вития его мысли, который и приводит к тому или иному решению задачи. Видя перед собой весь ход рассуждений ученого, легче понять, где именно заключена ошибка, которая влечет за собой неверный вывод. После долгих наблюдений Аристотель приходит к мысли о том, что все в природе -- от камней, глины и земли до живых существ -- можно расположить снизу доверху как бы по ступеням высокой лестницы, В самом верху -- человек, высшее творение природы. "...Но разве человек -- последняя ступень? Разве не может быть еще более совершенного, еще более сознательного существа? Аристотелю кажется, что он видит то, к чему природа стремится. Она стремится стать тем, что всего совершеннее: самой мыслью, самим Разумом". Таким образом, шаг за шагом, книга показывает, как великий мыслитель и зоркий наблюдатель природы, смолоду доказывавший невозможность существования души без тела, незаметно для самого себя свернул на старую дорогу, по которой когда-то пытался вести его Платон. "Так Аристотель то находит, то теряет правильный путь... Стараясь собрать воедино всю греческую мудрость, он то и дело соединяет несоединимое -- Платона с Демокритом, старую религию с новой наукой, идеализм с материализмом. Но, даже и ошибаясь во многом, Аристотель остается самым большим мыслителем античного мира". Все сильнее разгорается борьба между двумя основными философскими направлениями. Все отчетливее определяются и сами эти направления -- идеалистическое и материалистическое. Страницы книги, посвященные спорам между сторонниками обоих течений, помогают читателю яснее увидеть истоки той борьбы, которая не прекращается с древних времен до наших дней. Вот спорят между собой философ Демокрит и его наиболее непримиримый противник Платон. В небольшой главе "Два лагеря" мы слышим не только авторский голос, но и подлинные голоса обоих мыслителей. И это придает повествованию особую убедительность. Платон скупал и сжигал книги Демокрита. В споре с ним избегал называть его имя, не желая способствовать все растущей славе его учения. Очевидно, философов, подобных Платону,-- а вернее, его самого,-- имел в виду Демокрит, говоря о людях, которые придумывают "сказки" об ином мире: "Некоторые люди, не зная, что смертная природа подлежит уничтожению, и, испытывая бедствия в жизни, проводят свою жизнь в беспокойстве и страхах, сочиняя лживые сказки о загробной жизни". А Платон, в свою очередь, писал об учении Демокрита: "Многие... считают это учение самым мудрым из всех. Вот почему юноши пренебрегают религией и говорят, что не существует богов, верить в которых приказывает закон. Вот в чем причина революций". Эти слова звучат не как логический довод, а как обвинение, брошенное озлобленным противником. Мыслитель, считавший этот мир только призрачной тенью другого, прекрасного мира идей, был не прочь расправиться самыми реальными крутыми мерами с последователями Демокрита. Он писал: "Одних надо казнить, других -- бичевать и заключать в тюрьмы, третьих -- лишать гражданских прав, четвертых наказывать нищетой и изгнанием из пределов государства". Из этой гневной тирады сам собой напрашивается вывод, который мы находим в книге: "...видно, Платон не очень-то, полагался на силу своих слов. Оттого-то грозил он противникам не только загробной карой, но и тюрьмами, пытками, казнями на земле". Не без основания видел Платон в Демокрите своего опаснейшего противника и подрывателя веры в богов, а в его учении -- причину революций. Демокрит был одним из первых последовательных материалистов. Он отрицал даже Высший Разум, без которого еще не мог обойтись Анаксагор. Недаром этот старый философ не принял в свое время молодого Демокрита в круг своих ближайших друзей и учеников. "Демокрит считал, что мир вечен. А если мир вечен, если движение не имеет начала, то есть ли смысл говорить о начале безначального?" Вместо бесплодных поисков этого "начала безначального" Демокрит направил все свое внимание на то, чтобы понять строение материи. Еще до него многие греческие философы говорили о мельчайших частицах, из которых состоит материя. У Анаксимена это были воздушные частицы, у Анаксагора -- "семена вещей". "Все ближе и ближе подходили исследователи природы к мысли об атомах. И вот, наконец, милетский философ Левкипп и его последователь Демокрит создали великое учение о вечном движении атомов во вселенной"." Движением атомов Демокрит объяснял строение всего существующего. Правда, эту теорию неделимых атомов (слово "атом" и значит "неделимый") мы относим теперь к первым шагам науки. Но это были смелые шаги, и направление их было верное. Нам даже трудно представить себе, что две с половиной тысячи лет тому назад Демокрит говорил о том, что вселенная бесконечна, и видел в ней множество миров, находящихся в вечном движении. Он даже пытался объяснить возникновение жизни на земле и утверждал, что человек произошел от древних животных, из которых выжили самые приспособленные-- "уцелели благодаря хитрости, или храбрости, или быстроте ног, охранявшей их породу". Учение Демокрита касалось и происхождения человеческого общества, возникшего в борьбе с природой. "Искусства и открытия -- не дар богов. Учителем людей во всем без исключения была нужда. Людей соединила общая борьба с дикими зверями. Но скоро и между людьми началась борьба... Чтобы люди не обижали друг друга, пришлось установить законы... Так создавалось все в мире -- и земля, и солнце, и море, и горы, и люди, и человеческие законы -- не волей богов, а неизбежным течением причин и следствий". Глубокое понимание закономерности явлений не мешало, однако, Демокриту оставаться сыном своего времени. Он не был свободен от многих предрассудков -- верил в дурной глаз, вещие сны и предзнаменования. Сторонник рабовладельческой демократии, он учил: "пользуйся рабами, как ты пользуешься своими руками или ногами". И тем не менее он шагнул далеко в будущее, намного опередив виднейших мыслителей древнего мира. Страницы, посвященные в книге Демокриту и его учению, написаны так горячо и взволнованно, будто дело касается не отдаленной эпохи, а совсем недавнего прошлого. Читая их, ясно понимаешь, как должно было поражать это учение современников философа. Нужно было обладать огромной силой воображения, чтобы угнаться за полетом его мысли, проникавшей в мир звезд и в мир атомов. "Земля мчалась, кружась, в пустоте. Ей встречались по пути огромные камни -- обломки других миров. Эти камни, врываясь в наш мир, начинали вращаться вместе с ним. Они-то и образовали светила: солнце, луну, звезды. И чем дальше они были от земли, чем быстрее вращались, тем горячее становились... ...Светила неслись, и их движение было таким быстрым, что они горели и не могли погаснуть. А впереди были другие миры, другие светила. Здесь нельзя было найти два одинаковых мира, как нельзя найти двух одинаковых людей. Один мир был мрачный, темный, без луны и без солнца. В другом -- ярко светили два солнца, а ночью всходила на небо вереница лун. Одни миры расцветали, как плодовые деревья весной. Другие увядали, словно от холода осени. Миры сталкивались между собой и боролись, как борются люди. Побеждал тот мир, который был больше. А меньший рассыпался вдребезги. Но из обломков создавались новые миры, новые земли и солнца..." Какой фантастической поэмой кажется нам то, о чем говорил Демокрит. А между тем в его мыслях, высказанных почти двадцать четыре века тому назад, наряду с догадками, которые кажутся современной науке наивными, было немало такого, что задолго предвосхищало будущие великие открытия, тут и движение Земли, Луны, звезд, и другие солнца, кроме нашего, и целые вереницы лун, и бесконечное пространство, и гибель старых миров, и возникновение новых. (Как ныне известно, у Юпитера 12 спутников, у Сатурна -- 9 спутников, Урана -- 5). И тот же закон вечного движения царит в другом мире -- в мире атомов. Казалось бы, человечество должно было подхватить гениальные догадки Демокрита и других великих философов-материалистов и пойти по указанной ими дороге дальше. Но история, а вместе с ней и наука редко идут прямыми и последовательными путями. Вслед за античным миром, который привел к расцвету искусства и науки, наступает глухая и мрачная пора средневековья. Туман суеверия, рассеянный первыми лучами знания, снова сгущается. Зародившаяся еще в глубокой древности, химия пошла по пути алхимии, физика -- по пути метафизики, философия превратилась в богословие. Мир в представлении схоластов становится застывшим и неподвижным -- полной противоположностью тому миру, который открыл еще в древности Демокрит. Самое имя Демокрита забыто, а если и упоминается, то лишь в речах и писаниях невежественных врагов его учения. Древних философов изучают одни только богословы, да при этом исключительно для того, чтобы опровергать и поносить великих мыслителей, которых уже несколько столетий нет в живых, Об античной философии, которая вся сплошь объявлена греховной, никто бы не знал, если бы ее не цитировали церковные книги. Византийский монах, летописец IX века, попросту называет Демокрита "окаянным". В книге "Как человек стал великаном" периоду средневековья уделено гораздо меньше места, чем античному миру. Но и в этих нескольких главах уместился большой подлинный материал: свидетельства современников, выдержки из летописей, западноевропейских и русских, цитаты из церковных книг и даже целый роман -- о трагической любви Абеляра и Элоизы. Эта эпоха, как и все другие, о которых рассказывает автор, окрашена своим особенным стилем, языком, колоритом. Несколько строк из главы "О последних римлянах" показывают нам античный мир в развалинах: "Италия опустошена. Многие города разрушены, другие исчезли совсем, сровнены с землей, как будто их не было... Зарастает сорными травами незасеянное поле. В буйные заросли превращается виноградник, оставленный без заботливого ухода. Земля не хочет пустовать, она по-своему залечивает раны. В развалинах лежит вилла римского сенатора. Из ее обломков, из розового и белого мрамора, из колонн и фронтонов полудикие пришельцы строят свою деревню, воздвигают стены укреплений. В кипарисовой роще гуляет на свободе топор... И кипарисовые дрова пылают на очаге в закопченной хижине. На улице готской деревни дети играют обломками статуй. И матери заворачивают младенцев в обрывки римских тог и туник". Науке нет больше места в этом мире, даже в Афинах и в Александрии, не говоря уже о лесных чащах Галлии и Германии. Не стало Академии, основанной Платоном и просуществовавшей девять веков. Последние философы разогнаны. В Александрии буйная толпа сожгла библиотеку храма Сераписа. Наука, которую теперь называют "служанкой богословия", скитается по тем монастырям, где ей дают пристанище. Греховными считают и поэзию и пластические искусства античного мира. Среди духовенства редко встречаются грамотные люди. Но бывают и тут исключения. Какой-нибудь монах в глухом монастыре старательно переписывает вместе с житиями святых стихи Вергилия или древние саги, которые были сложены еще бардами-язычниками. Взволнованно, будто речь идет о недавних днях, рассказывает глава "Человечеству угрожает опасность" о том, как во время татарского наше-.ствия гибли древние русские Книги: "Когда приближался враг, книги сносили со всего города и из окрестных сел в каменные соборы. Как их берегли всегда, эти рукописи, в которых каждая страница сверкала золотом и пламенела пурпуром! Их защищали от малейшей царапины, одевали в прочные переплеты, обтянутые кожей, с медными бляшками и наугольниками, с застежками и замками. Эти драгоценные книги валялись теперь кучей на каменном полу церквей. Но и здесь их настигал огонь. Пестрые страницы, любовно разукрашенные терпеливым переписчиком, в один миг свертывались трубкой и вспыхивали темным, багряным светом. "Обмелели реки познания, пересохли источники мудрости..." Когда-то люди моего поколения читали в юности книгу известного популяризатора науки Н. А. Рубакина. До сих пор я с благодарностью вспоминаю сборник его рассказов под общим заглавием "Мученики науки". В книге было много мучеников, а науки, говоря по совести, маловато. В этом не было вины широко образованного и талантливого автора. Просто в те времена считали, что в книгах для чтения можно давать детям только слабые растворы научных знаний. Помню еще одну популярную книгу, где речь шла о таком серьезном предмете, как молекулы и атомы. Но и те и другие именовались для простоты одним словом: "частицы". К чему, мол, ребятам точные знания и строгая научная терминология? Ведь они еще не живут, а лишь готовятся жить, не учатся по-настоящему, а только готовятся к будущему восприятию знаний. В наше время такая точка зрения показалась бы по меньшей мере старомодной. Темпы жизни уже не те, что были. Наши дети должны почувствовать и усвоить новые темпы и в школе, и дома, и в книге. Это не должно вести к излишнему напряжению сил и нервов у ребят. Не вредит же им бодрый ритм спортивных упражнений. Я даже думаю, что вялый, замедленный темп в прохождении школьных предметов зачастую утомляет ребят именно своей вялостью, отсутствием целеустремленности, перегрузкой школьных программ при недостаточной нагрузке ума и воображения. Мы воспитываем наших детей и юношей в твердой уверенности, что они станут наследниками всех богатств, накопленных современной культурой, а эти богатства будут еще приумножены к тому времени, когда наши ребята станут взрослыми людьми. Можем ли мы не учитывать все возрастающих скоростей в развитии науки и техники? По счастью, у нас есть немало педагогов и писателей, глубоко сознающих свой долг перед будущими хозяевами страны. Такое чувство долга, ответственности никогда не изменяло М. Ильину, касался ли он истоков науки или последних ее достижений. И самый большой его труд -- книга о Человеке-великане написана серьезно, без малейшей скидки на возраст. Доступность ее не достигается ценою упрощения научной и художественной задачи, а, напротив, делает эту задачу во много раз сложнее, ибо, как известно, чем трудней приходится автору, тем легче его читателю. Как и в старой книге Рубакина, в этих рассказах о науке много страниц уделено мученикам, которые пали жертвою косности и воинствующего невежества. Нельзя по достоинству оценить величие их подвига, не представив себе со всей отчетливостью, в чем заключалось то дело, за которое они положили свои жизни. Среди них -- и греческий мудрец V века до нашей эры Сократ; и автор книги "Утешение философией", римский ученый V-- VI вв. нашей эры Боэций, которому отрубили голову на плахе по приказу готского короля Теодориха; и замечательный испанский врач эпохи Возрождения Мигель Сервет, сожженный на костре за то, что он "проник в глубь человеческого тела", исследуя кровообращение в легких (малый круг кровообращения), и выступал против церковных догматов. Биографии этих подвижников различных времен неотделимы от биографии самой науки. Так же неразрывно связаны их судьбы с наукой в книге "Как человек стал великаном". Пусть юный читатель узнает из нее, чего стоили человечеству истины, которые теперь кажутся такими бесспорными. Любой нынешний школьник носит в своем ранце или портфеле книги, за которые еще триста лет тому назад его бы неминуемо сожгли на костре вместе с еретическими учебниками. Ведь в одном из них прямо говорится, что Земля вращается вокруг своей оси да еще и вокруг Солнца! Когда-то великого ученого, революционера научной мысли Джордано Бруно держали целых восемь лет в Свинцовой тюрьме Венеции и подвергали жестоким пыткам за то, что он осмелился утверждать, будто Солнце и звезды вращаются вокруг своей оси и что все тела вселенной находятся в непрерывном движении, непрерывном изменении. А когда суд инквизиции убедился в том, что Джордано Бруно не отречется от своей "ереси", он вынес такое милостивое и смиренное решение: "Предать брата Джордано в руки светской власти, дабы она поступила с ним по возможности кротко и без пролития крови". Это значило: сжечь на костре живьем. Светская власть сразу поняла, чего хочет от нее духовная. 17 февраля 1600 года Джордано Бруно был торжественно сожжен в Риме на Площади Цветов в присутствии многотысячной толпы, пятидесяти кардиналов и самого папы. Что же дало в свое время Сократу силы выслушать, не дрогнув, приговор суда, а потом спокойно осушить чашу цикуты и с мужеством ученого наблюдать, как разливается по его жилам яд, как стынет и коченеет его тело? И какое нечеловеческое терпение и стойкость нужны были Мигелю Сервету и Джордано Бруно, чтобы пламя и дым костра не могли вырвать из их уст отречения, которого так упорно добивались от них палачи. В тюрьме, на костре и на плахе их поддерживали непоколебимая вера в свою правоту и гневное презрение к судьям в сутанах, которым Джордано Бруно бросил на суде такие слова: -- Вы произносите свой приговор с большим страхом, чем я его выслушиваю! Ильину и его соавтору не удалось написать третью -- заключительную -- книгу о Человеке, книгу, которая должна была "довести этот труд до нашего времени -- до первой в мире страны социализма". Рано оборвавшаяся жизнь Ильина не дала осуществиться этим замыслам. Он мечтал не только о том, чтобы довести эту книгу до нашего времени, но еще о большем -- о том, чтобы "заглянуть и в будущее -- в то время, когда человечество станет властелином природы, разумным хозяином планеты, когда на всей земле исчезнут эксплуатация и порабощение". И все же на своем веку Ильин успел сделать немало. По крупице собирал он материал, чтобы показать в своих книгах-поэмах силу творческой мысли, возможности которой безграничны. Таков был Ильин -- поэт, публицист, ученый. Человек слабого здоровья, он отличался сильной волей, мужеством и горячей любовью к жизни, ко всему живому. Недаром он писал мне накануне операции, всего за несколько дней до своей кончины: "Если бы даже сегодняшний день был моим последним днем, я сказал бы: я благодарен жизни за то, что она мне дала". С. Маршак