в углу. Странно, но в зале было почти пусто. На этом тракте подобное случалось нечасто. Он проворно занялся огромным куском мяса, который ему подали на большом блюде. Одновременно он размышлял, неподвижным взглядом уставившись на столпившихся вокруг большого стола путников. Он уже решил, что сдаваться не станет и от своих намерений не откажется. Только вот эта дартанка... Раз уж он принял решение, уступать ей нельзя, тем более без нужды потакать ее капризам. Наедине с собой Гольд мог себе позволить откровенность. Непокорность этой властной особы ему чем-то импонировала, но вместе с тем он презирал ее великосветские привычки. Она сильно отличалась от тех женщин, которых он знал. В ее поведении было что-то сродни сладострастию. Красавица, осознающая свою красоту, ожидает только признания и восхищения собой. Она требует поклонения, как имперский сборщик налогов - податей. Как ни злили Гольда ее капризы, эта женщина возбуждала его. Однако ее отвратительное отношение к дружбе отталкивало его. Для Гольда это понятие - священно; и в дружбе он никогда не знал корысти. Он прекрасно понимал, почему для дартанки все выглядит в ином свете. Она просто не могла взять в толк, как ее брат, магнат, мог подружиться с человеком, пусть даже Чистой Крови, пусть даже офицером гвардии, но стоящим значительно ниже по положению. Нигде во всей Империи происхождению не придавалось такого значения, как в Дартане, а уж в Роллайне - тем паче! Армект вместе с архитектурой и искусством перенял также уклад общества, создал магнатские дворы в своих городах. Однако профессия солдата, освященная армектанскими традициями, повышала общественный статус человека. Звание сотника гвардии ставило Гольда в один ряд с магнатами... Таков был закон Империи. Обычный крестьянин или горожанин становился равным высокопоставленной особе благодаря мундиру. Офицер считался равным дворянину Чистой Крови, а дворянин Чистой Крови - магнату. Магнат в мундире легионера, а тем более гвардейца, уступал по общественному положению только императору. Гольда удивляло, что Лейна этого не помнит. Может быть, она просто... хочет сохранить дистанцию? Чтобы смотреть на него свысока? Прекрасное тело, но душа с червоточиной. Гольд хотел бы верить, что это не так, или, по крайней мере, не навсегда. Он похитил сестру Байлея, но не смог бы взглянуть другу в глаза, если бы с головы его сестры упал хоть волосок. Он чувствовал свою ответственность за эту женщину, но не любил ее. Временами почти ненавидел, но почему-то хотел изменить ее жизнь, ее саму. В задумчивости он вытер руки о край скатерти и встал из-за стола. Подойдя к стойке, потребовал у трактирщика полный кувшин вина, заплатил за свою койку в общей гостиной (ему было жаль золота за отдельную комнату, а в роскоши он не нуждался). Поднявшись по кривым, неровным ступеням, вскоре он уже лежал на жестком, набитом сеном матрасе. Хлебнув прямо из горла кувшина, он почувствовал приятно растекающееся по телу тепло. Мысли Гольда снова и снова возвращались к пленнице. Он невольно сравнивал себя с ней. Он умел быть солдатом в казарме, хозяином в доме, разбойником в горах... и считал "это правильным. Она же - везде и всюду хотела быть исключительно дартанской красавицей. В памяти всплыло поддельное письмо, и Гольд выругался. Плохо он продумал интригу. До поры до времени прекрасная капризница будет забавляться похищением, и все будет гладко. Но когда забава ей наскучит, дело дойдет до вражды. Каждый лишний день, каждая минута лишь усложнит дело, оттягивая неизбежность. Опорожнив кувшин наполовину, он вытянулся на койке и закрыл глаза, решив, что надо выспаться до захода солнца. Так оно и вышло. Проснувшись, Гольд еще долго стоял посреди комнаты как истукан, пытаясь решить: будить ее или рано? Не слишком ли мало он дал ей поспать? Что ж, придется ей привыкать к такому образу жизни. Он вошел в комнату девушки, удерживая на весу блюдо с едой и кувшин вина. Злость на самого себя, что поддался слабости и прибежал к ней с ужином, будто он слуга ей, заставила грохнуть блюдо на стол и оглянуться на нее. Она спала как ребенок, прижавшись щекой к жесткой, набитой сеном подушке, легко посапывая. В этот момент она выглядела такой невинной и чистой, что у Гольда перехватило дыхание и вдруг показалось, будто видит он ее впервые. Помятая юбка задралась, открыв взору длинные точеные ноги, тугие чулки обтягивали гладкие, как у ребенка, бедра, да только вот красота эта таила в себе безотчетную угрозу. Он решительно двинулся к кровати, легко коснулся плеча спящей и резко встряхнул. Она что-то пробормотала, не открывая глаз, и перевернулась на спину. Огненная копна густых волос будто обожгла его ладонь. Гольд отдернул руку. - Пора бы в путь, госпожа, - сказал он тихо и так трогательно, что сам это заметил, пораженный звучанием собственного голоса. Тогда он сильно, может чересчур, дернул ее за руку. Она тут же открыла глаза и села. - Как ты смеешь дотрагиваться до меня, гвардеец! - вспылила Лейна, переполненная презрением. - Слишком много себе позволяешь! Какие-то теплые, приятные слова, которые уже вертелись у него на языке, сорвались в желудок вместе с проглоченной слюной. У него аж зубы свело. - Пора в путь, - жестко сказал он. - Через минуту ты должна быть готова. Жду внизу, возле лошадей. Тут он издевательски усмехнулся, заметив, что ее глаза, сверкающие грозной неприступностью, покраснели и опухли. Что ж, это ей в отместку. Похоже, она это почувствовала. Ее бурная реакция удивила и обезоружила Гольда. Похоже, его улыбка задела ее сильнее, чем он предполагал. - Прочь, - зашипела Лейна, - прочь, говорю. Убирайся отсюда, ты... После того, что он услышал, улыбка застыла у него на лице. Он хотел возразить, но лишь недоверчиво посмотрел на нее, покачал головой и вышел. Ее мерзкие словечки произвели столь отталкивающее впечатление, что он, полный отвращения, не смог ее даже отругать. Нет, мягкость и впечатлительность ему вовсе не были свойственны. В гарнизоне или во время привала в горах его гвардейцы, среди которых были и женщины, порой разражались куда более крепкими выражениями. Но все-таки между солдатом из казармы или разбойником, постоянно играющим в кошки-мышки со смертью, и благовоспитанной дартанкой существует какая-то разница! Он нервно затянул подпругу, осознавая, что возмущен сильнее, чем того хотелось бы. И не в том дело, что она осыпала его руганью. Он редко позволял себе нежные чувства... Сейчас он чувствовал себя, словно отброшенный пинком пес, будто его помоями облили. Гольд вывел лошадей из конюшни на двор, еще раз поправил поклажу, оперся о стену дома и стал терпеливо ждать. Лейна появилась во дворе, когда он, уже готовый сорваться от ярости, чуть было не отправился за ней. Внешне она выглядела спокойной, но в глазах притаился недобрый огонек. Без единого слова она вскарабкалась в седло. Гольд вскочил на лошадь, сжал круп коленями. Всадники тронулись в путь. 4 Пришлось покинуть тракт из страха погони. Чем ближе оставалось до громбелардской границы, тем хуже были дороги, изрытые ямами и колдобинами. Путь пролегал через леса и широко распаханные поля. Украшением пейзажа, как вдоль дороги, так и за полями, были деревья. Прекрасные леса Шерера. Лиственные, но прозрачные благодаря простору, полные полян и дичи. Гибкие серны не раз проносились через дорогу прямо перед мордами коней. Лейна восхищалась красотой здешних лесов. До сих пор ей мало приходилось путешествовать. Порой ей не хотелось верить, что они все еще в Дартане. Она знала другой Дартан - Дартан Роллайны, Дартан больших городов, выдающихся фамилий, крупных богатств, обильных пиршеств... Ей незнаком был этот край лесов, полей и рек; и здесь она чувствовала себя чужой, хотя ощущала, что красота этих мест манит и притягивает ее. Часто они проезжали мимо небольших, довольно ухоженных и опрятных селений. Крестьяне смотрели вслед из-за заборов, чумазая детвора с воплями провожала всадников, высыпая под ноги лошадей. Лейна кусала губы, еле сдерживаясь, чтобы не отогнать их. Сам вид простонародья внушал ей отвращение, и казалось унизительным, что всякое отребье тычет в нее грязными пальцами. Раздражало и то, что Гольд не обращал никакого внимания на это унижение. Он ехал с безразличным видом и все больше молчал, на вопросы отвечал односложными фразами. Порой у нее создавалось впечатление, что он вообще не помнит о ней! Это злило. Тогда она пыталась спровоцировать ссору, но непробиваемого громбелардца нелегко было (и с каждым днем все труднее) вывести из равновесия. Она ненавидела его все больше, но вместе с тем это разжигало ее, о чем она, впрочем, еще не подозревала. Сознание того, что он вовсе не обращает внимания на ее прелести, приводило в бешенство. С немалым удовольствием она отметила, что дорожный костюм имеет свои положительные стороны. Обтягивающие чулки и короткая юбка великолепно подчеркивают линии бедер и ног, сквозь тонкую рубашку и меховую куртку отчетливо вырисовываются контуры прекрасного бюста. Платье только деформирует грудь. Она использовала всю свою фантазию, чтобы уложить довольно примитивными способами волосы в прическу. И никакой реакции! Обиженная, возмущенная до предела, она ехала молча, поджав губы, прокручивая в голове всевозможные пытки, которым она бы с радостью его подвергла, только бы представилась возможность. Как-то раз, когда работавшие в поле крестьяне осмелились поклониться, она рассерженно заявила: - Ну что ты за мужчина! Меня оскорбляют в твоем присутствии... - Не обращай на них внимания, госпожа, - лениво оборвал ее Гольд на полуслове. - Как минуем последние деревни и войдем в приграничные леса, там тебя никто не будет беспокоить. - Но я не могу вынести, когда всякий сброд безнаказанно на меня пялится! Он посмотрел на нее. - Это я виноват, - сказал он неожиданно для самого себя. - Я привык к слову "госпожа", чего делать не следовало. Мы едем в Громбелард, а ты все еще ведешь себя так, словно находишься на приеме в дартанской столице. Она смотрела на него, открыв рот от безграничного изумления. - Ее благородие А.Б.Д.Лейна! - язвительно произнес он. - Ты была ею в Роллайне. А в громбелардских лесах ты всего-навсего глупая беспомощная кукла. Красотка, чье магнатское достоинство может унизить любой вшивый пастух. Советую об этом подумать. Кровь ударила ей в голову. Она не в силах была вымолвить ни слова. - Да что ты себе... - наконец сдавленно выговорила она. - Да как ты смеешь?.. Он насмешливо хмыкнул и показал на дорогу: - Смотри. Изрытая, неровная дорога. Скоро мы вернемся на тракт, который выглядит так же. А от громбелардской границы это единственный путь, который соединяет Дартан с Тромбом, Бадором и Рагхаром. Да, пока это еще дорога, но за Перевалом Стервятников от нее останется одно название. Никто не в состоянии следить и ухаживать за ней. Громбелардский дождь размывает самые лучшие тракты. Лошади ломают на выбоинах ноги, с осей срываются колеса повозок. Дальше дороги вообще нет. Горы, горы, одни только горы, с дикими пастухами и в сто крат более дикими разбойниками. Кому там есть дело до твоего титула? Она хотела изобразить презрение, но лицо исказила какая-то неприятная гримаса. - Я полагала, - сказала она внешне спокойным, но все же подавленным голосом, - что еду в обществе человека Чистой Крови и гвардейца, а ты просто... - Ты едешь в обществе разбойника, - резко выпалил он. - Разбойника, которого только имя да звание ставят в один ряд с магнатами. Мои солдаты отличаются от тех, с гор, только мундирами да присягой. Но в Тяжелых Горах обычаи у всех разбойничьи, а как иначе? Потаскайся лет десять по казармам, горам да вертепам, тогда посмотрим, что останется от твоих хороших манер. Она молчала. - В Громбеларде имеет значение жизнь, и только жизнь. Ставка в этой игре - наша жизнь и тех, кого мы призваны защищать. Для этого надо убить иную жизнь, при том что мы не располагаем козырными тузами, скорее наоборот. На кордоне меня ждут двадцать моих людей. Это бравые ребята, но если мы попадем в засаду полусотни разбойников, я без раздумий отправлю их предводителя вместе с тобой в близлежащие кусты, если за это он оставит нас в покое. Это Громбелард. Лейна с трудом пыталась скрыть потрясение. - Не смотри на меня так, - спокойно добавил Гольд. - Будь уверена, если вдруг предводителю понравлюсь я... Видишь ли, жизнь двадцати людей - для меня нечто большее, чем ложно понятая честь. - Ты просто отвратителен! - заявила Лейна. - Глупый, вульгарный, гадкий! Он раскатисто расхохотался, что привело ее в ярость. - Я отвратителен и глуп? - переспросил он. - А ты? Ты и в самом деле веришь, что весь мир существует для тебя? Что он крутится вокруг тебя и тебе подобных красоток, которые только и могут, что медленно сбрасывать платья в апартаментах богатых ухажеров, которых один вид меча бросает в дрожь? Все вы, с вашими гордо стоящими перед именем тремя буквами, - дураки, живые трупы, лишенные души. Золото и титулы, золото и титулы... Он замолчал. - Байлей - другой. Или хотя бы пытался быть другим... Потому... я и подарил ему свою дружбу. Она продолжала с отвращением смотреть на него: - Я тебя презираю. Ты самый обычный неотесанный варвар. Жаль, что я не поняла этого сразу... Он засмеялся. Она чувствовала, что смех его деланный, но не могла его вынести. Придержав коня, она поотстала. Он даже не обернулся. Лейна возмутилась. Приключение, сперва манившее своей экзотичностью, внезапно обернулось кошмаром. Похититель нарушил все правила; он был не таким, каким обязан был быть. Восхищение его решительностью и мужеством исчезло без следа, когда оказалось, что решительность - просто отсутствие хороших манер, а мужество, по сути, - примитивная дикость. Ей стало жалко себя. Злость на то, что она дала себя обмануть, поддавшись первому впечатлению, перекинулась на Гольда. Во всем виноват он! Глупец! Даже не понимает, что теряет... Она задавала себе вопрос: почему она все еще с ним едет и что вообще делает в обществе этого человека? Злость, вместо того чтобы утихнуть, нарастала. Лес на горизонте превратился из узкой линии в полосу, становившуюся все шире. Выносливые кони шли ровным, размеренным шагом. Гольд знал, что они могут так идти, попеременно то шагом, то рысью, целыми днями, без отдыха. Он поудобнее устроился в седле. Леса. Широко раскинувшиеся леса, потом граница и - Громбелард... Страна, проклятая Шернью. Край вечных туч и дождей. Шернь желала, чтобы громбелардские горы непрерывно поливала вода, и с известной только ей целью собирала над ними тучи со всей Империи. Гольд любил эти тучи. Вечно голубое небо Дартана протекало у него между пальцев, когда он мысленно дотрагивался до него. Оно было тонким и слабым. Таким же слабым, как люди, которые под ним жили. Он обернулся к Лейне. Взгляд девушки был угрюмым и злым, и он быстро отвернулся, невольно передернув плечами. - Быстрее! - бросил он назад спутнице. Его лошадь перешла на рысь, затем понеслась галопом. Гольду хотелось мчаться вперед, видя, как лес бежит навстречу. Он ни о чем не хотел думать, желая избавиться от бессильной ярости. Он достиг края леса и обернулся. Выпустил из рук поводья, дернул за удила. Конь с ржанием ударил копытами о землю, затанцевал на задних ногах и, направляемый железной рукой всадника, развернулся кругом. - Я-хаа! Он не узнал собственного голоса. Вонзив шпоры в бока животного, он выхватил меч и начал бить плашмя. Конь помчался словно ветер. Гольд низко наклонился. Копыта выбивали бешеный ритм. Он почти лег на шею коня и снова ударил мечом плашмя. Конь заржал, прижал уши. Стучали копыта. - Я-хаа! Далеко впереди он увидел движущееся по дороге маленькое облачко пыли. Гольд быстро его догонял. Наконец он отчетливо увидел зад лошади и спину наклонившейся вперед девушки. - Сука... Сука! - прорычал он. Лейна была очень плохим всадником. Она обернулась раз, другой и наконец сдалась, остановив коня. Гольд не остановился. Он отбросил меч, наклонился в седле и сшиб ее с лошади, промчавшись рядом. Ему было все равно, переломает ли он ей ноги или попросту задушит на месте... Он осадил покрытого пеной коня и соскочил на землю. Дартанка неподвижно лежала поперек дороги. Внезапно вся его злость куда-то пропала. Он подбежал к ней, присел. Осторожно перевернул бесчувственное тело на спину, приложил ухо к груди. Она была жива. Он лихорадочно растер посиневшие виски, расстегнул куртку. Лицо девушки было покрыто пылью, приставшей к потной коже. - Лейна... Лейна, пожалуйста... Она глухо застонала. Внезапно он вспомнил о самом важном, нервно ощупал ее тело. Кости были целы. Он облегченно вздохнул. Подбежав к коню, отцепил от седла бурдюк с водой и вернулся. Слегка обрызгав лицо девушки, он поддержал ее голову и приложил горловину мешка к приоткрытым губам. Она закашлялась, судорожно вздохнула, приоткрыла опушенные длинными ресницами веки, но тут же снова закрыла глаза. - Слава высшим силам, - прошептал Гольд. Все еще поддерживая ее голову, он слышал, как выравнивается ее дыхание. Она слегка пошевелилась и застонала. - Не двигайся, госпожа. Сейчас боль пройдет. Лейна не ответила. Она поднесла руки к лицу, потом попыталась подняться. Он хотел ей помочь, но она отшатнулась от него с таким неподдельным отвращением, что он оторопел. Она еле дотащилась до лошади и, усилием воли подавляя стон, не приняв его помощи, взобралась в седло. 5 Байлей перепрыгнул узкий, убегающий в пропасть ручей и остановился перед низкой дверью покосившейся хижины. Неуверенно оглядевшись по сторонам, он сбросил мешок с плеча, откинул со лба слипшиеся от пота волосы. Он открыл было рот, но тут же снова закрыл, непонятно отчего боясь крикнуть. Окружающий пейзаж был повсюду одинаково суровым и мрачным. Как и везде в Тяжелых Горах - скалы, скалы, одни только скалы. Домик в этом месте, одиноко стоящий на каменном уступе с незапамятных времен, казался чем-то противоестественным и выглядел таким древним, как и сами Горы, так же недружелюбно, так же уродливо. Байлей сделал шаг к двери. - Эй... - тихо позвал он. Почерневшие от влаги доски зияли кривыми глазницами вырезанных сучьев. Соломенная крыша торчала над прогнившей стрешней, будто лишай на черепе. Чудовищный череп, отвратительный лишай. Байлей ощутил суеверный страх. Откуда взялось дерево для строительства этого дома, если вокруг, насколько хватало взгляда, не росло ни травинки, ни кустика? Судя по тому, что он знал о горах, леса растут значительно ниже. - Эй? Есть там кто? Тишина. И неожиданно - омерзительный скрип двери... На пороге хижины возник седой как лунь старик. Длинная коричневая накидка тихо шелестела на ветру. Поблекшие, но необычайно мудрые глаза внимательно разглядывали путника. Под этим взглядом все страхи как-то сами собой улетучились, как если бы глаза обладали удивительной силой, способной уничтожить любой черный страх. Взамен пришло нечто иное. Неуверенность? Почтение? Смирение? - Приветствую тебя, сын мой, кем бы ты ни был! - Голос старика был тихим и чуть хриплым, но слова звучали дружелюбно. - Входи. Мой дом открыт для всех. Байлей сделал полшага вперед. Он ощущал странную робость, столь необычайную, словно предстал перед лицом самого императора... а не перед обычным стариком горцем, может быть даже пастухом. Старик не был пастухом, и Байлей понял это, едва успел об этом подумать. Громбелардский пастух никогда не научился бы столь хорошо языку Кону. Старик тем временем испытующе разглядывал путника. И вдруг улыбнулся, от чего лицо его помолодело на добрых два десятка лет. - Тебе нечего бояться, юноша. Я самый обычный человек. И хочу тебе помочь, поскольку мне кажется, что ты нуждаешься в помощи... Разве не так? - Так, господин, - с неожиданной откровенностью согласился Байлей. "Господин"... Спроси его кто-нибудь, он не смог бы объяснить, почему воспользовался этим, полагавшимся только высокорожденным, титулом. В самом облике старика было нечто требовавшее уважения. - В этой части Гор меня называют просто Старец, - сказал хозяин, снова дружелюбно улыбаясь. - Но давай войдем. Он повернулся и, пригласив жестом, исчез в утробе дома. Дартанец неуверенно двинулся следом. Перешагнув порог, он закрыл за собой дверь. Маленькие квадратные оконца пропускали хилую струю света, и хижина утопала в полумраке. Тихо трещал огонь в очаге, отбрасывая красные сполохи на стоящий посреди комнаты массивный стол. Потемневшая от времени столешница была завалена густо исписанными страницами. На чистом деревянном полу в беспорядке валялись толстые книги. Книги торчали и из сундука, крышка которого упала на лавку возле стены. Стоявшие вокруг сундуки поменьше, похоже, тоже были забиты книгами. Простая кровать, табурет, висевший над огнем котелок дополняли обстановку комнаты. Кроме представлявших собой огромное богатство книг, было еще одно, не подходившее к убогому убранству дома, - бархатный, шитый золотом плащ, висевший на вбитом в стену колышке. - Как ты сумел собрать столько книг, господин? - вырвалось у Байлея. - В столь безлюдном месте?! Старик понимающе улыбнулся, опускаясь на лавку. - Нет ничего невозможного, сын мой, - сказал он. - Просто что-то - сложнее, что-то - проще. Вот и все, сын мой. Байлей опустился на табурет, осторожно сложил на пол мешок и меч, нервно огляделся по сторонам. - Ты куда-то все время торопишься, сын мой. Чем-то заведен, будто... Спешка и потеря самообладания до добра не доведут. Так-то, юноша. - Ты прав, господин, и действительно есть то, что торопит и подгоняет меня. Собственно, я сам не знаю, зачем к тебе пришел... - Так ты шел ко мне? - Нет... нет, господин. Дорогу к тебе указал мне мой друг, но я заблудился. Однако вчера вечером я встретил одну женщину, которая... Она сказала, чтобы я на нее сослался... - Байлей не знал, как объяснить, что Гольд направил его сюда, чтобы он спросил о проводнице... которую сам же смертельно обидел вчера у костра. При упоминании о незнакомке старик посмотрел на него внимательнее. - Ах вот как... - сказал он словно с некоторым удивлением. - Кто же ты такой, юноша, если сама Царица Гор оказала тебе внимание? Ведь это была она, Охотница, не так ли? - Да, господин. Старик покачал головой. - Вот так загадка... Первый раз принимаю у себя ее протеже, - шутливо проворчал он. - Но я весь внимание, сын мой, слушаю тебя. Байлей склонил голову. Сам не зная почему, он был уверен, что этому человеку можно верить. Он повел разговор по-мужски, четко и коротко, как это сделал бы Гольд. - Я дартанец, господин. У меня была... есть жена, которую похитили. Она бросила меня два года назад. Она армектанка и не сумела привыкнуть к дартанскому образу жизни... Старик мягко прервал его: - Спокойно, сын мой... К жизни не могла привыкнуть? Или к тебе? Байлей неожиданно почувствовал себя маленьким, беззащитным, беспомощным. Кровь ударила ему в голову. - Ко мне... Ты прав, господин... Я ей казался отвратительным. Он умолк, но старик и не торопил рассказчика. - Она хотела... чтобы я был таким же, как армектанцы. Но я... не понимаю их обычаев и обрядов, мне не нравится культ войны и почитание оружия. Она постоянно ставила мне это в вину, издевалась, что... во мне нет ничего мужского, что я умею разговаривать лишь с немощными придурками на светских приемах, а в руках умею держать разве что только веер... Но неужели для того, чтобы быть мужчиной, нужно обязательно носить меч? Он бросил на Старика прямой взгляд, ожидая ответа. Тот покачал головой: - Носить не нужно. Но в случае необходимости нужно уметь им владеть, сын мой. Дартанец потупил взор. - Я научился владеть мечом, господин, - неожиданно спокойно ответил он. - Да, научился... Я поехал в Армект, чтобы рассказать ей об этом. Не важно зачем. Не важно, чего я ожидал... Старик задумчиво молчал. - Ее похитили. Увезли. - Байлей поднял взгляд. - Теперь посмотрим, господин, стоило ли учиться владеть мечом. Я знаю, где ее искать. И знаю, кто это сделал. - И кто же этот человек? - Маг. Посланник. - Ты уверен? - Во имя Шерни - к сожалению, да. Я даже знаю его имя: Бруль. Старик поднялся с лавки. Он прошелся по комнате и остановился, глядя в огонь. - Бруль-Посланник, - тихо сказал он. - Что же я могу тебе сказать, сын мой? Что я могу сказать? - Меня направили к тебе, господин, - с усилием проговорил Байлей, - чтобы ты дал мне проводницу. Однако вчера... - Однако вчера ты отнесся к ней, скажем так, не слишком дружелюбно, - послышался спокойный голос за их спинами. Они обернулись на голос: Байлей рывком, Старик медленно, не торопясь. Девушка положила свое оружие на стол и подошла к ним. - Бруль-Посланник, я не ослышалась? - проговорила она. - Не глупый Готах, не трусливый Креб, не безумный Мольдорн, но именно могущественный Бруль. Какая неудача! Старик поманил ее пальцем. - Подойди. Что случилось? - спросил он, осматривая ее голову. Только теперь Байлей заметил, что волосы на затылке девушки слиплись от засохшей крови. - Споткнулась, - с неопределенной гримасой объяснила она. - Расшиблась о камень. - Ой ли? - спросил по-громбелардски Старик. - Он совсем молокосос, отец, - вместо ответа сказала девушка, поглядев на Байлея. - Развел такой большой костер, что я не могла не подойти и не посмотреть собственными глазами на величайшего болвана в Горах. И хорошо, что я поддалась любопытству... наверняка его уже не было бы в живых. - Разбойники? - Ну да. Какая редкость на полпути от Разреза, да? - язвительно буркнула девушка. - Сначала подралась с их вожаком, потом он узнал меня... и мы разошлись. Она снова исподтишка глянула на молодого человека. Тот сидел неподвижно, понуро уставившись в пол. - Я подслушивала под дверью, - без всякого стеснения призналась она. - Если бы это говорил кто-то другой, я бы решила, что слышу либо сказку, либо бред. Но эдакий дартанец? - Она рассмеялась своим чуть хрипловатым смехом. - Прямо армектанская баллада. Невероятно. И все-таки, может быть, провести его в Край? Старик вперил в нее пристальный взгляд. - Первый раз встречаю человека, - пояснила девушка, - который идет в Край действительно по серьезной причине. За сокровищами... за славой, за смертью или просто по глупости... Но за женой? - Она покачала головой. - Мне уже приходилось играть роль проводницы, ты ведь знаешь. Сейчас мне опять не помешало бы немного золота. Да и цель благородная... - насмешливо, но скорее из принципа, заметила она. - Он идет за смертью, - серьезно сказал Старик. - Ты слышала, кто похитил его жену? - А может, это неправда? - Видишь ли, мне известно, что Бруль действительно недавно был в Армекте. Однако идея отправиться туда за женщиной кажется абсолютно бессмысленной, - признал он. - Впрочем, кто его знает? Кто знает, дочка? Ты слышала, когда Бруль до того ходил в Армект в последний раз? - спросил он и, не ожидая ответа, сам же ответил: - Одновременно со мной. Спрашивать, как давно это было, она даже и не пыталась. Наверное, задолго до ее появления на свет. Она уставилась в одну точку, о чем-то сосредоточенно задумавшись. Старик ходил по избе. - Ты Посланник, отец, - тихо сказала девушка. Вытянув из колчана стрелу, она начала вертеть ею, пропуская то острие наконечника, то оперение между пальцами. - Я тебе сто раз говорил, дитя мое, это - в прошлом. Это - в прошлом, - по своему обычаю, повторил он и строго, но не сердито взглянул на нее. - Мне кажется? К чему ты ведешь? - Ты как-то говорил, что должен еще раз идти в Край... Может, время пришло? - спросила она, продолжая играть стрелой. Неожиданно старец расплылся в улыбке. - Может быть, и сейчас, - насмешливо ответил он, но сразу же посерьезнел. - А может быть, и когда-нибудь потом. Как ты себе это мыслишь? Идти втроем, да? Ты проведешь парня через Горы, а я - через Край, а потом дружно скажем: вот, парень, место, где тебе предстоит погибнуть. Здесь сидит Бруль. Дальше не наше дело, так что - извини-прощай. - Я не говорила, что мы войдем в Край вместе с ним, - в замешательстве сказала девушка. - Но подумала. - Почему ты заранее лишаешь его всякого шанса на успех? Бруль... - Бруль, дитя мое - величайший из всех ныне здравствующих мудрецов Шерни! И один из величайших во все времена! - Величайший - это ты, отец, - быстро парировала она. - Был! - упрямо ответил он, на этот раз рассерженно. - Был! Мне пришлось отступиться от Шерни, и ты прекрасно знаешь почему! Она мотнула головой и отвернулась. - Прости меня, дочка, - мягко подступился к ней Старик. - Я не должен так говорить. Но и это - только очередное доказательство того, что я уже не тот, кем был когда-то. В комнате повисла тишина. Охотница забавлялась стрелой, Старик наблюдал за дартанцем. Словно почувствовав это, Байлей на мгновение поднял взгляд. Старый мудрец увидел серьезные, сосредоточенные глаза молодого человека, который понимал, что говорят о нем, хотя и не знал слов. В этих глазах мудрец разглядел что-то еще: давно принятое, непоколебимое решение. Человек ищет проводницу и нуждается в помощи. Но, очевидно, что, не найдя ни того ни другого, он все равно пойдет своей дорогой, чтобы совершить то, на что решился. - А может, суждено... может, нужно, чтобы я совершил что-то перед смертью? - сказал все так же по-громбелардски Старик, не спуская, однако, взгляда со своего гостя. - Не в первый раз поступки Бруля изумляют меня. Может, мне надо с ним встретиться и поговорить? Странные превратности судьбы послали сюда этого парня, и причина его путешествия и в самом деле необычна... Правда и то, что я все равно собирался идти в Край - да, собственно, я и думал именно о том, как встретиться с Брулем. Он лучше всех сумеет определить, какую ценность все это представляет, - мудрец широким жестом показал на свои записи, - пусть это и не касается законов Шерни... Ты хочешь повести его через горы? - спросил он, глядя прямо в удивительные глаза приемной дочери. - Тогда я возьму тебя с собой в Край. Долгая нам предстоит дорога. - Хочу, - тихо ответила девушка. - Видишь ли, отец... иногда я должна делать что-то такое, что не связано с истреблением стервятников. Я ненавижу мысль о том, что они _существуют_, но порой я еще больше ненавижу их смерть... Старик кивнул так, будто принял решение, и, повернувшись к Байлею, заговорил по-дартански: - Мы - с тобой, сын мой. Молодой человек вздрогнул - и поднял неожиданно просветлевшее лицо, не пытаясь скрыть радости, которую доставило ему звучание родного языка. Когда же до него дошел смысл, он смутился, подумав, что хозяин, вероятно, плохо знает дартанский, и сам просто оговорился... Старик улыбнулся, видя его растерянность, и продолжил, уже на языке Кону, чтобы его понимала и Охотница: - Завтра нас... или, скорее, вас ждет тяжелая работа. Нужно будет спрятать в надежном месте мои книги и записи. Все сомнения рассеялись, и теперь Байлей, не зная, о чем до того шел разговор, с изумлением смотрел на сборы людей, которые внезапно приняли решение бросить все свои дела и занятия, чтобы отправиться в опасное путешествие с человеком, которого они совершенно не знают. - Не совсем понимаю, - заикнулся он. Хотел было заговорить с проводницей об оплате, но интуиция подсказала ему, что сейчас не время. - Значит, вы хотите вот так просто бросить все и идти со мной до границы Дурного Края? Вам-то это зачем? Ради Шерни! Вы зачем это делаете? Девушка пожала плечами, видимо полагая, что столь пустячные вопросы не заслуживают ответа. Старик же в ответ улыбнулся: - Бросить все, говоришь? Что бросить, мой юный друг? Эти книги? Подождут! Моя свобода состоит в том, что в любой момент я могу идти хоть в Кирлан, чтобы прикупить себе гусиных перьев. Кроме этой свободы, у меня, собственно, ничего больше нет. Я возьму ее с собой, сын мой. Возьму с собой. Лучница щелкнула пальцами, мол, лучше не скажешь. Старец сурово добавил: - Я знаю человека, о котором ты говоришь. Бруль-Посланник, гм... - Старик откинул седую прядь со лба. - Возможно, у меня есть что ему сказать. Мы идем с тобой, сын мой, и не только до границы Края... 6 Он потащил ее с собой, потому что хотел спасти Байлея. Но чем дальше, тем становилось яснее, что девушка вряд ли поверит в его историю, так как верить попросту не хочет. Она испугалась. Она, похоже, не любила брата. _Больше_ не любила, ибо для нее он уже год как мертв. Вместе с ним умерла и любовь, а воскресить ее одним словом странной повести практически невозможно. Гольд знал, что случится, когда Лейна увидит Байлея собственными глазами, когда они окажутся лицом к лицу. Сначала, однако, это должно произойти! А привести ее к встрече он может только вопреки ее воле, умыкнув за собой, как пленницу. Как только пересекли границу, их встретила дружина Гольда. Это была настоящая волчья стая, и Лейна начала постепенно понимать, что происходит и где она находится. Почти половина солдат Гольда происходила из высокорожденных семей, но в это нелегко было поверить. Их грубые манеры и отсутствие должного воспитания внушали ей отвращение. Снова и снова она задавалась вопросом: что, собственно, делает в подобном обществе? А время шло. Лейна давно потеряла ему счет, она понимала только то, что с каждым днем все дальше удаляется от дома и все сильнее тоскует по нему. Волнующее приключение превратилось в кошмар. Если уж Гольд - мужчина Чистой Крови и сотник гвардии - казался ей омерзительным, то что уж говорить о рядовых солдатах, особенно набранных среди низкорожденных... Она задыхалась в обществе примитивных и вульгарных людей и не желала иметь с ними ничего общего. Ее душила ненависть, поскольку она усмотрела в них представителей нового, ужасающего мира, который занял место мира доброго и прекрасного, оставшегося далеко позади. С Гольдом она вовсе не разговаривала, отвратившись от него всей душой. Его заместитель, подсотник К.П.Даганадан, был под стать своему командиру. Внешне он, впрочем, походил на медведя; манеры и язык только подчеркивали сходство. От остальных солдат она держалась подальше. К счастью, был еще Рбаль, единственное ее развлечение. Ему было девятнадцать лет, и под ее взглядом он краснел, словно девица. Уже через три дня после того, как она его заметила, она вертела им как заблагорассудится. Само воплощение робости, парень влюбился в нее без ума, а она умело подстегивала его долгими взглядами и многообещающими улыбками. Все над ним насмехались. У вечернего костра превозносились до небес его мужество и отвага, а он гордо пыжился и оглядывался, слышит ли она их слова. Как всякому влюбленному, ему было невдомек, что он стал всего лишь предметом насмешек. Так полагала Лейна. Но все не так, как выглядит. В голове дартанки не могла уложиться мысль, что все, сказанное об этом робком мальчишке, могло оказаться правдой. Ее удивляло, что даже не склонный к шуткам Гольд порой присоединял свой голос к общему, насмешливо-шутливому - как ей казалось - разговору... Для Лейны все было в диковинку, малопонятно, будто ее жизнь разделилась невидимой границей на прошлое и настоящее. Не успели пересечь кордон - пошел дождь, непрерывный, нескончаемый. Жаркая дартанская осень осталась позади; переход от ведра к слякоти наступил так внезапно, словно обе страны разделяли тысячи миль. К дождю Лейна никак не могла привыкнуть. Она мерзла в мокрой одежде. Не спасали накидки, капюшоны, плащи. Просачивалась влага, сырость, а то, что солдаты, похоже, вовсе не обращали на это внимания, окончательно выводило ее из равновесия. Дождь для них словно не существовал, они не видели его и не ощущали. Не замечали они и ее мокрых волос, постоянного озноба, от которого зуб на зуб не попадал. С каким наслаждением она увидела бы сейчас их смерть! - Чего ты хочешь? Они находились на старом постоялом дворе, возле Перевала Стервятников. Лейна сидела, укутавшись в одеяло, на койке грязной комнаты и смотрела Гольду в лицо. - Хочу вернуться в Дартан, - спокойно ответила она. - Я требую. - Ах, требуешь... Он оперся о стену. - А я должен это требование безотлагательно исполнить... Так? - Так. - А с чего бы это? Они посмотрели друг другу в глаза. - Ты, похоже, забываешь, гвардеец, - презрительно сказала она, - почему я здесь, с тобой. Так что напомню: ты везешь меня в Дурной Край, чтобы я спасла Байлея. По крайней мере, так ты утверждал до сих пор. Я должна отговорить его от его затеи, или помочь... сама не знаю как. Он прошелся по комнате. - Совершенно верно. - Так вот, я тебе заявляю, мой господин, что его судьба меня не волнует. Я не хочу ни спасать его, ни помогать ему. Никаких уговоров. Даже пальцем не пошевелю. Делай все сам, если тебе так хочется. Думаешь меня заставить полюбить его? Большой сестринской любовью? - насмешливо спросила она. Он молчал. - Я хочу вернуться, - настаивала она. - Я требую. Она приперла его к стене, и Гольд хорошо это понимал. Он сглотнул, подбирая слова. Она ему необходима, о возврате и речи не могло быть. - Ты его сестра... - И что с того? Я уже сказала: его судьба меня не заботит. Я хочу вернуться в Роллайну. Я верю, что Байлей жив, верю всему, что ты рассказал, и теперь хочу вернуться. Он молча расхаживал от стены к стене. - Жду ответа, господин. От сознания собственной беспомощности отчаянная злость ударила в голову. Он почувствовал иронию в ее голосе и повернулся к ней спиной. - Ты никуда не поедешь. - Но почему, господин? В горле будто комок застрял от невозможности дать ответ на прямо поставленный вопрос. Он направился к двери. Она быстро встала, сбросила одеяло и преградила ему путь. Гольд изо всех сил толкнул ее, прежде чем сообразил, что делает. Она ударилась спиной о дверь, убогая щеколда не оказала никакого сопротивления. Лейна вывалилась наружу и прижалась к стене, ощерившись, как дикий зверь. Гольд отступил назад, в глубь комнаты, словно пытаясь укрыться от ненависти. Встал лицом к окну, глядя перед собой. Потом, вздрогнув, оглянулся и выскочил из комнаты. Он бросился вниз по лестнице, столкнув по дороге какого-то торговца, опрокинув стол в обеденном зале, где сидели его солдаты. Выскочив на двор, он ворвался в конюшню и увидел дартанку, тащившую тяжелое седло. - Лейна! От испуга вскрикнув, она Дернулась и медленно обернулась. Он приближался, преодолевая бешенство. Она отступала назад, пока не ощутила за спиной стену. Ее испуганный вид помог превозмочь злобу, в груди остались лишь жалость, горечь и чувство вины. Он протянул руку и открыл рот... С отчаянием и яростью она плюнула ему в лицо. Будто кулаком ударили, он выхватил меч и занес руку. Нет, не убить, а оглушить, так, чтобы она поняла. Лейна закрыла голову руками. - Не делай этого, господин! - крикнул кто-то сзади. Гольд обернулся. В дверях конюшни стоял Рбаль. - Иди отсюда, сынок. - Нет, господин. Он подошел ближе. Гольд повернулся к нему. - Ты лезешь не в свое дело, Рбаль, - медленно проговорил он. - Может быть. Но я вижу, господин, что ты поднял меч на безоружную женщину. Гольд убрал оружие. - Может случиться так, что скоро я подниму его на тебя, - сухо сообщил он, уже успокоившись. В глазах солдата неожиданно появился какой-то блеск. Он опустил руку на бедро, касаясь рукояти своего оружия. - В любое время, господин, - ответил он презрительно и смело. Два клинка обнажились одновременно. Лейна с удивлением наблюдала за ссорой грозного, угрюмого гвардейца с парнишкой, почти мальчиком... Ошеломленная, Лейна понимала лиш