Оцените этот текст:




     ---------------------------------------------------------------------
     Бахревский В.А. Дядюшка Шорох и шуршавы: Рассказы и сказка
     М.: Дет. лит., 1982
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 23 февраля 2003 года
     ---------------------------------------------------------------------

     Волшебная сказка,  которая дала название книге, раскрывает таинственный
и поэтичный мир детской фантазии. В книгу вошли также современные рассказы о
деревенских ребятах, самостоятельных и надежных в дружбе, о ребятах, которые
любят и охраняют природу.
     Для младшего школьного возраста.


     - Вот  и  суббота пожаловала!  -  Никанор Иванович блаженно потянулся в
постели, сладко зевнул и зажмурился. - Сумку собрала?
     - Собрала. С вечера тебя дожидается.
     - Веник не забыла?
     - Да разве без веника тебя выгонишь?
     - Без веника - не баня. Березовый веничек-то?
     - Березовый.
     - Штуки три теперь осталось березовых-то?  Проездили к  синему морю,  и
веников не заготовил.
     - Ума не  приложу,  как ты обходиться будешь...  Вставай,  лялюшек тебе
напекла.
     Никанор Иванович перекувыркнулся через  голову,  попрыгал на  пружинах,
вскидывая руки над головой.
     - Никанор, не балуйся! Маленький, что ли?
     Никанор Иванович соскочил с постели;  шлепая босыми ногами по холодному
полу,  сбегал  в  сени,  погремел  пестиком  рукомойника.  Вытерся  мохнатым
полотенцем,  шмыгнул к трюмо и, стоя на левой ноге - ступню правой отогревал
на щиколотке левой, - принялся чесать свои косматки.
     - Надень тапочки, ноги, как у гуся.
     - Обойдется!   -   сказал  Никанор  Иванович,   сокрушенно  разглядывая
человечка,  который глядел на него из трюмо,  дуя на голубую расческу. Между
ключицами дыры,  шея  как  ниточка,  грудь  утиная,  клином.  Руку  можно не
сгибать:  не мускулы,  а так - жила. Хоть росточку бы! В первом классе стоял
четвертым с края, а за два года переехал в предпоследние.
     - Беда прямо! - нечаянно вслух сказал Никанор Иванович.
     - Что? - спросила мать.
     - Да так. Не в коня корм.
     - Не горюй,  твой папаша был как столб.  Уж и  не знаю,  будешь ли ты в
теле, а верстой будешь.
     - Да ведь время уходит!
     - Это у тебя-то время! - Мать рассмеялась. Хорошо засмеялась, весело.
     Он сразу прибежал к  ней,  уткнулся носом в живот.  И она откликнулась,
обняла, пригладила вихры.
     - Какой же ты худющий!
     - Зато в кости тяжелый, - возразил Никанор Иванович. - Если бы на такие
кости мяса побольше,  никто бы меня не одолел:  ни Паршины,  ни Нырков. Да и
сам Петька тоже с места бы не сдвинул.
     - За стол садись,  Никанор Иванович! Приятели твои без тебя исскучались
небось.
     - Да мне чего? Я мигом! - Он опрометью кинулся к столу.
     - Господи, с ног собьешь! - испугалась мать.
     Никанором Ивановичем мальчика прозвал дед, отец матери.
     - Пока мы живы с бабкой,  никакая ты,  сынок, не безотцовщина, - сказал
ему дед в ту,  самую трудную пору жизни. - Я величаюсь Иван Ивановичем, и ты
отныне Иванычем величайся. Никанором Ивановичем. Спросят, как зовут, а ты не
тушуйся - Никанор Иванович. Принимаешь?
     - Принимаю,  -  сказал  первоклассник Никанор и  на  следующий же  день
объявил  учительнице,   что  называть  его  нужно  не  по  фамилии,   а   по
имени-отчеству. Учительница знала про его жизнь. Может, больше его самого. И
согласилась с ним.
     Ребята пробовали потешаться, да ничего у них не вышло: Никанор Иванович
гордился своим новым величанием.  Дед у него был знаменитый, все три "Славы"
с войны принес.
     До бани нужно было идти да идти.  Улицей,  через картофельное поле, над
рекой, перейти по лавам реку, ну, а там уж близко.
     На  улице  к  Никанору  Ивановичу привязалась бродячая  собака.  Черная
спина, рыжие бока, глаза горячие, но виноватые: не нашла, мол, себе хозяина,
вот и пропадаю.
     Идет  и  идет за  Никанором Ивановичем,  а  тому тоже стыдно на  собаку
поглядеть.
     - Знал бы, что встречу, хоть кусок хлеба взял бы.
     Никанор  Иванович останавливался,  зажимал коленями сумку  с  веником и
бельишком, а руки разводил в стороны.
     - Ну, нет у меня ничего! Время зазря теряешь. Ступай.
     Собака тоже останавливалась,  а потом,  опустив голову, робко шагала за
ним следом.
     Картофельное поле  давно  уже  было  убрано,  борозды сгладило дождями,
иссохшая ботва слилась с землей. Поле ожидало снега, а зима задерживалась.
     На  этом поле Никанора Ивановича охватывали разные мысли.  О  том,  что
небо -  большое.  И  о  том,  как это земля не устанет держать на себе такие
махины:  ведь столько теперь одних домов в мире, многоэтажных. Как песчинок!
А поездов, а заводов, а людей-то!
     Иной  раз  Никанор  Иванович,  поглядев,  что  никого  нет,  ложился на
вытертую до блеска тропинку,  припадал ухом к  земле и слушал.  Услышать ему
ничего ни разу не удалось, и он говорил себе:
     - Пока, значит, полный порядок. Не слыхать, чтоб рухнулись в тартарары.
     Идущая следом собака думать мешала. Никанор Иванович опять остановился,
вывернул карманы, зажав в кулачке мелочь на баню.
     - Ну, пойми ты, глупая голова! Ни крошки у меня нет.
     Собака  посмотрела  на  него  горячими  виноватыми глазами  и  завиляла
хвостом.
     Никанор Иванович прибавил шагу.
     - Знаю,  чего тебе надо!  Ты меня в хозяины выбрала.  Да только разве я
похож  на  хозяина?  Пацан  я,  поняла?  Пацан.  Мамка нас  обоих палкой так
налупит!  Тебя,  чтоб отвадить,  а  меня,  чтоб не  обнадеживал вашего брата
попусту.
     Слова на собаку не подействовали.
     - Не надрывай ты мне сердце!  -  рассердился Никанор Иванович.  - И как
это вы все чуете, что я вашего брата не обижаю?
     Нет,  собака была упрямая.  Тогда Никанор Иванович поднял с земли комок
глины,   замахнулся  и  -  кинулся  бежать.  Он  остановился  перед  лавами.
Оглянулся.  Собака сидела на задних лапах посреди картофельного поля, совсем
одна.
     Никанор Иванович бросил комок в  черную воду,  поглядел,  как сломалось
отражение, и, сердитый на весь белый свет, побежал в баню.
     - А,  Никанорик! - обрадовалась ему тетенька-кассирша. - Все парильщики
уже собрались. Одного тебя нет.
     - На  уговоры  много  времени потратил,  -  признался Никанор Иванович,
получая билетик.
     - Мать, что ли, не пускала?
     - Да нет, с животным одним разговаривал.
     Тетенька-кассирша  удивилась,  а  он,  размахивая  кепкой,  взбежал  по
лестнице на второй этаж, в объятия старичка банщика.
     - Никанорик! Веник не забыл?
     - Никогда! - ответил Никанор Иванович, окидывая хозяйским взглядом зал.
- Мой шкаф не занят?
     - Держу для друга. Пиджак свой там повесил.
     - Спасибо, Василич!
     - Ты погоди, Никанорик! Расскажи чего-нибудь.
     - Да чего расскажешь? Животным, говорю, тяжело стало на белом свете.
     - Это ты -  в точку,  - сокрушенно потряс головой Василич. - Додумались
коров,  не  выпуская из  хлева,  эксплуатировать.  Да  я  кому хошь в  глаза
скажу... Тут ко мне и начальники ходят. Раньше и пастух тебе с рожком. Дудит
приятно.  Коровы гуляют,  разные травки кушают.  Разве такое молоко было?  А
теперь корова как  бы  молочный агрегат.  В  нее корму фабричного,  а  она в
отместку -  фабричного молока. Ладно бы земля была занята, а то ведь сколько
земли-то брошенной.
     - Я  и говорю,  -  поддакнул Никанор Иванович и,  кивнув раздумавшемуся
старику, пошел раздеваться.
     - Шайку-то у меня возьми,  чего по бане будешь рыскать!  -  крикнул ему
Василич.
     Любимое  место,   светлое,  возле  окошка,  было  занято.  Здесь  мылся
крутоплечий дядька, белоголовый, черноглазый.
     Никанор Иванович занял место рядом. Загляделся на дядьку.
     - Ты чего? - спросил тот.
     - Смотрю, голова белая, как у маленького. Приглядываюсь: может, седой.
     - Да нет, не седой. Белый.
     - Вот я и гляжу. Редкий волос.
     - Чего же редкого, ты сам такой же!
     - У меня голова потемнеет.  Мамка говорит, она в малолетстве тоже была,
как я, а потом волос потемнел.
     - А ты чего ж, в парную ходишь? Судя по венику.
     - Без  парной в  бане делать нечего.  Всю  дурь недельную выпаришь -  и
легко.
     - Много ли в тебе дури-то, в маленьком таком?
     - Во мне-то немного. Да ведь не один я парюсь.
     - Ишь ты! - восхищенно покрутил головой сосед. - Ты завсегдатай?
     - Кто?
     - Завсегдатай. Постоянный, стало быть, клиент.
     - С семи лет хожу. А теперь десять.
     - Завсегдатай. Хорошая у вас баня.
     - Баня старая.  А парилке цены нет.  Знающие люди говорили. Пошли, если
хочешь?
     - Пошли.




     - Никанорик пожаловал! - дружно обрадовалась парилка.
     Никанор Иванович,  оглядываясь на белоголового - не отстал ли? - окатил
веник кипятком, понюхал душистый пар и полез наверх.
     - Никанорик,  скажи!  -  пригибая голову  от  жгучего  пара,  подошел к
мальчику толстяк.  -  Они  заладили,  что  если  канадцы привезут всех своих
"звезд", то нашим перед ними не устоять.
     - Они "звезд" не  привезут,  -  слегка обмахивая грудь и  бока веником,
ответил Никанор Иванович.
     - Это почему же,  Никанорик? - удивились противники толстяка. - Что им,
"золото" не хочется получить?
     - "Золото" им получить хочется.  А только, если "звезды" подзалетят, их
дома болельщики накажут.
     - Это верно,  - согласились с Никанором Ивановичем противники толстяка.
- Болельщики на проигравших ходить не любят.  Помнишь,  на киевское "Динамо"
не ходили?
     - Даже на тбилисское!
     - Никанорик, ты подальше держись от толстяка. Пол под ним проломится, а
пострадаешь ты: придавит.
     - Да ладно вы!  -  рассердился толстяк.  - Я, между прочим, два кило за
парную скидываю.
     - А потом пять кружек пива - и опять в норме.
     - А то как же! Эй, внизу! Чего разводишь?
     - Эвкалипт.
     - Годится!
     Поддали пару, захлопали венички. Заохали в блаженстве парильщики.
     - Похлещись. - Никанор Иванович отдал свой веник белоголовому.
     Тот похлестался.
     - Не умеешь, - сказал Никанор Иванович. - Давай похлещу!
     - Похлещи.




     - Ну как? - спросил мальчик, когда они вышли из парной.
     - Прямо тебе скажу - здорово.
     Они заняли свои места, вымылись.
     - Тебя Никанором зовут?
     - Здесь Никанориком, а вообще я Никанор Иванович.
     - Ну, это понятно.
     - Ишь какой понятливый! - усмехнулся Никанор совсем по-взрослому. - Еще
пойдешь в парную?
     - Пошел бы, да за сердце боюсь.
     - Ну, как хочешь! - Никанор Иванович опять отправился в парную, а когда
вернулся, белоголового не было.
     Кинулся  в  раздевалку.   Вытерся,   кое-как  оделся,   а  пройтись  по
раздевалке,  поискать человека застеснялся,  кивнул Василичу -  и  в  буфет.
Белоголового в буфете не было. Никанор Иванович выскочил на улицу, сбегал до
магазина -  и там не было белоголового. Помчался назад, к бане. И столкнулся
с ним у входа.
     - Что-нибудь забыл? - спросил белоголовый.
     Он был в кожаном пальто, в кожаной фуражке, высокий, ладный.
     - Оставил, - сказал Никанор Иванович. - Мочалку. Любимую.
     И прошмыгнул мимо этого человека в баню.
     Постоял под лестницей.  Сосчитал три раза:  до  полсотни,  до  двадцати
пяти,   до  десяти.   Выбежал  на  улицу,  увидал  вдалеке  кожаное  пальто.
Белоголовый шел не оглядываясь,  неторопко,  и Никанор Иванович почти нагнал
его.
     "А что, если он обернется?"
     Никанор  Иванович втянул  голову  в  плечи,  ноги  у  него  в  коленках
подломились... он замедлил шаги, а потом совсем остановился.
     И вспомнил собаку на картофельном поле.
     И заплакал вдруг.
     - Ты что-нибудь потерял? - спросила его старушка.
     - Нет,  ничего!  -  и  бросился бегом в  обратную сторону.  И  на  бегу
сообразил: "А мне как раз сюда и надо".
     Остановился,  вытер кепкой влажное после парилки лицо и  пошел к лавам,
через черную осеннюю речку.

Last-modified: Mon, 24 Feb 2003 10:15:04 GMT
Оцените этот текст: