пальчика зостався. Це мене потрясло, я дотепер бачу цю дитину в бiлiй коноплянiй льолi, яка блука╨ берегом Днiстра. - Хто зна╨, може треба було розповiсти про себе якось простiше, заземленiше, але я слiв не вибирав й не примiряв, вони самi прилiтали до мене, немов синицi на простягнуту долоню, що пахне коноплею. - Ти гарно говориш, - зiтхнула Ольга, - i романтично вимощу╨ш свою дорогу в професiю. Я так не вмiю... я вдалася в свого тата. Вiн каже: що не робити, але треба робити роботу по-людському. Ось i роблю... лiкую й висмикую у людей зуби в нашому рiдному колгоспi. Це так проза©чно. - Котро©сь хвилини менi здалося, що вона жалi╨ться, що жаль ©й само© себе, й Ольга, певно, сама вiдчула, що ненароком забринiли в нiй жалiсливi струни, бо вiдразу поправилася: - Та я запримiтила: менi iншого життя не треба... простi люди, проста потрiбна людям робота. Ну, крiм того... бiля тата й мами, в теплi й у достатку. Я тому й повернулася, зi Львова... я не могла у Львовi. - Вона таки жалiла себе, й менi баглося ©© пригорнути й погасити ©© жаль. I водночас розкрилася менi ©© душа: молода жiнка, яка сидiла бiля мене, жила без усяких претензiй, без романтичних уподобань, по-земному реалiстична. Про таких кажуть, що вони - простi, але це неправда, простота ця оманлива, такi люди точно знають сво╨ призначення на землi i цим знанням багатi ©хнi душi... багатi й складнi. - Нi, Ольго, ворожба не минеться нi завтра, нi пiслязавтра, - навернув я розмову в попередн╨ русло. - То лише плiт чи то пак катамаран, поплив униз рiкою до Молдови чи аж до Чорного моря i зник... i ми забули про нього, як забува╨мо про лiнiю на небi, що ©© креслить полiт птаха. Ти ж залишилася тут, лишилася отже й ворожба. Я закохався в Ольгу з тi╨© першо© митi, коли катамаран iз голубим прапорцем на щоглi причалив до берега, на якому розкинула намети наша експедицiя. Був ранок, спеленаний молочним туманом, рясно покроплений росою й тому трохи мерзлякуватий; був ранок iз нашими шатрами, з нашою похiдною кухнею, що лiниво пряла тонку цiвку диму, iз Днiстром, що вигравав потужними мускулами хвиль, iз цiлою вервечкою верб, чорних i дуплавих, що немов старi жiнки посхилялися горбато, дивлячись цiле життя в дзеркало води, й оцi кукурудзянi поля, що починалися в кiлькох метрах вiд наших розкопiв i на горизонтi зливалися в одне суцiльне зелене марево, i кучугури горiхiв, що, немов вибухи первiсно© земно© сили, пiднялися над Рашковим... пiднялися й прикрили село, пiдiм'яли будинки, церкву, оригiнальнi кам'янi огорожi дворiв, що робили ©х схожими на маленькi фортецi; цiлий ранковий свiт разом iз професором Бара-нiвським, котрий сидiв на розкладному, гейби шевському стiльчику й посмоктував люльку, разом iз студентами, якi, лiниво потягуючись, виповзали заспанi з сво©х полотняних леговищ... цiлий отже свiт простягував мерзлякувато руки до сонця, що викотилося на горби протилежного подiльського берега й розсiлося там, бризкаючи навсiбiч червоним радiсним теплом, i все навколо купалося в його променях, обiгрiвалося поступово, й оживало, й виповнювалися Днiстровi береги молодими голосами, пошумом зел i листя... i ще десь у наметi бринiла, мов бджола, гiтара. I ще тривожно скрикували над водою меви... I ще гуркiт трактора перекликався iз iржанням коней. Усе це було, жило, дiялося... I тiльки я у цьому ранковому дiйствi був вiдсутнiм, мене не обходив цiлий свiт, я стояв на березi Днiстра поруч iз трапом - двома збитими дошками, що ©х висунули з катамарана, й не мiг вiдвести очей вiд молодо© жiнки, яка з наплечником у руцi, похитуючись на палубi пiд ударами хвиль, вбирала в себе свiт, що ©й вiдкрився; я ©© в першу мить не впiзнав; я у першу мить не мiг би й сказати: красива вона, чи так собi, бiлява чи шатенка, висока чи струнка? Це не мало для мене нiякого значення... значення мало тiльки те, що вона припливла до мене, що вона увiйшла в мою душу. Так починалося мо╨ кохання. Тi╨© недiлi катамаран так i не зрушив з мiсця; Ольга з товаришками варила вареники, ми з професором Баранiвським пригощали ©хнiх чоловiкiв буковинською цуйкою та розмовами про археологiчнi знахiдки; iнженери чомусь були переконанi, що ми шука╨мо золота, й вельми розчаровано позирали на викопнi нашi черепки; ©х навiть не схвилював уламок глечика з вiдбитком дитячого пальчика; втiм, iнженери львiвськi не були винятком, бiльшiсть людей пов'язу╨ археологiю iз золотошуканням. Менi зда╨ться, що й чи не кожен археолог мрi╨ колись натрапити замiсть на череп'я трипiльсько© чи ще яко©сь культури на золотi скарби скiфського царя. - Я тут буду недовго... до кiнця, може, мiсяця, - сказала Ольга. - Тато з професором Баранiвським - старi приятелi, власне, тато почав будувати колгоспними силами хату для родичiв професора десь в околицях Галича, звiдти й знаються. Я ©хн╨ знайомство використала, як бачиш. Мама, правда, вiдговорювала: ©дь вiдпочивати на .пiвдень, до моря. Людей побачиш i себе покажеш. А менi нецiкаво... менi осоружно лежати посеред сонмища голих людей та смажитися на сонцi. Менi досить для вiдпочинку навiть нашого поля i нашого лiсу на пiщаних горбах, i нашо© Золото© Липи, що немов рибка плюс ка╨ться у вузьких берегах. Тут, на Днiстрi, взагалi розкiш. Ма╨ш рацiю: ворожба тут пану╨... ворожба, як павутиння невидиме, заснувала тут дерева й трави... ворожба пливе рiкою. Тут мiсцина особлива, правда? - Кожне мiсце, навiть голi скелi чи пiщана пустеля стануть ворожбитними, якщо його освятить сво╨ю присутнiстю жiнка... якщо його освятиш ти. - Все ж таки я зважився натякнути на пробудження мого кохання. - То я ворожбитка? - спитала Ольга й покрутила заперечливо головою. Але я думав, що вона таки чаклунка, що вона таки направ-ду вiдкрила мою душу, увiйшла до не©, як до сво╨© хати - й запанувала тут. - Ти, - вiдповiв я ледве чутно. - Чому я? Так багато дiвчат навколо, - кивнула на студентську громаду, що галасувала на волейбольному майданчику. - Вибирай, котру хочеш... - Вона не вiдривала вiд мене очей, i я вiдчув, що зелень ©© очей голубить мене, як оксамит (потiм вона оповiдала, що грiм ©© теж поцiлив у ту хвилину, коли сходила по трапу на берег... i тодi зобачи-ла мене); я купався в рiцi, що пливла крiзь мене й навколо мене; я знав, що це прялося й ткалося звичайне, як льняне полотно, людське щастя, i я боявся слово вимовити, поворухнутися, щоб, не дай Бог, його не сполошити. Ольга опам'яталася першою, взяла мою руку й без нiяких комплексiв поцiлувала в долоню; вона, очевидно, була готова обцiлувати мене цiлого, полум'я било од не©, аж вона зблiдла й закусила губу. - Бог таки iсну╨, - прошептала хрипло. - Бог послав тобi мене, Бог послав менi тебе. Я у це та©нство повiрила з першо© хвилини. Так просто, - вона усмiхнулася до себе й у себе задивилася, й була тепер схожа на первiсну християнку, якiй явився у катакомбах Iсус Христос. - Як просто можна полюбити й навернутися до Бога, - повторила вона. Звелася на ноги й не спiшно, не оглядаючись, рушила берегом вгору уверх рiки, де до заходу хилилося сонце. Я чомусь злякався, що вона пiде й зникне в захiднiй золотавiй iмлi, може, й згорить там, може, розтане в туманi, може, заблука╨ у травах i серед трав теж проросте зелом, i лишиться тiльки спогад. - Ольго! - крикнув я i кинувся ©й услiд. Хмiль ударив менi в голову, й нiяк той хмiль не мина╨ться. Я люблю Ольгу так само, як i в те далеке надвечiр'я, коли на мiй оклик вона озирнулася й, зупинившись, очiкувала на мене... очiкувала така до болю рiдна у синьому спортивному костюмi, що облягав ©© струнку фiгуру, у бiлих кедах. Я обняв ©© i припав до губ; на нас споглядав цiлий свiт, а в тому свiтi були Днiстер, його береги, верби над водою, кущi, зела, студентськi намети i кухня, що курила синiм димом, купол молочного неба, сонце, що зачепилося за крони дерев i нiяк не могло скотитися за обрiй, катамаран на Днiстрi iз стоматологами й iнженерами, студенськi гурти, що враз забули про всi сво© молодечi забави. Ми цiлувалися прилюдно. Й нiхто анi не свиснув по-хулiганському, й нiхто не викрикнув щось соромiцьке, й нiхто не ворухнувся навiть; свiт завмер цнотливо, немов розумiючи, що нарештi зiйшлися дво╨, котрi так довго на себе очiкували. Ольго... I тепер, через роки все зосталося помiж нами незмiнним, таким, яким воно починалося на березi Днiстра; i тепер ночами повторюю ©© iм'я, майже фiзично вiдчуваючи його магiю, його жiночу округлiсть i звабу; в iменi цьому мовби вчарувалася вся Ольга - округлi ©© груди, ще такi по-дiвочому тугi й пахучi, як грушi в нашому садку, округлi щоки, крутий стан... Ольго, Ольго, мiж нами нема просторових вiдстаней, ти близько й водночас далеко, зате мiж нами безлiч ворогiв. Ольго, я тужу за тобою. Котро©сь ночi докочу╨ться до тебе моя туга й ти, оминаючи ворогiв, крадькома прибiга╨ш до мене й просиш: - Ану, любий, повтори iще мо╨ iм'я. I я шепчу: - Ольго... Хотiв би я знати, що в цьому iменi закодовано: чи молитва ново-навернено© християнки, чи поклик любовi, чи в ньому розлите щастя, як мед у сотах, чи у ньому, як у вiнчику квiтки, чистота й зваба, чи замислена мудрiсть, чи страждання, оцет i жовч? Ольго, моя Ольго... 3 Я знову повертаюся на береги Днiстра, беру Ольгу за руку або ж обiймаю за стан, i ми кожного надвечiр'я, пiсля археологiчних турбот, розмов i суперечок, йдемо геть iз табору; кожного разу обира╨мо iншi напрямки й стежки, або й зовсiм нiчого не вибираючи, навмання блука╨мо берегом рiки вгору або ж униз, зверта╨мо в поля, в розгойданий пошум кукурудзяних пралiсiв i знову нипа╨мо оболоннями й балками; ми часом натрапля╨мо на хутори, села, прошку╨мо вулицями, що напо╨нi терпким димом осель, i хтось, певне, ма╨ нас за дивакiв, а хтось лагiдно посмiха╨ться, розумiючи наш iз Ольгою стан; i навiть собаки, сушачи язики на воротях, позирають на нас мовчки й з острахом. Ми впали з неба, правда, Ольго? Якось на некошенiй левадi, де трави сягали нам до пояса, де квiття тисячами очей ловило кожен наш крок, i тисячi дзвiночкiв кожен наш крок обдзвонювали, й де ми направду були зачарованi... нi, ми просто таки остовпiли вiд краси, що нам вiдкрилася: хтось, той, певне, що володi╨ цими берегами й рiкою постелив на пологому схилi величезний килим, й вiд того килима не можна було вiдiрвати очей; сонце що заходило, зазирало в мiльйони розквiтлого цвiту, озолочувало кожне зело, i кожне зело цвiло зелено й синьо, бiло й червоно, барви то зливалися пастельно в поперечнi лави, що пiд легким подувом вiтру котилися униз до Днiстра, то раптом, коли вщухав вiтер, кожна билинка з сво╨ю барвою стримiла окремiшньо й окремiш-ньо цвiла й горiла сво©ми вогниками; вогники тисячi й тисячi зел туманили менi голову густими запахами, i я не зчувся, коли, сп'янiлий до решти, залишивши Ольгу на вершинi схилу, побрiв лукою униз до рiки. Трава подекуди сягала грудей, я розгортав ©© руками, щоб не потолочити жодно© квiтки, менi чомусь розходилось, щоб пiд ногою не бризнув зелений сiк; ще нiколи я не був так близько iз землею, з кожною бадилиною; я теж був травою, був квiттям, був вiтром, що плавав у травах, був рiкою, i був самим собою, пам'ятаючи, що нiхто iнший, а тiльки Ольга вiдкрила менi тайну зрощення iз землею; я просто був закоханий; я тiльки тепер осягнув, що не можна довершено спiзнати земну красу, якщо серед тi╨© краси нема╨ жiнки, вона, жiнка, i ╨ окрасою усього земного. Вихопив мене iз зеленого хмелiння Ольжин зойк. Я озирнувся. Ольга спохопилася сполошено з мiсця й, розпростерши руки, як крила, побiгла вниз до мене. Дивно, що вона не падала, не спотикалася в травах, вона немовби летiла понад землею i, прилетiвши до мене, вхопила за обидвi руки й несподiвано, припавши до грудей, схлипнула. - Боже мiй, - лепетала, - як я злякалася... я раптом злякалася, що ти потонеш у травах або ж пiрнеш у Днiстер i зникнеш. I я залишуся сама... - Вона зазирала менi увiчi заплакано, сльози котилися по ©© личку, як краплi дощу. Пам'ятаю: ми стояли посеред трав онiмiлi. Пам'ятаю: ми навiть не обнiмалися й не цiлувалися. Пам'ятаю: ми стояли серед трав приголомшенi чудом кохання, п'янi. В кожному вiнчику квiтки, немов бджола, золотилася наша любов. I так тривало вiчнiсть. 4 Чи зна╨те. Майстре, чому я повiв вас сво╨ю розповiддю на береги Днiстра... i ви, може, дума╨те, що я повiв вас на береги Днiстра тiльки для того, щоб ви дiзналися, як починалося наше з Ольгою кохання? Кохання наше трива╨ дотепер... любов наша крадена, заборонена, дарма, що у нас росте Настуся, яка не кличе мене татком; любов наша трагiчна, бо в трагiчний страшний час живемо, на нашу любов час припечатав сво╨ тавро, знак сатанинський. I я безсилий його змити. А ще, може, на берегах Днiстра разом iз коханням починався ключар при Святому Духовi. I це вже для вас. Майстре, ма╨ бути особливо цiкавим, бо не хто iнший, а тiльи я, вiдчиняю вам церковнi дверi, проводжу до стiни з стародавнiм малюванням i стережу вас, поки ви працю╨те на риштуваннi, i стережу кожну латочку малювання, що явля╨ться свiтовi з-пiд вашого скальпеля, i стережу цiлий храм Святого Духа. I стережу душу свою. Бо ключар ╨сьм. 5 Я знову про Ольгу... Якось на цих Днiстрових схилах серед трав вона цiлком серйозно спитала: - Чи то правда, Павле, що iсну╨ тайна... що ти володi╨ш тайною поезi©? Не кожному дано творити? Я слухаю тво© вiршi й думаю: звiдки береш слова, що, мов ластiвки на дротi, сiдають поруч... сiдають, щебечуть, i вже думка об'╨дну╨, ©х, i вже вирина╨ образ. Я вiдповiв ©й, що не знаю, як пишуться вiршi, може й справдi iсну╨ якась тайна, я гадаю, що поезiя так само, як i музика, розчинена навколо нас, ©© треба бачити й чути. А може, поезiя живе в людинi з першо© хвилини ©© народження? Поезiя, як зеренце в скибi, очiку╨ сво╨© весни, щоб скiльчитися, вигнати стебло, розростися в корiннi - i заколоситися. - Хiба так не трапля╨ться, що людина вмира╨ в старостi, а ©© зеренце, як ти кажеш, не скiльчилося? Людина, можливо, й не пiдозрiвала, що живе в не© те зеренце? - допитувалася Ольга. - Певно, так i повинно бути, - додала вона згодом задумливо. - Якби в кожному кiльчилася поезiя... тисячi, мiльйони поетiв заселили б землю. Хто б сiяв жито й лiкував би людям зуби? - засмiялася. I, враз ставши поважною, спитала: - Шо важливiше: косити оцi трави, щоб перезимувала худiбка на сiнi, чи писати вiршi? Питання було дитиняче, смiшне, вона, очевидно, хотiла, жартуючи, мене злегка подратувати. - Як на мене, то i в косовицi ╨ своя поезiя, - вiдповiв я ухильно. Ольга кивала погрозливо пальцем. - Ти, мой, хитрий, не хочеш вiдповiдати навпростець. У мо©й родинi живуть люди практичнi. Тато мiй каже: найсвятiша робота - це робити хлiб. Ну, й iнша робота ним цiну╨ться. Про поезiю у нас вдома не говорять i про книжки теж. Чи нема часу, чи нема потреби, - на хвилинку замислилась. - Мама взагалi вважа╨, що лiтература - це порожня балаканина. Ти ж бо ©© зна╨ш... для не©, вчительки математики - математика понад усе. Все iнше... все гуманiтарне - мен-шевартiсне, другого сорту, чи що. Зрештою, ти сам чув, на сво©х уроках вона про це говорила учням дуже часто. Пам'ята╨ш? Я, мабуть, не забуду урокiв математики, що ©х проводила Ольжи-на мама - Анастасiя Степанiвна, яку поза очi в нашiй школi називали Хмурою Настею. Нiколи менi не доводилось бачити, щоб вона колись посмiхнулася, пожартувала, лагiдно на людину подивилася; завжди насуплена, пiдкреслено холодна й неприступна з стиснутими губами й неживими, немовби iз зеленого скла вставленими очима, Анастасiя Степанiвна постiйно перебувала в магiчному колi самотностi, через крису якого не могли переступити нi директор школи, нi колеги-вчителi, нi тим бiльше - учнi. Балакали в селi, що у ©© сiм'© теж нiхто не мав права ©й перечити, навiть "сам" Олекса Петрович Чобiт, ©© чоловiк, довголiтнiй i передовий колгоспний голова, який скрiзь i всюди залюбки матюкався, наводячи порядок, i взагалi вiн славився як чоловiк iз крутим характером, не смiв сказати дружинi щось проти; щоправда, вона не була крикливою, нi навiть бурчливою, навпаки - розмовляла упiвголоса, з притиском, крiзь зуби. ╞© боялися... Пам'ятаю, якось пiд час перерви вона зайшла непомiтно у наш десятий клас, коли я, оточений гуртом ровесникiв, читав свiй вiрш про ключi, якими вiдчиня╨ться напровеснi земля. Хмура Настя стояла позаду нiким не помiчена, аж поки котрась з дiвчат, iнстинктивно вiдчуваючи, певно, студений повiв, що струмився вiд не©, як вiд нечисто© пекельно© сили, озирнулася й скрикнула, за нею мимохiть озирнулися iншi й, побачивши Хмуру Настю, розступилися, дали дорогу й вона рушила просто на мене. Були серед нас i боягузи, якi спохопилися втiкати, вона ж бо крижаним сво©м поглядом усiх заморозила. - Ти й далi попису╨ш вiршики? - спитала ненависно, немовби зловила мене на чомусь недозволеному. Втiм, ненависть у ©© голосi може й не бринiла, це був ©© звичний стиль. - Туманиш, небоже, голову собi та iншим. Поетiв у нас i без тебе вистача╨. Крiм того, смердить у тво╨му вiршi релiгiйний душок... отой святий Юрiй, котрий гарцю╨ на бiлому конi по долах i горах, списом сво©м торка╨ться землi й будить ©© вiд зимового сну, вигляда╨ смiшним у наш рацiональний час. Менi зда╨ться, що твiй Юрiй на бiлому конi недоречно заблукав до радянсько© школи. Ти розумi╨ш, як це не по-сучасному? Я був готовий оборонятися, заперечувати або й навпростець виказати вчительцi, що вона розумi╨ться на поезi© "як вовк на звiздах", що вона зроду не тримала в руках поетично© книжки, що душа ©© для краси замкнена, i нiчого нема дивного в тому, що бiлий кiнь святого Юрiя обминув ©©, глуху й нiму. Хмура Настя, вочевидь, вичитала з мого зблiдлого обличчя готовнiсть протестувати й, поки я роздумував, першою вдарила навiдлiг: - Ти не згiдний... ти не згiдний, що торба поезi© не варту╨ торби сiчки? Ох, шляк би тебе трафив. Вона й не чекала вiдповiдi, пiшла до свого стола й, начебто нiчого не сталося, розпочала урок. Мене душили сльози. Я був тодi на©вний дiтвак, який не уявляв, що пiсля цього першого лiтературного биття, почнеться биття друге й трет╨ i постiйне, тiльки биття бiльш витончене, квалiфiковане; неправда, що до болю можна звикнути, що душа вiд побиття оброста╨ мозолями i ста╨ невразливою, я лише навчився бiль приховувати; я ходжу у свiтi усмiхнений, тихий i лагiдний, i нiхто не здогаду╨ться, що це маска, що прикрива╨ зсинцьовану душу. Як то страшно, коли поети блукають у масках... Тобi, Павле, непри╨мна та згадка... та давня, я знаю, про мою маму? - Ольга повернула мене в сьогоднiшнiй день. Я мимоволi порiвняв у думцi матiр i доньку, вони були зовнiшньо схожi: круглолицi, зеленоокi, бровастi, стрункi станом i... i водночас Ольга вiдрiзнялася вiд матерi, як сонце вiд мiсяця, сво╨ю лагiднiстю i вiдкритiстю. Здавалося, матiр вiддала доньцi всю свою доброту й радiсть, вiдпущену ©й при народженнi, не подiлившись, на щастя, похмурiстю. Ольга стояла перед свiтом, як деревце у чистому полi, яке кожен мiг зламати, одначе нiхто не зважувався його й пригнути; поле без деревця стало б одноманiтним, плоским; Ольга неначе була свiдома сво╨© безборонно© лагiдно© сили й тому нiчого ©© у свiтi не лякало, не затьмарювало життя, вiд свiту вона теж нiчого не вимагала, сприймала його таким, який вiн ╨, i вiд нього не оборонялася. Вона просто жила, дихала, любувалася днем, ловила вiтер руками й пiдставляла личко, щоб цiлувало ©© сонце; нiчого в нiй не було навмисного, штучного, вона направду жила як дерево в лiсi, як за╨ць пiд межею, як риба у водi. Припливла риба з первосвiту. Я вiдкрив ©© первiснiсть з самого зародку нашого кохання i не переставав дивуватися, що у нинiшнiй час трапляються такi оригiнальнi особи; я переконаний, що навiть смерть у старостi Ольга сприйме спокiйно, без страху, вона тiльки засне, а завтра прокинеться птахою чи сарною. - До речi, - вiдповiв я, - давно тво╨© мами не бачив. Вона все така ж... непримиренна? - пiдшукував м'якшого слова. - Ти ©© вибач, - сказала Ольга. - Вона сама собi не рада. Дитинство та юнiсть були у не© важкi, карбованi; карби над нею запанували, нiчого не вдi╨ш. Нi, поезi╨ю ©© серце не пом'якшиш, - зiтхнула Ольга. - Дума╨ш, нам iз татом легко з нею... водить вона нас на мотузi, - засмiялася, уявляючи, певно, як мама веде тата на мотузку попасати в полi. - Твоя мама, Павле, iнакша? - глянула на мене допитливо. - Моя мама звичайна, як усi селяни. Старiсть, на бiду, ©© гне, а тут кури, гуси, город несапаний. А я у Бистричанах гриз науку. Тепер ось шукаю тут пращурiв. Очевидно, я винен перед нею, що мало бував удома. Якби ти побачила, як вона втiшилася, коли дiзналась, що я дiстав призначення до Черченсько© школи, тепер буде мати помiчника на газдiвствi. Ну, й буде з ким заспiвати, наслухатися вiршiв... i не тiльки мо©х, - похвалився я. Ольга сплеснула в долонi; була у ©© поривi радiсть, змiшана з недовiр'ям. - Жiнка стара... вiд сапки жiнка... жiнка з дiйницею в руках, жiнка, що пасе козу, любить вiршi? Ти не жарту╨ш? - Вона таки сумнiвалася; було в мо©й похвальбi щось вiд соцреалiзму. - Якi можуть бути жарти, коли мо© мама знають напам'ять копу вiршiв... Шевченкових, Франкових, iнших поетiв. Додай до вiршiв безлiч пiсень, принесених нею з молодостi. Тепер таких на нiяких концертах не почу╨ш. Замолоду, в тридцятих роках, без не© не обходилися жодна вистава або концерт у читальнi, яка тодi дуже точно називалася - "Просвiтою". Та й поза читальнею село, змордоване роботою, спiвало вечорами на вулицях, вигравали музики на толiчках. Яко©сь недiлi старе i молоде квапилося на фестин, тобто на сiльський фестиваль у Ксьондзовому лузi. - Чи тво© мама молодiсть свою дещо не пiдмальовують, старшi люди люблять iдеалiзувати час, коли вони були молодими: "Колись, чу╨те, було все краще, навiть глина "за Польщi" була лiпшою", - сказала Ольга. - I це природно. Коли ми доживемо до старостi, то сьогоднiшня днина теж буде, як веселка. - Ми й направду втрапили у веселку, Ольго... втрапили в буяння кольорiв, музики, чогось такого невимовне щемливого на гранi радостi й слiз, - шепнув я гаряче пригортаючи ©© до грудей. Вона тулилася до мене довiрливо як дитина; беззахисна ©© довiрливiсть аж струсунула мною, аж запаморочилося в головi, я вхопив ©© обличчя в долонi й осипав цiлунками; а поки я ©© цiлував, до мене пiдкрадався запiзнiлий страх: щоб я робив на бiлому свiтi, якби недiльного ранку не виплив би iз-за пелени туманцю, що стелився над Днiстром, катамаран львiвських iнженерiв. - Бог менi прислав тебе, - шептав я сухими губами. - Бог... - Ти вiру╨ш у Бога? - спитала потiм Ольга, коли вогонь поцiлункiв пригас i ми, взявшись за руки, попрошкували понад Днiстром. - Вiрую, - вiдповiв я без надуми. Нiхто ж мене не мiг пiдслухати; навколо стелилися сизi трави, вiльхи й верби кронами, як антенами, слухали небо. Хiба що могла нас почути якась студентська парочка, що десь принишкла пiд кущем. - Мене мама навчили вiрувати. - Але ж ти не афiшу╨ш сво╨© вiри, правда? Ти, прецiнь, комсомолець, а комсомольцевi не позволено вiрити в Бога, правда? - допитувалась Ольга, нiбито не знаючи, що комсомольцям "не велено" вiрити в Бога. - Коли ми розмовляли про поезiю, пам'ята╨ш, то я подумав: страшно бути поетом i ходити в масцi, не виявляючи свого справжнього обличчя. Та в масках ходять не тiльки поети... це вiдомо... ходять комсомольцi й комунiсти, безпартiйнi також, в принципi нормальнi начебто люди. Фальш пану╨ на нашiй землi. Уяви собi, що я в iнститутi при розподiлi на роботу признався, що належу до релiгiйних людей. Чи не сказали б менi, що вчителевi, який вiру╨ у Бога, партiя i народ не можуть довiрити виховання пiдростаючого поколiння? - вiдповiв я Ользi щиро... сказав те, про що нiколи не роз-мовлялося з найближчими приятелями. Я ©© не боявся, я не мiг боятися сво╨© долi, яку послав менi Бог. - Зрештою, вiра - це не прилюдне афiшування, не биття поклонiв, нi. Бог присутнiй у тво╨му серцi. Це твiй пота╨мний храм. А ти, Ольго, у щось вiриш? - Днiстер плив помiж берегами, як величезна срiбна риба, плавники яко© то тут то там зблискували червiнню сонця; Днiстер плив ув Ольжиних очах, i в зелених озерах ©© очей теж догоряло сонце; глибинна зеле-нiсть ©© очей потопляла в собi ненаситно все навколо: Днiстровi береги, скелi, дерева й трави, небо з караванами бiлих, а по краях - пурпурових хмар, молодi голоси в таборi, що лишився десь за закрутом рiки, немов вимиту прозорiнь полiв i навiть чорний крик ворони, що пролiтала над нами. Цiлий свiт утопився в зелених Ольжиних очах, i я теж, i всiх нас Ольга любила й голубила. Я подумав, що Бог не може бути неприсутнiм у первiсному ©© ╨ствi. - Я не знаю, чи я вiрю... я нiчого не знаю, - стиснула плечима. - У нас вдома не прийнято говорити про Бога i вiру. Мене не навчили жодно© молитви. Я собi живу, як билина, - скаржилася вона. - Тiльки не знаю: добре це чи погано. - Колись я навчу тебе "Отченаша", - пообiцяв я зворушено. - Вiд мо╨© мами переймеш iншi молитви й старi забутi спiванки, а найперше - колисковi для наших дiтей. Гаразд? Вона згiдливе хитнула головою; вона погоджувалася на "Отче-наш", на старi пiснi, на колисковi, на дiтей; я подумав, що Ольга схожа на зорану рiллю, яка без спротиву радо прийма╨ у себе усяку насiнину, да╨ йому тепло i силу. Але ж у чорноземi пророста╨ поруч iз житом також кукiль i стоколос, будяк i пирiй. I я спитав Ольгу: - Ти так легко погоджу╨шся зi мною... i так само легко згоджу╨шся з сво╨ю мамою, з приятельками, з цiлим свiтом. Я це встиг помiтити... лише не знаю, як ти просiва╨ш зерно й вибира╨ш для себе те, що вважа╨ш за пожиточне? Ольга менi заперечила: - Я нiчого не вибираю, це само собою робиться. Я така собi, - замислилась, брови зсунулися на очi. - Зна╨ш, про що я хочу тебе попросити: не сотворюй з мене ангела з бiлими крильцями. Я собi - жiнка... я земна жiнка, до того ж - донька колгоспного голови, тому трохи розпаношена. А ще якась я... ну, не вмiю дуже часто вiдрiзнити добро вiд зла, через те обпiкаюся, плачу, i каюся... i вчуся. I так безлiч разiв. Мама каже, що я недотепна дивачка. Я слухав Ольгу i думав, що вона також схожа на рiку, яка вбира╨ в себе справа й злiва не тiльки гiрськi чистi потоки, а й смердючi стоки гноярок i мiських каналiв... рiка аж розбуха╨, пухне вiд каламутi й хвилi ©© обертаються важко, як жорна; так трива╨ не один кiлометр, потiм рiка очища╨ться: намул осiда╨ на дно, смiття хвилi випльовують гидливо на пологi береги, ядучу бiлу пiну рiка заганя╨ в печери, у нори, виплеску╨ на сухе корiння, що стирчить понад водою, на корчi - i вже рiка пливе чистою, бiлою, як жiнка пiсля купелi. Така моя Ольга. Ми всi, очевидно, трохи схожi на рiки, що самоочищаються. 6 Було у це хмарне надвечiр'я на душi тривожно; тиша, здавалось, сiрим пiском присипала береги й поля; Днiстер плив крадучись, як злодiй, i тiльки зрiдка, забувшись, на стременi пiднiмав гриву й тодi хвиля металеве зударялась об хвилю. Ми з Ольгою прислухалися до тишi, немов сполошенi оленi; вона трималася за мою руку цупко, гейби остерiгалась небезпеки, що чату╨ на нас за кожним кущем. - Шось сталося в природi? - блiдла вона, надслуховуючи. - Шо могло статися? - байдуже вiдповiдав я. - Година така. Ось вечiр вмира╨. - Е, нi, - не згоджувалася Ольга. - Чу╨ш, ворона кряче. I справдi, серед пустельно© тишi звiдкись де не вiзьмись ворона; ©© начебто вродила сама тривога; птаха лiтала над нами низько, перехрещуючи сталеве небо чорним хрестом; ©© крячання падало на нашi голови розпеченими краплинами смоли. - Я б ©© застрелив, дiтьчого птаха, - сердився я. - Чим ми ©й не сподобалися? Десь ©© гнiздо поблизу. - Вороння влiтi гнiзд не лашту╨, - сказала Ольга, ловлячи зором птаху. - Ти б ©© убив, Павле, коли б мав рушницю? - Коли б мав... - вiдповiв я невпевнено. - Не вбивай, коханий, - раптом попросила Ольга, схопивши мене за руку, нiби я таки цiлився у птаху з рушницi. Стрельнула менi думка: то не ворона над нами кряче, то Ольжина мама - Хмура Настя наворожу╨ нам розлуку. I хто зна╨, чи подiбне не подумала Ольга. Мiстика якась. А чи передчуття? Я мисленно прошу ворону: - Вiдлети, птахо, прiч... вiдлети, хто ти не ╨. I таки в не© цiлюся. Ех, чому в мене нема рушницi. 7 Блукали ми недiльною порою дорогами, засiяними теплом м'яким, як макове пелюстя, i скошеним зелом. Дороги котилися полями у бiлi сни й у колюче стерня побронзовiле, що пахло хлiбом i мастилом розгойданих комбайнiв. А дзвони анiтелень, мовчали храми, волаючи мовчазно вiдчиненими навстiж дверми, й кличучи людей до Бога на розмову хiба що зблисками хрестiв, що виростали понад горiхами й селами розмитими, розсохлими, крiзь щiлини яких минулося минуле. Днiстро вмивав Недiлю, як дiвчину, що необачно увiйшла в його стременнi води трепетливо, розчiсував ©й коси струями тугими, що мчали стругами смоленими униз до моря, i пестив ©й груди, що квiтли серед прозоростi води червоними пуп'янками надi©. До бiлих ©© нiг припливали соми й вицiловували лоскiтно нiжну наготу. Недiля, пiддавшись пестощам Днiстра, готова була хоч день цiлий стояти серед вод - так було ©й мило й любо. Могла й зрадити себе й лягти в рiки обiйми, попливти до моря й там згубитись. I разом iз нею згубилась би прадавня повiсть про дзвони, що закопанi в криницi понад Днiстром. Недiле! Ми кликнули ©©, й, опам'ятавшись, вона, прикривши соромливо лоно, вийшла на берег, вдяглася в сорочку бiлу-бiлизнину й прозору, й прозорiсть не скривала дiвочих ваб Недiлi. Червена ж крайка з гуцульських гiр нагадувала про полумiнь зата╨ну. Чоло високе, мудре, обрамлене волоссям золотим. Недiля хмурила. I мука забуття карбами краяла лице, а очi синi, як стрижi, лiтали понад берегами й попiд небесами й шукали забутого давним-давно, того, що в травах поросло за сотнi лiт, що перелилося в корiння груш i верб, що мохом поросло. "Чи винна я?" - Недiля взяла нас за руки, як, бувало, матерi водили нас малими до сповiдi й у поля, де храми височiли понад розколиханими ланами. - Минуло безлiч лiт, що безперервно в прiрву скочувались, як колене камiння, i тонули у чорних безвiстях глибоких. Подi©, що нагромадившись i здибившись, мов верхи гiр, котрогось дня розсипались пiском, а на пiску, вiдомо, не пророста╨ анi жито, анi доблесть, анi любов, а тiльки пророста╨ забуття, мов терен, що скнi╨ i часом народжу╨ плач. Мужi, що на берегах цих мечi кували в давнину й мечами землю отчу стерегли, поконанi колись, захлинувшись у кровi власнiй, чужинцями потоптанi уже не пiднялись i жили на колiнах, як раби. Нiхто iз них не пам'ятав, як мечi куються i як гартують ©х у сечi бичачiй та в узварi iз зел, накошених в Купальну нiч. Такi мечi нiколи не щербились. Лиш лемехи кували ковалi й орали степ мужi, схилившись на чепiги й геть забувши про мечi. Чужинцям це було на руку, пекли вони хлiб iз нашо© пшеницi у наших печах, i пили мед iз наших бортей, i наших жон брали собi в постелi. Чи дивно, що на берегах правiчних родилися покiрливi бранцi, котрi, немов воли, ходили у ярмi. I тiльки матерi, гойдаючи малят у лозових колисках, казки оповiдали або ж спiвали спiванки про дзвони... про дзвони, що потопленi в криницях тут i там по всiй землi, й що нiбито за грiх якийсь прадавнiй вiднято у дзвонiв тих людських язики, й стали вони нiмi. Це лише вiдгомiн подiй. Насправдi дiялось iнакше в часи сумерк-лi, як Галич впав, i Львiв, i Теребовль стара, i Бужеськ, i Белз скорилися пришельцевi з-над Вiсли, а княжий Володимир пiддавсь литвi. Тодi дружини галицькi, униз вiдступаючи Днiстром, до моря, у степи, де бродники iще блукали вiльнi, везли з собою в саквах державнi© знамена, берло владарче, знак лева на щитi, бо ж лев всю землю вiд Посяння до Моря Руського собою позначив як символ ©© могутi. Везла також дружина на возах мудрi книги й дзвiн, що дотепер на Злотому Току у Галичi висiв справiку й скликував у потребу люту во©в i просто рата©в, щоб брали в оборонь поля й городи. У дзвонi тому вчарована предками була душа землi й душi усiх людей тутешнiх, тих, що ╨ сьогоднi, i тих, що були, й тих, що ще прийдуть. Про душу в дзвонi знали во╨води чужих полкiв, що галицькi дружини обступали. ╞м не про лева розходилось золотого, не про берло навiть, нi, не про них турбота, бо символи цi перехiднi, завтра знамена iншi на древках заговорять, не вони ╨ небезпечнi для тих, що землю беруть у бран. Лиш вiщий дзвiн надiбно полонити й знищити його на друзки, на кавальчики дрiбнi 'го поколоти, щоб нiхто колись не спробував злiпити iз них цiлiсть й ударити мечем об крису. Такий наказ був короля; король бо пам'ятав звiдунiв сво©х доноси, котрi у Галичi пiд личинами купецькими жили: не розколеш, кралю, дзвiн, не упокориш землю до кiнця. Марнi будуть тво© потуги, якщо ти спалиш города i весi, якщо обернеш у рабiв бояр i смердiв, якщо потопчеш жито кiньми, лiси зруба╨ш впень, якщо ж дiвчат бiлоголових вiзьмеш за пiдстилки й почнуть вони плодити безрiдних байстрюкiв. Навiть якщо столочеш на пустелю цiлий край, якщо й iмення в нього ти вiднiмеш, i хоч спливуть вiки й нащадки королiвськi збудують храми й палаци на мiсцях, де галицькi князi молились Боговi сво╨му, якщо ти й книги, котрi полониш, жбурнеш у вогонь, у полумiнь, i в попiл обернеться людська пам'ять, однако ж ти не будеш переможцем. Нi ти, нi правнуки тво© прийдешнi. Нiхто. Настане час i вдарить хтось iз юнакiв у вiщий дзвiн мечем, чи било вiн розгойда╨ могутн╨ всерединi у дзвонi i озветься вiщий дзвiн на цiлу землю вiд краю i до краю, й прокинуться мертвi© полки, давно посiченi, й нинiшнi покiрнi орачi, покинувши чепiги, за зброю вхопляться хоробро, постануть iз колiн, матерi поспiл почнуть родити отрокiв, охочих до меча, поети цього ж краю, мiй.. королю, вмочивши пера в кров, пiснями про корiння незогниле й вiчне скресатимуть заснулу людську пам'ять. I сонце знов зiйде червено, ясно, пiдняте тисячами рук, що вгору здiймуться, i сонце стане ©м щитом вiд пiтьми, i сонце стане ©м свiтити щедро. Обози правнукiв тво©х покотяться на захiд, втiкаючи вiд зглади. Так буде, мiй королю. I тому, майбутн╨ знаючи, король велiв за всяку цiну той дзвiн узяти у полон. Полки ворожi облягли дружини галицькi, немов вороння, що обступа╨ голубiв, з усiх бокiв. Днiстро кервавиться вiд кровi, мечi щербляться об мечi, спiвають тужно стрiли, один за одним падають мертвi, як обмолоченi снопи, ворожi конi топчуть ©х нещадно. Маленька горстка зосталась оборонцiв. Вже полоненi й спаленi прадавнi мудрi книги; уже ворогом добутi державнi корогви й з них онучi поробили; уже бирло княже й вiнець у руках займанських, хижих, перляться перлами, як слiзьми. Уже близько десь тут дзвiн, уже ворожi стрiли черкають об нього залiзним пiр'ям, а вiн мовчить, принишк вiн пiд рядном... А тут упала нiч густа з небес, i поки ворог спав, захмелений удачею близькою, й безпечний, що iз кiльця щитами загородженого, не вирветься нi птах, нi звiр, тим паче дзвiн не утече з-пiд рук, чота вiдважних галичан спустила дзвiн у криницю прибережну й глибоку, туди ж спустила й лева галицького зi злота, щоб лев стерiг i боронив народну душу, аж поки не настане день скресiння. Криницю вщерть засипали землею, до ранку там трава зазеленiла й навiть зацвiли дзвiночки синьо-жовтi; а вранцi галицька чота пробо╨м проривалася з кiльця ворожого, й упали хлопцi всi до одного порубанi, а рать ворожа дарма шукала дзвона пильно, нi слiду, нi згуку, порожнiй вiз, рядно лишилось, що прикривало дзвiн, i бiльш нiчого. Мертвi мовчали як один, дзвiночки синьо-жовтi похилились, нiмотна тиша залягла. Днiстер понiс в свiти печаль i сльози, а з кровi виростали маки. Цiлi поля червоних макiв. Так дiлося. I так було. Роки й вiки, як листя iз верби, що по колiна забрела у воду, стiкали у вiчнiсть. Серед людей той вiщий дзвiн державний проте не умирав, про нього пам'ятали рата© й рибарi, повiдаючи перекази про нього сво©м онукам, а тi - сво©м, i так з колiна i в колiно, iз душi в душу. Занурений, утоплений у криницi, землею втоптаний i наче без'язикий дзвiн не нiмував, iз недр глибоких голос подавав тобi й менi, ми чу╨м крик його пiдземний, що душу нам тривожить, нагаду╨ про щось забуте, втрачене, яке однак ще можна вiднайти. Нiхто не зна╨ до нинiшнього дня, де дзвiн той вiщий во© закопали... десь тут... десь там..., а може, ще десь - степи широкi, лiси глибокi, хiба безмiр переореш, хiба лiси обстежиш до куща? На дзвонi, певно, цвинтарi-могили, або церкви, або мiста, або колгоспна ферма, або дороги, або школа, або самiтнiй хрест посеред поля. Або дiвча лежить з коханим у муравi... Ходiмо й ми, кохана, в чисте поле; згубiмся в пралiсах гiрських; перекопаймо береги Днiстровi, приладьмо вухом до землi. Ти чу╨ш дзвiн, кохана? Ти чу╨ш зойк, що заячав у наших душах? 8 Сьогоднi я привiв сюди Ольгу... Урочище було менi знайоме, я був тут двiчi чи й тричi, i знав, що це мiсце на землi назива╨ться Дмитровою Покутою; тутешнi колгоспники розповiдали менi iсторiю Дмитрово© Покути; жаль, але нiхто не мiг менi оповiсти про спонуку покути, причину, чому власне сiльський газда Дмитро Гараздюк наклав на себе обов'язок сповняти покуту не день, не мiсяць i не рiк, а цiле життя повинен був пам'ятати про свiй грiх; нiхто, зрештою, з його краян нi колись, нi тепер не мiг бодай приблизно його грiх зважити: чи було це душегубство? Чи була це зрада? Чи вiн полакомився на чуже добро? Чи ошукав Дмитро Гараздюк сироту? Чи когось обезчестив тяжко? Нi на одне питання нема вiдповiдi. Та╨мниця його грiха зiйшла з ним у могилу. А покута лишилася... Ми з Ольгою, вибрiвши з полiв на курну дорогу, роззулися, й босонiж як i в дитинствi, бiгали навперейми, одне одного ловлячи й пiднiмаючи куряву; теплий пил пружинив пiд ногами й нам здавалося, що досить розбiгтися, розпростерти руки й котро©сь митi ти злетиш над дорогою, над полями - серце солодко щемiло вiд висоти. Може, й справдi в те надвечiр'я ми з Ольгою лiтали; може й справдi ╨ у днi, ввечерi чи серед ночi така хвилина, коли людина спроможна злетiти пiд небо, нам тiльки не дано знати, коли така хвилина наступа╨. Польова дорога вперлася в роздорiжжя i тут, сказати б, скiнчився наш лет. Я узяв Ольгу за руку, вона враз стихла, принишкла безтурботнiсть зникла з ©© обличчя, а смiх погас... власне смiх застиг на ©© губах i я мусив цю застиглiсть розiгрiвати цiлунками. Ольга не вiдповiла, вона оглянулась тривожно, допитливо й без слiв, очима, немовби боячись порушити високу й голосну порожнечу, що висiла над полями, спитала: "Це тут, коханий?" Це тут? Перед нами за роздорiжжям тереном зусiбiч, немов вiнком страдницьким оторочена, лежала "толiчка" - невелика левада, посеред яко© стримiла поруйнована церковця, власне, з церковцi лишилися тiльки двi стiни iз склепiнчастим вiкном, закованим у густi грати. Церковцю будували з днiстровського червоного плитняка, купи якого, немов рани, криваво ярiли серед кропиви й лопухiв. Пахло тут металевим духом нагрiтого камiння, прив'ялим гiрким зелом й задавненим погарищем; обгорiлi бервена, що, певно, служили колись за платви, на яких спирався купольний дах, лежали на камiннi, немов почорнiлi на спецi мерцi. Оддалiк на краю левади горбилася конвульсiйне потовчена й поржавiла купа залiзно© покрiвлi. У сво©х мандрах навколо археологiчного нашого табору я мiг би випадково обминути перехрестя польових дорiг i не запримiтити леваду з ру©нами церковцi, але сталося так, що в те надвечiр'я я надто далеко заблукав у польовi нетрi й повертався у табiр майже в темрявi. I тодi я побачив свiчку. Було щось iррацiональне, мiстичне у цiй з'явi: кволий вогник блимнув посеред ще сiрого й рiдкого вечора несмiливо й був схожий на око полiв, що покото