арш-марш за картой и книгами.
Отчалили засветло. До полуночи усердно читал, делал выписки, кое-что
учил наизусть.
Утром на горизонте показывается первое море. Ремесленники уже
позавтракали, толпятся на верхней палубе.
-- Привет, товарищи ремесленники! Я -- ваш экскурсовод. Буду
рассказывать о том, что вы видите, но чего не знаете. Наш теплоход пересечет
немало морей. Сейчас перед вами первое море -- самое древнее. В те времена,
когда оно возникло, нас еще на свете не было. Дальше пойдут моря, которые
позднее разлились. Моря отличные, очень нужные в хозяйстве. Один недостаток
-- замерзают по зимам. Но вы не тревожьтесь, во льдах не застрянем, до
холодов домой вернетесь...
Развернул карту, показываю маршрут судна, отвечаю на вопросы о попутных
портовых городах. Иной раз сам не верю, как хорошо успел подготовиться к
вопросам. Беседой увлеклись и не заметили, что первое море давным-давно за
кормой осталось, а нас уже приглашают в столовую.
Часа через три опять собрались на палубе. До следующего моря не близко,
но плыть все равно интересно: глубины увеличились, над нами чайки летают,
навстречу большие корабли идут. Вскоре наше судно подошло к непонятной
постройке. Я обрадовался, потому что многое о ней знал, и тут же объясняю
ремесленникам:
-- Видите, ребята, справа по борту колокольня из воды торчит? Когда-то
она стояла на городской площади. Потом вода затопила улицы и дома. Горожане
заранее выехали, вещи из домов забрали, некоторые и дома с собой увезли. А
колокольню на память волнам оставили! Теперь она вроде маяка служит.
Километрах в ста отсюда, уже в другом море, был на одном островке
полузатопленный домишко, только крыша виднелась. А под крышей одинокая кошка
жила -- забыли ее при переезде. Мышей на чердаке съела, другой пищи нет.
Голод-- не тетка, пришлось кошке приспосабливаться, и стала она рыб ловить.
Ее потом научная экспедиция нашла, наблюдала за ныряющей кошкой...
Говорю, а сам поглядываю на ребят. Слушают внимательно, -- значит, не
робей, Захар, продолжай!
Весь день я рассказывал ремесленникам разные истории. Вечером
отправились спать, наутро встречаемся на палубе. Судно посреди моря плывет,
и похоже, что шторм надвигается: ветер крепчает и крепчает...
-- Обратите внимание, друзья, какие высокие и крутые волны бегут,
белыми барашками на гребнях пенятся. Море бурное, опасное, порой такие
свирепые штормы налетают, что кораблям приходится в гаванях отстаиваться.
Прадеды недаром говорили: кто на море не бывал, тот и горя не. видал. А у
этого моря своя невеселая особенность -- иногда новые острова со дна
поднимаются. Был случай, когда пароход встал на якоря, а как раз под ним
большой остров из воды вылез! Пароход на мели очутился, с трудом сняли его с
этой глупой мели. Добро бы новые острова на месте стояли -- нет, по всему
морскому простору кочуют. Но не эти острова главное морское диво.
В свете есть иное диво.
Море вздуется бурливо,
Закипит, подымет вой,
Хлынет на берег пустой,
Разольется в шумном беге,
И очутятся на бреге
В чешуе, как жар горя,
Тридцать три богатыря...
-- Знаем, знаем, товарищ экскурсовод, -- перебивают меня ремесленники,
-- это из пушкинской "Сказки о царе Салтане". Стихи красивые, да богатыри-то
вымышленные, из морей они не выходят...
-- Почему не выходят? Что ни день выходят! И не тридцать три --
миллионы богатырей! Мы еще на трех морях побываем -- из каждого богатыри
выходят. Но уже не в чешуе, то есть в кольчуге, -- из морей выходят
богатыри-железнодорожники, сталевары, печатники, пекари, ткачи, портные,
вагоновожатые, фрезеровщики и даже парикмахеры -- всех профессий богатыри...
Правда, они невидимы, хотя дорогу, по которой на работу спешат, я вам
непременно покажу. И не одну, -- от каждого моря своя богатырская дорога
проложена. Пока же взгляните на новую диковину, видите, на волнах
покачивается, будто нам кланяется?
-- И ее волнам на память оставили?
-- Нет, это морской голос. Сухопутным людям он не слышен. А опытные
моряки за сто километров среди прочих голосов различат. Он сообщает
штурманам скорость л направление ветра, температуру и влажность воздуха.
Однако пара обедать, ребята, знакомство с морем продолжим после...
Пообедали экскурсанты, отдохнули и снова на палубу. В воде уже
загорелись огоньки -- красные, зеленые, золотые...
-- Это, товарищи ремесленники, не морские светляки, это самые
обыкновенные буи и бакены, они путь кораблю указывают. Как по-вашему, кто их
зажег, а под утро погасит?
-- Наверное, бакенщики.
-- Бакенщики, да не простые...
-- Опять невидимки-богатыри?
-- И да, и нет. Если не знаешь, кто бакенщик, смотреть на него будешь и
то не догадаешься, Ну, а если знаешь, тут же увидишь -- бакенщик приметный.
До поздней ночи выкладывал ремесленакам все, что знал о море, которым
мы плыли. Перед сном спрашиваю:
-- Довольны пояснениями, ребята?
-- Очень довольны, товарищ экскурсовод. Не все сразу понятно, зато
занятно...
Повеселел от похвалы, со спокойней душой пошел готовиться к завтрашним
беседам. Однако оказалось, что был у меня еще один слушатель -- сам капитан.
Вызвал он к себе в каюту и без обиняков заявляет:
-- Ошибку с тобой допустил, Загадкин. Говоришь складно, да в
экскурсоводы не годишься. Моря настоящие, а ты рассказываешь сказки о
богатырях и бакенщиках-невидимках, о морском голосе и ныряющей кошке.
Извини, лучше я своего помощника к ребятам приставлю. Он не такой речистый,
и язык у него не так свободно подвешен, но на помощника полагаюсь, в тебе же
не уверен. А слово сдержу: довезу до конца рейса.
Конечно, капитан был не прав, а пришлось подчиниться: на судне он
хозяин.
Плыли мы еще двенадцать дней, повидал все попутные моря. Сколько бы мог
рассказать ремесленникам! На одном побережье большей город на пять
километров к воде придвину- ли. На другом -- советские: люди, подобно
голландцам, живут ниже уровня моря. Не довелось рассказать: ехал уже не
экскурсоводом, а пассажиром.
Помощник капитана тоже толково говорил, хотя не так интересно, как я.
Ремесленники слушали внимательно, но тут особой его заслуги нет. Об этих
морях и неречиотый хорошо расскажет!
Спор на Рыбинском море
Лодка опрокинулась, небо стремительно метнулось вниз, и спустя
мгновение мы были среди пенистых волн, бежавших к берегу. Спор, вызвавший
это неприятное происшествие, возник, едва мы оттолкнули лодку от пристани.
Мы -- это я и юный географ Толя Стрелков.
С Толей мы давнишние друзья. Он слушал по радио приключения Захара
Загадкина и постоянно присылал правильные отгадки. Огорченный неудачей моего
плавания по Волге с экскурсией ремесленников, Толя предложил побывать у него
на берегах Рыбинского моря, где он жил со своими родителями. Встретившись и
с утра до вечера плавая в лодке, мы подружились еще крепче. Толя словно
сквозь воду видел и неизменно сообщал: тут на морском дне -- торфяное
болото, там -- остатки деревушки, коряги затопленного леса или глубокий
овраг, по которому в былые времена протекал ручей. Сперва я дивился такой
осведомленности, но вскоре разгадал ее секрет. У Толи была еще "доморская"
карта Ярославской, Калининской и Вологодской областей, напечатанная в 1940
году, и на эту карту он нанес границы нового моря. Мой друг знал, какая рыба
водится в море, какой силы бывают на нем ветры и волны, когда появятся
корабли у горизонта.
Я с уважением слушал Толины рассказы о переменах в климате,
растительном и животном мире на берегах моря, созданного людьми. Но спор со
мной Толя затеял напрасно: я -- бывалый мореплаватель, он -- всего-навсего
ученик пятого класса! Правда, Рыбинское море -- не настоящее море, а
крупнейший, но все-таки искусственный водоем. Верно и то, что на его берегах
Толя живет, мне же оно знакомо больше по книгам. Но я спорил смело, потому
что наука была на моей стороне.
О чем мы спорили? О самом простом и, по-моему, совершенно бесспорном: о
размерах Рыбинского моря. Я утверждал, что оно занимает 4580 квадратных
километров, и в подтверждение этой цифры ссылался на справочники и учебники.
Тот, кто заглянет в книги, без труда убедится в моей правоте. Толя же
доказывал, что размеры моря бывают иными, причем уверял, что нередко его
величина не превышает 2000 квадратных километров!
Конечно, это были необдуманные уверения: море -- не гармошка, чтобы
растягиваться или сжиматься! Но Толя упорствовал. Мало того, он заявлял, что
уровень воды в Рыбинском море тоже бывает значительно -- на 5 метров! --
ниже указанного в справочниках. Как вам нравится такое упорство: все
справочники утверждают одно, а ученик пятого класса твердит другое!
Спор происходил в лодке, где, кроме нас, двух пар весел и лежавшего на
корме якоря, ничего не было. Самое обидное -- не было книг, с помощью
которых я мог бы доказать Толе, что он не прав.
Вскочив во весь рост, я подал команду: "Стоп! Полный обратно -- едем
домой за справочником!"
Тут-то и случилась беда. Неосторожное движение накренило лодку. Как
опытный моряк, я пытался выправить крен, но, поскользнувшись, потерял
устойчивость, шлепнулся грудью о борт. Лодка накренилась еще сильней, и мы
оказались в воде.
Толя хороший пловец, я тоже; спустя две-три минуты мы вернули лодку в
нормальное судоходное положение и уселись на свои места,
-- Спорить нужно, но горячиться нельзя, -- укоризненно сказал Толя. --
Посмотри на корму, Захар..,
Я обернулся и обмер: якоря не было! Не прикрепленный ни цепью, ни
обыкновенным канатом, он при аварии пошел ко дну.
-- Давай нырнем и достанем якорь, -- предложил я.
-- Здесь глубоко, метра три-четыре, Нырнуть можно, да вряд ли вытащим:
якорь тяжелый...
-- Что же делать, Толя? Ведь тебе здорово достанется от отца!
-- Не беспокойся, Захар, якорем никто не пользовался, на отцовской
лодке есть другой якорь. А этот тоже не пропадет, сам поднимется на
поверхность.
-- Как это сам поднимется? Якорь ведь чугунный, а чугун тяжелее воды!
-- Мало ли что тяжелей! Ты плохо знаешь мое море, Захар, даже поражаюсь
такому невежеству. И не подумай, что шучу или просто успокаиваю. Когда якорь
начнет вылезать из воды, я его сфотографирую и снимок пошлю тебе...
Недавно я получил обещанный снимок и с огорчением убедился, что был не
прав. Якорь сам вылез из воды! Медленно, но вылез! Оказывается, надо
вдумчивей отвориться к тому, что напечатано в справочниках!
В гостях у дядюшек Петра и Павла
Есть у меня двое дядюшек -- Петр и Павел. Оба помнят обо мне, в каждом
письме зовут в гости. Прошлым летом решил навестить дядюшек. Сперва заехал к
дяде Петру. Прожил у него несколько дней, затем собрался к дяде Павлу. А
дядя Петр говорит:
-- Не спеши, дорогой, торопиться некуда. Павел сейчас в отпуске,
вернется нескоро, недельки через две. Хочешь, еще ножики у меня -- буду рад.
Но я бы посоветовал поехать к Павлу на лодке. Далековато, правда, километров
пятьсот, зато иного интересного увидишь. Половину пути по одной реке
поплывешь, половину по другой, но по обеим вниз по течению. Ни тебе мускулы
напрягать, ни о дороге спрашивать, а места удивительно красивые, на всю
русскую землю славятся... Поезжай, Захар, не пожалеешь, я и лодку тебе дам.
Возвращать ее не надо -- у Павла оставишь; при случае заберу у него.
Как дядя посоветовал, так я и сделал. Взял лодку, для верности заново
осмолил ее, запасся продуктами и ранним утречком отчалил от города. Дядя
Петр проводил меня, с набережной на прощание кепкой помахал.
Путешествовать в лодке великое удовольствие. Река не широкая. Плыву по
течению, даже грести не надо -- лодка сама идет. На левом берегу -- луга и
поля, на правом -- тоже, в отдалении невысокие холмы зеленеют. Где лесом
полюбуюсь, где рощей, яблоневыми или вишневыми садами. Надоест по сторонам
наблюдать, смотрю, как в небе легкие облака движутся, в спокойной воде
отражаются.
Хорошо! Начнет темнеть -- к берегу пришвартовываюсь. Разожгу костер,
чай вскипячу. На ночлег обратно в лодку, а с рассветом дальше в путь. Еду и
благодарю дядю за отличный совет.
Проплыл километров двести. Кончилась моя река, добрался до ее устья --
к месту, где она в другую, широкую и полноводную реку впадает. Направил
лодку по течению второй реки и вскоре прибыл к столице одной автономной
республики. Город красивый, с древним кремлем, старинными башнями. Раньше он
был далеко от реки, теперь ниже по ее течению построили плотину, и вода
плещется у самых кремлевских стен. Хотел было остановиться, осмотреть
столицу, но прикинул, что задерживаться нельзя, -- до города, где дядя Павел
живет, еще километров двести с лишним... А на реке по-прежнему чудесно, хотя
плыть стало труднее. Река широкая -- порой противоположного берега не
различишь, движение по ней большое: и попутное, и вверх по течению.
Трехпалубные корабли идут, баржи с различным грузом -- самоходные и на
буксире, плоты с лесом, длинные, как острова. Один раз теплоход на подводных
крыльях промчался; бросив весла, я приветствовал его обеими руками -- в
отличие от бескрылых теплоходов, волны от него почти нет.
Точно не скажу -- пройденного пути не мерил, но километров пятьсот
наверняка проплыл. Наконец приближаюсь к городу, где дядя Павел живет. Очень
красивый город! Стоит на крутой горе, а река перед ним разлилась словно
море. В порту теплоходы, речные трамваи... Еле-еле разыскал лодочную
пристань, где бы свое суденышко пришвартовать. Смотрю, по пристани человек
ходит, кепкой радостно машет. Оказывается, дядя Павел! Он третий день
выходил меня встречать, уже беспокоиться начал... Прожил несколько дней и у
дяди Павла. Подошло время отъезда. До поезда -- полтора часа. И тут
спохватываюсь, что оставил шинель у дяди Петра. Ну и положение: вниз по
рекам две недели спускался, сколько же понадобится, если против течения
грести?.. На теплоходе с подводными крыльями и то за полтора часа никак не
успеешь...
Так бы уехал без шинели, да, к счастью, дядя Павел выручил. Сбегал он к
дяде Петру и мою шинель к поезду принес. Минут за сорок обернулся! Я ведь
забыл сказать, что оба дяди в одном городе живут и даже на одном заводе
работают.
По-вашему, зарапортовался Захар Загадкин? Плыл пятьсот километров вниз
по течению двух рек, а пришвартовался в том же городе, откуда в это плавание
уходил? Честное слово, говорю правду. Есть в нашей стране город, где
расстояние между двумя набережными двояко считается. Если плыть водой --
километров пятьсот. А если идти пешком -- километра три-четыре от силы!
Город, где живут дядюшки, очень известный. Но знаменит он вовсе не своими
набережными.
На берегах Хмельной
Не разыскивайте Хмельную в атласе, -- на географических картах у нее
иное имя. А Хмельной ее образно назвал дореволюционный русский писатель
Мельников-Печерский. Не обидел ли он реку, в которой течет простая вода, не
время ли забыть необычное прозвище?
Я подумал, что мой долг разобраться в этом деле, и отправился к берегам
Хмельной. Близко познакомившись с рекой, я убедился, что писатель подметил
примечательную особенность ее.
Тот, кто сядет в лодку, проплывет от истока до устья Хмельной 423
километра. Вздумай же он идти пешком и напрямик, то пройдет всемеро меньше
-- километров шестьдесят! В нашей стране много рек, у которых расстояние от
истока до устья по воде одно, посуху другое. Но Хмельная среди них самая
извилистая. Она катит свои воды то влево, то вправо, то вперед, то назад; ее
течение -- сплошные излучины, петли, колена, повороты. И, по-моему,
правильно написал Мельников-Печерский об этой чемпионке речных извилин, что
"шатается, мотается она во все стороны, ровно хмельная". Сравнение
грубоватое, но меткое: реке нечего обижаться на писателя.
На свидание с Хмельной я поехал кружным путем. Выбрал его умышленно, --
хотелось осмотреть омываемую ею и любопытную для географа возвышенность.
Подкатив на велосипеде к перекрестку проселочных дорог, я спешился и
спросил первого встречного, как добраться к берегам Хмельной. Прохожий
показал на проселок, ведущий направо.
Я снова заработал педалями, но тут же притормозил, решив для верности
справиться еще у одного встречного.
Второй встречный указал на проселок, ведущий влево.
Я поблагодарил, но не двинулся с места. Надо было подождать третьего
встречного и точно выяснить, куда же ехать: налево или направо? Бабушка,
проходившая мимо, выслушала меня и показала посошком на проселок, ведущий
прямо!
"Тут какая-то заковыка, -- сообразил я, -- подожду-ка людей но
надежней..."
Вскоре к перекрестку подошли два паренька, по виду школьники. Объяснив
ребятам свое затруднительное положение, я достал компас и спросил:
-- В языке магнитной стрелки разбираетесь?
-- Разбираемся.
-- Тогда скажите, как проехать к берегам Хмельной?
-- Как нравится, так и поезжай! Кати на север, кати на юг, а нет, держи
путь на запад! Берега Хмельной всюду увидишь. Хмельная со всех сторон течет,
только на востоке ее нет...
Тут, чтобы окончательно вас не запутать, я растолкую происшествие на
перекрестке.
Ни первые встречные, ни бабушка, ни ребята меня не обманывали:
перекресток был у восточного края междуречья... Хмельной! Всем известно, что
междуречье -- местность, расположенная меж двумя реками. Но у Хмельной есть
и собственное междуречье, оно лежит между берегами самой Хмельной! И
междуречье не маленькое, не мысок или полу островок, образованный
бесчисленными изворотами и петлями реки. С севера на юг оно тянется
километров на пятьдесят, а с запада на восток -- на все девяносто!,
В этом междуречье и находится возвышенность, любопытная для географа.
Название у возвышенности, по-моему, забавное. Ручаюсь, вы улыбнетесь, когда
отыщете его на карте.
Спустя часа четыре я подкатил к Хмельной. Мог бы доехать быстрей, но
попадались зияющие в земле трещины, впадины, воронки. Я их осматривал, а те,
что покрупней, даже измерял.
Берега у Хмельной красивые, вода чистая-чистая. Взобравшись на холм, я
заметил, что река, словно гигантская змея, извивается среди зеленых лугов.
Прислонил велосипед к березке и отдыхаю, кругом -- ни души! Вдруг прямо
из-под земли возникает мальчуган лет двенадцати. Лицо перепачкано, лоб в
царапинах, штаны порваны, на голый живот бечевка намотана, Гляжу, конец
бечевки к моей березке привязан...
-- Откуда ты такой?
-- Из-под земли.
-- А что там делал?
-- Пещеру обследовал. У нас их немало, но те я знаю, а эта -- новая,
позавчера ее нашел. Пойдем, покажу... У меня и свечка есть. Только китель и
брюки скинь, не то порвешь...
Пещера меня заинтересовала. В трусах и майке я шагнул за мальчуганом.
Он раздвинул кусты, за ними чернел узкий лаз.
-- Тут вход, -- сказал паренек. -- Не трусь, дальше просторней будет...
Действительно, проползли мы на карачках метра полтора, лаз расширился,
и я встал на ноги. Мой проводник зажег свечку. Над головой -- неровный
невысокий свод, где-то капает вода, впереди под тупым углом расходятся два
коридора.
Под землей я пробыл довольно долго. Но описывать пещеру не стану;
ничего удивительного в ней не оказалось, -- обыкновенная пещера в
растворимых водой горных породах. К тому же близ Хмельной таких пещер
десятки, они давно открыты, и там часто бывают экскурсанты.
Зато у самой Хмельной нашел еще одну особенность. Река не маленькая,
течет не по безлюдным местностям, а почти в середине европейской части СССР,
но на ее берегах стоит всего один город. Раньше в нем жило много
медвежатников, поэтому мишка изображен на старинном гербе города.
Запасная Волга
Реки -- великое добро в хозяйстве человека. В старину они были
важнейшими путями сообщения. Потом появились более скоростные и потому более
удобные пути -- железнодорожные, автомобильные, воздушные. Но реки
по-прежнему нужны: возить, грузы по воде дешевле, чем поездом, самолетом или
на машинах.
Правда, у водных путей есть малоприятные особенности. Во-первых, не все
реки текут туда, куда нам хочется; во-вторых, зимой они замерзают. Первая
беда поправима: можно прокладывать судоходные каналы. Волга, как все помнят,
впадает в Каспийское море, а по каналам, соединившим ее с другими реками,
суда плывут к Азовскому, Белому, Балтийскому морям. Хуже, что реки замерзают
и навигация волей-неволей прекращается на несколько месяцев в году. Тут
словно бы ничего не поделаешь: не подогревать же по зимам речную воду, чтобы
она не превращалась в лед!
"Какая советская река самая главная?".-- спросили одного моего
приятеля. "Волга!" -- ответил приятель, и его слова никто не смог
опровергнуть. Верно, есть реки длиннее Волги, есть полноводнее, но нет реки,
которая была бы так дорога сердцу народа. Неспроста сложено о ней столько
песен: Волга -- наша поилица и кормилица, наша труженица, наша красавица!
Хорошо прокатиться по Волге на быстролетном корабле с подводными
крыльями, на теплоходе или дизель-электроходе, даже на обыкновенной барже,
осмотреть древние и новые города Поволжья. В Казани, Ульяновске, Куйбышеве,
Саратове, Волгограде, Астрахани -- всюду свои достопримечательности, свои
памятные места.
Неудивительно, что десятки тысяч людей проводят отпуск, путешествуя по
Волге. Я слышал о человеке, который каждое лето ездит на Волгу, и, что ни
лето, Волга показывает ему свои обновы: то еще одно рукодельное море --
водохранилище, то "встроенные для нее новые суда, то порт, дамбу или мост,
которых не было год назад. Я понимаю этого волжского путешественника и
завидую ему.
Но что делать тем, кто летом занят, кому дали отпуск уже после
ледостава? Например, начальнику лодочной пристани или директору пляжа? Летом
у них работы, по горло. Смогут ли эти люди проехать по Волге зимой? Само
собой разумеется, не по льду на тройке с бубенцами, -- теперь такую тройку
разве что в кино увидишь. . .
"Конечно, нет, -- ответите вы, -- зимой путешествовать по Волге
нельзя".
Я тоже так отвечал и... ошибался! Оказывается, по соседству с хорошо
знакомой нам Волгой существует менее известная, запасная, притом никогда не
замерзающая Волга! Ею пользуются круглый год, хотя летом только закоренелый
чудак откажется от текущей рядом настоящей Волги. Кто не верит, пусть
взглянет на карту и немедленно убедится в справедливости моих слов... Уже
убедились? Очень рад!
Я давно задумал проехать по запасной Волге от самого ее начала и до
самого конца. В зимние каникулы нынешнего года непременно выполню свое
намерение. Не хотите ли отправиться вместе со мной? Осмотрим Казань,
погостим на родине Владимира Ильича Ленина -- в городе Ульяновске. Обидно,
что в Куйбышев не попадем -- запасная Волга обходит его стороной, но
обязательно побываем в Саратове, Волгограде, Астрахани. Кончается запасная
Волга, как положено, у берегов Каспия. А там, где она начинается -- это
легко установить по карте, -- и назначим нашу встречу. Как наступят зимние
каникулы, буду ждать вас у начала запасной болей. Приезжайте!
Гонки на озере
На эти гонки я попал случаев. Жарким августовским днем я подъезжал в
поезде ко всем известной обширной низменности и близ озера на Сутки прервал
поездку, услышав по радио, что там будут всесоюзные спортивные соревнования.
Кто приглашен участвовать, не разобрал, но это было неважно: интересны все
спортивные соревнования.
Простился с соседями по вагону, сел в попутную автомашину я поспешил к
озеру. Что же я -увидел на его глади? Гребные шлюпки? Парусные лодки?
Моторные катера? Может быть, пловцов? Ничего подобного!
Я знаю о спорте много удивительного. Английским лыжникам, например,
снег привозят из Скандинавии. Своего снега в Англии мало, я держится он там
недолго -- по зимам в этой стране дуют юго-западные ветры, несущие теплый
воздух. На полуострове Флорида, что в Северной Америке, спортсмены
скатываются на лыжах с высокого песчаного холма; климат на полуострове
субтропический, снега нет. А на экваторе лыжники-африканцы мчатся по снежным
склонам Рувензори, с опаской поглядывая на реку у подножия хребта, где в
ожидании спортсмена-неудачника лениво плавают крокодилы. Ничего не
поделаешь: у экватора снег выпадает только в горах на высоте нескольких
тысяч метров.
Все эти истории о лыжниках я вспомнил неспроста. Кому-нибудь другому
могло показаться, что поверхность озера покрыта снегом: она была
белой-белой. Но кто же станет в жаркие августовские дни сыпать снег на
озеро? И зачем? В нашей стране даже летом найдешь сколько угодно
высокогорных снежных склонов, где можно устраивать лыжные соревнования.
Однако вовсе не лыжники готовились к гонкам на озере. На eго белой
глади я увидел... автомобили и мотоциклы!" Кто-нибудь другой обмер бы от
изумления, или ошибочно решил, что перед ним мираж. Но будь это мираж,
машины вскоре исчезли бы или отодвинулись к горизонту, а на озере они
оставались неподвижными.
Раздался выстрел судьи. Гонки начались. Забыв обо всем, я следил за
спортсменами и кричал: "Давай не отставай!" А другой на моем месте стоял бы
разинув рот и думал: "Почему машины не проваливаются на дно? Неужто
заморозили все озеро, чтобы гонщики не утонули?""
Но я сразу понял, почему гонщикам удалось, побить два мировых рекорда,
и один всесоюзный. А после, окончания гонок пошел гулять и, замечтавшись о
странностях природы, чуть было не попал под паровоз, тащивший товарные
вагоны прямиком но озеру...
Пятеро братьев
Я люблю ездить в поездах, особенно на дальние расстояния. За окном
вагона с утра до ночи видишь живые картины нашей Родины: леса, степи, реки,
озера, горы, большие и малые города. Смотришь в окно, будто увлекательную
книгу читаешь! Интересно и беседовать в поездах: слушать попутчиков, самому
кое о чем рассказать.
Позапрошлой зимой довелось мне ехать в одном купе с капитаном, речного
теплохода. Он сообщил, что возвращается после отпуска в родной город, где на
судоремонтном заводе вот-вот должны заняться подготовкой его судна к новой
навигации. Как называется город, капитан не сказал, а я не спросил, решив,
что это тайна.
Мне хотелось удивить попутчика своими географическими приключениями на
реках, однако не удалось: капитан оказался опытным речным волком и все
понимал с полунамека.
Признаюсь, я приуныл, но, когда кончил рассказывать, был обрадован
неожиданной похвалой.
-- Завидую, друг Загадкин, ты еще молод, а столько успел повидать, --
произнес капитан. -- К сожалению или к счастью, в этом я не уверен, жизнь не
баловала меня приключениями. Делиться с тобой хитроумными историями не стану
и попросту познакомлю с моей семьей. Пока заглазно, а попадешь в наш город,
милости прошу в гости...
Я поблагодарил за приглашение и приготовился слушать.
-- Нас пятеро братьев, -- начал мой попутчик. -- Николай, Иван, Федор,
Василий и старшой -- я, Игнат. Живем в одном городе, у всех работа связана с
водой. Я, как тебе известно, капитан речного судна. Николай тоже капитан, но
дороги наши разошлись: он плавает на морском теплоходе, иногда ходит в
заграничные рейсы. Третий брат, Иван, штурман рыболовного траулера. С ним и
Николаем я вижусь редко; их пути лежат в одну сторону от города, мой путь --
в другую. А корабли Ивана и Николая, бывает, встречаются в открытом море. И
четвертый брат, Федор, трудится на воде, хотя кораблей не водит: он работает
на землесосном снаряде, очищает от ила и песка канал-невидимку, которым
славится наш город. К воде все мы привыкли с детства, -- и отец, и дед были
рыбаками...
-- А пятый брат? -- спросил я.
-- Пятый брат, Василий, -- рыбовод-ученый. Дни напролет он проводит в
рыбном царстве -- обширном районе неподалеку от нашего города. Василий
заботится о ценных рыбах, путешествующих из рек в море и обратно... Ну, вот
ты и познакомился с моими братьями. Сообразил, друг Загадкин, куда я еду?..
Я взглянул на капитана. Ишь старый скромник, "делиться хитроумными
историями не стану", а какую басенку сочинил! Но меня смутить не легко и я
тут же ответил:
-- Вы едете в город, где на пруду близ набережной цветет ярко-розовый
цветок диаметром четверть метра и с большими круглыми листьями, похожими на
зеленые зонтики.
-- Даже о цветке знаешь? Откуда?
-- Слухом земля полнится, товарищ капитан. Я знаю и такое, о чем вы,
возможно, не подозреваете...
-- А что именно?
-- Ваш город некогда стоял километрах в десяти от места, где находится
теперь, и был столицей государства.
Капитан засмеялся:
-- Это любой школьник помнит! А ты что-нибудь слышал о нашем музее?
Знаменитый путешественник -- и не слыхал! Стыдись, там чудесная коллекция
моделей морских и речных судов: парусников, старинных парусно-паровых
кораблей, пароходов, плававших свыше века назад. Есть и модель "Сармата",
одного из первых теплоходов; его построили в нашей стране более шестидесяти
лет назад. Приезжай в гости, посмотришь модели и при случае расскажешь о них
и о нашей встрече.
-- Приеду, капитан, обязательно приеду и при случае расскажу...
Закадычные приятели
Передо мной письмо Вити и Мити -- юных любителей географии и закадычных
приятелей. Живут они в небольшом городе на разделенных маленькой речушкой
улицах, видятся ежедневно, вместе ходят в кино и на прогулки. Недавно эти
неразлучные пареньки жестоко поспорили и захотели, чтобы я рассудил их спор.
Витя утверждал, что старинный русский город Дмитров находится на правом
берегу канала имени Москвы, Митя доказывал, что Дмитров стоит на левом
берегу этого канала.
Достав карту и кое-что вспомнив о канале, я быстро разобрался в не
таком уж сложном вопросе о берегах и рассудил спор приятелей. Вряд ли и
рассказывал о нем, если б не одно необыкновенное обстоятельство:
Ребята попросили не поскупиться на липший конверт и каждому ответить
отдельно. На конверт я не поскупился, написал два письма, принимаюсь за
адреса на конвертах... Ну и сюрприз, даже не сюрприз, а сюрпризище! Вот так
неразлучные пареньки, которые видятся ежедневно, вместе ходят в кино и на
прогулки] Оказывается, живут-то они в... разных союзных советских
республиках! Да и город свой называют неодинаково: похоже, но не совсем --
четыре буквы в названии сходятся, а пятая нет!
Вы сомневаетесь в моих словах? Как может город, к тому же небольшой,
находиться в двух советских республиках? Сам усомнился в этом, но раскрыл
Географическую энциклопедию и увидел: приятели правы!
Да, живут они в одном городе, хотя и в разных городах! В энциклопедии
сказано, что эти города примыкают один к другому и по существу являются
единым городом, несмотря на то что расположены в соседних союзных
республиках. Убедившись в любопытной особенности обоих городов, я решил
сообщить о ней и вам.
Если разыщете города неразлучных приятелей, попытайтесь определить, на
каком берегу канала имени Москвы стоит Дмитров: на правом или на левом?
Вопрос, как я предупредил, не такой уж сложный, но и не очень простой,
Майка неряхи
На летней практике я был с товарищем по училищу в приморском портовом
городе. В окрестностях этого города и случилось происшествие, которое
показывает, как полезно перенимать чужой хороший опыт.
В воскресенье мы пошли гулять и довольно долго бродили по песчаному
побережью. День был жаркий, и нам захотелось выкупаться. Выбрали на пляже
безлюдное местечко у подножия поросшего соснами холма, разделись. Я, как
обычно, аккуратно сложил одежду, перехватил ее поясом. А товарищ -- он
малость неряшливый -- майку швырнул в одну сторону, брюки в другую, фуражку
в третью.
Побегав по мелкому, словно просеянному через тончайшее сито, сухому и
мягкому песку, мы полезли в море. Сквозь зеленоватую воду просвечивал тот же
песок; только здесь он был будто морщинками изрезан -- таким сделали дно
прибойные волны.
Отойдя подальше от берега, мы плавали, ныряли, кувыркались. С открытого
моря дул ветер, гнал волну за водной. Мы кидались на пенистые гребни волн, и
они несли нас обратно к берегу.
Купались, наверно, с полчаса, потом еще часок валялись на пляже,
подставляя бока горячему солнышку. С моря, все усиливаясь, дул ветер.
Чувствуем, пришла пора собираться. Я взял свои вещи, стряхнул с них песок,
не спеша одеваюсь в вдруг слышу:
-- Захар, отдай мою майку! Оборачиваюсь, неряха мечется вокруг и на
меня косится:
-- Честное слово, не трогал, Захар?
-- Клянусь! -- говорю. -- На что мне твоя майка?
-- Тогда где же она?
Я всегда готов помочь товарищу. Поэтому руками стал разгребать песок и
в нескольких шагах от места, где мы расположились, нашел майку. Кто-то, не
пожалев труда, спрятал ее под песчаным бугорком! Хоть бы палочкой какой
пометил -- похожих бугорков на пляже множество: просто повезло, что удалось
наткнуться на майку!
-- Кто это сделал, Захар? -- сердито произнес товарищ, надевая майку.
-- Ведь на берегу ни души...
Я посмотрел на море, на побережье, на холм. И все понял!
-- Знаю, чьих это рук дело! -- крикнул я. -- Давай намнем ему бока,
пусть помнит, как смеяться над курсантами!..
-- Да где он? Я никого не вижу.
-- И я не вижу. Но мы разыщем его по следам; следы у него приметные.
Шагай за мной!..
Я потащил товарища на холм.
-- Вроде это его следы, -- сказал я, когда мы взобрались на вершину
холма. -- Гляди, на чем сосны стоят?
-- На песке.
-- А под песком что?..
-- Наверно, другая горная порода.
-- Ничего подобного! Под песком дома, скотный двор, овин, мельница --
словом, целая усадьба...
-- И люди живут? -- недоверчиво спросил товарищ.
-- Еще чего захотел! Разве люди могут жить под таким холмищем? Его
высота -- метров семьдесят, если не больше! Да и зачем им забираться под
землю, тут под открытым небом места для жилья хватает. По-моему, этот холм
приволок, засыпал усадьбу тот, кто и твою майку припрятал...
-- Ну, извини, тогда не мы ему бока намнем, а он нам! Да ты, наверно,
сочиняешь, по своему обыкновению, простачков ловишь? А я не простачок, меня
не обманешь..,
Мы подошли к противоположному, подветренному склону холма. За неширокой
ложбиной высился новый холм, пониже. Поодаль тянулась гряда других холмов,
тоже поросших сосновым лесом.
-- Хочешь верь, не хочешь не верь, -- сказал я, -- а раньше эти холмы
свободно гуляли по побережью, нападая на дома, поля, деревни, дороги. Теперь
сдвинуться с места холмам не дают, да и попробуй погуляй с таким лесищем на
горбу! Понял?..
-- Понял! -- обрадовался товарищ. -- Это...
-- Наконец-то, сообразил, -- облегченно вздохнул я.
Вот и все происшествие с майкой. Я остался им доволен: и товарищу
непонятное растолковал, и себе не изменил -- все объяснил загадкой! Пожалуй,
некоторые удивятся: как это я так быстро догадался, кто спрятал майку,
засыпал усадьбу и нагромоздил холмы? А удивляться нечему. У всех
прославленных путешественников было правило: до того как выступить в дорогу,
узнать, чем примечательны места, куда они собираются. Я еще не прославился,
но тоже придерживаюсь этого правила. И, когда услышал, что попаду на
практику в приморский город, постарался разведать все, чем интересно
побережье, на котором он находится.
Сказка о многолапом звере-чудовище
Сказка... В моей дорожной тетради нет ничего вымышленного: все, что в
ней описано, я видел сам или узнал от надежных людей. Как же попало на эту
страницу ненаучное слово "сказка"? Не скрою, и я сомневался: не изгнать ли
зверя-чудовища из моих путевых записей? Прикидывал так и сяк, пока не
убедился, что изгонять рановато. Сказка сказкой, а миоголацый зверь-чудовище
до сих пор водится в разных местностях нашей страны. Не хочу никого пугать,
но любой человек может встретиться с глазу на глаз со сказочным чудовищем,
нередко даже возле своего дома! Поэтому предупреждаю: внешность у. зверя
безобидная, иной раз привлекательная, но характер у него отвратительный,
вредный н крайне опасный.
Сказку о многожатом чудовище я услышал у водораздела Днепра и Дона, где
с опозданием почти на два века отыскал забытые магниты. Услышал от
Ферапонтыча, старика сторожа в доме лесничего. Чудесным сказочником был этот
Ферапонтыч, какими только придумками не угощал меня по вечерам! Все его
придумки передавать нет надобности, а одну, географическую, я записал.
-- В некотором бывшем царстве, а ныне в нашем советском государстве, --
начал Ферапонтыч, -- проживал и еще проживает зверь-чудовище, многолапый и
ненасытный. Питается он тем же, чем мы: хлебом, картошкой, овощами, крупами,
но сам не сеет, не жнет, а без спросу у людей забирает. Нет, по закромам и
клетям не шарит -- прямо с полей уносит. Там кусище доля оторвет, тут еще
один клочок отхватит -- глядишь, от большого поля жалкая малость осталась!
Зверь старый, еще дедам наших прадедов известный, однако ждать, когда он
подохнет, нельзя: у него молодые зверята растут, с каждым годом становятся
жадней и свирепей.
В царские времена, -- продолжал Ферапонтыч, -- кто ни пытался извести
зверя, никому не удавалось. Понятно, люди смышленей и потому сильнее зверя,
но в одиночку с ним никто не справится, он любого богатыря одолеет. До
революции землями богатеи-помещики владели. Зверь им здорово досаждал, и
некоторые помещики старались отогнать его от своих имений. Куда там!
Кто-нибудь защитит свое добро от многолапого зверя, а тот на соседних
помещиков набрасывается, у них поле за полем отнимает. А сообща бороться с
чудовищем помещики не могли -- каждый лишь о своей выгоде думал. И, что ни
весна, что ни лето, зверей плодилось больше. Царская полиция и та не могла
помочь помещикам. Усмирять крестьян она умела, а перед зверем-чудовищем была
слаба. По наследству от царского строя этот зверь вместе с землей и
колхозникам достался.
-- Тут ему смерть пришла? -- спросил я. -- Против колхозников никакому
зверю не устоять, колхозы -- великая сила.
-- Конечно, великая, -- согласился Феранонтыч, -- но со зверем еще не
справились. Чуть оплошают колхозники, пропала их работа: придут к своему
полю, а поля нет -- зверь сожрал; что не сожрал, то с собой уволок! Зверь
знаешь какой? Его ни пулей не возьмешь, ни капканом не поймаешь...
-- Заколдованный, что ли?
-- Постыдись, Захар! Ты парень начитанный, с виду культурный, а слова
твои темные: откуда быть колдовству в наше время?
-- Тогда десяток-другой зверей, хотя бы помельче, наверняка изловили, и
теперь они в городских зоологических садах напоказ выставлены?..
-- Не знаю, по зоологическим садам не гулял, -- ответил Ферапонтыч, --
но многолапый зверь городов не боится, сам на них нападает. Посевов в
городах нет, разве что огороды на окраинах, так зверь, бывает, целыми
улицами городские дома уволакивает! Ни он, ни его зверята в домах не живут,
однако характер у них до того вредный, что человеческое жилье походя
разрушают. Сперва развалят, потом по частям унесут. Прости-прощай, улица, --
на ее месте звериная дорога пролегла!
-- Послушать, тебя, Ферапонтыч, так и побороть зверя невозможно. Это ты
неправильно рассказываешь: человек всегда должен побеждать в борьбе со
зверями.
-- Он и начал побеждать! Большое войско собрал наш народ, надежных
бойцов выставил, они охранную службу несут и во многих местах крепко
потеснили и обуздали зверя, не дают ему своевольничать. Эти же бойцы держат
лапы зверю -- у него в лапах главная сила, без лап ему нечем поля
отхватывать. Научились и засыпать зверя землей, так глубоко засыпают, что
ему не выбраться...
-- Вот теперь у сказки правильный конец, и я честно скажу: хороша
сказка!
-- Что ты, Захар, какая же это сказка? Это не сказка, а