ебольшой второй пункт изменит всю его жизнь. Потом он прочел дальше: "3. В порядке вознаграждения за смех господин Ч.Треч обязуется заботиться о том, чтобы господин Тим Талер выигрывал любое пари. Этот пункт не имеет никаких ограничений." Сердце Тима забилось сильнее. Дальше: "4. Обе стороны обязуются хранить полное молчание о настоящем соглашении." Тим кивнул. "5. В случае, если одна из сторон упомянет какому-либо третьему лицу об этом контракте и нарушит оговоренное в пункте 4-м условие о сохранении тайны, другая сторона навсегда сохраняет за собой право: а) смеяться или б) выигрывать пари, в то время как сторона, нарушившая условие, окончательно теряет право: а) на смех или б) на выигрывание пари." - Этого я не понял, - сказал Тим, наморщив лоб. Господин Ч.Треч - наконец-то мы узнали его имя! - объяснил ему: - Видишь ли, Тим, если ты нарушишь условие о сохранении тайны и расскажешь кому-нибудь об этом контракте, ты тут же потеряешь способность выигрывать пари, но и смеха своего назад уже не получишь. Если же, наоборот, я расскажу об этом кому-нибудь, ты получишь назад свой смех и при этом сохранишь способность выигрывать пари. - Понятно, - сказал Тим, - молчать - это значит быть богатым, но никогда не смеяться. А проговориться - это снова стать бедным и все равно не смеяться. - Совершенно верно, Тим! Ну, читай-ка дальше. "6. В случае, если господин Тим Талер проиграет какое-нибудь пари, господин Ч.Треч обязуется возвратить господину Талеру его смех. Но при этом господин Тим Талер теряет в дальнейшем способность выигрывать пари." - Тут вот в чем дело... - хотел было объяснить Треч. Но Тим уже и так все понял. Поэтому он перебил его: - Я знаю! Если я когда-нибудь проиграю пари, я получу назад мой смех, но больше никогда уже не буду выигрывать. Он поспешно прочел последний пункт контракта: "7. Это соглашение вступает в действие с того момента, как обе стороны поставят свою подпись под двумя экземплярами. ...числа ...года." Слева уже стояла подпись господина Треча. И Тим нашел, что это вполне порядочный и честный контракт. Он достал огрызок карандаша из кармана и хотел было подписать бумагу справа. Но господин Треч отстранил его руку. - Подписывать надо чернилами, - сказал он и протянул Тиму авторучку, сделанную, судя по цвету, из чистого золота. На ощупь она казалась какой-то странно теплой, словно была наполнена комнатной водой. Но Тим не обратил на это никакого внимания. Он думал сейчас только об одном - о своем будущем богатстве - и смело поставил подпись под двумя экземплярами. Красными чернилами. И не успел он подписать, как господин Треч улыбнулся самой очаровательной улыбкой и сказал: - Большое спасибо! - Пожалуйста, - ответил Тим и тоже хотел улыбнуться, но не смог изобразить на своем лице даже кривой усмешки. Губы его были крепко сжаты, и разжать их он был не в силах: его рот превратился в узенькую полосочку. Господин Треч взял один из экземпляров контракта, аккуратно сложил его вчетверо и положил во внутренний карман пиджака. Другой экземпляр он протянул Тиму: - Спрячь его хорошенько! Если контракт из-за твоей небрежности попадется кому-нибудь на глаза - значит, ты нарушил условие о сохранении тайны. Тогда тебе плохо придется! Тим кивнул, тоже сложил свой экземпляр вчетверо и сунул его под подкладку фуражки - с одной стороны она немного отпоролась. Затем господин в клетчатом положил перед ним на стол две монеты по пять марок и сказал: - А вот и фундамент твоего богатства. И весело рассмеялся - смехом Тима. Потом он вдруг заторопился - подозвал официантку, уплатил по счету, встал и поспешно сказал: - Ну, желаю успеха! И удалился. Теперь и Тиму надо было спешить, чтобы успеть поставить на какую-нибудь лошадь, - начинался последний заезд. Он подошел к окошку, взял квитанцию и, не долго думая, написал на ней имя: "Мауриция". Если контракт в его фуражке настоящий, эта лошадь все равно придет первой. И Мауриция пришла первой. Тим, поставивший в этот раз целых десять марок, получил в кассе множество ассигнаций - по двадцать, пятьдесят и даже по сто марок. Стараясь, чтобы никто этого не заметил, он спрятал деньги в карман своей куртки и быстро покинул ипподром. 5. ДОПРОС Выйдя за ворота ипподрома, Тим осторожно ощупал карман: там ли еще выигранные деньги? Когда он услышал хруст ассигнаций, сердце его заколотилось. Он, Тим Талер, стал теперь богатым человеком! Он может поставить мраморную плиту на могилу отца. Заплатить долг фрау Бебер. Купить что-нибудь мачехе и Эрвину. А если захочет, даже приобрести самокат. С гудком и надувными шинами. Чтобы полнее насладиться своим счастьем, Тим пошел домой пешком. Ему хотелось купить по дороге какой-нибудь подарок мачехе, но было воскресенье и все магазины оказались закрытыми. Тим крепко сжимал рукой в кармане пачку выигранных денег. Уже отойдя далеко от ипподрома, он встретил на улице троих ребят из своего класса и остановился с ними поболтать. Один из них вдруг спросил: - Что это у тебя в кармане, Тим? Лягушка? - Паровоз! - ответил Тим и хотел засмеяться. Но губы его сами собой сложились в узенькую полосочку. Правда, ребята этого не заметили. Они хохотали над его ответом, и один из них крикнул: - А ну-ка, покажи, какой там у тебя паровоз! - Может, поедем на нем в Гонолулу? - предложил другой. Тим только все крепче сжимал в кармане пачку бумажек. - Мне пора домой. До свиданья! - сказал он. Но не так-то просто было отделаться от ребят. Они подождали, пока Тим прошел немного вперед, а потом, крадучись, догнали его, и один, внезапно схватив его за локоть, выдернул его руку из кармана. К их изумлению, по улице разлетелись ассигнации - по двадцать, пятьдесят и даже по сто марок! Это было тем более удивительно, что Тим жил в узком переулке и мальчишки прекрасно знали об этом. - Откуда у тебя столько денег? - в недоумении спросил один из них. - Ограбил директора водокачки! - ответил Тим и хотел, несмотря на всю свою досаду, рассмеяться. Но вместо улыбки на лице его появилась такая наглая гримаса, что мальчишки испугались. Они, как видно, решили, что Тим сказал им правду, и, вдруг сорвавшись с места, бросились бежать со всех ног. Издалека до Тима донеслись крики: - Тим Талер украл деньги! Тим Талер - вор! Тим с грустью собрал свои бумажки и запихал их в карманы. Потом он побрел к речушке, протекавшей через город, сел на скамейку на берегу и стал смотреть на утиный выводок, копошившийся у самой воды. Маленькие утята, переваливаясь, беспомощно ковыляли в траве, и еще вчера Тим наверняка рассмеялся бы при виде этого зрелища. Но сегодня они даже не показались ему забавными. И от этого ему стало еще грустнее. Он глядел на них без всякого участия, как глядят на пустую стену. И он понял, что в это воскресенье он стал совсем другим мальчиком. Только когда начало смеркаться, Тим побрел домой. Не успел он свернуть в переулок, как заметил, что перед дверью их дома стоит мачеха, окруженная соседками. Они взволнованно о чем-то толковали, но, едва завидев Тима, разбежались, словно вспугнутые куры, и скрылись в своих домах. Однако двери во всех домах остались чуть приоткрытыми, а на каждом окне, мимо которого он проходил, шевелились занавески. Мачеха все еще стояла у полураскрытой двери. Вид у нее был такой, словно сейчас наступит конец света. На ее бледном как мел лице угрожающе торчал острый нос. И как только Тим подошел поближе, она, не говоря ни слова, отпустила ему пощечину сперва по правой, потом по левой щеке и потащила за руку в дом. - Где деньги? - взвизгнула она, едва затворив за собой дверь. - Деньги? - ничего не подозревая, переспросил Тим. И снова получил две затрещины, да такие, что в голове у него загудело, а на глаза навернулись слезы. - Давай сюда деньги, негодяй! Преступник! А ну-ка, отправляйся на кухню!.. Она чуть ли не силой поволокла его в кухню. Тим все еще не понимал, в чем дело. И все же он вытащил деньги из кармана и положил их на кухонный стол. - Господи, да ведь здесь сотни! - заорала мачеха и уставилась на Тима, словно перед ней был не Тим, а теленок о двух головах. К счастью, дверь в эту минуту отворилась, и в нее протиснулась запыхавшаяся фрау Бебер. За ней появился Эрвин - рот его был широко раскрыт, он пожирал глазами бумажки, лежащие на столе. - Директора водокачки никто не грабил, - выпалила фрау Бебер, едва отдышавшись. - У них ни копейки не пропало! Тима вдруг осенило. Так вот почему мачеха оказала ему такой прием! Ведь он шутя обещал фрау Бебер ограбить директора водокачки. И ребятам из школы сказал то же самое. А они видели, что у него в кармане много денег, и наябедничали. Так, значит, вот как было дело! Он хотел было тут же все объяснить, но мачеха снова разбушевалась и не дала ему выговорить ни слова. Она трещала без передышки: - Ах, не у директора водокачки? Ну, так еще где-нибудь! Говори, где украл деньги! Правду говори! Пока не пришла полиция. Весь переулок уже знает! Правду говори, слышишь! И Тим сказал правду: - Я ни у кого ничего не брал. На этот раз оплеухи и подзатыльники посыпались на него градом. И неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы не вмешалась фрау Бебер и, удержав мачеху, не спросила Тима: - Правда ведь, Тим, ты говорил мне, что сегодня вечером вернешь весь долг за пироги? - Долг за пироги? Да при чем тут долг за пироги? - вне себя от бешенства взвизгнула мачеха. - Прошу вас, фрау Талер, разрешите мне поговорить с мальчиком, - остановила ее булочница. Мачеха с ревом опустилась на табуретку, ухватившись за руку Эрвина. А фрау Бебер между тем продолжала допрос: - Говори правду, Тим! Откуда ты знал, что сегодня вечером у тебя будет много денег? Тим на мгновение прикусил язык. Мысли кружились, словно стая вспугнутых воробьев. "Только не проболтаться про господина Треча! И про договор! - твердил он про себя. - Не то он потеряет силу!" Наконец Тим проговорил, запинаясь: - Я... один раз... давно уже... нашел... пять... десять... марок. И я хотел пойти на ипподром и поставить на какую-нибудь лошадь. - Теперь он снова говорил уверенно, без запинки. - Я думал, что, может быть, выиграю немного денег... И тогда я поставил на Маурицию и правда выиграл. Вот это все! Он показал рукой на кухонный стол. Потом вытащил из кармана отрывной талончик квитанции и приложил его к деньгам. Фрау Бебер хотела получше рассмотреть талончик, но мачеха уже схватила маленькую полоску бумаги и внимательно изучала ее не меньше трех минут. Никто в кухне не проронил ни слова. Тим стоял молча, выпрямившись, словно застыв. Эрвин в нерешительности искоса на него поглядывал. Фрау Бебер, сложив руки на груди, улыбалась. Наконец мачеха снова бросила талончик на стол и встала с табуретки. - Выигрыш на скачках - это шальные деньги, - произнесла она поучительно. - Они не заработаны честным трудом! И вышла из кухни. Теперь и фрау Бебер внимательно рассмотрела узенькую бумажку и, кивнув головой, сказала: - Тебе повезло, Тим! Из комнаты донесся громкий голос мачехи. Она звала Эрвина. Сын ее послушно зашаркал из кухни, не сказав Тиму ни слова. Мальчик, продавший свой смех, почувствовал себя вдруг отверженным. Стараясь сдержать слезы, он спросил фрау Бебер: - А разве выигрывать на скачках нечестно? Булочница ответила не сразу. Помолчав, она сказала: - Хозяева бойни тоже выиграли. В лотерее. И на эти деньги купили себе дом. А про них ничего плохого не скажешь. Потом она взяла со стола тридцать марок и, вынув три марки из кармана своего передника, положила сдачу на стол: - За пироги заплачено, Тим. Не унывай! С этими словами она вышла. Тим услышал, как хлопнула входная дверь. Теперь он остался один на кухне. Обида, отчаяние и грусть переполняли его сердце. Немного подумав, он сгреб деньги со стола и сунул их в карман. Он решил уйти из дому. Насовсем. Далеко-далеко. Но только он хотел открыть дверь квартиры, как услышал голос мачехи: - Сию же минуту ложись спать! Немного помолчав, она добавила: - Деньги положи в кухонный шкаф! Тим понял, что ветер переменился. Он послушался, отнес деньги на кухню и, голодный, взволнованный, обессиленный, лег в постель. Другая постель была пуста. Эрвин спал сегодня в комнате мачехи. И, раньше чем Тим успел о чем-нибудь подумать, он уснул глубоким, тяжелым сном. 6. МАЛЕНЬКИЙ МИЛЛИОНЕР На следующий день торговля в булочной фрау Бебер шла очень бойко. Лавка была полна любопытных - каждому хотелось услышать историю про выигрыш Тима. Эту историю фрау Бебер повторяла все снова и снова, приправляя рассказ похвалами своему товару: - ...А потом мальчонка и говорит мне, что собрался ограбить директора водокачки. Надо вам сказать, директор водокачки и все его семейство в восторге от наших сдобных булочек! Ну так вот, я как услыхала, что у мальчишки в кармане тысячи, думала, меня прямо удар хватит! Скорей надеваю воскресное платье и бегом на водокачку. Ведь было как раз воскресенье: мне все равно туда заказной торт нести с надписью из крема: "Желаю счастья в день рождения!" Мой муж эти надписи прекрасно делает! Ну, и узнаю, значит, что там ни о каком ограблении и слыхом не слыхали! "Дорогая фрау Бебер, - говорит мне господин директор, - я знаю, вы женщина с понятием, и булочки у вас чудесные, но тут, видно, вышла ошибка. У нас, говорит, ничего не украли". И так далее в том же духе... Тим сделался героем дня. У соседей, в школе и даже дома. Мачеха, нацепившая на пальто рыжую лису, стала обращаться с ним осторожнее; сводный брат то и дело задавал ему разные вопросы насчет скачек; соседи называли его не то в шутку, не то из зависти "маленьким миллионером", а на школьном дворе ему проходу не давали. Тима радовало это всеобщее внимание. Он давным-давно уже простил тем троим ребятам, что они на него донесли, а мачехе - оплеухи и подзатыльники. Ему хотелось теперь шутить и смеяться вместе со всеми. Но как раз это-то у него и не получалось. Как только он пытался улыбнуться, на лице его появлялась наглая гримаса. И вскоре он махнул рукой на эти попытки. Он перестал улыбаться. Он привык делать серьезное лицо. А разве может случиться с мальчиком что-нибудь хуже этого? Соседи начали поговаривать: - Заважничал! Задрал нос! Товарищи по классу стали его избегать, и даже мачеха, которая сделалась теперь немного спокойнее, называла его "кислятиной". Впрочем, мачеха никогда уже больше не говорила, что деньги, выигранные на скачках, шальные. С некоторых пор она считала, что выигрыш на скачках вполне законное и очень почетное дело. Она даже как-то раз спросила Тима, не хочет ли он взять двадцать марок из выигранных денег, чтобы пойти в воскресенье на ипподром и поставить на какую-нибудь лошадь. До сих пор Тиму еще не досталось ни копейки из этих денег: с мечтами о мраморной плите и о самокате пришлось пока распроститься. А теперь - от обиды и из упрямства - он отказался и от двадцати марок. С тех пор как он узнал про долг за пироги, он стал смотреть на мачеху другими глазами. Он больше не доверял ей. Всю эту неделю Тим думал о том, что хорошо бы на свете вовсе не было воскресений. Он боялся, что мачеха уговорит его пойти на ипподром. И страх его был не напрасным. Уже в субботу вечером она начала разговор издалека: - Хочешь еще хлеба, Тим? Вообще-то говоря, когда человеку везет, надо пробовать счастье до трех раз. А впрочем, до завтра времени много. Еще успеешь решить, идти тебе или нет. Правда? И Тим, конечно, пошел. Не только потому, что Эрвин и мачеха за завтраком повели разговор о скачках и не прекращали его до обеда и за обедом: Тиму хотелось испробовать силу контракта - странной бумаги, лежавшей под подкладкой его фуражки. Теперь он и сам уже толком не знал, что это такое - честное соглашение ила подлая сделка? Они поехали втроем на трамвае к ипподрому. Бледное лицо Эрвина впервые в жизни покрылось красными пятнами, а мачеха, как всегда, тараторила без передышки - о риске, о спекуляции на скачках, о слишком высоких ставках. Она вручила Тиму двадцать марок, осыпая его бесчисленными предостережениями, а потом еще добавила: - Только не ставь на Фортуну, Тим! В трамвае я слыхала, что у Фортуны никаких шансов! Не то она больна какой-то лошадиной болезнью, не то еще что-то. Слышишь Тим? Только не на Фортуну. Уж конечно, теперь-то Тим твердо решил поставить на Фортуну. Контракт лежал у него в фуражке - раздумывать было нечего. Да и мачехе было полезно доказать, что он лучше ее разбирается в таких вещах. Но как только они очутились на ипподроме, мачеха и Эрвин вообще забыли о существовании Тима - так захватило их то, что творилось вокруг. Нарядные дамы и элегантные господа, лошади, которых вели под уздцы маленькие жокеи в красных картузах, шум, болтовня, суматоха, толкотня возле кассы и у барьера - от всего этого глаза разбегались. - А ты разве не будешь смотреть? - спросила мачеха, когда Тим отдал в окошко квитанцию и получил талон. Тим мотнул головой. - На какую лошадь ты поставил? - спросил Эрвин. - На Фортуну! - ответил Тим громче, чем это было необходимо. Мачеха взбеленилась. - На Фортуну? Да ведь я же тебе сказала, что эта лошадь... что я слыхала в трамвае... Выстрел, возвестивший начало скачек, перебил ее болтовню. Послышался топот копыт, зрители начали шуметь, выкрикивая имена фаворитов, и мачеха с Эрвином бросились вперед в надежде разглядеть лошадей, хотя это было нелегко из-за множества цилиндров, кепок и шляп. Но пробраться сквозь толпу им не удалось - они стояли теперь неподалеку от Тима, севшего в сторонке на траву. Время от времени Эрвин взволнованно кричал, обернувшись к Тиму: - Фортуна выходит на третье место! И снова: - Фортуна перегоняет! И, наконец, захлебываясь от восторга: - Фортуна впереди! Но потом вдруг начало казаться, что Фортуна обессилела. Она споткнулась, ее обошли, и Эрвин крикнул: - Пропали наши денежки! Фортуна выдохлась! Теперь мачеха повернула голову к Тиму, взгляд ее говорил: "Вот видишь! Я же предупреждала! Вот не послушался!.." Но когда до финиша оставалось уже совсем немного, Фортуна начала вдруг с невиданной скоростью наверстывать упущенное время. Эрвин орал как одержимый: - Молодец, Фортуна! Ай да Фортуна! А ну-ка, а ну-ка, а ну-ка!.. И толпа выкрикивала все громче и громче: - Фортуна! Фортуна! Фортуна! Потом раздался дружный рев, и Тим понял: Фортуна победила! И господин Треч тоже победил. Тим, собственно говоря, еще и потому сел в сторонке, что надеялся увидеть господина Треча. Но из-под немногих клетчатых кепок, на которые натыкался его взгляд, на него смотрели совсем незнакомые лица. Треча нигде не было. (А между тем он был здесь, на ипподроме, правда, на этот раз не в клетчатом. Переходя с места на место, он, прищурившись, внимательно наблюдал за мальчиком.) Эрвин, запыхавшись, подскочил к Тиму. - Выиграли! - заорал он во всю глотку. - Давай-ка сюда талон! Но Тим крепко держал талон в руке и ждал, пока поредеет толпа у кассы. Только когда у окошка не осталось ни одного человека, он подошел и получил свой выигрыш - две тысячи марок! - Довольно большой выигрыш, - сказал он, протягивая деньги мачехе, - здесь должно быть две тысячи марок. - А ты проверил деньги? Тебя не обсчитали? - Да уж наверно не обсчитали, - ответил Тим. - А ну-ка давай сюда! Я сама пересчитаю! Чуть ли не выхватив деньги у него из рук, она принялась пересчитывать ассигнации; ошиблась, пересчитала снова и наконец сказала: - Сошлось! Ровно две тысячи марок. И тут все трое замолчали. Мачеха уставилась на пачку бумажек, которую держала в руке; Эрвин стоял с открытым ртом; лицо Тима, как всегда, оставалось серьезным. Наконец мачеха прервала молчание: - Что же нам теперь делать со всеми этими деньгами? - Не знаю, - сказал Тим. - Это твои деньги! И мачеха разрыдалась; кто знает - от радости ли, от потрясения или от всего этого, вместе взятого. Она бросилась целовать то одного, то другого мальчика, а потом вытерла глаза носовым платком и сказала: - Пойдемте, дети! Это надо отпраздновать! И опять Тим сидел в саду под каштаном за тем самым столиком, за которым сидел когда-то с отцом, потом с мошенниками, а еще в прошлое воскресенье с господином в клетчатом. Мачеха была в приподнятом настроении и тараторила без передышки: - Я прямо как чувствовала, что Тим неспроста поставил на Фортуну! Ну и хитрец же ты! - И она ласково потрепала его за ухо. Потом она заказала лимонаду и каждому по куску торта, на этот раз не орехового, а шоколадного. Эрвин болтал без умолку об игрушечной электрической железной дороге и о коричневых полуботинках на толстой подметке. Только Тим сидел молча, не раскрывая рта, - мальчик, который не мог смеяться. 7. БЕДНЫЙ БОГАЧ Теперь Тиму приходилось каждое воскресенье отправляться с мачехой и Эрвином на ипподром. Он делал это нехотя и иногда даже притворялся больным. Изредка ему удавалось улизнуть в воскресное утро из дому, и тогда он являлся домой поздно вечером. В такие дни мачеха с Эрвином ходили на скачки без него. Но им не везло. Если они и выигрывали, то не больше нескольких марок. Поэтому Тиму приходилось в следующее воскресенье снова идти вместе с ними и с каждым разом все увеличивать ставку. Вскоре он сделался самым знаменитым человеком на ипподроме - его там, как говорится, знала каждая собака. Везенье его вошло в поговорку. О тех, кто часто выигрывал, говорили: "Везет, как Тиму!" Тим быстро сообразил, что ему лучше выигрывать не всегда одинаково - когда побольше, а когда и поменьше, - и часто ему удавалось это подстроить. Если он ставил на знаменитого рысака, на которого ставили и многие другие, выигрыш был не так уж велик; если же выбирал какую-нибудь захудалую лошаденку, на которую почти никто не решался поставить, то выигрывал огромные суммы. Мачеха, заявившая вначале, что все выигранные деньги принадлежат Тиму, а она только распоряжается ими как его опекунша, вскоре заговорила о "наших выигрышах", о "наших деньгах", о "нашем лицевом счете в банке". Тим получал от нее всего лишь несколько марок на карманные расходы, и все же ему удалось понемногу скопить на мраморную плиту. Эти деньги Тим решил отложить. Он обменял серебро и медь на ассигнации и спрятал их в большие старинные часы, так как случайно сделал открытие, что подставка у этих часов с двойным дном. Мачехе неожиданное богатство словно в голову ударило. Очень скоро у нее оказалось ровно столько врагов, сколько было жителей в узком переулке. Своей бывшей подруге, с которой она когда-то пила по утрам на кухне кофе, она заявила прямо в лицо, что та слишком плохо одета и с ней стыдно показаться на улице. (Подарить подруге новое платье ей, разумеется, и в голову не приходило.) Пироги, торты и коврижку фрау Бебер она ругала на каждом перекрестке и покупала теперь дорогое печенье и пирожные в кондитерской в центре города. (То, что фрау Бебер отпускала ей прежде целые горы сдобы в долг, разумеется, выпало у нее из памяти.) Эрвин, которому фрау Талер всякий раз старалась потихоньку подсунуть еще немного денег на карманные расходы, разыгрывал мальчика из богатой семьи. Он носил полуботинки на чудовищно толстой подметке, длинные брюки и очень яркие галстуки. Кроме того, он потихоньку курил и изображал из себя знатока лошадей. Только Тим втайне проклинал богатство, виновником которого был сам. Часами бродил он теперь в отдаленных кварталах большого города, надеясь встретить господина в клетчатом. Может быть, Треч согласится вернуть ему его смех, если Тим навсегда откажется от богатства? Но Треча нигде не было. Господин в клетчатом, однако, не терял Тима из виду. Время от времени по кварталу, где жил Тим, проезжал роскошный автомобиль, и в нем, откинувшись на кожаные подушки, сидел господин в клетчатом кепи. Заметив на улице Тима, он приказывал шоферу остановиться и с озабоченным, почти боязливым выражением лица наблюдал за мальчиком. Этот господин позаботился и о том, чтобы в квартиру Тима попал календарь, где рядом с рекламными стишками, воспевающими кофе, какао и масло, были приведены изречения знаменитых людей. На первой странице календаря можно было прочесть: "К контракту надо относиться, как к браку: сначала взвесить все "за" и "против", а потом хранить верность. Ч.Треч." К счастью для Тима, мачеха оторвала и припрятала этот листок, потому что на оборотной стороне его был напечатан гороскоп - объяснение судеб по звездам. Она родилась под созвездием Скорпиона. Тяжелее всего Тиму было то, что очень скоро к нему стали враждебно относиться в переулке. Серьезное выражение лица соседи принимали за признак высокомерия и зазнайства и решили между собой, что мачеха, Эрвин и Тим одного поля ягоды. "Выскочки!" - только так их теперь и называли. Поэтому никто так не радовался, как Тим, - насколько он вообще мог еще радоваться, - когда мачеха сняла квартиру в богатом квартале и они переехали из переулка в большой дом на широкой улице. Мебель - разумеется, только старую - мачеха раздарила соседям по переулку - тем немногим, с кем она еще разговаривала. Она хотела подарить и большие старинные часы, в которых были спрятаны сбережения Тима, но, к счастью, Тим вовремя услыхал об этом и попросил ее разрешить ему поставить часы в своей будущей комнате на новой квартире. Он просил об этом так горячо, что мачеха наконец согласилась; она была скорее удивлена, чем рассержена. Так сейф, отбивающий время, оказался вместе с Тимом в его собственной отдельной комнате, где он впервые в жизни мог без всякой помехи готовить уроки. Мачеха, поселившись в новой квартире, наняла прислугу. Но ни одна прислуга не могла с ней ужиться. За Марией последовала Берта, за Бертой - Клара, Клару сменила Иоганна, и, наконец, когда Иоганна ушла, появилась пожилая женщина по имени Грит. Она сумела продержаться дольше всех, потому что не спускала мачехе ни одного слова и, когда та ее ругала, огрызалась в ответ. Так они то ссорились, то мирились, а время шло, пока наконец Тиму не исполнилось четырнадцать лет. Теперь пора было подумать, какую профессию ему избрать. Мачеха настаивала и даже требовала, чтобы Тим поступил учеником в контору при ипподроме. Это имело свои причины. Год назад, как раз в тот день, когда Тиму исполнилось тринадцать лет, он поставил большую сумму на лошадь, которую только из милости в последний раз допустили к скачкам. Ни один человек, кроме Тима, не решился на нее ставить. Но раз на нее поставил Тим, лошадь, к изумлению всех знатоков, пришла первой. Тим получил в окошке тридцать тысяч марок. После этого выигрыша он объявил мачехе, что теперь они достаточно богаты и больше он не будет играть на скачках. Ни слезы, ни побои не могли изменить его решения. С этого дня он больше ни разу не был на ипподроме. И вот теперь мачеха надеялась, что Тим снова почувствует вкус к скачкам, если поступит учеником в контору при ипподроме. Она даже вступила в переговоры с самым богатым в городе устроителем скачек. Но Тим упрямился и говорил, что хочет пойти в моряки и отправиться в плавание и никогда больше не играть на скачках. Однажды - это было через несколько дней после того, как Тим окончил школу, - мачеха снова завела свой обычный разговор о будущем Тима: - Ведь ты уже не ребенок, Тим! Так и так пора тебе приниматься за какое-нибудь дело. А в конторе ты со своими способностями можешь разбогатеть! Ведь я тебе только добра желаю, мой мальчик! Ведь не о себе думаю, только о тебе! - Не пойду я в контору, - резко ответил Тим. - Я хочу отправиться в плавание! Мачеха сперва рассердилась, потом разъярилась, а под конец расстроилась. Как всегда, она стала плакать и кричать, что он хочет ее покинуть, чтобы на старости лет она осталась без гроша в кармане и пошла просить милостыню. Хочет бросить ее и своего брата Эрвина на произвол судьбы, а сам стать богачом. Да и вообще он ничуть не привязан к своей семье! Даже никогда не улыбнется! Последнее замечание задело Тима куда больнее, чем могла подозревать мачеха. Кровь бросилась ему в лицо. Ему захотелось убежать сейчас же, сию же минуту! Но, с тех пор как он потерял свой смех, он приобрел самообладание, редкое и удивительное для мальчика его лет. Он и на этот раз настолько овладел собой, что мачеха ничего не заметила, разве только, что он покраснел. - Дай мне в следующее воскресенье столько же денег, сколько тогда, в последний раз, - сказал он. - У меня, наверное, будет большой выигрыш. И раньше, чем мачеха успела ответить, Тим выбежал из дому, помчался к реке, сел на уединенную скамейку на берегу и попытался справиться со своим волнением. Но это ему не удалось - он заплакал. Он не хотел плакать и боролся с собой, но рыдал все горше и горше, пока наконец не дал полную волю своему отчаянию. Когда же рыдания стали стихать, а слезы иссякли, Тим начал трезво и хладнокровно обдумывать свое будущее. Он решил, что в следующее воскресенье снова поставит на какую-нибудь захудалую лошадь и выиграет много денег. Все деньги он отдаст мачехе, а сам просто убежит, бросив ее и Эрвина. Может, наймется юнгой на какой-нибудь корабль, может, еще кем-нибудь. Насчет денег ему беспокоиться нечего. Играть на скачках можно везде. А от богатства - теперь-то уж он знал это наверняка - все равно никакой радости. Он отдал свой смех за то, что ему вовсе не нужно. И тут же на берегу Тим принял еще более важное решение: во что бы то ни стало он вернет свой смех! Он отправится за ним в погоню и разыщет господина Треча, где бы тот ни скрывался, хоть на краю света. Как было бы хорошо, если б в целом мире нашелся хоть какой-нибудь человек - пусть пьяный кучер или полоумный бродяга, - с которым Тим мог бы поделиться своим решением! Самые сложные вещи иной раз становятся простыми, когда поговоришь о них с кем-нибудь. Но Тиму нельзя было ни с кем говорить об этом. Он должен был замкнуться в своей тайне, как улитка в раковине. Сложенный вчетверо листок бумаги, лежавший теперь вместе с деньгами в больших старинных часах, сделал его самым одиноким мальчиком на земле. Тим стал думать об отце и о деньгах, скопленных на мраморную плиту. И он решил еще вот что: прежде чем навсегда покинуть город, он поставит плиту на могилу отца. Он понимал, что это будет не так-то просто, но твердо надеялся преодолеть любые трудности. Теперь он спокойно поднялся со скамьи: у него был план; оставалось только привести его в исполнение. И план этот придавал ему силы. 8. ПОСЛЕДНЕЕ ВОСКРЕСЕНЬЕ Когда наступило воскресенье - последнее воскресенье, проведенное Тимом в родном городе, - мачеха уже за завтраком начала проявлять нетерпение Она сварила сегодня особенно крепкий кофе и пила его жадными глотками, но почти ничего не ела. Тиму она дала немного больше денег, чем он попросил. Нарядившись в свое самое шикарное шелковое платье, вышитое цветами, она достала из шкафа лису, чтобы надеть ее, когда будет выходить из дому. - Ах, как любопытно, как любопытно, - тараторила она, - выиграем мы сегодня или нет?! Ты уже знаешь, Тим, на какую лошадь будешь ставить? - Нет, - ответил Тим. И это была правда. - Так ты еще и не думал об этом? Хочешь ставить прямо так, с бухты-барахты? - Тим уж знает, что делает! - заявил Эрвин. Успехи сводного брата на скачках внушали ему и зависть и уважение. После завтрака они сели втроем в такси и поехали на ипподром. Едва выйдя из машины, мачеха бросилась было к окошку кассы. Но Тим сказал, что ему нужно сперва немного оглядеться, и мачеха сочла это вполне разумным - пусть потолкается в толпе, послушает, что говорят люди. На ипподроме успели уже почти совсем позабыть Тима: ведь он целый год не играл на скачках. И все же кое-кто его помнил; когда он проходил, некоторые зрители шептались, подталкивая друг друга локтями. Особенно большой интерес к Тиму проявлял какой-то человек с курчавыми темными волосами и странно колючими водянисто-голубыми глазами. Он вертелся вокруг Тима, словно верный пес вокруг хозяина, и буквально не сводил с него глаз, как-то ухитряясь при этом оставаться незамеченным. Когда Тим начал читать список лошадей, человек этот встал с ним рядом. - На Южного, кажется, никто не поставил! - заметил он как бы между прочим, даже не взглянув на Тима. - А ты что, тоже собираешься ставить? - Да, - ответил Тим, - и как раз на Южного! Теперь незнакомец повернулся к нему лицом. - Очень смело, малыш! Ведь у Южного, можно сказать, никаких шансов! - Увидим, - ответил Тим. Ему вдруг почему-то захотелось рассмеяться. Но смеяться он не мог. Серьезно и грустно смотрел он на незнакомца, который начал теперь подшучивать над смелым замыслом Тима и его надеждами на выигрыш. Он проводил Тима до самой кассы. По дороге незнакомец все продолжал шутить. Он подсмеивался над маленькими жокеями, внимательно вглядываясь при этом в лицо Тима. Но лицо Тима оставалось по-прежнему серьезным. Почти уже дойдя до окошка кассы, спутник Тима остановился; Тим тоже невольно замедлил шаг. - Меня зовут Крешимир, - сказал незнакомец. - Я желаю тебе добра, малыш. Я знаю, что на этом ипподроме ты ни разу не проиграл. Случай редкий и удивительный. Можно, я задам тебе вопрос? Тим поглядел в водянисто-голубые глаза незнакомца, и они показались ему странно знакомыми. Они напоминали ему кого-то, только он никак не мог вспомнить, кого именно. - Пожалуйста! - сказал он. - Спрашивайте. Не сводя глаз с мальчика, Крешимир тихо спросил: - Почему ты никогда не смеешься, малыш? Тебе не хочется? Или... ты не можешь? Тим почувствовал, что краснеет. Кто этот человек? Что он знает о Тиме? Ему вдруг показалось, что у этого человека глаза Треча. Может быть, это Треч так изменился? И хочет испытать Тима? Пожалуй, он слишком долго медлил с ответом. Крешимир сказал: - Твое молчание достаточно красноречиво. Может быть, мне когда-нибудь удастся тебе помочь. Не забудь: меня зовут Крешимир. До свидания! И человек исчез в толпе, запрудившей ипподром. Тим сразу потерял его из виду. Встревоженный, он подошел к окошку кассы и поставил на Южного все деньги, какие у него были. Едва отойдя от окошка, он наткнулся на мачеху и Эрвина. Наверняка они нарочно его здесь дожидались. Но на этот раз Тим не стал говорить им, на какую лошадь поставил. Зато он сегодня впервые вместе с ними следил за скачками. Южный оказался необычайно темпераментным молодым жеребцом; он всего в третий раз участвовал в скачках. Поговаривали, что его слишком рано выпустили на ипподром. До сегодняшнего дня он оба раза приходил к финишу четвертым. Правда, был один случай, когда в самом начале заезда он понесся вдруг как стрела и, обойдя остальных, вырвался на полкорпуса вперед. Но вскоре он отстал и пришел, как и в первый раз, четвертым. Все это Тим узнал из беседы каких-то двоих людей, стоявших неподалеку от него в толпе. Впервые в жизни он с волнением следил за скачками. Он боялся, что после разговора с Крешимиром его контракт с господином в клетчатом окажется недействительным. Результат скачек должен был показать, справедливы ли его опасения. Выстрел возвестил начало первого заезда. Лошади побежали, и Южный сразу, как всегда, оказался на четвертом месте. Двое мужчин рядом с Тимом разговаривали теперь о лошади, шедшей впереди. Но потом разговор снова перешел на Южного. В возрастающем шуме до Тима доносились только обрывки фраз: - Многому научился... бережет силы... вырвется... Однако шансов на победу у Южного, по-видимому, не было никаких. Он все еще держался четвертым, но лошади, бежавшие впереди него, ушли далеко вперед. Эрвин и мачеха все приставали к Тиму, чтобы он сказал им, на какую лошадь поставил. А Тима охватили сомнения. Теперь он со страхом следил за скачками. Южный едва заметно выдвинулся вперед. До финиша оставалось уже совсем немного. И вдруг лошадь, бежавшая впереди, споткнулась. Две другие, шедшие вслед за ней, испуганно мотнув головами, подались в сторону. В это мгновение Южный пронесся мимо них великолепным галопом и благополучно пришел к финишу первым. В реве толпы звучало скорее разочарование, чем восторг. Тим услышал, как рядом с ним кто-то сказал: - Самые нелепые скачки из всех, какие я видел! На большом табло в самом верху появилась надпись: "Южный". Тим вздохнул с облегчением. Как ему хотелось сейчас рассмеяться! Но вместо этого он молча вынул из кармана талончик и, протянув его мачехе, сказал: - Мы выиграли! Получи, пожалуйста, деньги сама! Фрау Талер в сопровождении Эрвина бросилась к окошку кассы. А Тим, не дожидаясь их возвращения, поехал на трамвае домой, достал из старинных часов контракт и деньги и, сунув контракт за подкладку фуражки, а деньги во внутренний карман куртки, хотел было уже выйти за дверь, как вдруг услышал, что мачеха с Эрвином поднимаются по лестнице. Он едва успел спрятаться за портьеру, закрывавшую вход в небольшой чуланчик. И тут же дверь квартиры отворилась, и мачеха стала громко звать его по имени. Тим не откликнулся. - И куда это он запропастился? - услышал он снова голос мачехи. - Он такой чудной последнее время! Голоса стали удаляться - теперь они уже доносились не то из кухни, не то из спальни. Тим услышал еще, как Эрвин спросил: - Теперь мы чертовски богаты, правда? И резкий голос мачехи издалека что-то ответил. До Тима долетело: - ...сорока тысяч... "Ну, - подумал Тим с холодным спокойствием, - теперь я наверняка им больше не нужен". Он вышел из чулана, неслышно открыл и закрыл входную дверь, пробрался, прижимаясь к стене, под самыми окнами своей квартиры и бросился бежать со всех ног в сторону кладбища, на восточную окраину города. Только когда толстый усатый кладбищенский сторож спросил его у входа, какой номер могилы ему нужен, он сообразил, что ошибся: мраморную плиту для отца надо было, наверное, заказать заранее где-нибудь в другом месте. И все-таки Тим решил хотя бы что-нибудь разузнать. - Не могу ли я заказать у вас мраморную плиту? - вежливо спросил он сторожа. - Мраморные плиты у нас не разрешаются, только каменные! - буркнул усатый. - Да и вообще ты обратился не по адресу. Но мастерская надгробных памятников все равно по воскресеньям закрыта! И вдруг Тиму пришла в голову отчаянная мысль. - Давайте спорить, что на могиле моею отца уже лежит мраморная плита! И на ней золотыми буквами написано; "От твоего сына Тима, который никогда тебя не забудет". - Ты проиграл пари, мальчик, еще не успев его заключить! - Все равно, давайте спорить! На плитку шоколада! (Он еще раньше заметил плитку шоколада на подоконнике сторожки.) - А у тебя хватит денег на плитку шоколада, если ты проиграешь? Тим вытащил из кармана свои ассигнации. - Ну как, спорим? - Более дурацкого пари и не выдумаешь! - пробормотал кладбищенский сторож. - Ну что ж, давай! Они ударили по рукам и побрели по громадному, похожему на парк кладбищу, туда, где находилась могила отца Тима. Уже издали они заметили троих рабочих в комбинезонах, возившихся у могилы. Толстый кладбищенский сторож, ускорил шаг. - Да ведь это... - Он фыркнул, как морж, и бросился бежать к могиле. На могилу как раз положили новую мраморную плиту. На ней золотыми буквами были написаны имя и фамилия отца и даты его жизни. Внизу стояла подпись: "От твоего сына Тима, который никогда тебя не забудет". Рабочие не обратили ни малейшего внимания на крик сторожа. Они показали ему какие-то бумаги, подтверждавшие, что плита эта положена на могилу вполне законно. Среди документов было даже специальное разрешение на замену каменной плиты плитой из мрамора. Сторож, как выяснилось, клевал носом, когда рабочие проходили мимо его