алендарь механическим -- наподобие того календаря, который изобрел. Волосков? В самом деле, представьте себе календарь, который заводился бы раз в год или, еще лучше, раз в десять лет. Для рассеянных людей такой календарь был бы ценным .приобретением. Ведь иному ротозею ничего не стоит оторвать вместо одного листка два подряд или, наоборот, не отрывать листков из календаря в течение целой недели. А из-за этого сколько неприятностей! Пятого числа рассеянный человек забывает о срочном заседании, потому что на листке календаря черным по белому напечатано: МАРТ 8 ВТОРНИК А в день отдыха он отправляется на работу, потому что вероломный календарь еще не распростился со вчерашним днем. В те времена, когда в моде были всякие механические затеи, появилось немало и механических календарей. Самый замечательный из них находится в городе Страсбурге. Есть в этом городе старый собор. Строили его много веков подряд, да так и не достроили. Из двух башен, которые, по плану архитектора, должны были возвышаться над широким и тяжелым зданием, только одна уходит в небо своей остроконечной вершиной. Внутри здания под цветным высоким окном приютился другой маленький собор, с такой же островерхой башенкой. Это -- знаменитые часы Страсбургского собора. На башенке -- целых три циферблата. Внизу -- календарь, огромный, медленно вращающийся круг, разделенный на триста шестьдесят пять частей -- дней. По бокам -- фигуры бога солнца Аполлона и богини луны Дианы. Стрела в руках Аполлона указывает день. Каждый год 31 декабря в 12 часов ночи все дни недели занимают новые места; такие праздники, как пасха, которые ежегодно перемещаются, также располагаются, как надо. Если год високосный, прибавляется еще триста шестьдесят шестой день -- 29 февраля. Вот какой удивительный механический календарь удалось создать часовщику Швалиге, строителю страсбургских часов. Средний циферблат -- самые обыкновенные часы. А верхний-- это планетарий. Если аы хотите знать, где находится сейчас на небесном своде какая-нибудь планета, вам доста- -точно взглянуть на планетарий. По кругу расположены двенадцать созвездий зодиака: так называются те созвездия, среди которых перемещаются по небу планеты. Семь стрелок, передвигаясь, показывают положение семи планет. Теперь устраивают еще более замечательные планетарии. Планетарий нашего времени -- это целое здание, вмещающее множество зрителей. На внутренней поверхности огромного купола горят звезды, проплывают среди звезд планеты, восходят и заходят солнце и луна. Посреди планетария стоит большой проекционный фонарь. Он-то и отбрасывает на купол, как на экран, светлые кружки, изображающие звезды и планеты. Такой планетарий построили недавно и у нас в Москве. Сидя в планетарии, невольно забываешь о том, что над тобой не яркое звездное небо, а железобетонный свод, о том, что на улице совсем не ночь, а ясный, солнечный день или дождливое утро. Но вернемся в Страсбургский собор. Для путешественников, посещающих этот собор, самое интересное -- не календарь и не планетарий, а множество механических фигурок, которые своим движением оживляют всю сложную постройку часов. В верхней части башенки расположены одна над другой две миниатюрные галереи. Каждые четверть часа по галерее нижнего этажа проходит маленькая человеческая фигурка. В первые четверть часа -- это ребенок, через пятнадцать минут на его месте появляется юноша; проходит еще пятнадцать минут, и его заменяет человек средних лет, и, наконец, когда минутная стрелка приближается к двенадцати, в галерее показывается дряхлый старик, а за его плечами смерть с косой в руках. Так на глазах у зрителя в течение одного только часа проходит вся человеческая жизнь. Каждая из этих фигурок, выходя на середину галереи, звонит в колокольчики, отбивая четверти часа. Ровно в двенадцать часов дня по галерее верхнего этажа проходит торжественная процессия из двенадцати маленьких фигурок в монашеских облачениях. И в это же самое мгновение по соседству на маленькой башенке раздается веселое и далеко не торжественное "кукареку". Это маленький игрушечный петушок по-своему приветствует полдень. Биг-Бен Биг-Бен -- это не имя негритянского вождя и не название тропического растения. Биг- Бен-- это Большой Бен, самые большие часы в Лондоне, а может быть, и во всем мире. Помещаются они на Вестминстерской башне, там, где когда-то жил их предок Большой Том. У Большого Бена -- четыре циферблата, по одному с каждой стороны четырехугольной башни. Поперечник циферблата-- 8 метров. Если вам кажется, что это мало, попробуйте-ка измерить высоту вашей комнаты. Я уверен, что циферблат Большого Бена окажется гораздо выше. Минутная стрелка -- 3'/2 метра в длину. Человек рядом с ней -- все равно что муравей рядом со спичкой. Каждая цифра -- в 3/4 метра. Маятник весит больше, чем трое взрослых мужчин,-- 200 килограммов. Минутная стрелка движется прыжками в 15 сантиметров. Вот какой великан Биг-Бен! Но кажется, ему скоро придется уступить первое место огромным часам, которые строятся сейчас в Нью-Йорке. Вот вам вырезка из газеты: ГИГАНТСКИЕ ЧАСЫ В Нью-Йоркском порту заканчиваются работы по установке гигантских часов с двумя циферблатами, из которых один будет обращен к морю, а другой в сторону города. Диаметр каждого циферблата -- 12 метров, высота каждой цифры -- 2 метра, длина больших минутных стрелок -- 5 метров, и часовых -- 4 метра. Стрелки будут освещаться при помощи мощных прожекторных фонарей. В подзорную трубу можно будет видеть часы с моря с расстояния в 2 мили, то есть около 14 километров. Маятник карманных часов Искусственные люди, часы Страсбургского собора, Большой Бен -- это все, конечно, чудеса часового дела. Но самые обыкновенные карманные часы -- разве это не удивительная вещь? Со времен Петера Генлейна карманные часы сильно изменились не только с внешней стороны, но и внутри. Если вы помните, в "нюрнбергских яйцах" ход часов регулировался такой же вертушкой с грузиками, какая в старину устраивалась и в часах с гирей. Но тот же самый Гюйгенс, который заменил в стенных часах старинную вертушку маятником, изобрел маятник и для карманных часов. Для чего нужен маятник, вы, вероятно, не забыли. Он задерживает вращение ходового колесика, не позволяя пружине развертываться слишком быстро. Чтобы часы шли правильно, эти задержки должны происходить через одинаковые промежутки времени. Каждый размах маятника продолжается всегда одно и то же время, и при каждом размахе ходовое колесико продвигается вперед на один зубец. Но к карманным часам маятника как будто не пристроишь. Ведь им приходится работать и лежа, и стоя, и вверх тормашками. И все-таки Гюйгенсу удалось и для карманных часов придумать маятник. "Маятник" карманных часов, или, вернее, балансир,-- это маховичок, к оси которого прикреплен один конец спиральной пружинки -- волоска. Другой конец волоска приделан к пластинке часов, неподвижно. Если маховичок повернуть вправо или влево и отпустить, он начнет вращаться взад и вперед, напоминая своими размахами маятник. Все дело тут в том свойстве пружины, которое мы уже знаем,-- упрямстве, или, по-ученому, упругости. Когда мы повернули колесико, мы закрутили пружину. Из упрямства она начинает раскручиваться, как только мы даем ей свободу. Если бы колесика не было, пружинка раскрутилась бы, и делу конец. Но колесико -- все равно что тяжелая вагонетка: разгонишь, так сразу не остановишь. Тяжелое колесико заставляет пружинку развернуться чересчур сильно. Приходится ей закручиваться обратно. И так снова и снова. Если бы ничто не мешало, наш балансир качался бы вечно. Но трение оси в упорах и сопротивление воздуха скоро остановили бы балансир, не будь часового механизма. Как и в стенных часах с маятником, ходовое колесико то и дело толкает балансир и помогает ему качаться, А балансир, качаясь, делает вращение колесика равномерным. Между маятником стенных часов и балансиром карманных сходство не только в том, что они служат для одной цели. Ученые открыли, что качания спирали, как и качания маятника, совершаются всегда в одинаковые промежутки времени: никогда не бывает, чтобы одно качание продолжалось, положим, одну пятую секунды, а другое меньше или больше. Вот это ценное свойство спирали и навело Гюйгенса на мысль заменить маятник спиралью, соединенной с маховичком-балансиром. Вы, вероятно, спросите: а как ходовое колесико заставляет балансир качаться, или, наоборот, как балансир задерживает ходовое колесико? Для этого существуют разные способы. В одних часах -- анкерных -- это якорь, или анкер, вроде того, который бывает в стенных часах. При каждом колебании балансира соединенный с ним анкер задерживает ходовое колесико то одним, то другим зубцом. А ходовое колесико, в свою очередь, отталкивает анкер и заставляет его качаться, а вместе с ним и балансир. Но во многих часах ходовое колесико связано с балансиром иначе. Валик балансира сделан в виде трубочки с выемкой посредине и поставлен как раз на пути зубцов ходового колесика. Положим, зубец подошел сейчас к валику и стукнулся кончиком о его стенку. Стоп. Остановка. Приходится зубцу ждать, пока волосок, раскручиваясь, не повернет к нему валик выемкой и не пропустит его- дальше. Проходя внутрь валика, зубец нажимает на край выемки и помогает волоску вращать валик вправо. Но вот зубец стукнулся о внутреннюю стенку валика. Опять остановка, и опять приходится ждать, пока волосок на обратном пути не заставит валик повернуться влево и освободить зубцу дорогу. Выходя, зубец снова нажимает на край выемки и толкает валик, помогая волоску вращать его влево. И так -- пока часы не остановятся. Валик называется цилиндром, поэтому и часы с таким валиком называются цилиндровыми. Они дешевле анкерных, зато и хуже: от трения зубцов о валик они понемногу отстают, особенно если смазка плохая. Часы и трактор Каждый, у кого есть часы, должен помнить, что часы -- это машина и что владелец часов должен быть хорошим и старательным машинистом. Часы -- самая маленькая, хрупкая и слабенькая из всех машин. Если взять триста миллионов карманных часов и подсчитать их общую мощность, то окажется, что она равна всего только одной лошадиной силе. Но раз часы такая слабенькая и хрупкая машина, с ними надо обращаться особенно осторожно. Всякий понимает, что, если взять трактор и бросить его с большой высоты на землю, он разлетится вдребезги. Всякий понимает, что трактор надо чистить и смазывать и что бак для керосина надо наполнять вовремя, иначе трактор работать не будет. А часы роняют на пол, годами не отдают в чистку, забывают вовремя заводить и потом еще удивляются, что у них неверный ход. Тракторист твердо знает правила ухода за трактором. Такие же правила надо помнить и "часовому машинисту" -- тому, у которого есть часы. Мотор трактора должен вовремя получать топливо -- керосин. Часовому мотору -- пружине -- керосин не нужен. Этот мотор работает оттого, что его заводят. Значит, надо его заводить вовремя, чтобы пружина чересчур не ослабевала и всегда была достаточно сильно натянута. ПРАВИЛО ПЕРВОЕ Заводить часы, раз в сутки, всегда в одно и то же время. Трактор у нас всегда работает в одном положении. Никто не будет требовать, чтобы трактор работал, лежа на боку. Часы тоже должны работать всегда в одном и том же положении -- или лежа, или стоя, иначе у них не будет верного хода. ПРАВИЛО ВТОРОЕ Если вы носите часы в кармане, они и ночью должны быть в вертикальном, положении -- не кладите их на стол, а вешайте на гвоздик. Помещение для. трактора-- гараж -- надо держать в чистоте. Гараж карманных часов -- это карман. ПРАВИЛО ТРЕТЬЕ Карман, в котором лежат часы, надо почаще выворачивать и чистить. Трактор надо смазывать, чистить и ремонтировать. Так же надо поступать и с часами, а для этого их надо отдавать время от времени часовому мастеру. ПРАВИЛО ЧЕТВЕРТОЕ Часы надо отдавать в чистку по крайней мере раз в два года, а браслетные часы -- раз в год (они легче загрязняются). Каждый тракторист знает, что машину надо оберегать от ржавчины. Механизм часов тоже надо беречь от ржавения. Для часов несколько капель воды -- все равно что для трактора наводнение. Бывает, что люди открывают часы и дуют на механизм, чтобы сдуть пыль. Этого делать нельзя. Вместе с воздухом попадают в механизм капельки воды. ПРАВИЛО ПЯТОЕ Беречь часы от сырости. Когда заводить часы? Когда лучше заводить часы -- утром или вечером? Это не все равно. Лучше заводить утром. И вот почему. Утром вы заводите часы перед тем, как положить их в карман. А вечером вы заводите их после того, как вынимаете из кармана. А это не одно и то же. Давайте разберемся. В кармане у вас часы нагреваются. Если вы перед сном вынули часы из кармана и завели их, а потом положили на стол или повесили на стенку, часы остывают, пружина, и без того натянутая, сжимается еще больше и может лопнуть, особенно когда в комнате холодно. Другое дело, если вы заводите часы утром, перед тем как положить их в карман. Оттого что вы положите их в теплый карман, с Ними ничего плохого не сделается. От тепла пружина станет длиннее и ослабеет, а это не страшно. Потому-то и надо часы заводить утром, а не вечером. Скорая помощь в несчастных случаях Не только у человека, но и у машин бывают свои болезни. Рабочему, приставленному к машине, приходится зорко следить за ее здоровьем: нет ли у нее жара -- не греются ли подшипники от сильного трения, нет ли хрипа или свиста, ненужного стука или шума. В большинстве случаев помогает простое лекарство -- машинное масло; стоит его налить между трущимися частями, чтобы все пошло тихо и гладко -- как по маслу. Но бывают и более неприятные заболевания, когда домашние средства не помогают. Приходится обращаться к врачу-специалисту -- мастеру слесарного цеха. Нередко "врач" находит нужным произвести операцию, и в дело идут хирургические инструменты: гаечные ключи, зубила и молотки. Когда заболевают часы, тоже надо обращаться к врачу -- часовому мастеру. Иногда заболевшие часы можно легко вылечить дома. Если часы остановились, надо посмотреть, не трется ли минутная стрелка о стекло, не сцепились ли стрелки между собой. Если тут все благополучно, откроите механизм и посмотрите, не задерживает ли ходовое колесико какая-нибудь соринка. Ее можно легко удалить птичьим перышком. Если часы отстают или уходят вперед, надо передвинуть указатель -- рюккер, который сидит на одной оси с балансиром. По одну сторону от рюккера написано французское слово "avance" (ускорение) или английское "fast" (быстро). По другую "retard" (замедление) или "slow" (медленно). На коротком конце рюккера есть маленький штифтик, который упирается в волосок. Подвигая рюккер от "retard" к "avance", мы перемещаем и штифтик. Свободная, ничем не стесненная часть волоска становится более короткой, а потому и более упругой. От этого балансир начинает качаться чаще, а часы идут быстрее. Передвигать рюккер надо только на одно деление. Через несколько дней надо часы проверить по другим, точным часам. Если они продолжают отставать, надо передвинуть рюккер еще на одно деление. Когда часы уходят вперед, рюккер передвигают в обратную сторону. Передвигая рюккер, мы не излечиваем часы от отставания окончательно, а только подлечиваем. Рано или поздно они снова начнут отставать и остановятся совсем, если их не отдать часовому мастеру для чистки и смазки. Дело в том, что масло, которым смазаны "кончики" (концы осей), от воздуха портится -- окисляется и густеет. Пружине приходится преодолевать все большее и большее трение. В конце концов она перестает справляться со своей работой и объявляет забастовку. Но бывает и хуже: часы останавливаются оттого, что лопается пружина. Вы можете сами проверить, действительно ли дело дрянь. Попробуйте пошевелить кончиком заостренной спички среднее колесико часов, которое ближе всего к пружине. Если оно шатается, значит, пружина лопнула и надо волей-неволей нести часы к мастеру. Мастерская часовщика -- как сильно напоминает она больничную палату! Одни из "больных" бредят, лихорадочно отбивая часы. Другие, наоборот, долго хрипят и кашляют, пока надорванный бой не вылетает из их простуженной груди. Есть и такие, которые лежат в обмороке, не издавая ни звука. Тоненькое тиканье маленьких часиков, четкие удары больших стенных часов, хрипение, стоны -- все это сливается в сплошной разноголосый шум, от которого с непривычки начинает болеть голова. Среди всей этой тревоги и смятения спокойно и не торопясь делает свою кропотливую работу главный врач -- часовщик. И часы, казавшиеся совсем погибшими, выходят из его опытных рук помолодевшими, веселыми и здоровыми. Перевозка времени 100 000 рублей тому, кто найдет способ перевозить время. Так было объявлено английским парламентом в 1714 году. И множество людей принялось сразу за трудную работу. Перевозка времени -- это не перевозка вина или перца. В трюм его не упрячешь, в бочки не укупоришь. Не думайте, что автор этой правдивой книги сошел с ума или собирается вас одурачить. Перевозка времени -- вещь не только возможная, но и необходимая. Все мы знаем, что морякам приходится в море определять широту и долготу места, чтобы не сбиться с пути. Широту определяют по высоте Полярной звезды: чем она выше, тем, значит, корабль севернее забрался. А долготу, то есть расстояние от первого меридиана, определяют иначе. На разных меридианах время различное. Если в Москве только что взошло солнце, в Лондоне еще ночь, потому что Лондон западнее Москвы; Земля, вращаясь с запада на восток, не успела еще подставить Лондон под солнечные лучи. Если где-нибудь 12 часов дня, то к западу от этого места -- на расстоянии 15╟ -- будет не 12 часов, а только 11 часов, на расстоянии 30╟ будет 10 часов и т. д. Пятнадцать градусов долготы равны одному часу времени. Выходит, что, для того чтобы знать в дороге долготу места, надо взять с собой часы и сравнивать их с местным временем. Если ваши часы ушли вперед на два часа по сравнению с местными часами, значит, вы уехали к западу на 30╟. В открытом море, где не у кого спросить, который час, часы проверяют по солнцу или по звездам. Просто, не правда ли? Кажется, чего легче: взяли с собой часы, и готово. За что же было премию платить? Просто, да не совсем. Часы, как мы знаем, машина капризная. Толчков они не любят и на корабле неминуемо заболевают морской болезнью -- отстают, уходят вперед, так что доверять им больше нельзя. Ведь если часы отстанут на одну минуту, ошибка в определении долготы будет четверть градуса, а это очень много. Этак можно и с дороги сбиться, и на риф наскочить. Поэтому в море берут с собой не простые, а особенно точные часы -- хронометр. Больше ста лет трудились часовщики всего мира над изобретением хронометра, пока наконец это не удалось англичанину Гаррисону и французу Леруа. Хронометр Гаррисона с честью выдержал плавание из Портсмута на Ямайку на корабле "Deptford". А вскоре после этого вышел в море французский фрегат "Аврора" с еще лучшим хронометром, работы Леруа. За сорок шесть дней пути этот хронометр отстал только на семь секунд. Гаррисон получил только часть обещанной премии, и то после долгих хлопот. Обсерватория и санаторий Нет таких часов, которые шли бы, никогда не отставая и не уходя вперед. Изменение погоды, жар и холод, сырость, случайный толчок или перемена положения, сгущение масла -- все это медленно, но верно расстраивает ход даже самого точного хронометра. Влага, например, собираясь на балансире, делает его тяжелее, и от этого балансир начинает качаться медленнее, и часы отстают. Повышение температуры отражается на хронометре так же заметно, как на термометре: от нагревания спираль расширяется, делается длиннее и слабее. Это тоже замедляет ход хронометра. В обсерваториях, где находятся точные часы, по которым проверяется время целыми городами и даже странами, о часах заботятся, как о тяжелобольном. Тщательный уход, полный покой, одним словом -- не обсерватория, а санаторий. Правда, человека такой санаторий свел бы в могилу. В Пулкове, например, часы установлены в подвале -- для защиты от резких перемен температуры. В подвал входят только для заводки, потому что даже от приближения человеческого тела ход часов может измениться. Часы Пулковской обсерватории связаны телеграфным проводом с часами Петропавловской крепости. Еще совсем недавно ленинградцы проверяли время "по пушке". Каждый день ровно в двенадцать часов дня с укреплений крепости раздавался пушечный выстрел, и ленинградцы на минуту прерывали дела, доставали часы и проверяли их. Но это была не такая уж точная проверка. Между сигналом из Пулкова и пушечным выстрелом всегда проходило сколько-то времени. Из-за этого все часы, поставленные по пушке, хоть немного да отставали. Теперь пушку заменило радио. Радио передает сигналы времени без малейшей задержки -- секунда в секунду. Да и слышно радио не в одном только городе, а по всей стране. Первыми стали передавать время по радио французы -- с Эйфелевой башни в Париже. У нас сигналы времени передают Пушкинская и Московская радиостанции. Говорящие часы Приходилось ли вам разговаривать с часами? Вы снимаете с телефонного аппарата трубку и вызываете по телефону номер такой-то. И сейчас же часы сами говорят вам по телефону человеческим голосом, который час. Такие говорящие часы есть в Москве, Устроены они так. На радиостанции установлена особая машина системы инженера Шорина. Эта машина, соединенная с астрономическими часами, каждые пятнадцать секунд передает на телефонную станцию точное время. "Диктор" на этой передаче -- не человек (человек не выдержал бы такой напряженной работы), а кинолента, как в звуковом кино. На ленте длиной в тысячу метров записаны словами часы, минуты и секунды с промежутками в пятнадцать секунд. В любое мгновенье люди узнают точное время не по часам, а по телефону. Опять о небесных часах Можем ли мы быть уверенными, что самые точные часы никогда не врут? Конечно нет. Ведь мы знаем, что все часы врут -- одни больше, другие меньше. И опять приходится обращаться за помощью и указанием к тем часам, которые служили людям верой и правдой еще тогда, когда не было ни стенных, ни карманных, ни башенных часов. Небесные часы -- вот единственный хронометр, который никогда не врет. Всегда в одно и то же время обращается земной шар вокруг своей оси. Всегда в одно и то же время звезды возвращаются в своем видимом движении по небесному своду на прежнее место. Только по звездам и можно проверить часы. Потому-то точные часы и устанавливаются в астрономических обсерваториях. Правда, по вычислениям астрономов, вращение земного шара вокруг оси замедляется. Сутки делаются все длиннее и длиннее. Будет время, когда земной шар перестанет вертеться вокруг оси: небесные часы остановятся. Но это будет через биллионы лет. Замедление идет очень и очень медленно. Мы можем по-прежнему считать, что небесные часы -- единственно правильные. По-прежнему, как и в давние времена, не обманывает нас молчаливый ход звездных часов. ЧЕРНЫМ ПО БЕЛОМУ Рассказы о книгах РАССКАЗ ПЕРВЫЙ Живая книга Как выглядела первая книга? Была ли она напечатана в типографии или написана пером, была ли она сделана из бумаги или какого-нибудь другого материала, и если она существует -- в какой библиотеке ее можно достать? Говорят, был такой чудак, который разыскивал первую книгу по всем библиотекам мира. Целые дни просиживал он среди груд и столбиков пожелтевших книг в переплетах, пахнущих мертвечиной. Книжная пыль покрывала густым слоем его платье и сапоги, словно пыль проезжих дорог. Он умер, свалившись с высокой лесенки, приставленной к шкафу. Но если бы он жил еще хоть сто лет, все равно из его поисков ничего не вышло бы. Первая книга истлела в земле за много тысяч лет до того, как он родился. Первая книга была совсем не похожа на теперешнюю. У нее были руки и ноги, она не лежала на полке, она умела говорить и даже петь. Это была живая книга -- человек-книга. В те времена, когда люди не умели еще ни читать, ни писать, когда не было ни букв, ни бумаги, ни чернил, ни перьев, предания старины, законы и верования хранились не на книжных полках, а в человеческой памяти. Люди умирали, а предания оставались. Мы потому-то и называем их "преданиями", что они передавались от одного человека к другому. Переходя из уст в уста, предания эти понемногу менялись. Кое-что прибавлялось, кое-что забывалось. Время шлифовало их и сглаживало, как текучая вода шлифует камни. Предание о каком-нибудь храбром вожде превращалось в сказку о богатыре, которому не страшны ни стрелы, ни копья, который волком рыщет по лесу и орлом летает по поднебесью. У нас на севере до сих пор живут сказители и сказительницы, которые знают никем не записанные былины -- сказки о богатырях. Такие сказители были и у других народов. В древней Греции распевали "Илиаду" и "Одиссею" -- сказания о войне греков с троянцами. Много времени прошло, прежде чем их наконец записали. Сказитель, или аэд, как его называли греки, был всегда желанным гостем на пиру. Вот он сидит на резном стуле, прислонившись спиной к высокой колонне. Его лира висит на гвозде над его головой. Пир подходит к концу. Опустели огромные блюда с мясом, опустели корзины с хлебом, отодвинуты золотые двудонные кубки. Пирующие сыты, они ждут теперь песен. Аэд берет свою лиру и, перебирая струны, начинает великую повесть о мудром царе Одиссее и о храбром воине Ахилле. Как ни хороши были песни аэдов, а все-таки наши книги лучше. За какой-нибудь рубль каждый из нас может купить в магазине томик "Илиады", который легко помещается в кармане, который не просит ни есть, ни пить, который не может заболеть или умереть. По этому поводу мне вспоминается Рассказ о живой библиотеке Жил когда-то в Риме богатый торговец, которого звали Ицелл. О его богатстве рассказывали чудеса. Дворец Ицелла был так велик, что целый город мог бы поместиться в его стенах. За столом у Ицелла собирались каждый день триста человек. Да и стол был не один, а целых тридцать столов. Угощал Ицелл своих гостей самыми тонкими кушаньями. Но в те времена полагалось угощать гостей не только вкусной едой, но и интересной, остроумной беседой. Всего было вдоволь у Ицелла, одного ему не хватало -- учености. Даже читать он умел совсем плохо. Люди, которые с удовольствием обедали за его столом, втихомолку смеялись над ним. Ицелл не умел за столом поддержать разговор. Если ему случалось вставить словечко, он замечал, что гости с трудом сдерживают улыбку. Этого он не мог перенести. Засесть за книгу ему было лень. Трудиться он не привык. Долго он думал, как бы поправить дело, и вот что наконец придумал. Управителю своего дворца он поручил выбрать среди многочисленных рабов двести самых способных и умных. Каждому из них приказано было выучить наизусть какую-нибудь книгу. Один, например, должен был выучить "Илиаду", другой -- "Одиссею" и т. д. Немало пришлось потрудиться управителю, немало побоев пришлось вынести рабам, пока наконец затея Ицелла не была выполнена. Зачем было ему теперь работать -- читать книги,-- у него была живая библиотека. Во время застольной беседы стоило ему только подмигнуть управителю, и тотчас же из толпы рабов, стоявших молча у стен, выходил один и произносил подходящее к случаю изречение. Рабов так и прозвали: одного -- Илиадой, другого -- Одиссеей, третьего -- Энеидой,-- по названиям книг. Ицелл добился своего. В Риме только и говорили о небывалой живой библиотеке. Но недолго хвастался Ицелл своей выдумкой. Случилась история, которая заставила весь Рим смеяться над неучем-богачом. После обеда разговор зашел, как всегда, о всяких ученых вещах. Заговорили о том, как люди пировали в старину. -- Об этом есть славное местечко в "Илиаде",-- сказал Ицелл и подмигнул управителю. Но управитель, вместо того чтобы сделать знак рабам, упал на колени и дрожащим от страха голосом сказал: -- Прости, господин! У Илиады живот болит. Эта история произошла две тысячи лет тому назад. Но и сейчас еще, несмотря на великое множество книг и библиотек, мы не обходимся без живых книг. Если бы мы все могли выучить по книжке, мы не ходили бы в школу, нам не нужны были бы рассказы и объяснения учителей. Книгу ни о чем не спросишь, а учителя всегда можно попросить рассказать то, что непонятно. Но если живая книга иногда нам бывает полезна, то живое письмо совсем никуда не годится. В старину, когда писать не умели, не было, конечно, и почты. Если нужно было передать какое-нибудь важное известие, посылали вестника, который наизусть повторял то, что ему поручили. Что, если бы и у нас были вместо почтальонов вестники? Вряд ли нашелся бы такой человек, который взялся бы заучить сотни две писем ежедневно. А если бы и нашелся, ничего хорошего не вышло бы. Пришел 6ы, положим, такой почтальон к Ивану Ивановичу Иванову в день его рождения. Сам хозяин, ждущий гостей, открывает дверь. -- Что такое? -- Вам письмо. А в письме вот что: "Дорогой Иван Иванович! Поздравляю вас с днем рождения. Давно ли вы вышли замуж? К двенадцати часам дня явитесь в суд по делу об ограблении гражданки Сидоровой. Попросите ее заходить к нам почаще..." Иван Иванович ошеломлен. А бедный почтальон, у которого спутались в голове двести писем-поручений, продолжает говорить дальше, как заведенная машина... Помощники памяти Есть у меня знакомый старичок -- веселый, добрый, всякому готов помочь. На вид ему никак не дашь восьмидесяти лет. Глаза живые, румянец во всю щеку, походка бодрая. Одним словом, молодчина. Все было бы хорошо, только память у него слабоватая. Пойдет куда-нибудь и забудет, зачем пошел. Имен он никак не может запомнить. Уж сколько лет мы с ним знакомы, а он меня то Петром Григорьичем, то Иваном Семенычем называет. Поручат ему какое-нибудь дело, он несколько раз переспросит, выучит наизусть. А чтобы вернее было, завяжет для памяти узелок на платке. Весь платок у него в узелках. Но эти узелки ему мало помогают. Развернет он платок -- узелков целый десяток, а что они обозначают, неизвестно. Даже человек с лучшей памятью ничего не разобрал бы в такой удивительной записной книжке. Другое было бы дело, если бы у нашего старичка узелки были неодинаковые и каждый обозначал бы какую-нибудь букву или слово. Тогда всякий мог бы ему помочь разобраться в узелковых заметках, А ведь такое узелковое письмо существовало когда-то, когда люди еще не умели писать. Особенно наловчились в этом трудном деле жители страны Перу в Южной Америке. И сейчас еще встречаются там пастухи, знающие язык узелков. Для узелкового письма брали не носовой платок, а толстую веревку. К ней привязывали, как бахрому, тоненькие разноцветные шнурки разной длины. На этих-то шнурках и завязывались узелки. Чем ближе к толстой веревке был узелок, тем важнее была вещь, о которой он говорил. Черный узел обозначал смерть, белый -- серебро или мир, красный -- войну, желтый -- золото, зеленый -- хлеб. Если узел не был окрашен, он обозначал число: простые узлы -- десятки, двойные -- сотни, тройные -- тысячи. Прочитать такое письмо было нелегко. Нужно было обращать внимание и на толщину шнурков, и на то, как завязан узел, и на то, какие узлы рядом. Так же как у нас детей обучают азбуке, перуанских детей обучали когда-то узелковой грамоте -- квипу. У других индейцев -- у ирокезов -- узелковое письмо заменяли бусы из разноцветных морских раковин. Раковины распиливали на маленькие пластинки и нанизывали на нитки. Из этих ниток делали целые пояса. И тут черный цвет обозначал все неприятное -- смерть, несчастье, угрозу; белый -- мир; желтый -- дань; красный -- опасность, войну. И сейчас эти цвета сохранили для нас свое древнее значение. Белый флаг по-прежнему-говорит о предложении мира, черный -- о трауре, красный -- о восстании. Вот как много лет нашему красному флагу! Во флоте из цветных флажков составлена целая азбука. Флажки на мачте -- это язык, которым переговариваются корабли. А сигналы на железной дороге? Это ведь тоже сохранившееся до нашего времени цветовое письмо. Разбираться в значении цветных раковин было нелегко. У вождей племен хранились целые мешки поясов. Два раза в год ирокезские юноши собирались где-нибудь в лесу, в уединенном месте, и мудрые старые вожди объясняли им тайну раковин. Когда индейское племя посылало другому племени посла, ему давали с собой цветные пояса-- вам-пум. -- Слушайте мои слова, о вожди, и смотрите на эти раковины! Так говорил посол, держа перед собой пестрый, играющий всеми цветами радуги пояс. И затем он произносил речь, указывая при каждом слове на одну из раковин. Без устных объяснений вампум в самом деле нелегко было понять. Положим, на одной из ниток были рядом такие четыре раковины: белая, желтая, красная, черная. Письмо это можно было понять так: мы вступим с вами в союз, если вы будете платить нам дань; если же вы не согласны, мы пойдем на вас войной и всех перебьем. Но это же письмо можно было прочесть совсем иначе: мы просим мира и готовы платить вам дань; если война будет продолжаться, мы погибнем. Чтобы не выходило путаницы, каждый индеец, составивший из раковин письмо, должен был сам его отнести и даже прочесть вслух. Письмо не могло заменить человека. Оно только ему помогало, напоминало, что надо было сообщить. Таких помощников у памяти было много. Например, для счета овец в стаде или мешков с мукой люди делали зарубки на палке. До сих пор крестьяне в Югославии пользуются палками вместо записных книжек и расписок. Положим, крестьянин взял в долг у купца четыре с половиной мешка муки. Вместо того чтобы написать расписку, он обстругивает небольшую палочку и делает на ней зарубки -- четыре больших и одну поменьше. Потом он раскалывает палочку по длине на две половинки, одну отдает купцу, а другую оставляет у себя. Когда приходит время платить долг, обе половинки складываются. Тут уж не может быть обмана -- по черточкам сразу видно, какой был долг. А то еще делали зарубки на палке для счета дней. Такой календарь был, например, у Робинзона Крузо на необитаемом острове. От старинного счета по зарубкам и пошло, верно, наше выражение: заруби на носу. При этом носом называли не нос, а палку, которую носили с собой. Говорящие вещи Разбираться в узелках и раковинах было делом мудреным. Существовали гораздо более простые способы записывать события или передавать известия. Если племя хотело объявить другому войну, оно посылало ему копье, стрелу или томагавк. Всякому было ясно, что этот подарок пахнет кровью. А если речь шла о мире, посылали табак и трубку в придачу. Трубка у индейцев всегда обозначала мир. Собравшись на совет, вожди союзных племен усаживались вокруг костра. Один из них закуривал трубку и передавал ее соседу. В торжественной тишине трубка мира обходила весь круг. Когда люди еще не умели писать на бумаге, они составляли из вещей целые письма. Скифы, населявшие в древности южную Россию, послали однажды своим соседям вместо письма птицу, мышь, лягушку и пять стрел. Смысл этой странной коллекции был такой: "Умеете ли вы летать, как птицы, прятаться в землю, как мыши, прыгать по болотам, как лягушки? Если не умеете, то не пробуйте воевать с нами. Мы осыплем вас стрелами, лишь только вы вступите в нашу страну". Насколько все-таки наши письма проще и понятнее! Что, если бы вы получили в один прекрасный день почтовую посылочку, в которой вместо всяких подарков оказались бы дохлая лягушка и еще что-нибудь в этом же роде? Конечно, вы приняли бы это за чью-нибудь скверную шутку и никак не догадались бы, что это не шутка, а серьезное письмо. До настоящих писем, до говорящей бумаги, люди додумались очень не скоро. Гораздо раньше они додумались до более понятных им говорящих вещей. Трубка одним своим видом говорила им о мире, копье -- о войне, натянутый лук -- о нападении. Прошло много тысяч лет, прежде чем люди от говорящей вещи дошли до говорящей бумаги. Рассказ в картинках Способов делать записи или передавать известия было когда-то много. Но победил тот, которым мы пользуемся сейчас,-- способ писать буквами. Как научились люди писать буквами? Это произошло не сразу. Сначала люди, вместо того чтобы писать, рисовали. Надо было написать "олень" -- рисовали оленя. Надо было написать "охота" -- рисовали охотников и зверя. А рисовать люди умели уже очень давно. Еще в те времена, когда на месте нынешнего Парижа или Лондона бродили косматые мамонты и северные олени, когда люди жили еще в пещерах, они покрывали стены этих пещер рисунками. Пещерные люди были охотниками. Рисовали они зверей и сцены охоты. Они очень заботились о сходстве, и поэтому звери у них получались как. живые. Вот бизон, повернувший голову к преследователю, вот мамонт, а вот и целое стадо оленей, убегающее от охотников. Таких рисунков много найдено в пещерах Франции и Испании. О чем говорят эти рисунки? Эти рисунки говорят о верованиях первобытных людей. Так же, как теперешние охотники-индейцы, первобытные люди считали себя, вероятно, родичами зверей. Индеец называет себя Бизоном, потому что считает, что его род произошел от бизона; называет себя Волком, когда считает, что его родоначальником был волк. И если первобытные охотники Европы тоже считали родичами зверей, тогда рисунки в глубине пещер -- это изображение предков, покровителей племени. Но есть и такие рисунки, которые говорят другое. На стене изображен бизон, пронзенный дротиками, рядом -- олень, пораженный стрелой. Для чего они нарисованы в пещере? Не для того ли, чтобы околдовать зверя, приманить его заклинаниями к стоянке? Так и сейчас еще поступают колдуны-шаманы многих племен: чтобы одолеть врага, делают из глины его изображение и над ним колдуют, ранят изображение копьем или поражают стрелами. Прошло много тысяч лет со времени пещерных людей. Эти люди были мало похожи на нас. Их черепа, которые иногда находят в земле, еще напоминают обезьяньи черепа. Мы никогда не узнали бы, о чем думали, во что верили эти низколобые, звероподобные люди, если бы не рисунки, оставленные ими на стенах их жилищ. Рисунки в пещерах -- это еще не запись событий, это еще не настоящий рассказ в картинках. Но до рассказов в картинках от них недалеко. Вот такой рассказ, найденный на скале у Верхнего озера в Америке: Прочесть его нетрудно. Пять длинных лодок-пирог, в которых находится пятьдесят один человек, изображают переправу индейцев через озеро. Человек на коне -- это, вероятно, вождь. Черепаха, орел, змея и другие животные -- названия племен. Возможно, что этот рассказ говорит о каком-то военном походе индейцев. Но еще вероятнее, что смысл его такой: люди в лодках -- это погибшие воины, которые переправляются в страну смерти, изображенную в виде трех небес с тремя солнцами. А животные -- это предки, покровители тех племен, к которым принадлежали вои