дено выйти из Ватикана? -- Богослов, да? -- Савл, нахмурив брови, в упор смотрел на портрет. -- А какие у него отношения с волшебством? Аруэтто улыбнулся. -- Как раз из-за этого очень переживали кардиналы. Брат Томас утверждает, что то, что мы зовем "магией", на самом деле означает искусное обращение с невидимыми силами, окружающими нас, но не происходящими ни от Рая, ни от Ада, -- они, по его мнению, происходят ото всех живых существ. Если хотите, это можно назвать жизненной силой. Однако способам управления и сосредоточения этой силы для воздействия ею на предметы и людей можно научиться либо у Бога и его святых, либо у Сатаны и его приспешников. Не сила сама по себе исходит от Господа, но знание, как ею управлять. Мэт кивнул: -- Этим и объясняется то, что в вашем мире магия действует, а в нашем нет. Наши живые существа не испускают такой энергии. -- Как это? -- Аруэтто поднял голову так, словно гончая, учуявшая интересный запах. -- Вы из другого мира? -- Да, мы вам все объясним попозже, -- быстренько вмешался Савл. -- Сейчас же нам нужно как можно быстрее убраться из этого мира. -- Но если речь идет о магии, то что же тогда такое "чудо"? -- спросил Мэт и склонил голову набок. -- Чудеса и в нашем мире случаются. -- Вот! -- воскликнул Аруэтто и поднял указательный палец. -- Чудеса -- это непосредственные деяния Господа или опосредованные его святыми -- так говорит брат Фома. -- Они происходят не из-за того, что кто-то управляет силами природы, но служат проявлениями Божьей силы. -- Это означает, что Тот, Кто написал законы, имеет право нарушать их, когда Ему заблагорассудится, --с издевательской усмешкой констатировал Савл. -- Крупье забирает все ставки. -- Ладно, будем считать, что мы в свои карты играем лучше, -- вздохнул Мэт. -- Угу. Беру три[24], -- кивнул Савл. -- А теперь давайте попробуем дотянуться до брата Фомы, ладно? Используем его как якорь и как бы подтянемся к нему. Аруэтто нахмурился. -- Но как же можно дотянуться до него из этой вселенной? -- А кто говорит, что это невозможно? -- возразил Савл. -- Вы хоть раз пробовали? -- Ну... нет!-- испуганно ответил Аруэтто. -- Я же не чародей, я всего лишь бедный ученый! Но чародеев и колдунов здесь много, вот они-то наверняка пробовали. Савл пожал плечами: -- Вряд ли у каждого из них есть соратник на той стороне. Судя по тому, что я слыхал о колдунах, ни один из них не станет помогать другому, если только это не нужно ему самому, и, уж конечно, колдун не станет увеличивать конкуренцию и вытаскивать кого-то из тюрьмы, какой бы она ни была. Может быть, не все колдуны -- ярые человеконенавистники, но все те, кто мне попадался, были любителями одиночества -- знакомых у них могло быть множество, но очень мало или ни одного близкого друга. -- А близких и должно быть немного! -- возразил Мэт. Савл подарил другу редкий для него теплый взгляд. -- Я-то это хорошо знаю, старина, но большинство из встречавшихся мне людей -- нет. Любят бродить по жизни толпами, и чем больше толпа, тем, по их мнению, лучше. -- Савл повернулся к Аруэтто. -- Значит, точно вы не знаете, пробовал ли кто-то из колдунов или чародеев выбраться отсюда с посторонней помощью с той стороны, да и их вряд ли кто-то пытался вытащить. Теперь же мы имеем двух искушенных в своем деле чародеев, готовых трудиться плечо к плечу, и ученого, который, по-моему, гораздо лучше разбирается в магии, чем признается. -- Ну... я читал, правда, теории Пифагора... -- пробормотал Аруэтто. -- Значит, вы являетесь обладателем книги, которая в нашем мире не сохранилась. -- Теперь настала очередь Савла искренне заинтересоваться. -- Как только мы покончим с делами, мне бы очень хотелось полистать ее! -- О, конечно, если только мои личные вещи не уничтожены. Но как же мы поступим теперь? -- Так. Мы знаем, что добраться сюда извне возможно, -- начал рассуждать Савл. -- Мы знаем, что это проделывал Ребозо в частности, когда послал сюда химеру. Весьма не исключено, что он постоянно присматривает за всем, что тут происходит, и замысливает еще большие неприятности для нас, поэтому нам нужно сматывать отсюда удочки как можно скорее. А раз можно сюда добраться извне, стало быть, можно и выбраться наружу. Что могло бы заставить брата Фому задуматься о вас? Аруэтто улыбнулся. -- О, мой портрет с надписью: "Думай обо мне!" -- Ясно, -- сказал Савл. -- Прошу прощения за тупость. Знаешь, Мэт, как только меня начнет заносить, советуй мне переброситься словом с этим мужиком. -- О, но как же это? -- Аруэтто испуганно смотрел по очереди на Мэта и Савла. -- Я вовсе не хотел никого обидеть! -- Да, конечно, нет. Все понятно, -- успокоил его Савл. -- Просто вы видите очевидные вещи, которые ускользают от нас обоих -- мы пытаемся придумать что-то более сложное, мудреное. Итак, ученый Аруэтто, вы представляйте себе автопортрет с этой самой надписью, а мы тем временем станем сосредоточенно глядеть на портрет брата Фомы. -- Думаете, что-нибудь получится? -- с сомнением в голосе спросил Аруэтто. -- Кто знает. Попытка не пытка. Стоит попробовать! -- Попробуем, -- уверенно проговорил Аруэтто и пожал плечами. -- Ладно, вот вам мой портрет. -- Ученый старательно сдвинул брови, и в воздухе повисла миниатюра, заключенная в резную рамку. Лицо получилось похуже, чем на самом деле, но между тем осталось узнаваемым. Ниже лица располагалась небольшая металлическая табличка, на которой были выгравированы слова: "Думай обо мне". -- Есть контакт. Савл закрыл глаза и взял Мэта за руку. Мэт ответил ему крепким пожатием, тоже закрыл глаза и представил лицо брата Фомы. Затем он как бы расширил обзор и представил себе всю фигуру целиком -- брата Фому в монашеской рясе с миниатюрным портретом Аруэтто в руке. -- Руку, Аруэтто, -- сказал Мэт. -- Руку, -- эхом отозвался Савл. Мэт почувствовал, как рука Аруэтто сжимает его запястье. -- Я взял тебя за руку, верховный Маг? -- воскликнул ученый. -- Держитесь крепче, -- проговорил Мэт сквозь стиснутые зубы. -- Если что и случится, то очень скоро. И он вдруг почувствовал себя так, словно кто-то смотрел ему в спину, но не просто смотрел, а как-то очень сильно, если можно так сказать. И еще ему казалось, будто бы он вышел из тени под лучи полуденного летнего солнца где-нибудь в Неваде. Издалека донесся голос Савла: -- Есть контакт! Ну-ка, Мэт, а теперь какую-нибудь прощальную песенку, только в прошедшем времени. И Мэт подпел товарищу, хотя тональность явно спутал: Чего мы тут оставили, О том не будем сожалеть мы, Но мы уже отчалили, Счастливо, колдуны и ведьмы! Не видно звезд, за нами хвост, Угрюмы небеса, Ясна угроза? Трепещи, Ребозо, -- Поднимаем паруса! Казалось, ткань вселенной перекрутилась и начала рваться вокруг них. Мир покачнулся. Мэту хотелось сжать ладонями уши, но вместе этого он крепко сжал руки спутников, изнемогая от чудовищного треска. К тому же его качало из стороны в сторону. Как сквозь слой ваты, прозвучал тревожный вскрик Аруэтто и восторженный -- Савла. Сам Мэт закусил губу до боли и надеялся, надеялся, надеялся, надеялся на лучшее. А потом вроде бы мир начал приходить в равновесие, и Мэт постепенно догадался, что все пертурбации происходят в его желудке, а не вокруг. Он не без трепета открыл глаза... И обнаружил, что находится в небольшой, но просторной комнате, в открытые окна которой льется солнечный свет и доносится запах цветов. Мэт увидел покрытые простой светло-коричневой штукатуркой стены и темные перекрытия, поддерживающие потолок, и монаха, сидевшего на высоком табурете, с восторгом взирающего на их троицу. Мэт узнал брата Фому. Правда, он оказался не совсем таким утонченным, каким его представил Аруэтто. А в правой руке монах держал миниатюрный портрет своего друга. -- Боже мой, Аруэтто! -- вскричал брат Фома неожиданно глубоким, гортанным голосом. -- Какая радость -- видеть тебя! Сколько лет, сколько зим! Но кто эти твои чудесные спутники? Только Мэт собрался ответить, как мир потемнел и все вокруг него снова завертелось. ГЛАВА 22 Мэт ужасно обрадовался, когда, придя в себя, очутился в той же самой комнате. Ему-то показалось, что Ребозо вытянул его отсюда колдовством, -- он так и сказал, но брат Фома заверил его: -- Здесь тебя не сможет коснуться никакое злое колдовство. Нас окружает удивительная святость, слишком много молитв постоянно пребывает в воздухе. -- Потом брат Фома нахмурился. -- Конечно, если бы ты пожелал, чтобы силы Зла коснулись тебя, если бы какая-то частица тебя -- пусть даже сам ты не хочешь в этом сознаться -- потянулась бы ко Злу, пожелала бы его касания, то тогда бы ты пробил брешь в нашей обороне. -- Не думаю, чтобы даже мое подсознание хотело такого, -- хрипло пробормотал Мэт. -- Я слишком хорошо представляю себе последствия. -- Вот, выпей. -- И монах поднес к губам Мэта кубок. -- Осторожно, это бренди, но глоток-другой тебе не повредит, а щеки твои, глядишь, порозовеют. Мэт осторожно глотнул, и горячая жидкость обожгла язык, пробежала по пищеводу, спустилась в желудок. Он выдохнул, ожидая увидеть огонь, но вместо этого неожиданно для себя резко сел. -- Да уж, -- сказал он сипло. -- От этого змея бы встала на дыбы. -- Сделав еще глоток, он заявил: -- Отличный напиток. -- Может быть, глотнешь немного воды? -- улыбнулся брат Фома и протянул Мэту другой кубок. Мэт взял у него кубок, а монах отвернулся и подал бренди Савлу, затем -- Аруэтто. Оба спутника Мэта (что его, кстати, несколько утешило) тоже имели зеленоватый оттенок. Бренди и их подкрепило, щеки у всех порозовели, хотя запивка и им потребовалась. -- Вот не думал не гадал, братцы, что у вас тут водится бренди, -- удивился Савл. -- У нас винным погребом заведует весьма одаренный в виноделии монах, -- объяснил брат Фома. -- Ага, значит, это новейшее изобретение, -- кивнул Савл. -- Уверен, оно получит распространение. -- Что ж, похоже, вы немного оправились. -- Брат Фома потер руки и обвел лучистым взором трех бедолаг, которых он устроил, как мог, на грубых деревянных скамьях. -- Как это славно с вашей стороны -- навестить бедного монаха, пребывающего в одиночестве! Но скажите мне, чем я обязан радости вашего посещения, учитывая то, что оно так неортодоксально началось? Он соблюдал вежливость, однако было видно, что любопытство его так и раздирает. Он выслушал всех троих, потом долго задавал вопросы, вытащив в конце концов из каждого все сведения, до последней унции. Наконец он откинулся назад на своем высоком табурете, оперся спиной о письменный стол и довольно долго удовлетворенно кивал, радуясь, что выслушал всю историю от начала до конца. -- Итак! -- возгласил брат Фома. -- Вы имели дерзость выступить против Зла, вершащегося с дозволения короля Бонкорро, или, говоря иначе, вы дерзнули помочь ему искоренить то Зло, которое осталось в стране после правления короля Маледикто. Вы-то сами понимаете, чем именно занялись? -- Пожалуй, что искоренением, -- подал голос Мэт. -- Я видел канцлера Ребозо. -- Репутация у него неважная, -- согласился брат Фома. -- Хотя многие полагают, что это из-за того, что он пресмыкается перед королем и делает все, что ему прикажет его величество, хорошее это или плохое. -- Он предпочитает плохое, -- возразил Мэт, а Аруэтто с ним согласился. -- Бросьте вы говорить о репутации, брат Фома. Она совершенно ни при чем. Он грубый и жестокий человек, он наслаждается чужими страданиями. -- Ты так говоришь, опираясь на собственный опыт? -- с интересом спросил брат Фома. -- Да! -- хором ответили Мэт и Аруэтто. Монах соединил пальцы рук. -- И что вы предлагаете с этим Делать? Аруэтто и Савл обменялись непонимающими взглядами, но Мэт, старательно выговаривая слова, проговорил: -- Король изо всех сил изображает из себя материалиста, не верящего ни во что, кроме вещей, которые он может увидеть и подержать в руке или попробовать на вкус. В итоге он уже сделал значительные успехи в деле превращения Латрурии в светское государство. Брат Фома нахмурился. -- Но нам всем приходится соприкасаться со светской, мирской стороной жизни. Собственно, светский и мирской -- это одно и то же. -- Верно, но большинство людей смотрят дальше своего носа, дальше этой жизни -- в жизнь следующую. А король Бонкорро старается убедить себя самого и свой народ, что существует только этот мир, только эта жизнь. Брат Фома поджал губы и, уставившись в одну точку, присвистнул. -- Вот-вот, -- кивнул Мэт. -- Он перегибает палку, верно? -- Не то слово! Нет ничего дурного в том, чтобы пытаться пережить испытания и тяготы этой жизни, нет ничего дурного и в том, чтобы искать мирских радостей, покуда ты при этом не приносишь никому боли... -- А вы уверены в том, что вы не еретик? -- вмешался Савл. -- Совершенно уверен, -- усмехнулся брат Фома. -- Но папа и его кардиналы сомневаются. Между тем вы меня спрашиваете, и я буду вам отвечать. В конце концов, Христос учил нас отдавать кесарю кесарево. Я это понимаю так, что мы должны уделять некоторое внимание мирским делам. -- Некоторое, -- поднял руку Мэт. -- Но не все. -- Безусловно, не все. Ни в коем случае. Мирской путь жесток. Здесь сильнейший пожирает слабейшего и даже втаптывает слабейшего в грязь. Мы говорим о рабстве, мы говорим о том, что кто-то пресмыкается перед знатными, об угнетении -простонародья, мы говорим о том, что некоторые пытаются выжать все удовольствия из жизни, до последней капли, не обращая при этом ни малейшего внимания на то, что кому-то из ближних из-за этого может стать очень больно. Нет-нет, мирская жизнь, лишенная уравновешивающих ее духовных ценностей, безусловно, приведет ко Злу. А именно на этот путь король Бонкорро поставил каждую живую душу в своем королевстве! -- Пока все так и есть, -- согласился Мэт. -- Но если бы нам удалось заинтересовать его кое-какими моральными принципами, может быть, мы смогли бы уравновесить это скольжение вниз и даже повернуть все в другую сторону. -- И как же это может вам удасться? Он не желает иметь ничего общего с религией! -- Нет, -- кивнул Мэт. -- Не желает. Но его интересуют древние науки, писания греков и рэмлян. -- Это правда? -- медленно спросил брат Фома, повернув голову к Аруэтто. Ученый выставил перед собой руки, как бы отталкивая кого-то. -- Не надо меня в это впутывать, умоляю! Я прежде всего верю в Бога, а потом уже в человечество. Ты хотел бы, чтобы этот светский король стал гуманистом? -- Да, -- отозвался брат Фома, и в глазах его загорелись веселые огоньки. -- Это привьет ему нравственность и этические принципы! -- Но я не учитель! -- Только потому, что вас никто об этом не просил, -- напомнил старику Мэт. -- Король Бонкорро не попросит меня, чтобы я учил его! -- Поспорим? -- Я поспорю, -- вмешался Савл. -- Я поспорю, что канцлер Ребозо Аруэтто на милю к королю не подпустит! -- Верно. Аруэтто потребуется некоторая защита. -- Умные глаза брата Фомы стрельнули в Мэта и Савла по очереди. -- Да, мы с Савлом -- неплохая защита, это верно, -- согласился Мэт. -- Но дело в том, что Савл и сам у нас светский гуманист, а у меня -- хоть отбавляй слабости в духовных вопросах. Не могли бы мы возыметь какое-нибудь прикрытие в этом смысле? Брат Фома вздохнул. -- Что мы можем предложить, кроме молитв, однако я не стану опережать события. Мне трудно решить такой важный вопрос. Вам следует переговорить со святым отцом, и пусть он решает, в чем ваша мудрость, а в чем -- глупость. -- С папой? -- выпучил глаза Мэт. -- Именно. Я договорюсь об аудиенции. -- Что ж, нас только трое, -- сказал Мэт. -- Не слишком представительная компания, но если попробовать, то, может, и удастся его убедить. Единственная сложность состояла в том, что Мэт понятия не имел, в чем же именно он будет убеждать папу. -- Позволить вам покинуть Ватикан? -- улыбнулся папа. -- Что же в этом такого? Можете уходить, как только пожелаете! Но вот как вы преодолеете оцепление? -- Оцепление? -- Мэт обернулся и посмотрел на брата Фому. -- Вы нам ничего ни про какое оцепление не говорили. Монах небрежно махнул рукой. -- Для чародея вашего уровня это сущие пустяки. -- Как знать? Может, и не пустяки, -- сверкнул глазами Савл. -- Что это за разбойники и много ли их? -- Несколько тысяч, -- вздохнул папа, -- и недавно они отпраздновали третью годовщину осады нашего холма. -- Они тут торчат уже три года? -- изумился Савл. -- Как же это они еще до сих пор не вымерли от дизентерии и холеры? -- О, они живут совсем недурно, -- заверил Савла брат Фома. -- Днем они посвящают некоторое время муштре, а ночью у них -- оргии. Король поставляет им много вина, женщин и денег для азартных игр. Они обосновались тут надолго, придворный Маг. Это не кучка шатров, не подумайте, нет, они выстроили себе деревянные казармы, а для военачальников -- отдельные дома. Их командиры захватили палаццо у дворян! -- Вот как? Командиры -- их несколько? -- Потребовал ответа Савл. -- Значит, там не одна шайка? -- Нет, -- ответил брат Фома. -- Там восемь шаек, и они не то объединились, не то сговорились с тем, под чьим ведением находится эта местность. На самом деле они захватили город Рэм и стали фактически править им. -- Значит, это не просто кампания против вас? Вы обосновались на единственном холме, который сумел выстоять против разбойников? -- Да, -- кивнул папа. -- Хотя выстояли мы, конечно же, не благодаря тому, что нас охраняет отряд отважных свитзеров. Думаю, главари разбойничьих шаек побаиваются нас -- либо побаиваются, либо ответ на наши молитвы сильнее, чем я думаю. -- О... -- задумчиво проговорил Савл. -- Либо для них было бы выгоднее оставить вас в покое, нежели покорить вас. Папа наморщил лоб и повернул голову к Савлу: -- Как это? -- Ну давайте представим -- чисто гипотетически, понимаете, -- что разбойники захватили Ватикан, -- сказал Савл. -- Что тогда сделает король Бонкорро? Папа стоял неподвижно, пытаясь найти ответ на этот вопрос. Но ответил вместо него брат Фома: -- Он же не сможет позволить разбойникам править древней столицей империи, верно? -- Ни за что на свете, -- подтвердил Савл. -- Это слишком престижно, не говоря уже о том, что город находится в центре страны, что Тибр снабжает его водой, что вокруг простираются тучные земли, способные прокормить Рэм. Получат разбойники Рэм -- начнут делать набеги на другие города и, весьма вероятно, сумеют вообще отобрать Латрурию у короля Бонкорро. В конце концов это ведь не простые лесные бандюги? -- Вовсе нет, -- поджав губы, ответил брат Фома. -- Это наемная армия, ищущая, чем бы заработать на жизнь, пока нет работы. -- А почему вы уверены, что они безработные? Остальные четверо изумленно уставились на Савла. -- А ведь верно... -- медленно выговорил Мэт. -- Король Бонкорро не мог оставить их просто так, бросить на произвол судьбы. Они бы тогда носились, как очумелые, по полуострову и сеяли повсюду хаос, подрывая под корень то благополучие, которого добивается король. Лучше платить им, дабы держать их в рамках. -- Не вышло бы, -- твердо сказал Савл. -- Стоит расплатиться с датчанами, и от них никогда не избавишься. -- Датчанами? Кто это, датчане? -- удивленно поинтересовался папа, обводя взглядом всех по очереди. -- Викинги, совершавшие набеги на Англию, -- объяснил Мэт. -- Один из королей попробовал откупиться от них[25] -- на несколько месяцев, а может, на год его оставили в покое. Но вскоре они вернулись, чтобы потребовать нового откупа. -- Но вот если, -- продолжил свою мысль Савл, -- не просто откупиться от разбойников, а нанять их для выполнения определенной работы, тогда они будут при деле и не принесут особого вреда. -- Ты хочешь сказать, будто бы король нанял их для того, чтобы они нас осаждали, но не могли покорить? -- Нет, я так не говорю. Нанял он их, конечно же, для того, чтобы они вас покорили, но как только главари поняли, что стоит им занять Ватикан и всякая оплата закончится, они тут же сочинили небылицу про то, что на ваш холм они, дескать, и шагу ступить не могут, вследствие чего и встали тут лагерем, чтобы заморить вас голодом. -- Но у нас есть колодцы с водой, а баржи, которые подвозят нам продовольствие, они и не пытались задерживать! -- А что они могут поделать, если у них нет своего флота? -- спросил Савл. -- Между тем король им неплохо платит, можно сказать, роскошно. Они счастливы, он счастлив, а вы заточены здесь, откуда не можете помешать королевским планам. -- Это возможно, это очень возможно, -- пробормотал папа, качая головой. -- Вот не представлял, что король так коварен! Савл пожал плечами. -- Ну... может быть, он просто велел своему канцлеру изыскать способ убрать наемников с глаз долой и сделать так, чтобы они присмирели, а Ребозо решил пожертвовать Рэмом, чтобы лишить нас, братцы, возможности препятствовать осуществлению его замыслов. Спрашивается: короля бы это сильно встревожило? -- Нет, -- решительно ответил папа. -- На самом деле он бы в ладоши захлопал, узнав об этом. Но как же нам избавиться от разбойников? -- А вы этого точно хотите? -- с вызовом поинтересовался Савл. -- Ну конечно! -- воскликнул папа. -- У нас нет никакой возможности вершить Божеские дела, проповедовать святое Писание и окроплять верующих, когда мы заперты здесь! -- Но для такой работы у вас имеются сельские священники, -- возразил Савл, -- тайные священники, скрывающиеся священники, но дело-то свое они все равно делают? Мне встретился один человек, он утверждал, что ничто так не способствует распространению религии, как ее запрещение. -- Я бы согласился с тем, что в таких условиях мы становимся тверже духом и чище в вере своей, -- задумчиво проговорил папа. -- Но распространение? -- В общем, как водится, настоящее дело делает рядовой работник, --резюмировал Савл. -- На что им нужно связываться с бюрократической верхушкой? Папа сощурился. -- Пожалуй что, ты мне не нравишься, чародей Савл. -- Вступайте в клуб, -- насмешливо усмехнувшись, посоветовал ему Савл. --У вас полно единомышленников. Но на вопрос, по-моему, вы все-таки не ответили. --Простые священники должны держать снами связь точно так же,кактело держит связь с головой! -- выкрикнул папа. -- Без нашего руководства, без нашего воодушевления их вера поколебалась бы, они бы поддались страху и искушениям плоти! А самое страшное то, что узурпатор посадил на севере, в небольшом городке у подножия Альп, папу-самозванца. И этот самозванец утверждает, что истинный папа он! -- А на самом деле это вы, -- кивнул Савл, смеясь одними глазами. -- Конечно, я! Меня избрали кардиналы, и они остались здесь со мной -- все, кроме жалкой горстки изменников, перебежавших к ставленнику Бонкорро! О, в народе кричат, что король проявляет веру, терпимость, что он вновь позволяет верующим исповедовать свои убеждения, но нам-то лучше знать, ибо мы слышали эдикты папы-самозванца! Он проповедует, что каждый епископ имеет право сам толковать Писание, не советуясь с папской курией! Он проповедует, что супружеские измены позволительны, если происходят далеко от дома! Он проповедует, что народ обязан подчиняться только королевским законам, а не церковным! -- Похоже, он подкуплен, -- сказал Мэт Савлу. -- Пойди разберись тут у них, -- проворчал Савл. -- Ты наши расколы вспомни[26]. К тому же мы не слышали вторую сторону. Папа устремил на саркастичного чародея мрачный взгляд. -- Неужели ты сомневаешься во всем, что слышишь? Неужели у тебя нет никакой веры? -- Есть! -- выпалил Савл. -- Я верю в те мысли, которые выдержали все испытания, каким бы я их ни подвергал! А я подвергаю сомнению абсолютно все и принимаю только те идеи, у которых есть точный ответ. -- При всем при том ты готов пересмотреть свое мнение на основании новых доказательств, -- уточнил Мэт. -- Ну... да, ведь я признал, что жуткие рассказы о верованиях финикийцев правдивы, верно? -- Только тогда, когда археологи раскопали целое кладбище обугленных тел, -- парировал Мэт. -- Действительно! -- воскликнул папа. -- Значит, к правде ты все-таки готов прислушаться? -- К правде -- да, -- огрызнулся Савл. -- Можете мне сообщить что-либо правдивое? Лицо папы снова помрачнело, и Друэтто быстро вмешался в разговор: -- Разбойники оцепили Ватикан. Это уж точно правда. Папа кивнул. -- А церкви нужен папский престол точно так же, как Рэмской империи был нужен император. -- Минуточку! -- Мэт поднял руку, как на уроке. -- Я-то думал, что империя преобразилась в настоящую республику, в которой этруски, латины и карфагеняне были равными партнерами! Савл с неподдельным интересом глянул на друга: -- Ты вызнал что-то, чего не знаю я? -- Да, я тебя потом просвещу, -- отговорился Мэт. -- Когда же появился император, ваше святейшество? -- Тогда, когда было захвачено столько земель и людей, что сенату стало невмоготу ждать тягостного обмена посланиями с провинциями для принятия государственных решений, -- ответил папа, нахмурившись. -- Это произошло тогда, когда решения понадобилось принимать быстрее, чем в ходе дебатов. А вы об этом не знаете? -- У нас не было доступа к книгам. -- Печально! -- Папа покачал головой. -- Знайте же, что первым, кто сумел примирить между собой три власти и проводить такую политику, какая бы всех удовлетворила, был Юлий Цезарь. Его политика либо действительно всех удовлетворяла, либо он заставлял верить в то, что она всех удовлетворяет. -- Смотрите-ка, и здесь поспел! -- воскликнул Савл. -- И здесь и политик, и полководец! -- Или просто хороший политик, -- уточнил Мэт. -- Кроме того, он неплохо разбирался в торговле, -- сообщил папа. -- И его правила торговли действовали в империи до самых последних дней. -- А вот это что-то новенькое, -- признал Савл. -- А преторианская гвардия действительно обладала такой властью? -- Как-как? -- переспросил папа. -- Гвардия? Кто это такие? -- Телохранители Цезаря, -- объяснил Мэт. -- На самом-то деле по-настоящему организовал их Август после того, что случилось с его дядей. -- А что такое случилось с его дядей? Мэт вытаращил глаза и осторожно произнес: -- Насколько я слышал, Цезаря убили. -- Убили? Ни в коем случае! Он умер в своей постели. Он состарился, но сохранил ясность ума, и его все почитали! Мэт выпучил глаза, а Савл пробормотал: -- И ты, Брут! -- Брут? -- Папа глянул на Савла. -- Ах да, Брут... Брут убедил латинов признать Августа законным наследником, и Август оказался таким же искусным дипломатом, как его дядя. На что бы ему понадобились телохранители? Его любил народ, его любили патриции! Ходили, правда, байки про то, что кто-то пытался его ударить на улице -- какие-то безумцы, но толпа им и близко не дала подойти! Весь город был его телохранителем! Савл обернулся к Мэту: -- Может, объяснишь? -- Внеси изменения в фундамент, и изменится надстройка, -- ответил Мэт. -- Подробности обговорим позднее. -- И Мэт повернулся к папе. -- Стало быть, это сенат избирал императора, вплоть до последних дней империи? -- Именно так. Цезарей было много, и всегда было из кого выбрать. -- Настоящих Цезарей? -- уточнил Савл. -- Не усыновленных Клавдиев? Август не развелся с первой женой и не женился на Ливии[27]? -- Никогда! Он всегда утверждал, что разводы позорят патрициев, и делал все, чтобы их стало как можно меньше! -- Значит, его дети были его настоящими детьми, -- медленно проговорил Мэт. -- И империей правил род дипломатов, а не череда безумных садистов. Ну а как насчет Калигулы? Папа ответил Мэту непонимающим взглядом, но ему на помощь пришел Аруэтто. -- Он был отпрыском рода Клавдиев и безумцем, как отметил верховный маг. Когда выяснилось, что он совершил инцест с собственной сестрой, его сослали на границу, а потом казнили за то, что он велел центуриону легионеров напасть на тысячу германцев. Легионеры все до одного погибли, правда, уничтожив пять сотен германцев. -- Итак, -- Мэт принялся загибать пальцы, -- Клавдии тут не приходили к власти, а этруски и карфагеняне разработали неформальную систему отчетности, так что император никогда не представлял собой настоящего деспота. А власть не испортила императоров? -- Ну, может быть, немного, -- признался Аруэтто. -- Но не больше, чем она портит каких-нибудь бейлифов или шерифов. -- Нет абсолютной власти -- нет и абсолютной коррупции, -- кивнул Мэт. -- Если уж об этом зашел разговор, то скажите, сколько стран империи пришлось завоевать в прямом смысле слова, а сколько к ней присоединилось ради выгод на поприще торговли? -- Ловко подмечено для того, кто утверждает, будто не заглядывал в книги, -- проворчал папа, а Аруэтто улыбнулся. --А я не сомневаюсь, что это воистину догадка, и мне ничего не остается, как только подтвердить ее правильность. Да, Юлий Цезарь в торговле был так же ловок, как и в бою, он придумал множество преимуществ торговли с Рэмом для других стран. Войска завоевали только те страны, которые пытались отобрать у Рэма монополию на торговлю, -- пиратские логова, разбойничьи притоны, -- а также те, которые вынашивали замыслы покорения Рэма или набегов на его провинции. По этой самой причине мы покорили германцев. -- Покорили германцев? -- вытаращил глаза Мэт. -- По другую сторону Рейна? -- Истинно так. -- Но когда же распалась империя? -- Объединенные в империю страны почти все откололись от нее к шестьсот пятьдесят третьему году от Рождества Христова, -- ответил Аруэтто. -- Но только в 704 году, когда умер последний из Цезарей, вестготы напали на Рэм. За ними следом пошли остготы и расправились с вестготами, так что Рэм был разрушен, но один из остготов провозгласил себя императором. Ни одна из стран, входивших в империю, не захотела покоряться тому, кто не был Цезарем, даже латрурийцу, так что это время и можно считать датой падения империи. Мэт нахмурился. -- Но всего лишь сто лет спустя Гардишан основал свою империю. Аруэтто кивнул: -- Он встал на руинах империи и возродил ее. -- Стало быть, Темных веков тут как бы и не было. Во всяком случае, они здорово подсократились, -- сделал вывод Савл. -- А каким образом Цезарям удавалось удерживать простонародье? Как вышло, что плебеи не разорвали на части Рэм? -- Как? Их в армию и во флот отправляли. -- А патриции не возражали? -- поинтересовался Мэт. -- Они же теряли прислугу! -- О, всегда находились несколько старых воинов, которые хотели бы вернуться в Рэм к своим семьям вместо того, чтобы осесть в защищенных провинциях. -- Ну а сыновья сенаторов? -- спросил Мэт. -- Как Цезарь добился того, чтобы они не слонялись около Рэма и не творили безобразия? Савл рассмеялся лающим смехом. -- А как ты думаешь, кто там командовал? Аруэтто кивнул: -- Верно. А сыновья плебеев становились центурионами, если не хотели отправляться в торговые путешествия. -- Да уж... -- кисло усмехнулся Савл. -- Торговцы так же способствовали расширению границ империи, как и воины, верно? -- О, гораздо больше, чем воины! Потому что сначала торговцы начинали торговать со страной и позволяли ее жителям убедиться в преимуществах рэмской цивилизации... -- То есть заваливали их рэмскими товарами и рассказывали, какие блага сулит центральное отопление и общественные бани, -- растолковал Мэт. Савл кивнул: -- Ага, и еще забивали юнцам головы россказнями про головокружительные чудеса Рэма, Карфагена и города Леванта. Еще бы не захотеть присоединиться к империи, особенно если учесть, что император всегда посылал легион для защиты купцов? Верно я говорю? Аруэтто нахмурился. -- А ты точно не читал книг об этом, чародей? -- Ваше святейшество! -- воскликнул внезапно вбежавший монах. -- Разбойники нападают! -- В храм, скорее! -- вскричал папа и повернулся к гостям. -- Пойдемте с нами, ибо сейчас не будет лишней ничья молитва. Пойдемте и взовем к помощи святых! Мэт представил себе невидимую молитвенную стену, ограждающую Ватикан. Он видел, что Савл вот-вот разразится каким-нибудь издевательским замечанием, и только собрался помешать другу, как вбежавший монах крикнул: -- С ними колдуны, ваше святейшество! Они уже швыряют огненными шарами по Священному городу! Святые защитили нас, и огненные шары упали на разбойников, но одному Богу известно, что они вытворят в следующее мгновение! -- Богу это известно, и он помешает им, брат Атений, -- заверил монаха папа и позвал гостей: -- Следуйте за нами! Все поспешили к выходу. Мэт нагнал папу и на ходу поспешно проговорил: -- При всем моем уважении, ваше святейшество, возможно, полезнее для дела было бы, если бы мы с чародеем Савлом остались здесь и вступили бы в борьбу с колдовством? Папа резко остановился. -- Но это будет опасно! -- Нам не привыкать, -- бросил Савл. Мэт пожал плечами: -- И в соборе будет небезопасно, ваше святейшество. А нам и прежде приходилось рисковать подобным образом. -- Что ж, тогда я принимаю ваше любезное предложение с благодарностью! Но вы хотя бы заберитесь на самый верх колокольни собора Святого Петра. Оттуда вам будет видно все вражеское войско, да и сила наших молитв поддержит вас! -- "Сила наших молитв!" -- ворчал Савл, взбираясь на колокольню. -- От молитв-то какой толк? -- В этом мире толку больше, чем ты думаешь, -- отозвался Мэт. Они поднялись на площадку над звонницей, откуда открывался прекрасный вид на город Рэм. Несколько мгновений двое друзей стояли молча, не в силах вымолвить ни слова. Наконец Савл выговорил: -- Слушай, совсем как Рим. Вон Колизей, а вон Форум -- вернее, то, что от него осталось. -- Фонтана Треви[28] еще нет, -- отметил Мэт, -- а вот акведук, похоже, все еще работает[29]. -- Дай разбойничкам время, они до него доберутся. -- Савл поежился. -- Вот не думал не гадал, что воочию увижу Вечный город в средние века. -- Да и не предполагал, что доведется стоять на вершине колокольни собора Святого Петра. -- Мэт посмотрел вниз и заметил, что вверх по холму к собору скачет конный отряд. -- Ни стены, ни забора. Все открыто, как на ладони! И как это разбойники до сих пор не овладели Ватиканом? Что их удерживало? -- Если ты сейчас скажешь: "Сила молитв", то... Мэт пожал плечами: -- Зачем я буду это говорить? Ты лучше попробуй остановить этих всадников каким-нибудь стишком и посмотри, что получится. Савл ухмыльнулся: -- Нет проблем. Стишок так стишок. Опять скрипит потертое седло, И ветер холодит былую рану, Куда вас кони, право, занесло? Какого фига мчитесь к Ватикану? Пора, пора, пораненные, с дырками в боку, Вы будете смотреться неприглядно. Пускай я во французском не особенно секу, Но вам скажу огромное свое "мерси боку", И дам совет: вертайтесь-ка обратно. Закончив мелодекламацию, Савл вытаращил глаза: -- Это еще что такое? Мэт почувствовал то же самое -- внезапный прилив энергии, такой могучей, что у него даже голова закружилась: столько прибыло сил. Ощущение было такое, что сейчас он способен подбросить земной шар ракеткой для тенниса. -- А ты как думаешь: что это такое? Все кони как один развернулись и помчались вниз с холма. Всадники чертыхались, натягивали поводья, пытаясь развернуть коней, но те вздымали головы и протестующе ржали, продолжая бежать, как бежали, -- вниз с холма. Причем онц были не одиноки в своем порыве: везде, насколько хватало глаз, происходило то же самое. Все лошади разворачивались и скакали в противоположную от Ватикана сторону. Савл перебежал на другую сторону и посмотрел вниз. -- С этой стороны то же самое, -- воскликнул он. -- Надо же, а я никогда не думал, что "мерси боку" -- слова, обладающие потрясающей магической силой, -- насмешливо проговорил Мэт. Савл обернулся и сердито зыркнул на товарища. -- Как же я ненавижу, когда ты оказываешься прав. -- Только в этот раз и оказался. Гляди! Колдуны предпринимают контратаку! -- Если это можно назвать контратакой, -- проворчал Савл, но все же подошел и посмотрел в ту сторону, куда указывал Мэт. В самой гуще войска разбойников полыхал голубой огонь, а от него расплывался зеленоватый дымок. Кони внезапно притормозили, стали разворачиваться и мало-помалу снова поскакали вверх по холму. -- Так... Значит, они поняли, что им кто-то мешал, -- кивнул Савл. -- Скажи, откуда у меня такое чувство, будто бы мы здесь и не нужны вовсе? -- Может быть, из-за того, что огненные шары обрушиваются на тех, кто их швыряет, -- пожал плечами Мэт. -- Но с другой стороны, эти всаднички уже на полпути к собору, и их никто не останавливает. Как думаешь, может быть, святые ждут, когда за дело примемся мы? -- Хочешь сказать, что нечего нам было вызываться? -- Нет, хочу сказать: на Бога надейся, а сам не плошай! Савл проворчал: -- Эти-то разбойники не плошают, уж точно! Готовы все к рукам прибрать, что плохо лежит! -- Значит, мы должны помочь церковникам так, как они сами не умеют, -- заключил Мэт. -- Хотя мне очень странно, что здесь у них нет ни одного клерикального чародея. -- В корпоративном-то штабе? -- фыркнул Савл. -- Кто тут у них может быть, кроме бюрократов! -- Возможно, ты и прав. Так что же нам предпринять, чтобы отбросить разбойников? -- Ну... -- глубокомысленно протянул Савл. -- Вероятно, все они служат Злу, а я многое слыхал о Божественном аромате... И тут, издав негромкий щелчок, что-то взорвалось прямо посередине площадки. ГЛАВА 23 Грязный дым подползал к колокольне и забирался наверх, к самой верхушке. -- Газовая атака! -- успел выкрикнуть Савл, и его поразил жесточайший приступ кашля, разрывавшего легкие. Он, спотыкаясь, пошел к перилам, перегнулся через них, но дым не давал ему уйти, полз за ним. Мэт доковылял до перил с противоположной стороны площадки -- дым заструился за ним, но едва заметный порыв ветра отбросил клубы назад. Несколько нитей дыма потянулись за Мэтом, и он почувствовал, что худшее впереди. Мало кашля, его начало выворачивать наизнанку. Мэт вдруг понял, что от дурного запаха можно умереть, если он вот такой злостный... Мэт, насколько мог, перегнулся через перила и прокашлял: Ах вы, буки, ах вы, бяки, Я от злости трепещу! Этой газовой атаки Вам вовеки не прощу! Дым отечества чужого, Мерзкий, едкий и густой. Мы не нюхали такого После первой мировой! Этим газовым туманом Чародеев не убить! Ни зарином, ни заманом Нас ни в жизнь не отравить! Вам же, контрам недобитым, Послабления не Дам Газы, живо по местам! Хлорцианом и ипритом Возвращайтесь-ка к врагам! Сработало! Дым начал отступать -- казалось, будто бы джинн возвращается в лампу. Вот на полу площадки осталось только темное пятнышко, послышалось тихое шипение, и все исчезло. Кроме душераздирающих звуков -- это Савл, перегнувшись через перила, пытался вести переговоры со своим разбушевавшимся желудком. Мэт продекламировал: Есть боль у вас в желудке -- не беда. Всех забот на полминутки, да-да-да! От изжоги, от икоты, Тошноты, запора, рвоты Помогут вам наши таблеточки, Полезней