил, что расскажу ей о Кошарике утром, но так не получилось. Бен вытащил меня из постели, барабаня в дверь и крича, чтобы я выходил. - Черт возьми, что происходит? - спросил я, когда шатаясь, раздраженный и неодетый, вышел к нему. - Что такое случилось, что ты не можешь подождать? - Меня подталкивают эти молодчики из Сафари, - ответил он. - Они очень нервничают. Они настаивают, чтобы мы отправились в мел и посмотрели, что задерживает Аспинваля и его группу. 28 Бен очень беспокоился об этой опоздавшей группе. Он уже говорил мне об этом, так что мы были готовы к поездке. - Этот проклятый Хочкисс, - рассказывал он, - открыл банку с чертями. Церкви и церковные организации уже наготове. Один писака из газеты недавно сказал, что ничего подобного не было со времен Реформации. Через неделю-две ожидается заявление Ватикана. Я собирался принести тебе утреннюю газету, но закрутился и забыл о ней. Циркулируют петиции, в которых предлагается запросить Конгресс и провести закон о путешествиях во времена раннего христианства. Конгрессмены начали скрываться. Они не хотят в этом участвовать. Они ссылаются на отделение церкви от государства, и поэтому, говорят они, у них нет власти провести какой бы то ни было закон, касающийся этого дела. Двое-трое из них указывают также, что Мастодония - не часть Соединенных Штатов. Я боюсь, что найдется довод, снимающий это возражение, если такое противостояние сохранится. Думаю, что здесь кто угодно бы запутался. Они не знают, являемся мы частью Соединенных Штатов или нет. - Мы с таким же успехом можем это отрицать, как любой другой стал бы утверждать. - Знаю, - сказал Бен, - но когда и это становится голосом во всем этом церковном хоре, приходится все принимать близко к сердцу. Мне не нравится это, Эйса, все это мне не нравится. Мне тоже это не нравилось, но все же я не был так расстроен, как он. Райла собралась идти в мел с нами, но мы оба энергично запротестовали. Она разгорячилась. Она была оскорблена. Она заявила, что у нее есть право идти. - Нет, - сказал я ей. - Ты уже раз рисковала своей шкурой - и довольно. В тот раз мы должны были идти вместе, чтобы проложить дорогу, но сейчас все иначе. Мы ненадолго. Пока мы решали этот спор, Хайрам ушел искать Неуклюжика. Райла хотела бы, чтобы я отправился за ним, но я сказал - черт с ним. Если я прямо сейчас пойду за ним, то вероятно, застрелю его - так он меня разозлил. Итак, мы с Беном отправились в неизвестное с отвратительным настроением. Когда мы попали в мел, погода нас не обрадовала. Было жарко и ветрено, парило. Дул сильный горячий ветер, его прикосновение почти обжигало. Гигантские облачные массы поднимались в небе, быстро неслись по нему и каждое облако созревало и проливалось пятиминутным ливнем, таким теплым, что он едва не ошпаривал. Земля под ногами была скользкой, пропитанной влагой этих перемежающихся ливней, но четырехколесная машина Бена была хорошим вездеходом, и дорога не причиняла нам особых беспокойств. Плохая погода, видимо, сделала животных неактивными. Большинство их, вероятно, пряталось в рощах деревьев. Те, кого мы побеспокоили, бросались от нас прочь, в том числе и один маленький тиранозавр. Мы далеко объехали стадо трицератопсов, которые стояли, опустив головы, не трудясь пастись и ожидая хорошей погоды. По следу, оставленному сафари, ехать было легко. Колеса тяжелого грузовика оставили в почве глубокую колею. В нескольких местах недавние дожди заполнили ее или смыли след, но потом не составляло большого труда разыскать его снова. Место первого лагеря мы нашли в пяти милях ниже по реке. Казалось, сафари оставалось там в течение нескольких дней. На месте костра был толстый слой пепла, а вокруг лагеря все было вытоптано. После недолгих поисков мы нашли след, оставленный группой при отъезде: на запад, через хребет, через реку, затем, пересекая прерию, он тянулся на двадцать миль или что-то около того. В конце этих двадцати миль местность внезапно обрывалась, спускаясь вниз, к долине реки Рэкун. След, по которому мы шли, змеился и петлял вниз по склону. Обогнув выступ скалы, мы оказались в лагере. Бен затормозил, и с минуту мы сидели, не в силах вымолвить ни слова. Палатки. Многие из них упали, другие хлопотали по ветру. Один грузовик был повален на бок. Другой был в глубоком овраге, что так характерны для мела. Его нос зарылся в стенку оврага, а задняя часть была срезана под острым углом. Кроме хлопающих остовов палаток - никакого движения. Нигде ни дымка, костры не горели. То тут, то там на земле, беспорядочно разбросанное, валялось что-то белое. - Боже милосердный! - только и вымолвил Бен. Он медленно снял ногу с тормоза и подал машину вперед. Здесь все было в полном беспорядке. Кухонная утварь валялась на погасших кострах. Разорванные одежды были втоптаны в землю, ружья лежали где попало. Белые пятна были костями - обглоданными добела человеческими костями. Бен затормозил, и я вышел, держа на сгибе локтя тяжелое ружье. Долгое время стоял я там, оглядываясь вокруг, пытаясь осознать ненормальность увиденного. Мой мозг упрямо отказывался принять очевидность во всей ее полноте. Я слышал, как с другой стороны машины хлопнула дверца, выпустив Бена. Когда он обходил машину, чтобы встать рядом со мной, под ногами у него что-то хрустнуло. Он заговорил резко, словно боялся, что голос ему изменит: - Это, должно быть, случилось неделю назад или даже раньше. Пожалуй, на следующий день после того, как они тут остановились. Погляди на кости. Обглоданы дочиста. На это нужно время. Я попытался ответить, но не смог. Оказалось, я плотно сжимаю челюсти, чтобы не лязгали зубы. - Никто не ушел, - продолжал Бен. - Как же это вышло, что никто не ушел? Я заставил себя говорить: - Может быть, кто-нибудь и спасся. Где-нибудь в тех холмах. - Если бы это было так, они попытались бы по следу вернуться домой. Мы бы на них наткнулись по дороге. В одиночку или раненые, они бы не имели и шанса. Если их не сцапали в первый же день, это бы случилось на следующий. Обязательно на следующий же день после разгрома лагеря. Бен оставил меня и пошел в лагерь. Минуту или две спустя я направился за ним. - Эйса, - сказал Бен, уставившись на что-то на земле, - посмотри сюда. Вот на эти следы. След был размыт дождем. В глубоких отпечатках стояли лужицы воды. Он был огромен. По ширине в две ступни, если не больше. За ним, немного слева, был еще один похожий след. - Это не рекс, - сказал Бен. - Он крупнее рекса. Крупнее всех, кого мы знаем. И посмотри-ка туда. Следов гораздо больше. Теперь, когда Бен нашел первый след, мы уже видели, как здесь натоптано. Земля была покрыта отпечатками лап. - Трехпалая рептилия, - сказал Бен. - Двуногая тварь. - Никакого сомнения, - заметил я, - что их здесь было много. Один или два не оставили бы такого множества следов. Помнишь нашу пару тиранозавров? Мы думали, что они охотятся парами. А еще раньше мы воображали, что они охотятся по одиночке. Может быть, они охотятся группами? Носятся по земле, как волчья стая, хватая все, что поймают. Группа соберет больше добычи, чем одинокий охотник или даже пара. - Если так, - сказал Бен, - если они охотятся группами, Аспинваль и другие не успели даже прочесть молитву. Мы пошли по лагерю, с трудом стараясь не глядеть слишком пристально на то, что было у нас перед глазами. Вот странно: четырехколесный грузовичок стоял там, где они его оставили. Выстрелить успел только один из них. Ящики с патронами тускло поблескивали в сумеречном свете облачного дня. Винтовки были разбросаны. И везде - отпечатки громадных трехпалых лап. Ветер выл и свистел в пещерах и над гребнями, спускающимися к речной долине. Небо в рваных мчащихся облаках походило на котел. Издалека доносилось ворчание грома. Из низкого кустарника на меня глядел череп с остатками волос, все еще прилипшими к нему, клочками бороды, приставшими к челюсти. Я молча вернулся к машине. С меня было достаточно. Крик Бена остановил меня. Обернувшись, я увидел, что он стоит на бровке глубокого оврага на южном краю лагеря. - Эйса, сюда! - кричал он. Я нерешительно пошел назад, туда, где он стоял. В овраге лежала куча массивных костей. Куски чешуйчатой шкуры свисали с одной из них. Лежала разверстая грудная клетка, когтистая лапа торчала вверх, череп с челюстью, все еще разинутой, имел вид, будто его разрубили наискось. - Это - та лапа, - сказал Бен. - Одна из тех, что наследили там. А вот передняя лапа. Хорошо развитая, сильная, не похожая на лапу рекса. - Это аллозавр, - сказал я ему. - Это и должен быть аллозавр. Они вырастали до гигантских размеров. Но до сих пор его окаменелые кости никем не были найдены в этих отложениях. - Ну, по крайней мере, мы знаем, что наши люди прикончили одного из них. - Они могли убить и других. Если мы посмотрим вокруг... - Нет, - сказал Бен. - Я нагляделся. Пошли отсюда. 29 Бен позвонил Куртни, а мы с Райлой слушали у параллельных аппаратов. Все мы были очень подавлены. - Курт, у нас плохие новости, - сказал Бен, когда Куртни взял трубку. - Давайте соберемся, - сказал Куртни. - Это дело Хочкисса выходит из-под контроля. Оно может причинить нам крупные неприятности. Вся эта проклятая страна взбесилась. Они собираются что-то делать. - Мне это тоже не нравится, - сказал Бен, - но мы собирались рассказать тебе не об этом. Ты, конечно, знаешь, что одна группа опаздывает с возвращением. - Да, где-то на пару дней. Не стоит беспокоиться. Нашли хорошую охоту или заехали дальше, чем собирались. Может быть, сломали грузовик. - Мы так и думали. Но нынче утром меня вызвало Сафари из Нью-Йорка. Они нервничали. Просили нас проверить. Вот почему мы с Эйсой отправились в мел. Эйса со мной на телефоне. Райла тоже. Внезапно в голосе Куртни прозвучала нотка беспокойства: - И вы, конечно, обнаружили, что все в порядке. - Нет, вовсе нет. Экспедиция уничтожена. Все они мертвы... - Мертвы? Все? - Мы с Эйсой не обнаружили ни одного живого. Считать тела мы и не пытались. Тел нет, одни скелеты. Это ужасно. Мы поспешили оттуда. - Но мертвы! Что могло... - Куртни, - вмешался я, - есть доказательства, что они были атакованы группой карнозавров. - Я и не знал, что карнозавры ходят группами. - Как и я. Как и любой другой. Но, очевидно, они так и поступают. Следов лап гораздо больше, чем было бы, если бы их было только два или три. - Отпечатки лап? - Не только. Мы нашли скелет огромного карнозавра. Не тиранозавра. Вероятнее всего, аллозавра. Он намного крупнее рекса. - Ты говорил о скелетах. Тел нет, одни скелеты? - Курт, это, должно быть, случилось не сейчас, - вмешался Бен, - может быть, вскоре после их прибытия. Все это выглядит так, будто у трупоедов было время очистить кости. - Мы хотим знать вот что, - сказала Райла, - чего мы должны придерживаться по закону. И что нам теперь делать? На другом конце линии воцарилось молчание. Затем Куртни сказал: - Все это законно и мы невиновны. Сафари подписывает документы, чтобы прикрыть каждую отдельную группу. В контракте тоже ясно сказано, что мы не несем ответственности за то, что может случиться. Если вас интересует, могут ли вас преследовать по суду, то я думаю, что не могут. Оснований нет. - А как насчет клиентов, которых они отправляют? - То же самое. Отвечает Сафари, если здесь хоть кто-то несет ответственность. Я полагаю, что клиенты также подписывают документы, освобождающие Сафари от ответственности. Я склонен думать, что это у них обычная процедура. Разве мы должны беспокоиться об ударе по делам Сафари? Правда, может быть, как только об этом станет известно, клиенты аннулируют свои заявки. Или сделают это под влиянием общественного мнения. Всегда найдутся крикуны, которые станут бороться за прекращение сафари в прошлое. Кроме того, как вы помните, Сафари уплатило нам только половину взноса, положенную по контракту. Другую половину они должны внести через полгода. Они могут задержать платеж или отказаться платить другую половину. - Все зависит от того, как Сафари примет эту новость. - Они - твердоголовые бизнесмены, - сказал Куртни. - Несомненно, это - трагическое происшествие, но трагедии случаются везде. Шахтеры погибают в шахтах, но шахты тем не менее работают. Если слишком многие аннулируют заявки, а другие желающие не появятся, они будут очень озабочены. - Кое-кто откажется, - сказал Бен, - но не все. Я знаю эту породу. Происшествие только придаст делу интерес. Что-то огромное находится там, что-то опасное. Надо отправиться и добыть его. Добыть трофей, какого нет ни у кого. - Надеюсь, ты прав, - сказал Куртни, - но Сафари - только часть наших дел, и нам следует их продолжать. Мы получили серьезный удар. Кроме того, мы надеялись, что на пороге и другие крупные дела, но они разворачиваются медленно. То же и с нашими заботами. Мы воображали, что Налоговое Управление будет нас третировать, но они пока только вынюхивают и ничего не предпринимают. - Может быть, они уже приготовились, - сказал Бен, - и планируют, как до нас добраться. - Может быть и так, - согласился Куртни. - А как насчет кинокомпании? - это спросила Райла. - Что, если погибшее сафари отпугнет их? - Сомневаюсь. Большинство периодов не так опасно, как мел. Верно, Эйса? - Может быть, еще юр, - ответил я. - Эти два - наихудшие. Но в каждом периоде есть свои опасности, если не следить за каждым своим шагом. Неведомые земли! - Насущный вопрос: как известить Сафари, - сказал Бен. - Я могу им позвонить. Но, думаю, нам лучше как следует приготовиться, прежде чем что-нибудь делать. - Давайте, я позвоню. Я знаю их лучше, чем остальные - кроме Райлы, может быть. Ты как, Райла? - Давай, - сказала Райла. - Ты сослужишь нам хорошую службу. У тебя это получится лучше, чем у любого из нас. - Возможно, они захотят вызвать тебя. Ты будешь здесь? - Я буду здесь, - ответил Бен. 30 Далеко за полдень Бену позвонили из Сафари. Они отправляются в экспедицию, сказали ему, чтобы посетить сцену бедствия и вынести оттуда останки погибших. Мы с Райлой вернулись в Мастодонию. О случившемся мы говорили немного - нас это слишком потрясло. Хайрам и Боусер ждали нас, сидя на ступеньках. Хайрам лопался от желания поговорить. Он нашел Неуклюжика и хорошо с ним побеседовал. Разыскал Кошарика и поговорил также с ним. Оба они были ему рады, и он рассказал им о своем пребывании в госпитале. Боусер нашел сурка, полез за ним в нору и попытался вырыть его оттуда. Хайрам вытащил его оттуда и сделал ему выговор. Боусеру, сказал он, и самому было стыдно. Хайрам зажарил на ленч несколько яиц, но Боусера, как он уже нам говорил, яйца не интересуют. Для Боусера мы должны всегда оставлять мясо. После обеда мы с Райлой сидели в патио. Боусер и Хайрам, уставшие за день, отправились спать. - Я обеспокоена, Эйса, - говорила Райла. - Если Сафари заплатит нам только половину договоренной суммы, мы останемся без денег. Мы выплатили Бену его комиссионные за сафари, хотя он там ничего не делал. - Он их заслужил, - ответил я. - Может быть, он ничего не делал по контракту с Сафари, но он работает на нас до изнеможения. - Я не жалуюсь, - сказала Райла, - и не завидую ему. Но все одно к одному. Забор стоил нам недешево, и административное здание обошлось недешево. Жалование охранникам составляет несколько сот долларов в день. Деньги у нас еще есть, но они идут к концу. Если Сафари от нас откажется и кинокомпания решит подождать, мы окажемся в затруднении. - Сафари не откажется, - сказал я, - они могут выждать время, пока не сгладится острота удара. Бен прав. Чем опаснее ситуация, тем острее желание охотников отправиться туда. О кинокомпании я ничего не знаю, но у них в глазах знак доллара. Своего они не упустят. - И еще одно, - продолжала она. - Куртни не работает задешево. Бог знает, какую сумму он может с нас запросить. - Давай пока не будем расстраиваться. Все устроится. - Ты думаешь, что я жадная, Эйса? - Жадная? Не знаю. Ты - деловая женщина и много лет провела в бизнесе. - Это не бизнес, - произнесла она, - это не жадность. Это уверенность. Женщина даже больше мужчины нуждается в чувстве уверенности. Большинство женщин чувствует безопасность в семье, но у меня нет семьи. Я была должна найти другую почву для самостоятельности, и я стала делать деньги. Деньги кажутся ответом. Если я смогу сколотить достаточное состояние, то смогу быть независимой. Вот почему я такая хваткая. Вот почему я восприняла эту идею путешествий во времени так быстро. Я в ней увидела большие возможности. - В ней по-прежнему все еще большие возможности. - А также заботы. И наше основание так шатко! Кошарик и Хайрам. Если кто-нибудь из них оставит нас... - Без Хайрама мы обойдемся. - Да, я знаю. Но это ужасно неудобно. - Нет, теперь уже нет, - сказал я. - Вот уже пару дней я пытаюсь тебе рассказать, но было не до этого. Сначала был дом, потом вернулся Хайрам, а потом заварилась эта история с группой сафари. А я хотел тебе рассказать, что теперь уже умею разговаривать с Кошариком. Она в удивлении посмотрела на меня: - В самом деле? Как Хайрам? - Лучше Хайрама, - и я начал и рассказал ей все, тогда как она пристально меня разглядывала со слабым оттенком недоверия. - Эти видения меня бы испугали, - сказала она. - Я не был напуган, я просто оцепенел. - Как ты думаешь, почему он так упорно пытался сделать так, чтобы разговаривать с тобой? - Он страстно желал говорить хоть с кем-нибудь. - Он же мог разговаривать с Хайрамом. - Хайрама здесь не было, вспомни. Не было несколько дней. И я не думаю, что Кошарик понял, что с ним случилось. К тому же, Хайрам был не самым подходящим собеседником. Вряд ли он что-нибудь понял бы из того, что Кошарик мне показывал. Кошарик - существо человеческое. - Человеческое? - Да, именно так. Конечно, он чужак, но с определенными человеческими качествами, которых мы у него не ожидали. Пожалуй, он отстранил, укрыл от меня свои чуждые особенности, сосредоточившись на том, что мы могли бы называть его человеческими чертами. - В таком случае, он - очень умное создание. И противоречивое. Помнишь, однажды он сказал нам, что бессмертен. - Об этом мы с ним не говорили. В самом деле, ни о чем серьезном, только о нем. - Ты им очарован. - Да, кажется, так и есть. Самое забавное в этом - что я говорил с чуждым разумом. Вот об этом газеты стали бы трезвонить под аршинными заголовками. Сенсация. Я и сам так считал - сенсация, об этом писали и мечтали годы и годы. Есть ли другой разум во Вселенной? Что случится, если человек встретит чужака? Все интересуются первым контактом. Что до меня, то мне это не кажется сенсационным. Выглядит это дружески и совершенно обыкновенно. - Ты странный человек, Эйса. Ты всегда был странным. Наверное как раз поэтому я и люблю тебя. Для тебя неважно, что думают другие. У тебя обо всем свое собственное мнение. - Спасибо, моя дорогая. Я сидел, размышляя о Кошарике, заинтересованный его личностью. Он был теперь где-то не здесь, в сгущающихся сумерках, а в роще диких яблонь или в старом домашнем саду. И я обнаружил, что знаю о нем гораздо больше того, что он мне рассказывал. Например, откуда это знание, что он был не биологическим, а странным сочетанием молекулярной и электронной жизни, которое я все равно не мог себе представить? Пожалуй, думал я, инженер-электронщик мог бы понять, хотя и не во всей полноте. Знал я также и то, что он думает о времени не как о части пространственно-временного континуума, но как о клее, который скрепляет мироздание, как о независимом факторе, который может быть объяснен определенными уравнениями, которые я не мог их ни узнать, ни придать им какой-нибудь смысл (так как никакие уравнения не имеют для меня никакого смысла), и что он может регулироваться и управляться тем, кто понимает эти уравнения. И было знание, что хоть он и говорил о своем бессмертии, в нем все еще держалась вера и надежда на послежизнь, которая казалась мне чрезвычайно странной идеей, так как у бессмертного не должно быть нужды в такой вере и надежде. Как могло случиться, спрашивал я себя, что я знаю о нем такие вещи? Он не говорил мне этого, я был уверен, но, может быть, все же говорил? На протяжении большей части нашего разговора я был в смятении и, возможно, не был так внимателен, как надо бы. Вошла Райла. - Пошли спать, - сказала она. - Может быть, завтра день будет лучше. Утром мы с Райлой поехали в Уиллоу-Бенд. Хайрам с Боусером куда-то исчезли вскоре после завтрака. Мы и не пытались их разыскивать и тащить домой. Не могли же мы все свободное время нянчиться с Хайрамом! В госпитале с ним легко было говорить, но единственным способом заставить его подчиниться было бы спутать ему ноги, как овце. Бену сообщили, что сотрудники Сафари прибудут на следующий день. Но будут ли другие группы, а если да, то когда их ждать, не сообщалось. Газеты уделили много внимания трагедии в мелу. Если верить газетным сообщениям, Сафари Инкорпорейтед незамедлительно обнаружила, что случилось несчастье. Попыток приглушить его ужас сделано не было, но люди Сафари были уполномочены заявить, что за последние годы в охотничьих поездках погибло много людей и этот случай отличается лишь тем, что группа погибла в полном составе. Несчастье занимало передние страницы газет, а статью Хочкисса запихнули на внутренние страницы. Но она была там, большая, раздутая на много колонок. Крикливо заданный вопрос о путешествии в прошлое для изучения жизни Христа был все еще полон разрушительной силы. Прошли долгие дни с тех пор, как редакторы новостей дали начало такой долгой и обширной дискуссии, и спорящие делали все, что могли. Райла осталась в офисе, чтобы переговорить с Беном и Хербом, а я вскоре ушел, чтобы посмотреть, не в саду ли Кошарик. Случайно он был там. Я не рассказал ему того, что случилось. Не был уверен, что ему это интересно, а кроме того, нам было о чем поговорить. Мы присели и пару часов провели в разговоре. Это был не столько разговор, сколько показ. Как это случилось и в первый раз, я обнаружил себя каким-то образом внутри Кошарика, словно я был частью его, смотрел его глазами. Он показывал мне в основном Галактический Центр и некоторых специалистов, работавших там: насекомоподобных историков, уделяющих внимание не столько самим историческим событием, сколько общему направлению и тенденциям развития, рассматривавших историю не только как науку о прогрессе и событиях; шарообразные создания, практиковавшиеся в социологии, разрабатывающие разовые характеристики и исторические тенденции, которые заставляют разумные существа становиться тем, чем они становятся; змеевидных посланников, имевших дело не столько с предсказаниями, сколько с научными попытками экстраполировать в будущее тенденции цивилизаций, пытающихся в ходе своих исследований точно определить возможные в будущем кризисные точки. Он также пытался показать мне, как он использует определенные уравнения и манипулирует определенными силами (все они были за пределами моего разумения), чтобы построить дорогу во времени. Я задал ему несколько вопросов, но выяснилось, что мои вопросы слишком расплывчаты в формулировке, они просто сбивали его. Когда он пытался мне что-то разъяснить, его объяснения запутывали меня еще больше. Зная, что Райла может беспокоиться обо мне, я прервал разговор и пошел в офис. Райла, Бен и Херб были так заняты разговором, что, казалось, даже не заметили моего отсутствия. Рано утром на следующий день появилась экспедиция Сафари. Бен и я пошли с ними в мел, и на этот раз пошла с нами и Райла. Это было неприятное занятие. Я ничего не делал, только смотрел, стоя в стороне. Бригада сложила обглоданные человеческие скелеты в пластиковые сумки, по мере возможности пытаясь отгадать, какие кости кому принадлежат. В некоторых случаях, когда идентификационные браслеты и цепочки оказались на месте, кое-кого удалось узнать, но большинство пакетов были анонимными. Скелет гигантского аллозавра был все еще там, и его тоже погрузили в один из грузовиков. Его просили привезти палеонтологи Гарварда. За два-три часа местность лагеря была полностью очищена от всех костей, оружия, снаряжения, палаток и прочего, и мы повернули обратно. Не анализируя своих чувств, я успокоился только после того, как мы вернулись в Мастодонию. Прошло десять дней. Газеты перестали смаковать обе истории - трагедию в мелу и заварушку с Иисусом. Против Сафари возбудили пару безнадежных исков. Несколько членов Конгресса произнесли речи, призывающие правительство регулировать путешествия во времени. Департамент юстиции созвал пресс-конференцию для разъяснения, что такое регулирование было бы затруднительно, поскольку Ассоциация Перемещений Во Времени оперирует с тем, что равняется иностранной нации, хотя и было подчеркнуто, что статус Мастодонии на основе международного права еще далеко не ясен. Количество репортеров и фотографов на страже у ворот в Уиллоу-Бенде значительно сокр